– Я тоже думаю, что этот банк подходит больше всего, – заметил Лип Тулиан. – Я в нем раньше работал, и мне хорошо известно расположение помещений и все тамошние порядки.
– Ну так чудесно! – сказал Атаман. – Тебе тоже надо будет участвовать в этом деле.
Робис молчал, о чем-то напряженно думая.
– Тут даже нечего раздумывать, Робис! – горячился Атаман. – Он должен пойти с нами!… Стрелять умеешь, Лип Тулиан? Деньги считать умеешь? Не человек, а находка!
– А кем ты там служил? – спросил Робис.
– Экспедитором, – ответил Лип Тулиан. – Жалованье было приличное, но совсем не оставалось времени для работы в нашей организации.
– А знаешь, как там устроены денежные хранилища?
Лип Тулиан пожал плечами:
– Вот чего не знаю, того не скажу. В этом году денежное хранилище перестроили.
Они поговорили еще немного и условились встретиться позднее. Робис ушел по своим делам, а Атаман уговорил своего нового приятеля пойти вместе с ним.
4
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
1
2
3
– Ну так чудесно! – сказал Атаман. – Тебе тоже надо будет участвовать в этом деле.
Робис молчал, о чем-то напряженно думая.
– Тут даже нечего раздумывать, Робис! – горячился Атаман. – Он должен пойти с нами!… Стрелять умеешь, Лип Тулиан? Деньги считать умеешь? Не человек, а находка!
– А кем ты там служил? – спросил Робис.
– Экспедитором, – ответил Лип Тулиан. – Жалованье было приличное, но совсем не оставалось времени для работы в нашей организации.
– А знаешь, как там устроены денежные хранилища?
Лип Тулиан пожал плечами:
– Вот чего не знаю, того не скажу. В этом году денежное хранилище перестроили.
Они поговорили еще немного и условились встретиться позднее. Робис ушел по своим делам, а Атаман уговорил своего нового приятеля пойти вместе с ним.
4
После нескольких часов, проведенных Шампионом в тайной полиции, Известковая улица показалась ему почти такой же оживленной и шумной, как Елисейские поля в Париже. Из открытых окон кафе Отто Шварца доносилась сентиментальная музыка. Здесь играли вальс «На сопках Маньчжурии», но никто из посетителей не думал о тех, кто пал на маньчжурских полях сражений. Не вспоминали о них и нарядно одетые люди, которые заполняли всю улицу и лишь изредка расступались, чтобы дать дорогу роскошной карете. В магазинах торговля шла плохо; не жаловались на отсутствие покупателей только одни ювелиры – убегая из города, удобнее всего было захватить с собой драгоценности. Хозяева других магазинов со скучающим видом стояли в дверях, ревниво поглядывая на своих конкурентов.
Шампион, однако, не обращал внимания на все эти детали, которые весьма пригодились бы ему для будущих очерков. Он торопился в гостиницу к своему желтому чемодану, на потайном дне которого хранились привезенные из Бельгии револьверы. Несмотря на то что страшное зрелище, представшее перед ним в «музее» (Шампиону уже было известно это название тайной полиции), заслонило собой все виденное и пережитое им до сих пор, мысль об оружии не давала ему покоя. И он не успокоился даже тогда, когда Регус, разобравшись в недоразумении, принес ему свои личные извинения.
В мрачном вестибюле гостиницы «Лондон-сити» пахло увядшими цветами. Запах роз исходил от натертого душистым воском линолеума, пропыленные красные ковры дышали стариной и ветхостью. Спросив у портье, не искал ли его кто-нибудь, Шампион взял ключ и поднялся на третий этаж в свою комнату. Желтый чемодан, причинивший ему столько треволнений, стоял нетронутым на прежнем месте. И Шампион с облегчением опустился на него. Ну и денек выдался сегодня!
Подобно живым теням, трепетавшим на экранах парижских биоскопов, видения дня чередой скользили перед его глазами – от мирной, пожалуй даже провинциальной, картины, представшей его взору по выходе из вокзала, до страшного зрелища жестокого произвола, с которым он столкнулся в полиции. Теперь, когда отправлена одна из самых ярких и гневных корреспонденции, когда-либо написанных Шампионом, он мог себе позволить побыть немного самим собой, не контролируя и не редактируя своих мыслей и чувств. Он был совершенно потрясен тем, что пережил за сегодняшний день. Готовясь к поездке в Россию, он проштудировал всю доступную ему переводную литературу, познакомился с работами всех выдающихся русских революционеров, не пропустил ни одной газетной статьи, даже приучился курить сигареты с небольшими картонными мундштуками. Казалось, ничто не могло застать его врасплох или поразить. Однако первый же день в России показал, сколь далеки его представления от действительности. Лично он отделался легко: как в Дантовой «Божественной комедии», он сошел в ад и выбрался оттуда целым и невредимым. Но разве можно забыть о тех, кто томится в застенках?! Тех, чью кровь впитала земля около «Униона» и в Верманском парке?!
Незаметно стемнело. Чем гуще становились тени в гостиничном номере, тем ярче сверкала за окном Известковая улица в убранстве сияющих витрин. Шампиону вспомнилась столица Колумбии Богота во время восстания: жизнь замерла, магазины на запоре, по улицам патрулируют вооруженные до зубов люди. А через несколько дней, когда переворот совершился и на шею народа уселся новый диктатор, все снова вошло в обычную колею. Здесь же, где концертную музыку прерывают внезапные выстрелы и разрывы бомб, где тихая улица в одно мгновение превращается в поле боя, – революция вошла в повседневный быт.
Самое сильное впечатление на Шампиона произвели сегодня люди. Ему вспомнилось высказывание Льва Толстого о том, что как только человек преодолевает мелочную заботливость о самом себе, его силы неизмеримо возрастают. Из силы народа боевики черпают свою почти сверхъестественную храбрость и выдержку. Достаточно вспомнить Грома, который проявил такую железную выдержку, Русениека, Дависа Пурмалиса, наконец, его сестру Дину. Как видно, эти люди не любят громких революционных фраз, подобных тем, которыми швыряются французские радикалы. Они молча и упорно делают свое дело, не требуя для себя ни славы, ни особых благ.
Наблюдая за их действиями, он получит материал не только для захватывающих корреспонденции, но и для целой книги. В мыслях уже рисовалось заглавие: «Я видел революцию». Да, к сожалению, он лишь ее очевидец, но не участник. А впрочем, есть ли большой смысл менять острое перо на пистолет, с которым он даже толком не умеет обращаться? Пропагандисты тоже необходимы. Кроме того, он надеялся быть полезным своим друзьям еще иным образом. Как журналист, он сможет иногда располагать важными сведениями. А кому из властей придет в голову, что революционеров информирует он, Жорж Шампион, которого эти близорукие жандармы считают чудаковатым охотником за сенсацией?…
В дверь постучали.
– Боже мой, господин Русениек! А я уже боялся, что вас, как и меня, арестовали.
Атаман пристально взглянул на Липа Тулиана и нахмурился. Пригласив его помочь перенести маузеры, он совсем забыл о том, что Шампион всегда называет его настоящим именем. Ну ничего, Лип Тулиан – свой человек.
Шампион все еще держал за плечи Атамана:
– Что бы я стал делать без своего верного источника информации?! Последние часы я страшно беспокоился за вас… Простите, кто с вами?
– Это Лип Тулиан. Свой человек!…
– Весьма рад, господин Тулиан!
Лип Тулиан пожал ему руку.
– Я не понимаю французского, – сказал он по-немецки.
– Извольте, извольте, я свободно говорю по-немецки! – улыбнулся Шампион. – Скоро заговорю и по-русски. Ругаться я уже научился у самого Регуса… Да, вы же, господа, не знаете самой последней новости. Я попал в тайную полицию! Представьте себе – меня допрашивали! Да еще как! Регус обещал расплющить мой нос в пятачок. Но он не подозревает, что в Париже мой нос стоит миллион… Кстати, я принес вам весть от господина Грома.
– Давайте сюда!
Атаман взволнованно прочитал письмо Грома. «Есть все же на свете настоящие люди! – подумал он. – Эх, как бы надо тебя освободить! За одно только ты можешь быть спокоен – с твоими мучителями мы рассчитаемся!»
Рассовав револьверы по карманам, Атаман и Лип Тулиан собрались уходить.
Атаман взял журналиста за руку:
– До свидания, Шампион! Большое спасибо вам!
Шампион смущенно улыбнулся:
– Полно вам, господин Русениек. Такой пустяк, эти маузеры!… Не стоит благодарности. Я с радостью сделал бы для вас гораздо больше. Если у вас будет какое-либо поручение, пожалуйста, всегда к вашим услугам!
– Верю, Шампион! Возможно, в другой раз. Пока что единственное, чем вы можете быть нам полезны, – сообщайте миру истинную картину событий… Пошли! – кивнул он Липу Тулиану.
Но Шампион вдруг преградил им дорогу:
– Постойте, постойте! Так просто вам не отделаться! А как насчет обещанной информации? – Он снова превратился в журналиста. – Моя газета выходит шесть раз в неделю, и наш главный редактор – сущий крокодил! Если каждый день я не буду скармливать ему определенную порцию строчек, он проглотит меня самого!
– Бомб вам пообещать не могу, – улыбнулся Атаман. – Но в ближайшее время произойдет событие, за которое редакция, полагаю, заплатит вам двойной гонорар.
Оставшись один, Шампион, довольный собой и всем миром, принялся шагать по комнате из угла в угол. Наконец он подошел к окну. И первое, что ему бросилось в глаза, – это широкая спина начальника тайной полиции Регуса. Отворив парадную дверь дома напротив, Регус вошел. И через минуту в одном из окон третьего этажа вспыхнул свет, впрочем тут же исчезнувший за опущенными шторами. Шампион задумался. Инстинктом журналиста он понимал, что за этими шторами прячется какая-то тайна…
Шампион, однако, не обращал внимания на все эти детали, которые весьма пригодились бы ему для будущих очерков. Он торопился в гостиницу к своему желтому чемодану, на потайном дне которого хранились привезенные из Бельгии револьверы. Несмотря на то что страшное зрелище, представшее перед ним в «музее» (Шампиону уже было известно это название тайной полиции), заслонило собой все виденное и пережитое им до сих пор, мысль об оружии не давала ему покоя. И он не успокоился даже тогда, когда Регус, разобравшись в недоразумении, принес ему свои личные извинения.
В мрачном вестибюле гостиницы «Лондон-сити» пахло увядшими цветами. Запах роз исходил от натертого душистым воском линолеума, пропыленные красные ковры дышали стариной и ветхостью. Спросив у портье, не искал ли его кто-нибудь, Шампион взял ключ и поднялся на третий этаж в свою комнату. Желтый чемодан, причинивший ему столько треволнений, стоял нетронутым на прежнем месте. И Шампион с облегчением опустился на него. Ну и денек выдался сегодня!
Подобно живым теням, трепетавшим на экранах парижских биоскопов, видения дня чередой скользили перед его глазами – от мирной, пожалуй даже провинциальной, картины, представшей его взору по выходе из вокзала, до страшного зрелища жестокого произвола, с которым он столкнулся в полиции. Теперь, когда отправлена одна из самых ярких и гневных корреспонденции, когда-либо написанных Шампионом, он мог себе позволить побыть немного самим собой, не контролируя и не редактируя своих мыслей и чувств. Он был совершенно потрясен тем, что пережил за сегодняшний день. Готовясь к поездке в Россию, он проштудировал всю доступную ему переводную литературу, познакомился с работами всех выдающихся русских революционеров, не пропустил ни одной газетной статьи, даже приучился курить сигареты с небольшими картонными мундштуками. Казалось, ничто не могло застать его врасплох или поразить. Однако первый же день в России показал, сколь далеки его представления от действительности. Лично он отделался легко: как в Дантовой «Божественной комедии», он сошел в ад и выбрался оттуда целым и невредимым. Но разве можно забыть о тех, кто томится в застенках?! Тех, чью кровь впитала земля около «Униона» и в Верманском парке?!
Незаметно стемнело. Чем гуще становились тени в гостиничном номере, тем ярче сверкала за окном Известковая улица в убранстве сияющих витрин. Шампиону вспомнилась столица Колумбии Богота во время восстания: жизнь замерла, магазины на запоре, по улицам патрулируют вооруженные до зубов люди. А через несколько дней, когда переворот совершился и на шею народа уселся новый диктатор, все снова вошло в обычную колею. Здесь же, где концертную музыку прерывают внезапные выстрелы и разрывы бомб, где тихая улица в одно мгновение превращается в поле боя, – революция вошла в повседневный быт.
Самое сильное впечатление на Шампиона произвели сегодня люди. Ему вспомнилось высказывание Льва Толстого о том, что как только человек преодолевает мелочную заботливость о самом себе, его силы неизмеримо возрастают. Из силы народа боевики черпают свою почти сверхъестественную храбрость и выдержку. Достаточно вспомнить Грома, который проявил такую железную выдержку, Русениека, Дависа Пурмалиса, наконец, его сестру Дину. Как видно, эти люди не любят громких революционных фраз, подобных тем, которыми швыряются французские радикалы. Они молча и упорно делают свое дело, не требуя для себя ни славы, ни особых благ.
Наблюдая за их действиями, он получит материал не только для захватывающих корреспонденции, но и для целой книги. В мыслях уже рисовалось заглавие: «Я видел революцию». Да, к сожалению, он лишь ее очевидец, но не участник. А впрочем, есть ли большой смысл менять острое перо на пистолет, с которым он даже толком не умеет обращаться? Пропагандисты тоже необходимы. Кроме того, он надеялся быть полезным своим друзьям еще иным образом. Как журналист, он сможет иногда располагать важными сведениями. А кому из властей придет в голову, что революционеров информирует он, Жорж Шампион, которого эти близорукие жандармы считают чудаковатым охотником за сенсацией?…
В дверь постучали.
– Боже мой, господин Русениек! А я уже боялся, что вас, как и меня, арестовали.
Атаман пристально взглянул на Липа Тулиана и нахмурился. Пригласив его помочь перенести маузеры, он совсем забыл о том, что Шампион всегда называет его настоящим именем. Ну ничего, Лип Тулиан – свой человек.
Шампион все еще держал за плечи Атамана:
– Что бы я стал делать без своего верного источника информации?! Последние часы я страшно беспокоился за вас… Простите, кто с вами?
– Это Лип Тулиан. Свой человек!…
– Весьма рад, господин Тулиан!
Лип Тулиан пожал ему руку.
– Я не понимаю французского, – сказал он по-немецки.
– Извольте, извольте, я свободно говорю по-немецки! – улыбнулся Шампион. – Скоро заговорю и по-русски. Ругаться я уже научился у самого Регуса… Да, вы же, господа, не знаете самой последней новости. Я попал в тайную полицию! Представьте себе – меня допрашивали! Да еще как! Регус обещал расплющить мой нос в пятачок. Но он не подозревает, что в Париже мой нос стоит миллион… Кстати, я принес вам весть от господина Грома.
– Давайте сюда!
Атаман взволнованно прочитал письмо Грома. «Есть все же на свете настоящие люди! – подумал он. – Эх, как бы надо тебя освободить! За одно только ты можешь быть спокоен – с твоими мучителями мы рассчитаемся!»
Рассовав револьверы по карманам, Атаман и Лип Тулиан собрались уходить.
Атаман взял журналиста за руку:
– До свидания, Шампион! Большое спасибо вам!
Шампион смущенно улыбнулся:
– Полно вам, господин Русениек. Такой пустяк, эти маузеры!… Не стоит благодарности. Я с радостью сделал бы для вас гораздо больше. Если у вас будет какое-либо поручение, пожалуйста, всегда к вашим услугам!
– Верю, Шампион! Возможно, в другой раз. Пока что единственное, чем вы можете быть нам полезны, – сообщайте миру истинную картину событий… Пошли! – кивнул он Липу Тулиану.
Но Шампион вдруг преградил им дорогу:
– Постойте, постойте! Так просто вам не отделаться! А как насчет обещанной информации? – Он снова превратился в журналиста. – Моя газета выходит шесть раз в неделю, и наш главный редактор – сущий крокодил! Если каждый день я не буду скармливать ему определенную порцию строчек, он проглотит меня самого!
– Бомб вам пообещать не могу, – улыбнулся Атаман. – Но в ближайшее время произойдет событие, за которое редакция, полагаю, заплатит вам двойной гонорар.
Оставшись один, Шампион, довольный собой и всем миром, принялся шагать по комнате из угла в угол. Наконец он подошел к окну. И первое, что ему бросилось в глаза, – это широкая спина начальника тайной полиции Регуса. Отворив парадную дверь дома напротив, Регус вошел. И через минуту в одном из окон третьего этажа вспыхнул свет, впрочем тут же исчезнувший за опущенными шторами. Шампион задумался. Инстинктом журналиста он понимал, что за этими шторами прячется какая-то тайна…
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
свидетельствующая о том, что экспроприация – дело серьезное
1
– Привет, братцы! – раздался озорной петушиный голос.
Коля Двинской со своим хохолком каштановых волос и впрямь напоминал драчливого петушка. Трудно было себе представить, что этот семнадцатилетний подросток и есть тот самый Брачка, которого Атаман по искусству стрельбы считал себе ровней.
При виде посторонней женщины Брачка смутился, не зная, как себя вести. Потом набрался храбрости – была не была! – и стал рассказывать:
– Иду сюда, гляжу – наши с солдатами дерутся. Я скорей на помощь. Да сам знаешь, как там, – на десятерых одна пушка. Пришлось в Интерим-театре прятаться. На сцене поднялась пальба, а в зале тьма. Я сразу смекнул – окружили меня. Как свет в зал дали, гляжу – со всех сторон эти типы с оружием. Переоделись, гады, в штатское, поди разбери их. Орут: «Руки вверх!» А я прыг на сцену, пушку свою выхватил. Сейчас, думаю, закачу им представление. Да тут одному удалось сбоку ухватить мой маузер за ствол. Я на него дуло сворачиваю, а он на меня, пока вся орава не подоспела на помощь. Хотел выстрелить, да аккурат в этот момент какой-то гад чуть стукнул по стволу вбок, а пуля-то и прошила мне левую руку. Ну, думаю, влип! Да повезло мне – вывернулся и на улицу выбежал. На Пушкинском бульваре народищу пропасть. Такая паника поднялась, что я и сам-то малость струхнул. Ну я незаметно под какую-то телегу – юрк! А телега, на счастье, низкая, как у пивоваров, понял? Лежу и слышу – один шпик оправдывается: «Что поделаешь? Везучий человек, под счастливой звездой родился. Мы по нему больше двухсот патронов выпустили». Заливают, как всегда. Хоть лупили и покрепче, чем в театре, но больше сотни определенно не было! – И Брачка залился смехом.
Он ожидал, что Робис тоже развеселится, но тот молчал.
– Ну, что ты скажешь на такую штуку? – не отставал от него Брачка, которому страшно хотелось, чтобы его похвалили в присутствии красивой девушки.
– Только одно, – резко ответил Робис, – чтобы это было в последний раз!
– Понял, братишки…
– А разве тебе в Федеративном комитете не сказали, что теперь у тебя будет особое задание? Ты не имел права ввязываться в эту заваруху!
– Ну что ты за бессердечный человек, Робис!… – только сейчас пришла в себя Дина, потрясенная рассказом Брачки и еще больше – его разудалым тоном.
Казалось, Брачку веселят его приключения. Но Дина, которая сама недавно приняла боевое крещение, понимала, что горький юмор помогает боевикам выдерживать трудные будни борьбы и сохранять бодрость духа в самые трагические моменты.
– А бинт у вас тут найдется? – спросила Дина.
– Чепуха – царапина! – отмахнулся Брачка. – Знаешь-ка, лучше зачини дырку от пули в моем фраке. Весь свой капитал в него вложил. Как стал на Кузнецовке работать, каждый месяц от получки отрывал!
И все же он охотно позволил Дине сделать перевязку.
– Больно? – спросила девушка, заметив, что он как-то странно таращит глаза.
– Мерси, нет… – Это слово Брачка подхватил у Атамана, которого считал достойным всяческого подражания. – Товарищ…
– Дайна.
– Брачкой меня звать. Может, доводилось слышать?
– Ну как же, как же! – улыбнулась Дина. – Это ведь тебе достаточно сказать «шлеп» – и драгуны летят кувырком с коней. Еще в Льеже слыхала…
– Во дьявол! – пришел в восторг Брачка. – Оказывается, я уже знаменитым стал! В международном масштабе!
– Мне Атаман рассказывал. Целыми ночами только про то и говорили. Я тогда мало смыслила в делах боевиков.
– А тут и понимать-то нечего – лишь бы храбрости хватало да рука не дрогнула!
– Это только ты так думаешь! – вмешался в их разговор Робис. – Бывает, что храброй рукой можно такую кашу заварить… Главное-то все-таки сознание.
– За меня не беспокойся. Дай мне настоящее дело, тогда увидишь. Ведь на этот раз будет что-то серьезное, да?
За внешним удальством скрывалось Брачкино бескорыстное рвение в меру своих сил приносить пользу делу революции. Он был еще в том возрасте, когда стесняются говорить о своих чувствах. Тот, кто по-настоящему любит, избегает громких слов.
– Вот придут Атаман и Парабеллум, тогда и поговорим, – коротко ответил Робис, так и не удовлетворив Брачкиного любопытства.
Лиза принесла обед. Брачка тотчас подсел, затолкал в рот здоровенный кусок мяса и сморщился:
– Братцы, да я же не дикарь! Знаешь, Лиза, могла бы прожарить и получше.
– Уж больно все вы привередники! – защищалась хозяйка. – Тебе не нравится, а вот Атаман как раз такое просил – чтобы полусырое было, с кровью.
– Ах, Атаман?! – Брачка откусил еще кусок. – А знаешь, в общем, не так уж плохо… Братишки, да вот он и сам! – И паренек вскочил поздороваться с пришедшим, но тут же в недоумении шарахнулся назад.
В дверях стоял не Атаман, а Макс Тераудс. Все в нем казалось тяжелым. Седая гуща бровей над серыми круглыми, как у совы, глазами. Серые, землистые щеки. Массивный подбородок. Толстая, короткая шея, широкие, угловатые плечи. Могучий, чуть наклоненный вперед корпус, как у медведя, готового броситься на врага. Голенища сапог прятались под темными суконными брюками. Туалет его завершал черный суконный, почти доверху застегнутый сюртук. Мрачное одеяние делало его похожим на священника. Обычно это впечатление еще усиливал черный котелок на большой, гладко обритой голове. Теперь он держал его в руках, пряча под ним какой-то предмет.
Когда Тераудс двинулся вперед, то и походка его оказалась такой же тяжелой – он не шагал, а волочил по полу ноги в грубых яловых сапогах, словно все еще тащил за собой кандалы каторжника.
– Все свои? – Голос его, казалось, исходил из глубины колодца, паузы разделяли слова, точно каждое из них он обдумывал отдельно.
– Давай смело, Парабеллум! – успокоил его Робис.
– А эта мамзель? – Парабеллум подозрительно оглядел Дину.
– Сестра Фауста.
– Порядок! – И пистолет системы «парабеллум» проворно юркнул в карман никогда не расстававшегося с ним Парабеллума.
Он протянул Дине свою громадную ладонь кузнеца, на которой хватило бы места для обеих рук девушки. Эта далеко не обычная для Парабеллума вежливость относилась не столько к Дине, сколько к ее брату, к которому он питал глубочайшее уважение. Не только потому, что знал по собственному опыту добротность изготовленных Фаустом бомб, – гораздо большее впечатление на него производили поистине необъятные знания студента. У самого Парабеллума не было ни возможности, ни времени учиться. С детских лет ему пришлось встать рядом с отцом в деревенской кузнице. А как стал кое-что смыслить в рабочей жизни, так вскоре и угодил на каторгу. Годы, проведенные в кандалах, закалили его характер. Замкнутый и грубоватый, Парабеллум превратился в одного из тех фанатиков революции, которые, не пускаясь в расспросы, готовы выполнить любое задание, если оно помогает уничтожению ненавистных господ.
И сейчас, не спрашивая, зачем он вызван, Парабеллум сразу заговорил о самом важном:
– Что вы делаете?! У Товарной станции ад кромешный, а у нас нет оружия. Давайте оружие, черт побери!
– Не шуми, старик, оружие будет! – раздался голос вошедшего Атамана.
– Потому-то мы вас с Брачкой и отозвали, – пояснил Робис.
– На арсенал? – спросил Парабеллум.
– Нет, на банк.
– Давно пора, братцы! – не утерпел Брачка. – После революции все одно капиталы будут принадлежать народу.
– «После революции»! А нам надо отправить деньги в Бельгию до двадцатого сентября, и ни днем позже.
– Товарищи, ответственность громадная… – заговорил Робис, – я прямо не знаю!… Полагаюсь на вас. Если не справимся, то мне лучше не показываться в Федеративном комитете. Тогда лучше уж пулю в лоб, и дело с концом!
– Будет порядок, – успокоил Парабеллум. – Что надо делать?
– Вот план банка. – Робис положил на стол подробный чертеж.
– Лип Тулиан достал? – И Атаман придвинул свой стул поближе.
Робис кивнул. Водя тупым концом карандаша по линиям, он пояснил:
– Главный вход с улицы Якоба. Есть дополнительный служебный выход на Большую Пивоваренную… На этот раз он послужит нам. Главное теперь – разузнать, как устроено денежное хранилище.
– Если вся загвоздка только в этом, – бросил Атаман, – пускай Лип Тулиан разведает.
– Нет! – категорически возразил Робис. – Во-первых, его там знают, и он может вызвать подозрение. Во-вторых, не хочу втягивать лишних людей.
– Сейчас ты уж перебарщиваешь! – запротестовал Атаман. – Лип Тулиан все равно знает и тебя и меня. И, поверь моему слову, без него нам не обойтись!… Похоже, с той поры, как Федеративный комитет поручил тебе экспроприацию банка, ты даже собственной тени не доверяешь.
– Я возражаю лишь против неоправданного риска. Воздушный акробат может и без сетки сделать тройное сальто-мортале, да только кому это нужно?
– Если бы я не рисковал, то уже давно бы сидел в тюрьме.
– Без риска, братцы, вообще ничего не добиться! – поддержал Атамана Брачка.
– Даже для Брачки это ясно, а ты… Разве смог бы я иначе освободить Липа Тулиана?
– А кой черт тебя дернул катать его на дрожках? Мог и так отпустить.
– Ты сам себе противоречишь, – не сдавался Атаман. – Не хотел себя открывать.
– Допустим. А зачем ты потом ему на глаза полез? Мне было необходимо с ним встретиться, а тебе?
– Нашел к чему привязаться! – снова вмешался Брачка. – Атаман тебе в любое время даст десять очков вперед.
– Так мы можем спорить до одурения, – сказал Робис. – В конце концов, за операцию с банком отвечаю я, а не вы. И поэтому мы обойдемся без Липа Тулиана! Во всяком случае, до поры до времени.
– Ну что ж, значит, тогда мне придется стать разведчиком, – без особого воодушевления проговорил Атаман и, подойдя к окну, поглядел сквозь занавески. На дворе моросил серый дождик. Капли были так мелки, что едва рябили поверхность воды в бочке у водосточной трубы. – Скукотища! – пробормотал Атаман неизвестно по какому поводу. Неожиданно он оживился – так бывало всегда, когда ему приходила в голову новая выдумка. – Черт побери! Вот будет потеха! Только дамочка нужна… Дайна, ты в боевой готовности? Тогда приоденься пошикарнее, и пошли!
Коля Двинской со своим хохолком каштановых волос и впрямь напоминал драчливого петушка. Трудно было себе представить, что этот семнадцатилетний подросток и есть тот самый Брачка, которого Атаман по искусству стрельбы считал себе ровней.
– Иду сюда, гляжу – наши с солдатами дерутся. Я скорей на помощь. Да сам знаешь, как там, – на десятерых одна пушка. Пришлось в Интерим-театре прятаться. На сцене поднялась пальба, а в зале тьма. Я сразу смекнул – окружили меня. Как свет в зал дали, гляжу – со всех сторон эти типы с оружием. Переоделись, гады, в штатское, поди разбери их. Орут: «Руки вверх!» А я прыг на сцену, пушку свою выхватил. Сейчас, думаю, закачу им представление. Да тут одному удалось сбоку ухватить мой маузер за ствол. Я на него дуло сворачиваю, а он на меня, пока вся орава не подоспела на помощь. Хотел выстрелить, да аккурат в этот момент какой-то гад чуть стукнул по стволу вбок, а пуля-то и прошила мне левую руку. Ну, думаю, влип! Да повезло мне – вывернулся и на улицу выбежал. На Пушкинском бульваре народищу пропасть. Такая паника поднялась, что я и сам-то малость струхнул. Ну я незаметно под какую-то телегу – юрк! А телега, на счастье, низкая, как у пивоваров, понял? Лежу и слышу – один шпик оправдывается: «Что поделаешь? Везучий человек, под счастливой звездой родился. Мы по нему больше двухсот патронов выпустили». Заливают, как всегда. Хоть лупили и покрепче, чем в театре, но больше сотни определенно не было! – И Брачка залился смехом.
Он ожидал, что Робис тоже развеселится, но тот молчал.
– Ну, что ты скажешь на такую штуку? – не отставал от него Брачка, которому страшно хотелось, чтобы его похвалили в присутствии красивой девушки.
– Только одно, – резко ответил Робис, – чтобы это было в последний раз!
– Понял, братишки…
– А разве тебе в Федеративном комитете не сказали, что теперь у тебя будет особое задание? Ты не имел права ввязываться в эту заваруху!
– Ну что ты за бессердечный человек, Робис!… – только сейчас пришла в себя Дина, потрясенная рассказом Брачки и еще больше – его разудалым тоном.
Казалось, Брачку веселят его приключения. Но Дина, которая сама недавно приняла боевое крещение, понимала, что горький юмор помогает боевикам выдерживать трудные будни борьбы и сохранять бодрость духа в самые трагические моменты.
– А бинт у вас тут найдется? – спросила Дина.
– Чепуха – царапина! – отмахнулся Брачка. – Знаешь-ка, лучше зачини дырку от пули в моем фраке. Весь свой капитал в него вложил. Как стал на Кузнецовке работать, каждый месяц от получки отрывал!
И все же он охотно позволил Дине сделать перевязку.
– Больно? – спросила девушка, заметив, что он как-то странно таращит глаза.
– Мерси, нет… – Это слово Брачка подхватил у Атамана, которого считал достойным всяческого подражания. – Товарищ…
– Дайна.
– Брачкой меня звать. Может, доводилось слышать?
– Ну как же, как же! – улыбнулась Дина. – Это ведь тебе достаточно сказать «шлеп» – и драгуны летят кувырком с коней. Еще в Льеже слыхала…
– Во дьявол! – пришел в восторг Брачка. – Оказывается, я уже знаменитым стал! В международном масштабе!
– Мне Атаман рассказывал. Целыми ночами только про то и говорили. Я тогда мало смыслила в делах боевиков.
– А тут и понимать-то нечего – лишь бы храбрости хватало да рука не дрогнула!
– Это только ты так думаешь! – вмешался в их разговор Робис. – Бывает, что храброй рукой можно такую кашу заварить… Главное-то все-таки сознание.
– За меня не беспокойся. Дай мне настоящее дело, тогда увидишь. Ведь на этот раз будет что-то серьезное, да?
За внешним удальством скрывалось Брачкино бескорыстное рвение в меру своих сил приносить пользу делу революции. Он был еще в том возрасте, когда стесняются говорить о своих чувствах. Тот, кто по-настоящему любит, избегает громких слов.
– Вот придут Атаман и Парабеллум, тогда и поговорим, – коротко ответил Робис, так и не удовлетворив Брачкиного любопытства.
Лиза принесла обед. Брачка тотчас подсел, затолкал в рот здоровенный кусок мяса и сморщился:
– Братцы, да я же не дикарь! Знаешь, Лиза, могла бы прожарить и получше.
– Уж больно все вы привередники! – защищалась хозяйка. – Тебе не нравится, а вот Атаман как раз такое просил – чтобы полусырое было, с кровью.
– Ах, Атаман?! – Брачка откусил еще кусок. – А знаешь, в общем, не так уж плохо… Братишки, да вот он и сам! – И паренек вскочил поздороваться с пришедшим, но тут же в недоумении шарахнулся назад.
В дверях стоял не Атаман, а Макс Тераудс. Все в нем казалось тяжелым. Седая гуща бровей над серыми круглыми, как у совы, глазами. Серые, землистые щеки. Массивный подбородок. Толстая, короткая шея, широкие, угловатые плечи. Могучий, чуть наклоненный вперед корпус, как у медведя, готового броситься на врага. Голенища сапог прятались под темными суконными брюками. Туалет его завершал черный суконный, почти доверху застегнутый сюртук. Мрачное одеяние делало его похожим на священника. Обычно это впечатление еще усиливал черный котелок на большой, гладко обритой голове. Теперь он держал его в руках, пряча под ним какой-то предмет.
– Все свои? – Голос его, казалось, исходил из глубины колодца, паузы разделяли слова, точно каждое из них он обдумывал отдельно.
– Давай смело, Парабеллум! – успокоил его Робис.
– А эта мамзель? – Парабеллум подозрительно оглядел Дину.
– Сестра Фауста.
– Порядок! – И пистолет системы «парабеллум» проворно юркнул в карман никогда не расстававшегося с ним Парабеллума.
Он протянул Дине свою громадную ладонь кузнеца, на которой хватило бы места для обеих рук девушки. Эта далеко не обычная для Парабеллума вежливость относилась не столько к Дине, сколько к ее брату, к которому он питал глубочайшее уважение. Не только потому, что знал по собственному опыту добротность изготовленных Фаустом бомб, – гораздо большее впечатление на него производили поистине необъятные знания студента. У самого Парабеллума не было ни возможности, ни времени учиться. С детских лет ему пришлось встать рядом с отцом в деревенской кузнице. А как стал кое-что смыслить в рабочей жизни, так вскоре и угодил на каторгу. Годы, проведенные в кандалах, закалили его характер. Замкнутый и грубоватый, Парабеллум превратился в одного из тех фанатиков революции, которые, не пускаясь в расспросы, готовы выполнить любое задание, если оно помогает уничтожению ненавистных господ.
И сейчас, не спрашивая, зачем он вызван, Парабеллум сразу заговорил о самом важном:
– Что вы делаете?! У Товарной станции ад кромешный, а у нас нет оружия. Давайте оружие, черт побери!
– Не шуми, старик, оружие будет! – раздался голос вошедшего Атамана.
– Потому-то мы вас с Брачкой и отозвали, – пояснил Робис.
– На арсенал? – спросил Парабеллум.
– Нет, на банк.
– Давно пора, братцы! – не утерпел Брачка. – После революции все одно капиталы будут принадлежать народу.
– «После революции»! А нам надо отправить деньги в Бельгию до двадцатого сентября, и ни днем позже.
– Товарищи, ответственность громадная… – заговорил Робис, – я прямо не знаю!… Полагаюсь на вас. Если не справимся, то мне лучше не показываться в Федеративном комитете. Тогда лучше уж пулю в лоб, и дело с концом!
– Будет порядок, – успокоил Парабеллум. – Что надо делать?
– Вот план банка. – Робис положил на стол подробный чертеж.
– Лип Тулиан достал? – И Атаман придвинул свой стул поближе.
Робис кивнул. Водя тупым концом карандаша по линиям, он пояснил:
– Главный вход с улицы Якоба. Есть дополнительный служебный выход на Большую Пивоваренную… На этот раз он послужит нам. Главное теперь – разузнать, как устроено денежное хранилище.
– Если вся загвоздка только в этом, – бросил Атаман, – пускай Лип Тулиан разведает.
– Нет! – категорически возразил Робис. – Во-первых, его там знают, и он может вызвать подозрение. Во-вторых, не хочу втягивать лишних людей.
– Сейчас ты уж перебарщиваешь! – запротестовал Атаман. – Лип Тулиан все равно знает и тебя и меня. И, поверь моему слову, без него нам не обойтись!… Похоже, с той поры, как Федеративный комитет поручил тебе экспроприацию банка, ты даже собственной тени не доверяешь.
– Я возражаю лишь против неоправданного риска. Воздушный акробат может и без сетки сделать тройное сальто-мортале, да только кому это нужно?
– Если бы я не рисковал, то уже давно бы сидел в тюрьме.
– Без риска, братцы, вообще ничего не добиться! – поддержал Атамана Брачка.
– Даже для Брачки это ясно, а ты… Разве смог бы я иначе освободить Липа Тулиана?
– А кой черт тебя дернул катать его на дрожках? Мог и так отпустить.
– Ты сам себе противоречишь, – не сдавался Атаман. – Не хотел себя открывать.
– Допустим. А зачем ты потом ему на глаза полез? Мне было необходимо с ним встретиться, а тебе?
– Нашел к чему привязаться! – снова вмешался Брачка. – Атаман тебе в любое время даст десять очков вперед.
– Так мы можем спорить до одурения, – сказал Робис. – В конце концов, за операцию с банком отвечаю я, а не вы. И поэтому мы обойдемся без Липа Тулиана! Во всяком случае, до поры до времени.
– Ну что ж, значит, тогда мне придется стать разведчиком, – без особого воодушевления проговорил Атаман и, подойдя к окну, поглядел сквозь занавески. На дворе моросил серый дождик. Капли были так мелки, что едва рябили поверхность воды в бочке у водосточной трубы. – Скукотища! – пробормотал Атаман неизвестно по какому поводу. Неожиданно он оживился – так бывало всегда, когда ему приходила в голову новая выдумка. – Черт побери! Вот будет потеха! Только дамочка нужна… Дайна, ты в боевой готовности? Тогда приоденься пошикарнее, и пошли!
2
Одной рукой тяжело опираясь на палку, другой вцепившись в Динин локоть, Атаман, прихрамывая, шел по Большой Пивоваренной и по-немецки брюзжал по поводу промозглой погоды, скверно действовавшей на его подагру. Через каждые десять шагов он останавливался, вздыхал, сморкался и внимательно изучал все вокруг.
Из ворот вышел человек в форме финансового служащего. Ага, значит, здесь и есть второй выход из банка. Это подтверждалось и присутствием шпика. Он делал вид, будто с интересом наблюдает, как из склада спускают на блоке тюки сыромятных кож и грузят на возы, – однако Атамана не проведешь.
Главный зал банка напоминал внутренность церкви – высокие узкие окна, выложенный каменными плитами пол, сводчатые потолки, гулко отзывавшиеся на каждый шаг, на малейший шум. За стеклянной загородкой виднелись сгорбившиеся над столами фигуры.
– Директора! – властным тоном обратился Атаман к первому попавшемуся служащему.
Их проводили в просторный кабинет. Дубовые панели, бронзовые статуи и картины в тяжелых золоченых рамах, а также мягкий ковер на полу – все это, по мнению директора, служило необходимой вывеской и вселяло в клиентов уверенность в солидности заведения.
– Чем могу служить?
Атаман сдержанно поклонился:
– Надеюсь, вы говорите по-немецки? На худой конец, хотя бы по-французски?
– Само собой разумеется. Почти вся российская внешняя торговля проходит через наш банк, – сказал он по-немецки. – У нас есть агентства в Лондоне, Париже и в Генуе…
– Именно поэтому мой выбор и пал на вас. Пожалуйста… – И Атаман достал из жилетного кармана и подал директору визитную карточку, изготовленную в подпольной типографии.
– Это большая честь для нас, господин Фирли, – вновь поклонился директор. – Можете смело поручить нам любую коммерческую операцию.
– Такая необходимость, возможно, появится позднее, – степенно проговорил Атаман, как бы взвешивая каждое слово. – А пока я не вижу достаточно солидных поводов для расширения наших связей с Россией. Но вот моя супруга…
Директор поспешил приложиться к Дининой руке.
– Господин директор, всю прошлую ночь я не сомкнула глаз… – заговорила Дина, нервно комкая платочек.
– Она волнуется за свои драгоценности, – пояснил Атаман, довольный отличной игрой Дины.
– Можете не беспокоиться, мадам Фирли, в нашем сейфе ваши бриллианты будут в полной безопасности, – заверил директор. – Мы предоставляем гарантию от пожара и похищения.
– Вот видишь, я же говорил тебе! – воскликнул Атаман.
– Что ты говорил? Эти анархисты не простые разбойники, – сказала Дина. – Они могут проникнуть и сюда!…
Директор поднял руки.
– Абсолютно исключено, уважаемая мадам! Наш бронированный подвал охраняется так, что из него и пылинки не вынести!
– И все равно у меня не будет ни единой спокойной минуты…
Как видно, жена дельца не верила в прочность русских сейфов.
– Господин директор, – сказал Атаман, сокрушенно пожав плечами, – помогите мне убедить жену! Пусть она увидит собственными глазами, что ее бриллианты будут в полной сохранности!
– С превеликим удовольствием! – И, не заставляя себя долго уговаривать, директор позвонил в колокольчик. Сначала он позавидовал клиенту, у которого такая красавица жена, но теперь понял, что с ней ладить нелегко.
Вошел управляющий.
– Пожалуйста, покажите мадам Фирли наши сейфы, – сказал директор. – Надо убедить мадам, что наш банк – маленькая, но вполне надежная крепость.
Атаман направился вместе с Диной, однако директор вежливо остановил его.
– Весьма сожалею, – сказал он. – Но, по нашим правилам, в камере, где находятся сейфы, может находиться только одно постороннее лицо. Даже управляющему придется подождать за дверью.
Управляющий сходил за ключами от сейфов и по узкой лестнице повел Дину вниз. Длинный бетонированный коридор заканчивался стальной дверью. Управляющий позвонил. Открылось окошко, и в него выглянуло лицо охранника.
– Мадам желает осмотреть сейф номер девяносто два, – сказал управляющий. – Допустите ее.
Лицо охранника исчезло, окошко захлопнулось. Однако прошло довольно много времени, пока тяжелая Дверь начала медленно поворачиваться на шарнирах.
«Наверное, сложный замок», – решила Дина. В следующую минуту она очутилась под бетонными сводами. Две стены были сплошь заняты стальными шкафами, разделенными на небольшие сейфы с номерами на дверцах. В третью стену, прямо против входа, был вделан стальной люк… «За ним, наверное, и хранятся основные денежные фонды», – строила свои догадки Дина, заметив цифровой замок.
Тишина и необычность помещения угнетали. Почувствовав на себе внимательный взгляд охранника, Дина открыла предоставленный ей сейф.
– Такие тонкие стенки! – сказала она, недовольно поморщив носик. – Нет уж, свои драгоценности я предпочитаю хранить за той дверью! – И она показала на люк. – Там, наверное, будет надежнее.
– Никак нельзя, мадам, – возразил охранник. – Там деньги банка!
– Наверное, много денег… – простодушно сказала его собеседница. – А вам не страшно одному? Предположим, я захотела бы вас ограбить!
Охранник пощелкал по кобуре револьвера:
– Тогда вам придется сперва разделаться со мной. Но я тут же нажму тревожный сигнал.
– А если я успею вас застрелить раньше? – с кокетливым вызовом сказала Дина.
– И тогда проку не будет никакого. Помимо меня, шифр замка знает только главный директор. Кроме этого, управляющий в коридоре услышит выстрелы и поднимет тревогу…
– Стало быть, вы полагаете, моим бриллиантам ничего не грозит?… Благодарю вас! – И она вышла, наградив его улыбкой.
Из ворот вышел человек в форме финансового служащего. Ага, значит, здесь и есть второй выход из банка. Это подтверждалось и присутствием шпика. Он делал вид, будто с интересом наблюдает, как из склада спускают на блоке тюки сыромятных кож и грузят на возы, – однако Атамана не проведешь.
Главный зал банка напоминал внутренность церкви – высокие узкие окна, выложенный каменными плитами пол, сводчатые потолки, гулко отзывавшиеся на каждый шаг, на малейший шум. За стеклянной загородкой виднелись сгорбившиеся над столами фигуры.
– Директора! – властным тоном обратился Атаман к первому попавшемуся служащему.
Их проводили в просторный кабинет. Дубовые панели, бронзовые статуи и картины в тяжелых золоченых рамах, а также мягкий ковер на полу – все это, по мнению директора, служило необходимой вывеской и вселяло в клиентов уверенность в солидности заведения.
– Чем могу служить?
Атаман сдержанно поклонился:
– Надеюсь, вы говорите по-немецки? На худой конец, хотя бы по-французски?
– Само собой разумеется. Почти вся российская внешняя торговля проходит через наш банк, – сказал он по-немецки. – У нас есть агентства в Лондоне, Париже и в Генуе…
– Именно поэтому мой выбор и пал на вас. Пожалуйста… – И Атаман достал из жилетного кармана и подал директору визитную карточку, изготовленную в подпольной типографии.
– Это большая честь для нас, господин Фирли, – вновь поклонился директор. – Можете смело поручить нам любую коммерческую операцию.
– Такая необходимость, возможно, появится позднее, – степенно проговорил Атаман, как бы взвешивая каждое слово. – А пока я не вижу достаточно солидных поводов для расширения наших связей с Россией. Но вот моя супруга…
Директор поспешил приложиться к Дининой руке.
– Господин директор, всю прошлую ночь я не сомкнула глаз… – заговорила Дина, нервно комкая платочек.
– Она волнуется за свои драгоценности, – пояснил Атаман, довольный отличной игрой Дины.
– Можете не беспокоиться, мадам Фирли, в нашем сейфе ваши бриллианты будут в полной безопасности, – заверил директор. – Мы предоставляем гарантию от пожара и похищения.
– Вот видишь, я же говорил тебе! – воскликнул Атаман.
– Что ты говорил? Эти анархисты не простые разбойники, – сказала Дина. – Они могут проникнуть и сюда!…
Директор поднял руки.
– Абсолютно исключено, уважаемая мадам! Наш бронированный подвал охраняется так, что из него и пылинки не вынести!
– И все равно у меня не будет ни единой спокойной минуты…
Как видно, жена дельца не верила в прочность русских сейфов.
– Господин директор, – сказал Атаман, сокрушенно пожав плечами, – помогите мне убедить жену! Пусть она увидит собственными глазами, что ее бриллианты будут в полной сохранности!
– С превеликим удовольствием! – И, не заставляя себя долго уговаривать, директор позвонил в колокольчик. Сначала он позавидовал клиенту, у которого такая красавица жена, но теперь понял, что с ней ладить нелегко.
Вошел управляющий.
– Пожалуйста, покажите мадам Фирли наши сейфы, – сказал директор. – Надо убедить мадам, что наш банк – маленькая, но вполне надежная крепость.
Атаман направился вместе с Диной, однако директор вежливо остановил его.
– Весьма сожалею, – сказал он. – Но, по нашим правилам, в камере, где находятся сейфы, может находиться только одно постороннее лицо. Даже управляющему придется подождать за дверью.
Управляющий сходил за ключами от сейфов и по узкой лестнице повел Дину вниз. Длинный бетонированный коридор заканчивался стальной дверью. Управляющий позвонил. Открылось окошко, и в него выглянуло лицо охранника.
– Мадам желает осмотреть сейф номер девяносто два, – сказал управляющий. – Допустите ее.
Лицо охранника исчезло, окошко захлопнулось. Однако прошло довольно много времени, пока тяжелая Дверь начала медленно поворачиваться на шарнирах.
«Наверное, сложный замок», – решила Дина. В следующую минуту она очутилась под бетонными сводами. Две стены были сплошь заняты стальными шкафами, разделенными на небольшие сейфы с номерами на дверцах. В третью стену, прямо против входа, был вделан стальной люк… «За ним, наверное, и хранятся основные денежные фонды», – строила свои догадки Дина, заметив цифровой замок.
Тишина и необычность помещения угнетали. Почувствовав на себе внимательный взгляд охранника, Дина открыла предоставленный ей сейф.
– Такие тонкие стенки! – сказала она, недовольно поморщив носик. – Нет уж, свои драгоценности я предпочитаю хранить за той дверью! – И она показала на люк. – Там, наверное, будет надежнее.
– Никак нельзя, мадам, – возразил охранник. – Там деньги банка!
– Наверное, много денег… – простодушно сказала его собеседница. – А вам не страшно одному? Предположим, я захотела бы вас ограбить!
Охранник пощелкал по кобуре револьвера:
– Тогда вам придется сперва разделаться со мной. Но я тут же нажму тревожный сигнал.
– А если я успею вас застрелить раньше? – с кокетливым вызовом сказала Дина.
– И тогда проку не будет никакого. Помимо меня, шифр замка знает только главный директор. Кроме этого, управляющий в коридоре услышит выстрелы и поднимет тревогу…
– Стало быть, вы полагаете, моим бриллиантам ничего не грозит?… Благодарю вас! – И она вышла, наградив его улыбкой.
3
На сигнальной мачте пляжа вместо белого вымпела взвился бело-синий, что означало конец «дамского часа». Наступило время, отведенное для семейного купанья. Наконец право появиться на берегу получили и мужчины. Было похоже, что этого момента они ждали с большим нетерпением. Едва успел смениться флаг, как из-за сосен на дюнах выскочили десятки людей и по мосткам, по песку устремились к воде. Некоторые подталкивали перед собой велосипеды, в то время входившие у рижан в моду. Твердая и гладкая от влаги полоса песка у самой воды гораздо больше подходила для этого вида спорта, нежели тряский булыжник уличных мостовых. Пользуясь расставленными повсюду скамьями, велосипедисты взбирались на высокие седла и, усердно нажимая педали, демонстрировали свое искусство.