Страница:
Значит, чтобы пойти дальше, нужно найти этого Сурена!
Адреса которого ни те ни другие не знали. Но знали людей, которые могли указать на других людей, которые могли знать, где тот находится. Медленно, но верно перепутанный донельзя клубочек распутывался...
Сурена искали по всей стране и в ближнем зарубежье, но взяли в Москве, взяли без «шума и пыли» на съемной квартире в одном из отдаленных спальных районов. Так что даже на командировочные тратиться не пришлось.
Зная, что преступник вооружен и так просто не дастся, к нему вначале запустили симпатичную сотрудницу, которая не меньше пяти минут орала как резаная, требуя открыть ей дверь, чтобы она могла проверить, «какая сволочь во второй раз заливает ее водой». Женщина опасности не представляла, и ей открыли, запустив в квартиру.
«Скандальная дама» доложила, что в квартире, кроме Сурена, находятся еще два лица кавказской национальности.
— Будем ждать, — решил генерал.
На лестничной площадке, расположенной выше квартиры, в засаду прямо на бетон сели три оперативника. Три было оптимальным числом, потому что если больше или меньше, то это могло вызвать подозрения, отходом от классической — на троих — формулы. Оперативники вытащили бутылку водки и расстелили на полу газетку.
Вели они себя тихо — распили свою бутылку, закусили, маленько поговорили и уснули.
Часа через два кавказцы вышли из квартиры Брезгливо взглянули на валяющихся в грязи русских пьяниц и пошли вниз.
Пьяницы тут же очнулись, поднялись и, бесшумно ступая, стали спускаться по ступеням. Навстречу им из двора в подъезд вошла веселая компания парней и девушек с цветами и бутылками в руках. Они громко шумели, хохотали, визжали и целовались на ходу так, что заподозрить в них группу захвата было просто невозможно!
— А ты вчера в клубе ка-ак!..
— А он!..
— Ха-ха-ха!..
«Чехи» сошлись с веселой компанией на площадке второго этажа. И посторонились, хищно поглядывая на хохочущих, в коротких юбках девиц. Потому что девицы были очень даже аппетитные и игриво посматривали на рослых кавказцев.
Ах, какие пышечки!..
Компания была большая и поэтому полностью запрудила собой лестничный пролет, вынужденно прижав чеченцев к стене. Но те были совершенно не против, потому что мимо них как раз протискивались симпатичные девицы, толкая их упругими бюстами.
Вах!..
Одна из девиц, пробираясь мимо Сурена, как-то неловко ступила, потеряла равновесие, качнулась и стала крениться и падать. Тот ее, конечно, поддержал, облапав за плечи и притягивая к себе.
Девица позволила ему это, прильнула к груди поддержавшего ее джентльмена, после чего легко и непринужденно, той самой круглой коленкой ткнула его между ног.
Сурен сказал:
— Ах?..
И согнулся. Но руками, как это любят делать мужчины, за ушибленное место не схватился. Потому что не смог. Потому что в обе его руки железной хваткой вцепились шедшие рядом с девицей кавалеры.
В первое мгновенье Сурен даже решил, что они обиделись на его приставания к их девушке, но, когда почувствовал, как чья-то ловкая рука сунулась ему за пазуху, легко выдернув из внутреннего кармана пистолет, а другие руки обыскали и ощупали другие карманы, подмышки и брюки, он все понял.
Волки позорные!
Его приятели оказались половчее.
Один из них попытался оказать сопротивление, но его быстро успокоили. Зато второй, воспользовавшись мгновенной свалкой, рванул через толпу, опрокинул двух человек и, перепрыгнув через перила, побежал наверх. Но сверху как раз спускалась компания проснувшихся «пьяниц», в которых он с ходу воткнулся. И от которых отлетел. Уже без сознания.
— Все в порядке?
— Все.
Девицы поправили юбки и прически и, построившись в колонну по одному, отправились в поджидавшую их на улице машину. Их «кавалеры» подхватили чеченцев под руки и поволокли к другой машине, весело улыбаясь и переговариваясь.
Бабушки во дворе даже не поняли, что произошло, посчитав, что веселая компания приходила за своими приятелями, которые уже были настолько «хорошенькими», что на ногах не стояли. И к тому же были кавказцами.
Компания расселась по машинам. На выезде к колонне присоединилась черная «Волга» с мигалками, которая нагло поперла по встречной полосе, заставляя встречный поток машин уступать ей дорогу. Но гаишники «Волгу» не останавливали, потому что видели ее номера.
Через двадцать минут машины въехали в ворота одного из зданий на Лубянке. Еще через пять минут Сурен сидел на привинченной к полу табуретке, к ножке которой был пристегнут наручниками. Он все еще не мог прийти в себя, он даже не понимал, где находится, потому что ехал в машине, уперевшись лбом в пол.
— Ну, здравствуй, Сурен! — сказал генерал Самойлов. — Давно искал встречи с тобой.
Сурен исподлобья посмотрел на генерала.
Да... Этого разговорить будет не просто и на испуг не взять — сразу понял генерал. На воле при «попытке к бегству» он заговорил бы быстро, но здесь «полевые» методы не проходят, потому что с некоторых пор их уважаемая организация находится под демократическим колпаком. Кабы знать, что он отсюда на свободу не выйдет, тогда другое дело, тогда можно не стесняться. А так можно нарваться на международный скандал. Придется действовать с оглядкой...
— Ну что, поговорим?..
Несколько дней Сурена допрашивали с соблюдением всех норм капиталистической законности, называя на «вы», интересуясь состоянием его здоровья и качеством пищи. Хотя итог был известен заранее.
Сурен молчал. Даже по поводу качества пищи.
Сурен «закрылся».
А сроки поджимали.
Пришлось испрашивать у начальства санкцию на применение «противозаконных методов ведения допроса».
— Ладно, действуй, — смилостивилось начальство, — но только с организацией соответствующего прикрытия, чтобы комар носа не подточил.
Ну с прикрытием так с прикрытием, не в первый раз...
Задержанному «организовали» пищевое отравление, уложив в тюремную больницу, где можно было на вполне законных основаниях использовать для лечения больного внутримышечные и внутривенные вливания. И стали вливать...
Теперь адвокаты и международные наблюдатели могли по поводу соблюдения прав человека не беспокоиться, потому что тому «человеку» обеспечили полноценную медицинскую помощь, спасая ему жизнь и пошатнувшееся здоровье. Сомневающиеся могли заглянуть в его медицинскую карту.
— Ну что, еще укольчик?..
И не один!
Больной быстро «сел на иглу» и был готов за очередную дозу «лекарства» рассказать что угодно кому угодно.
И рассказал.
Очень много чего интересного рассказал.
— Где планировался следующий теракт?
Сурен назвал несколько южных и «нечерноземных» городов. План был прост и незатейлив. В нескольких километрах от аэропортов, в створе взлетно-посадочных полос поставить в засады по два террориста, вооруженных ПЗРК, которые дадут залп по заходящему на посадку или набирающему высоту самолету. Увернуться тот не сможет, потому что гражданские пилоты противоракетным маневрам не обучены.
Но почему именно эти города?.. А очень просто — планируя теракт, «чехи» в первую очередь изучили расписания полетов и выбрали аэропорты, где рейсы прибывают и убывают примерно в одно и то же время. Чтобы в один день завалить сразу несколько гражданских «бортов» до того, как власти успеют организовать усиленную охрану аэродромов. Дать залп по всей стране и исчезнуть!
Но это было не все. Потому что атака на самолеты была не единственным планируемым актом возмездия. Были и другие, о которых Сурен почти ничего не знал, хотя знал, что группа, в которую он входил, не единственная, что есть и другие.
А вот это уже интересно!..
Настолько, что дальнейшие расспросы генерал тут же прекратил...
Расследование инцидента с самолетом было практически завершено — большинство исполнителей установлено, часть — арестована, канал утечки ПЗРК перекрыт... Но, как говорится, «в ходе следствия открылись новые, до того не известные, факты». О других, предположительно планируемых на территории России террористических актах. Расследование которых выходит за рамки компетенции генерала Самойлова.
В их почтенном ведомстве положено заниматься только тем, чем поручено заниматься, а не тем, чем хочется. Шаг в сторону от данного тебе задания, и даже прыжок на месте расценивается как превышение служебных полномочий и карается... В разное время по-разному. Теперь — ссылкой с повышением в Нарьян-Мар.
Не вдаваясь в дальнейшие подробности, генерал вышел с рапортом на начальство. Ответ не заставил себя ждать. Уже на следующий день Сурена у него забрали. Причем без каких-либо объяснений.
Судя по всему, этот «сигнал» был не единственным, раз такую, в общем-то довольно «сырую», информацию приняли так всерьез — понял генерал Самойлов. Ну да это им там, наверху, виднее. Он хоть и генерал, но не «верхний» генерал, а обычный — «полевой». В общем — опер, хоть и с лампасами на штанах. Его дело землю носом рыть, информацию добывая, и с дерьмом возиться. Что он и делает. Причем, как ему кажется, неплохо делает...
Все остальное не его ума дело. Он — прокукарекал, а рассветет или нет и когда рассветет, будут решать другие. На то в государстве имеются специальные, которым за это деньги платят, людишки.
Кто предупрежден, того врасплох не застанут...
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Адреса которого ни те ни другие не знали. Но знали людей, которые могли указать на других людей, которые могли знать, где тот находится. Медленно, но верно перепутанный донельзя клубочек распутывался...
Сурена искали по всей стране и в ближнем зарубежье, но взяли в Москве, взяли без «шума и пыли» на съемной квартире в одном из отдаленных спальных районов. Так что даже на командировочные тратиться не пришлось.
Зная, что преступник вооружен и так просто не дастся, к нему вначале запустили симпатичную сотрудницу, которая не меньше пяти минут орала как резаная, требуя открыть ей дверь, чтобы она могла проверить, «какая сволочь во второй раз заливает ее водой». Женщина опасности не представляла, и ей открыли, запустив в квартиру.
«Скандальная дама» доложила, что в квартире, кроме Сурена, находятся еще два лица кавказской национальности.
— Будем ждать, — решил генерал.
На лестничной площадке, расположенной выше квартиры, в засаду прямо на бетон сели три оперативника. Три было оптимальным числом, потому что если больше или меньше, то это могло вызвать подозрения, отходом от классической — на троих — формулы. Оперативники вытащили бутылку водки и расстелили на полу газетку.
Вели они себя тихо — распили свою бутылку, закусили, маленько поговорили и уснули.
Часа через два кавказцы вышли из квартиры Брезгливо взглянули на валяющихся в грязи русских пьяниц и пошли вниз.
Пьяницы тут же очнулись, поднялись и, бесшумно ступая, стали спускаться по ступеням. Навстречу им из двора в подъезд вошла веселая компания парней и девушек с цветами и бутылками в руках. Они громко шумели, хохотали, визжали и целовались на ходу так, что заподозрить в них группу захвата было просто невозможно!
— А ты вчера в клубе ка-ак!..
— А он!..
— Ха-ха-ха!..
«Чехи» сошлись с веселой компанией на площадке второго этажа. И посторонились, хищно поглядывая на хохочущих, в коротких юбках девиц. Потому что девицы были очень даже аппетитные и игриво посматривали на рослых кавказцев.
Ах, какие пышечки!..
Компания была большая и поэтому полностью запрудила собой лестничный пролет, вынужденно прижав чеченцев к стене. Но те были совершенно не против, потому что мимо них как раз протискивались симпатичные девицы, толкая их упругими бюстами.
Вах!..
Одна из девиц, пробираясь мимо Сурена, как-то неловко ступила, потеряла равновесие, качнулась и стала крениться и падать. Тот ее, конечно, поддержал, облапав за плечи и притягивая к себе.
Девица позволила ему это, прильнула к груди поддержавшего ее джентльмена, после чего легко и непринужденно, той самой круглой коленкой ткнула его между ног.
Сурен сказал:
— Ах?..
И согнулся. Но руками, как это любят делать мужчины, за ушибленное место не схватился. Потому что не смог. Потому что в обе его руки железной хваткой вцепились шедшие рядом с девицей кавалеры.
В первое мгновенье Сурен даже решил, что они обиделись на его приставания к их девушке, но, когда почувствовал, как чья-то ловкая рука сунулась ему за пазуху, легко выдернув из внутреннего кармана пистолет, а другие руки обыскали и ощупали другие карманы, подмышки и брюки, он все понял.
Волки позорные!
Его приятели оказались половчее.
Один из них попытался оказать сопротивление, но его быстро успокоили. Зато второй, воспользовавшись мгновенной свалкой, рванул через толпу, опрокинул двух человек и, перепрыгнув через перила, побежал наверх. Но сверху как раз спускалась компания проснувшихся «пьяниц», в которых он с ходу воткнулся. И от которых отлетел. Уже без сознания.
— Все в порядке?
— Все.
Девицы поправили юбки и прически и, построившись в колонну по одному, отправились в поджидавшую их на улице машину. Их «кавалеры» подхватили чеченцев под руки и поволокли к другой машине, весело улыбаясь и переговариваясь.
Бабушки во дворе даже не поняли, что произошло, посчитав, что веселая компания приходила за своими приятелями, которые уже были настолько «хорошенькими», что на ногах не стояли. И к тому же были кавказцами.
Компания расселась по машинам. На выезде к колонне присоединилась черная «Волга» с мигалками, которая нагло поперла по встречной полосе, заставляя встречный поток машин уступать ей дорогу. Но гаишники «Волгу» не останавливали, потому что видели ее номера.
Через двадцать минут машины въехали в ворота одного из зданий на Лубянке. Еще через пять минут Сурен сидел на привинченной к полу табуретке, к ножке которой был пристегнут наручниками. Он все еще не мог прийти в себя, он даже не понимал, где находится, потому что ехал в машине, уперевшись лбом в пол.
— Ну, здравствуй, Сурен! — сказал генерал Самойлов. — Давно искал встречи с тобой.
Сурен исподлобья посмотрел на генерала.
Да... Этого разговорить будет не просто и на испуг не взять — сразу понял генерал. На воле при «попытке к бегству» он заговорил бы быстро, но здесь «полевые» методы не проходят, потому что с некоторых пор их уважаемая организация находится под демократическим колпаком. Кабы знать, что он отсюда на свободу не выйдет, тогда другое дело, тогда можно не стесняться. А так можно нарваться на международный скандал. Придется действовать с оглядкой...
— Ну что, поговорим?..
Несколько дней Сурена допрашивали с соблюдением всех норм капиталистической законности, называя на «вы», интересуясь состоянием его здоровья и качеством пищи. Хотя итог был известен заранее.
Сурен молчал. Даже по поводу качества пищи.
Сурен «закрылся».
А сроки поджимали.
Пришлось испрашивать у начальства санкцию на применение «противозаконных методов ведения допроса».
— Ладно, действуй, — смилостивилось начальство, — но только с организацией соответствующего прикрытия, чтобы комар носа не подточил.
Ну с прикрытием так с прикрытием, не в первый раз...
Задержанному «организовали» пищевое отравление, уложив в тюремную больницу, где можно было на вполне законных основаниях использовать для лечения больного внутримышечные и внутривенные вливания. И стали вливать...
Теперь адвокаты и международные наблюдатели могли по поводу соблюдения прав человека не беспокоиться, потому что тому «человеку» обеспечили полноценную медицинскую помощь, спасая ему жизнь и пошатнувшееся здоровье. Сомневающиеся могли заглянуть в его медицинскую карту.
— Ну что, еще укольчик?..
И не один!
Больной быстро «сел на иглу» и был готов за очередную дозу «лекарства» рассказать что угодно кому угодно.
И рассказал.
Очень много чего интересного рассказал.
— Где планировался следующий теракт?
Сурен назвал несколько южных и «нечерноземных» городов. План был прост и незатейлив. В нескольких километрах от аэропортов, в створе взлетно-посадочных полос поставить в засады по два террориста, вооруженных ПЗРК, которые дадут залп по заходящему на посадку или набирающему высоту самолету. Увернуться тот не сможет, потому что гражданские пилоты противоракетным маневрам не обучены.
Но почему именно эти города?.. А очень просто — планируя теракт, «чехи» в первую очередь изучили расписания полетов и выбрали аэропорты, где рейсы прибывают и убывают примерно в одно и то же время. Чтобы в один день завалить сразу несколько гражданских «бортов» до того, как власти успеют организовать усиленную охрану аэродромов. Дать залп по всей стране и исчезнуть!
Но это было не все. Потому что атака на самолеты была не единственным планируемым актом возмездия. Были и другие, о которых Сурен почти ничего не знал, хотя знал, что группа, в которую он входил, не единственная, что есть и другие.
А вот это уже интересно!..
Настолько, что дальнейшие расспросы генерал тут же прекратил...
Расследование инцидента с самолетом было практически завершено — большинство исполнителей установлено, часть — арестована, канал утечки ПЗРК перекрыт... Но, как говорится, «в ходе следствия открылись новые, до того не известные, факты». О других, предположительно планируемых на территории России террористических актах. Расследование которых выходит за рамки компетенции генерала Самойлова.
В их почтенном ведомстве положено заниматься только тем, чем поручено заниматься, а не тем, чем хочется. Шаг в сторону от данного тебе задания, и даже прыжок на месте расценивается как превышение служебных полномочий и карается... В разное время по-разному. Теперь — ссылкой с повышением в Нарьян-Мар.
Не вдаваясь в дальнейшие подробности, генерал вышел с рапортом на начальство. Ответ не заставил себя ждать. Уже на следующий день Сурена у него забрали. Причем без каких-либо объяснений.
Судя по всему, этот «сигнал» был не единственным, раз такую, в общем-то довольно «сырую», информацию приняли так всерьез — понял генерал Самойлов. Ну да это им там, наверху, виднее. Он хоть и генерал, но не «верхний» генерал, а обычный — «полевой». В общем — опер, хоть и с лампасами на штанах. Его дело землю носом рыть, информацию добывая, и с дерьмом возиться. Что он и делает. Причем, как ему кажется, неплохо делает...
Все остальное не его ума дело. Он — прокукарекал, а рассветет или нет и когда рассветет, будут решать другие. На то в государстве имеются специальные, которым за это деньги платят, людишки.
Кто предупрежден, того врасплох не застанут...
Глава 36
Таких маленьких отрядов не бывает. Что такое три бойца в сравнении с армией целого государства... Что могут они сделать против полноценных, укомплектованных по военному времени взводов, рот, батальонов, полков. Против гаубичных калибров, установок залпового огня, «вертушек», штурмовой авиации и ракет класса «воздух — земля».
Ничего!
Они могут только погибнуть. Что понимали все трое. Но все — по-разному.
Мурад понимал меньше других, потому что был самым молодым. Впрочем, это с какой стороны посмотреть. Если по давно потерянному паспорту, то он был совсем еще пацан — школьник. Если по поступкам, то этот «школьник» не хорошие оценки зарабатывал, алгебру с геометрией зубря, а воевал. По-взрослому. Всерьез. Имея на своем счету убитых федералов побольше, чем некоторые оценок в четверти.
Как-то сложно считать мальчиком бойца, который ходил в рейды и штыковые атаки и собственноручно отрезал головы пленным солдатам, при этом даже не меняясь в лице.
Мурад понимал, не умом, сердцем, что до своего совершеннолетия он, скорее всего, не доживет — слишком много он видел вокруг себя смертей, чтобы считать себя бессмертным. Слишком много убивал сам. Смерть стала для него повседневностью, как для его сверстников поход в кино. Пока ему везло, но выжить в этой мясорубке было невозможно. Почти все те, кто был в отряде, когда он туда пришел, давно были мертвецами. Их убили — кого пуля, кого осколок, кого мина. Кто-то умер мгновенно, ничего не почувствовав, кто-то мучился, таща за собой по траве вывалившиеся из вспоротого живота кишки и пытаясь запихнуть их обратно, кто-то исходил болью сутками, кончаясь в наскоро построенном шалаше от полученных ран. Но никто, ни один, не умер своей смертью, от старости или болезней.
Мурад знал, что он тоже умрет, и был готов к этому. Каждый день. Он давно отомстил за своего пропавшего брата, защитив честь своего рода, и теперь не боялся, как это было в первые дни: погибнуть, никого не убив.
Ему идти втроем против всех было не страшно. Он воевал не для того, чтобы спастись. Он не рассчитывал спастись.
Магомед тоже не боялся смерти, он искал ее. Ему незачем было жить. У него был дом, но его расстреляли, превратив в руины, «вертушки». У него должен был появиться наследник, но его убили федералы. У него были друзья, но их не стало. У него осталась жена, но она стала калекой и стала бесплодной.
Война разрушила ему жизнь дважды. В первый раз, когда он был рядовым срочной службы Сашкой Скоковым. Если бы не война, он отслужил бы положенных ему два года, дембельнулся домой, поступил на завод или в институт, женился, сделал детей и, может быть, дожил до глубокой старости, так и не узнав, как пахнет выхлестывающая из перерезанного горла человеческая кровь, как выглядят разбросанные по земле мозги. Дожил бы и умер где-нибудь в больнице, на чистых простынях, в окружении своих близких. Но война порешила иначе. Война заставила его отречься от прошлой жизни и начать новую, с чистого листа, под новым именем, на новом месте. И не позволила умереть, когда он готов был умереть, когда ему лучше было бы умереть. Война вернула его к жизни, но лишь для того, чтобы вновь лишить всего. Он обрел и потерял дом, нашел и утратил друзей...
Так чего ему бояться?.. Боится тот, кому есть что терять. Ему — нечего. Все, что возможно, он уже потерял. Причем два раза!..
Магомед готов был идти куда угодно, в каком угодно составе, хоть даже одному на пулеметы. Его душа сгорела в том, где сгорел его дом, пожаре. А может быть, еще раньше, когда он расстреливал своих земляков...
Возможно, прожив год, или два, или пять в мирной обстановке, он бы оттаял и сделал еще одну попытку, начав жить в третий раз. Но кто бы ему мог пообещать эти пять или два мирных года? Или год? Или даже месяц?.. Никто!.. В его ближайшем будущем мир не предвиделся. И в отдаленном тоже. В его будущем была одна только война. Так какой смысл цепляться за жизнь, которой все равно нет и которой не будет, потому что рано или поздно он найдет свою пулю?
Так не думал — так чувствовал Магомед.
Слишком много чего вместил в себя последний год его жизни — слишком много для одного человека. Наверное, так понимают себя старики, которые устали жить и ощущают смерть не как нечто ужасное, а как должное, как избавление от немощи, боли и страданий. Хотя на самом деле Маго-меду было... Было чуть больше, чем Мураду, — было всего-то двадцать лет.
Аслан Салаев был старше всех, ему было двадцать девять лет. В отличие от своих «братьев» Аслан смерти боялся. Хотя тоже много чего повидал. Много чего такого, что на десять жизней хватит и еще небольшой довесок останется. И, тем не менее, он на тот свет не торопился. Может быть, потому, что понимал больше других. Понимал, что в такой компании им до старости точно не дожить, — чеченский мальчик-фанатик и бывший, перекрестившийся в ислам федерал, который «святее папы римского», не лучшая команда для войны. Он, конечно, тоже принял ислам, но он другое дело — ему деваться было некуда, ему или в ислам, или в яму с пулей в башке. А этот всеми корешками врос — уже и жениться успел, и ребенка лишиться. Этому — терять нечего. А раз так, то что тот, что другой полезут на рожон, полезут на пули под знаменем ислама мочить неверных. И его за собой потащат.
Такой вот получается печальный расклад — два чеченских фаната и примкнувший к ним Степа Емельянов против... Кого против? Очень бы хотелось знать, против кого им предстоит в таком составе воевать. Заранее знать, чтобы снова не ошибиться...
И все же Аслан Салаев ошибся. Насчет численности отряда ошибся...
— Принимайте пополнение, — сказал инструктор.
Не отделение, не взвод и не роту — одного человека!
«Кто он такой? По виду — чеченец, но на чеченца не похож, — быстро прикинул Аслан. — Слишком интеллигентное лицо. С таким — глотки не режут, с таким — только студентов на сессии режут, и то не кинжалом по горлу, а двойками в зачетках. Что ему с таким лицом делать в партизанском отряде? Сопромат преподавать?»
— Разрешите представиться — Умар Асламбеков, — назвал себя «новобранец».
Словно прибыл кафедру принимать и знакомился с коллективом. Он бы еще сказал — «соблаговолите принять в свою честную компанию». Еще ту!.. Было два фаната и не понять кто, а теперь к ним добавился еще «доцент»... Впрочем, теперь все становится более-менее ясно. Судя по составу, использовать их будут не здесь, а там. Иначе в одном отряде две славянские рожи и один чеченский интеллигент не собрались бы. Уж не рейд ли в глубокий тыл противника готовится? Тогда понятно, тогда русские, детские и интеллигентные рожи будут кстати. В самый раз будут!
Аслан Салаев не ошибся...
И — ошибся...
Меньше чем через неделю их отправили в рейд. Но не «туда», а гораздо ближе.
Ничего!
Они могут только погибнуть. Что понимали все трое. Но все — по-разному.
Мурад понимал меньше других, потому что был самым молодым. Впрочем, это с какой стороны посмотреть. Если по давно потерянному паспорту, то он был совсем еще пацан — школьник. Если по поступкам, то этот «школьник» не хорошие оценки зарабатывал, алгебру с геометрией зубря, а воевал. По-взрослому. Всерьез. Имея на своем счету убитых федералов побольше, чем некоторые оценок в четверти.
Как-то сложно считать мальчиком бойца, который ходил в рейды и штыковые атаки и собственноручно отрезал головы пленным солдатам, при этом даже не меняясь в лице.
Мурад понимал, не умом, сердцем, что до своего совершеннолетия он, скорее всего, не доживет — слишком много он видел вокруг себя смертей, чтобы считать себя бессмертным. Слишком много убивал сам. Смерть стала для него повседневностью, как для его сверстников поход в кино. Пока ему везло, но выжить в этой мясорубке было невозможно. Почти все те, кто был в отряде, когда он туда пришел, давно были мертвецами. Их убили — кого пуля, кого осколок, кого мина. Кто-то умер мгновенно, ничего не почувствовав, кто-то мучился, таща за собой по траве вывалившиеся из вспоротого живота кишки и пытаясь запихнуть их обратно, кто-то исходил болью сутками, кончаясь в наскоро построенном шалаше от полученных ран. Но никто, ни один, не умер своей смертью, от старости или болезней.
Мурад знал, что он тоже умрет, и был готов к этому. Каждый день. Он давно отомстил за своего пропавшего брата, защитив честь своего рода, и теперь не боялся, как это было в первые дни: погибнуть, никого не убив.
Ему идти втроем против всех было не страшно. Он воевал не для того, чтобы спастись. Он не рассчитывал спастись.
Магомед тоже не боялся смерти, он искал ее. Ему незачем было жить. У него был дом, но его расстреляли, превратив в руины, «вертушки». У него должен был появиться наследник, но его убили федералы. У него были друзья, но их не стало. У него осталась жена, но она стала калекой и стала бесплодной.
Война разрушила ему жизнь дважды. В первый раз, когда он был рядовым срочной службы Сашкой Скоковым. Если бы не война, он отслужил бы положенных ему два года, дембельнулся домой, поступил на завод или в институт, женился, сделал детей и, может быть, дожил до глубокой старости, так и не узнав, как пахнет выхлестывающая из перерезанного горла человеческая кровь, как выглядят разбросанные по земле мозги. Дожил бы и умер где-нибудь в больнице, на чистых простынях, в окружении своих близких. Но война порешила иначе. Война заставила его отречься от прошлой жизни и начать новую, с чистого листа, под новым именем, на новом месте. И не позволила умереть, когда он готов был умереть, когда ему лучше было бы умереть. Война вернула его к жизни, но лишь для того, чтобы вновь лишить всего. Он обрел и потерял дом, нашел и утратил друзей...
Так чего ему бояться?.. Боится тот, кому есть что терять. Ему — нечего. Все, что возможно, он уже потерял. Причем два раза!..
Магомед готов был идти куда угодно, в каком угодно составе, хоть даже одному на пулеметы. Его душа сгорела в том, где сгорел его дом, пожаре. А может быть, еще раньше, когда он расстреливал своих земляков...
Возможно, прожив год, или два, или пять в мирной обстановке, он бы оттаял и сделал еще одну попытку, начав жить в третий раз. Но кто бы ему мог пообещать эти пять или два мирных года? Или год? Или даже месяц?.. Никто!.. В его ближайшем будущем мир не предвиделся. И в отдаленном тоже. В его будущем была одна только война. Так какой смысл цепляться за жизнь, которой все равно нет и которой не будет, потому что рано или поздно он найдет свою пулю?
Так не думал — так чувствовал Магомед.
Слишком много чего вместил в себя последний год его жизни — слишком много для одного человека. Наверное, так понимают себя старики, которые устали жить и ощущают смерть не как нечто ужасное, а как должное, как избавление от немощи, боли и страданий. Хотя на самом деле Маго-меду было... Было чуть больше, чем Мураду, — было всего-то двадцать лет.
Аслан Салаев был старше всех, ему было двадцать девять лет. В отличие от своих «братьев» Аслан смерти боялся. Хотя тоже много чего повидал. Много чего такого, что на десять жизней хватит и еще небольшой довесок останется. И, тем не менее, он на тот свет не торопился. Может быть, потому, что понимал больше других. Понимал, что в такой компании им до старости точно не дожить, — чеченский мальчик-фанатик и бывший, перекрестившийся в ислам федерал, который «святее папы римского», не лучшая команда для войны. Он, конечно, тоже принял ислам, но он другое дело — ему деваться было некуда, ему или в ислам, или в яму с пулей в башке. А этот всеми корешками врос — уже и жениться успел, и ребенка лишиться. Этому — терять нечего. А раз так, то что тот, что другой полезут на рожон, полезут на пули под знаменем ислама мочить неверных. И его за собой потащат.
Такой вот получается печальный расклад — два чеченских фаната и примкнувший к ним Степа Емельянов против... Кого против? Очень бы хотелось знать, против кого им предстоит в таком составе воевать. Заранее знать, чтобы снова не ошибиться...
И все же Аслан Салаев ошибся. Насчет численности отряда ошибся...
— Принимайте пополнение, — сказал инструктор.
Не отделение, не взвод и не роту — одного человека!
«Кто он такой? По виду — чеченец, но на чеченца не похож, — быстро прикинул Аслан. — Слишком интеллигентное лицо. С таким — глотки не режут, с таким — только студентов на сессии режут, и то не кинжалом по горлу, а двойками в зачетках. Что ему с таким лицом делать в партизанском отряде? Сопромат преподавать?»
— Разрешите представиться — Умар Асламбеков, — назвал себя «новобранец».
Словно прибыл кафедру принимать и знакомился с коллективом. Он бы еще сказал — «соблаговолите принять в свою честную компанию». Еще ту!.. Было два фаната и не понять кто, а теперь к ним добавился еще «доцент»... Впрочем, теперь все становится более-менее ясно. Судя по составу, использовать их будут не здесь, а там. Иначе в одном отряде две славянские рожи и один чеченский интеллигент не собрались бы. Уж не рейд ли в глубокий тыл противника готовится? Тогда понятно, тогда русские, детские и интеллигентные рожи будут кстати. В самый раз будут!
Аслан Салаев не ошибся...
И — ошибся...
Меньше чем через неделю их отправили в рейд. Но не «туда», а гораздо ближе.
Глава 37
Не думал Умар Асламбеков, что так быстро попадет в Чечню. Думал, что поучится еще, поготовится, экзамены поедает, в какую-нибудь «саперную» аспирантуру поступит, а потом еще в ней с полгодика будет учиться. Думал, что сможет потянуть с этим делом, как когда-то в Москве. Вернее, надеялся.
Ан нет — не вышло!
Те ребята, которые их учили, деньги на ветер бросать не любят. Все у них там расписано как по нотам. Если курс обучения рассчитан на месяц и одну неделю, то учиться ты будешь ровно месяц и одну неделю, ни часом меньше, ни часом больше. Потому что через час после твоего выпуска в аудитории и спальни войдут заранее заказанные бригады уборщиков и дезинфекторов, которые вычистят и выдраят полы, стены, мебель и отхожие места и сдадут свою работу точно в оговоренный контрактом срок, после чего в сияющие чистотой помещения ступят новые, уже вымытые и пообедавшие курсанты с вакуумными пакетами одноразового спального белья.
А иначе быть не может, иначе пойдут неустойки, штрафы и иски. Это только в России-матушке бывает так, что одни постояльцы еще не съехали, думая, что будут выезжать не сегодня, а завтра, и потому свои вещички даже еще не собрали, а на пороге уже толпятся вновь прибывшие гости, а между ними, шаркая швабрами по ногам и тихо ругаясь, бегают озверелые уборщицы. И хоть бы кто на это безобразие иск в суд подал, требуя заплатить неустойку. Никто не подаст! Они лучше все друг с другом как-нибудь договорятся, переночевав валетом по двое на одной койке, вместе с уборщицами, которых забыли домой увезти, потому что с автобусом не на тот день договорились.
У них не так. У них чуть что — суд и деньги на бочку! Поэтому все делается вовремя.
Вовремя привозят.
Вовремя кормят.
Вовремя начинают и заканчивают занятия.
И вежливо отправляют восвояси ровно тогда, когда истек оговоренный в контрактах срок обучения.
А чему учили — приготовлению рождественских пудингов, китайскому языку, вождению автокаров или минно-взрывному делу, значения не имеет.
Так что не надо было «губу раскатывать», рассчитывая пересидеть в Европе «пару месяцев» сверх отведенных лимитов. Не выйдет сверх. Только если за сверхдоплаты. Или с риском рассориться с властями.
Умар Асламбеков ссориться с властями не мог, так как его жена и сын «сидели на чемоданах», ожидая получения вида на жительство в Голландию, которое могли получить лишь при выполнении определенных, взятых на себя их мужем и отцом обязательств. Не для того на него тратили деньги, уча минно-взрывному делу, чтобы он работал где-нибудь в Дании мусорщиком, получая зарплату «по-черному» и живя на нелегальном положении.
Но даже если бы он вдруг, как-нибудь ненароком, смог переползти незамеченным через польско-немецкую границу, избрав для себя и семьи тернистый путь «нелегалов», то куда бы он делся от своих родственников, своего народа и их обычаев? И своей совести тоже?..
Умара Асламбекова поздравили с успешным окончанием курсов, вручили «саперный сертификат» установленного международного образца, «подъемную» сумму денег и отправили в Чечню через Турцию.
В Турции он надолго тоже не задержался. В Турции, в лагере для чеченских беженцев, больше похожем на воинскую часть, их «погоняли» по Корану и истории ислама, переодели и переправили в Грузию, где, вооружив и дав проводников, по караванным тропам, в обход пограничных кордонов и засад, повели в Чечню. Шли долго, или ему показалось, что долго, и только ночами, пережидая светлое время под навесами, сооруженными из жердин и веток.
Осознать себя партизаном Умар не мог, хотя впереди у него, больно стуча по животу, болтался автомат, а плечи оттягивал вьюк с боеприпасами. И все равно это была какая-то игра. Детская игра в войнушку...
Оказалось, что нет, не игра...
Когда впереди зазвучали выстрелы, Умар ничего не понял. Другие тоже не поняли и не пытались понять, а первым делом плюхнулись на животы, расползаясь веером во все стороны, и приготовили к бою оружие. Умар тоже плюхнулся и побежал на четвереньках под ближайшее дерево.
Он не знал, что ему нужно делать, он еще ни разу не был в бою.
Другие знали.
Кто-то, скинув со спины груз, короткими перебежками, периодически залегая за деревья и камни, побежал вперед, туда, где звучали выстрелы. Кто-то стал, быстро перекатываясь, смещаться в сторону, заходя русским во фланг.
Часто застучали автоматные очереди, ухнуло два подряд взрыва, и наступила оглушительная тишина.
Оказалось, что головной дозор напоролся на мобильную группу пограничников, совершавших обход местности, и с ходу вступил с ними в бой.
Чеченцев было больше, их колонна насчитывала до взвода бойцов, поэтому пограничники продержались недолго. Когда к месту боя подошел Умар, под деревом лежало четыре трупа русских солдат. У одного было перерезано горло, и парящая кровь, густо сползая по камням на землю, застывала лужами.
Нет, это была не «войнушка», это была война! Самая настоящая!
— Соберите оружие, и уходим!..
Они похватали вьюки и, петляя и часто меняя направление, побежали по лесу, оставляя на своем пути растяжки. Их не преследовали, возможно, потому, что, кроме пограничников, у русских здесь других сил не было.
Из-за тех пограничников им пришлось, сменив маршрут, дать большой крюк. Через несколько дней Умар втянулся в марш. Автомат уже не колотил по его телу, а висел удобно и под рукой, чтобы можно было мгновенно начать стрельбу. Он знал свое место в походной колонне, знал, что делать, если начнется перестрелка, кого прикрывать и кто будет прикрывать его. Война своим премудростям учит быстро, потому что тот, кто обучаем меньше, — умирает первым. Такой вот естественный отбор...
На место Умар пришел без иллюзий, пришел бойцом.
Понимая, что его война уже началась...
Ан нет — не вышло!
Те ребята, которые их учили, деньги на ветер бросать не любят. Все у них там расписано как по нотам. Если курс обучения рассчитан на месяц и одну неделю, то учиться ты будешь ровно месяц и одну неделю, ни часом меньше, ни часом больше. Потому что через час после твоего выпуска в аудитории и спальни войдут заранее заказанные бригады уборщиков и дезинфекторов, которые вычистят и выдраят полы, стены, мебель и отхожие места и сдадут свою работу точно в оговоренный контрактом срок, после чего в сияющие чистотой помещения ступят новые, уже вымытые и пообедавшие курсанты с вакуумными пакетами одноразового спального белья.
А иначе быть не может, иначе пойдут неустойки, штрафы и иски. Это только в России-матушке бывает так, что одни постояльцы еще не съехали, думая, что будут выезжать не сегодня, а завтра, и потому свои вещички даже еще не собрали, а на пороге уже толпятся вновь прибывшие гости, а между ними, шаркая швабрами по ногам и тихо ругаясь, бегают озверелые уборщицы. И хоть бы кто на это безобразие иск в суд подал, требуя заплатить неустойку. Никто не подаст! Они лучше все друг с другом как-нибудь договорятся, переночевав валетом по двое на одной койке, вместе с уборщицами, которых забыли домой увезти, потому что с автобусом не на тот день договорились.
У них не так. У них чуть что — суд и деньги на бочку! Поэтому все делается вовремя.
Вовремя привозят.
Вовремя кормят.
Вовремя начинают и заканчивают занятия.
И вежливо отправляют восвояси ровно тогда, когда истек оговоренный в контрактах срок обучения.
А чему учили — приготовлению рождественских пудингов, китайскому языку, вождению автокаров или минно-взрывному делу, значения не имеет.
Так что не надо было «губу раскатывать», рассчитывая пересидеть в Европе «пару месяцев» сверх отведенных лимитов. Не выйдет сверх. Только если за сверхдоплаты. Или с риском рассориться с властями.
Умар Асламбеков ссориться с властями не мог, так как его жена и сын «сидели на чемоданах», ожидая получения вида на жительство в Голландию, которое могли получить лишь при выполнении определенных, взятых на себя их мужем и отцом обязательств. Не для того на него тратили деньги, уча минно-взрывному делу, чтобы он работал где-нибудь в Дании мусорщиком, получая зарплату «по-черному» и живя на нелегальном положении.
Но даже если бы он вдруг, как-нибудь ненароком, смог переползти незамеченным через польско-немецкую границу, избрав для себя и семьи тернистый путь «нелегалов», то куда бы он делся от своих родственников, своего народа и их обычаев? И своей совести тоже?..
Умара Асламбекова поздравили с успешным окончанием курсов, вручили «саперный сертификат» установленного международного образца, «подъемную» сумму денег и отправили в Чечню через Турцию.
В Турции он надолго тоже не задержался. В Турции, в лагере для чеченских беженцев, больше похожем на воинскую часть, их «погоняли» по Корану и истории ислама, переодели и переправили в Грузию, где, вооружив и дав проводников, по караванным тропам, в обход пограничных кордонов и засад, повели в Чечню. Шли долго, или ему показалось, что долго, и только ночами, пережидая светлое время под навесами, сооруженными из жердин и веток.
Осознать себя партизаном Умар не мог, хотя впереди у него, больно стуча по животу, болтался автомат, а плечи оттягивал вьюк с боеприпасами. И все равно это была какая-то игра. Детская игра в войнушку...
Оказалось, что нет, не игра...
Когда впереди зазвучали выстрелы, Умар ничего не понял. Другие тоже не поняли и не пытались понять, а первым делом плюхнулись на животы, расползаясь веером во все стороны, и приготовили к бою оружие. Умар тоже плюхнулся и побежал на четвереньках под ближайшее дерево.
Он не знал, что ему нужно делать, он еще ни разу не был в бою.
Другие знали.
Кто-то, скинув со спины груз, короткими перебежками, периодически залегая за деревья и камни, побежал вперед, туда, где звучали выстрелы. Кто-то стал, быстро перекатываясь, смещаться в сторону, заходя русским во фланг.
Часто застучали автоматные очереди, ухнуло два подряд взрыва, и наступила оглушительная тишина.
Оказалось, что головной дозор напоролся на мобильную группу пограничников, совершавших обход местности, и с ходу вступил с ними в бой.
Чеченцев было больше, их колонна насчитывала до взвода бойцов, поэтому пограничники продержались недолго. Когда к месту боя подошел Умар, под деревом лежало четыре трупа русских солдат. У одного было перерезано горло, и парящая кровь, густо сползая по камням на землю, застывала лужами.
Нет, это была не «войнушка», это была война! Самая настоящая!
— Соберите оружие, и уходим!..
Они похватали вьюки и, петляя и часто меняя направление, побежали по лесу, оставляя на своем пути растяжки. Их не преследовали, возможно, потому, что, кроме пограничников, у русских здесь других сил не было.
Из-за тех пограничников им пришлось, сменив маршрут, дать большой крюк. Через несколько дней Умар втянулся в марш. Автомат уже не колотил по его телу, а висел удобно и под рукой, чтобы можно было мгновенно начать стрельбу. Он знал свое место в походной колонне, знал, что делать, если начнется перестрелка, кого прикрывать и кто будет прикрывать его. Война своим премудростям учит быстро, потому что тот, кто обучаем меньше, — умирает первым. Такой вот естественный отбор...
На место Умар пришел без иллюзий, пришел бойцом.
Понимая, что его война уже началась...
Глава 38
Мураду не понравился новый боец. Тем, что он был похож на учителя. Он смотрел как учитель и говорил как учитель. Хотя не мог ничему научить, потому что был худшим, чем Мурад, бойцом. Он, кажется, даже в боях почти не бывал. Но дело даже не в этом — в повадках, которые отличают опытных бойцов от новобранцев. Умар по всем статьям был новобранцем. Он ходил не как все, смотрел иначе, оружие держал не так, как другие.
Мурад был уверен, нутром чувствовал, что, если дойдет до дела, Умар не сможет перерезать русскому глотку, выпустить ему кишки и даже не сможет выстрелить ему в лицо. Мурад мог выстрелить и мог перерезать — потому что уже стрелял и резал.
Умар был слаб, хотя и не был еще стар. Полагаться на такого в бою было нельзя. А это очень важно, чтобы тебя справа и слева прикрывали надежные бойцы, которым не надо объяснять, что делать в следующую минуту, которые и так все знают. От этого зависит успех боя и жизнь. Но научиться этому можно, только воюя.
Мурад никогда бы не взял Умара в свой отряд, но выбирать состав группы было не ему, потому что командиром был не он.
«Надо будет к нему приглядеться, подучить, помочь, — решил про себя Мурад. — Не для него — для себя, для дела...»
И его ничуть не удивляло, что он, пятнадцатилетний мальчишка, решил взять под свою опеку сорокалетнего мужчину, кандидата наук, которого посчитал совершенно не приспособленным к этой жизни. И никого не удивило. И даже Умара не удивило. Потому что он принял главенство этого мальчишки, почувствовав, что тот знает и умеет больше его.
И это нормально. На войне возраст меряется не годами, проставленными в паспорте, а боевым стажем, который измеряется днями и редко у кого неделями. И если в твоей биографии двадцать суток боев, то ты как минимум в двадцать раз старше того, кто в боях еще не участвовал. Поэтому Мурад был старше сорокалетнего, полуобстрелянного «дяденьки», который ему в отцы годился и разговаривал с ним сверху вниз, как со своим учеником. Если, конечно, не по паспорту, если по меркам военного времени.
А других здесь не было и быть не могло!
Так война, «ставя все с ног на голову», на самом деле все «расставляла по своим местам»...
Мурад был уверен, нутром чувствовал, что, если дойдет до дела, Умар не сможет перерезать русскому глотку, выпустить ему кишки и даже не сможет выстрелить ему в лицо. Мурад мог выстрелить и мог перерезать — потому что уже стрелял и резал.
Умар был слаб, хотя и не был еще стар. Полагаться на такого в бою было нельзя. А это очень важно, чтобы тебя справа и слева прикрывали надежные бойцы, которым не надо объяснять, что делать в следующую минуту, которые и так все знают. От этого зависит успех боя и жизнь. Но научиться этому можно, только воюя.
Мурад никогда бы не взял Умара в свой отряд, но выбирать состав группы было не ему, потому что командиром был не он.
«Надо будет к нему приглядеться, подучить, помочь, — решил про себя Мурад. — Не для него — для себя, для дела...»
И его ничуть не удивляло, что он, пятнадцатилетний мальчишка, решил взять под свою опеку сорокалетнего мужчину, кандидата наук, которого посчитал совершенно не приспособленным к этой жизни. И никого не удивило. И даже Умара не удивило. Потому что он принял главенство этого мальчишки, почувствовав, что тот знает и умеет больше его.
И это нормально. На войне возраст меряется не годами, проставленными в паспорте, а боевым стажем, который измеряется днями и редко у кого неделями. И если в твоей биографии двадцать суток боев, то ты как минимум в двадцать раз старше того, кто в боях еще не участвовал. Поэтому Мурад был старше сорокалетнего, полуобстрелянного «дяденьки», который ему в отцы годился и разговаривал с ним сверху вниз, как со своим учеником. Если, конечно, не по паспорту, если по меркам военного времени.
А других здесь не было и быть не могло!
Так война, «ставя все с ног на голову», на самом деле все «расставляла по своим местам»...
Глава 39
Идти было недалеко, было — рукой подать. Эту боевую вылазку даже нельзя было назвать рейдом, потому что на все про все, вместе с переходом туда и обратно и с работой на месте, должно было уйти от силы четыре дня. Если, конечно, считать по километражу. Который на войне очень относителен...
Собрались быстро — проверили оружие, рассовали по подсумкам запасные автоматные рожки и гранаты, упаковали во вьючные мешки еду и одеяла... Задание было плевым — не мост взорвать и не русскую колонну расстрелять, всего лишь спуститься с гор и, не вступая в бой с федералами, войти в «населенку», где привести в исполнение приговор шариатского суда.
Проштемпелеванные бланки с приговорами и вписанными в пустые графы именами были у командира.
«Странно, — думал про себя Аслан Салаев, — такой сыр-бор из-за такого, в общем-то, простенького задания... Ну и ладно — зато поживем пока!»
Из лагеря вышли засветло, встали в походную колонну, двинулись привычным маршевым шагом, выдерживая между собой полтора десятка шагов, чтобы одной очередью всех положить было нельзя. Дозоры вперед не высылали, слишком их мало было для дозоров — меньше отделения, ограничились тем, что идущая в голове колонны пара отрывалась от основной группы на сто — сто пятьдесят метров, проверяя подозрительные места. К ночи сблизились, опасаясь растеряться в темноте.
Собрались быстро — проверили оружие, рассовали по подсумкам запасные автоматные рожки и гранаты, упаковали во вьючные мешки еду и одеяла... Задание было плевым — не мост взорвать и не русскую колонну расстрелять, всего лишь спуститься с гор и, не вступая в бой с федералами, войти в «населенку», где привести в исполнение приговор шариатского суда.
Проштемпелеванные бланки с приговорами и вписанными в пустые графы именами были у командира.
«Странно, — думал про себя Аслан Салаев, — такой сыр-бор из-за такого, в общем-то, простенького задания... Ну и ладно — зато поживем пока!»
Из лагеря вышли засветло, встали в походную колонну, двинулись привычным маршевым шагом, выдерживая между собой полтора десятка шагов, чтобы одной очередью всех положить было нельзя. Дозоры вперед не высылали, слишком их мало было для дозоров — меньше отделения, ограничились тем, что идущая в голове колонны пара отрывалась от основной группы на сто — сто пятьдесят метров, проверяя подозрительные места. К ночи сблизились, опасаясь растеряться в темноте.