Имерманис Анатоль. Смерть под зонтом

   – Вы говорите, это было в прошлом году, – удивился я. – Что же вы мне в прошлый раз не рассказали об этом?
   – Дело в том, что, когда я, спустя неделю, приехал за ответом, профессор находился в экспедиции. Насколько я понял, он намеревался перерыть библиотеки всех находящихся на Синайском полуострове монастырей в поисках праевангелии… А сегодня я открываю последний номер «Месячного обзора», почтальон принес мне журнал еще вчера, но до сих пор не было времени заглянуть в него… Открываю и почти теряю сознание! – прерывисто дыша, Хуго Александер упал в кресло.
   Приведшую его в такое возбуждение статью профессора Петерсена я прочел чуть позже.
   Профессор выражал убеждение, что апокрифические письма следует датировать IV веком. Их истинным автором, но мнению профессора, был, очевидно, живший в Египте приверженец епископа Ариана. Арианцы в те времена ревностно оспаривали господствующую религиозную ориентацию римских епископов.
   В пользу своего заключения профессор приводил в основном два аргумента. Во-первых, лжеписьма Христа содержали некоторые постулаты, придававшие учению арианцев якобы ортодоксальный характер.
   Второй аргумент – даже легкомысленному, небрежному фальсификатору XVIII столетия не пришло бы в голову использовать для фальшивки папирус. Тогда уже было хорошо известно, что в легендарные времена Иисуса Христа в Иудее пользовались пергаментом. В противоположность Египту, где куда большая потребность в писчем материале удовлетворялась за счет дешевого сырья – волокон нильского тростника. По этой причине в Египте папирус использовали вплоть до VII века.
   – Прочитав статью, я немедленно позвонил профессору Петерсену, – рассказал дальше Хуго Александер. – И знаете, что мне сказал профессор? Точную сумму можно будет определить лишь после тщательного дополнительного анализа. Но он знает коллекционера, который уже сейчас, не дождавшись окончательных результатов, готов выложить на стол 100 тысяч!
   – Поздравляю! – любезно сказал я, пытаясь скрыть зевоту. Я взглянул на часы и с некоторым удивлением сообразил, что еще не так уж поздно. Все-таки на меня навалилась такая усталость, что, не будь гостя, я тут же рухнул бы в постель.
   – Сто тысяч? – Оливер Дэрти прищелкнул языком, как будто вкушая специфические кулинарные достоинства этой суммы.
   – Ну, может быть, не все сто тысяч, но пятьдесят тысяч наверняка, – Хуго Александер немного смутился.
   – Разве это деньги? – Дэрти сказал это таким тоном, будто сплюнул на пол. – Вот я, благодаря Альберту Герштейну, действительно заработаю такую кучу, что смогу при желании купить всю вашу Александрию со всеми потрохами!
   – Благодаря Альберту Герштейну? – Хуго Александер казался весьма удивленным. – Мне ведь рассказывали, будто он… Кстати, кому-нибудь из вас известно, какая связь между ограблением банка и пропавшим автобусом?
   – Что за автобус? – не понял Дэрти.
   – Автобус, которым пользовалась ваша съемочная группа, господин Дэрти! Тот самый, на котором статисты и исполнители мелких ролей возвращались из банка на консервный завод после съемок.
   – Вы хотели сказать – после грабежа, – поправил я. – По дороге кончилось горючее, автобус бросили, если не ошибаюсь, неподалеку отсюда.
   – Знаю, я сам видел автобус, – сказал Хуго Александер. – Это было вчера. Сегодня его уже там нет.
   – Почему же вам кажется, что это обстоятельство как-то связано с ограблением? – настойчиво спросил Дэрти.
   – Это ведь ясно, – Хуго Александер отвечал как будто невпопад: – Вы же знаете, что Александр Луис работает в «Александрийском герольде» уголовным репортером.
   – Ну, и что из того?
   – Персонал гостиницы рассказывал мне, что сегодня, пока меня не было, он тут околачивался. Расспрашивал про автобус владельца бензоколонки и моих сотрудников.
   – Ко мне, между прочим, тоже заходил, – угрюмо проворчал Дэрти.
   – К вам он тоже приставал с расспросами про автобус? – осведомился Хуго Александер.
   – Ничего подобного! Он все лез в душу относительно самого ограбления! – зло прошипел Дэрти. – Хоть снаружи и отшлифован как фальшивый бриллиант, а глуп, как маринованная селедка! Надеялся выудить нечто такое, что потом могло бы пригодиться в качестве петли. Просто комедия! Этот тип, должно быть, думает, что я устрица: достаточно сунуть между створками ножик, и – готово, кидай только в рот!
   – И что же ты ему сказал? – спросил я, стараясь не выдать любопытства.
   – Ничего! Да и что я мог сказать? Слава богу, я ничего не знаю. Но даже если бы знал, неужели я бы ему доверил свои секреты? Он ведь не священник, а я не грешник, бегущий рысью исповедоваться.
   – Какое счастье! – Хуго Александер внезапно хлопнул себя по лбу, чуть не сбив очки с носа.
   – О чем это вы? – бросил на него подозрительный взгляд Дэрти.
   – Счастье, что я не доверил эти письма банку. Если бы они хранились у Ионатана Крюдешанка, я, прочитав заключение профессора Петерсена, наверняка лишился бы с горя рассудка. Сейчас я, слава богу, смогу, наконец, погасить свой долг. Отдам Крюдешанку заем со всеми процентами, и пусть он меня…
   – Гангстеры не тронули частных депозитов, – заметил Дэрти.
   – Это не имеет особого значения, – Хуго Александер пожал плечами. – Все равно у меня не было бы ни одной спокойной минуты. Узнай Ионатан Крюдешанк, что в одном из частных сейфов хранятся эти письма, он бы не остановился ни перед чем, лишь бы завладеть ими.
   – Ионатан Крюдешанк? – переспросил я.
   – Именно он. В его глазах эти письма являются самой что ни на есть священной реликвией, на которой, в сущности, и основывается все учение о третьем пришествии Иисуса Христа.
   – Мне кажется, что вы слишком плохого мнения о нем, – возразил я. – Едва ли Ионатан Крюдешанк способен совершить кражу.
   – Вы, должно быть, считаете его святым? – Хуго Александер язвительно рассмеялся. – Я уже сейчас готов плясать от радости, представляя себе, как вытянется его физиономия, когда он прочтет статью профессора Петерсена. Очень надеюсь, что после этого Ионатан угодит в больницу.
   – Он уже и так весьма недалек от больничной палаты, – сказал я. – Не думаю, что ему в ближайшее время захочется читать журналы.
   – Жаль, очень жаль, – казалось, Хуго Александер весьма опечален, хотя отнюдь не из-за плохого состояния здоровья Ионатана Крюдешанка. – Но рано или поздно он все-таки ознакомится с заключением профессора Петерсена, и тогда от него останется лишь горсточка пыли.
   – Если он такой фанатик, сомневаюсь, сумеет ли какой-то профессор поколебать его убеждения, – сказал я, пытаясь умерить оптимизм Хуго Александера.
   Он действительно сник.
   – Может быть, вы действительно правы, – признался он. – Не даром про таких сказано «Блаженны верующие…» Например, Пророк! Тот, по-моему, вообще не имеет привычки что-либо читать. Попробуй такому типу втолковать, что письма, хотя и являются исторической ценностью, все же подложны…
   – Пророк тоже интересовался этими письмами? – спросил я.
   – Еще как! Сегодня с утра снова пришел взглянуть на папирус. Даже похвастался, что почерк Иисуса Христа весьма напоминает его собственный. Пророк глядел на письма с таким вожделением, что я поспешил спрятать их в шкаф.
   – От него вы так легко не избавитесь, – проворчал Дэрти. – Вам никто не говорил про его вторичный визит?
   – Сегодня?
   – Ну да. Примерно час тому назад. Я видел, как он довольно долго бродил под вашими окнами… – Взглянув на часы, Дэрти поправился. – Нет, пожалуй, прошло с тех пор уже часа два…
   – Бродил под моими окнами?
   – Вероятно, дожидался вашего приезда… Мне он тоже нанес визит… Честно говоря, – Дэрти задумался, – сейчас я вовсе не уверен, в ком он больше заинтересован: в вас или во мне.
   Я опять зевнул, на сей раз так громко, что даже Хуго Александер не преминул это заметить.
   – Ради бога, извините, – он проворно встал. – Так хотелось поделиться с кем-то своей радостью. Все! Все! Я уже ухожу. Спокойной ночи, господа!
   Хуго Александер убежал, в спешке забыв на моей кровати свой журнал.
   Несмотря на усталость, я все-таки решил сначала освежиться под душем. Обычно это обеспечивает мне крепкий сон. Прошлую ночь я провел довольно тревожно. У меня были основания опасаться, что еще одна такая ночь, и я буду чувствовать себя совсем разбитым.
   Когда я вернулся из ванной, Дэрти уже сидел в пижаме на кровати.
   – Так хочется спать, что просто мочи нет, – признался он, прикрывая ладонью зевающий рот. – Я пытался пробежать глазами эту профессорскую премудрость и в результате сэкономил снотворное.
   – Берите! – он протянул мне свернутый в трубочку журнал.
   Я наклонился, чтобы взять журнал. Внезапно я почувствовал, что от пальцев Оливера Дэрти исходит какой-то смутно знакомый мне аромат. Ну, конечно же! Это были любимые духи Теи Кильсеймур – «Пармская фиалка».
   Я остановился, как вкопанный.
   – Ты сейчас выглядишь как человек, которому на голову свалился книжный шкаф с полным собранием сочинений всех классиков от Гомера до Генри Миллера, – съязвил Дэрти. – Что с тобой?
   – Со мной? Абсолютно ничего! Зато что-то произошло с тобой! – эти необдуманные слова вырвались у меня помимо воли.
   – Ты выражаешься настолько непонятно, что придется прибегнуть к помощи словаря, – Дэрти продолжал ухмыляться.
   – В этой комнате только что побывала Tea Кильсеймур! – заявил я.
   – Tea? – Дэрти казался удивленным.
   – Если хочешь, называй ее подлинным именем! – я продолжал атаку. – Я утверждаю, что в этой комнате только что побывала Анжелика Големба!
   – Эта… – Дэрти передернулся. – Ты что, ополоумел? Чтобы я после того, как она с Альбертом… – он внезапно оборвал себя, смерив меня испытующим взглядом.
   Голос Дэрти звучал настолько убежденно, что я чуть не поверил ему.
   – Ну, в таком случае, тут побывала какая-нибудь другая женщина, – пробормотал я.
   – За какое время?
   – Пока я принимал душ.
   – Женщина? – Дэрти зло рассмеялся. – За кого ты меня принимаешь? После всей этой каши чтобы я еще путался с какими-то женщинами?! Я не кретин.
   – Значит, ты утверждаешь, что никакой женщины не было? В таком случае убедись сам, чем пахнут твои руки!
   Дэрти так и сделал. Оказалось, что он удивлен не меньше меня.
   – Ну, что? – спросил я с вызовом.
   – Ты прав! – согласился он, затем добавил. – Это «Митсуко».
   – Митсуко? Значит, так зовут твою гостью?
   – Идиот! Это японская фирма, изготовляющая духи. Самым распространенным и популярным в нашей стране является «Пармская фиалка».
   – Духи Теи Кильсеймур!
   Я сейчас был почти уверен, что мои подозрения насчет визита Теи к Оливеру Дэрти не беспочвенны. Молчание Дэрти я расценивал в качестве подтверждения своей догадки.
   Внезапно он разразился хохотом, сотрясшим стены комнаты.
   – Я всегда считал тебя не слишком далеким человеком, но не подозревал, что ты патентованный идиот. Это такой юмор, что даже ангелы надорвали бы себе животики… Ты действительно поверил, будто меня тайком посетила Tea? Наверняка для того, чтобы наконец раскрыть, где спрятана добыча? В этом смысле не могу тебе ничем помочь, но зато…
   Дэрти поперхнулся от хохота, затем продолжал:
   – Вместо того, чтобы лупить на меня свои бельма, полистай-ка лучше оставленный Хуго Александером журнал. А я за это время отправлюсь в ванную почистить зубы.
   – Хватит меня разыгрывать, – я сердито ухватил его за плечо. – Сначала объясни…
   – Погоди, пока я вернусь, – у Оливера Дэрти уже не было сил хохотать, теперь он лишь тоненько хихикал. – Готов поспорить, что к моменту моего возвращения от тебя также будет нести излюбленными духами Теи Кильсеймур.
   Пока Дэрти чистил зубы или же прикидывался, что делает это (поскольку половина из них были золотыми, лучше всего для этой цели годилась бы не паста, а средство для чистки благородных металлов – «Лампа Алладина»), я успел бегло ознакомиться со статьей профессора Петерсена.
   И продолжал листать журнал. Следующую страницу занимала реклама фирмы «Элегантность». На левом изображении демонстрировалась красотка в колготках, с обнаженной верхней половиной тела, вид которой портили слишком уж плоские груди. Справа была изображена та же красотка, на сей раз с весьма пышными грудями.
   Набранный мелким шрифтом текст пояснял, какой товар рекламируется: «Вы, должно быть, готовы поспорить, что причиной этой удивительной метаморфозы является инъекция парафина или специальная операция. В этом случае вы проиграли пари. Такой эффект доступен каждой женщине, которая приобретет наши абсолютно естественные, крепящиеся при помощи присосок, каучуковые груди „Элегантность“.
   На следующей странице я обнаружил упомянутое Оливером Дэрти имя «Митсуко». Оно красовалось под фотографией окрашенного в сиреневый цвет флакона с духами. Текст носил на себе явный дух аристократизма, поскольку ограничивался двумя словами «Пармская фиалка».
   Вошел улыбающийся Дэрти.
   – Ну как, явилась к тебе Tea Кильсеймур?
   Не дождавшись ответа, он наклонился к моей руке и обнюхал пальцы:
   – Ничего другого и не следовало ожидать от такого робкого любовника. Ты, как я замечаю, избегаешь прямого контакта. Смелее! Смелее!
   Внезапно, схватив мою руку, он вплотную прижал ее к изображению флакона.
   И – представьте себе! – моя ладонь действительно начала испускать благоухание подобно цветочной грядке.
   Довольный удачным розыгрышем, Дэрти снова разразился безудержным хохотом. Откашлявшись, он, по-прежнему хихикая и даже всхлипывая от смеха, поведал мне секреты своей бывшей профессии.
   – Я в свое время ведь рассказывал тебе, что как-то специализировался на производстве духов. Правда, используя краденые рецепты, но качество от этого не страдало. А что касается привлечения покупателей, то другим, более крупным фабрикантам, есть чему поучиться у меня. Вот один из трюков, – продолжал он, явно любуясь собой. – Ты когда-либо читал о таком приеме: во время демонстрации фильма в относящиеся к сюжету кадры незаметно вставляются рекламные тексты. Текст мелькает на экране одну восьмидесятую долю секунды, так что зрением мы его как будто не улавливаем. В действительности, мы все-таки воспринимаем текст, но лишь неясно, то есть наше сознание не регистрирует его. Зато реклама незаметно для нас вкрадывается в подсознание. На следующий день мы, сами не понимая почему, бежим в магазин покупать какой-то новый сорт сигарет. Хотя до этого не имели ни малейшего понятия, что такие сигареты вообще существуют.
   – Благодарю за исчерпывающую лекцию, – язвительно заметил я. – Но меня интересует конкретный запах.
   – Сейчас объясню. Недаром я досконально изучил цирковые фокусы парфюмеров. Ну, так вот, одним из самых дорогих, зато эффективных приемов пользуется японская фирма «Митсуко». Мне рассказывали, что химик, первым открывший этот остроумный способ, получил изрядную сумму…
   – Способ состоит в том, что… – уже догадавшись, в чем дело, я собирался было поделиться своей догадкой, но Дэрти попросту не дал мне раскрыть рта.
   – На отпечатанный рельефно флакон наносится слой максимально спрессованной ароматизированной пыльцы. Он настолько тонок, что невооруженным глазом почти не воспринимается. Когда читатель журнала прикасается к изображению, на пальцах остается нечто вроде пудры. Специалисты по покупательской психологии утверждают, что устойчивый аромат безотказно действует на подсознание. Оно, в свою очередь, передает импульс сознанию, заставляя таким образом человека покупать соответствующее изделие парфюмерии.
   Сейчас была моя очередь смеяться. Увы, над самим собой.
   Я вспомнил, какое значение придал этому аромату, когда обнаружил его в доме заклятого врага женского пола Ионатана Крюдешанка. Объяснение оказалось совсем простым. Запах прилип к Крюдешанку, когда он перелистывал принесенный почтальоном журнал. Тот самый, в котором была помещена статья Петерсена. Тот самый, который Ионатан Крюдешанк одолжил своему соседу, так и не прочитав статьи.
   Мы оба еще смеялись, когда в дверь энергично постучали.
   – Полиция! – Дэрти выпрыгнул из постели.
   – Несомненно! – спрятав усмешку, отозвался я, решив в свою очередь разыграть его. – Спрячься! Живее!
   – Где? – глаза Дэрти блуждали по комнате в поисках какого-нибудь укрытия.
   – Все равно где! В стенном шкафу или, по мне, хоть полезай под кровать.
   – Под кровать? – Дэрти неуверенно поглядел на меня, одновременно вслушиваясь в стук, становившийся все громче.
   – Спорим, это Хуго Александер, – усмехнулся я, решив, что слишком жестоко продолжать шутку.
   – Он, должно быть, пришел за своим журналом! – обрадовался Дэрти, но тут же сердито добавил: – Вот остолоп! Не дает людям уснуть! Разве я не сказал, что в этом треклятом городе живут одни психи.
   Схватив журнал, он быстро распахнул дверь.
   Я не ошибался: на пороге действительно стоял Хуго Александер.
   Но повел он себя еще более диковинно, чем перед этим. Не говоря ни слова, он продолжал стоять в раскрытых дверях. Я уж подумал было, что Дэрти не так уж и неправ в своей характеристике жителей Александрии.
   – Берите своего профессора и оставьте нас в конце концов в покое! – накинулся Дэрти на Хуго Александера.
   Тот ничего не ответил. Лишь кадык под туго обтянутой кожей судорожно задвигался, а губы слабо шевелились, словно пытаясь выдавить какое-то слово.
   – Вы что, язык проглотили? – злился Дэрти.
   Не дождавшись ответа, он всунул свернутый журнал Хуго Александеру под мышку.
   Немощная, словно парализованная рука владельца мотеля пыталась удержать журнал, но не сумела. Журнал мягко упал на пол.
   Только после этого я наконец разобрал слово, которое наш гость пытался выговорить:
   – Письма… – и вместе с рыданиями из горла вырвался отчаянный шепот, – украдены!

19

   Второй день, проведенный в Александрии, был еще тяжелее предыдущего. Скопленная в голове дополнительная информация – клубок новых, временами противоречивых, подозрительных моментов и вытекающих из этого догадок прямо-таки требовал, чтобы его поскорее размотали. Надо было, по крайней мере, классифицировать эту информацию, исходя из степени достоверности, освобождаясь от заведомо ложных сведений.
   Но, честно говоря, я уподобился изрядно выпившему человеку, которого одна-единственная рюмка может сбить с ног. Роль этой последней рюмки и сыграли украденные у Хуго Александера Христовы письма.
   Чтобы окончательно не запутаться, я принял решение: этот факт, как менее важный, совершенно выбросить из головы, полностью сконцентрировавшись на ограблении банка.
   Но сконцентрироваться не удалось. Какие-то обрывки мыслей вяло зашевелились в мозговых извилинах, но тут же стерлись, побежденные сном. Борясь с перенагрузкой, нервная система – этот безошибочный механизм с автоматическим управлением – сама позаботилась о передышке.
   Передышка нужна мне была позарез, тем более, что вчера выспаться по-настоящему не довелось. Повинны в том упорные поиски единственно верного решения среди многих загадок, которые мы до поздней ночи перебирали вдвоем с начальником полиции Грегором Абушем.
   В мотель я вернулся поздно. И, вероятно, заснул бы крепчайшим сном, если бы не Оливер Дэрти. Он беспокойно метался по кровати, то включал ночник, то опять гасил. Временами вставал, булькал воду из графина в стакан, запивал снотворное. К утру он наконец задремал, но продолжал ворочаться с боку на бок, на что пружинная кровать реагировала соответствующими скрипами и стонами. Сквозь сон Дэрти бормотал отрывочные фразы, иногда можно было уловить имя Альберта.
   Этой ночью все было совсем иначе.
   Когда я погрузился в сон, он уже храпел вовсю. Сквозь сон я услышал щелчок поворачиваемого в замке ключа. Кажется, в этот момент я проснулся. Увидев, что постель Дэрти пуста, и решив, что он находится в туалете, я снова погрузился в сон.
   Когда я проснулся, в комнате было темно. Единственное окно выходило на двор бензозаправочной станции. Падавший оттуда отсвет фонаря, пробиваясь сквозь затуманенное дождевыми каплями стекло, неяркой полосой пересекал комнату.
   В этом неясном свете я увидел темный абрис человека. Сквозь сон мне показалось, что он сначала разделся, а затем потихоньку залез под одеяло.
   Так и не поняв, было ли это во сне или наяву, я опять задремал.
   Меня разбудил, на сей раз окончательно, резкий телефонный звонок. Некоторое время я вслушивался в трезвон, надеясь, что трубку возьмет Дэрти. Но он в этот момент так яростно захрапел, что я понял – вставать придется мне самому.
   Спросонья, я по дороге к телефону опрокинул стул. Даже этот шум никак не подействовал на Дэрти. Он лишь перевернулся на другой бок.
   Наконец мне удалось нащупать выключатель. Когда лампа зажглась, я снял трубку и сонно пробурчал: ,
   – Латорп слушает.
   – Грегор Абуш! – прозвучал на том конце взбудораженный голос начальника полиции.
   – Какого черта… – начал было я, но, услышав в трубке тяжелое придыхание, молниеносно сообразил, что произошло нечто чрезвычайно важное. – В чем дело? – спросил я, чувствуя, что возбуждение начальника полиции передается уже и мне.
   – Мы нашли труп!
   Примерно через пятнадцать минут я, осторожно маневрируя, въехал на своей машине в узкий переулок у Рыночной площади. Улочка была настолько незначительная, что помешанный на греческой мифологии двоюродный дед Хуго Александера в свою бытность мэром не счел нужным переименовать ее. Александрийцы издавна окрестили этот переулок «Капканом».
   Надо признать, это наименование полностью отвечало атмосфере нашей встрече с Грегором Абушем.
   Его служебная машина, с выключенными фарами и плотно занавешенными стеклами, сквозь которые не пробивалось ни единого луча, стояла, сливаясь с темной стеной соседнего здания. Она как бы являла собой воплощение мрачной таинственности.
   Когда за мной захлопнулась дверца, прошла добрая минута, пока я привык к полумраку. Мерцала лишь приборная доска, красноватым пятном горела сигара водителя, блекло посвечивал экран прикрепленного к спинке переднего сидения портативного телевизора.
   – Телевизор? – удивился я. – Насколько помню, еще вчера я ничего подобного в вашей служебной машине не видел. Или это другой автомобиль?
   – Тот самый старый рыдван, – засмеялся Грегор Абуш. – Я просто понял, что сегодняшняя Александрия не может больше оставаться на уровне палеозоя. С опозданием пришел к заключению, что недостатки моего провинциального дедуктивного мышления можно компенсировать современной техникой. Должно быть, я правильно предвидел, что расследование, уже и так изрядно хромающее, натолкнется на новые трудности. Честно говоря, и тут я немного ошибся…
   – В чем? – спросил я.
   – В том, что не ожидал их так скоро.
   – Вы сказали по телефону, что произошло убийство, – напомнил я. – Но так и не информировали меня, кто убит.
   – А сами вы не нашли подходящий ответ, – Грегор Абуш ответил не без упрека.
   Я раскрыл было рот, но первым заговорил он:
   – Если бы вы знали, какие героические усилия пришлось затратить, прежде чем я заполучил этот экран. Я уехал в Новый Виндзор сразу же после того, как мы расстались, и до самого вечера обивал пороги разных начальников. Пришлось заполнить столько документов, столькими подписями заверить, что буду хранить этот телевизор пуще зеницы собственного ока…
   Следует признаться, сперва я так и не понял, какой цели служит раздобытый с таким трудом телевизор.
   Неподвижное изображение на экране казалось декоративной заставкой между двумя передачами. Но, более внимательно всматриваясь в освещенный невидимым фонарем мокрый булыжник перед каким-то домом, в фрагмент кирпичной стены, в украшенные резьбой по дереву массивные дубовые двери, я понял, что в кадре.
   – Дом Ральфа Герштейна! – воскликнул я.
   – Угадали! Прямо напротив дверей стоит автофургон с хорошо замаскированной съемочной камерой. Обслуживает ее оператор, которого я, пустив в ход зубы и когти, выцарапал у своих коллег из Нового Виндзора. Со временем, если события будут продолжаться в том же духе, придется завести собственного специалиста. Но опасаюсь, что мне уже недолго сидеть в кресле начальника полиции…
   – Вы давно наблюдаете за домом? – поинтересовался я.
   – Начал слежку сразу же после того, как позвонил вам.
   – А почему не раньше?
   – Я недавно вернулся из Нового Виндзора, к тому же после сражения с заупрямившимся начальством почувствовал такую усталость, что ни о чем больше не хотелось думать. Я было решил начать слежку завтра утром, но вдруг… – Грегор Абуш мрачно замолчал.
   – Чего вы, собственно говоря, добиваетесь? – продолжал я расспрос. – Хотите фиксировать каждого, кто входит в дом?
   – Или же выходит, – дополнил Грегор Абуш. – Раньше или позже мы узнаем, кто гостил в этом доме, узнаем так или иначе, но…
   – Так или иначе?
   – Ах, да, я, должно быть, не рассказал вам о подслушивающих устройствах, которыми оснастил как дом Ральфа Герштейна, так и квартиру его племянника. К сожалению, это запрещенный прием, результаты которого не принимаются во внимание судом в качестве юридического полноценного доказательства. Во-вторых, и это самое главное, я опасаюсь, как бы не упустить кое-что.