Страница:
— Не надо. Авторы — авторитетные люди. Им поручил сам Александр Николаевич…
— Все-таки я предложу вариант.
— Не лезь. А впрочем — давай. Но придется согласовать с авторами. Если они упрутся — оставим как есть.
Через полчаса мне позвонил Отто Лацис: “Что там у вас?” Я объяснил: не в наших и не в ваших интересах, чтобы “Правду” мордой об стол. Есть вариант: не искажая мысли, снять самоуничижение газеты… Автор согласился. В.Г. Афанасьев — тоже.
А дело-то было так. Накануне главного вызвал Горбачев — до него докатилась полемика вокруг статьи против Юрия Афанасьева, тем более что генсек-то и был фактическим заказчиком разгромного выступления в “Правде”. Он продиктовал Виктору Григорьевичу тезисы материала, подводящего итоги несостоявшейся дискуссии. Никакой полемики — от Юрия Афанасьева не должно остаться камня на камне!…
— Михаил Сергеевич, — с пафосом рассказывал нам В.Г., — при мне позвонил Александру Николаевичу. Они хорошо понимают друг друга, и тот со всем согласился. Надо все сделать быстро, в следующий номер.
Это было часа в 2-3 пополудни. Вечером В.Г. был уже спокоен и с меня ничего не требовал: никаких авральных работ по подготовке заказанной генсеком статьи не планировалось. Он уже знал, что задание поручено другим авторам — Игорю Дедкову и Лацису. Они подготовили очень сильную статью, но не против экстравагантно-демократического “историка”, а против антиперестройщиков и заскорузлой в своем консерватизме “Правды”… Видимо, после телефонного разговора по прямой связи, в присутствии В.Г. Афанасьева, к генсеку зашел А.Н. Яковлев: зачем же нам гасить факел перестройки? Лучше мы подожжем цитадели ее противников…
Так Виктор Григорьевич понял, что Горбачев не хозяин в собственном доме, что генеральную линию партии прокладывают другие. Нам, однако, он почти ничего не говорил.
В июне 1999-го канувший было в Лету Ю.Н. Афанасьев все в том красном пуловере тоном премудрого, заговорившего сфинкса без тени смущения изрекал на НТВ, что в неудачах демократических реформ повинны не демократы, а то агрессивно-послушное большинство, которое помешало им провести в жизнь задуманные перемены. Как хорошо быть генералом, который обрек свою армию на поражение и потом объясняет: солдаты и офицеры оказались не готовы к победе!..
… Когда в августе 91-го гремели антигэкачепистские митинги, Яковлев клеймил не только участников консервативного путча, но и “Правду”, и ту мою скромную, скороспелую заметку, написанную буквально на коленке, в связи с его заявлением о выходе из партии и о готовящемся перевороте в верхах КПСС. Вскоре “Правда”, успевшая за дни “путча” отмежеваться от партийной верхушки ипройтиметаморфозыот“органаЦК КПСС” — к “Общественно-политической газете КПСС” и“Всесоюзной общественно-политической газете”,все же была приостановлена, и я, и все правдисты оказались безработными.
А в это время на комфортабельном теплоходе “Русь” вместе с нами плыла по Волге-матушке большая группа туристов-иностранцев, коим было наплевать на происходящее в России: люди не первой молодости, они развлекались детскими играми, похожими на те, какими забавлялись после войны мы, деревенские мальчишки и девчонки. Или — позднее — отдыхающие в дешевых пансионатах, увлекаемые в безумную круговерть примитивных забав дундуковатыми массовиками-затейниками.… А я все эти дни неотрывно думал о том, что же произошло в нашей стране, почему произошло и как случилось, что люди, державшие в руках власть над великим государством, зачем-то по-глупому подняли мятеж и не только никакойновой силы не обрели, но и утратили то, что имели, а сами препровождены в “Матросскую тишину” и ждут дальнейших репрессий?
Незадолго до “путча” меня пригласили выступить в Лефортово, в каком-то штабном или учебном центре Внутренних войск МВД. В зале собралось человек 200-300 офицеров и генералов. Мои попытки защищать линию Горбачева встречались крайне неодобрительным гулом. Чувствовалось: достаточно одной искры, и они сметут горбачевский режим — военные уже не стеснялись высказывать свою ненависть к безвольному президенту. Моя соглашательская, в духе тогдашней “перестроечной” “Правды”,позиция им категорически не нравилась — я это ощутил по тому, что никто после встречи не подошел, как обычно бывает, к докладчику, чтобы дополнительно прояснить какие-то вопросы по текущему моменту.
Я оказался между двух огней.
У великого Данте в его “Комедии” есть жестокие строки: “Они не стоят слов — взгляни — и мимо”.Это о равнодушных, не занимающих место по ту либо иную сторону баррикад.
Впрочем, не стану себя казнить — я не был равнодушным. Но не принимал и не принимаю однозначных, как любит выражаться нынешний фюрер ЛДПР, оценок и выводов. Поясню на конкретном примере.
В 1990 году “Советская Россия” напечатала броскую статью Геннадия Зюганова, тогда еще малоизвестного функционера Идеологического отдела ЦК КПСС, “Архитектор у развалин”. Автор мастерски, публицистически ярко доказывал, что вся так называемая перестройка затеяна А.Н. Яковлевым, который искусно подменил понятия в политическом словаре, и потому все, что делается после апреля 1985 года, прямо противоположно тому, что провозглашается горбачевско-яковлевской командой.
Статья была исключительно смелой по тем временам (теперь-то любой приготовишка может “тиснуть” сверхкритический материал против кого угодно: Ельцина, Горбачева, Зюганова и т.д.). Яковлев же никому не прощал обиды.
Меня вызвал главный редактор, академик Иван Тимофеевич Фролов:
— Вам, Александр Алексеевич, предстоит выполнить сверхтрудное задание. Вы, кстати,читали статью этого…как — Зюганова в “Советской России”?
— Читал.
— Так вот, Михаил Сергеевич ею категорически недоволен. Александр Николаевич — тоже. Вы сможете дать достойный ответ Зюганову? Материал надо подготовить срочно. Александр Николаевич готов дать вам любые необходимые разъяснения. Вот его телефоны.… По этому — трубку возьмет помощник. По этому — он сам. Сколько вам надо времени?
Я уже знал, что между Фроловым и Яковлевым идет подспудная борьба, что Иван Тимофеевич очень недоволен тем, что его бесцеремонно оттеснил от генсека Александр Николаевич. Члены одной команды, они ревновали “шефа”, и хотя И.Т. понимал, что простой помощник иной раз более влиятелен для генсека, чем полномочный член Политбюро, Фролов чувствовал себя обойденным. Яковлев мог совершенно официально проводить свою линию, став своим в верховном органе партии; Фролов — президент философского общества, академик АН СССР, главный в “Правде”, шел как бы обходным путем, через приемную, через приниженную идеологическую обслугу…
Итак, сколько мне надо времени? Фролов не сомневался, что я соглашусь выполнить задание — как же, есть дисциплина,и столь высокое поручение главного редактора воспринимать надлежало как знак высокого доверия. И все же, все же…
— Мне понадобится два-три дня. Я готов поспорить с Зюгановым.
— До Яковлева я не дозвонился. Да мне это и не требовалось.
Через два дня статья была готова. Она называлась так: “Кто “придумал” перестройку”
Иван Тимофеевич был первым читателем “заказной” статьи. Он, конечно, все понял, но переспросил.
— Вы звонили Александру Николаевичу?
— Не удалось с ним переговорить. (Самый большой демократ был практически недоступен для тех, кто ему не глядел в рот).
Ну ладно.
Почему я так легко согласился с заказом главного редактора? Почему он так легко принял готовый “заказ”, явно не совпадающий с тем, что поначалу требовалось от автора?
Ответ на эти вопросы имеет долговременный смысл.
Убежден: одному человеку, как утверждалось в статье Зюганова, развалить страну было бы не под силу.
И тогда, в 1990-м, и теперь, когда многое, казалось бы, обрело совсем иные очертания, когда развеялись миражи, я уверен: перестройка, точнее — процесс, который обозначен этим невнятным словом, была стране абсолютна необходима! Попытки отсрочить перемены, остановить течение общественного прогресса изжили себя.
В моих дневниковых записях есть много строк-раздумий о губительности намерений встать поперек движения истории. Подумайте сами: естественные науки за одно столетие пережили несколько революционных переворотов — переосмыслены важнейшие, казавшиеся незыблемыми фундаментальные представления. Явились миру теория относительности, квантовая механика, сделаны потрясающие открытия в ядерной физике, в теории информатики, в радиоэлектронике, в генетике.… И только в общественных науках по-прежнему твердят, что дважды два — четыре. Так, дескать, завещалиМаркс и Ленин. Глупо надеяться, что лишенный мотивов к развитию процесс обустройства общества может дать какой-то позитивный результат. Что партия, превращенная в надзирающий орган, лишенная способности генерировать новые идеи, может бесконечно долго командовать и управлять… (Недавно я вновь перечитал книгу двух авторитетов, разоблачающих ревизиониста Роже Гароди, посмевшего выступить за “обновление” марксизма-ленинизма. Сейчас, когда многое, о чем говорил и писал Р. Гароди, стало не измышлением ревизиониста, а очевидной реальностью, тирады идолопоклонников звучат просто дико и смешно).
В статье “Кто “придумал” перестройку” я писал не о Яковлеве или Зюганове (хотя и о них тоже). Я писал о том, что десятки и сотни тысяч писем в редакцию “Правды” и в ЦК КПСС яснее ясного говорят: нужны коренные, решительные перемены! Не Горбачев и не Яковлев придумали перестройку — ее потребовал народ! Другое дело: пойдет она с партией или без, все равно или не все равно это для страны. Вот что, а не жесткое поручение Фролова, заставило меня взяться за перо, попытаться найти ответ: кто же придумал перестройку?
Сейчас, спустя десятилетие, когда многое уже забылось, стерлось из памяти, когда люди, “похожие на демократов”, испоганили все и вся, а слово “перестройка” стало ругательным, кажется, будто тогдашний “русский” бунт — по Пушкину, бессмысленный и беспощадный, — был ошибкой народа, его заблуждением. Это не так. Я рассматриваю перестройку не как зигзаг истории. Я вижу в ней упущенную возможность прорыва к дальнейшему восхождению Советского Союза на вершины цивилизации. Когда накопленные материальные и духовные ресурсы должны были, согласно диалектике, обеспечить настоящий взлет страны, прорыв к новому качеству жизни.
Но это — чистые размышления. В жизни все проще. Моя статья вышла в день или накануне пленума ЦК КПРФ. Во всяком случае, ее активно обсуждали в 20-м подъезде здания на Старой площади, и мнение складывалось отнюдь не в мою пользу. Сам Геннадий Андреевич не сталсо мною спорить — он сухо поздоровался, тень глухой обиды скользнула по его лицу, и он тут же с охотой вступил в разговор с кем-то из подошедших к нему участников Пленума…
Для полноты картины приведу, может быть, самую примечательную деталь. Речь вот о чем. Незадолго до августовских событий 1991-го мне принесли запись выступления А.Н. Яковлева на радио, где он — уже без оглядки и без опаски — развивал свои идеи о перестройке “с партией или без”, высказанные на встрече с молодыми участниками XXVIII съезда КПСС. Из записи с непреложностью следовало: партия не только не движитель перестройки, она — консервативная сила, которую придется смести, чтобы состоялась перестройка. Я воспроизвел цитаты в лаконичной заметке, сопроводив ее такой концовкой: “Наш комментарий: Комментарии излишни”…
Когда Горбачева освободили из Форосского “плена”, он у трапа самолета, к моему удовлетворению, почти повторил мысли, высказанные в той заметке в “Правде”: “Яковлев не верит партии, я в партию — верю”. Прошли день-два, и М.С. непослушной ему рукой подписал приговор КПСС под клики распоясавшихся полит-идиотов из тогдашнего Верховного Совета РСФСР, еще не знавших, по невежеству своему, что предателей никто и никогда не держал за равных себе на всем пространстве мировой истории. Кровавый Октябрь 1993-го стал последней точкой в истории новейшего российского предательства, возмездием за этот рёв парламентских бизонов и вой шакалов из либерального стана.
… Но вернемся к “Правде”. Уж и не знаю, воздаст ли по заслугам история тем из моих товарищей, кто спас газету в августе 1991-го. Думаю, пройдет время, но о них не забудут. Наоборот, будут вспоминать (хотя и в 2003-м до этого поворота в сознании еще далеко. — А.И.)Но одно уже сейчас в конце XX-го и начале XXI века вполне очевидно и бесспорно: правдисты самостоятельно спасли свою газету. Никто из партийных вождей не вступился за нее, кроме журналистов и читателей “Правды”. Это — исторический факт.
А когда газета вновь стала выходить, к ней потянулись обманутые псевдодемократами люди. Уверен — нельзя переоценить роль “Правды” в то смутное время, в те окаянные дни. “Если “Правда” жива, — говорили и писали наши читатели и коллеги, — значит, жива страна”.Историк Владлен Логинов по моей просьбе написал для нас колонку “Партия правды” — тогда многим из нас казалось, что “Правда” вновь, как и весной 1912-го, способна стать центром объединения коммунистических сил...
В конце главы — несколько слов о себе.
Наивно предполагать, что в редакции главной партийной газеты не нашлось ярких сторонников августовской контрреволюции, попытавшихся взять власть над “Правдой”. Был незамедлительно создан редакционный совет, перехвативший полномочия прежней редколлегии, куда из нее вошли первый зам Фролова Геннадий Селезнев, редактор “Правды” по науке Владимир Губарев, а также шеф местных корреспондентов Владимир Федотов и рядовые сотрудники, до времени скрывавшие свой демократический окрас: Андрей Тарасов, Стас Оганян, Татьяна Самолис и кто-то еще (уже не помню). По отношению к нам они вели себя как победители. Я был определен главным ответчиком за проводимый прежней редакцией «“Правды»” опозоренный “путчем” коммунистический курс.
Когда, после собрания, избравшего главным Геннадия Селезнева (напомню: И.Т. Фролов находился на лечении за границей в ФРГ.), редактор отдела соцстран Борис Аверченко высказал скромное суждение по содержанию текущего номера, В.С.Губарев категорично одернул его: не забывайте, что власть в редакции не у редколлегии, а у редсовета. Да и ранее, на собрании журналистского коллектива (если не ошибаюсь, 26 августа), Губарев попросил слово вне очереди — в связи с тем, что его ждут Александр Николаевич Яковлев и Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе… Чем закончилась встреча и была ли она вообще — мне до сих пор неизвестно. Да и неинтересно.
Тогда я только что — досрочно — вернулся из “райской поездки” по Волге на бывшем “цековском”, а теперь — коммерческом теплоходе “Русь” и не очень хорошо представлял себе, что в те роковые дни творилось в редакции. Хотя каждый день из разных волжских городов звонилСелезневу или Саше Черняку, тогда — ответственному секретарю “Правды”. Наконец, из Казани я уехал поездом в Москву, чувствуя себя абсолютно выпотрошенным и опустошенным, и думал об одном: где я найду работу? Планировал даже создать надомное агентство “ИКС” — “Информация, Комментарии, Сообщения”, прикидывал, где достать факс, как организовать работу частной информационной службы. Еще один вариант: газета “Гудок”, которой руководил тогда Юра Казьмин, наш правдист и мой старый товарищ.… Это был момент, когда я, что называется, дрогнул и хотел навсегда уйти из “Правды” и из политики.
Я-то и теперь считаю, что журналистика, как и литература, должны быть если не вне политики вообще-то — по крайней мере — участвовать в ней особым образом. Журналистика — этоспособ добывания и передачи информации, и ее политическая роль измеряется степенью правдивости этой информации, не более того. Разумеется, это — в теории . А на практике.…Только дикие лошади и кошки могут гулять сами по себе; объезженная лошадка покорна узде и шпорам всадника…
В августе 91-го я решил, что сам Бог диктует мне переменить избранную дорогу.
Но жизнь рассудила иначе. Геннадий Селезнев предложил мне вести третий номер возобновленной “Правды”. Андрей Тарасов, Стас Оганян да и другие “триумфаторы” пытались отстранить “одиозного” Ильина от возвращения в руководство “Правды”. Эти попытки не удались. Я был назначен руководителем политологического направления в ранге зама главного редактора. В наше направление влилось несколько отделов, около 20 человек.
Редсовет, поначалу пытавшийся командовать парадом, потихоньку захирел. Через два-три месяца его основные закоперщики покинули “Правду”. Они, кажется, поняли, что их час миновал, что газетой должны управлять не митинговщики, а профессионалы.
Теперь еще об одном, для меня принципиальном, моменте.
Нас, конечно, пытались сделать козлами отпущения, носителями зловредного вируса консерватизма, идейными пособниками “путча”. Заманчиво выглядела в этом свете моя неудачная заметка в номере от 19 августа 1991 года — в день пресловутого выступления гэкачепистов. Я уже писал, что А.Н. Яковлев не преминул разнести ее в одной своих речей на революционно-демократическом митинге в Москве. В редакции тожепытались меня заклеймить как консерватора и ретрограда. О грубых приемах в отношении безупречных демократических лидеров говорил на собрании журналистов “Правды” Олег Матятин, талантливый и совестливый журналист, тогда — редактор отдела школ… Что же, всему свое время.
На крутых изломах очень немногим людям дано абсолютно безошибочно оценить ход событий. Я — не исключение из правил. Как и мои коллеги. Вот лишь маленький штрих. Когда из “Матросской тишины” вышли ее политические узники, почти все они по очереди становились гостями редакции “Правды”. В том числе и Олег Семенович Шенин. Самый жесткий допрос учинен был ему Володей Ряшиным, тогда еще заместителем главного редактора “Правды”, ее ответственным секретарем. Тон ответ секретаря показался мне недопустимо резким. Каково же было мое удивление, когда бывший узник “Матросской тишины” Олег Семенович сделался вдруг ревностным сторонником “Правды — пять” во главе с В.Ф. Ряшиным и поддерживал ее до самой “кончины” этой странной газеты…Пути Господни неисповедимы. (С апреля 2003 года Владимир Федорович вновь возглавил секретариат нашей “Правды”, над которой немало поиздевались в свое время “греческая” “Правда-5”. Что ж, это лишнее доказательство: журналистика — профессия , ремесло, а не система взглядов и убеждений).
…Смута августа 91-го положила начало дальнейшим разборкам в редакции. Внутренние напряжения, которые копились десятилетиями, взорвали единый до поры до времени коллектив. Многие люди, занимавшие прежде солидные посты, привыкшие, с одной стороны — командовать, с другой — бдеть и не пущать, потеряли уверенность в своей властной правоте, а кроме нее, этой уверенности в освященном штатным расписанием праве приказывать и запрещать, у них ничего за душой не оказалось. Другие — те, кто когда-то пришел в “Правду” использовать ее почти неограниченные возможности для устройства своих личных дел, потеряли всякий интерес к падающей в цене, да еще и опальной газете. Выжили те правдисты, которые и в былые времена, не робея, упрямо лезли на рожон, воевали с партгосноменклатурой, с дуростью партийных начальников разных рангов и их еще более вредоносных чиновников-холуев, кто, перефразируя К.С. Станиславского, любил не “Правду” в себе, а себя в “Правде”.
Бывает, когда человек, которого ты пригласил на работу в газету, отстаивал его право вступить в правдистский коллектив, вдруг начинает тебя лупить за отступление от принципов и традиций “Правды”. За то, например, что ты недостаточно красный, как полагается, а розовый или еще какой, словно традиции «Правды» передаются не через сердце и разум правдистов всех поколений, не через конкретную работу в газете, а переносятся ветром, как летучие семена пушистых одуванчиков…Сколько таких подветренных ратоборцев “истинной” “Правды” переметнулись в смутное время в другой стан и отстаивают теперь совсем иные ценности!.
Август 92-го тяжелым асфальтовым катком прокатился по нашей газете, и кому-то казалось, что “Правде” уже не возродиться. Но — она выжила. Потому что “Правда” не просто газета, тем более — не одна из многих газет. И дело даже не в том, что она стала символом своего времени. Суть в том, что “Правда” — газета, созданная, чтобы помочь рабочему классу узнать и понять правду о себе, она стремится к тому и сегодня (это написано мною в 1998-99 годах. — А.И.). Пожалуй, даже особенно сегодня, когда правду стараются окончательно убить, затоптать и уничтожить, вытравить из сознания, из памяти, из общества.
В августе 91-го “Правда” стояла первой в списке газет, репрессированных ельцинским режимом. В октябре 93-го, после расстрела Дома Советов, она тоже возглавляла список закрытых якобы “навечно” неугодных режиму газет.
Я уже писал однажды, что всегда находятся люди, по нищете духа, по невежеству своему стремящиеся закрыть Америку или запретить Правду. Это, увы, не Дон-Кихоты, не рыцари благородного образа, это скорее — Торквемады, измельчавшие наследники Великого инквизитора. В 91-м эту роль взял на себя Руслан Хасбулатов, первый зам спикера Верховного Совета РСФСР. В 93-м — его эстафету подхватил разминувшийся с Русланом Имрановичем первый вице-премьер Черномырдинского кабинета, бывший зам Хасбулатова Владимир Шумейко. Унесенные ветром политики не оставили в нашей истории доброго следа. Зато вовсю трудится, клеймя коммунистов, бывший идейный вождь компартии Александр Яковлев, в его книге воспоминаний есть фотография: автор в форме посла СССР. Советую посмотреть — это же совершенно по Гоголю: уж очень похож почти на всех персонажей “Ревизора”.
Вот парадокс: после “путча” некоторых правдистов пытались привлечь к уголовной ответственности за то, что они делали репортажи с улиц Москвы, беседовали с солдатами и офицерами из экипажей введенных в столицу танков. Потом отстали — обвинить журналиста за то, что выполняет задание редакции, оказалось слишком сложно. Потом пришла амнистия к узникам “Матросской тишины” 91-го и Лефортовской тюрьмы 93-го. А тучи над “Правдой” и до сих пор не рассеяны — она всегда под угрозой запрета. “Правде” не могут простить, что она — Правда.
“…бывают такие периоды хаоса, когда успех нередко сопутствует отпетым негодяям.… Такие времена характеризуются быстрым ростом цинизма, побуждающим людей прощать любую мерзость, лишь бы она была выгодна. Но даже в такие времена… желательно представать в личине добродетели перед невежественным народом”.
( Б. Рассел)
КУСОЧЕК ЧЕРСТВОГО ХЛЕБА
— Все-таки я предложу вариант.
— Не лезь. А впрочем — давай. Но придется согласовать с авторами. Если они упрутся — оставим как есть.
Через полчаса мне позвонил Отто Лацис: “Что там у вас?” Я объяснил: не в наших и не в ваших интересах, чтобы “Правду” мордой об стол. Есть вариант: не искажая мысли, снять самоуничижение газеты… Автор согласился. В.Г. Афанасьев — тоже.
А дело-то было так. Накануне главного вызвал Горбачев — до него докатилась полемика вокруг статьи против Юрия Афанасьева, тем более что генсек-то и был фактическим заказчиком разгромного выступления в “Правде”. Он продиктовал Виктору Григорьевичу тезисы материала, подводящего итоги несостоявшейся дискуссии. Никакой полемики — от Юрия Афанасьева не должно остаться камня на камне!…
— Михаил Сергеевич, — с пафосом рассказывал нам В.Г., — при мне позвонил Александру Николаевичу. Они хорошо понимают друг друга, и тот со всем согласился. Надо все сделать быстро, в следующий номер.
Это было часа в 2-3 пополудни. Вечером В.Г. был уже спокоен и с меня ничего не требовал: никаких авральных работ по подготовке заказанной генсеком статьи не планировалось. Он уже знал, что задание поручено другим авторам — Игорю Дедкову и Лацису. Они подготовили очень сильную статью, но не против экстравагантно-демократического “историка”, а против антиперестройщиков и заскорузлой в своем консерватизме “Правды”… Видимо, после телефонного разговора по прямой связи, в присутствии В.Г. Афанасьева, к генсеку зашел А.Н. Яковлев: зачем же нам гасить факел перестройки? Лучше мы подожжем цитадели ее противников…
Так Виктор Григорьевич понял, что Горбачев не хозяин в собственном доме, что генеральную линию партии прокладывают другие. Нам, однако, он почти ничего не говорил.
В июне 1999-го канувший было в Лету Ю.Н. Афанасьев все в том красном пуловере тоном премудрого, заговорившего сфинкса без тени смущения изрекал на НТВ, что в неудачах демократических реформ повинны не демократы, а то агрессивно-послушное большинство, которое помешало им провести в жизнь задуманные перемены. Как хорошо быть генералом, который обрек свою армию на поражение и потом объясняет: солдаты и офицеры оказались не готовы к победе!..
… Когда в августе 91-го гремели антигэкачепистские митинги, Яковлев клеймил не только участников консервативного путча, но и “Правду”, и ту мою скромную, скороспелую заметку, написанную буквально на коленке, в связи с его заявлением о выходе из партии и о готовящемся перевороте в верхах КПСС. Вскоре “Правда”, успевшая за дни “путча” отмежеваться от партийной верхушки ипройтиметаморфозыот“органаЦК КПСС” — к “Общественно-политической газете КПСС” и“Всесоюзной общественно-политической газете”,все же была приостановлена, и я, и все правдисты оказались безработными.
А в это время на комфортабельном теплоходе “Русь” вместе с нами плыла по Волге-матушке большая группа туристов-иностранцев, коим было наплевать на происходящее в России: люди не первой молодости, они развлекались детскими играми, похожими на те, какими забавлялись после войны мы, деревенские мальчишки и девчонки. Или — позднее — отдыхающие в дешевых пансионатах, увлекаемые в безумную круговерть примитивных забав дундуковатыми массовиками-затейниками.… А я все эти дни неотрывно думал о том, что же произошло в нашей стране, почему произошло и как случилось, что люди, державшие в руках власть над великим государством, зачем-то по-глупому подняли мятеж и не только никакойновой силы не обрели, но и утратили то, что имели, а сами препровождены в “Матросскую тишину” и ждут дальнейших репрессий?
Незадолго до “путча” меня пригласили выступить в Лефортово, в каком-то штабном или учебном центре Внутренних войск МВД. В зале собралось человек 200-300 офицеров и генералов. Мои попытки защищать линию Горбачева встречались крайне неодобрительным гулом. Чувствовалось: достаточно одной искры, и они сметут горбачевский режим — военные уже не стеснялись высказывать свою ненависть к безвольному президенту. Моя соглашательская, в духе тогдашней “перестроечной” “Правды”,позиция им категорически не нравилась — я это ощутил по тому, что никто после встречи не подошел, как обычно бывает, к докладчику, чтобы дополнительно прояснить какие-то вопросы по текущему моменту.
Я оказался между двух огней.
У великого Данте в его “Комедии” есть жестокие строки: “Они не стоят слов — взгляни — и мимо”.Это о равнодушных, не занимающих место по ту либо иную сторону баррикад.
Впрочем, не стану себя казнить — я не был равнодушным. Но не принимал и не принимаю однозначных, как любит выражаться нынешний фюрер ЛДПР, оценок и выводов. Поясню на конкретном примере.
В 1990 году “Советская Россия” напечатала броскую статью Геннадия Зюганова, тогда еще малоизвестного функционера Идеологического отдела ЦК КПСС, “Архитектор у развалин”. Автор мастерски, публицистически ярко доказывал, что вся так называемая перестройка затеяна А.Н. Яковлевым, который искусно подменил понятия в политическом словаре, и потому все, что делается после апреля 1985 года, прямо противоположно тому, что провозглашается горбачевско-яковлевской командой.
Статья была исключительно смелой по тем временам (теперь-то любой приготовишка может “тиснуть” сверхкритический материал против кого угодно: Ельцина, Горбачева, Зюганова и т.д.). Яковлев же никому не прощал обиды.
Меня вызвал главный редактор, академик Иван Тимофеевич Фролов:
— Вам, Александр Алексеевич, предстоит выполнить сверхтрудное задание. Вы, кстати,читали статью этого…как — Зюганова в “Советской России”?
— Читал.
— Так вот, Михаил Сергеевич ею категорически недоволен. Александр Николаевич — тоже. Вы сможете дать достойный ответ Зюганову? Материал надо подготовить срочно. Александр Николаевич готов дать вам любые необходимые разъяснения. Вот его телефоны.… По этому — трубку возьмет помощник. По этому — он сам. Сколько вам надо времени?
Я уже знал, что между Фроловым и Яковлевым идет подспудная борьба, что Иван Тимофеевич очень недоволен тем, что его бесцеремонно оттеснил от генсека Александр Николаевич. Члены одной команды, они ревновали “шефа”, и хотя И.Т. понимал, что простой помощник иной раз более влиятелен для генсека, чем полномочный член Политбюро, Фролов чувствовал себя обойденным. Яковлев мог совершенно официально проводить свою линию, став своим в верховном органе партии; Фролов — президент философского общества, академик АН СССР, главный в “Правде”, шел как бы обходным путем, через приемную, через приниженную идеологическую обслугу…
Итак, сколько мне надо времени? Фролов не сомневался, что я соглашусь выполнить задание — как же, есть дисциплина,и столь высокое поручение главного редактора воспринимать надлежало как знак высокого доверия. И все же, все же…
— Мне понадобится два-три дня. Я готов поспорить с Зюгановым.
— До Яковлева я не дозвонился. Да мне это и не требовалось.
Через два дня статья была готова. Она называлась так: “Кто “придумал” перестройку”
Иван Тимофеевич был первым читателем “заказной” статьи. Он, конечно, все понял, но переспросил.
— Вы звонили Александру Николаевичу?
— Не удалось с ним переговорить. (Самый большой демократ был практически недоступен для тех, кто ему не глядел в рот).
Ну ладно.
Почему я так легко согласился с заказом главного редактора? Почему он так легко принял готовый “заказ”, явно не совпадающий с тем, что поначалу требовалось от автора?
Ответ на эти вопросы имеет долговременный смысл.
Убежден: одному человеку, как утверждалось в статье Зюганова, развалить страну было бы не под силу.
И тогда, в 1990-м, и теперь, когда многое, казалось бы, обрело совсем иные очертания, когда развеялись миражи, я уверен: перестройка, точнее — процесс, который обозначен этим невнятным словом, была стране абсолютна необходима! Попытки отсрочить перемены, остановить течение общественного прогресса изжили себя.
В моих дневниковых записях есть много строк-раздумий о губительности намерений встать поперек движения истории. Подумайте сами: естественные науки за одно столетие пережили несколько революционных переворотов — переосмыслены важнейшие, казавшиеся незыблемыми фундаментальные представления. Явились миру теория относительности, квантовая механика, сделаны потрясающие открытия в ядерной физике, в теории информатики, в радиоэлектронике, в генетике.… И только в общественных науках по-прежнему твердят, что дважды два — четыре. Так, дескать, завещалиМаркс и Ленин. Глупо надеяться, что лишенный мотивов к развитию процесс обустройства общества может дать какой-то позитивный результат. Что партия, превращенная в надзирающий орган, лишенная способности генерировать новые идеи, может бесконечно долго командовать и управлять… (Недавно я вновь перечитал книгу двух авторитетов, разоблачающих ревизиониста Роже Гароди, посмевшего выступить за “обновление” марксизма-ленинизма. Сейчас, когда многое, о чем говорил и писал Р. Гароди, стало не измышлением ревизиониста, а очевидной реальностью, тирады идолопоклонников звучат просто дико и смешно).
В статье “Кто “придумал” перестройку” я писал не о Яковлеве или Зюганове (хотя и о них тоже). Я писал о том, что десятки и сотни тысяч писем в редакцию “Правды” и в ЦК КПСС яснее ясного говорят: нужны коренные, решительные перемены! Не Горбачев и не Яковлев придумали перестройку — ее потребовал народ! Другое дело: пойдет она с партией или без, все равно или не все равно это для страны. Вот что, а не жесткое поручение Фролова, заставило меня взяться за перо, попытаться найти ответ: кто же придумал перестройку?
Сейчас, спустя десятилетие, когда многое уже забылось, стерлось из памяти, когда люди, “похожие на демократов”, испоганили все и вся, а слово “перестройка” стало ругательным, кажется, будто тогдашний “русский” бунт — по Пушкину, бессмысленный и беспощадный, — был ошибкой народа, его заблуждением. Это не так. Я рассматриваю перестройку не как зигзаг истории. Я вижу в ней упущенную возможность прорыва к дальнейшему восхождению Советского Союза на вершины цивилизации. Когда накопленные материальные и духовные ресурсы должны были, согласно диалектике, обеспечить настоящий взлет страны, прорыв к новому качеству жизни.
Но это — чистые размышления. В жизни все проще. Моя статья вышла в день или накануне пленума ЦК КПРФ. Во всяком случае, ее активно обсуждали в 20-м подъезде здания на Старой площади, и мнение складывалось отнюдь не в мою пользу. Сам Геннадий Андреевич не сталсо мною спорить — он сухо поздоровался, тень глухой обиды скользнула по его лицу, и он тут же с охотой вступил в разговор с кем-то из подошедших к нему участников Пленума…
Для полноты картины приведу, может быть, самую примечательную деталь. Речь вот о чем. Незадолго до августовских событий 1991-го мне принесли запись выступления А.Н. Яковлева на радио, где он — уже без оглядки и без опаски — развивал свои идеи о перестройке “с партией или без”, высказанные на встрече с молодыми участниками XXVIII съезда КПСС. Из записи с непреложностью следовало: партия не только не движитель перестройки, она — консервативная сила, которую придется смести, чтобы состоялась перестройка. Я воспроизвел цитаты в лаконичной заметке, сопроводив ее такой концовкой: “Наш комментарий: Комментарии излишни”…
Когда Горбачева освободили из Форосского “плена”, он у трапа самолета, к моему удовлетворению, почти повторил мысли, высказанные в той заметке в “Правде”: “Яковлев не верит партии, я в партию — верю”. Прошли день-два, и М.С. непослушной ему рукой подписал приговор КПСС под клики распоясавшихся полит-идиотов из тогдашнего Верховного Совета РСФСР, еще не знавших, по невежеству своему, что предателей никто и никогда не держал за равных себе на всем пространстве мировой истории. Кровавый Октябрь 1993-го стал последней точкой в истории новейшего российского предательства, возмездием за этот рёв парламентских бизонов и вой шакалов из либерального стана.
… Но вернемся к “Правде”. Уж и не знаю, воздаст ли по заслугам история тем из моих товарищей, кто спас газету в августе 1991-го. Думаю, пройдет время, но о них не забудут. Наоборот, будут вспоминать (хотя и в 2003-м до этого поворота в сознании еще далеко. — А.И.)Но одно уже сейчас в конце XX-го и начале XXI века вполне очевидно и бесспорно: правдисты самостоятельно спасли свою газету. Никто из партийных вождей не вступился за нее, кроме журналистов и читателей “Правды”. Это — исторический факт.
А когда газета вновь стала выходить, к ней потянулись обманутые псевдодемократами люди. Уверен — нельзя переоценить роль “Правды” в то смутное время, в те окаянные дни. “Если “Правда” жива, — говорили и писали наши читатели и коллеги, — значит, жива страна”.Историк Владлен Логинов по моей просьбе написал для нас колонку “Партия правды” — тогда многим из нас казалось, что “Правда” вновь, как и весной 1912-го, способна стать центром объединения коммунистических сил...
В конце главы — несколько слов о себе.
Наивно предполагать, что в редакции главной партийной газеты не нашлось ярких сторонников августовской контрреволюции, попытавшихся взять власть над “Правдой”. Был незамедлительно создан редакционный совет, перехвативший полномочия прежней редколлегии, куда из нее вошли первый зам Фролова Геннадий Селезнев, редактор “Правды” по науке Владимир Губарев, а также шеф местных корреспондентов Владимир Федотов и рядовые сотрудники, до времени скрывавшие свой демократический окрас: Андрей Тарасов, Стас Оганян, Татьяна Самолис и кто-то еще (уже не помню). По отношению к нам они вели себя как победители. Я был определен главным ответчиком за проводимый прежней редакцией «“Правды»” опозоренный “путчем” коммунистический курс.
Когда, после собрания, избравшего главным Геннадия Селезнева (напомню: И.Т. Фролов находился на лечении за границей в ФРГ.), редактор отдела соцстран Борис Аверченко высказал скромное суждение по содержанию текущего номера, В.С.Губарев категорично одернул его: не забывайте, что власть в редакции не у редколлегии, а у редсовета. Да и ранее, на собрании журналистского коллектива (если не ошибаюсь, 26 августа), Губарев попросил слово вне очереди — в связи с тем, что его ждут Александр Николаевич Яковлев и Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе… Чем закончилась встреча и была ли она вообще — мне до сих пор неизвестно. Да и неинтересно.
Тогда я только что — досрочно — вернулся из “райской поездки” по Волге на бывшем “цековском”, а теперь — коммерческом теплоходе “Русь” и не очень хорошо представлял себе, что в те роковые дни творилось в редакции. Хотя каждый день из разных волжских городов звонилСелезневу или Саше Черняку, тогда — ответственному секретарю “Правды”. Наконец, из Казани я уехал поездом в Москву, чувствуя себя абсолютно выпотрошенным и опустошенным, и думал об одном: где я найду работу? Планировал даже создать надомное агентство “ИКС” — “Информация, Комментарии, Сообщения”, прикидывал, где достать факс, как организовать работу частной информационной службы. Еще один вариант: газета “Гудок”, которой руководил тогда Юра Казьмин, наш правдист и мой старый товарищ.… Это был момент, когда я, что называется, дрогнул и хотел навсегда уйти из “Правды” и из политики.
Я-то и теперь считаю, что журналистика, как и литература, должны быть если не вне политики вообще-то — по крайней мере — участвовать в ней особым образом. Журналистика — этоспособ добывания и передачи информации, и ее политическая роль измеряется степенью правдивости этой информации, не более того. Разумеется, это — в теории . А на практике.…Только дикие лошади и кошки могут гулять сами по себе; объезженная лошадка покорна узде и шпорам всадника…
В августе 91-го я решил, что сам Бог диктует мне переменить избранную дорогу.
Но жизнь рассудила иначе. Геннадий Селезнев предложил мне вести третий номер возобновленной “Правды”. Андрей Тарасов, Стас Оганян да и другие “триумфаторы” пытались отстранить “одиозного” Ильина от возвращения в руководство “Правды”. Эти попытки не удались. Я был назначен руководителем политологического направления в ранге зама главного редактора. В наше направление влилось несколько отделов, около 20 человек.
Редсовет, поначалу пытавшийся командовать парадом, потихоньку захирел. Через два-три месяца его основные закоперщики покинули “Правду”. Они, кажется, поняли, что их час миновал, что газетой должны управлять не митинговщики, а профессионалы.
Теперь еще об одном, для меня принципиальном, моменте.
Нас, конечно, пытались сделать козлами отпущения, носителями зловредного вируса консерватизма, идейными пособниками “путча”. Заманчиво выглядела в этом свете моя неудачная заметка в номере от 19 августа 1991 года — в день пресловутого выступления гэкачепистов. Я уже писал, что А.Н. Яковлев не преминул разнести ее в одной своих речей на революционно-демократическом митинге в Москве. В редакции тожепытались меня заклеймить как консерватора и ретрограда. О грубых приемах в отношении безупречных демократических лидеров говорил на собрании журналистов “Правды” Олег Матятин, талантливый и совестливый журналист, тогда — редактор отдела школ… Что же, всему свое время.
На крутых изломах очень немногим людям дано абсолютно безошибочно оценить ход событий. Я — не исключение из правил. Как и мои коллеги. Вот лишь маленький штрих. Когда из “Матросской тишины” вышли ее политические узники, почти все они по очереди становились гостями редакции “Правды”. В том числе и Олег Семенович Шенин. Самый жесткий допрос учинен был ему Володей Ряшиным, тогда еще заместителем главного редактора “Правды”, ее ответственным секретарем. Тон ответ секретаря показался мне недопустимо резким. Каково же было мое удивление, когда бывший узник “Матросской тишины” Олег Семенович сделался вдруг ревностным сторонником “Правды — пять” во главе с В.Ф. Ряшиным и поддерживал ее до самой “кончины” этой странной газеты…Пути Господни неисповедимы. (С апреля 2003 года Владимир Федорович вновь возглавил секретариат нашей “Правды”, над которой немало поиздевались в свое время “греческая” “Правда-5”. Что ж, это лишнее доказательство: журналистика — профессия , ремесло, а не система взглядов и убеждений).
…Смута августа 91-го положила начало дальнейшим разборкам в редакции. Внутренние напряжения, которые копились десятилетиями, взорвали единый до поры до времени коллектив. Многие люди, занимавшие прежде солидные посты, привыкшие, с одной стороны — командовать, с другой — бдеть и не пущать, потеряли уверенность в своей властной правоте, а кроме нее, этой уверенности в освященном штатным расписанием праве приказывать и запрещать, у них ничего за душой не оказалось. Другие — те, кто когда-то пришел в “Правду” использовать ее почти неограниченные возможности для устройства своих личных дел, потеряли всякий интерес к падающей в цене, да еще и опальной газете. Выжили те правдисты, которые и в былые времена, не робея, упрямо лезли на рожон, воевали с партгосноменклатурой, с дуростью партийных начальников разных рангов и их еще более вредоносных чиновников-холуев, кто, перефразируя К.С. Станиславского, любил не “Правду” в себе, а себя в “Правде”.
Бывает, когда человек, которого ты пригласил на работу в газету, отстаивал его право вступить в правдистский коллектив, вдруг начинает тебя лупить за отступление от принципов и традиций “Правды”. За то, например, что ты недостаточно красный, как полагается, а розовый или еще какой, словно традиции «Правды» передаются не через сердце и разум правдистов всех поколений, не через конкретную работу в газете, а переносятся ветром, как летучие семена пушистых одуванчиков…Сколько таких подветренных ратоборцев “истинной” “Правды” переметнулись в смутное время в другой стан и отстаивают теперь совсем иные ценности!.
Август 92-го тяжелым асфальтовым катком прокатился по нашей газете, и кому-то казалось, что “Правде” уже не возродиться. Но — она выжила. Потому что “Правда” не просто газета, тем более — не одна из многих газет. И дело даже не в том, что она стала символом своего времени. Суть в том, что “Правда” — газета, созданная, чтобы помочь рабочему классу узнать и понять правду о себе, она стремится к тому и сегодня (это написано мною в 1998-99 годах. — А.И.). Пожалуй, даже особенно сегодня, когда правду стараются окончательно убить, затоптать и уничтожить, вытравить из сознания, из памяти, из общества.
В августе 91-го “Правда” стояла первой в списке газет, репрессированных ельцинским режимом. В октябре 93-го, после расстрела Дома Советов, она тоже возглавляла список закрытых якобы “навечно” неугодных режиму газет.
Я уже писал однажды, что всегда находятся люди, по нищете духа, по невежеству своему стремящиеся закрыть Америку или запретить Правду. Это, увы, не Дон-Кихоты, не рыцари благородного образа, это скорее — Торквемады, измельчавшие наследники Великого инквизитора. В 91-м эту роль взял на себя Руслан Хасбулатов, первый зам спикера Верховного Совета РСФСР. В 93-м — его эстафету подхватил разминувшийся с Русланом Имрановичем первый вице-премьер Черномырдинского кабинета, бывший зам Хасбулатова Владимир Шумейко. Унесенные ветром политики не оставили в нашей истории доброго следа. Зато вовсю трудится, клеймя коммунистов, бывший идейный вождь компартии Александр Яковлев, в его книге воспоминаний есть фотография: автор в форме посла СССР. Советую посмотреть — это же совершенно по Гоголю: уж очень похож почти на всех персонажей “Ревизора”.
Вот парадокс: после “путча” некоторых правдистов пытались привлечь к уголовной ответственности за то, что они делали репортажи с улиц Москвы, беседовали с солдатами и офицерами из экипажей введенных в столицу танков. Потом отстали — обвинить журналиста за то, что выполняет задание редакции, оказалось слишком сложно. Потом пришла амнистия к узникам “Матросской тишины” 91-го и Лефортовской тюрьмы 93-го. А тучи над “Правдой” и до сих пор не рассеяны — она всегда под угрозой запрета. “Правде” не могут простить, что она — Правда.
Из записных книжек
“…бывают такие периоды хаоса, когда успех нередко сопутствует отпетым негодяям.… Такие времена характеризуются быстрым ростом цинизма, побуждающим людей прощать любую мерзость, лишь бы она была выгодна. Но даже в такие времена… желательно представать в личине добродетели перед невежественным народом”.
( Б. Рассел)
КУСОЧЕК ЧЕРСТВОГО ХЛЕБА
Часто спрашивают: как смогла выжить “Правда” после событий 1991-го? Полузапрещенная, подло брошенная всеми, кто прежде именно через “главную” газету Советского Союза пытался управлять жизнью громадной и многосложной страны.
Попытаемся восстановить канву этих событий.
В июне-июле 91-го в авральном порядке, но коллективно, что вносило в работу почти газетный хаос, дошлифовывались основные документы к очередному или внеочередному съезду КПСС. (О первом этапе разработки Программы я уже писал).
Творческая группа, к которой подключили свежие силы — только что избранных на пленуме секретарей ЦК и членов Секретариата ЦК КПСС (это нововведение позже не пригодилось, да и тогда звучало диковато), — так вот теперь творчески-административная группа работала в обширном кабинете одного из заведующих отделами на Старой площади. Приводили к общему знаменателю несколько вариантов Программы КПСС.
Как-то возник попутный разговор о размере членских взносов.
— Уменьшается наполовину сумма членских взносов. А на какие шиши партия будет жить?
— Не беспокойся, — заверили скептиков полные сил и знаний функционеры (все доктора наук, по меньшей мере — кандидаты). — Партия уже давно не живет на взносы.
— А на что же она живет?
— На доходы от хозяйственно-издательской деятельности.
Так оно и было, хотя цифры тщательно скрывались не только отпосторонних, но и от членов КПСС.
В то время бытовало простое правило: все доходы от издания газет и журналов, апечатных единиц только в издательстве “Правда” в Москве насчитывалось под 40-50, шли прямиком в партийную кассу. С редакциями же “разбирались” по итогам года. Кому-то прощали долги, кому-то — прибыли и убытки. Годами и десятилетиями шло как по маслу. Издательство приносило партии доход и, прямо скажу, немалый.Как можно узнать из официальных отчетов на съездах партии, примерно 50 процентов доходов КПСС составляли членские взносы партийцев, кстати, по-пиночетовски бесцеремонно приватизированные ельцинской командой.Остальные доходные поступления шли от хозяйственно-издательской деятельности.
По информации знающих людей, почти 80 процентов этих поступлений обеспечивало издательство “Правда”. Обеспечивали, как нетрудно догадаться, мы — партийные журналисты, полиграфисты, почтовики и связисты, иначе говоря — партрабы, а пользовались плодами нашего труда так называемые партработники, в основном — высших эшелонов. Номенклатура. А уж самых высших персон обслуживал, как и ныне, весь благодарный советский народ.
Структуру партийных доходов хорошо знал и бывший кандидат в члены Политбюро Борис Ельцин. Хотя не уверен, что всю. Все знало только Управление делами ЦК КПСС — неспроста вскоре после ельцинского переворота выпали из жизни через окна дома управделами Г.С. Павлов и Н.Е. Кручина, ответработник международного отдела Лисоволик…
Попытаемся восстановить канву этих событий.
В июне-июле 91-го в авральном порядке, но коллективно, что вносило в работу почти газетный хаос, дошлифовывались основные документы к очередному или внеочередному съезду КПСС. (О первом этапе разработки Программы я уже писал).
Творческая группа, к которой подключили свежие силы — только что избранных на пленуме секретарей ЦК и членов Секретариата ЦК КПСС (это нововведение позже не пригодилось, да и тогда звучало диковато), — так вот теперь творчески-административная группа работала в обширном кабинете одного из заведующих отделами на Старой площади. Приводили к общему знаменателю несколько вариантов Программы КПСС.
Как-то возник попутный разговор о размере членских взносов.
— Уменьшается наполовину сумма членских взносов. А на какие шиши партия будет жить?
— Не беспокойся, — заверили скептиков полные сил и знаний функционеры (все доктора наук, по меньшей мере — кандидаты). — Партия уже давно не живет на взносы.
— А на что же она живет?
— На доходы от хозяйственно-издательской деятельности.
Так оно и было, хотя цифры тщательно скрывались не только отпосторонних, но и от членов КПСС.
В то время бытовало простое правило: все доходы от издания газет и журналов, апечатных единиц только в издательстве “Правда” в Москве насчитывалось под 40-50, шли прямиком в партийную кассу. С редакциями же “разбирались” по итогам года. Кому-то прощали долги, кому-то — прибыли и убытки. Годами и десятилетиями шло как по маслу. Издательство приносило партии доход и, прямо скажу, немалый.Как можно узнать из официальных отчетов на съездах партии, примерно 50 процентов доходов КПСС составляли членские взносы партийцев, кстати, по-пиночетовски бесцеремонно приватизированные ельцинской командой.Остальные доходные поступления шли от хозяйственно-издательской деятельности.
По информации знающих людей, почти 80 процентов этих поступлений обеспечивало издательство “Правда”. Обеспечивали, как нетрудно догадаться, мы — партийные журналисты, полиграфисты, почтовики и связисты, иначе говоря — партрабы, а пользовались плодами нашего труда так называемые партработники, в основном — высших эшелонов. Номенклатура. А уж самых высших персон обслуживал, как и ныне, весь благодарный советский народ.
Структуру партийных доходов хорошо знал и бывший кандидат в члены Политбюро Борис Ельцин. Хотя не уверен, что всю. Все знало только Управление делами ЦК КПСС — неспроста вскоре после ельцинского переворота выпали из жизни через окна дома управделами Г.С. Павлов и Н.Е. Кручина, ответработник международного отдела Лисоволик…