Крикнул своему приятелю, который, сидя в кресле без ножек, смотрел черно-белый телевизор “Рекорд”, без задней крышки, с вывалившимися наполовину внутренностями.
   Тот встрепенулся, забыв про кино.
   — Готовьтесь к работе. Деньги получите в течение недели... — сказал человек в камуфляже.
   “... Деньги получите в течение недели...”
   Кавказец просиял, радостно мотая головой. Им уже порядком надоело киснуть в этой “хрущобе”, пялясь в окно на ноги гуляющих внизу русских женщин в мини-юбках и не имея возможности даже выйти на улицу.
   Он что-то быстро сказал своему приятелю по-чеченски и быстро завертел диск черного эбонитового телефона.
   — Эй, слушай, это я говорю. Бабки скоро будут! Никому ее не отдавай!
   Он звонил продавцу битой-перебитой, с неродными номерами и мотором, с наполовину замененной ходовой, но сияющей свежей краской и новыми литыми дисками “Ауди”. Все-таки чеченцы очень сильно напоминают детей — увидели красивую, яркую игрушку и захотели ее тут же получить, даже не думая о том, как долго смогут ею играться и смогут ли вообще...
   “...Бабки скоро будут! Никому ее не отдавай!..”
   Человек в камуфляже сделал еще один звонок. Со спутникого телефона — на спутниковый телефон. На этот раз звонок был “местным”.
   Совсем рядом от него, в какой-то полусотне километров, раздался зуммер вызова. Но это если по прямой — в полусотне, а в горах, как известно, прямых дорог не бывает. Если бы ехать туда на джипе, то пришлось бы переваливать через три горных хребта, форсировать вброд с десяток рек и ручьев, рискуя быть сметенным горным потоком, подниматься и спускаться с перевалов по тропам, по которым и пешком-то не везде пройдешь, и выбивать с позиций русские заслоны. И все это лишь для того, чтобы сказать несколько фраз, которые можно сказать, используя космическую связь.
   Сказать:
   — Готовь лагерь к приему людей...
   Высокие — куда уж выше космоса! — технологии сильно упрощают жизнь современного человека. Но и усложняют тоже! Потому что сигнал, который может принять один спутник, может принять и другой.
   “...Готовь лагерь к приему людей...”
   Посланные в космос и вернувшиеся из космоса слова не растворились в эфире, а обрели вполне материальную цифровую форму в виде отдельного, помещенного в особую папку звукового файла, который при желании всегда можно перевести обратно в речь.
   “...Готовь лагерь к приему людей...”
   — Можно узнать, откуда велась передача?
   Без проблем...
   Оператор вывел на экран координаты исходящего сигнала. И вывел карту Чечни.
   — Передача велась вот отсюда в общей сложности в течение двух с половиной минут, после чего связь была прервана и больше не возобновлялась.
   На карте Чечни появился крестик.
   — Дайте, пожалуйста, увеличение.
   Оператор изменил масштаб, подведя к крестику значок лупы и кликнув мышкой. Обозначенные на карте зеленым лесные массивы обрели очертания, тонкие пунктиры рек, “разлившись”, превратились в довольно широкие ленточки, грунтовая дорога запетляла среди склонов, то вплотную прилепляясь к “ленточкам”, то пересекая их. Разбросанные тут и там цифры обозначали высоты.
   — Вы можете сказать, кто принял сигналы?
   И это — пожалуйста!
   Оператор вывел координаты абонентов, принявших сигналы. Абонента А, абонента В и абонента С.
   Один крестик был проставлен на карте мира, далеко от места исходящего звонка и далеко от России. Был поставлен точнехонько на стоящий на берегу теплого южного моря пустой шезлонг. Второй крестик “накрыл” несколько прямоугольников, обозначавших коробки “хрущевок” в микрорайоне Новые Черемушки в Москве.
   — Номер квартиры сказать не могу, — вздохнул оператор.
   — Номер не надо...
   Адрес, зная номер телефона, нетрудно установить по базе данных московской АТС.
   Еще один крестик, перепрыгнув через несколько горных хребтов, “приземлился” в недалеком ущелье.
   — Дайте еще раз запись.
   Оператор выудил из папки нужный файл.
   “...Готовь лагерь к приему людей...”
   Интересно знать, что это за лагерь такой и каких людей он собирается принимать? Вряд ли пионеров...
   — С этого телефона были другие исходящие звонки?
   Как не быть — конечно, были. И на карте страны и мира появились новые многообещающие крестики... Впрочем, “нолики” тоже, потому что в этой, как и в любой другой, “игре” только выигрывать невозможно.
   Апогей...
   Перигей...
   — Мне необходимо произвести съемку вот этого и этого районов, — потребовал заказчик.
   Это — сколько угодно, были бы деньги. Потому что “изделия” имеют не только “уши”, но и “глаза” тоже... Хотя “глаза” проходят по другому ведомству. За другие деньги. С отдельными согласованиями.
   Ну что, попробуем?
   Отчего не попробовать?..
   — Высоко сижу, далеко гляжу, — бормотал себе под нос любимую фразочку из известной детской сказки оператор, обслуживающий “глаза”.
   И делал свое дело. На земле.
   И случалось маленькое чудо, потому что, повинуясь ему, в сотнях километров от него и над ним, на одном из “изделий” оживал микромотор. Жужжал, проворачивая червячную передачу, которая приводила в движение штатив фотокамеры высокого разрешения. Раструб просветленного объектива медленно поворачивался на несколько градусов, выискивая внизу, на земле, цель.
   А дальше все как в кино — дальше наезд трасфокатором для получения “крупного плана”. Уж такого крупного, что крупнее и представить нельзя! Потому что “оператору” нужно было снять не глаза актера, выражающие страдание, а довольно ограниченный участок на поверхности земли, находящийся в нескольких сотнях километрах от камеры!
   Вот уж действительно — лицом к лицу лица не увидать, — большое видится на расстоянии.
   Общий план...
   Внизу плывет удивительно похожая на свою уменьшенную глобусную копию Земля. На которой довольно легко, по памятным всем из школьных контурных карт абрисам, можно угадать океаны и континенты.
   Вот Азия, Европа, “сапог” Италии, отфутболивающий от себя Сицилию, а вот уже и Черное море, за которым белоснежными ледниками посверкивает Кавказский хребет.
   Пошел наезд...
   Надвинулись, выросли горы, заполняя весь кадр.
   Доворот в полградуса.
   Еще...
   Еще...
   Непростое это дело, когда нужно снимать аппаратом, который у тебя не в руках, а черт знает где, за пределами земной атмосферы...
   Снова наезд...
   И вот уже можно различить отдельные ущелья, населенные пункты и протекающие мимо них реки и даже перекинутые через реки большие мосты...
   Наезд...
   Пятна лесных массивов, поляны, каменные россыпи... Откуда-то отсюда вышел на связь спутниковый телефон.
   Ну-ка, ну-ка — что это такое?!
   Вдруг среди хаотичных клякс проступили ровные геометрические линии. Откуда им здесь взяться — природа не склонна к прямолинейности. Прямолинейность больше свойственна человеку.
   Доворот...
   Наезд...
   Квадрат...
   Еще квадрат...
   Прямоугольник...
   И еще прямоугольник...
   И, что интересно, все эти квадраты и прямоугольники тоже разбросаны не кое-как, а располагаются примерно на равном расстоянии друг от друга, образуя вполне правильные фигуры.
   А раз так, то это не лес и не поляна, это искусственное сооружение.
   — Большее увеличение возможно? — спросил заказчик.
   Увы... Кинобоевики сильно преувеличивают возможности спутников-шпионов, убеждая доверчивых зрителей, что с их помощью можно запросто рассмотреть номерной знак автомобиля и даже прочитать статью в газете, которую держит прохожий, прогуливающийся по Бродвею или Тверской. Пока — нельзя. Но можно увидеть танковую или автомобильную колонну или даже отдельный, стоящий на открытой площадке, автомобиль и при желании, по габаритам и абрису, установить его марку и принадлежность.
   Это — можно.
   И этого бывает вполне достаточно, чтобы понять, куда и зачем этот автомобиль направляется.
   — А что это за чернота?
   — Это люди... Группа людей, стоящих вместе. Вернее, отбрасываемые ими тени...
   Ах, даже так?.. Тогда это не просто группа, а группа, образующая сильно вытянутый прямоугольник, то есть группа людей, стоящих в строю. И, значит, никакие это не люди, а солдаты, и не группа, а подразделение. А это уже совсем иное дело! И тогда расположенные недалеко от них квадраты — это почти наверняка палатки или растянутые между деревьев тенты. А все вместе это называется — полевой лагерь!
   Уж не тот ли, который нужно срочно готовить к приему гостей?! А?..

Глава 27

   Сегодня у Виктора Павловича был день свиданий. Сегодня он встречался не с любимыми женщинами, а с нелюбимыми им сексотами. А за что их любить — за то, что они своих друзей-приятелей со всеми потрохами сдают, получая за это полагающиеся им сребреники? Да ладно бы хоть сребреники, а то рубли. Не за что их любить... Но и без них никак нельзя!
   Сексот — глаза и уши опера, без которых он глух и слеп. А он, по сути своей, хоть и зовется иначе, опер. И ценность его измеряется исключительно тем, сколько человек на него работает.
   Много работает.
   Из них — ничтожная часть из-за убеждений.
   Все остальные за деньги и предоставляемые им услуги. За услуги даже больше, чем за деньги, потому что людям в оккупационной зоне живется несладко.
   Этому нужно бумагу выправить, тому — контрабандный товар через блокпосты протащить, еще одному — родственника отмазать. Вот он и выправляет, протаскивает и отмазывает... Не бесплатно, конечно. В обмен на информацию.
   А иначе как ему узнать о схроне с оружием, который завтра “случайно” найдут федералы? Или про заложенный напротив разрушенной школы фугас, который саперы обнаружат? Или про засаду?..
   Кто же ему об этом просто так скажет?
   Вот и приходится “крутить любовь” и ходить на свиданки к нелюбимым сексотам. Где все, хотя встречаются мужчины и совсем не по тому поводу, выглядит очень даже романтично.
   Ночь, луна, небольшая полянка где-нибудь в кустиках, подальше от любопытных глаз, неясные силуэты двух припавших друг к другу людей, горячо нашептывающих что-то друг дружке на ушко.
   — Рад приветствовать тебя, Аса.
   — Здравствуй, начальник!
   Дружеские поклоны, рукопожатия, похлопывания по спине, объятия, чуть ли не поцелуи. Обязательный восточный этикет. Хотя оба с удовольствием бы вместо того, чтобы лобызаться, перерезали друг другу глотки от уха до уха!
   — Что новенького скажешь?
   — К Вахе гости сегодня ночью приходили...
   Это не новенькое, это уже старенькое. И цена такой информации — ломаный грош! Сутки назад она еще могла что-то значить, а теперь поздно...
   Юлой вертится Аса, стараясь угодить и нашим и вашим, так, чтобы и бабки срубить, и с головой на плечах остаться. Только вряд ли ему это удастся — потому в сейфе Виктора Павловича лежат его подписки и расписки, и если он их кому-нибудь из односельчан покажет, то не жилец Аса. Потому что на войне посередке не бывает, вначале — бывает, потом нет, потом все равно придется к тому или другому берегу прибиться. К его, Виктора Павловича, берегу! И никакие хитрости здесь не помогут, потому что все эти хитрости известны!
   Ну и что, что в том доме гостей уже нет, — не страшно, нет! Он все равно в тот дом нагрянет, и все там вверх дном перевернет, и все, что возможно, и всех, кого возможно, переколотит. Чтобы причинить немалый материальный и моральный урон. А потом намекнет, что не просто так пришел, а по наводке одного из соседей. Отчего тот подвиснет у него на крючке, потому что поймет, что если пострадавшим станет известно его имя, то они непременно захотят возместить причиненный им ущерб, который в Чечне возмещается не деньгами, а кровью.
   В общем, попал Аса...
   — Ну, что еще сказать хочешь?
   — Говорят, что кто-то из ваших продался...
   А вот это интересно. Свои ведь не одними только гранатометами торгуют, но информацией тоже. Тем более что этот товар, не в пример “железу”, ходовой и более безопасный. Там даже ящики на горбу никуда волочь не надо, рискуя, что тебя за руку схватят. Просто узнал, когда и по какому маршруту пойдет колонна, шепнул кому надо и получил полный расчет. И поди попробуй тебя вычисли!
   Но только интереса своего выказывать не надо, чтобы продавец цену не стал набивать. Наоборот, нужно пропустить это сообщение мимо ушей, изобразив недоверие, чтобы тот, горячась и расхваливая предлагаемый товар, сказал больше, чем собирался. Чеченцы, они ведь как дети...
   — Наш вам продался? Да быть такого не может! Наши не продаются! Это ваши придумывают! Это ты сам, поди, придумал!..
   — Я придумал?! Я точно знаю! Мне сказали!..
   Кто сказал?
   Когда?
   Откуда он знает?
   И, ухватив, потянуть ниточку, которая, не исключено, выведет к предателю...
   Ну что, все? А то ведь это не последняя свиданка. Он ведь кавалер знатный, его время чуть не до самого утра расписано.
   Нет, что-то еще есть? За отдельную плату?
   А стоит твое сообщение таких денег?
   Которые можно вытащить, которыми можно перед глазами покрутить, похрустеть и даже дать в руке подержать, чтобы привык, как уже к своим.
   Так о чем ты хотел сказать?
   О том, что в селении появилась некая Сайда Байраева, которая говорит, что скоро русским придется плохо, и ищет чеченцев, готовых отдать свои жизни за свободу Ичкерии. За хорошие деньги.
   Или, если переложить эту информацию на язык официальных рапортов, чеченка Сайда Байраева вербует наемников для выполнения каких-то направленных против федеральных сил акций.
   Каких?
   Где?..
   Изобразить на лице разочарование и попробовать отобрать деньги, сунув их обратно в карман. Те деньги, к которым клиент уже привык и которые считает своими. Только не надо спешить, играя в старую, проверенную игру — перетягивание каната, когда ты тянешь к себе, а он — к себе.
   Эх... я-то думал!.. А тут какая-то пришлая баба непонятно кого, неизвестно куда и зачем вербует...
   Ах, она не просто вербует, а деньги предлагает? Причем не просто деньги, а доллары?
   Это уже серьезней. В Чечне деньгами, особенно долларами, просто так не разбрасываются.
   Так, может, она не платит, а только обещает?..
   Кому-то уже заплатила? И тот куда-то исчез?
   А вот это уже совсем интересно! Хотя все равно сыровато... Может, она нанимает исполнителей для строительства дома или кровной мести? Но тем не менее нужно эту информашку взять на особый контроль... Потому что не раз уже бывало, что вначале на базаре какая-нибудь темная личность денек-другой покрутится, агитируя местных за свободу и независимость Ичкерии, а потом на дорогах начинают, как поганки после дождя, десятками фугасы прорастать, и, что особенно интересно, в округе заметно возрастают платежеспособность местного населения и оборот наличных долларов. Чаще всего фальшивых.
   Так что такие веши лучше мимо внимания не пропускать.
   А потому имеет смысл узнать, кто она такая, эта Сайда Байраева, откуда пришла, где жила, куда ушла и кто после ее визита из местных пропал.
   Потому как только дурак и невежда ищет мины и фугасы, используя миноискатели и специально обученных собак. А умный — с помощью оперативных мероприятий и сексотов...

Глава 28

   Похороны получились не понять какими, не чеченскими и не русскими, а так — серединкой на половинке. Ну или, скажем, интернациональными. Руслан Салихович был чеченцем и был из многочисленного и всеми уважаемого тейпа, но он сам, его родители и их родители всю жизнь прожили в России, заметно обрусев. Трудно следовать традициям, ходить в папахе с кинжалом за поясом, будучи доктором наук и деканом факультета. У покойного было множество, еще со школьной и институтской поры, друзей и еще больше учеников, которые хотели с ним проститься “по-русски”. Поэтому уважаемые люди тейпа, посоветовавшись, согласились отступить от некоторых традиций.
   “Сборище” получилось пестрым — помянуть покойного собрались солидные профессора и два академика, любимые, довольно легкомысленного вида ученики и многочисленная, прибывшая из родового селения усопшего родня.
   Скорбели все по-разному, но скорбели искренне. Руслан Салихович был широкой души человеком, который смог взять лучшее от двух воспитавших его цивилизаций.
   Гости подходили к его семье, выражая искренние свои соболезнования. Семья была по-восточному большая — жена, два сына, две дочери и несколько уже довольно взрослых внуков. Авторитет отца и деда в семье был непререкаемым, что, наверное, было данью “историческим корням” и его положению в обществе — отец и дед имели обширные в столице связи, легко решая самые “неразрешимые” проблемы своих близких и дальних родственников, никому в своей помощи не отказывая. Так что авторитет его был не дутый.
   А вот смерть была глупой... Почтенного доктора наук и профессора запинала до смерти толпа малолетних хулиганов. Русских хулиганов. О чем на интернациональных похоронах предпочитали не говорить. Но о чем все знали...
   Убийцам не понравилось поведение “лица кавказской национальности”, который, вместо того чтобы при их виде “прогнуться”, посмел сделать им замечание. За что и получил.
   Преступников, как водится, не нашли. Милиция не нашла. Вернее, нашла, но доказать их вину не смогла, так как видевшие драку немногочисленные свидетели от своих показаний отказались, когда узнали, что потерпевший — чеченец, а хулиганы — русские пацаны. Покойнику все одно не поможешь, а ребятам жизнь сломаешь из-за какого-то... Да и милиция нельзя сказать чтобы сильно “пуп надрывала” ради раскрытия этого дела. Зато родственники убийц, запаниковав по поводу того, что их чада, сев в кутузку, могут оказаться в дурной компании, прикупили лучших адвокатов и, “продавливая этот вопрос” на всех уровнях, отмазали своих сыночков. Дело, как водится, развалилось, и “чада”, вместо того чтобы схлопотать по пять лет “строгача”, получили за убийство профессора строгое родительское порицание. Что, с точки зрения малообразованных “деревенских” родственников совершенно не означало, что они должны остаться безнаказанными. Не должны! Не могут! А то, что следствию не хватает каких-то там справок, ровным счетом ничего не значит. Всякое зло должно быть наказано! По крайней мере, так считали “чеченские чеченцы”.
   Это русские несут на могилы своих усопших цветы. Как будто покойники девушки! Чеченцы приносят не цветы, они приносят и бросают на могильный холмик отрезанную голову убийцы. Чему душа усопшего должна возрадоваться куда больше, чем букетику десятирублевых гвоздик!
   Не испорченные цивилизацией, приехавшие из чеченской глубинки родственники подходили к сыновьям покойного, поддерживали их в их горе и предлагали свою помощь и посредничество в очевидном для них деле. Они не требовали немедленных действий, но своим деятельным участием подразумевали хоть какие-нибудь действия. Потому что это для них само собой разумелось. Ведь себя они тоже считали потерпевшей стороной.
   Их предки никогда не бегали жаловаться на обидчиков властям, а брали кинжал и котомку с лепешками, прыгали на горячего скакуна и уносились в горы, где не ели и не спали, пока не находили обидчика и не убивали его в честном поединке, отомстив за своего родственника и смыв позор с себя! И невозможно было себе представить, чтобы убийца безнаказанно жил рядом с ними!
   — Слушай, может, тебе автомат нужен, а? — прямо спрашивали, отозвав в сторону, родственники старшего сына покойного.
   — Какой автомат? — не понимал поначалу тот.
   — Хороший автомат. Новый. Сам на базаре купил! Скажи — сразу твой будет!
   — Ну что вы, какой автомат? — вяло отнекивался старший сын, на которого, в первую очередь, легла кровь его родителя.
   — А-а, понял, у тебя свой есть... — понимающе кивал родственник, предлагавший оружие. — Но если тебе еще один нужен — ты только скажи!
   Ну как им объяснить, что Москва не горы, что здесь другие порядки? Что здесь запросто можно жить рядом со своим обидчиком и даже служить под его началом и дружить с ним семьями. Что здесь все эти “дикие” обычаи не проходят, потому что тогда каждый день придется резать по пять-шесть постовых милиционеров, которые надумают проверить твой паспорт, минимум раз в неделю — начальника жэка и без счету прохожих, которые вспомнили походя твою нерусскую мать или косо посмотрели на твою женщину! Это ж пол-Москвы придется вырезать!..
   Родственники отходили. Но чуть позже подходили снова.
   — Если ты не можешь, если тебе нельзя — мы сами можем их убить. Ты только скажи “да”!
   — Нет! Бога ради, не надо никого убивать! — умолял обрусевший сын чеченского народа, не зная уже, как спровадить назад в Чечню загостившихся у него и жаждущих крови родственников. — Я сам разберусь с этим делом! Я обязательно их убью, всех, только попозже, когда освобожусь, сейчас у меня много срочной работы.
   Как будто в жизни может быть что-то важней мести!
   Две сошедшиеся по нерадостному поводу цивилизации никак не могли понять друг друга и столковаться.
   Столковались их дети...
   Родителям бы вовремя прислушаться к их разговорам и присмотреться к возникшей между внуками погибшего профессора и их “деревенскими” ровесниками дружбе. Но им было не до того. Не до них.
   А зря!
   Ведь законы детского общежития очень созвучны “законам гор” — они так же непосредственны и наивны и точно так же жестоки, потому что не приемлют полутонов. Если тебя обидели — то нужно дать сдачи; если задели кого-то из своих — бросайся в драку, чтобы его защитить; если “их” много, то собирай “наших”, сходясь стенка на стенку! И там, и там геройство трактуется одинаково, а обвинение в трусости считается худшим из обвинений!
   При этом у мальчишек были свои застарелые обиды: у московских — за “наезды” русских на “кавказцев” и жесткие дворовые стычки, у “деревенских” — за бомбежки и обстрелы их сел, за убитых русскими солдатами отцов и братьев.
   Пацаны решили разобраться с обидчиками по-свойски. По-пацански. Это была игра, но эта игра была отображением той, взрослой, чеченской войны. Дети всегда играют во взрослые игры: девочки — в матерей и семьи, мальчики — в войнушку!
   Они подкараулили тех самых “хулиганов”...
   К сожалению, это оказались совсем не те хулиганы, которые избили профессора, тех, кого родители, боясь мести “кавказцев”, прятали на дачах и у дальних родственников в маленьких провинциальных городах. Это были другие парни, но эти парни знали тех парней, потому что были с ними в одной компании и, значит, должны были ответить за нанесенные ими обиду.
   Если по законам гор. И по дворовым законам тоже!
   Чеченские мальчики, собрав побольше “своих”, напали на компанию русских ребят, отмутузив их по первое число. И все бы было нормально — мальчишки всегда дерутся, и никто из этого трагедий не делает, но в “чеченской стенке” были не только московские мальчики, а были вполне закаленные, которые участвовали в боевых действиях, хоть и на подхвате, бойцы. Которые видели смерть — видели застреленных, зарезанных, разорванных, раздавленных людей, неважно, чеченцев или федералов, и поэтому относились к смерти немного иначе, чем их московские сверстники. Проще — относились!
   В пылу драки, когда русские, отступая, схватились за какие-то палки и кому-то врезали по голове, один из чеченцев, рассвирепев, выдернул из-за пояса нож и пырнул им ближайшего противника в живот. И пырнул еще раз!
   Тот ахнул и упал на колени.
   И сразу, мгновенно, драка закончилась. Все — и русские, и чеченцы — стояли и, тяжело дыша, смотрели на корчившегося на асфальте от боли и страха мальчишку, между пальцами которого ползла, быстро заливая асфальт, черная кровь.
   Они стояли так, наверное, с полминуты, после чего, разом сорвавшись с места, разбежались в проулки и проходные дворы.
   Мальчик остался.
   И умер.
   Чеченских подростков тут же отправили домой, где никакая милиция их достать не могла. Московским чеченцам бежать было некуда.
   — Вы что, вы с ума все посходили! — хватались за головы их родители.
   Они представить не могли, что их ухоженные, посещающие кружки и музыкальные школы дети способны на такое! Конечно, случалось и раньше, что они заявлялись домой в рваной одежде и с синяками на физиономиях, но все это списывалось на “детские забавы”. В то, что их дети давно, на кулачках, враждуют с обзывающими их “обезьянами” русскими, они не знали. Или, что вернее, не хотели знать.
   У детей был свой мир, в котором шли свои маленькие национальные войны, в которые они взрослых не пускали. Русские защищали свою территорию и свое право быть полноправными хозяевами этих улиц. “Кавказцы” доказывали кулаками свое с ними равенство. Все улицы и дворы давно были поделены на “свои” и “чужие”, и тот, кто нарушал границы, был бит. “Черных” территорий было гораздо меньше, но тем отчаянней “кавказцы” их отстаивали.
   В стороне от этих, незаметных для глаз родителей, битв остаться было практически невозможно. Нейтралитет враждующими сторонами не признавался. Если ты “черный”, значит, ты — их. Если ты прошел по “нашей” улице, значит, ты хочешь получить. Ну так получай! И целая ватага ребятни издевалась и била кулаками по лицу нарушителя границ, после чего он действительно становился “чужим”, волей-неволей прибиваясь к “черной” стае.
   Это была игра, но это была не просто игра, это была игра в будущее. Делясь на “черных” и “белых” и сходясь лоб в лоб в полутемных подворотнях, мальчики копили злобу, которая станет их философией в будущих войнах, где они сойдутся уже не в подворотнях, а на полях сражений с автоматами и гранатометами наперевес, свято веря, что делают добро, убивая “чужих”. Потому что будут исходить из своего опыта, помня и рассказывая всем, как их унижали, как били во дворах и скверах те, другие. И никто их ни в чем переубедить не сможет!