Дьен вглядывался в изломанные очертания гор. Одна из них называлась горой Всевышнего. Думал ли он об узниках Пулокондора?
   Как и все другие узники, Дьен быстро познал «географию» Пулокондора. Здесь были четыре каторжные тюрьмы, которые надзиратели именовали лагерями и обозначали порядковыми числами. Тюрьма номер 1 была предназначена для узников, заключенных из «соображений безопасности». Это означало – для людей, отправленных на Пулокондор без суда. Полиция не сумела «доказать» их вины, Этих узников облачали в черную одежду, и охраняли их солдаты из сайгонской службы безопасности. В тюрьмах номер 2, 3 и 4 содержались заключенные, прошедшие через суд, и они были одеты в синие блузы с серыми номерами. Дьен попал сначала в тюрьму номер 1, а затем как особо опасный преступник был переведен «в тигровую клетку».
   Размеры «тигровой клетки», в которой оказался Дьен, не превышали двух с половиной на полтора метра. Стены были выложены большими камнями, окрашенными в черный цвет. Вместо пола – песчаная земля, вместо потолка – железная решетка с деревянными мостками, по которым совершали обход охранники.
   В одной «тигровой клетке» вместе с Дьеном томилось еще шесть человек. Это были патриоты из разных уголков Южного Вьетнама. Они, по старой привычке подпольщиков, чтобы не называть своих имен, обращались друг к другу: брат номер 1, брат номер 2 и т. д. Дьен стал Ань Нам – Пятый.
   Узникам «тигровых клеток» было запрещено говорить между собой. И если охранники замечали, что заключенные все-таки перебрасывались несколькими словами, то на них сыпали известь, а затем наносили удары бамбуковыми палками с острыми наконечниками. Помимо «тигровых клеток» и четырех тюрем на Пулокондоре было три лагеря – филиала: Куанг Чунг, Зам и Коонг. На архипелаге располагались еще четыре каторжные тюрьмы, рассчитанные на 10 тысяч заключенных.
   – Напрасно вы думаете, что следствие завершилось в Сайгоне. На Пулокондоре оно продолжается. Капли точат любой камень, – похвалялся один из начальников местной службы безопасности.
   Для того чтобы вытянуть из заключенного сведения о сайгонском подполье, использовались даже служители культов. На архипелаге были сооружены католическая церковь, вьетнамская и кхмерская пагоды. Один из католических священников как-то признался: «Я никогда не был священником. Я был просто хорошо подготовленным доносчиком. Мне надлежало выслушивать исповеди тех, кто еще верил нам, тюремным священникам, а затем рассказывать обо всем офицеру из специальной службы безопасности».
   – Каждый узник Пулокондора, если он не остался на кладбище, а вырвался на свободу, – продолжал Ты Тю, – навсегда запомнил годы, проведенные в застенках острова смерти, как самые страшные в жизни. Но мы всегда верили в успех нашей борьбы, в нашу победу.
   Ты Тю – Дьену удалось вырваться из тюрьмы Пулокондора в апреле 1964 года. Это было после свержения диктатора Нго Динь Зьема. Пытаясь проявить «акт гуманизма», сайгонский режим под давлением народных масс и международной общественности был вынужден выпустить часть узников Пулокондора. Среди них был и Дьен. Он вновь преодолел на том же старом суденышке морское пространство между архипелагом и материком. На фоне неба, нежно-розового, словно лепестки лотоса, показался Сайгон.
   – Вам удалось встретиться с женой после возвращения в город? – спросил я Ты Тю.
   – К сожалению, нет. Из порта нас доставили вновь в тюрьму Тихоа, а затем на стадион «Рено». Здесь нам было официально объявлено об освобождении.
   Подпольщики узнали о «воскрешении» Вая, установили с ним связь. Было решено, что «торговец» будет продолжать подпольную работу под прежним именем.
   Начались годы длительной и тяжелой борьбы. Друзья рассказали Дьену о том, на какую коварную хитрость пошла охранка, опубликовав сообщение о его смерти, о том, как получила «похоронную» Кан, а затем уехала из Сайгона. Потребовалось долгих восемь лет, чтобы ее отыскать.
   Когда партизаны нашли Кан в провинции Куангнам под Данангом и передали ей первое письмо от Ты Тю, женщина лишилась сознания…
   – Я верила, ни на минуту не теряла надежды, что мой муж жив, что он обязательно вернется. Передайте, что его Кан всегда вместе с ним, – говорила она.
   Но прошли еще долгие годы, пока встретились муж и жена. Ты Тю воевал в отряде специального назначения в Сайгоне. Кан сражалась на фронтах в Куангнаме. После освобождения Сайгона – они вместе.
   После рассказа Ты Тю мы долго сидели молча.
   – Работа каждого из нас и сейчас, после победы революции, продолжает оставаться нелегкой, – говорил Тан, – главные силы противника разбиты полностью и окончательно, но мы не можем ни на минуту ослабить бдительность.

Глава VIII.
Сети шпионажа. Резиденты разведок об этом не знали. Три встречи с капитаном ГБ

Записки из дневника. Май 1968 года

   Без разведки и контрразведки войны, как известно, не ведутся. Спецслужбы важны и в годы войны и мира, а также в годы между войнами, если речь идет об Индокитае XX века.
   Невысокий седеющий мужчина в зеленой военной гимнастерке со знаками различия капитана Министерства государственной безопасности Демократической Республики Вьетнам принял меня в одном из ханойских особняков. Было раннее осеннее утро. Лучи тропического солнца пробивались сквозь бамбуковую занавеску на окне, освещали карту Вьетнама, висевшую под портретом президента Хо Ши Мина.
   В течение нескольких месяцев мы не раз договаривались об этой встрече. Но занятость капитана, многочисленные поездки по Вьетнаму заставляли откладывать беседу.
   Мысленно я представлял себе его кабинет. И конечно, не раз продумывал план встречи. Но в жизни так нередко бывает, что небольшая деталь, какой-то ранее неизвестный штрих способны повернуть или даже полностью изменить запрограммированный ход встречи или разговора. На этот раз такой деталью оказалась карта, точно такая же, как висела на стене моего корреспондентского пункта «Известий» в Ханое. Только на этой в различных, хорошо знакомых для меня местах были нанесены какие-то непонятные условные обозначения, развешаны разноцветные флажки.
   Капитан перехватил мой взгляд, видимо, понял, что заинтересовало меня, и улыбнулся:
   – Вы незнакомы с подобными знаками на карте?
   В ответ я пожал плечами.
   – Мы наносим эти обозначения на карту ежедневно. Отмечаем районы и зоны, где с американских самолетов разбрасывались в последнее время листовки, радиопередатчики, различное шпионское оборудование, обозначаем возможные районы высадки шпионов-парашютистов.
   Я стал еще внимательнее присматриваться к карте.
   – Каждое обозначение на ней, – продолжал капитан, – свидетельство подрывной деятельности США против нас. Соединенные Штаты Америки постоянно усиливают разведывательную работу против демократического Вьетнама. Они стремятся всячески помешать государственному строительству на Севере Вьетнама и подорвать развитие национально-освободительной борьбы на Юге.
   Вот уже многие годы американские «советники» занимаются в Индокитае вербовкой и подготовкой шпионов для забрасывания на территорию ДРВ. Почти пятнадцать лет назад, в 1957 году, в Сайгоне была создана американцами так называемая «служба по укреплению разведывательной работы» во главе с полковником Фам Ван Ха. Он еще при французской колониальной администрации ведал одним из отделов контрразведки во Вьетнаме, а после 1954 года перешел к новому хозяину – Центральному разведывательному управлению.
   Устанавливая шпионскую сеть в Индокитае, Вашингтон позаботился также и о создании специальных школ и лагерей по подготовке шпионов для работы во Вьетнаме. Так, в срочном порядке возникли на территории США, на Гуаме, в Таиланде и Южном Вьетнаме закодированные под различными названиями секретные школы, куда доставлялись завербованные во Вьетнаме «кандидаты» в шпионы. Их обучали владению холодным и огнестрельным оружием, обращению с фото– и радиоаппаратурой, а также другим приемам шпионско-диверсионной деятельности.
   Затем обученные диверсанты поступали в распоряжение службы полковника Ха или непосредственно оказывались под началом одного из филиалов ЦРУ в Южном Вьетнаме или Таиланде.
   Я заинтересовался, каким путем перебрасывались на территорию ДРВ диверсанты.
   – Наша западная граница – это районы джунглей и гор, – заметил капитан. – Здесь не проведешь, тем более в условиях войны, контрольно-следовую полосу, не установишь пограничных дозоров. И это используется американской разведкой. Но даже одинокий человек в джунглях, и тем более целый отряд, всегда может навлечь на себя подозрение местных жителей. И в ЦРУ учли эту опасность. Поэтому американцы забрасывают к нам лазутчиков на специальных транспортных самолетах и вертолетах. В приморских районах агрессоры используют подводные лодки и катера. Нередки случаи перехода диверсантов через район демилитаризованной зоны.
   Американская разведка начала активную подрывную «работу» против ДРВ сразу же после заключения Женевских соглашений. В течение трехсот дней, когда уходили из Вьетнама французские колониальные войска, американские «советники» усиленно вербовали агентуру среди солдат-вьетнамцев, входивших тогда в состав французского экспедиционного корпуса, среди мелкой и средней буржуазии, среди тех, кто был откровенным противником молодой республики.
   В самом центре Сайгона, в Дананге, Камрани открылись тогда американские конторы, на которых появлялись безобидные вывески различных торговых фирм. Например, «Скупка продукции из слоновой кости. Мюллер и К°». Именно под этой вывеской скрывалась одна из американских разведывательных резидентур. Здесь шпионов снабжали деньгами, оружием, фальшивыми документами, затем забрасывали в Ханой, Хайфон, Винь, Намдинь. Перед диверсантами ставилась задача проникать в ряды Вьетнамской Народной армии.
   В середине 1957 года контрразведка ДРВ напала на след группы диверсантов в Хайфонском порту. А к 1959 году была обезврежена вся разведывательно-диверсионная сеть в Хайфоне, находившаяся под руководством некоего Чан Минь Тяу. В американских секретных картотеках хайфонская группа Тяу была закодирована под названием «Коп». ЦРУ было вынуждено сдать в архив досье группы «Коп».
 
* * *
 
   …Подходил август 1964 года. В Вашингтоне усиленно готовили воздушную войну против ДРВ. Центральное разведывательное управление забрасывало диверсантов в жизненно важные для демократического Вьетнама районы – в зону 17-й параллели, на железные и шоссейные дороги, в районы портов, электростанций, крупных промышленных объектов. Перед шпионской сетью ставилась задача – быть готовыми к началу войны, создать центры для наведения американской авиации на цели бомбардировок, определять мощности промышленных предприятий, состав войск, вооружение и продукцию, перевозимые по шоссейным, железным и гужевым дорогам Вьетнама. Специальные сведения собирались американцами о «тропе Хо Ши Мина», ведущей с Севера на Юг, о положении на границах с Лаосом и Камбоджей.
   На рабочем столе капитана, прекрасно владевшего французским, английским и китайским языками, я увидел стопку американских и французских журналов с аналитическими статьями о Вьетнаме.
   – Зачем это вам? – поинтересовался я, – ведь ваша «идеология» совсем иная.
   – Не в идеологии дело, – ответил капитан. – Левые реалистически мыслящие американцы дают точную оценку положению в Южном Вьетнаме и Индокитае, вскрывают причины американского вмешательства и служат для нас ценной развединформацией и аналитическим документом. Вот, например, статья «Трясина» Дэвида Халберстема. Почитайте, и многое станет ясно, повернется новой стороной, не пропагандой. Тем более что речь пойдет о журналистах…
   «…Я прибыл в Сайгон в самый разгар преследования журналистов, точнее, во время проявления особенно неприязненных чувств в отношении к иностранным корреспондентам. Франсуа Салли, корреспондент журнала «Ньюсуик» в Сайгоне, проживший семнадцать лет в Индокитае, выдворен из Вьетнама по указанию правительства, а именно – мадам Нго Динь Ню из семейства Зьема. Официальные протесты против выдворения прозвучали впустую. И хотя сначала американские власти отнеслись к этой акции как к недоразумению, очень скоро стало понятно, что никакого недоразумения не было и в помине. В соответствии с неофициальным объяснением, Салли был изгнан за то, что обидел мадам Ню в одной из статей журнала «Ньюсуик». Но это было прикрытие. На самом деле Салли был выдворен из Сайгона за то, что много знал и писал не то, что ждал от него Сайгон.
   Кампания против Салли проводилась по установившейся системе. Сначала появились критические замечания в местной, затем в правительственной прессе, и наконец официальное объявление «персоной нон-грата». «Журналист-колонизатор Салли больше не будет замечен на Рю Катина за поеданием нашего вьетнамского риса»…
   Выдворение коллеги – серьезное дело для всех репортеров, поскольку оно ставит под вопрос и их карьеру. Выдворение коллеги означало, что каждый иностранный журналист должен принять конечные, индивидуальные решения относительно того, как много он может написать без угрозы быть высланным и что он должен написать, чтобы исполнить свой долг перед читателями. Вскоре вслед за Салли последовал отказ в визе Джиму Робинсону из Эн-Би-Си (Северный Вьетнам приглашал к себе журналистов выборочно, но никого не высылал).
   Выдворение журналистов из Вьетнама началось с Роберта Трамбула, бывшего корреспондента «Нью-Йорк таймс» в Индокитае. Буквально через несколько недель после начала колониальной войны, в 1946 году, он написал из Сайгона чрезвычайно пессимистическую и на удивление пророческую статью, которая вызвала ярость французских властей. В Париже тогда посчитали, что Трамбул собирался саботировать действия Елисейского дворца. Шестнадцать лет спустя тот же Трамбул, будучи к тому времени уже дуайеном корпуса всей прессы в Юго-Восточной Азии, имел возможность наблюдать, как уже другие его коллеги предсказывали поражения, а не официальные «победы».
   Тогда, в 1946-м, его статья начиналась так:
   Сайгон, 27 января. «Трудно понять, каким образом Франция может одержать победу в Индокитае за более или менее реальный отрезок времени, даже при отправке обещанных подкреплений и при полном превосходстве в вооружении.
   Франции противостоит умный противник. Этот противник применяет тактику действий неуловимых партизанских отрядов на обширнейшей территории и, когда его загоняют в угол, дерется до последнего человека. Скорее всего, в Индокитае всегда будет больше вооруженных и враждебно настроенных местных жителей, чем сторонников французов. (Полная параллель с тем, с чем столкнулись американцы в 60-х годах.)
   Вьетнамцы, доведенные до предела, припертые к стене, – пожалуй, самые яростные бойцы в мире. Они напоминают японцев, сражавшихся на островах в Тихом океане до последнего, нанося максимальный урон противнику до тех пор, пока их самих не уничтожали.
   Защищая свои идеалы, в какой бы форме они ни выражались, вьетнамцы бьются, как дикие звери. Мы знаем, что судьба француза, попавшего в их руки, тоже незавидна…
   Вьетнамцы – умные, расчетливые партизаны с древними традициями ведения войны. Они перекапывают важнейшие магистрали, оставляя огромные, вырытые вручную ямы. Землю старательно уносят с собой, заставляя тем самым французские войска разыскивать материал для засыпки канав. Когда вьетнамцы перерезают железнодорожную линию, а делают они это часто, они уносят с собой не только рельсы и шпалы, но и гравийное покрытие полотна…
   В любом открытом бою, где можно применить авиацию, танки, артиллерию, французы с их вооружением, без сомнения, оказывались бы победителями. Но вьетнамцы так с ними не воюют. Видя превосходящие силы, они отступают, оставляя после себя пепелища и руины. Ночью они возвращаются небольшими группами снова, а французам на пепелищах некомфортно, неуютно. Просто они там не живут.
   Французы занимали важные позиции в Тонкине – в Ханое, Хайфоне и Хайзыонге. С трудом удерживали они контроль над дорогой № 5 из Хайфона, по которой в Ханой поступало продовольствие. Вне городов вся территория находилась в руках вьетнамцев. Значит, кому шли поставки продовольствия и товаров? И в настоящее время не видно никакой перспективы изменения ситуации».
   Относительный раскол между американской прессой и американскими официальными лицами во Вьетнаме тянулся на протяжении всех лет войны в Индокитае. Если симпатии прессы были на стороне Вьетконга, то высокие официальные лица – посол Фредерик Нолтинг, генерал Пол Доналд Харкинс и глава отделения ЦРУ Джон X. Ричардсон, понятно, поддерживали сайгонское правительство и чаще всего оказывались в незавидном положении. Политики, как всегда, думали, что война уже выиграна, и стремились контролировать и критиковать прессу. «Выполнению американских обязательств, – говорилось в Белой книге, подготовленной в январе 1963 года для начальника штаба армии генерала Эрла Вилера, – сильно мешало безответственное, близорукое освещение прессой событий, публикации, обусловленные погоней за сенсациями».
   Поляризация становилась все более явной по мере того, как США брали все новые обязательства по военной и финансовой помощи Сайгону, а их действия служили интересам диктатора Нго Динь Зьема. «Хвост крутил кошкой».
   Обязательства США в отношении режима Нго Динь Зьема резко изменились в конце 1961 года, после того как президент Кеннеди послал во Вьетнам генерала Максвелла Тэйлора со специальной миссией – выяснить, что еще можно сделать с тем, чтобы воспрепятствовать переходу страны в руки Вьетконга. Соединенные Штаты перешли со сравнительно спокойных и нейтральных позиций «актеров за сценой» (в Южном Вьетнаме было около шестисот советников) к активным действиям. США полностью переключились на Вьетнам, поставили на карту свой престиж в Юго-Восточной Азии и мире, особенно после того, как решили передать власть в стране в руки семьи Нго. Такая позиция администрации превратила военные действия в стране в «войну Кеннеди», поражение в которой могло серьезно повлиять на ход следующих выборов. В октябре 1961 года Вашингтон решил увеличить число американских военных советников и действующих войск до 16 тысяч, а размеры экономической помощи – до полутора миллионов долларов в сутки. Во всех действиях США были привязаны к семье Нго; политика США не могла быть более изощренной, более агрессивной, более гибкой во Вьетнаме, чем действия этой семьи». (Посмотрите, какой «левый» анализ, обратил мое внимание капитан контрразведки ДРВ.) Далее следовало:
   Вступление США в необъявленную войну в 1961 году превратило Вьетнам в зону жизненных интересов Вашингтона. Однако на протяжении многих лет, пока не сложилась кризисная ситуация, мало кто замечал и говорил о Вьетнаме. Он казался очень далекой, второстепенной страной. После Второй мировой войны, когда началась война в Индокитае, внимание США не было сфокусировано на Вьетнаме. Америка была занята прежде всего восстановлением экономики Западной Европы и укреплением Японии. Вопрос изменений, происходивших в обширных колониальных империях союзников, стоял далеко не на первом месте. Президент Рузвельт интересовался Индокитаем. Он считал, что отказ Францией от обязательств по контролю над своими колониями после войны привел бы к тяжелым последствиям. Но Рузвельт умер в 1945 году, а Трумэн гораздо меньше интересовался Юго-Восточной Азией. В этом «вакууме» Франция вернулась к своей прежней политике в Индокитае.
   Вьетнамцы отнюдь не флегматичный народ. На протяжении всей истории они восставали против своих угнетателей. (Страна ста сражений и ста побед.) Умные, искушенные люди, прирожденные воины, они никогда не мирились с правлением иноземцев. На протяжении тридцатых годов стремление к независимости усиливалось; в ходе Второй мировой войны антиколониальные центробежные силы окрепли. С приближением победы союзников вьетнамцы стали надеяться на какую-то степень независимости – возможно, сперва как часть Французского союза. Французы развеяли эти надежды, но стремление к независимости они уничтожить не могли; вопрос стоял только о том, кто сможет лучше использовать националистические чувства.
   Запад не смог этого сделать. Сумел Хо Ши Мин. Старый большевик, талантливый руководитель Вьетнамской коммунистической партии, сознательно на определенном этапе названный Партией трудящихся, Хо (крестьяне называли его «Бак Хо» – «дядюшкой Хо») – тонкая, худая фигурка с клочком бороды и лицом обычного велорикши – отлично выполнил свою миссию. Он отказался от узкой Коммунистической партии Вьетнама для того, чтобы создать более широкую базу национал-коммунистического движения в регионе. Коммунистические цели и коммунистические лидеры отошли на второй план; упор же делался как бы на Народный фронт. Борьба шла национальная и в то же время патриотическая, что способствовало сохранению твердого ядра аппарата Компартии Индокитая, который не становился политической «самоцелью». В борьбу включились многие националисты, не бывшие коммунистами. Лица же, выступавшие против коммунистов, были ликвидированы. Одни – Вьетминём, другие – французами. Медленно, но верно антикоммунистический национализм во Вьетнаме был подавлен и уничтожен. К концу войны с французами он уже не представлял собой серьезную силу.
   Вначале французы рассматривали Вьетминь не более как бандитов-крестьян. Они долго недооценивали их силу, образованность, убежденность, последовательность, способность к умелому руководству. В 1946 году Хо был в Париже и сделал последнюю отчаянную попытку добиться каких-либо политических уступок, но французы были непреклонны. Они далеко не так быстро, как англичане, почувствовали грядущие изменения в колониальном мире. Что же касается Соединенных Штатов, то они лишь в конце 50-х годов, с большим запозданием открыли для себя существование антиколониализма, политики постколониализма и неоколониализма.
   В 1946 году французы начали войну в Индокитае. На одной стороне были азиаты, на другой – белые. И, хотя многие вьетнамцы действительно сражались и умирали на стороне французов, реального стимула к этому у них не было. Жестокая ирония времени. Она смотрит в сегодняшнем Вьетнаме с многочисленных надгробий на вьетнамских кладбищах: «Нгуен Ван Дан – погиб за Францию». (Надгробия не уничтожают. Чтобы в будущем все знали, кто кем был в прошлом.)
   Французы были уверены в успешном исходе войны. У них были отборные войска, вооруженные новейшим оружием, танки и самолеты. Враг для них был чем-то несерьезным. Но Вьетминь, несмотря на недостаток снаряжения, знал, по крайней мере, какую войну он ведет. У него была крепкая дисциплина, абсолютное политическое превосходство, знание страны и людей. И прежде всего, у него была цель. Он также разработал тактику ведения партизанской войны. И за всем стоял Хо Ши Мин. Постепенно, начиная с маленьких операций, вьетнамцы стали устраивать засады на крупные французские отряды, захватывали французское оружие и вооружали им свои отборные части. Эти части с помощью французского оружия захватывали еще больше оружия – цепная реакция. Французы контролировали центральные магистрали и города; Вьетминь контролировал население. Французы передвигались в дневное время и были одеты в военную форму, Вьетминь передвигался по ночам, его люди читали населению лекции, распределяли медикаменты, обещали земельную реформу, снижали арендную плату, обучали молодежь грамоте, обещали лучшую жизнь в будущем… На чьей стороне была притягательная сила?
   В подразделениях Вьетминя поддерживалась жесткая дисциплина, как и сейчас в частях Вьетконга, особенно в их отношении к населению. За такие преступления, как изнасилование деревенских женщин, установлены жесточайшие наказания, равным образом, как и за менее серьезные поступки, – например, кражу крестьянского скота и птицы – солдаты часто работали на полях бок о бок с крестьянами. В то время как у французов была ограниченная сеть осведомителей, каждый крестьянин был агентом Вьетминя. И понятно, что для колонизаторов каждый вьетнамец был потенциальным шпионом, бойцом Фронта.
   Французы удерживали стратегические пункты; если гарнизон состоял из пятидесяти солдат, Вьетминь не мог успешно атаковать отрядом из пятидесяти человек. Но зная точно, где будут французы, они атаковали отрядом в 200 или 250 человек и захватывали еще пятьдесят единиц оружия. «Противник силен? Избегаем его, – писал Во Нгуен Зиап. – Он слаб? Атакуем». Тот же «механизм» действовал при американцах, а те никак не могли приспособиться, что-либо противопоставить и противостоять такой стратегии.
   Восставшие-«инсургенты» неуклонно набирали силы. Они использовали классическую тактику партизанской войны, постоянно давали противнику ложные сведения о численности своих сил во всех районах. Наукой дезинформации они владели в совершенстве. В конечном счете французы стали все больше и больше полагаться на удары с воздуха и напалм. Это наносило Вьетминю большой урон, но не заставило его свернуть с пути. Война стала великим делом всей нации, борьбой за изгнание колонизаторов из Вьетнама. Для молодого вьетнамца было только два выбора: либо он присоединялся к французам, получал за это деньги и сражался за то, чтобы они остались во Вьетнаме; либо он вступал в Народную армию, борющуюся за изгнание французов. Для поколения воодушевленных молодых вьетнамцев выбор был ясен.