Страница:
Прошагав до глубоких сумерек, ребята легли спать голодными. Второй день после бегства Шурки Подметкина начался тоже неудачно. Тимка, ушедший с арбалетом ещё на рассвете, вернулся к костру пустой. Даже крикливые кукши и те куда-то исчезли. В этот день ребята съели только пучок каких-то корешков, которые Тимка нашёл в расселине скалы.
Таёжная падь, по которой двигался Петькин отряд, изо дня в день становилась все уже и уже и превратилась в скалистый коридор, по дну которого бежал холодный говорливый ручеёк. Тимка, шагая с заряженным арбалетом в руках, задирал высоко голову, высматривая на уступах маленького горного оленя — кабаргу.
У всех троих от голода давно кружилась голова. В одном месте Тимка увидел длинную траву, растущую дудками. Это был горный лук. Наевшись его, ребята почувствовали себя лучше. И шагать стали быстрее. Но уже через час голод стал просто нестерпимым. Вечером Тимка, для виду порывшись в своём кармане, вытащил оттуда — Петька удивился — кусочек лепёшки, который давала ему Таня ещё в день бегства Шурки Подметкина. Тимка разделил его на три равные части и проследил, чтобы Таня и Петька их съели.
…Проснулась Таня от вкусного знакомого запаха. Она повернулась лицом к костру и увидела, как Тимка тонкой палочкой перемешивает в котелке какое-то варево.
— Вот корешков маленько нашёл. Есть можно.
Тимкин суп показался ребятам вкусным дорогим кушаньем.
— Приятно как пахнет, — сказала Таня, — как борщ, который мы из крапивы варили в Краснокардонске. Помнишь, Петька?
Петька отхлебнул несколько ложек и признал, что Тимкин суп из корешков, пожалуй, вкуснее.
С охотой в этот день опять ничего не вышло. И зверь, и птица, как будто зная назначение арбалета в Тимкиных руках, вообще перестали попадаться на глаза.
Много дней вёл Петька свой голодный отряд. Тимкины супы из корешков и травы сил не прибавляли. Через час после такого супа снова мучительно хотелось есть. Однажды вечером у Тани вдруг заболел живот. От резкой боли она вздрагивала.
— Что с тобой, Таня? Ты съела, наверное, что-нибудь вредное?
— Ничего, Петька, вредного не ела.
Тимка зачем-то спросил, тошнит её или нет, а потом набрал полкотелка холодной воды:
— Выпей всю, тут же полегчает. От голодухи такое получается.
Таня, мелко постукивая зубами о край котелка, стала пить. Петька смотрел на Тимку Булахова, как на кудесника. Через несколько минут Таня встала на ноги и засмеялась.
— Совсем не больно, теперь можно шагать.
Постепенно ребята дошли до истока ручейка. Маленькой струйкой он бил из-под белых отшлифованных камушков. Скалистый коридор вдруг так сузился, что ребята едва протиснулись между стоящих почти вплотную друг к другу скал. Первым проскочил Петька. То, что он увидел, поразило его. Перед ребятами лежала холмистая долина, залитая солнцем. Она была красная от цветов. Жужжали дикие пчелы, перелетая в тишине с цветка на цветок. На деревьях, растущих невдалеке, на холмике нежно пели синебокие пичуги.
Оставив ослабевшую Таню в тени деревьев, мальчики подошли к каменистой куче и стали внимательно рассматривать землю. Тимка взял зачем-то в рот несколько камешков, почмокал и выплюнул в кусты. Потом намочил слюной палец и поднял его кверху. Таня знала, что так определяют направление ветра. Подумав, Тимка стал присаживаться на корточки и смотреть то на край каменистого холмика, то на небо; И делал руками движения, как будто он целится. Петька тоже осматривал землю и тоже садился на корточки. Отмерив шесть шагов, Петька присел между огромными четырехугольными камнями так, что его совсем не стало видно, и в щель просунул арбалет. Тимка вытащил из кармана крохотный узелок с солью и, взяв щепотку, посыпал на щебень и том месте, куда был направлен арбалет.
Когда перестала кружиться голова, Таня поднялась На ноги и подошла к ребятам.
— Что собираетесь делать?
— Закрадку. Зверя вечером будем караулить. Косуля ходит, вишь, следы от копыт. Они тут соль языком лижут.
— Тимка, без ружья опасно, ты сам же говорил, что стоптать копытами могут.
— За такими каменьями не стопчут.
Целый час ребята носили коряжины и делали крышу над камнями. Тимка то и дело спускался с холмика и придирчиво осматривал закрадку: не слишком ли она видна снизу.
Закончив работу, сели отдохнуть, и тут Тимка заметил, что лицо у Тани стало совсем белое, а под глазами словно кто-то намазал чернилами синие пятна.
— Тимка, — сказала она, — может, эти красные цветы можно варить и есть? Ты вспомни, Тимка.
— Сейчас ничего нельзя варить, дым от костра поползёт, запах будет, зверь учует и не придёт. Потерпи маненько, только стемнеет, в закрадку сядем. Зверя добудем, костёр разложим, — Тимка сглотнул слюну, — жареным мясом запахнет. Все вороны сюда слетятся, росомаха припрётся, и наш Хорёк прискочит, как на приманку. — Тимка опять глотнул слюну. — До темноты потерпим, а там пировать начнём.
— А вдруг зверь не придёт?
— Придёт, Таня, я на закрадках фартовый. Торбеев завсегда брал меня на солонцы для фарта.
— А ты стрелял по зверю?
— По белкам и зайцам стрелял много, а по зверю только один раз, когда дед меня одного на солонце оставлял, а сам геологов, которые заплутали, к Байкалу выводил.
— И ты попал?
— В упор стрелять, кто не попадёт!
Ребята тихо залезли в закрадку. В наступившей темноте всё смолкло. Неожиданно из-за макушек деревьев выплыла луна. Стало светло как днём. Петька даже видел на холмике комочек соли, которую бросил Тимка. Тишина. Только сердце стучит, и кажется, что стук раздаётся по сонной долине и отражается от заснувших скал.
Вдруг раздался такой крик, что Петька вздрогнул.
— Ре-её-е-рек!
Тимка прилёг у арбалета, шепнул:
— Зверь прёт.
Второй раз зверь рявкнул совсем рядом. И вот застучали его копыта по камням. Он встал на бугорок и шумно втянул воздух. В лунном свете рогатая голова казалась большой и грозной. Тимка, затаив дыхание, держал руку на спусковом крючке арбалета.
Зверь начал бороздить мордой по щебню, ударил несколько раз копытами по камням, опять втянул воздух, рявкнул и стал прислушиваться. Петька видел, как злобно сверкнул глаз зверя, закачались рога, он встал на дыбы, приготовясь ударить копытами невидимого врага. Но в этот момент тонко дзенькнула тетива. Зверь рухнул.
Таню разбудили, когда похлёбка была готова. На голодный желудок Тимка не велел есть мясо, и они поили Таню густым бульоном. Каждый из них выпил всего по нескольку глотков, и приятый непреодолимый сон повалил ребят наземь, прямо тут же, возле затухающего костра, на зелёном пригорке.
Они крепко спали, когда из кустов осторожно вышел мужчина маленького роста. Короткими руками он отодвинул ветку и пристально посмотрел на спящих. Увидел в руке у Петьки раскрытый складной нож. Человек стоял неподвижно, его можно было принять за обгоревшую лесную коряжину. Ветка снова качнулась, встала на место, и пришелец исчез. То ли от его взгляда, то ли ещё от чего Петька шевельнулся, подсунув под себя руку с ножом, и, слегка коснувшись Тимки, тихо произнёс:
— Хорёк!
Наступила сонная тишина. Лунный свет тихо лился па листву, на траву, на лица уже притворившихся спящими детей. Снова шевельнулась ветка, теперь совсем рядом с головами ребят. Маленький человечек, присев па корточки, воровато огляделся и, касаясь руками камней, легко, как собака на четырех лапах, подбежал к ребятам и стал рассматривать их лица, и как будто даже нюхал их своим носом, похожим на кнопку. Долго он разглядывал лицо Тимки Булахова и даже провёл по нему пальцами, как делают слепые, узнавая знакомых.
Петька чуть приоткрыл глаза и крепче сжал нож. Но тот отошёл от Тимки и, наклонившись низко, так, даже чувствовалось его дыхание, стал пристально всматриваться в лицо Петьки. Петькины веки, по-видимому, дрогнули, потому что Хорёк, а это был он, мгновенно выхватил из-за пояса кинжал, наклонился ещё ниже и, касаясь губами Петькиного уха, сказал:
— Не бойся меня, мальчик. Я вижу, что ты не спишь. — Петька открыл глаза. Маленький рот Мулекова шептал: — Не кричи, мальчик, я геолог. Не буди остальных.
Петька как будто спросонок, протирая глаза кулаком, сел на землю и спросил:
— Геолог из экспедиции?
— Тихо, мальчик. Я из экспедиции, а вы как здесь оказались? Вас кто-нибудь сюда привёл?
— Мы сами пришли, потому что из детского дома удрали.
— Из какого? — нетерпеливо, шёпотом спросил Хорёк.
Петька подозрительно посмотрел на пришельца и, как бы испугавшись, сжался, и хотел отодвинуться, но Хорёк цепко схватил за коленку.
— От меня не удерёшь.
— Дядя, — взмолился Петька, — не отправляйте нас обратно в детский дом. Мы к океану пробираемся..
— Зачем вам?
— Там, дядя, хорошо жить! Там рыбы много, капусты морской. Селёдки…
— Селёдка там есть, а всё-таки, из какого детского дома?
— Скажу, дядя, скажу, только обратно не отсылайте.
— Тихо, мальчик! — Мулеков покосился на спящих. — В детский дом я не отправлю.
— Мы, дядя, из иркутского бежали. Нас туда привезли с запада. А мы несколько минут побыли и сбежали. Скучно там!
— На какой улице он находится?
Петька молчал.
— Ну, говори, — зашипел Хорёк.
— Я, дядя, не помню, наш поезд по всяким городам останавливался. Социалистическая улица или Коммунистическая, кажется.
— Говори номер!
— Номер пять, а напротив школа восемнадцатая.
— Ладно, сойдёт. Видать, не брешешь. — И вдруг Хорёк спросил: — Как фамилия этого пацана? — он указал на Тимку, — Отвечай, только тихо.
Петька усмехнулся:
— Это Тимка, а фамилия у него Усольцев, У него дед раньше на Волге купцом был. А девочку звать Таня Котельникова.
— Вас трое сбежало или сколько?
Хорёк вплотную пододвинул морщинистое лицо к глазам Петьки. Но Петька, зевая, ответил:
— Бежали четверо, а один парень, Шурка, фамилии мы не знаем…
— Где он? — перебил Хорёк. — Разбился, заблудился, умер?
— Умер бы ладно, а то удрал от нас и лепёшки украл.
— Ночью мясо жрали, кто дал.
— Зверя подстрелили из арбалета.
— Арбалет, где взяли?
— У детдомовского сторожа стащили.
Тимка во сне перевернулся на бок лицом к Мулекову. Хорёк быстро присел. Маленькой рукой ловко придавил к земле Петьку.
— Молчи!
Подождав, когда Тимка снова засопит, взял Петьку крепко за руку:
— Пошли! Только осторожно, вон к тем скалам! Как тебя звать?
— Петька.
Он завёл Петьку в каменную расселину. И угрожая кинжалом, связал верёвкой.
— Сиди здесь и не вздумай пикнуть. Спрошу у тех, если наврал, всех троих… — Мулеков расплылся в улыбке, — всех троих в детдом отправлю. Нечего вам но тайге шляться, честных геологов пугать.
Хрустнула веточка под ногой уходящего Мулекова. И потянулись долгие минуты. Петька мучительно ждал. Что там, у костра сейчас происходит? Может, бандит уже расправился со всеми и, захватив пищу, уходит подальше.
Мулеков появился перед Петькой бесшумно, как тень:
— Не обижайся! У меня государственная тайна, я не должен каждому доверять.
— Я не обижаюсь, дяденька.
У костра, когда ели мясо, Хорёк, глядя на разливающуюся на востоке зарю, по-видимому ещё не доверяя, в которой раз спросил:
— Ребята, никто из взрослых не знает, куда вы убежали?
— Никто, дяденька, не знает.
Хорёк маленькими остренькими зубами перегрызал мясные жилы, о чём-то долго думал, глядя то на Тимку, то на Таню. Петька острой палкой рыл ямку в земле, готовя самодельную коптильню.
— Копчёного мяса вам все равно хватит ненадолго, и до океана вы не доберётесь даже при вашем немецком компасе.
— Дядя, а что же делать?
— Хочу вас с собой взять, да не знаю, пойдёте или нет.
— Обратно, дядя, мы не пойдём.
— Не бойтесь, обратно я вас не поведу, кому вы в Иркутске нужны, кормить вас. У меня правительственное задание, и, если вы мне согласитесь помогать, я вам расскажу о нём.
Мулеков замолчал, поглядывая чаще всего на Тимку Булахова. Ему, наверное, казалось, что Тимку он где-то видел.
— Но учтите, проболтаетесь — смерть! — ловким движением Мулеков выхватил из-за пояса пистолет с тонким длинным стволом. — Застрелю сразу за разглашение. Ясно?
— Дядя, почему вы так говорите, мы понимаем и никому ничего не скажем.
Петька, взглянув на пистолет Мулекова, определил сразу: «Многозарядный парабеллум бельгийской конструкции. Из него, говорил капитан Ладейщиков, можно стрелять даже по низко летящим самолётам». На стволе пистолета была какая-то надпись на немецком языке.
— Ты, почему меня невнимательно слушаешь?
Петька вздрогнул:
— Я внимательно!
— Повторяю: если в тайге кого встретим, говорите, что я учитель из вашего детского дома. Разыскал вас, а теперь тащу домой. Ясно?
— А как, простите, вас звать? — спросила Таня.
— Моё имя засекреченное и называть его тоже нельзя. Поэтому зовите меня Захар Поликарпович Калиткин. Запомнили, ребятишечки? — Глаза Хорька заблестели: — Вы, ребятишечки, пионеры?
— Да, пионеры! — гордо сказала Таня.
— Тогда поклянитесь, что тайну никому не выдадите. Ну, клянитесь!
Петька, Тимка и Таня, отдавая салют восходящему над горами яркому солнцу, в голос сказали:
— Клянёмся служить Родине до конца и тайну не выдавать!
— Теперь садитесь.
Засунув пистолет за пазуху. Хорёк стал рассказывать, постоянно оглядываясь по сторонам:
— Случилось такое, ребята, много лет назад спасали мы золото от белых гнид — белопогонников. Отрядом, который вывозил золото, командовал я. На лошадях мы повезли много золота: стаканы, кубки, браслеты, слитки — все так и сверкает… Вы представляете, какое богатство я ищу для нашей страны?
— Конечно, представляем, сказала Таня. — На золото можно построить танки, самолёты.
Петька испуганно взглянул на Таню и быстро добавил:
— Велосипед можно купить, ножик перочинный.
— Вот именно, ребятишечки, вот именно! Но в отряде у меня завелась белая гнида, предатель, он уничтожил весь отряд.
— А где, дядя, золото?
— Золото я успел спрятать так, что оно и поныне там. Сам я едва спасся от этого изверга, ранил он меня тогда… — Мулеков маленькой ладошкой хлопнул себя но ноге. — С тех пор хромаю. На фронт из-за этого не взяли фашистов бить, а вызвали прямо в Москву и приказали, во что бы то ни стало найти пещеру.
— А в пещеру страшно опускаться?
— Туда, девчушечка, не надо опускаться, в этом и секрет, туда надо подниматься. Она высоко под самым небом.
— А как же мы поднимемся?
— Меня не с пустыми руками послали. В рюкзаке у меня крохотный баллончик и оболочка от резинового шара. А в баллончике — сжатый водород. Впустишь его в оболочку — и поднимайся хоть на седьмое небо, к самому господу богу. Ясно?
— Ясно! — улыбнулся Петька.
— Согласны идти со мной и помочь стране?
— Согласны, Захар Поликарпович.
— Молодцы, хорошие вы, умные ребятишечки. Давайте теперь козлятину коптить.
Петька и Тимка вырыли возле одной ямки другую, поглубже, и соединили их маленькой глубокой канавкой. Канавку Мулеков осторожно, чтобы не осыпать края, накрыл толстым слоем дёрна. В одну ямку набросали сухого хвороста, в другой на острых камнях разложили куски мяса. Яму с мясом Мулеков накрыл большим плоским камнем и поджёг в другой яме сухой хворост. Когда костёр разгорелся, он её тоже закрыл камнем, оставив только узкую щель. Дым по закрытой канавке побежал в яму с мясом, накапливался там и тонкими струйками, едва заметными на солнце, выходил наружу.
Запахло вкусно, словно копчёной колбасой.
Мулеков посмотрел на наручные часы:
— Как продукт будет готов, тронемся в путь. Надо торопиться. Страна ждать не может. Я и так много проплутал. Дорогу совсем забыл.
ГЛАВА 17
Таёжная падь, по которой двигался Петькин отряд, изо дня в день становилась все уже и уже и превратилась в скалистый коридор, по дну которого бежал холодный говорливый ручеёк. Тимка, шагая с заряженным арбалетом в руках, задирал высоко голову, высматривая на уступах маленького горного оленя — кабаргу.
У всех троих от голода давно кружилась голова. В одном месте Тимка увидел длинную траву, растущую дудками. Это был горный лук. Наевшись его, ребята почувствовали себя лучше. И шагать стали быстрее. Но уже через час голод стал просто нестерпимым. Вечером Тимка, для виду порывшись в своём кармане, вытащил оттуда — Петька удивился — кусочек лепёшки, который давала ему Таня ещё в день бегства Шурки Подметкина. Тимка разделил его на три равные части и проследил, чтобы Таня и Петька их съели.
…Проснулась Таня от вкусного знакомого запаха. Она повернулась лицом к костру и увидела, как Тимка тонкой палочкой перемешивает в котелке какое-то варево.
— Вот корешков маленько нашёл. Есть можно.
Тимкин суп показался ребятам вкусным дорогим кушаньем.
— Приятно как пахнет, — сказала Таня, — как борщ, который мы из крапивы варили в Краснокардонске. Помнишь, Петька?
Петька отхлебнул несколько ложек и признал, что Тимкин суп из корешков, пожалуй, вкуснее.
С охотой в этот день опять ничего не вышло. И зверь, и птица, как будто зная назначение арбалета в Тимкиных руках, вообще перестали попадаться на глаза.
Много дней вёл Петька свой голодный отряд. Тимкины супы из корешков и травы сил не прибавляли. Через час после такого супа снова мучительно хотелось есть. Однажды вечером у Тани вдруг заболел живот. От резкой боли она вздрагивала.
— Что с тобой, Таня? Ты съела, наверное, что-нибудь вредное?
— Ничего, Петька, вредного не ела.
Тимка зачем-то спросил, тошнит её или нет, а потом набрал полкотелка холодной воды:
— Выпей всю, тут же полегчает. От голодухи такое получается.
Таня, мелко постукивая зубами о край котелка, стала пить. Петька смотрел на Тимку Булахова, как на кудесника. Через несколько минут Таня встала на ноги и засмеялась.
— Совсем не больно, теперь можно шагать.
Постепенно ребята дошли до истока ручейка. Маленькой струйкой он бил из-под белых отшлифованных камушков. Скалистый коридор вдруг так сузился, что ребята едва протиснулись между стоящих почти вплотную друг к другу скал. Первым проскочил Петька. То, что он увидел, поразило его. Перед ребятами лежала холмистая долина, залитая солнцем. Она была красная от цветов. Жужжали дикие пчелы, перелетая в тишине с цветка на цветок. На деревьях, растущих невдалеке, на холмике нежно пели синебокие пичуги.
Оставив ослабевшую Таню в тени деревьев, мальчики подошли к каменистой куче и стали внимательно рассматривать землю. Тимка взял зачем-то в рот несколько камешков, почмокал и выплюнул в кусты. Потом намочил слюной палец и поднял его кверху. Таня знала, что так определяют направление ветра. Подумав, Тимка стал присаживаться на корточки и смотреть то на край каменистого холмика, то на небо; И делал руками движения, как будто он целится. Петька тоже осматривал землю и тоже садился на корточки. Отмерив шесть шагов, Петька присел между огромными четырехугольными камнями так, что его совсем не стало видно, и в щель просунул арбалет. Тимка вытащил из кармана крохотный узелок с солью и, взяв щепотку, посыпал на щебень и том месте, куда был направлен арбалет.
Когда перестала кружиться голова, Таня поднялась На ноги и подошла к ребятам.
— Что собираетесь делать?
— Закрадку. Зверя вечером будем караулить. Косуля ходит, вишь, следы от копыт. Они тут соль языком лижут.
— Тимка, без ружья опасно, ты сам же говорил, что стоптать копытами могут.
— За такими каменьями не стопчут.
Целый час ребята носили коряжины и делали крышу над камнями. Тимка то и дело спускался с холмика и придирчиво осматривал закрадку: не слишком ли она видна снизу.
Закончив работу, сели отдохнуть, и тут Тимка заметил, что лицо у Тани стало совсем белое, а под глазами словно кто-то намазал чернилами синие пятна.
— Тимка, — сказала она, — может, эти красные цветы можно варить и есть? Ты вспомни, Тимка.
— Сейчас ничего нельзя варить, дым от костра поползёт, запах будет, зверь учует и не придёт. Потерпи маненько, только стемнеет, в закрадку сядем. Зверя добудем, костёр разложим, — Тимка сглотнул слюну, — жареным мясом запахнет. Все вороны сюда слетятся, росомаха припрётся, и наш Хорёк прискочит, как на приманку. — Тимка опять глотнул слюну. — До темноты потерпим, а там пировать начнём.
— А вдруг зверь не придёт?
— Придёт, Таня, я на закрадках фартовый. Торбеев завсегда брал меня на солонцы для фарта.
— А ты стрелял по зверю?
— По белкам и зайцам стрелял много, а по зверю только один раз, когда дед меня одного на солонце оставлял, а сам геологов, которые заплутали, к Байкалу выводил.
— И ты попал?
— В упор стрелять, кто не попадёт!
Ребята тихо залезли в закрадку. В наступившей темноте всё смолкло. Неожиданно из-за макушек деревьев выплыла луна. Стало светло как днём. Петька даже видел на холмике комочек соли, которую бросил Тимка. Тишина. Только сердце стучит, и кажется, что стук раздаётся по сонной долине и отражается от заснувших скал.
Вдруг раздался такой крик, что Петька вздрогнул.
— Ре-её-е-рек!
Тимка прилёг у арбалета, шепнул:
— Зверь прёт.
Второй раз зверь рявкнул совсем рядом. И вот застучали его копыта по камням. Он встал на бугорок и шумно втянул воздух. В лунном свете рогатая голова казалась большой и грозной. Тимка, затаив дыхание, держал руку на спусковом крючке арбалета.
Зверь начал бороздить мордой по щебню, ударил несколько раз копытами по камням, опять втянул воздух, рявкнул и стал прислушиваться. Петька видел, как злобно сверкнул глаз зверя, закачались рога, он встал на дыбы, приготовясь ударить копытами невидимого врага. Но в этот момент тонко дзенькнула тетива. Зверь рухнул.
Таню разбудили, когда похлёбка была готова. На голодный желудок Тимка не велел есть мясо, и они поили Таню густым бульоном. Каждый из них выпил всего по нескольку глотков, и приятый непреодолимый сон повалил ребят наземь, прямо тут же, возле затухающего костра, на зелёном пригорке.
Они крепко спали, когда из кустов осторожно вышел мужчина маленького роста. Короткими руками он отодвинул ветку и пристально посмотрел на спящих. Увидел в руке у Петьки раскрытый складной нож. Человек стоял неподвижно, его можно было принять за обгоревшую лесную коряжину. Ветка снова качнулась, встала на место, и пришелец исчез. То ли от его взгляда, то ли ещё от чего Петька шевельнулся, подсунув под себя руку с ножом, и, слегка коснувшись Тимки, тихо произнёс:
— Хорёк!
Наступила сонная тишина. Лунный свет тихо лился па листву, на траву, на лица уже притворившихся спящими детей. Снова шевельнулась ветка, теперь совсем рядом с головами ребят. Маленький человечек, присев па корточки, воровато огляделся и, касаясь руками камней, легко, как собака на четырех лапах, подбежал к ребятам и стал рассматривать их лица, и как будто даже нюхал их своим носом, похожим на кнопку. Долго он разглядывал лицо Тимки Булахова и даже провёл по нему пальцами, как делают слепые, узнавая знакомых.
Петька чуть приоткрыл глаза и крепче сжал нож. Но тот отошёл от Тимки и, наклонившись низко, так, даже чувствовалось его дыхание, стал пристально всматриваться в лицо Петьки. Петькины веки, по-видимому, дрогнули, потому что Хорёк, а это был он, мгновенно выхватил из-за пояса кинжал, наклонился ещё ниже и, касаясь губами Петькиного уха, сказал:
— Не бойся меня, мальчик. Я вижу, что ты не спишь. — Петька открыл глаза. Маленький рот Мулекова шептал: — Не кричи, мальчик, я геолог. Не буди остальных.
Петька как будто спросонок, протирая глаза кулаком, сел на землю и спросил:
— Геолог из экспедиции?
— Тихо, мальчик. Я из экспедиции, а вы как здесь оказались? Вас кто-нибудь сюда привёл?
— Мы сами пришли, потому что из детского дома удрали.
— Из какого? — нетерпеливо, шёпотом спросил Хорёк.
Петька подозрительно посмотрел на пришельца и, как бы испугавшись, сжался, и хотел отодвинуться, но Хорёк цепко схватил за коленку.
— От меня не удерёшь.
— Дядя, — взмолился Петька, — не отправляйте нас обратно в детский дом. Мы к океану пробираемся..
— Зачем вам?
— Там, дядя, хорошо жить! Там рыбы много, капусты морской. Селёдки…
— Селёдка там есть, а всё-таки, из какого детского дома?
— Скажу, дядя, скажу, только обратно не отсылайте.
— Тихо, мальчик! — Мулеков покосился на спящих. — В детский дом я не отправлю.
— Мы, дядя, из иркутского бежали. Нас туда привезли с запада. А мы несколько минут побыли и сбежали. Скучно там!
— На какой улице он находится?
Петька молчал.
— Ну, говори, — зашипел Хорёк.
— Я, дядя, не помню, наш поезд по всяким городам останавливался. Социалистическая улица или Коммунистическая, кажется.
— Говори номер!
— Номер пять, а напротив школа восемнадцатая.
— Ладно, сойдёт. Видать, не брешешь. — И вдруг Хорёк спросил: — Как фамилия этого пацана? — он указал на Тимку, — Отвечай, только тихо.
Петька усмехнулся:
— Это Тимка, а фамилия у него Усольцев, У него дед раньше на Волге купцом был. А девочку звать Таня Котельникова.
— Вас трое сбежало или сколько?
Хорёк вплотную пододвинул морщинистое лицо к глазам Петьки. Но Петька, зевая, ответил:
— Бежали четверо, а один парень, Шурка, фамилии мы не знаем…
— Где он? — перебил Хорёк. — Разбился, заблудился, умер?
— Умер бы ладно, а то удрал от нас и лепёшки украл.
— Ночью мясо жрали, кто дал.
— Зверя подстрелили из арбалета.
— Арбалет, где взяли?
— У детдомовского сторожа стащили.
Тимка во сне перевернулся на бок лицом к Мулекову. Хорёк быстро присел. Маленькой рукой ловко придавил к земле Петьку.
— Молчи!
Подождав, когда Тимка снова засопит, взял Петьку крепко за руку:
— Пошли! Только осторожно, вон к тем скалам! Как тебя звать?
— Петька.
Он завёл Петьку в каменную расселину. И угрожая кинжалом, связал верёвкой.
— Сиди здесь и не вздумай пикнуть. Спрошу у тех, если наврал, всех троих… — Мулеков расплылся в улыбке, — всех троих в детдом отправлю. Нечего вам но тайге шляться, честных геологов пугать.
Хрустнула веточка под ногой уходящего Мулекова. И потянулись долгие минуты. Петька мучительно ждал. Что там, у костра сейчас происходит? Может, бандит уже расправился со всеми и, захватив пищу, уходит подальше.
Мулеков появился перед Петькой бесшумно, как тень:
— Не обижайся! У меня государственная тайна, я не должен каждому доверять.
— Я не обижаюсь, дяденька.
У костра, когда ели мясо, Хорёк, глядя на разливающуюся на востоке зарю, по-видимому ещё не доверяя, в которой раз спросил:
— Ребята, никто из взрослых не знает, куда вы убежали?
— Никто, дяденька, не знает.
Хорёк маленькими остренькими зубами перегрызал мясные жилы, о чём-то долго думал, глядя то на Тимку, то на Таню. Петька острой палкой рыл ямку в земле, готовя самодельную коптильню.
— Копчёного мяса вам все равно хватит ненадолго, и до океана вы не доберётесь даже при вашем немецком компасе.
— Дядя, а что же делать?
— Хочу вас с собой взять, да не знаю, пойдёте или нет.
— Обратно, дядя, мы не пойдём.
— Не бойтесь, обратно я вас не поведу, кому вы в Иркутске нужны, кормить вас. У меня правительственное задание, и, если вы мне согласитесь помогать, я вам расскажу о нём.
Мулеков замолчал, поглядывая чаще всего на Тимку Булахова. Ему, наверное, казалось, что Тимку он где-то видел.
— Но учтите, проболтаетесь — смерть! — ловким движением Мулеков выхватил из-за пояса пистолет с тонким длинным стволом. — Застрелю сразу за разглашение. Ясно?
— Дядя, почему вы так говорите, мы понимаем и никому ничего не скажем.
Петька, взглянув на пистолет Мулекова, определил сразу: «Многозарядный парабеллум бельгийской конструкции. Из него, говорил капитан Ладейщиков, можно стрелять даже по низко летящим самолётам». На стволе пистолета была какая-то надпись на немецком языке.
— Ты, почему меня невнимательно слушаешь?
Петька вздрогнул:
— Я внимательно!
— Повторяю: если в тайге кого встретим, говорите, что я учитель из вашего детского дома. Разыскал вас, а теперь тащу домой. Ясно?
— А как, простите, вас звать? — спросила Таня.
— Моё имя засекреченное и называть его тоже нельзя. Поэтому зовите меня Захар Поликарпович Калиткин. Запомнили, ребятишечки? — Глаза Хорька заблестели: — Вы, ребятишечки, пионеры?
— Да, пионеры! — гордо сказала Таня.
— Тогда поклянитесь, что тайну никому не выдадите. Ну, клянитесь!
Петька, Тимка и Таня, отдавая салют восходящему над горами яркому солнцу, в голос сказали:
— Клянёмся служить Родине до конца и тайну не выдавать!
— Теперь садитесь.
Засунув пистолет за пазуху. Хорёк стал рассказывать, постоянно оглядываясь по сторонам:
— Случилось такое, ребята, много лет назад спасали мы золото от белых гнид — белопогонников. Отрядом, который вывозил золото, командовал я. На лошадях мы повезли много золота: стаканы, кубки, браслеты, слитки — все так и сверкает… Вы представляете, какое богатство я ищу для нашей страны?
— Конечно, представляем, сказала Таня. — На золото можно построить танки, самолёты.
Петька испуганно взглянул на Таню и быстро добавил:
— Велосипед можно купить, ножик перочинный.
— Вот именно, ребятишечки, вот именно! Но в отряде у меня завелась белая гнида, предатель, он уничтожил весь отряд.
— А где, дядя, золото?
— Золото я успел спрятать так, что оно и поныне там. Сам я едва спасся от этого изверга, ранил он меня тогда… — Мулеков маленькой ладошкой хлопнул себя но ноге. — С тех пор хромаю. На фронт из-за этого не взяли фашистов бить, а вызвали прямо в Москву и приказали, во что бы то ни стало найти пещеру.
— А в пещеру страшно опускаться?
— Туда, девчушечка, не надо опускаться, в этом и секрет, туда надо подниматься. Она высоко под самым небом.
— А как же мы поднимемся?
— Меня не с пустыми руками послали. В рюкзаке у меня крохотный баллончик и оболочка от резинового шара. А в баллончике — сжатый водород. Впустишь его в оболочку — и поднимайся хоть на седьмое небо, к самому господу богу. Ясно?
— Ясно! — улыбнулся Петька.
— Согласны идти со мной и помочь стране?
— Согласны, Захар Поликарпович.
— Молодцы, хорошие вы, умные ребятишечки. Давайте теперь козлятину коптить.
Петька и Тимка вырыли возле одной ямки другую, поглубже, и соединили их маленькой глубокой канавкой. Канавку Мулеков осторожно, чтобы не осыпать края, накрыл толстым слоем дёрна. В одну ямку набросали сухого хвороста, в другой на острых камнях разложили куски мяса. Яму с мясом Мулеков накрыл большим плоским камнем и поджёг в другой яме сухой хворост. Когда костёр разгорелся, он её тоже закрыл камнем, оставив только узкую щель. Дым по закрытой канавке побежал в яму с мясом, накапливался там и тонкими струйками, едва заметными на солнце, выходил наружу.
Запахло вкусно, словно копчёной колбасой.
Мулеков посмотрел на наручные часы:
— Как продукт будет готов, тронемся в путь. Надо торопиться. Страна ждать не может. Я и так много проплутал. Дорогу совсем забыл.
ГЛАВА 17
Мулеков, просунув руку под плиту, пощупал горячее мясо, выдернул кусочек, откусил, по-крысиному задвигал челюстью.
— Мясо, ребятишечки, готово! Можно мешочки загружать да и в путь-дорогу трогаться.
Из своего аккуратного рюкзака он выложил на траву прибор, похожий на фотографический аппарат, только с наушниками, клеёнчатый свёрток, застёгнутый ремешком с эмблемой: летящий большекрылый змей… «Оболочка там от шара», — догадался Петька. В кожаном круглом, как бутылка, футляре оказался маленький, окрашенный серебряной краской баллончик. На нём тоже стояла эмблема: Змей Горыныч с открытой зубатой пастью. Из левого кармана рюкзака Мулеков вытащил жёлтую, всю в дырах, самодельную карту, развернул.
— Этой карте, ребята, цены нет, ей памятник нужно поставить, она вывела меня на верный путь. — Мулеков сморщил губы: — Не она, конечно, а её хитрая шифровка. Видите надпись СЛУ. Что это такое? — Хорей развёл коротенькими руками. — Сам черт не разберёт, а я вот, старый геолог, разобрался. И ещё одной вещице я поставлю памятник. — Он вытащил из рюкзака свёрток и развернул материю.
Петька чуть не вскрикнул. Это была тетрадь Петькиного отца. В неё отец когда-то тщательно записывал все известия об исчезнувшем отряде Быль-Былинского. К счастью для Петьки, да и для всего его отряда, что он не назвал своей фамилии Мулекову. Потому что на обложке тетради стояла отчётливая роспись Петькиного отца. Хорёк погладил тетрадь сморщенной ладошкой.
— Случайно её забрали у одного бандита. В сговоре был с моим проводником. Ишь, роспись свою поставил «Жмыхин»!
Тимка заметил, как гневно сошлись брови у Петьки, как он полез рукой в карман, но Таня, как бы нечаянно прикоснулась к нему и сказала:
— Петька, почему в твоей фамилии пишется буква «и», а не «е», Витров, лучше было бы Ветров, а то Витров.
Петька мгновенно понял, что чуть не совершил свою последнюю в жизни ошибку. Как бы нехотя он ответил:
— А у тебя-то фамилия — Котельникова, подумаешь, котелок какой-то!
— Не придирайся ко мне, — миролюбиво сказала Таня, — фамилию не я придумала, а кто-то в далёкой древности.
Разложив копчёное мясо, Мулеков тяжёлый рюкзак взял себе на плечи, а лёгкий мешок, с верёвочными лямками дал Петьке и Тимке.
— Несите по очереди. А ты, Танюшечка, неси баллончик и свою игрушку, — он рукой показал на арбалет. — Баллончик неси осторожней, ударишь — нас всех поднимет к небесам. Ясно? Ну, с богом тронулись!
Мулеков шёл быстро. Даже на подъёмах не сбавлял шага. Он ловко проскакивал между колючими ёлками, уклонялся от торчащих сухих коряжин, прыгал с кочки на кочку, как молодой козёл. Когда Петька, выливая воду из ичига, отстал, Таня тихо его спросила:
— Может, баллон или оболочку «нечаянно» уронить где-нибудь в ущелье?
— Не надо. Как же золото доставать будем?
— Петька, у него пистолет и кинжал!
— Ничего, справимся, будь только осторожней!
Тропа пошла круто в гору и превратилась в настоящую дорогу, как будто здесь прошла целая лавина диких лошадей. Трава была выбита, и глина слегка пылила под ногами ребят.
— Откуда дорога взялась? — спросила Таня.
— Не дорога это, а звериная тропа. Здесь, — Хорёк маленькой рукой показал куда-то в небо, — будет горный перевал. Прямо в облаках шагать будем. Тут, ребятишечки, звери и переходят из одной горной системы в другую. Ночью опасно — затопчут, а если хищники будут — сожрут, костей не оставят. Вскоре идти стало так трудно, что ребята останавливались через каждые два-три метра. На ровную площадку перевала, где влажным туманом стояли облака, Мулеков поднялся первым. Он сел на камень и спокойно ждал, когда к нему докарабкаются Тимка, Петька и Таня. Он не пытался им помочь. Только когда Таня, оступившись, едва не полетела вниз, Хорёк ласково сказал:
— Танюшечка, осторожнее надо, свалишься туда, — он показал на дно ущелья. — Что мы будем делать без баллончика? — Когда Таня выбралась к нему, он забрал у неё свою «сумочку», надел себе на правое плечо. — Тут ему будет спокойнее.
Он поправил лямку рюкзака, пощупал за пазухой пистолет и, не глядя на ребят, быстро полез вверх на седловину хребта.
— Мы ещё не отдохнули, подождите, пожалуйста, попросила Таня.
— Все скоро отдохнёте, — прокричал он в ответ откуда-то из тумана.
Тимка забеспокоился.
— Пойдёмте, а то удерёт от нас.
— Не удерёт, мы ему зачем-то нужны. — Петька посмотрел на тёмные камни; вдруг схватил мешок и бросился вперёд: — Ребята, быстро за мной. Он нарочно ушёл, чтобы там без нас по рации поговорить.
Туман немного рассеялся и внизу можно было рассмотреть тайгу. Она была так далека, что отсюда казалась мягкой зелёной ватой. Петька первым увидел Хорька. Он сидел, прижавшись к скале спиной, склоняясь над своим рюкзаком. На рюкзаке стоял маленький приборчик, похожий па фотоаппарат. Тонкий, словно бы шёлковый шнур тянулся от аппарата к наушникам, которые были на голове Мулекова. Почти касаясь сухими губами мягкой металлической сеточки на аппарате, он монотонно повторял: «Цунами, Цунами, я — Прозелит, отвечайте». Таинственный Цунами, по-видимому, молчал, потому что Хорёк переключал какой-то рычажок и повторял это же на другом языке: «Ахтунг, ахтунг! Их бин Прозелит, антвортен, антвортен! Цунами — антвортен!».
Ребята, затаив дыхание, наблюдали за шпионом. Вот он посмотрел на часы, плюнул, рывком снял наушники и сразу услышал шорох за спиной. Быстро схватил с земли парабеллум. Но, увидав три детских головы, засунул пистолет за пазуху и сказал:
— Добрались, ребятишечки. А я здесь пытался с Москвой связаться, доложить, как у нас идут дела. Просили меня регулярно докладывать, но я сегодня опоздал. В случае чего, подмогу пришлют.
— В тайге-то они нас как отыщут? — спросил Тимка, слегка толкнув локтем Петьку.
— Они, парень, не пешком пойдут, а самолётом и, где я им укажу, сядут на поляну или спрыгнут на парашютах. Ясно?
Мулеков выдал ребятам по кусочку копчёной козлятины и по четырехугольному прянику, которые он называл галетами.
— Слышал? — шепнул Тимка. — Значит, как найдёт золото, он вызовет самолёт, наверно, с Японии, погрузит драгоценности — и поминай, как звали.
— Ничего, — ответил Петька, — у самой пещеры мы сломаем его рацию. Я придумал как.
Мулеков застегнул рюкзак, забросил его на спину:
— Пойдёмте дальше. Время — деньги, как говорят хорошие люди, а у нас время — золото.
На другой стороне хребта, как только они спустились ниже облаков, их встретил нудный дождь. Мулеков хмурился, внимательно рассматривал с высоты горные цепи, далёкие хребты и заснеженные вершины каких-то гор, едва блестевших на горизонте. Он явно заволновался и приказал ребятам отсюда, с головокружительной высоты, смотреть вниз, и искать небольшое озеро. Сам. Хорёк оставив рюкзак возле ребят, спускался несколько раз вниз, уходил в стороны, но озера, о котором он столько говорил, не было. От этого озера он знал дорогу к пещере наизусть. Но оно теперь куда-то исчезло. То самое озеро, где когда-то Быль-Былинский обнаружил пещеру, в которой ночевал отряд вместе с лошадьми.
— Проклятье! — прошипел, запыхавшись Мулеков.
Упёршись ладошками в камень, он по-кошачьи запрыгнул к ребятам на площадку. — Проклятье! — повторил он. — Пойдёмте к перевалу, выше облаков поднимемся, мокнуть не будем. Переночуем на перевале, а завтра отыщем озеро. Будь оно трижды проклято!
На перевале, как только они поднялись выше облаков, дождь прекратился. Собрав в кучу сухие стебли и куски коры, занесённые сюда ветром, зажгли костёр. Мулеков распорядился ложиться спать. Петька лёг так, чтобы видеть Мулекова, но Хорёк в эту ночь, видно, не собирался выходить в эфир. Подогнув под себя руки и ноги, как делают хищные зверьки, он сразу заснул.
На следующий день, как только проснулись, Хорёк вытащил из рюкзака карту, которую украл на чердаке бабушкиного дома, тетрадь с росписью «доцент Жмыхин» и по часам, как по компасу, стал искать ориентир.
— Проклятье! Проклятье! — шептал он. — Направление правильное, а озера нет.
Таня с Тимкой сидели на корточках рядом с Мулековым, а Петька бродил среди обломков скал и рассматривал разноцветные лишайники. Они, как высохшие капустные листы, покрывали чёрные валуны. Петька знал, что стоит дождю или снегу случайно на них попасть, лишайники возвратятся к жизни. Одни камни от лишайников были синие, другие какие-то фиолетовые, а южные склоны скальных обломков ярко рыжие, как будто их специально кто-то покрасил краской.
Петька прошёл метров двести, а когда спрыгнул с уступа, очень удивился: большая ровная площадка была усеяна небольшими, величиной с рюкзак, камнями красного цвета. И Петьке почудилось, что здесь шла жестокая битва, что мёртвую тишину нарушали когда-то удары кованых мечей и тяжёлое дыхание воинов. В тишине Петька прошёлся по площадке до края, где следующий уступ шёл круто вниз. Петька хотел пройти по уступу, но, оглянувшись на камни, заметил на одном, из них странный предмет, похожий… Петька сделал огромный прыжок и схватил его. Да, это была подкова! Обыкновенная, совершенно ржавая лошадиная подкова! У Петьки учащённо забилось сердце: «Подкова! Значит, здесь, среди красных камней, проходил отряд Быль-Былинского. И тогда кто-то из его погибших бойцов, а может, и сам командир, положил оторвавшуюся подкову на камень. Положил, надеясь, что кто-то, может, пойдёт по их маршруту».
— Мясо, ребятишечки, готово! Можно мешочки загружать да и в путь-дорогу трогаться.
Из своего аккуратного рюкзака он выложил на траву прибор, похожий на фотографический аппарат, только с наушниками, клеёнчатый свёрток, застёгнутый ремешком с эмблемой: летящий большекрылый змей… «Оболочка там от шара», — догадался Петька. В кожаном круглом, как бутылка, футляре оказался маленький, окрашенный серебряной краской баллончик. На нём тоже стояла эмблема: Змей Горыныч с открытой зубатой пастью. Из левого кармана рюкзака Мулеков вытащил жёлтую, всю в дырах, самодельную карту, развернул.
— Этой карте, ребята, цены нет, ей памятник нужно поставить, она вывела меня на верный путь. — Мулеков сморщил губы: — Не она, конечно, а её хитрая шифровка. Видите надпись СЛУ. Что это такое? — Хорей развёл коротенькими руками. — Сам черт не разберёт, а я вот, старый геолог, разобрался. И ещё одной вещице я поставлю памятник. — Он вытащил из рюкзака свёрток и развернул материю.
Петька чуть не вскрикнул. Это была тетрадь Петькиного отца. В неё отец когда-то тщательно записывал все известия об исчезнувшем отряде Быль-Былинского. К счастью для Петьки, да и для всего его отряда, что он не назвал своей фамилии Мулекову. Потому что на обложке тетради стояла отчётливая роспись Петькиного отца. Хорёк погладил тетрадь сморщенной ладошкой.
— Случайно её забрали у одного бандита. В сговоре был с моим проводником. Ишь, роспись свою поставил «Жмыхин»!
Тимка заметил, как гневно сошлись брови у Петьки, как он полез рукой в карман, но Таня, как бы нечаянно прикоснулась к нему и сказала:
— Петька, почему в твоей фамилии пишется буква «и», а не «е», Витров, лучше было бы Ветров, а то Витров.
Петька мгновенно понял, что чуть не совершил свою последнюю в жизни ошибку. Как бы нехотя он ответил:
— А у тебя-то фамилия — Котельникова, подумаешь, котелок какой-то!
— Не придирайся ко мне, — миролюбиво сказала Таня, — фамилию не я придумала, а кто-то в далёкой древности.
Разложив копчёное мясо, Мулеков тяжёлый рюкзак взял себе на плечи, а лёгкий мешок, с верёвочными лямками дал Петьке и Тимке.
— Несите по очереди. А ты, Танюшечка, неси баллончик и свою игрушку, — он рукой показал на арбалет. — Баллончик неси осторожней, ударишь — нас всех поднимет к небесам. Ясно? Ну, с богом тронулись!
Мулеков шёл быстро. Даже на подъёмах не сбавлял шага. Он ловко проскакивал между колючими ёлками, уклонялся от торчащих сухих коряжин, прыгал с кочки на кочку, как молодой козёл. Когда Петька, выливая воду из ичига, отстал, Таня тихо его спросила:
— Может, баллон или оболочку «нечаянно» уронить где-нибудь в ущелье?
— Не надо. Как же золото доставать будем?
— Петька, у него пистолет и кинжал!
— Ничего, справимся, будь только осторожней!
Тропа пошла круто в гору и превратилась в настоящую дорогу, как будто здесь прошла целая лавина диких лошадей. Трава была выбита, и глина слегка пылила под ногами ребят.
— Откуда дорога взялась? — спросила Таня.
— Не дорога это, а звериная тропа. Здесь, — Хорёк маленькой рукой показал куда-то в небо, — будет горный перевал. Прямо в облаках шагать будем. Тут, ребятишечки, звери и переходят из одной горной системы в другую. Ночью опасно — затопчут, а если хищники будут — сожрут, костей не оставят. Вскоре идти стало так трудно, что ребята останавливались через каждые два-три метра. На ровную площадку перевала, где влажным туманом стояли облака, Мулеков поднялся первым. Он сел на камень и спокойно ждал, когда к нему докарабкаются Тимка, Петька и Таня. Он не пытался им помочь. Только когда Таня, оступившись, едва не полетела вниз, Хорёк ласково сказал:
— Танюшечка, осторожнее надо, свалишься туда, — он показал на дно ущелья. — Что мы будем делать без баллончика? — Когда Таня выбралась к нему, он забрал у неё свою «сумочку», надел себе на правое плечо. — Тут ему будет спокойнее.
Он поправил лямку рюкзака, пощупал за пазухой пистолет и, не глядя на ребят, быстро полез вверх на седловину хребта.
— Мы ещё не отдохнули, подождите, пожалуйста, попросила Таня.
— Все скоро отдохнёте, — прокричал он в ответ откуда-то из тумана.
Тимка забеспокоился.
— Пойдёмте, а то удерёт от нас.
— Не удерёт, мы ему зачем-то нужны. — Петька посмотрел на тёмные камни; вдруг схватил мешок и бросился вперёд: — Ребята, быстро за мной. Он нарочно ушёл, чтобы там без нас по рации поговорить.
Туман немного рассеялся и внизу можно было рассмотреть тайгу. Она была так далека, что отсюда казалась мягкой зелёной ватой. Петька первым увидел Хорька. Он сидел, прижавшись к скале спиной, склоняясь над своим рюкзаком. На рюкзаке стоял маленький приборчик, похожий па фотоаппарат. Тонкий, словно бы шёлковый шнур тянулся от аппарата к наушникам, которые были на голове Мулекова. Почти касаясь сухими губами мягкой металлической сеточки на аппарате, он монотонно повторял: «Цунами, Цунами, я — Прозелит, отвечайте». Таинственный Цунами, по-видимому, молчал, потому что Хорёк переключал какой-то рычажок и повторял это же на другом языке: «Ахтунг, ахтунг! Их бин Прозелит, антвортен, антвортен! Цунами — антвортен!».
Ребята, затаив дыхание, наблюдали за шпионом. Вот он посмотрел на часы, плюнул, рывком снял наушники и сразу услышал шорох за спиной. Быстро схватил с земли парабеллум. Но, увидав три детских головы, засунул пистолет за пазуху и сказал:
— Добрались, ребятишечки. А я здесь пытался с Москвой связаться, доложить, как у нас идут дела. Просили меня регулярно докладывать, но я сегодня опоздал. В случае чего, подмогу пришлют.
— В тайге-то они нас как отыщут? — спросил Тимка, слегка толкнув локтем Петьку.
— Они, парень, не пешком пойдут, а самолётом и, где я им укажу, сядут на поляну или спрыгнут на парашютах. Ясно?
Мулеков выдал ребятам по кусочку копчёной козлятины и по четырехугольному прянику, которые он называл галетами.
— Слышал? — шепнул Тимка. — Значит, как найдёт золото, он вызовет самолёт, наверно, с Японии, погрузит драгоценности — и поминай, как звали.
— Ничего, — ответил Петька, — у самой пещеры мы сломаем его рацию. Я придумал как.
Мулеков застегнул рюкзак, забросил его на спину:
— Пойдёмте дальше. Время — деньги, как говорят хорошие люди, а у нас время — золото.
На другой стороне хребта, как только они спустились ниже облаков, их встретил нудный дождь. Мулеков хмурился, внимательно рассматривал с высоты горные цепи, далёкие хребты и заснеженные вершины каких-то гор, едва блестевших на горизонте. Он явно заволновался и приказал ребятам отсюда, с головокружительной высоты, смотреть вниз, и искать небольшое озеро. Сам. Хорёк оставив рюкзак возле ребят, спускался несколько раз вниз, уходил в стороны, но озера, о котором он столько говорил, не было. От этого озера он знал дорогу к пещере наизусть. Но оно теперь куда-то исчезло. То самое озеро, где когда-то Быль-Былинский обнаружил пещеру, в которой ночевал отряд вместе с лошадьми.
— Проклятье! — прошипел, запыхавшись Мулеков.
Упёршись ладошками в камень, он по-кошачьи запрыгнул к ребятам на площадку. — Проклятье! — повторил он. — Пойдёмте к перевалу, выше облаков поднимемся, мокнуть не будем. Переночуем на перевале, а завтра отыщем озеро. Будь оно трижды проклято!
На перевале, как только они поднялись выше облаков, дождь прекратился. Собрав в кучу сухие стебли и куски коры, занесённые сюда ветром, зажгли костёр. Мулеков распорядился ложиться спать. Петька лёг так, чтобы видеть Мулекова, но Хорёк в эту ночь, видно, не собирался выходить в эфир. Подогнув под себя руки и ноги, как делают хищные зверьки, он сразу заснул.
На следующий день, как только проснулись, Хорёк вытащил из рюкзака карту, которую украл на чердаке бабушкиного дома, тетрадь с росписью «доцент Жмыхин» и по часам, как по компасу, стал искать ориентир.
— Проклятье! Проклятье! — шептал он. — Направление правильное, а озера нет.
Таня с Тимкой сидели на корточках рядом с Мулековым, а Петька бродил среди обломков скал и рассматривал разноцветные лишайники. Они, как высохшие капустные листы, покрывали чёрные валуны. Петька знал, что стоит дождю или снегу случайно на них попасть, лишайники возвратятся к жизни. Одни камни от лишайников были синие, другие какие-то фиолетовые, а южные склоны скальных обломков ярко рыжие, как будто их специально кто-то покрасил краской.
Петька прошёл метров двести, а когда спрыгнул с уступа, очень удивился: большая ровная площадка была усеяна небольшими, величиной с рюкзак, камнями красного цвета. И Петьке почудилось, что здесь шла жестокая битва, что мёртвую тишину нарушали когда-то удары кованых мечей и тяжёлое дыхание воинов. В тишине Петька прошёлся по площадке до края, где следующий уступ шёл круто вниз. Петька хотел пройти по уступу, но, оглянувшись на камни, заметил на одном, из них странный предмет, похожий… Петька сделал огромный прыжок и схватил его. Да, это была подкова! Обыкновенная, совершенно ржавая лошадиная подкова! У Петьки учащённо забилось сердце: «Подкова! Значит, здесь, среди красных камней, проходил отряд Быль-Былинского. И тогда кто-то из его погибших бойцов, а может, и сам командир, положил оторвавшуюся подкову на камень. Положил, надеясь, что кто-то, может, пойдёт по их маршруту».