Страница:
— Не собака это, а волчица, волчонка выручает.
Волчица, не замечая ребят, изо всех-сил гребла к торчащим из воды камням. Волны накрывали её голову, и тогда волчонок тонко визжал по-собачьи. Наконец волчице удалось уцепиться за шершавый камень. Она подтянулась, но залезть на камень у неё не хватило сил. Тогда она подняла голову, напряглась, заколотила задними ногами и сумела затолкнуть волчонка на камень, туда, где не доставала вода. Сама от камня не отцеплялась, а, положив на него голову, отрывисто дышала. Щенок от страха полез было к её голове, но она так рявкнула, что он отпрянул и свернулся клубочком на высокой верхушке камня. Новый поток воды оторвал волчицу, Теперь, когда в зубах у неё не было тяжёлого груза, она быстро приближалась к суше. Вот она ловко взобралась на плывущее дерево, пробежала по нему и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, прыгнула на берег; промчалась вверх по течению и, встав против камня, на котором сидел волчонок, предупреждающе зарычала ему. Он визгливо, по-щенячьи, ответил и ещё плотнее прижался к камню. Волчица успокоилась, отряхнулась от воды и тут только увидела ребят. Она слегка по-собачьи присела, потом легла в траву, быстро на животе поползла к куче камней и спряталась.
— Не глазейте в её сторону, — сказал Тимка, — она трусит за волчонка.
Постепенно вода в потоке стала убывать, оголялись большие камни. Из-за кучи щебня зорко следили за волчонком глаза старой волчицы.
Ребята отошли подальше от берега, чтобы не пугать зверей, и разговорились о том, кто лучше плавает.
— Я плохо плаваю, — сказал Петька. — А Таня не умеет совсем.
— А я, — хвастливо сказал Шурка, — перемахнул бы Байкал, ежели бы вода была тёплая.
— Врёшь ты, наверно?
— Ей богу не вру, спроси Тимку. И Тимка подтвердил, что Шурка действительно плавает лучше всех. Шурка от похвалы зарделся и стал рассказывать, как он в Байкале проплыл целый километр, правда, потом болел воспалением лёгких.
— А зачем ты плыл в такой холодной воде?
— Штормом лодку опрокинуло, она разом па дно.
Я испугался и махнул к берегу. Едва выбрался, лежу и дышу, а дед Подметкин наскочил и давай меня лупцевать, и в воду скидывать, доставай, мол, лодку — Шурка горестно вздохнул: — Не смог я достать, глубина там была, не дай господи!
— Смотрите! — зашептала Таня. — Волчица опять встала!
По обмелевшему потоку прыжками, поднимая тучи брызг, старая волчица подскочила к камню и, схватив за шиворот волчонка, серой стрелой вылетела на берег. Выпустила сына, отряхнулась и побежала к высоким кустам. Волчонок неуклюже бежал за ней, слегка косолапя.
Ребята, наблюдая за волчицей, не заметили, как ниже по ручью лёгкой тенью прыгнул с уступа и перелетел через поток человек. Взглянув в сторону ребят, он мгновенно исчез в кустах.
Когда ребята перешли ручей, им.пришлось надеть ичиги, босиком идти стало невозможно: склон горы был завален кучами дроблёных белых камней. На солнце их острые края блестели как кусочки весеннего льда. Ребята, прыгая с камня на камень, внимательно смотрели по сторонам, но зимовья, о котором говорил Торбеев, нигде не было. По карте получалось правильно, а на самом деле слева вместо зимовья начиналось болото, а за ним опять шли каменистые белые кучи. По компасу определили направление, и Петька решил вести свой отряд через болото.
— Оно от дождя совсем жидкое сделалось, как бы не затянуло нас?
— А мы, Таня, по краю попробуем, может, и пройдём.
Пекло солнце. Тихо посвистывали кулики. Чавкала тёплая болотная жижа под босыми ногами ребят. Первым шёл Петька, последним Шурка. Когда вода стала доходить до пояса, а жижа все крепче затягивать ноги. Петька свернул вправо к одиноко торчащей среди болота сухой сосне, без веток. Собравшись на крохотном затопленном островке, ребята не знали, что делать дальше. От твёрдого каменистого берега их разделяло теперь настоящее озеро, по которому торопливо проплыла серая утка с выводком крохотных утят.
— Шибко глубоко, — сказал Тимка, — не перейти.
Петька молча подошёл к сосне и стал её раскачивать. Она только дрожала, но не гнулась, потому что была совершенно сухая. Тогда ребята нажали на неё все вместе, и она, лопнув внизу, стала, падать. Треск сосны напугал утиную стаю, селезень, крякнув в кустах, взлетел в воздух. Выгнув над озером дугу, он мелькнул прямо над ребятами и плюхнулся тут же в двух шагах.
— Не отвлекай нас, — сказал Петька, — твои утята нам не нужны.
Из мешка Петька достал верёвку, привязал один конец к сосне, лежащей в воде, и повернулся к Шурке.
— Ты сможешь переплыть озеро?
Шурка посмотрел на воду, слегка рябившую от тихого ветерка:
— Перемахну, тут вода тёплая.
Он снял рубашку, передал её Тане, поднял повыше гачи штанов, обвязался верёвкой и смело шагнул в воду. Он плыл быстро, на полную длину выбрасывая руки из воды. Тонкая верёвка тянулась вслед за ним. Петька руками держал ствол дерева, чтобы он не уплыл за Шуркой. Когда Шурка вылез на каменистый берег, Таня спросила, сможет ли он вытянуть сразу двоих — её и Петьку?
— Неча делать, — прокричал Шурка.
Переправились быстро. Таня и Петька держались за сосну, которую на верёвке тянул Шурка. Тимка плыл сзади и придерживал мешки с вещами, лежавшие на древесном стволе. Выбравшись на высокий берег, ребята сразу же взяли направление на круглую, как вулкан, красную гору.
Было жарко. Жёлтые мелкие мушки назойливо вились перед самым лицом. Давно взмокли спины. Хотелось пить. Но ни зимовья, ни холодного ключа, о котором говорил Торбеев, не было. Стало ясно, что где-то они сбились с маршрута.
Начались россыпи. Лес стоял безмолвный и чёрный: на деревьях ни веток, ни листьев. Он был словно заколдованный, не росла трава, не пели птицы, и даже назойливые мушки перестали виться перед глазами. Тимка сказал, что на этих местах два года назад, а может быть и больше, бушевал лесной пожар.
Вдруг Петька поднял кверху руку. Ребята притаились. Впереди на чёрной лужайке странно вела себя лисица. Она вставала на задние лапы и, стоя столбиком, махала головой, потом пригибалась, как кошка, и прыгала на несколько метров вперёд, распушив в воздухе хвост. Лисица хватала что-то на земле. Сверкали её белые зубки, и она опять вставала столбиком, рассматривая полянку и кустики.
— Тимка, почему она так танцует? — шёпотом спросила Таня.
— После расскажу, поглядим ещё.
Но лисица, услышав голоса, развернулась на месте. Мелькнул её огненный хвост, качнулась какая-то обгоревшая былинка, и хищница исчезла.
Тимка объяснил:
— Она не танцует, а мышей ловит, мышкует. Встанет столбиком и выжидает, когда мышка выскочит из норки.
Горелый лес кончился. Сразу за журчащим ручейком пошёл березняк. Огонь пожара сюда не проник, и земля была покрыта сочной зелёной травой. Раскалёнными углями виднелись в траве нежные сибирские цветы — жарки.
Солнце медленно садилось за соседнюю небольшую гору. Справа, где к берёзам подбирался вплотную тёмный ельник, начинали сгущаться сумерки. На смену жаркому хвойному дыханию потянулись из распадка струи прохладного воздуха.
Где же зимовье? Петька взобрался на обломок скалы, похожий на чёрный айсберг, и огляделся зимовья нигде не было. Шурка прищурил глаза:
— Поди, его вовсе и нет. Торбеев сам…
Тимка перебил:
— Торбеев врать не станет. Он не как твой дед! Сыщет ягоду в одном месте, а скажет, что сбирал в другом. Люди идут туда, а твой дед глазеет им вслед и лыбится, и прищуривается ехидно, как ты.
Шурка опешил. К нему на помощь поспешила Таня.
— Что же вы в тайге ругаться вздумали. Шурка не виноват, если у него такой дед. Сам-то Шурка хороший, а от усталости мало ли что можно сказать.
Петька спрыгнул с каменного айсберга:
— Ждите! Я пробегу по распадку.
— Захвати арбалет! — успел только крикнуть Тимка.
Петька не ответил, лишь слышалось лёгкое потрескивание валежника.
— Зря он пошёл один, тайга-то тут чужая, — с досадой проговорил Тимка.
Не чувствуя Таниного беспокойства, Шурка стал рассказывать, как у отца Любы Тороевой однажды случилось несчастье — на него напал медведь.
— Летом разве медведи нападают?
Знамо дело, токмо не все медведи, а хворые, которые к осени шатунами делаются…
Таня, не дослушав, решительно встала, взяла арбалет.
— Я пойду искать.
Тимка крепко схватил её за руку.
— Ночь подступила, где же сыщешь? Маленько с Шуркой поорите, а я костёр разожгу на камне, он издалека приметит.
— Пе-ть-ка! Мы здесь, Петь-ка-а! — кричали Таня и Шурка.
Но из наступившей темноты не доносилось ни звука. Только пустынные горы вторили раскатистым эхом. Ребята прислушивались. И снова над тайгой неслись два тоненьких голоса: «Пе-ть-ка! Где ты! Пе-ть-ка-а!»
Тимкин костёр наверху, на Чёрном камне, как ребята назвали позднее этот обломок скалы, быстро разгорался. Стоя перед ним на коленях, Тимка дул изо рта со всей силой. Когда пламя поднялось высоко, он осторожно спустился вниз.
— Не кричите теперь. Огонь видится далеко.
Таня стала уговаривать пойти искать. Но Тимка неожиданно спокойно сказал:
— Ныне лето, не зима — не закоченеет, а утром сыщем. Хужее будет, ежели впотьмах все разбредемся.
Забравшись к костру на Чёрный камень, Тимка, Таня и Шурка кричали, долго аукали, но Петька словно растворился в чернильной темноте.
Пылал костёр. Внизу о чём-то задумалась тайга. Шурка Подметкин, сжавшись, печально смотрел на огонь. Только Тимка Булахов был невозмутим и вёл себя, как будто ничего страшного не случилось. Он развязал мешок, раздал каждому по куску лепёшки и положил возле костра пучочек горного лука:
— Ешьте на здоровьице.
Слева из-за горы выглянула жёлтая, как медный таз, луна. Её свет тихо струился на листья берёз, на посветлевшие скалы, отражался в синих глазах Тани. Вдруг явно послышались шаги человека и кашель. Ребята закричали, но шаги сразу стихли.
— Наверно, он нас дурачит, — сказал Шурка, — ходит кругами, кашляет, топает как медведь и не откликается.
Щурке не ответили. Таня и Тимка напряжённо всматривались в кусты.
— Черт его поймёт, — наконец произнёс Тимка, — то ли зверь притаился, то ли человек, а может быть, и пень горелый. — Он повернулся к Тане: — Посмотри-ка вон туда, тень какая-то!
С удивлением Тимка заметил, что пока он оборачивался, тень бесшумно исчезла.
— Тимка, может, Мулеков здесь бродит?
— Он бы подошёл! Нас бы он не испугался!
— А вдруг он?
Тимка, не отвечая, быстро схватил арбалет, вскинул к плечу, нажал спусковой крючок. Там, в тёмных кустах, кто-то громко почти по-человечески вскрикнул от боли. Затрещали ветки и вновь наступила тишина.
Шурку затрясло:
— Тим, что тама?
— Зверюга, Росомаха, кажись, подкрадывалась.
…Проснувшись утром, Шурка не сразу сообразил, где он находится. Спросонья посмотрел на Тимку, на костёр, на Таню, на посветлевшее небо и спросил хриплым голосом:
— Петька тут?
Тимка бодро встал, по-взрослому расправил плечи и сказал, стараясь казаться беззаботным:
— Сейчас отыщется.
Таня тоже заторопилась. Сложила в мешок вещи, написала Петьке записку, которую они укрепили веточками на краю Чёрного камня, и спустились вниз.
Ребята сходили к кустам, где Тимка вечером видел исчезнувшую тень, но никаких следов не обнаружили, стрелы тоже не было. Тимка обошёл деревья вокруг и сказал, что стрела в кого-то попала, потому что исчезнуть она не может. Они стали шарить в кустах, и нашли её возле упавшей гнилой берёзы. Стрела была переломлена. На стволе берёзы отпечатался кровавый след маленькой, как будто человеческой ладошки.
Таня отшатнулась и, испуганно глядя на кусты, зашептала:
— Тимка, я видела такие же отпечатки в Краснокардонске на стене в музее.
Тимка осмотрел пятно, прошёл осторожно вперёд и, вернувшись, сказал, что отпечаток оставил не человек, а росомаха: на остром наконечнике стрелы он обнаружил несколько тёмных шерстинок.
Ребята, прислушиваясь к каждому шороху, пошли, по тёмному ельнику. На самом спуске в распадок Тимка обнаружил сломанную веточку. Её конец, заострённый ножом, указывал направление, в котором вчера ушёл Петька. Ветку, несомненно, оставил он, так всегда делают таёжники, бродя в незнакомой тайге. Петьку этому научил ещё отец. Вскоре ребята вышли на старое болото. Оно давно заросло, и зелёный мох, слегка прогибаясь под ногами, легко держал всех троих.
Ночь, проведённая на камне, исчезновение Петьки как-то странно подействовали на Шурку Подметкина. Он стал непрерывно оглядываться назад и теперь не хотел идти последним. Тимка остановился. Путь преградила скала. Ни вправо, ни влево обойти её не смогли и вернулись назад, к небольшому холодному ключу. Вдруг Шурка, выпучив глаза, часто задышал, втягивая с силой воздух. Таня испугалась:
— Что с тобой?
— Дым! Пахнет дымом!
Таня ничего не учуяла. Они прошли совсем немного и остановились поражённые. Между двух берёз стоял и улыбался Петька Жмыхин. Рубаха на нём была разорвана, лицо в саже, волосы прилипли к потному лбу.
Петька рассказал, что вчера он, как только прошёл заросшее болото, взял вправо и спустился с горы. Он думал, что успеет засветло добежать.до конца и вернуться, но ошибся. В конце осинового леса, на развилке, чуть в стороне от маленького ручейка, он увидел зимовье. Добежал до него, заглянул внутрь и повернул назад. Но тут наступила такая темень, что Петька, пройдя немного, понял, что сбился с пути. Попытался вернуться в зимовье, но заблудился окончательно. Наткнувшись на огромный пень, сел и, плотно прижавшись к нему спиной, уснул. А утром быстро развёл костёр и бросился искать друзей.
— Мы едва в сторону от тебя не ушли, — сказала Таня. — Хорошо, что дымом запахло, а Шурка учуял.
Теперь ребята шли бодро, весело болтая. Петька жевал сухую лепёшку и внимательно слушал рассказ о звере, в которого стрелял Тимка.
Светило солнце, пели птицы, роса поблёскивала на цветках шиповника. Мелкие, величиной с тарелку, лужицы, уже нагретые солнцем, были облеплены синими мотыльками. Они взлетали, сталкиваясь в воздухе, и снова садились, хлопая по увлажнённой тёплой земле нежными крылышками. Шурка уже давно устал и, смахивая со лба капли пота, умоляюще смотрел на ребят, но Петька сказал, что пока они не дойдут до зимовья, отдыхать не будут.
Зимовье оказалось не тем, о котором говорил дед Торбеев. До самой крыши оно было завалено землёй, на которой рос колючий кустарник и мелкие деревца. Дверь едва открывалась. В зимовье было темно. Тимка, ощупывая руками стены, обнаружил узкую четырехугольную щель. Раньше она служила окошком. Когда её расчистили, в избушку проник узкий луч солнца. В нём заискрились лёгкие пылинки, которые поднялись, когда Шурка сбросил с нар какую-то старую закопчённую доску. Положив доску на место, Шурка рассмотрел дверь. Она.была пробита в трех местах. Круглые дырочки едва просматривались. Но когда Шурка сунул туда тонкий прутик, он пролез насквозь.
— Глядите-ка, дырочки-то от винтовки!
В противоположной стене ребята тоже обнаружили такие же отверстия.
— Во хлещет! — Шурка поднял большой палец. — Насквозь взяла и двери и стенку.
Тимка тоже внимательно посмотрел: две пули расщепили толстые доски в изголовье нар, и ушли в пол.
— В человека палили, — сказал он. — Сквозь двери его спящего ранили, а опосля открыли дверь и стрелили в упор.
— Тимка, а кто стрелял?
— Знамо дело, варнаки — пепеляевцы всякие, семеновцы. Когда их Красная Армия расколошматила, в тайгу кинулись спасаться. Шариться да пакостить стали по зимовьям, как росомахи, людей жестоко убивали. У охотников отымали пушнину, харчи и удирали, куда глаза глядят.
— Теперя их — нету, — успокаивая самого себя, сказал громко Шурка. — Да, Тимка?
— В тайге передохли, а которых переловили, как волков, иные, мне отец говорил, удрали в Монголию, а оттудова в Китай.
Петька вытряхнул все содержимое из мешков и сказал, что сегодня они дальше не пойдут, что нужно хорошо отдохнуть и напечь лепёшек.
Вечером, когда горячие лепёшки были уложены в мешок, ребята приступили к одному из своих тайных дел. В зимовье у порога они вырыли глубокую ямку и спрятали туда документы и дневник командира. Свёрток, аккуратно завёрнутый в бересту, засыпали старой золой.
— Теперь двести годов пролежит и не сопреет, — пояснил Тимка.
Поверх всего он положил кусок глины и старательно утрамбовал.
Трещали в печурке дрова. Пламя сквозь щели неровно освещало лица ребят и чёрные от копоти стены. Где-то далеко-далеко, как будто на краю заснувшей земли, тихо свистела потревоженная кем-то птица. Вдруг в лесу что-то затрещало, что-то повалилось на крышу зимовья. Петька подскочил к порогу, быстро захлопнул тяжёлую дверь и вставил в деревянную ручку палку. В тот же миг послышался удар по двери. Тимка схватил арбалет. Рядом встал Петька, зажав в руке раскрытый складной нож.
С бревенчатого потолка посыпалась труха. Кто-то вскочил на крышу и топтался там, тяжело пыхтя. Слышались удары, как будто сражались костяными мечами. Трещали ветки. Костяные удары усилились. Крыша перестала прогибаться, пыхтение слышалось теперь прямо возле двери. Иногда в дверь ударяли так сильно, что зимовье тряслось и ходило ходуном.
Таня стояла позади ребят напружинившись, готовая броситься на невидимого врага, спасать Шурку, Петьку и Тимку. Теперь костяные удары сопровождались не только пыхтением, но и каким-то непонятным стоном. Сыпалась сквозь щели земля. В тёмном углу на нарах ёжился от страха Шурка Подметкин.
— Люди это или кто? — спросила Таня.
— Наверное, нет. Звери пришли сюда. По-моему, косули дерутся.
— Может, закричать?
— Нельзя, — шёпотом ответил Тимка. — Они одуревшие и ничего не боятся, растопчут нас в лепёшку.
Вдали послышался протяжный крик. Рядом с дверью таким же жутким голосом кто-то ответил. Затрещали ветки, раздался топот, и вновь наступила тишина.
Петька с шумом выдохнул воздух:
— Ушли! — и хотел распахнуть дверь, но Тимка отдёрнул его.
— Не открывай, иногда они не все убегают и со злости бодают и топчут даже кусты. — Тимка зевнул: — Давайте спать!
…Когда Таня проснулась, дверь в зимовье была открыта настежь. Зажмурясь от солнца, она вышла и оглядела полянку: кругом кучки земли и глины. Кусты и маленькие деревца справа у зимовья затоптаны и смешаны с землёй, как будто по ним прошёлся тяжёлый танк. Земля на крыше изрыта рогами и копытами зверей.
— Маль-чиш-ки! — крикнула Таня. — Мальчиш-ки, где вы?
Из кустов вышел Шурка Подметкин. За жабры он нёс большую рыбину.
— Откуда? — удивилась Таня.
— Мы реку обнаружили и в ней добыли. А Петька с Тимкой плот мастерят, я тебе рыбу оставлю и тоже пойду. Им подсобить надобно.
— Плот? Зачем?
— Петька сказал, ежели по реке плыть, то можно попасть в другую реку, а опосля ещё в другую и приплыть на Байкал.
— Так мы поплывём обратно домой?
— Нет, ему про это Торбеев говорил. Мы вниз спустимся до поворота, а там опять пешком попрём.
ГЛАВА 16
Волчица, не замечая ребят, изо всех-сил гребла к торчащим из воды камням. Волны накрывали её голову, и тогда волчонок тонко визжал по-собачьи. Наконец волчице удалось уцепиться за шершавый камень. Она подтянулась, но залезть на камень у неё не хватило сил. Тогда она подняла голову, напряглась, заколотила задними ногами и сумела затолкнуть волчонка на камень, туда, где не доставала вода. Сама от камня не отцеплялась, а, положив на него голову, отрывисто дышала. Щенок от страха полез было к её голове, но она так рявкнула, что он отпрянул и свернулся клубочком на высокой верхушке камня. Новый поток воды оторвал волчицу, Теперь, когда в зубах у неё не было тяжёлого груза, она быстро приближалась к суше. Вот она ловко взобралась на плывущее дерево, пробежала по нему и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, прыгнула на берег; промчалась вверх по течению и, встав против камня, на котором сидел волчонок, предупреждающе зарычала ему. Он визгливо, по-щенячьи, ответил и ещё плотнее прижался к камню. Волчица успокоилась, отряхнулась от воды и тут только увидела ребят. Она слегка по-собачьи присела, потом легла в траву, быстро на животе поползла к куче камней и спряталась.
— Не глазейте в её сторону, — сказал Тимка, — она трусит за волчонка.
Постепенно вода в потоке стала убывать, оголялись большие камни. Из-за кучи щебня зорко следили за волчонком глаза старой волчицы.
Ребята отошли подальше от берега, чтобы не пугать зверей, и разговорились о том, кто лучше плавает.
— Я плохо плаваю, — сказал Петька. — А Таня не умеет совсем.
— А я, — хвастливо сказал Шурка, — перемахнул бы Байкал, ежели бы вода была тёплая.
— Врёшь ты, наверно?
— Ей богу не вру, спроси Тимку. И Тимка подтвердил, что Шурка действительно плавает лучше всех. Шурка от похвалы зарделся и стал рассказывать, как он в Байкале проплыл целый километр, правда, потом болел воспалением лёгких.
— А зачем ты плыл в такой холодной воде?
— Штормом лодку опрокинуло, она разом па дно.
Я испугался и махнул к берегу. Едва выбрался, лежу и дышу, а дед Подметкин наскочил и давай меня лупцевать, и в воду скидывать, доставай, мол, лодку — Шурка горестно вздохнул: — Не смог я достать, глубина там была, не дай господи!
— Смотрите! — зашептала Таня. — Волчица опять встала!
По обмелевшему потоку прыжками, поднимая тучи брызг, старая волчица подскочила к камню и, схватив за шиворот волчонка, серой стрелой вылетела на берег. Выпустила сына, отряхнулась и побежала к высоким кустам. Волчонок неуклюже бежал за ней, слегка косолапя.
Ребята, наблюдая за волчицей, не заметили, как ниже по ручью лёгкой тенью прыгнул с уступа и перелетел через поток человек. Взглянув в сторону ребят, он мгновенно исчез в кустах.
Когда ребята перешли ручей, им.пришлось надеть ичиги, босиком идти стало невозможно: склон горы был завален кучами дроблёных белых камней. На солнце их острые края блестели как кусочки весеннего льда. Ребята, прыгая с камня на камень, внимательно смотрели по сторонам, но зимовья, о котором говорил Торбеев, нигде не было. По карте получалось правильно, а на самом деле слева вместо зимовья начиналось болото, а за ним опять шли каменистые белые кучи. По компасу определили направление, и Петька решил вести свой отряд через болото.
— Оно от дождя совсем жидкое сделалось, как бы не затянуло нас?
— А мы, Таня, по краю попробуем, может, и пройдём.
Пекло солнце. Тихо посвистывали кулики. Чавкала тёплая болотная жижа под босыми ногами ребят. Первым шёл Петька, последним Шурка. Когда вода стала доходить до пояса, а жижа все крепче затягивать ноги. Петька свернул вправо к одиноко торчащей среди болота сухой сосне, без веток. Собравшись на крохотном затопленном островке, ребята не знали, что делать дальше. От твёрдого каменистого берега их разделяло теперь настоящее озеро, по которому торопливо проплыла серая утка с выводком крохотных утят.
— Шибко глубоко, — сказал Тимка, — не перейти.
Петька молча подошёл к сосне и стал её раскачивать. Она только дрожала, но не гнулась, потому что была совершенно сухая. Тогда ребята нажали на неё все вместе, и она, лопнув внизу, стала, падать. Треск сосны напугал утиную стаю, селезень, крякнув в кустах, взлетел в воздух. Выгнув над озером дугу, он мелькнул прямо над ребятами и плюхнулся тут же в двух шагах.
— Не отвлекай нас, — сказал Петька, — твои утята нам не нужны.
Из мешка Петька достал верёвку, привязал один конец к сосне, лежащей в воде, и повернулся к Шурке.
— Ты сможешь переплыть озеро?
Шурка посмотрел на воду, слегка рябившую от тихого ветерка:
— Перемахну, тут вода тёплая.
Он снял рубашку, передал её Тане, поднял повыше гачи штанов, обвязался верёвкой и смело шагнул в воду. Он плыл быстро, на полную длину выбрасывая руки из воды. Тонкая верёвка тянулась вслед за ним. Петька руками держал ствол дерева, чтобы он не уплыл за Шуркой. Когда Шурка вылез на каменистый берег, Таня спросила, сможет ли он вытянуть сразу двоих — её и Петьку?
— Неча делать, — прокричал Шурка.
Переправились быстро. Таня и Петька держались за сосну, которую на верёвке тянул Шурка. Тимка плыл сзади и придерживал мешки с вещами, лежавшие на древесном стволе. Выбравшись на высокий берег, ребята сразу же взяли направление на круглую, как вулкан, красную гору.
Было жарко. Жёлтые мелкие мушки назойливо вились перед самым лицом. Давно взмокли спины. Хотелось пить. Но ни зимовья, ни холодного ключа, о котором говорил Торбеев, не было. Стало ясно, что где-то они сбились с маршрута.
Начались россыпи. Лес стоял безмолвный и чёрный: на деревьях ни веток, ни листьев. Он был словно заколдованный, не росла трава, не пели птицы, и даже назойливые мушки перестали виться перед глазами. Тимка сказал, что на этих местах два года назад, а может быть и больше, бушевал лесной пожар.
Вдруг Петька поднял кверху руку. Ребята притаились. Впереди на чёрной лужайке странно вела себя лисица. Она вставала на задние лапы и, стоя столбиком, махала головой, потом пригибалась, как кошка, и прыгала на несколько метров вперёд, распушив в воздухе хвост. Лисица хватала что-то на земле. Сверкали её белые зубки, и она опять вставала столбиком, рассматривая полянку и кустики.
— Тимка, почему она так танцует? — шёпотом спросила Таня.
— После расскажу, поглядим ещё.
Но лисица, услышав голоса, развернулась на месте. Мелькнул её огненный хвост, качнулась какая-то обгоревшая былинка, и хищница исчезла.
Тимка объяснил:
— Она не танцует, а мышей ловит, мышкует. Встанет столбиком и выжидает, когда мышка выскочит из норки.
Горелый лес кончился. Сразу за журчащим ручейком пошёл березняк. Огонь пожара сюда не проник, и земля была покрыта сочной зелёной травой. Раскалёнными углями виднелись в траве нежные сибирские цветы — жарки.
Солнце медленно садилось за соседнюю небольшую гору. Справа, где к берёзам подбирался вплотную тёмный ельник, начинали сгущаться сумерки. На смену жаркому хвойному дыханию потянулись из распадка струи прохладного воздуха.
Где же зимовье? Петька взобрался на обломок скалы, похожий на чёрный айсберг, и огляделся зимовья нигде не было. Шурка прищурил глаза:
— Поди, его вовсе и нет. Торбеев сам…
Тимка перебил:
— Торбеев врать не станет. Он не как твой дед! Сыщет ягоду в одном месте, а скажет, что сбирал в другом. Люди идут туда, а твой дед глазеет им вслед и лыбится, и прищуривается ехидно, как ты.
Шурка опешил. К нему на помощь поспешила Таня.
— Что же вы в тайге ругаться вздумали. Шурка не виноват, если у него такой дед. Сам-то Шурка хороший, а от усталости мало ли что можно сказать.
Петька спрыгнул с каменного айсберга:
— Ждите! Я пробегу по распадку.
— Захвати арбалет! — успел только крикнуть Тимка.
Петька не ответил, лишь слышалось лёгкое потрескивание валежника.
— Зря он пошёл один, тайга-то тут чужая, — с досадой проговорил Тимка.
Не чувствуя Таниного беспокойства, Шурка стал рассказывать, как у отца Любы Тороевой однажды случилось несчастье — на него напал медведь.
— Летом разве медведи нападают?
Знамо дело, токмо не все медведи, а хворые, которые к осени шатунами делаются…
Таня, не дослушав, решительно встала, взяла арбалет.
— Я пойду искать.
Тимка крепко схватил её за руку.
— Ночь подступила, где же сыщешь? Маленько с Шуркой поорите, а я костёр разожгу на камне, он издалека приметит.
— Пе-ть-ка! Мы здесь, Петь-ка-а! — кричали Таня и Шурка.
Но из наступившей темноты не доносилось ни звука. Только пустынные горы вторили раскатистым эхом. Ребята прислушивались. И снова над тайгой неслись два тоненьких голоса: «Пе-ть-ка! Где ты! Пе-ть-ка-а!»
Тимкин костёр наверху, на Чёрном камне, как ребята назвали позднее этот обломок скалы, быстро разгорался. Стоя перед ним на коленях, Тимка дул изо рта со всей силой. Когда пламя поднялось высоко, он осторожно спустился вниз.
— Не кричите теперь. Огонь видится далеко.
Таня стала уговаривать пойти искать. Но Тимка неожиданно спокойно сказал:
— Ныне лето, не зима — не закоченеет, а утром сыщем. Хужее будет, ежели впотьмах все разбредемся.
Забравшись к костру на Чёрный камень, Тимка, Таня и Шурка кричали, долго аукали, но Петька словно растворился в чернильной темноте.
Пылал костёр. Внизу о чём-то задумалась тайга. Шурка Подметкин, сжавшись, печально смотрел на огонь. Только Тимка Булахов был невозмутим и вёл себя, как будто ничего страшного не случилось. Он развязал мешок, раздал каждому по куску лепёшки и положил возле костра пучочек горного лука:
— Ешьте на здоровьице.
Слева из-за горы выглянула жёлтая, как медный таз, луна. Её свет тихо струился на листья берёз, на посветлевшие скалы, отражался в синих глазах Тани. Вдруг явно послышались шаги человека и кашель. Ребята закричали, но шаги сразу стихли.
— Наверно, он нас дурачит, — сказал Шурка, — ходит кругами, кашляет, топает как медведь и не откликается.
Щурке не ответили. Таня и Тимка напряжённо всматривались в кусты.
— Черт его поймёт, — наконец произнёс Тимка, — то ли зверь притаился, то ли человек, а может быть, и пень горелый. — Он повернулся к Тане: — Посмотри-ка вон туда, тень какая-то!
С удивлением Тимка заметил, что пока он оборачивался, тень бесшумно исчезла.
— Тимка, может, Мулеков здесь бродит?
— Он бы подошёл! Нас бы он не испугался!
— А вдруг он?
Тимка, не отвечая, быстро схватил арбалет, вскинул к плечу, нажал спусковой крючок. Там, в тёмных кустах, кто-то громко почти по-человечески вскрикнул от боли. Затрещали ветки и вновь наступила тишина.
Шурку затрясло:
— Тим, что тама?
— Зверюга, Росомаха, кажись, подкрадывалась.
…Проснувшись утром, Шурка не сразу сообразил, где он находится. Спросонья посмотрел на Тимку, на костёр, на Таню, на посветлевшее небо и спросил хриплым голосом:
— Петька тут?
Тимка бодро встал, по-взрослому расправил плечи и сказал, стараясь казаться беззаботным:
— Сейчас отыщется.
Таня тоже заторопилась. Сложила в мешок вещи, написала Петьке записку, которую они укрепили веточками на краю Чёрного камня, и спустились вниз.
Ребята сходили к кустам, где Тимка вечером видел исчезнувшую тень, но никаких следов не обнаружили, стрелы тоже не было. Тимка обошёл деревья вокруг и сказал, что стрела в кого-то попала, потому что исчезнуть она не может. Они стали шарить в кустах, и нашли её возле упавшей гнилой берёзы. Стрела была переломлена. На стволе берёзы отпечатался кровавый след маленькой, как будто человеческой ладошки.
Таня отшатнулась и, испуганно глядя на кусты, зашептала:
— Тимка, я видела такие же отпечатки в Краснокардонске на стене в музее.
Тимка осмотрел пятно, прошёл осторожно вперёд и, вернувшись, сказал, что отпечаток оставил не человек, а росомаха: на остром наконечнике стрелы он обнаружил несколько тёмных шерстинок.
Ребята, прислушиваясь к каждому шороху, пошли, по тёмному ельнику. На самом спуске в распадок Тимка обнаружил сломанную веточку. Её конец, заострённый ножом, указывал направление, в котором вчера ушёл Петька. Ветку, несомненно, оставил он, так всегда делают таёжники, бродя в незнакомой тайге. Петьку этому научил ещё отец. Вскоре ребята вышли на старое болото. Оно давно заросло, и зелёный мох, слегка прогибаясь под ногами, легко держал всех троих.
Ночь, проведённая на камне, исчезновение Петьки как-то странно подействовали на Шурку Подметкина. Он стал непрерывно оглядываться назад и теперь не хотел идти последним. Тимка остановился. Путь преградила скала. Ни вправо, ни влево обойти её не смогли и вернулись назад, к небольшому холодному ключу. Вдруг Шурка, выпучив глаза, часто задышал, втягивая с силой воздух. Таня испугалась:
— Что с тобой?
— Дым! Пахнет дымом!
Таня ничего не учуяла. Они прошли совсем немного и остановились поражённые. Между двух берёз стоял и улыбался Петька Жмыхин. Рубаха на нём была разорвана, лицо в саже, волосы прилипли к потному лбу.
Петька рассказал, что вчера он, как только прошёл заросшее болото, взял вправо и спустился с горы. Он думал, что успеет засветло добежать.до конца и вернуться, но ошибся. В конце осинового леса, на развилке, чуть в стороне от маленького ручейка, он увидел зимовье. Добежал до него, заглянул внутрь и повернул назад. Но тут наступила такая темень, что Петька, пройдя немного, понял, что сбился с пути. Попытался вернуться в зимовье, но заблудился окончательно. Наткнувшись на огромный пень, сел и, плотно прижавшись к нему спиной, уснул. А утром быстро развёл костёр и бросился искать друзей.
— Мы едва в сторону от тебя не ушли, — сказала Таня. — Хорошо, что дымом запахло, а Шурка учуял.
Теперь ребята шли бодро, весело болтая. Петька жевал сухую лепёшку и внимательно слушал рассказ о звере, в которого стрелял Тимка.
Светило солнце, пели птицы, роса поблёскивала на цветках шиповника. Мелкие, величиной с тарелку, лужицы, уже нагретые солнцем, были облеплены синими мотыльками. Они взлетали, сталкиваясь в воздухе, и снова садились, хлопая по увлажнённой тёплой земле нежными крылышками. Шурка уже давно устал и, смахивая со лба капли пота, умоляюще смотрел на ребят, но Петька сказал, что пока они не дойдут до зимовья, отдыхать не будут.
Зимовье оказалось не тем, о котором говорил дед Торбеев. До самой крыши оно было завалено землёй, на которой рос колючий кустарник и мелкие деревца. Дверь едва открывалась. В зимовье было темно. Тимка, ощупывая руками стены, обнаружил узкую четырехугольную щель. Раньше она служила окошком. Когда её расчистили, в избушку проник узкий луч солнца. В нём заискрились лёгкие пылинки, которые поднялись, когда Шурка сбросил с нар какую-то старую закопчённую доску. Положив доску на место, Шурка рассмотрел дверь. Она.была пробита в трех местах. Круглые дырочки едва просматривались. Но когда Шурка сунул туда тонкий прутик, он пролез насквозь.
— Глядите-ка, дырочки-то от винтовки!
В противоположной стене ребята тоже обнаружили такие же отверстия.
— Во хлещет! — Шурка поднял большой палец. — Насквозь взяла и двери и стенку.
Тимка тоже внимательно посмотрел: две пули расщепили толстые доски в изголовье нар, и ушли в пол.
— В человека палили, — сказал он. — Сквозь двери его спящего ранили, а опосля открыли дверь и стрелили в упор.
— Тимка, а кто стрелял?
— Знамо дело, варнаки — пепеляевцы всякие, семеновцы. Когда их Красная Армия расколошматила, в тайгу кинулись спасаться. Шариться да пакостить стали по зимовьям, как росомахи, людей жестоко убивали. У охотников отымали пушнину, харчи и удирали, куда глаза глядят.
— Теперя их — нету, — успокаивая самого себя, сказал громко Шурка. — Да, Тимка?
— В тайге передохли, а которых переловили, как волков, иные, мне отец говорил, удрали в Монголию, а оттудова в Китай.
Петька вытряхнул все содержимое из мешков и сказал, что сегодня они дальше не пойдут, что нужно хорошо отдохнуть и напечь лепёшек.
Вечером, когда горячие лепёшки были уложены в мешок, ребята приступили к одному из своих тайных дел. В зимовье у порога они вырыли глубокую ямку и спрятали туда документы и дневник командира. Свёрток, аккуратно завёрнутый в бересту, засыпали старой золой.
— Теперь двести годов пролежит и не сопреет, — пояснил Тимка.
Поверх всего он положил кусок глины и старательно утрамбовал.
Трещали в печурке дрова. Пламя сквозь щели неровно освещало лица ребят и чёрные от копоти стены. Где-то далеко-далеко, как будто на краю заснувшей земли, тихо свистела потревоженная кем-то птица. Вдруг в лесу что-то затрещало, что-то повалилось на крышу зимовья. Петька подскочил к порогу, быстро захлопнул тяжёлую дверь и вставил в деревянную ручку палку. В тот же миг послышался удар по двери. Тимка схватил арбалет. Рядом встал Петька, зажав в руке раскрытый складной нож.
С бревенчатого потолка посыпалась труха. Кто-то вскочил на крышу и топтался там, тяжело пыхтя. Слышались удары, как будто сражались костяными мечами. Трещали ветки. Костяные удары усилились. Крыша перестала прогибаться, пыхтение слышалось теперь прямо возле двери. Иногда в дверь ударяли так сильно, что зимовье тряслось и ходило ходуном.
Таня стояла позади ребят напружинившись, готовая броситься на невидимого врага, спасать Шурку, Петьку и Тимку. Теперь костяные удары сопровождались не только пыхтением, но и каким-то непонятным стоном. Сыпалась сквозь щели земля. В тёмном углу на нарах ёжился от страха Шурка Подметкин.
— Люди это или кто? — спросила Таня.
— Наверное, нет. Звери пришли сюда. По-моему, косули дерутся.
— Может, закричать?
— Нельзя, — шёпотом ответил Тимка. — Они одуревшие и ничего не боятся, растопчут нас в лепёшку.
Вдали послышался протяжный крик. Рядом с дверью таким же жутким голосом кто-то ответил. Затрещали ветки, раздался топот, и вновь наступила тишина.
Петька с шумом выдохнул воздух:
— Ушли! — и хотел распахнуть дверь, но Тимка отдёрнул его.
— Не открывай, иногда они не все убегают и со злости бодают и топчут даже кусты. — Тимка зевнул: — Давайте спать!
…Когда Таня проснулась, дверь в зимовье была открыта настежь. Зажмурясь от солнца, она вышла и оглядела полянку: кругом кучки земли и глины. Кусты и маленькие деревца справа у зимовья затоптаны и смешаны с землёй, как будто по ним прошёлся тяжёлый танк. Земля на крыше изрыта рогами и копытами зверей.
— Маль-чиш-ки! — крикнула Таня. — Мальчиш-ки, где вы?
Из кустов вышел Шурка Подметкин. За жабры он нёс большую рыбину.
— Откуда? — удивилась Таня.
— Мы реку обнаружили и в ней добыли. А Петька с Тимкой плот мастерят, я тебе рыбу оставлю и тоже пойду. Им подсобить надобно.
— Плот? Зачем?
— Петька сказал, ежели по реке плыть, то можно попасть в другую реку, а опосля ещё в другую и приплыть на Байкал.
— Так мы поплывём обратно домой?
— Нет, ему про это Торбеев говорил. Мы вниз спустимся до поворота, а там опять пешком попрём.
ГЛАВА 16
— Добрый плот, ни в какую волну не перевернёмся. — Шурка Подметкин, широко расставив ноги, стоял посередине плота и раскачивал его на воде. В разные стороны по тихой заводи разбегались круги. В щелях между брёвен пузырилась вода.
Ребята перенесли на покачивающийся плот свои вещи и сели на корточки ближе к центру. Только Тимка стоял во весь рост, отталкиваясь тонким шестом от глубокого дна. Когда плот вышел на середину течения, его почему-то развернуло задом наперёд. Таня, крепко держась за верёвку, стягивающую плот, беззвучно смеялась. Тимка перешёл на противоположный конец, правя то к правому берегу, то к левому, чтобы не налететь на пороги. Временами плот ударялся о подводные камни, и деревья, из которых он был связан, скрипели, стараясь порвать верёвку. Тимка от таких толчков едва удерживался на ногах, но успевал выровнять плот, и тот мчался вниз, только летела сзади лёгкая пена да кружились глубокие воронки. Иногда навстречу плоту, когда он выплывал из-за поворота, попадались утиные стайки. Селезень всегда взлетал первым и делал над плотом круги, а утка, испуганно крякая, гнала пушистых утяток берегу. Однажды над плотом низко-низко, чуть не задев Тимку вытянутыми длинными ногами, пролетела серая цапля.
Петька рассматривал правый берег. Скалы, мимо которых они неслись, были неприступны и мрачны.
Неожиданно плот развернуло, накренило на повороте и вынесло на гладкое зеркало тихой заводи. Течение кончилось. Плот, качаясь, стоял на месте, как раз против широкого распадка. Петька осторожно встал на ноги и внимательно рассматривал место, где им предстоит высадиться. С крутого берега гляделись в воду могучие высоченные кедры. Прямо по корням деревьев бежал холодный ключ и, громко булькая, стекал в реку.
Высадившись на берег, ребята решили сохранить плот: пусть дожидается их возвращения. В случае чего, на нём можно проплыть дальше, до реки Громатухи, как говорил Торбеев, а там, если не проворонить правый рукав реки, подплыть к седловине хребта, с которого в ясные дни видны заснеженные вершины байкальских гор.
Пока Шурка с Петькой закрепляли плот, на берегу уже пылал весёлый костёр. Выпив чая с лепёшками, ребята разлеглись на траве у костра и вспоминали, как прошедшей ночью их напугали дикие косули.
— Тимка, — спросила Таня, — а почему они дерутся и так страшно стучат рогами?
— По-правдашнему драться ещё рано. Они новые рога только пробуют, крепкие или нет.
— Тимка, а по-настоящему они зачем дерутся?
Тимка, подумав, ответил, что они вожака выбирают на всю зиму; он должен быть самым сильным, чтобы любого волка мог отогнать.
День угасал. Огненный шар солнца скатился в горы.
Тимка, готовясь к ночи, укладывал на землю ветки кедра, расстилал одежду. Таня наклонилась к Петьке и зашептала: — Когда мы собирали коряжины, я там, — Таня показала в сторону’ маленького ручейка, — видела остатки от костра.
— Может, год назад тут были геологи.
— Я тоже так думала, а когда угли рукой потрогала, они ещё тёплые.
Шурка, слушая разговор, вздрогнул, вскочил на ноги, пугливо оглянулся по сторонам и сел поближе к костру.
Позвали Тимку. Он, ни слова не говоря, почерпнул из реки котелок воды и залил свой костёр, сверху завалил песком и камнями. Дождавшись сумерек, ребята крадучись пробрались к ручейку. Тимка пощупал золу и сказал, что костёр жгли утром.
Спать ребята легли у самой воды, в кустах, чтобы подкрасться никто не смог. Глядя на далёкую яркую звезду, Таня сказала, что, в случае чего, можно прыгнуть на плот и оттолкнуться, а на воде их никто не достанет.
— Да нас и здеся никто не тронет, — сказал Шурка, прижимаясь дрожащей спиной к Петьке.
Пекло солнце. От реки пахло рыбой и водорослями. Крутясь на сухой ветке, громко стрекотала сорока.
Вдруг Петька вскочил на ноги.
— Где Шурка?
Стали громко звать. Но Шурка не отвечал. Тимка, что-то сообразив, бросился к берегу. Плота не было. Только рядом с деревом, за которое он был привязан, лежал Петькин заряженный арбалет, нож и записка; «Уплыл домой. Нас могут убить, я боюсь».
Петька подбежал к кустам и остановился как вкопанный: мешка, в котором лежала вся их пища, не было!
Таня впервые увидела слезы в Петькиных глазах.
— Ты что, Петька? Достанем пищи, у нас арбалет есть, рыбы как-нибудь поймаем.
Но Петька расстроился не из-за пищи. Выяснилась непоправимая ошибка. Вчера, когда устраивались на ночлег, он положил карту в карман пиджака. Пиджак был Шуркин. И Шурка забрал его с собой, сам не зная, что увозит карту маршрута.
— Может, он нарочно увёз?
— Нет. Он не знал, что я туда положил.
Тимка подошёл к лежащему на берегу сухому дереву и попробовал его сдвинуть в воду.
— Свяжем плот из двух брёвен, Я попытаюсь Шурку нагнать.
— Это же очень долго будет.
И Тимка, и Таня понимали, что в таком положении, да ещё без карты, искать пещеру Быль-Былинского бесполезно. Если сейчас Петька прикажет возвращаться назад, они этому не удивятся. Но то, что сказал Петька, поразило ребят ещё больше, чем позорное бегство Шурки Подметкина. Тане сначала показалось, что Петька от злости так шутит, но он, печальными глазами глядя на ребят, повторил:
— Сейчас нужно догонять не Шурку, а Мулекова!
Мы должны найти Хорька. Он маршрут знает. Скажем, как договорились, что мы сбежали из детского дома и пробираемся к океану. Он поверит. Ему наверняка нужны будут помощники, и он возьмёт нас с собой до пещеры.
— Петька, а если ему помощники не нужны?
— А, может, впереди идёт не он, а кто-нибудь другой?
Вместо ответа Петька раздвинул кусты и показал пальцем следы на песке. Они были глубокие и маленькие, как следы карлика.
— Помнишь, Таня, мы такие видели в Краснокардонске.
Таня вспомнила свой страх, когда в лесу увидела парашют диверсанта и маленькие следы на песке.
Последний раз оглядев реку, как бы с ней прощаясь, Тимка догнал ушедших вперёд Петьку и Таню и сказал, что к вечеру, если они не уйдут далеко, их застанет дождь. Шли, громко разговаривая о всякой чепухе, чтобы только говорить. Чтобы Мулеков, если он вблизи, услышал их и подошёл к ним. Пробирались через буреломы, карабкались на скалистые кручи, брели по ручью, но никто их не слышал, никто не окликал.
Тайга, подёрнутая лёгкой дымкой, притихла. Ни человек, ни зверь, ни птица не попадались ребятам. Все округ притаилось, ожидая ненастья. Лёгкая дымка превратилась во мглу, которая, не торопясь, затягивала солнце. В глубокой пади вдруг совсем потемнело. Тяжёлая и серая туча лениво переползла через левый хребет и повисла над ребятами. Резко запахли цветы, трава; откуда-то потянуло запахом болота, но дождя так и не было.
Ребята перенесли на покачивающийся плот свои вещи и сели на корточки ближе к центру. Только Тимка стоял во весь рост, отталкиваясь тонким шестом от глубокого дна. Когда плот вышел на середину течения, его почему-то развернуло задом наперёд. Таня, крепко держась за верёвку, стягивающую плот, беззвучно смеялась. Тимка перешёл на противоположный конец, правя то к правому берегу, то к левому, чтобы не налететь на пороги. Временами плот ударялся о подводные камни, и деревья, из которых он был связан, скрипели, стараясь порвать верёвку. Тимка от таких толчков едва удерживался на ногах, но успевал выровнять плот, и тот мчался вниз, только летела сзади лёгкая пена да кружились глубокие воронки. Иногда навстречу плоту, когда он выплывал из-за поворота, попадались утиные стайки. Селезень всегда взлетал первым и делал над плотом круги, а утка, испуганно крякая, гнала пушистых утяток берегу. Однажды над плотом низко-низко, чуть не задев Тимку вытянутыми длинными ногами, пролетела серая цапля.
Петька рассматривал правый берег. Скалы, мимо которых они неслись, были неприступны и мрачны.
Неожиданно плот развернуло, накренило на повороте и вынесло на гладкое зеркало тихой заводи. Течение кончилось. Плот, качаясь, стоял на месте, как раз против широкого распадка. Петька осторожно встал на ноги и внимательно рассматривал место, где им предстоит высадиться. С крутого берега гляделись в воду могучие высоченные кедры. Прямо по корням деревьев бежал холодный ключ и, громко булькая, стекал в реку.
Высадившись на берег, ребята решили сохранить плот: пусть дожидается их возвращения. В случае чего, на нём можно проплыть дальше, до реки Громатухи, как говорил Торбеев, а там, если не проворонить правый рукав реки, подплыть к седловине хребта, с которого в ясные дни видны заснеженные вершины байкальских гор.
Пока Шурка с Петькой закрепляли плот, на берегу уже пылал весёлый костёр. Выпив чая с лепёшками, ребята разлеглись на траве у костра и вспоминали, как прошедшей ночью их напугали дикие косули.
— Тимка, — спросила Таня, — а почему они дерутся и так страшно стучат рогами?
— По-правдашнему драться ещё рано. Они новые рога только пробуют, крепкие или нет.
— Тимка, а по-настоящему они зачем дерутся?
Тимка, подумав, ответил, что они вожака выбирают на всю зиму; он должен быть самым сильным, чтобы любого волка мог отогнать.
День угасал. Огненный шар солнца скатился в горы.
Тимка, готовясь к ночи, укладывал на землю ветки кедра, расстилал одежду. Таня наклонилась к Петьке и зашептала: — Когда мы собирали коряжины, я там, — Таня показала в сторону’ маленького ручейка, — видела остатки от костра.
— Может, год назад тут были геологи.
— Я тоже так думала, а когда угли рукой потрогала, они ещё тёплые.
Шурка, слушая разговор, вздрогнул, вскочил на ноги, пугливо оглянулся по сторонам и сел поближе к костру.
Позвали Тимку. Он, ни слова не говоря, почерпнул из реки котелок воды и залил свой костёр, сверху завалил песком и камнями. Дождавшись сумерек, ребята крадучись пробрались к ручейку. Тимка пощупал золу и сказал, что костёр жгли утром.
Спать ребята легли у самой воды, в кустах, чтобы подкрасться никто не смог. Глядя на далёкую яркую звезду, Таня сказала, что, в случае чего, можно прыгнуть на плот и оттолкнуться, а на воде их никто не достанет.
— Да нас и здеся никто не тронет, — сказал Шурка, прижимаясь дрожащей спиной к Петьке.
Пекло солнце. От реки пахло рыбой и водорослями. Крутясь на сухой ветке, громко стрекотала сорока.
Вдруг Петька вскочил на ноги.
— Где Шурка?
Стали громко звать. Но Шурка не отвечал. Тимка, что-то сообразив, бросился к берегу. Плота не было. Только рядом с деревом, за которое он был привязан, лежал Петькин заряженный арбалет, нож и записка; «Уплыл домой. Нас могут убить, я боюсь».
Петька подбежал к кустам и остановился как вкопанный: мешка, в котором лежала вся их пища, не было!
Таня впервые увидела слезы в Петькиных глазах.
— Ты что, Петька? Достанем пищи, у нас арбалет есть, рыбы как-нибудь поймаем.
Но Петька расстроился не из-за пищи. Выяснилась непоправимая ошибка. Вчера, когда устраивались на ночлег, он положил карту в карман пиджака. Пиджак был Шуркин. И Шурка забрал его с собой, сам не зная, что увозит карту маршрута.
— Может, он нарочно увёз?
— Нет. Он не знал, что я туда положил.
Тимка подошёл к лежащему на берегу сухому дереву и попробовал его сдвинуть в воду.
— Свяжем плот из двух брёвен, Я попытаюсь Шурку нагнать.
— Это же очень долго будет.
И Тимка, и Таня понимали, что в таком положении, да ещё без карты, искать пещеру Быль-Былинского бесполезно. Если сейчас Петька прикажет возвращаться назад, они этому не удивятся. Но то, что сказал Петька, поразило ребят ещё больше, чем позорное бегство Шурки Подметкина. Тане сначала показалось, что Петька от злости так шутит, но он, печальными глазами глядя на ребят, повторил:
— Сейчас нужно догонять не Шурку, а Мулекова!
Мы должны найти Хорька. Он маршрут знает. Скажем, как договорились, что мы сбежали из детского дома и пробираемся к океану. Он поверит. Ему наверняка нужны будут помощники, и он возьмёт нас с собой до пещеры.
— Петька, а если ему помощники не нужны?
— А, может, впереди идёт не он, а кто-нибудь другой?
Вместо ответа Петька раздвинул кусты и показал пальцем следы на песке. Они были глубокие и маленькие, как следы карлика.
— Помнишь, Таня, мы такие видели в Краснокардонске.
Таня вспомнила свой страх, когда в лесу увидела парашют диверсанта и маленькие следы на песке.
Последний раз оглядев реку, как бы с ней прощаясь, Тимка догнал ушедших вперёд Петьку и Таню и сказал, что к вечеру, если они не уйдут далеко, их застанет дождь. Шли, громко разговаривая о всякой чепухе, чтобы только говорить. Чтобы Мулеков, если он вблизи, услышал их и подошёл к ним. Пробирались через буреломы, карабкались на скалистые кручи, брели по ручью, но никто их не слышал, никто не окликал.
Тайга, подёрнутая лёгкой дымкой, притихла. Ни человек, ни зверь, ни птица не попадались ребятам. Все округ притаилось, ожидая ненастья. Лёгкая дымка превратилась во мглу, которая, не торопясь, затягивала солнце. В глубокой пади вдруг совсем потемнело. Тяжёлая и серая туча лениво переползла через левый хребет и повисла над ребятами. Резко запахли цветы, трава; откуда-то потянуло запахом болота, но дождя так и не было.