— И что это даст?
— Чувство глубокого удовлетворения.
— Но ваша дочь расскажет. Все, что видела. И миллион вам уже не пригодится. Ни здесь, ни за границей. Ваши купюры останутся сиротами.
— А она ничего не расскажет. Потому что… Потому что, по всей видимости, погибнет от случайной пули при освобождении заложницы бригадой следователей-любителей. Из-за их непрофессионализма и игры в частный сыск. И еще из-за того, что они полезли не в свое дело.
— Вы убьете свою дочь?
— Не я убью. Вы убьете. Потому что не оставили мне иного выхода. Она действительно видела все. И может это все рассказать всем Вы сузили границы возможностей
— Вот сука! — не сдержался, выругался Григорьев
— А вы глупцы. И генерал ваш, согласившийся помочь мне частным образом, тоже еще тот недоумок.
— Похоже, вы все рассчитали с самого начала…
— С самого. Мне нужен был беспроцентный кредит. Очень крупный кредит. Который мне никто бы не дал ни под какие гарантии. Кроме гарантии жизни моей дочери.
Я действительно учел все. Кроме вашей прыти. Не мог я предположить, что вы сможете на этот дом выйти до того, как я все доведу до логического конца. До отдачи денег и возвращения неизвестными злоумышленниками дочери. И исчезновения тех злоумышленников в неизвестном направлении. Но сейчас вы мне не оставили выбора.
— В чем выбора?
— В действиях. Теперь я вынужден нагораживать трупы. Чем больше трупов, тем больше веры. Мне веры. Изначально не должно было быть ни одного мертвеца, а теперь будет как минимум четыре — вы и найденный вами и привезенный сюда шантажист и…
— А я здесь при чем? — заныл приведенный из машины дядя Петя. — Я вообще ни при чем. Они меня напоили и заставили…
— «При чем». При том, что кто-то должен убить бравых следователей и погибнуть от их пуль сам. Без трупов картинка не сложится. Посудите сами: никем не уполномоченные следователи проникли в дом, там, пытаясь без согласования с начальством освободить заложницу, открыли стрельбу. В результате чего одна пуля по случайности попала в заложницу. Из одного из ваших пистолетов. Например, вот из этого. А две пули, выпущенные из пистолета преступника, угодили в следователей. Очень неудачно угодили, так что они скончались на месте, не успев дать никаких объяснений своему недисциплинированному поведению. Правда, в последний момент успели пристрелить террориста. За что им честь и хвала.
Ваши пистолеты мы, естественно, вложим вам в руки. А вот этот, мой, от пуль которого погибнете вы, — вон тому алкоголику. Который вообще-то ни разу в жизни оружие в руках не держал, но поведать об этом следователям, ведущим расследование, уже не сможет. И станет посмертно очень опытным террористом.
В результате все погибнут. Останусь только я и принадлежащие мне деньги.
Следователи молча лежали на столе.
— Ну что, убедительная мизансцена получается?
— А ребенка не жаль?
— Жаль. Но два миллиона жальче. Тем более что себестоимость приобретения детей и денег несопоставима. Дети добываются легче. Чем миллионы долларов.
— Сволочь ты, — сказал Григорьев, — и мразь.
— Нет. Предприниматель. Причем очень хороший предприниматель. Который может принести большую пользу своему отечеству. Если это отечество, в лице отдельных своих представителей, не будет ему мешать. Таковы правила узаконенной на сегодняшний день игры. В которых вы ни черта не смыслите.
Вы судите о бизнесе по вашей, не совместимой с бизнесом морали. А в бизнесе нет понятия плохо или хорошо. Есть понятие — отсутствие или наличие прибыли. Если прибыли нет — то это плохо. Если есть — то это хорошо, какими бы способами это «хорошо» ни достигалось. Бизнес регулируется прибылью, а не моралью! Мораль убыточна и, значит, вредна. Экономике вредна.
— И что, все бизнесмены такие, как вы?
— Все. Вернее, все удачливые бизнесмены. Которые служат прибыли, а не отношениям. А кто отношениям — те нищие бизнесмены. Или не бизнесмены. И еще все должностные лица, при минимальных окладах имеющие максимальные доходы. И политики, которые тоже играют по законам бизнеса; чтобы удержаться у власти, им нужны деньги. Очень большие деньги.
Не я придумал условия этой всеобщей игры. Я их только придерживаюсь. Не я объявил в стране период накопления начального капитала. Со всеми характерными для него атрибутами Дикого Запада. С разборками, воровством и стрельбой по живым мишеням. Другие объявили. И правильно сделали, что объявили. Потому что конкуренция требует движения капитала. Который как минимум должен быть А в стране нищих и нищего капитала капиталистическая экономика работать не будет. Нужен начальный, пусть даже нажитый преступным образом капитал, чтобы потом его перераспределять. Тем оживляя загнанную в гроб социализмом экономику.
— Другие своих детей за деньги не убивают, — жестко сказал Грибов.
— Другие убивают чужих детей. И в гораздо больших количествах. Тем убивают, что не дают им рождаться. И тем убивают, что не дают их родителям зарабатывать на жизнь себе и им. Вы посчитайте, сколько людей за последнее время умерло от суррогатов водки и продуктов? Сколько от отсутствия надлежащей медицинской помощи? Сколько от рук преступного элемента? Десятки тысяч! Это что — не убийство? Лишение жизни десятков тысяч людей — не убийство?
А ради чего лишения? Ради все того же — первоначального накопления капитала! Когда вначале надо создать хаос, а потом этот хаос соответствующим образом перераспределить. В результате чего получить один процент очень богатых людей. Пять — просто богатых. Десять — зажиточных. И остальных — прочих, положенных на алтарь зарождающегося капитализма.
Чем те, кто все это начал, лучше меня? Только масштабами своего бизнеса. Я готов положить на алтарь прибыли одну-единственную жертву. Они — тысячи. Соответственно я получу миллионы. Они — миллиарды. За мной будет бегать свора судебных исполнителей. Они останутся неподсудны.
При всем при этом я им не завидую. Все справедливо. Кто больше готов пожертвовать, тот больше должен получить навар. Прибыль. Которая прежде всего…
— Все готово, — сказал появившийся в двери Лекарь.
— Извините. Вынужден прервать свой экономический ликбез. Тем более он вам уже все равно не пригодится, — сказал банкир. — И вынужден распрощаться. Все остальное сделают без меня. А мне надо спешить. Надо вкладывать деньги. Потому что простой капитала — это тоже убыток. Деньги должны приносить деньги. Прощайте…
— Торговля исключена? — на всякий случай спросил Григорьев. — Хотя бы в отношении девочки?
— Торговля исключена. Теперь исключена. По вашей вине исключена. Вы вломились в хорошо и бескровно придуманную операцию. Как дикий слон в посудную лавку. Теперь я ничего не могу исправить. К сожалению, ничего. Я и так потерпел из-за вас убыток.
— Убыток?
— Да, прямой убыток. Потому что цена предоставленных мне услуг выросла втрое против номинала.
Значит, все-таки втрое, а не вчетверо! Значит, одна жертва, что бы он ни говорил, была запланирована изначально. И все, что он говорил о вынужденности жестких мер, было не больше чем пустым трепом. Значит, действительно торговля исключена…
— Здесь все, — сказал снова вошедший в комнату Лекарь, — билет, паспорт с визой, разрешение на вывоз валюты.
— Здесь тоже все, — пододвинул навстречу Лекарю сверток банкир, — все, что вам причитается. За всех.
— На вашем месте я бы шлепнул его и забрал деньги себе, — сказал Грибов, обращаясь к преступникам.
— Они на своем месте, — ответил банкир, — и оно их устраивает. В рамках их потребностей.
Сколько вам надо времени, чтобы уладить это дело?
— Не много, — прикинул фронт работ Лекарь.
— Ну, тогда действуйте. Только пожалуйста… если возможно… чтобы быстро. Чтобы она не мучилась, — сказал банкир. — Я очень прошу. А я… я пока там побуду.
И, пряча глаза, захлопнул дверь в соседнюю комнату.
Все-таки, наверное, банкир любил свою дочь. По-своему…
Глава 35
Глава 36
— Чувство глубокого удовлетворения.
— Но ваша дочь расскажет. Все, что видела. И миллион вам уже не пригодится. Ни здесь, ни за границей. Ваши купюры останутся сиротами.
— А она ничего не расскажет. Потому что… Потому что, по всей видимости, погибнет от случайной пули при освобождении заложницы бригадой следователей-любителей. Из-за их непрофессионализма и игры в частный сыск. И еще из-за того, что они полезли не в свое дело.
— Вы убьете свою дочь?
— Не я убью. Вы убьете. Потому что не оставили мне иного выхода. Она действительно видела все. И может это все рассказать всем Вы сузили границы возможностей
— Вот сука! — не сдержался, выругался Григорьев
— А вы глупцы. И генерал ваш, согласившийся помочь мне частным образом, тоже еще тот недоумок.
— Похоже, вы все рассчитали с самого начала…
— С самого. Мне нужен был беспроцентный кредит. Очень крупный кредит. Который мне никто бы не дал ни под какие гарантии. Кроме гарантии жизни моей дочери.
Я действительно учел все. Кроме вашей прыти. Не мог я предположить, что вы сможете на этот дом выйти до того, как я все доведу до логического конца. До отдачи денег и возвращения неизвестными злоумышленниками дочери. И исчезновения тех злоумышленников в неизвестном направлении. Но сейчас вы мне не оставили выбора.
— В чем выбора?
— В действиях. Теперь я вынужден нагораживать трупы. Чем больше трупов, тем больше веры. Мне веры. Изначально не должно было быть ни одного мертвеца, а теперь будет как минимум четыре — вы и найденный вами и привезенный сюда шантажист и…
— А я здесь при чем? — заныл приведенный из машины дядя Петя. — Я вообще ни при чем. Они меня напоили и заставили…
— «При чем». При том, что кто-то должен убить бравых следователей и погибнуть от их пуль сам. Без трупов картинка не сложится. Посудите сами: никем не уполномоченные следователи проникли в дом, там, пытаясь без согласования с начальством освободить заложницу, открыли стрельбу. В результате чего одна пуля по случайности попала в заложницу. Из одного из ваших пистолетов. Например, вот из этого. А две пули, выпущенные из пистолета преступника, угодили в следователей. Очень неудачно угодили, так что они скончались на месте, не успев дать никаких объяснений своему недисциплинированному поведению. Правда, в последний момент успели пристрелить террориста. За что им честь и хвала.
Ваши пистолеты мы, естественно, вложим вам в руки. А вот этот, мой, от пуль которого погибнете вы, — вон тому алкоголику. Который вообще-то ни разу в жизни оружие в руках не держал, но поведать об этом следователям, ведущим расследование, уже не сможет. И станет посмертно очень опытным террористом.
В результате все погибнут. Останусь только я и принадлежащие мне деньги.
Следователи молча лежали на столе.
— Ну что, убедительная мизансцена получается?
— А ребенка не жаль?
— Жаль. Но два миллиона жальче. Тем более что себестоимость приобретения детей и денег несопоставима. Дети добываются легче. Чем миллионы долларов.
— Сволочь ты, — сказал Григорьев, — и мразь.
— Нет. Предприниматель. Причем очень хороший предприниматель. Который может принести большую пользу своему отечеству. Если это отечество, в лице отдельных своих представителей, не будет ему мешать. Таковы правила узаконенной на сегодняшний день игры. В которых вы ни черта не смыслите.
Вы судите о бизнесе по вашей, не совместимой с бизнесом морали. А в бизнесе нет понятия плохо или хорошо. Есть понятие — отсутствие или наличие прибыли. Если прибыли нет — то это плохо. Если есть — то это хорошо, какими бы способами это «хорошо» ни достигалось. Бизнес регулируется прибылью, а не моралью! Мораль убыточна и, значит, вредна. Экономике вредна.
— И что, все бизнесмены такие, как вы?
— Все. Вернее, все удачливые бизнесмены. Которые служат прибыли, а не отношениям. А кто отношениям — те нищие бизнесмены. Или не бизнесмены. И еще все должностные лица, при минимальных окладах имеющие максимальные доходы. И политики, которые тоже играют по законам бизнеса; чтобы удержаться у власти, им нужны деньги. Очень большие деньги.
Не я придумал условия этой всеобщей игры. Я их только придерживаюсь. Не я объявил в стране период накопления начального капитала. Со всеми характерными для него атрибутами Дикого Запада. С разборками, воровством и стрельбой по живым мишеням. Другие объявили. И правильно сделали, что объявили. Потому что конкуренция требует движения капитала. Который как минимум должен быть А в стране нищих и нищего капитала капиталистическая экономика работать не будет. Нужен начальный, пусть даже нажитый преступным образом капитал, чтобы потом его перераспределять. Тем оживляя загнанную в гроб социализмом экономику.
— Другие своих детей за деньги не убивают, — жестко сказал Грибов.
— Другие убивают чужих детей. И в гораздо больших количествах. Тем убивают, что не дают им рождаться. И тем убивают, что не дают их родителям зарабатывать на жизнь себе и им. Вы посчитайте, сколько людей за последнее время умерло от суррогатов водки и продуктов? Сколько от отсутствия надлежащей медицинской помощи? Сколько от рук преступного элемента? Десятки тысяч! Это что — не убийство? Лишение жизни десятков тысяч людей — не убийство?
А ради чего лишения? Ради все того же — первоначального накопления капитала! Когда вначале надо создать хаос, а потом этот хаос соответствующим образом перераспределить. В результате чего получить один процент очень богатых людей. Пять — просто богатых. Десять — зажиточных. И остальных — прочих, положенных на алтарь зарождающегося капитализма.
Чем те, кто все это начал, лучше меня? Только масштабами своего бизнеса. Я готов положить на алтарь прибыли одну-единственную жертву. Они — тысячи. Соответственно я получу миллионы. Они — миллиарды. За мной будет бегать свора судебных исполнителей. Они останутся неподсудны.
При всем при этом я им не завидую. Все справедливо. Кто больше готов пожертвовать, тот больше должен получить навар. Прибыль. Которая прежде всего…
— Все готово, — сказал появившийся в двери Лекарь.
— Извините. Вынужден прервать свой экономический ликбез. Тем более он вам уже все равно не пригодится, — сказал банкир. — И вынужден распрощаться. Все остальное сделают без меня. А мне надо спешить. Надо вкладывать деньги. Потому что простой капитала — это тоже убыток. Деньги должны приносить деньги. Прощайте…
— Торговля исключена? — на всякий случай спросил Григорьев. — Хотя бы в отношении девочки?
— Торговля исключена. Теперь исключена. По вашей вине исключена. Вы вломились в хорошо и бескровно придуманную операцию. Как дикий слон в посудную лавку. Теперь я ничего не могу исправить. К сожалению, ничего. Я и так потерпел из-за вас убыток.
— Убыток?
— Да, прямой убыток. Потому что цена предоставленных мне услуг выросла втрое против номинала.
Значит, все-таки втрое, а не вчетверо! Значит, одна жертва, что бы он ни говорил, была запланирована изначально. И все, что он говорил о вынужденности жестких мер, было не больше чем пустым трепом. Значит, действительно торговля исключена…
— Здесь все, — сказал снова вошедший в комнату Лекарь, — билет, паспорт с визой, разрешение на вывоз валюты.
— Здесь тоже все, — пододвинул навстречу Лекарю сверток банкир, — все, что вам причитается. За всех.
— На вашем месте я бы шлепнул его и забрал деньги себе, — сказал Грибов, обращаясь к преступникам.
— Они на своем месте, — ответил банкир, — и оно их устраивает. В рамках их потребностей.
Сколько вам надо времени, чтобы уладить это дело?
— Не много, — прикинул фронт работ Лекарь.
— Ну, тогда действуйте. Только пожалуйста… если возможно… чтобы быстро. Чтобы она не мучилась, — сказал банкир. — Я очень прошу. А я… я пока там побуду.
И, пряча глаза, захлопнул дверь в соседнюю комнату.
Все-таки, наверное, банкир любил свою дочь. По-своему…
Глава 35
Теперь дело оставалось за малым. За приведением преступного плана в исполнение.
— Вокруг все чисто, — доложил младший напарник Лекаря.
— А машина?
— Машина на месте. Ждет.
— Тогда раздевайся.
— Как раздеваться?
— Верхнюю одежду сними.
— Зачем?
— Затем, чтобы кровью не испачкаться. Здесь скоро будет кровь…
Преступники скинули верхнюю одежду и остались в рубахах. Лекарь натянул на руки тонкие резиновые хирургические перчатки. И взял ими пистолет банкира.
— На, держи!
Ткнул пистолет в ладонь алкоголика.
— Зачем держать?
— Держи, мать твою! Я сказал. Алкоголик схватил и тут же отпустил рукоятку.
Лекарь внимательно осмотрел ее поверхность и остался доволен.
— Слышь, а ты свой ствол возьми. На всякий случай. На случай, если они дергаться будут, — приказал он соучастнику.
— Они же связаны.
— Мало ли что? Всякое случается. И встань вон туда, напротив них.
— А перчатки надевать?
— За каким тебе перчатки? Ты же из своего ствола, если что, палить будешь.
— А, ну да, — согласился молодой преступник и встал, куда просили.
Следователи переглянулись. Похоже, убитый в схватке террорист должен был быть не в единственном числе. Похоже, второй тоже попытается оказать сопротивление ворвавшимся в помещение представителям закона. Отчего доля его сообщника возрастет вдвое.
Лекарь подошел к следователям и, вытащив один из их пистолетов, примерился.
— Слышь, отодвинься чуть в сторону, — попросил он сообщника.
— Зачем?
— Затем, что здесь тебя задеть может. Рикошетом.
— А-а.
Теперь все занятые в мизансцене актеры были на местах.
— Когда люди умирают со связанными руками, на коже остается специфический след, — заметил Грибов.
Лекарь приостановился.
— Остается, остается, — подтвердил Григорьев, — как на шее повешенного. Об этом во всех учебниках криминалистики написано.
— Слышь, — позвал Лекарь напарника, — сюда иди. Ослабь им узлы маленько. Нет, совсем не снимай, только ослабь. Я… мы веревки потом снимем. И ступай на место.
Не поддался бандит на провокацию. Не снял веревок. Умным оказался.
— Все! — сказал Грибов. — Я говорил, что это плохо кончится. Теперь — амба! А все ты…
— У тебя своя голова на плечах была! Когда тебе генерал предложил подзаработать, — огрызнулся Григорьев.
— Дурак ты!
Лекарь с интересом прислушался к разговору своих скорых жертв. Значит, мусора тоже люди. Тоже бабки берут. Как все. Только берут у генералов.
— Я дурак? — возмутился Грибов. — Я дурак?! Я тебе предлагал свернуть это дело тогда, когда нас отстранили? Так нет, у тебя амбиции взыграли. Рисануться решил. Теперь подыхай по твоей милости! Сволочь!
Из соседней комнаты выглянул привлеченный криками банкир.
— Что! Я сволочь? А кто предлагал, поставив «жуков» в банке, там же их и оставить? Чтобы использовать полученную информацию для шантажа. За которую они как нечего делать забашляют пол-"лимона" «зеленых». Кто? Я? — заорал Григорьев.
Банкир удивленно поднял брови. Когда услышал про «жуков», оставленных в банке.
«Погоди-ка, — показал он Лекарю, — пусть они еще поговорят».
— …Я придурок?!
— Ты! Ты придурок! А теперь вместо пол-"лимона" — пулю в голову.
Разгоряченные следователи привстали со стола и, набычившись, повернулись друг к другу лицами. Глаза в глаза.
— Я вообще, если хочешь знать, в это дело ввязался только потому, что ты меня об этом просил. Чуть не слезой капал! И еще потому, чтобы знать, где ты каждую минуту находишься.
— Зачем знать?
— Затем, чтобы твою жену в твое отсутствие трахать!
— Как трахать?!
— В хвост и гриву! Как пол-отдела трахают!
— Пол-отдела?!
— И соседний батальон патрульно-постовой службы!
— Ну ты гад!
— Я не гад, я удачливый любовник! Я два года в твоей постели твоей бабе живот грел! И знаешь, что она мне говорила?
— Что?
— Что дерьмо ты, а не мужик. И хрен у тебя со спичку. Без серной головки.
Лекарь, наблюдая неожиданно возникший диалог, переводил глаза с одного следователя на другого и скалился.
— Ты же все это придумал! Гад! Ну скажи, что придумал!
— Я придумал? Это ты придумал, что у тебя жена верная. А она шлюха. Шлюха!
— Убью! Сволочь!
— Нас обоих убьют.
— Только я раньше!
И рассвирепевший Грибов, наклонив голову, что есть силы ударил оскорбившего его напарника в лицо. Отчего тот полетел через стол вверх тормашками. В сторону второго бандита.
— Ох, — сказал он, ударившись головой о стену. И затих.
— Убил! Суку! — торжественно сообщил Грибов. — Как обещал.
Лекарь забеспокоился. Следователи должны были умереть по-другому.
— Слышь, посмотри, что с ним там? — приказал он соучастнику.
Тот отлип от стены и подошел к поверженному телу.
— Живой? — спросил он.
— Раз! — скомандовал оживший Григорьев. И мгновенным ударом носка ботинка в руку и другого ботинка в подбородок обезоружил противника.
На тот же счет Грибов ударил Лекаря ногой в пах. Но промахнулся и угодил в живот.
— У-у-у! — сказал Лекарь и выстрелил из пистолета. Мимо выстрелил.
Второй выстрел он сделать не успел, потому что непонятно каким образом вскочивший на ноги Григорьев достал его ногой в висок. Лекарь охнул и кулем осел на пол.
Испуганный, побелевший банкир ошарашенно смотрел по сторонам. Не в силах предпринять ни одного целенаправленного действия. Все-таки он был только банкир, хоть и преступник. И не умел разрешать конфликтные ситуации с помощью физических действий.
— Ну что, — сказал Григорьев, угрожающе наступая на главного врага, — не связался план?
Банкир, пятясь, закрывал руками лицо.
— Не связался план. Потому что другим передоверился. А надо было самому. Самому надо было дочь убивать! Собственными руками. Гнида!
И Григорьев хоть и в профилактических, чтоб не убежал, целях, но не без удовольствия пнул банкира ногой в живот. И еще, уже упавшего, в бок.
— Готов, — сказал Грибов.
— Эй, алкаш, руки развяжи, — попросил Григорьев.
Но алкаш, улучив мгновение, ринулся к двери.
— Стой! Дурак! Мы тебе ничего не сделаем…
— Да черт с ним. Куда он денется. Лучше развяжи.
Грибов доскакал до своего напарника и, встав на колени, вцепился зубами в узел. Вытянул одну петлю. За ней другую. Веревка спала с кистей.
— Где девочка? Ищем девочку…
— А эти?
— Эти потом…
Девочка сидела в соседней комнате. Той, что была ее тюрьмой. И, забившись в угол, испуганно смотрела по сторонам.
— Успокойся, — как можно более мягко сказал Грибов, — все уже позади. Все закончилось… — И попытался погладить ее по голове. Но та вскинулась и затряслась от страха. Она не верила уже никому. И боялась всех.
— Оставь ее. После всего увиденного ей год надо приходить в себя.
Следователи вышли из комнаты, тихо притворив за собой дверь. И сели за стол. На котором недавно лежали.
— Ну где твой дежурный? Который через три часа? — спросил Григорьев.
— Сейчас поинтересуемся, — ответил Грибов и вытащил мобильный телефон. — Дежурный?
Ты где был, дежурный? Все это время?
Я же просил через три часа.
Ах уже выехали?
Ну тогда спасибо. Дежурный.
Выехали.
— Я слышал.
Следователи замолчали, переживая перипетии недавнего боя. Каждый про себя.
— Вообще-то я соврал, — сказал Григорьев.
— Насчет чего?
— Насчет спички. Вообще-то твоя жена говорила, что ты очень даже ничего мужик. Особенно когда дома не ночуешь.
— Да я же не женат.
— Ну да! А кто же мне тогда об этом говорил?..
И оба следователя нервно расхохотались. Чересчур громко. Как хохочут не когда смешно, а когда уже не страшно.
— Вокруг все чисто, — доложил младший напарник Лекаря.
— А машина?
— Машина на месте. Ждет.
— Тогда раздевайся.
— Как раздеваться?
— Верхнюю одежду сними.
— Зачем?
— Затем, чтобы кровью не испачкаться. Здесь скоро будет кровь…
Преступники скинули верхнюю одежду и остались в рубахах. Лекарь натянул на руки тонкие резиновые хирургические перчатки. И взял ими пистолет банкира.
— На, держи!
Ткнул пистолет в ладонь алкоголика.
— Зачем держать?
— Держи, мать твою! Я сказал. Алкоголик схватил и тут же отпустил рукоятку.
Лекарь внимательно осмотрел ее поверхность и остался доволен.
— Слышь, а ты свой ствол возьми. На всякий случай. На случай, если они дергаться будут, — приказал он соучастнику.
— Они же связаны.
— Мало ли что? Всякое случается. И встань вон туда, напротив них.
— А перчатки надевать?
— За каким тебе перчатки? Ты же из своего ствола, если что, палить будешь.
— А, ну да, — согласился молодой преступник и встал, куда просили.
Следователи переглянулись. Похоже, убитый в схватке террорист должен был быть не в единственном числе. Похоже, второй тоже попытается оказать сопротивление ворвавшимся в помещение представителям закона. Отчего доля его сообщника возрастет вдвое.
Лекарь подошел к следователям и, вытащив один из их пистолетов, примерился.
— Слышь, отодвинься чуть в сторону, — попросил он сообщника.
— Зачем?
— Затем, что здесь тебя задеть может. Рикошетом.
— А-а.
Теперь все занятые в мизансцене актеры были на местах.
— Когда люди умирают со связанными руками, на коже остается специфический след, — заметил Грибов.
Лекарь приостановился.
— Остается, остается, — подтвердил Григорьев, — как на шее повешенного. Об этом во всех учебниках криминалистики написано.
— Слышь, — позвал Лекарь напарника, — сюда иди. Ослабь им узлы маленько. Нет, совсем не снимай, только ослабь. Я… мы веревки потом снимем. И ступай на место.
Не поддался бандит на провокацию. Не снял веревок. Умным оказался.
— Все! — сказал Грибов. — Я говорил, что это плохо кончится. Теперь — амба! А все ты…
— У тебя своя голова на плечах была! Когда тебе генерал предложил подзаработать, — огрызнулся Григорьев.
— Дурак ты!
Лекарь с интересом прислушался к разговору своих скорых жертв. Значит, мусора тоже люди. Тоже бабки берут. Как все. Только берут у генералов.
— Я дурак? — возмутился Грибов. — Я дурак?! Я тебе предлагал свернуть это дело тогда, когда нас отстранили? Так нет, у тебя амбиции взыграли. Рисануться решил. Теперь подыхай по твоей милости! Сволочь!
Из соседней комнаты выглянул привлеченный криками банкир.
— Что! Я сволочь? А кто предлагал, поставив «жуков» в банке, там же их и оставить? Чтобы использовать полученную информацию для шантажа. За которую они как нечего делать забашляют пол-"лимона" «зеленых». Кто? Я? — заорал Григорьев.
Банкир удивленно поднял брови. Когда услышал про «жуков», оставленных в банке.
«Погоди-ка, — показал он Лекарю, — пусть они еще поговорят».
— …Я придурок?!
— Ты! Ты придурок! А теперь вместо пол-"лимона" — пулю в голову.
Разгоряченные следователи привстали со стола и, набычившись, повернулись друг к другу лицами. Глаза в глаза.
— Я вообще, если хочешь знать, в это дело ввязался только потому, что ты меня об этом просил. Чуть не слезой капал! И еще потому, чтобы знать, где ты каждую минуту находишься.
— Зачем знать?
— Затем, чтобы твою жену в твое отсутствие трахать!
— Как трахать?!
— В хвост и гриву! Как пол-отдела трахают!
— Пол-отдела?!
— И соседний батальон патрульно-постовой службы!
— Ну ты гад!
— Я не гад, я удачливый любовник! Я два года в твоей постели твоей бабе живот грел! И знаешь, что она мне говорила?
— Что?
— Что дерьмо ты, а не мужик. И хрен у тебя со спичку. Без серной головки.
Лекарь, наблюдая неожиданно возникший диалог, переводил глаза с одного следователя на другого и скалился.
— Ты же все это придумал! Гад! Ну скажи, что придумал!
— Я придумал? Это ты придумал, что у тебя жена верная. А она шлюха. Шлюха!
— Убью! Сволочь!
— Нас обоих убьют.
— Только я раньше!
И рассвирепевший Грибов, наклонив голову, что есть силы ударил оскорбившего его напарника в лицо. Отчего тот полетел через стол вверх тормашками. В сторону второго бандита.
— Ох, — сказал он, ударившись головой о стену. И затих.
— Убил! Суку! — торжественно сообщил Грибов. — Как обещал.
Лекарь забеспокоился. Следователи должны были умереть по-другому.
— Слышь, посмотри, что с ним там? — приказал он соучастнику.
Тот отлип от стены и подошел к поверженному телу.
— Живой? — спросил он.
— Раз! — скомандовал оживший Григорьев. И мгновенным ударом носка ботинка в руку и другого ботинка в подбородок обезоружил противника.
На тот же счет Грибов ударил Лекаря ногой в пах. Но промахнулся и угодил в живот.
— У-у-у! — сказал Лекарь и выстрелил из пистолета. Мимо выстрелил.
Второй выстрел он сделать не успел, потому что непонятно каким образом вскочивший на ноги Григорьев достал его ногой в висок. Лекарь охнул и кулем осел на пол.
Испуганный, побелевший банкир ошарашенно смотрел по сторонам. Не в силах предпринять ни одного целенаправленного действия. Все-таки он был только банкир, хоть и преступник. И не умел разрешать конфликтные ситуации с помощью физических действий.
— Ну что, — сказал Григорьев, угрожающе наступая на главного врага, — не связался план?
Банкир, пятясь, закрывал руками лицо.
— Не связался план. Потому что другим передоверился. А надо было самому. Самому надо было дочь убивать! Собственными руками. Гнида!
И Григорьев хоть и в профилактических, чтоб не убежал, целях, но не без удовольствия пнул банкира ногой в живот. И еще, уже упавшего, в бок.
— Готов, — сказал Грибов.
— Эй, алкаш, руки развяжи, — попросил Григорьев.
Но алкаш, улучив мгновение, ринулся к двери.
— Стой! Дурак! Мы тебе ничего не сделаем…
— Да черт с ним. Куда он денется. Лучше развяжи.
Грибов доскакал до своего напарника и, встав на колени, вцепился зубами в узел. Вытянул одну петлю. За ней другую. Веревка спала с кистей.
— Где девочка? Ищем девочку…
— А эти?
— Эти потом…
Девочка сидела в соседней комнате. Той, что была ее тюрьмой. И, забившись в угол, испуганно смотрела по сторонам.
— Успокойся, — как можно более мягко сказал Грибов, — все уже позади. Все закончилось… — И попытался погладить ее по голове. Но та вскинулась и затряслась от страха. Она не верила уже никому. И боялась всех.
— Оставь ее. После всего увиденного ей год надо приходить в себя.
Следователи вышли из комнаты, тихо притворив за собой дверь. И сели за стол. На котором недавно лежали.
— Ну где твой дежурный? Который через три часа? — спросил Григорьев.
— Сейчас поинтересуемся, — ответил Грибов и вытащил мобильный телефон. — Дежурный?
Ты где был, дежурный? Все это время?
Я же просил через три часа.
Ах уже выехали?
Ну тогда спасибо. Дежурный.
Выехали.
— Я слышал.
Следователи замолчали, переживая перипетии недавнего боя. Каждый про себя.
— Вообще-то я соврал, — сказал Григорьев.
— Насчет чего?
— Насчет спички. Вообще-то твоя жена говорила, что ты очень даже ничего мужик. Особенно когда дома не ночуешь.
— Да я же не женат.
— Ну да! А кто же мне тогда об этом говорил?..
И оба следователя нервно расхохотались. Чересчур громко. Как хохочут не когда смешно, а когда уже не страшно.
Глава 36
Первым застонал пришедший в себя банкир. И повернулся лицом вверх.
— Ну вот и любящий папаша очухался, — обрадовался Григорьев. — Как самочувствие несостоявшегося миллионера?
— Ну и чего вы добились? — почему-то очень спокойно сказал банкир.
— Надеемся справедливости. По совокупности трех статей.
— Наивные мечтатели. Никаких статей не будет, — криво усмехнулся банкир.
Следователи переглянулись.
— А это мы посмотрим.
— И смотреть нечего. Что и кому вы можете рассказать? Что я организовал похищение собственной горячо любимой дочери ради получения двух миллионов долларов? И потом хотел ее убить? Кто вам поверит? Кто поверит следователям, проводившим противозаконное расследование? В нарушение всех процессуальных норм. А прямых доказательств у вас нет.
— У нас есть девочка.
— Девочки у вас тоже нет. Девочка не может давать официальные показания Она еще маленькая. И к тому же, из-за всех этих потрясений, совершенно не отвечающая за свои слова. У нее случился нервный срыв и связанные с этим болезненные фантазии. Что я, как отец, на следствии и скажу. И что, смею вас уверить, подтвердит любой детский психиатр. По моей просьбе.
Вымогатели? Они будут молчать. Потому что за молчание им светит от силы год. Как за хулиганство. А за чистосердечное признание, связанное с попыткой убийства несовершеннолетнего ребенка, — десять. Они будут молчать
Да и о каком деле идет речь? О похищении ребенка? Каком похищении? Которого не было?!
Насколько я осведомлен, о преступлении подобного рода обычно заявляет потерпевшая сторона. То есть я или моя жена. Мы заявляли о похищении? В официальном порядке? Нет. Не заявляли. И значит, потерпевшей стороны нет. Есть глупая возня двух отстраненных от работы дилетантов-следователей.
Похищения не было. Была глупость. Просто девочка уехала в гости к одним нашим знакомым, которых не было дома. И по неосторожности захлопнула дверь. И не смогла выйти наружу. А родители вообразили бог знает что…
В конце концов девочка нашлась. Благодаря стараниям приглашенных мною старинных приятелей. Которые обшарили все возможные, где она могла быть, адреса. В том числе и этот…
Все закончилось бы совсем хорошо, если бы туда же одновременно с ними не ворвались не разобравшиеся в ситуации следователи. Которые, не предъявляя никаких ордеров или иных документов, но угрожая оружием, уложили всех лицом в пол. И затем жестоко избили.
— Но деньги. Но два миллиона долларов!
— Деньги? Деньги — это сугубо банковское дело. Сугубо! И смею вас уверить, никто не принес бы вам заявления о пропаже вышеназванной суммы, даже если бы она вдруг потерялась. А она нашлась. Вы наивные люди, если надеетесь на поддержку банка. Никто не станет светить свой закулисный баланс перед милицией.
Нет, деньги тоже не проходят.
Единственно, за что вы меня можете привлечь, это за незаконное ношение огнестрельного оружия. Что в моем случае не является серьезным правонарушением. Так как я этот пистолет нашел здесь недалеко, в кустах, и шел сдавать в ближайшее отделение милиции. Что сможет, как дважды два, доказать любой приличный адвокат. Который у меня будет не один, а которых будет десяток.
Григорьев дернулся в сторону банкира.
— Ну, ты сволочь.
— Нет. Лишь здравомыслящий человек. Который вынужден и который умеет себя защищать.
Теперь подумайте о негативе. О вашем негативе. О превышении служебных полномочий. О незаконном проникновении в чужое жилище. О несанкционированной установке подслушивающих устройств… Хватит этого на служебное расследование с последующим обрыванием погон? Думаю — с избытком. Тем более что я приложу максимум усилий для, как принято говорить у вас, очищения рядов… Это еще неизвестно, кто первый из нас присядет на ту скамейку. И кто с нее первый встанет.
Отсюда, как здравомыслящий человек неглупым людям, предлагаю разойтись миром. Этих, — кивнул банкир на все еще пребывающих без сознания бандитов, — я возьму на себя. Девочка поедет лечиться на Багамы. Вас я всячески расхвалю перед начальством, выбью по дополнительной звезде и от себя лично предложу премию в размере столетнего оклада. Ну то есть то, что вы могли бы заработать за сто лет беспорочной службы. В самой твердой валюте. Купите себе квартиры, машины. И сможете жить по-человечески.
Конечно, вы можете отказаться от квартир, машин и денег. И получить взамен… А что, собственно, получить? Девочка спасена. Вернее, девочку никто никуда не похищал. Преступники отсутствуют. Что еще? Кроме выговоров с занесением в личное дело? Ах да, восстановление справедливости. То есть чтобы девочка лишилась богатого отца. Жена — мужа. Банк — работника, который способен принести доход много больший, чем причинил урон То есть чтобы всем стало еще хуже, чем теперь.
— А ведь он прав, — сказал Грибов, — он совершенно прав. Ничего, кроме выговоров, нам не светит.
Банкир многозначительно кивнул.
— А он выкрутится. С такими-то деньжищами Накупит адвокатов, сунет где, кому и сколько надо и выйдет сухим из. дерьма. И нас же еще на посмешище выставит. Все так и будет.
— Сволочная жизнь, — мрачно согласился Григорьев.
— Я это к чему Может, не доводить дело до следствия? Раз он все равно выкрутится, а мы все равно потеряем погоны. Может, провести расследование прямо на месте. Ведь мы-то знаем, как все происходило на самом деле. Нам дополнительных доказательств не требуется.
Банкир напряженно заерзал на полу
— И то верно, — согласился все быстро понявший Григорьев, — а то еще объяснительные писать. На ковре начальственном каяться. Да не по одному разу. Что мы, законы хуже судьи знаем? Или не сумеем обвинительное заключение составить? Что там ему по совокупности следует?
— Ну там мелкое воровство, ложь и полное отсутствие совести инкриминировать не станем. Это по его понятиям — мелочь. А вот за похищение ребенка, за два миллиона уворованных долларов, за оказание вооруженного сопротивления органам милиции и покушение на их убийство — никак меньше «вышки» не выходит. Как ни крути — не выходит.
Как считает адвокат?
— Адвокат смягчающих обстоятельств не находит. Ну разве кроме тяжелого зажиточного детства. В общем, адвокат с приговором согласен.
— Слово обвиняемому.
— Вы что, охренели? — спросил банкир.
— Оскорбление суда при исполнении… — приплюсовал к уже оглашенным статьям Григорьев.
— А что такое? Что-то не устраивает в судопроизводстве? — поинтересовался Грибов. — По-моему, все формальности соблюдены. Никто вам, гражданин обвиняемый, лишних статей не навешивает. Только то, что заслужили. А если вы недовольны решением суда, можете обжаловать его в вышестоящей инстанции. У него, — и указал на Григорьева.
— Вы, ребята, заигрываетесь. Опасно заигрываетесь, — с угрозой в голосе произнес банкир. — Я обещаю вам много неприятностей по службе. И не только по службе…
— Слушай ты, мразь, — тихо сказал Григорьев, наклонившись над самым лицом банкира. — Мы, конечно, не правы, что судим тебя по нашим гуманным законам. Тебя бы по шариату надо. Чтобы кишки на вертел намотать. За твои прегрешения. Ну, я думаю, Господь Бог нашу ошибку исправит. На очень Страшном суде. И сковородку раскаленную тебе под задницу подставит По совокупности всех твоих земных деяний. А мы в свою очередь постараемся тебя побыстрее в ту высокую инстанцию направить. Своим ходом…
— Вы что задумали? — уже испуганно, уже потеряв самообладание, спросил банкир.
— Не мы задумали — ты. И очень хорошо задумал. Просто отлично. Мы только используем твой сценарий. Ну что, начнем помаленьку? Чего время тянуть.
— Ну, начнем так начнем. А то действительно дело к ночи.
Григорьев взял в руки пистолет, дослал в ствол патрон, взвел и вложил в руку пребывающего без сознания Лекаря.
— Вы что делаете?!
— Это не мы. Это он делает, — кивнул Григорьев на бездвижного Лекаря. — Вернее, сделал, когда вы вошли в подвал, чтобы спасти свою дочь. И, кстати, спасли. Ценой своей жизни. Видите, как мы заботимся о вашем посмертном реноме.
— Прекратите немедленно!
— Сейчас прекратим. Потерпите мгновение.
— Неужели вы выстрелите?
— И попаду! — злорадно ответил Григорьев.
— Представляете, что увидит вскоре прибывшая сюда милицейская бригада? Чьи трупы и чьи отпечатки обнаружит на рукоятках пистолетов. Представляете, как все сойдется. Как все безукоризненно сойдется. Благодаря предложенному вами плану.
— Послушайте, я все понимаю. Я готов отдать вам половину суммы, — предложил банкир
Григорьев вытянул пистолет и демонстративно прицелился
— Отличное оружие, — сказал он, — с близкого расстояния разносит башку на мелкие кусочки.
— Семьдесят пять процентов! Григорьев уложил палец на спусковой крючок.
— Хорошо, я готов отдать вам все.
— Тебе миллион нужен? — спросил Грибов. — Один тебе. Один мне.
— Миллион? Миллион — это хорошо. Я бы всей душой. Только тут дело такое. У меня аллергия. На все зеленое. На листочки там, стебельки. И банкнотики тоже. Я, когда зелень в больших объемах вижу, чешусь весь. Особенно указательный палец.
— Так, может, что другое с него возьмем?
— Ну не знаю. Лично у меня все есть. Раскладушка. Табурет. Кружка. Что еще может быть нужно нормальному милиционеру для счастья? Разве только показания. Я показания люблю. Добровольные.
— Как вы насчет показаний? — поинтересовался Грибов. — А то на все другое у него аллергия.
— Не дождетесь!
— Хозяин барин, — пожал плечами Григорьев, — не очень-то и хотелось.
— Ну вот и любящий папаша очухался, — обрадовался Григорьев. — Как самочувствие несостоявшегося миллионера?
— Ну и чего вы добились? — почему-то очень спокойно сказал банкир.
— Надеемся справедливости. По совокупности трех статей.
— Наивные мечтатели. Никаких статей не будет, — криво усмехнулся банкир.
Следователи переглянулись.
— А это мы посмотрим.
— И смотреть нечего. Что и кому вы можете рассказать? Что я организовал похищение собственной горячо любимой дочери ради получения двух миллионов долларов? И потом хотел ее убить? Кто вам поверит? Кто поверит следователям, проводившим противозаконное расследование? В нарушение всех процессуальных норм. А прямых доказательств у вас нет.
— У нас есть девочка.
— Девочки у вас тоже нет. Девочка не может давать официальные показания Она еще маленькая. И к тому же, из-за всех этих потрясений, совершенно не отвечающая за свои слова. У нее случился нервный срыв и связанные с этим болезненные фантазии. Что я, как отец, на следствии и скажу. И что, смею вас уверить, подтвердит любой детский психиатр. По моей просьбе.
Вымогатели? Они будут молчать. Потому что за молчание им светит от силы год. Как за хулиганство. А за чистосердечное признание, связанное с попыткой убийства несовершеннолетнего ребенка, — десять. Они будут молчать
Да и о каком деле идет речь? О похищении ребенка? Каком похищении? Которого не было?!
Насколько я осведомлен, о преступлении подобного рода обычно заявляет потерпевшая сторона. То есть я или моя жена. Мы заявляли о похищении? В официальном порядке? Нет. Не заявляли. И значит, потерпевшей стороны нет. Есть глупая возня двух отстраненных от работы дилетантов-следователей.
Похищения не было. Была глупость. Просто девочка уехала в гости к одним нашим знакомым, которых не было дома. И по неосторожности захлопнула дверь. И не смогла выйти наружу. А родители вообразили бог знает что…
В конце концов девочка нашлась. Благодаря стараниям приглашенных мною старинных приятелей. Которые обшарили все возможные, где она могла быть, адреса. В том числе и этот…
Все закончилось бы совсем хорошо, если бы туда же одновременно с ними не ворвались не разобравшиеся в ситуации следователи. Которые, не предъявляя никаких ордеров или иных документов, но угрожая оружием, уложили всех лицом в пол. И затем жестоко избили.
— Но деньги. Но два миллиона долларов!
— Деньги? Деньги — это сугубо банковское дело. Сугубо! И смею вас уверить, никто не принес бы вам заявления о пропаже вышеназванной суммы, даже если бы она вдруг потерялась. А она нашлась. Вы наивные люди, если надеетесь на поддержку банка. Никто не станет светить свой закулисный баланс перед милицией.
Нет, деньги тоже не проходят.
Единственно, за что вы меня можете привлечь, это за незаконное ношение огнестрельного оружия. Что в моем случае не является серьезным правонарушением. Так как я этот пистолет нашел здесь недалеко, в кустах, и шел сдавать в ближайшее отделение милиции. Что сможет, как дважды два, доказать любой приличный адвокат. Который у меня будет не один, а которых будет десяток.
Григорьев дернулся в сторону банкира.
— Ну, ты сволочь.
— Нет. Лишь здравомыслящий человек. Который вынужден и который умеет себя защищать.
Теперь подумайте о негативе. О вашем негативе. О превышении служебных полномочий. О незаконном проникновении в чужое жилище. О несанкционированной установке подслушивающих устройств… Хватит этого на служебное расследование с последующим обрыванием погон? Думаю — с избытком. Тем более что я приложу максимум усилий для, как принято говорить у вас, очищения рядов… Это еще неизвестно, кто первый из нас присядет на ту скамейку. И кто с нее первый встанет.
Отсюда, как здравомыслящий человек неглупым людям, предлагаю разойтись миром. Этих, — кивнул банкир на все еще пребывающих без сознания бандитов, — я возьму на себя. Девочка поедет лечиться на Багамы. Вас я всячески расхвалю перед начальством, выбью по дополнительной звезде и от себя лично предложу премию в размере столетнего оклада. Ну то есть то, что вы могли бы заработать за сто лет беспорочной службы. В самой твердой валюте. Купите себе квартиры, машины. И сможете жить по-человечески.
Конечно, вы можете отказаться от квартир, машин и денег. И получить взамен… А что, собственно, получить? Девочка спасена. Вернее, девочку никто никуда не похищал. Преступники отсутствуют. Что еще? Кроме выговоров с занесением в личное дело? Ах да, восстановление справедливости. То есть чтобы девочка лишилась богатого отца. Жена — мужа. Банк — работника, который способен принести доход много больший, чем причинил урон То есть чтобы всем стало еще хуже, чем теперь.
— А ведь он прав, — сказал Грибов, — он совершенно прав. Ничего, кроме выговоров, нам не светит.
Банкир многозначительно кивнул.
— А он выкрутится. С такими-то деньжищами Накупит адвокатов, сунет где, кому и сколько надо и выйдет сухим из. дерьма. И нас же еще на посмешище выставит. Все так и будет.
— Сволочная жизнь, — мрачно согласился Григорьев.
— Я это к чему Может, не доводить дело до следствия? Раз он все равно выкрутится, а мы все равно потеряем погоны. Может, провести расследование прямо на месте. Ведь мы-то знаем, как все происходило на самом деле. Нам дополнительных доказательств не требуется.
Банкир напряженно заерзал на полу
— И то верно, — согласился все быстро понявший Григорьев, — а то еще объяснительные писать. На ковре начальственном каяться. Да не по одному разу. Что мы, законы хуже судьи знаем? Или не сумеем обвинительное заключение составить? Что там ему по совокупности следует?
— Ну там мелкое воровство, ложь и полное отсутствие совести инкриминировать не станем. Это по его понятиям — мелочь. А вот за похищение ребенка, за два миллиона уворованных долларов, за оказание вооруженного сопротивления органам милиции и покушение на их убийство — никак меньше «вышки» не выходит. Как ни крути — не выходит.
Как считает адвокат?
— Адвокат смягчающих обстоятельств не находит. Ну разве кроме тяжелого зажиточного детства. В общем, адвокат с приговором согласен.
— Слово обвиняемому.
— Вы что, охренели? — спросил банкир.
— Оскорбление суда при исполнении… — приплюсовал к уже оглашенным статьям Григорьев.
— А что такое? Что-то не устраивает в судопроизводстве? — поинтересовался Грибов. — По-моему, все формальности соблюдены. Никто вам, гражданин обвиняемый, лишних статей не навешивает. Только то, что заслужили. А если вы недовольны решением суда, можете обжаловать его в вышестоящей инстанции. У него, — и указал на Григорьева.
— Вы, ребята, заигрываетесь. Опасно заигрываетесь, — с угрозой в голосе произнес банкир. — Я обещаю вам много неприятностей по службе. И не только по службе…
— Слушай ты, мразь, — тихо сказал Григорьев, наклонившись над самым лицом банкира. — Мы, конечно, не правы, что судим тебя по нашим гуманным законам. Тебя бы по шариату надо. Чтобы кишки на вертел намотать. За твои прегрешения. Ну, я думаю, Господь Бог нашу ошибку исправит. На очень Страшном суде. И сковородку раскаленную тебе под задницу подставит По совокупности всех твоих земных деяний. А мы в свою очередь постараемся тебя побыстрее в ту высокую инстанцию направить. Своим ходом…
— Вы что задумали? — уже испуганно, уже потеряв самообладание, спросил банкир.
— Не мы задумали — ты. И очень хорошо задумал. Просто отлично. Мы только используем твой сценарий. Ну что, начнем помаленьку? Чего время тянуть.
— Ну, начнем так начнем. А то действительно дело к ночи.
Григорьев взял в руки пистолет, дослал в ствол патрон, взвел и вложил в руку пребывающего без сознания Лекаря.
— Вы что делаете?!
— Это не мы. Это он делает, — кивнул Григорьев на бездвижного Лекаря. — Вернее, сделал, когда вы вошли в подвал, чтобы спасти свою дочь. И, кстати, спасли. Ценой своей жизни. Видите, как мы заботимся о вашем посмертном реноме.
— Прекратите немедленно!
— Сейчас прекратим. Потерпите мгновение.
— Неужели вы выстрелите?
— И попаду! — злорадно ответил Григорьев.
— Представляете, что увидит вскоре прибывшая сюда милицейская бригада? Чьи трупы и чьи отпечатки обнаружит на рукоятках пистолетов. Представляете, как все сойдется. Как все безукоризненно сойдется. Благодаря предложенному вами плану.
— Послушайте, я все понимаю. Я готов отдать вам половину суммы, — предложил банкир
Григорьев вытянул пистолет и демонстративно прицелился
— Отличное оружие, — сказал он, — с близкого расстояния разносит башку на мелкие кусочки.
— Семьдесят пять процентов! Григорьев уложил палец на спусковой крючок.
— Хорошо, я готов отдать вам все.
— Тебе миллион нужен? — спросил Грибов. — Один тебе. Один мне.
— Миллион? Миллион — это хорошо. Я бы всей душой. Только тут дело такое. У меня аллергия. На все зеленое. На листочки там, стебельки. И банкнотики тоже. Я, когда зелень в больших объемах вижу, чешусь весь. Особенно указательный палец.
— Так, может, что другое с него возьмем?
— Ну не знаю. Лично у меня все есть. Раскладушка. Табурет. Кружка. Что еще может быть нужно нормальному милиционеру для счастья? Разве только показания. Я показания люблю. Добровольные.
— Как вы насчет показаний? — поинтересовался Грибов. — А то на все другое у него аллергия.
— Не дождетесь!
— Хозяин барин, — пожал плечами Григорьев, — не очень-то и хотелось.