Такова предыстория моих экспедиций в Северную Америку в 1960-1964 годах, во время которых были открыты и раскопаны остатки норманнских жилищ доколумбовой поры на северной оконечности Ньюфаундленда.
Моя теория о местоположении Винланда и замысел искать остатки норманнских поселений были встречены с изрядным скепсисом. И это понятно, ведь в многочисленных трудах видных ученых в течение примерно двухсот лет утверждалось, что Винланд лежал на юге, в краю дикого винограда. Это уже стало своего рода аксиомой. Не удивительно, что мои планы исследовать берега Северной Америки в поисках следов тысячелетней давности называли «поисками иголки в стоге сена». Конечно, задача сулила немалые трудности, но мне казалось, что теория опирается на достаточно прочное основание, что настойчивый труд и толика удачи помогут найти искомое. И были другие авторы, которые считали, что Винланд надо искать на севере Ньюфаундленда.
В 1960 году я начал поиски вдоль берегов Северной Америки. Первое время путешествовал один, но на последнем, самом важном этапе со мной ходила моя дочь Бенедикта.
Я решил стартовать весной и довольно далеко на юге, чтобы познакомиться сперва с местами, к которым столько видных исследователей привязывало Винланд. Сюда входил и Род-Айленд, особенно интересный еще и потому, что там есть месторождения антрацита.
Мне казалось, что, продвигаясь на север, я составлю представление о берегах, которые могли посетить либо сами винландцы во время своих вылазок с базы на севере, либо их потомки в последующие пятьсот лет существования гренландской общины. Во время путешествия у меня сложится связная картина земли и вод вплоть до северной части Ньюфаундленда, где, по-моему, был Винланд. Туда я приду, когда отступят дрейфующие льды и зазеленеет трава, и там начну основные работы.
В теплый весенний день я ехал на автобусе по дорогам Род-Айленда, маленького штата к югу от Бостона. Яркое солнце освещало зеленые косогоры с пестрым цветочным ковром, старые развесистые деревья и голубое море, которое всюду находило лазейки, чтобы проникнуть в сушу. Чудный край, южные ароматы...
И вот я в Ньюпорте, приморском городке с традициями, уходящими в далекое прошлое. Здесь стоит башня, по мнению некоторых, построенная норманнами в доколумбову эпоху. В местном отеле «Викинг» повеяло норвежской стариной. В столовой на стенах висели большие картины – корабли с драконьими головами на форштевне рассекали пенящиеся волны, а грозные бородатые викинги заносили окровавленные мечи над головами респектабельных постояльцев.
Я направился в красивый городской парк, где в окружении старых каштанов высится знаменитая башня. Это и в самом деле необычный памятник, совсем не похожий на все, что известно в других частях Северной Америки. Башня сложена из камня, скрепленного известковым раствором, высота ее восемь метров, форма цилиндрическая, круглые колонны образуют восемь сводчатых портиков. Прежде был второй этаж, но теперь настил исчез, а следы лестниц остались. Их четырех окон три смотрят в море. В стенах кое-где есть узкие отверстия, а изнутри – маленькие квадратные ниши. На полу – открытый очаг.
Сколько жарких споров вызвала эта башня! Одни относят ее к поре колонизации, считают, что она построена в XVII веке либо англичанами, либо голландцами, либо португальцами. Другие утверждают, что она сооружена норманнами до Колумба. Город Ньюпорт основан в 1639 году, башня впервые упоминается в 1677 году. Ее назначение? Мнения расходятся: сторожевая башня, ветряная мельница, церковь.
В 1948 и 1949 годах археолог Уильям С. Годфри производил раскопки у башни; найденные им следы относятся к поре колонизации. Однако результаты умаляются тем, что около ста лет назад на этом месте уже занимались раскопками. Профессор Юханнес Брёнстед указывает, что сходную кладку можно увидеть на Шетландских островах. Башня несомненно имеет средневековые черты (романские). Нёрлюнд пишет: «Эти средневековые черты настолько очевидны, что если бы башня стояла в Европе, вряд ли кто-нибудь стал бы оспаривать ее возраст». Но раскопки Годфри как будто свидетельствуют о том, что башня сооружена в годы колонизации, вероятно, в начале XVII веке и скорее всего англичанами.
Теперь надо было добраться до угольного месторождения. Родайлендский уголь представляет собой метаантрацит, переходящий в графит. В прошлом здесь местами велась добыча, но ее прекратили из-за плохого качества угля.
Я приехал в Уиллоу-Лейн, километрах в десяти от Ньюпорта, где, как мне сказали, находились старые копи. К морю спадал пестревший полевыми цветами косогор, а внизу, где он выравнивался, торчали причудливые развалины заброшенных сооружений. Все было покрыто мхом и травой, по обломкам вверх тянулась как будто виноградная лоза. Да ведь я в краю дикого винограда!
Я пошарил среди травы и кочек и заметил что-то блестящее. Уголь... Словно завороженный, глядел я на черный комок с металлическим отливом, такой тяжелый на ладони. Вспомнился другой кусок антрацита, обнаруженный в гренландской усадьбе Торфинна Карлсефни. Не сюда ли Карлсефни добрался во время южного разведочного похода, не здесь ли был хуп, который так расхваливает сага? Я перевел взгляд на залив Наррагансетт – белые паруса на синей глади, приветливые островки, пышная зелень берегов, говорящая о щедром солнце и тучной земле. Но нет ни реки, ни озера, которые были бы похожи на хуп Карлсефни. Я взял несколько кусков угля, чтобы сравнить их с куском, найденным в Гренландии, и сделать анализ.
Поколесив по Род-Айленду, я неспеша двинулся на север, к полуострову Кейп-Код, а оттуда вдоль побережья к Бостону, Нью-Гемпширу, Мэну. В пути занимался исследованиями. Большинство ученых именно сюда помещает Винланд. Возможно, норманны со временем и впрямь проникли так далеко на юг, но не верится, чтобы они сразу одолели весь путь от Гренландии. База, наверно, была где-то севернее. Как бы то ни было, разыскивать следы древнего жилья в этих южных районах – дело почти безнадежное. Если жилые слои не заросли совсем, то уничтожены поздней застройкой или плугом пахаря.
Странствуя по берегам Северной Америки, я снова и снова восторгался масштабами и красотой этой страны: леса, луга, озера, реки, горы без конца и края. И я думал о первых переселенцах, которые пришли сюда, когда все здесь было девственным. Было на что подивиться людям из густонаселенной, переживающей всякие трудности Европы, и, конечно, их радовала возможность выбирать место на этой тучной земле по своему вкусу. Я представлял себе индейцев, вольных людей, хозяев этого края, видел крадущихся в лесу охотников в одеждах из шкур, метких стрелков из лука, видел берестяные каноэ на реках, палатки, лениво вьющийся кверху дымок... Целый мир погиб здесь, и не так давно.
Из страны дикого винограда я перебрался в Новую Шотландию. На меня дохнуло севером: другая растительность, холодок с моря... Сильно изрезанный берег протянулся далеко на северо-восток.
У южной оконечности полуострова лежит Ярмут, где найден нашумевший камень якобы с рунической надписью. Возможно, метки и в самом деле нанесены на камень рукой человека, но рунами их никак нельзя назвать.
Осмотрев разные части побережья, я поехал в Галифакс – оживленный портовый город, пахнущий морем и судами. Здесь я встретил уроженца Норвегии Карла Карлсена. Ему подчинена целая флотилия, занимающаяся рыболовством и боем китов и тюленей. И мало кто знает приморский край так, как он. Карл Карлсен и потом оказывал мне ценную помощь. Приятно было наконец встретить человека, который верил в мои планы, верил, что можно найти следы норманнских поселений. Недаром он родился в Сюннмёре, откуда в древности вышло столько викингов.
В своем классическом труде о походах в Винланд Гюстав Сторм настойчиво предлагает искать Винланд в Новой Шотландии, точнее, на восточном берегу острова Кейп-Бретон. Он считает, что Хёльнесет – это мыс Бретон, а длинные берега и Винланд находились несколько южнее. Его теория принята многими учеными.
Я отправился в этот район и осмотрел побережье, но не нашел признаков, позволяющих привязать его к сагам. В частности, я не видел длинных или вообще приметных берегов, в которых можно было бы узнать ориентир норманнских мореходов.
Но природа здесь хороша, особенно у старинного форта Луисбург, сыгравшего важную роль в истории Канады в середине XVIII века, когда решалось, кому владеть далекой новой страной, и в поединке между Францией и Англией последняя взяла верх.
Старые валы, поросшие темно-зеленой травой, повествуют о былом. На огражденных ими ровных площадках теперь почти пусто, но когда-то тут плотными рядами стояли дома и жило множество людей. Рядом простиралась Канада; отдельные пионеры проникли в ее дебри, но огромные области оставались дикими и не знали закона, а на море заправлял сильнейший. Ощетинившиеся пушками фрегаты входили в маленькую бухту у форта, и моряки торопились на берег в надежде найти ром и женщин.
В Луисбурге проводились раскопки, и в маленьком местном музее можно найти прелестные вещи французской поры колонизации.
Если согласится с Гюставом Стормом в том, что норманны обосновались в Новой Шотландии, то, на мой взгляд, здесь есть район, куда более подходящий, чем названный им. А именно, длинная северо-западная оконечность острова Кейп-Бретон. Если допустить, что винландцы шли через пролив Белл-Айл на юг, естественнее всего для них было бы направиться к мысу Норт на севере острова.
Изучая край, я попал в маленький рыбацкий поселок Дингуолл на восточном берегу, чуть южнее мыса Норт. Несколько разбросанных домиков составляли свой собственный уединенный мирок. Жители, встречая меня на пристани или на дорожках возле домов, снимали шапку и приветствовали учтивым «Хау ду ю ду, сэр». Старинная шотландская культура еще жива.
Интересно было в этом глухом уголке встретить название Дингуолл (Dingwall). Оно норвежского происхождения и означало «место сходок» (tingvoll). Как и многие названия шотландского приморья, оно связано с эпохой норвежских викингов. Переселенцы привезли его с собой в новую страну.
Меня приютила Маргарет Сили, пожилая гостеприимная женщина. Она могла служить образцом старых пионеров. Годы высушили и ссутулили ее, но Маргарет сохранила живость и бесстрашие. Однажды ночью в ее сарай забрались молодые грабители. Хозяйка услышала шум, схватила два старых пистолета, выскочила и открыла пальбу.
В углу гостиной стояла сабля; Маргарет рассказала мне, что с этой саблей сражался ее прадед в битве при Ватерлоо. Много увлекательного поведала она и о первой, трудной поре освоения. Я ярко представил себе, как тревожно жилось людям во время франко-английской войны. Маргарет вспоминала французские семьи, которым приходилось бросать свои усадьбы и подолгу прятаться в горах.
Из Дингуолла я делал вылазки на юг, чтобы осмотреть восточный берег острова. В одном месте я буквально получил шок: на Уайт-Пойнт мне встретились следы жилья, на первый взгляд очень похожего на гренландское. Скорее всего тут жили французы. Впрочем, жилые слои достаточно старинные, чтобы стоило их раскопать, – можно узнать что-то новое о периоде освоения Северной Америки.
Растительность края во многом напоминает некоторые приморские области Норвегии. Хороший травостой, но условия для земледелия плохие. В это время цвели рябина и дикая черешня, и казалось, к синему морю подступают белые сады.
Я принялся изучать северный участок, вплоть до мыса Норт. В одном месте берег был песчаный с причудливыми заливчиками, однако не такой приметный, чтобы можно было отождествлять его с «удивительными берегами» саг. Жители Новой Шотландии уверяют, что «повторный открыватель» Северной Америки Кабот именно здесь ступил на берег в 1497 году, но кто не хочет подчеркнуть свою связь с великим человеком... И вот мыс Норт – довольно высокая гора, которую, наверно, видно с моря издалека. Однако следов древних поселений я на ней не нашел, не слыхали о них и здешние люди.
Пришла пора проститься с Маргарет. Опираясь на палку, она вышла во двор и долго смотрела мне вслед.
Я пересек поросший сосной невысокий (около 600 м) горный хребет и двинулся вдоль западного побережья длинного мыса. Осмотрел несколько мест и убедился, что берег здесь слишком открыт и беден гаванями, чтобы привлечь викингов. Мой маршрут закончился в городе Сидни. Позади остались изученные мной южные области, куда другие исследователи «помещали» Винланд и куда вполне могли дойти норманны, совершая вылазки с предполагаемой северной базы. А на севере лежал могучий остров Ньюфаундленд, где, по моей теории, остановились и построили себе дома винландцы. Улыбнется ли мне судьба?
ОТКРЫТИЕ
Ньюфаундленд – своеобразный остров, самая крайняя часть Северной Америки. У него причудливые очертания, словно прихотливая природа задумала создать абстрактное произведение искусства: на юге будто огромное распластанное туловище с самыми неожиданными вырезами, от него на север, как рог, тянется длинный выступ.
Площадь острова около 110 673 квадратных километров, то есть он несколько больше Исландии. Ньюфаундленд расположен между 46°36' и 51°40' северной широты, что соответствует Северной Франции. Рельеф волнистый, обширные леса состоят из сосны, ели, пихты и лиственных, есть отдельные не очень высокие горные хребты. Самый длинный и высокий из них – Лонг-Рейндж на северном полуострове. Множество озер и речек оживляет ландшафт. Пролив Белл-Айл отделяет Ньюфаундленд от Лабрадора. Во все времена для индейцев, эскимосов и европейцев этот узкий пролив с сильным течением играл большую роль как путь сообщения и как место промысла и рыбной ловли. Климат здесь морской, зима намного мягче, чем в более западных частях Канады. Вдоль восточного побережья на юг устремляется холодное Лабрадорское течение; оно порой несет изрядное количество льда, а это влияет на климат. Но и Гольфстрим действует здесь на погоду.
Ньюфаундленд нельзя назвать земледельческим краем, однако здесь есть красивые фермы. Вдоль берега и на банках очень много трески; она занимает видное место в хозяйстве. Водится и другая рыба. Кроме того, в море есть киты, гренландский тюлень, большие лежбища которого известны у Лабрадора и в бухте Святого Лаврентия.
Лесные богатства разрабатываются, эта отрасль – одна их главных в экономике края. Среди эндемических животных внутренних областей назовем оленя, черного медведя, рысь, выдру, куницу, бобра, ондатру, лису и зайца, однако их теперь меньше, чем было прежде. Местами много птицы, в реках водится форель и лосось.
Первыми обитателями края были индейцы беотуки, но их совсем не осталось. На побережье в прошлом можно было также встретить эскимосов.
Повторное открытие северных областей Северной Америки было, в частности, подготовлено норвежско-датско-португальской экспедицией, в которой штурманом был норвежец Юн Сколп. Как уже говорилось, по источникам получается, что экспедиция примерно в 1476 году достигла Лабрадора.
В 1497-1498 годах Джон Кабот из Бристоля доходил, вероятно, до Ньюфаундленда. Затем в 1500 и 1501 годах в Северную Америку плавал португалец Гаспар Кортереаль. В последний раз он, очевидно, достиг залива Нотр-Дам. Высокие деревья, из которых можно было делать самые большие мачты, обилие трески, лосося и сельди, множество дичи – все это поразило путешественников. Край назвали Терра Верде (Зеленая страна). Больше всего португальцы обрадовались многочисленным туземцам, которых можно было продать в рабство. Они привезли в Лиссабон пятьдесят семь человек – мужчин, женщин и детей. Во время последней экспедиции корабли Кортереаля исчезли. Два года спустя его сын Мигель вышел на трех судах искать отца – и тоже пропал.
Затем корабли сплошным потоком хлынули в новые страны. Особенно привлекали европейцев морской зверь и рыба, а также пушнина. Поразительно скоро у берегов Ньюфаундленда развернул деятельность большой рыболовный и китобойный флот, были освоены воды у Лабрадора и бухта Святого Лаврентия. Промысловики многих стран участвовали в промысле, но преобладали французы, англичане, баски и португальцы.
Ньюфаундленд стал опорной точкой для исследования областей, лежащих на западе и севере. Мы не будем вдаваться в подробности, но назовем хотя бы плавания Жака Картье в 1534, 1535 и 1541 годах. Через пролив Белл-Айл он входил в бухту Святого Лаврентия, а по реке Святого Лаврентия поднялся до стойбища ирокезов Хочелага, где теперь расположен Монреаль. Кроме того, создавались экспедиции, искавшие Северо-Западный проход и предполагаемый путь в Индию.
Сведения об истории Ньюфаундленда и Лабрадора сразу после повторного открытия скудны и подчас малонадежны. Корабли многих стран шли к новым землям, чтобы ловить рыбу, промышлять китов и тюленей, покупать у туземцев пушнину, вести исследования, заниматься пиратством. Яркая была пора и жестокая; царило беззаконие, каждый старался побольше награбить. Рыбаки и промысловики предпочитали держать в тайне район своих походов, чтобы никто не проведал о богатых местах. Вот почему пора освоения теряется во мгле.
О XVIII веке мы знаем больше, особенно потому, что между Францией и Англией возникло соперничество из-за суверенитета. Вопрос о Ньюфаундленде решился в 1713 году, когда был подписан договор, отдавший остров англичанам.
Обследуя восточное побережье, я вскоре убедился, что в этом краю, где столько фьордов, заливов и островов, нелегко искать древние следы. Рыбацкие поселки на этих берегах, открытых всем ветрам Атлантики, разбросаны по укромным бухтам. Бесхитростная жизнь, радушные люди...
Снова разговариваю с местными жителями, расспрашиваю про следы древних поселений и прочее. Но никто ничего не знает, и подчас мне казалось, что невозможно заставить их хотя бы на время забыть о рыбе и поразмыслить о странных вещах, занимающих чужеземца. Мои вопросы вызывали разную реакцию: одни удивлялись, другие явно видели во мне помешанного – ищет следы людей, живших тысячу лет назад, вместо того чтобы заняться делом.
В одно рыбацком поселке я увидел на пристани плечистого мужчину, который осматривал сети. Подойдя к нему, я стал задавать свои обычные вопросы. Он посмотрел на меня:
– На что тебе это старье?
– Буду раскапывать, – ответил я.
– Брось, мне голову не заморочишь. – Я не понял, что он хочет этим сказать, но рыбак тут же сурово объяснил: – Здешний клад мы уж как-нибудь сами отыщем.
Мне предстояло еще не раз слышать о кладах на этом побережье. Местные жители твердо в них верят, многие даже ходят с киркой и лопатой искать старинные сундуки или котлы, будто бы набитые золотом и серебряными дукатами. Чаще всего клады приписывают пиратам, которые орудовали в этих водах в старину. Рассказы о сокровищах полны таинственности: пираты непременно причаливали к берегу темной ночью, переносили на сушу тяжелую кладь и зарывали ее в землю. После этого корабль уходил неведомо куда. Рассказчики почти точно знали, где зарыто сокровище. Если я выражал недоверие, следовали убедительнейшие подробности, сообщенные тем или иным умершим родственником или знакомым. Клад есть, никакого сомнения!
Я возвратился в Сент-Джонс, чтобы встретить Бенедикту, выехавшую из Норвегии. Она должна была участвовать в завершающей, самой важной части моего путешествия. Сперва мы благодаря любезной помощи властей Ньюфаундленда пролетели на самолете над большей частью восточного побережья. Я получил общее представление о крае. Фьорды, множество островов, деревушки, и вдали – безбрежные леса...
Потом мы направились на север на теплоходе «Бакальё». Места эти очень похожи на побережье Северной Норвегии, с той разницей, что здесь живут проще и видишь много непривычного. Пассажиры, ехавшие кто на Лабрадор, кто на Ньюфаундленд, были типичными представителями здешнего населения. Худой, с тонкими чертами лица католический священник в черной сутане, веселая молодая эскимоска из Батл-Харбора на Лабрадоре, эскимос из еще более северной области, суровый охотник за пушным зверем, торговец, молчаливый индеец и другие. Настоящие северяне. Мы заходили в уединенные рыбацкие поселки, где появление теплохода было событием. Толпа на пристани явно знала большинство наших спутников. Одни поднимались на борт перекинуться словечком с друзьями, выпить кофе, послушать новости, другие в это время занимались погрузкой, и никто не спешил.
Мы сошли на берег в Сент-Антони, деревушке, которая находится в пятидесяти километрах к югу от северной оконечности Ньюфаундленда. Здесь сходятся нити «Миссии Гренфелла» – организации, которая выполняет полезную работу на Лабрадоре и в северных районах Ньюфаундленда.
На рубеже нашего столетия отношения между индейцами, эскимосами и сеттлерами[8] на Лабрадоре были хуже некуда. Многочисленные обитатели огромного побережья становились легкой добычей негодяев, которые продавали им ром и выманивали у них пушнину и рыбу. Медицинской помощи коренные жители не получали. Голод и болезни косили людей. Увидев во время инспекционной поездки эту горестную картину, шотландец Уилфред Гренфелл был так потрясен, что оставшиеся годы своей жизни посвятил заботе о здешнем народе. Он начал в 1892 году на пустом месте и сумел благодаря своей энергии и организаторским способностям создать международный фонд, основанный на частных взносах. В Сент-Антони и Нортуэст – Ривере в глубине залива Гамильтон возникли современные больницы, а вдоль побережья – поликлиники и пункты первой помощи. Потом появилась авиация, и теперь, если в глухом далеком селении кто-нибудь заболеет, достаточно послать вызов по радио, и самолет доставит пациента в больницу. Для многих северных областей эта организация могла бы послужить образцом.
И поныне много делается для эскимосских и индейских детей, есть школы и профессиональные курсы. Руководит работой врач Гордон Томас. Он разносторонний специалист и очень много сделал для этого края. Я пришел к доктору Томасу. Он меня совсем не знал, но живо заинтересовался моими планами и сказал, что охотно поможет нам. И в самом деле, доктор Томас очень много сделал для нас за пять лет экспедиции. Я объяснил ему, что хочу обследовать северное побережье острова и затем зафрахтовать бот у рыбаков. Но доктор сообщил, что больница имеет катер «Альберт Т. Гулд», который дня через два пойдет на север. Почему бы мне не воспользоваться им? Медицинская сестра едет делать прививки, катер будет заходить в каждый поселок, и у меня будет время осмотреться. Превосходно!
И я отправился на «Гулде», славном суденышке длиной 44 фута. Капитаном был ветеран Нормен Смолл, команду составляли кок и механик. Медицинская сестра, англичанка Памела Свит, была молода и очаровательна, к тому же ее заинтересовала наша работа. Мы жили словно одна семья.
Сначала – короткая вылазка на юг до залива Хэйр, длинного фьорда, окаймленного лесистыми берегами. На севере была видна гора Уайт-Маунтин – ее высота около 300 метров, на юго-западе мы различили хребет Лонг-Рейндж. Я подумал о винландцах. Если они действительно жили в северной части Ньюфаундленда, то во время своих вылазок на восток они просто не могли не заметить залива Хэйр. Густые леса, кишащие лососем реки – заманчивый край.
Мы посетили два рыбацких поселка, и я впервые увидел, как живут здесь, на Севере. Горстка беспорядочно раскиданных домиков, огороды с картофелем и овощами, дремлющие псы, ожидающие зимы тяжелые сани эскимосского типа (кометик), низкие вешала для вяления рыбы, шхуны у пристаней, вездесущие ребятишки. Народ здесь молчаливый, но радушный, гостей встречают улыбками. Лов трески самодельной снастью с маленьких ботов – невесть какое доходное дело, но люди как будто довольны жизнью.
И наконец мы пошли на север, в район, который я отождествлял с Винландом. Многое говорило о том, что именно там Лейв Эрикссон построил свои «большие дома». Оправдаются ли мои догадки?
Восточное побережье было безлесным, и край казался неприветливым, но стоило зайти во фьорд, как впечатление изменилось. Мы заходили во все поселки подряд. У Памелы было много работы, так что у меня было время поговорить с людьми и осмотреть окрестности. Меня прежде всего интересовал травостой, пастбища – то, что было так важно для винландцев. Однако на восточном побережье, к моему разочарованию, не было ни одного по-настоящему зеленого уголка... И местные жители не знали никаких следов древних поселений.
Моя теория о местоположении Винланда и замысел искать остатки норманнских поселений были встречены с изрядным скепсисом. И это понятно, ведь в многочисленных трудах видных ученых в течение примерно двухсот лет утверждалось, что Винланд лежал на юге, в краю дикого винограда. Это уже стало своего рода аксиомой. Не удивительно, что мои планы исследовать берега Северной Америки в поисках следов тысячелетней давности называли «поисками иголки в стоге сена». Конечно, задача сулила немалые трудности, но мне казалось, что теория опирается на достаточно прочное основание, что настойчивый труд и толика удачи помогут найти искомое. И были другие авторы, которые считали, что Винланд надо искать на севере Ньюфаундленда.
В 1960 году я начал поиски вдоль берегов Северной Америки. Первое время путешествовал один, но на последнем, самом важном этапе со мной ходила моя дочь Бенедикта.
Я решил стартовать весной и довольно далеко на юге, чтобы познакомиться сперва с местами, к которым столько видных исследователей привязывало Винланд. Сюда входил и Род-Айленд, особенно интересный еще и потому, что там есть месторождения антрацита.
Мне казалось, что, продвигаясь на север, я составлю представление о берегах, которые могли посетить либо сами винландцы во время своих вылазок с базы на севере, либо их потомки в последующие пятьсот лет существования гренландской общины. Во время путешествия у меня сложится связная картина земли и вод вплоть до северной части Ньюфаундленда, где, по-моему, был Винланд. Туда я приду, когда отступят дрейфующие льды и зазеленеет трава, и там начну основные работы.
В теплый весенний день я ехал на автобусе по дорогам Род-Айленда, маленького штата к югу от Бостона. Яркое солнце освещало зеленые косогоры с пестрым цветочным ковром, старые развесистые деревья и голубое море, которое всюду находило лазейки, чтобы проникнуть в сушу. Чудный край, южные ароматы...
И вот я в Ньюпорте, приморском городке с традициями, уходящими в далекое прошлое. Здесь стоит башня, по мнению некоторых, построенная норманнами в доколумбову эпоху. В местном отеле «Викинг» повеяло норвежской стариной. В столовой на стенах висели большие картины – корабли с драконьими головами на форштевне рассекали пенящиеся волны, а грозные бородатые викинги заносили окровавленные мечи над головами респектабельных постояльцев.
Я направился в красивый городской парк, где в окружении старых каштанов высится знаменитая башня. Это и в самом деле необычный памятник, совсем не похожий на все, что известно в других частях Северной Америки. Башня сложена из камня, скрепленного известковым раствором, высота ее восемь метров, форма цилиндрическая, круглые колонны образуют восемь сводчатых портиков. Прежде был второй этаж, но теперь настил исчез, а следы лестниц остались. Их четырех окон три смотрят в море. В стенах кое-где есть узкие отверстия, а изнутри – маленькие квадратные ниши. На полу – открытый очаг.
Сколько жарких споров вызвала эта башня! Одни относят ее к поре колонизации, считают, что она построена в XVII веке либо англичанами, либо голландцами, либо португальцами. Другие утверждают, что она сооружена норманнами до Колумба. Город Ньюпорт основан в 1639 году, башня впервые упоминается в 1677 году. Ее назначение? Мнения расходятся: сторожевая башня, ветряная мельница, церковь.
В 1948 и 1949 годах археолог Уильям С. Годфри производил раскопки у башни; найденные им следы относятся к поре колонизации. Однако результаты умаляются тем, что около ста лет назад на этом месте уже занимались раскопками. Профессор Юханнес Брёнстед указывает, что сходную кладку можно увидеть на Шетландских островах. Башня несомненно имеет средневековые черты (романские). Нёрлюнд пишет: «Эти средневековые черты настолько очевидны, что если бы башня стояла в Европе, вряд ли кто-нибудь стал бы оспаривать ее возраст». Но раскопки Годфри как будто свидетельствуют о том, что башня сооружена в годы колонизации, вероятно, в начале XVII веке и скорее всего англичанами.
Теперь надо было добраться до угольного месторождения. Родайлендский уголь представляет собой метаантрацит, переходящий в графит. В прошлом здесь местами велась добыча, но ее прекратили из-за плохого качества угля.
Я приехал в Уиллоу-Лейн, километрах в десяти от Ньюпорта, где, как мне сказали, находились старые копи. К морю спадал пестревший полевыми цветами косогор, а внизу, где он выравнивался, торчали причудливые развалины заброшенных сооружений. Все было покрыто мхом и травой, по обломкам вверх тянулась как будто виноградная лоза. Да ведь я в краю дикого винограда!
Я пошарил среди травы и кочек и заметил что-то блестящее. Уголь... Словно завороженный, глядел я на черный комок с металлическим отливом, такой тяжелый на ладони. Вспомнился другой кусок антрацита, обнаруженный в гренландской усадьбе Торфинна Карлсефни. Не сюда ли Карлсефни добрался во время южного разведочного похода, не здесь ли был хуп, который так расхваливает сага? Я перевел взгляд на залив Наррагансетт – белые паруса на синей глади, приветливые островки, пышная зелень берегов, говорящая о щедром солнце и тучной земле. Но нет ни реки, ни озера, которые были бы похожи на хуп Карлсефни. Я взял несколько кусков угля, чтобы сравнить их с куском, найденным в Гренландии, и сделать анализ.
Поколесив по Род-Айленду, я неспеша двинулся на север, к полуострову Кейп-Код, а оттуда вдоль побережья к Бостону, Нью-Гемпширу, Мэну. В пути занимался исследованиями. Большинство ученых именно сюда помещает Винланд. Возможно, норманны со временем и впрямь проникли так далеко на юг, но не верится, чтобы они сразу одолели весь путь от Гренландии. База, наверно, была где-то севернее. Как бы то ни было, разыскивать следы древнего жилья в этих южных районах – дело почти безнадежное. Если жилые слои не заросли совсем, то уничтожены поздней застройкой или плугом пахаря.
Странствуя по берегам Северной Америки, я снова и снова восторгался масштабами и красотой этой страны: леса, луга, озера, реки, горы без конца и края. И я думал о первых переселенцах, которые пришли сюда, когда все здесь было девственным. Было на что подивиться людям из густонаселенной, переживающей всякие трудности Европы, и, конечно, их радовала возможность выбирать место на этой тучной земле по своему вкусу. Я представлял себе индейцев, вольных людей, хозяев этого края, видел крадущихся в лесу охотников в одеждах из шкур, метких стрелков из лука, видел берестяные каноэ на реках, палатки, лениво вьющийся кверху дымок... Целый мир погиб здесь, и не так давно.
Из страны дикого винограда я перебрался в Новую Шотландию. На меня дохнуло севером: другая растительность, холодок с моря... Сильно изрезанный берег протянулся далеко на северо-восток.
У южной оконечности полуострова лежит Ярмут, где найден нашумевший камень якобы с рунической надписью. Возможно, метки и в самом деле нанесены на камень рукой человека, но рунами их никак нельзя назвать.
Осмотрев разные части побережья, я поехал в Галифакс – оживленный портовый город, пахнущий морем и судами. Здесь я встретил уроженца Норвегии Карла Карлсена. Ему подчинена целая флотилия, занимающаяся рыболовством и боем китов и тюленей. И мало кто знает приморский край так, как он. Карл Карлсен и потом оказывал мне ценную помощь. Приятно было наконец встретить человека, который верил в мои планы, верил, что можно найти следы норманнских поселений. Недаром он родился в Сюннмёре, откуда в древности вышло столько викингов.
В своем классическом труде о походах в Винланд Гюстав Сторм настойчиво предлагает искать Винланд в Новой Шотландии, точнее, на восточном берегу острова Кейп-Бретон. Он считает, что Хёльнесет – это мыс Бретон, а длинные берега и Винланд находились несколько южнее. Его теория принята многими учеными.
Я отправился в этот район и осмотрел побережье, но не нашел признаков, позволяющих привязать его к сагам. В частности, я не видел длинных или вообще приметных берегов, в которых можно было бы узнать ориентир норманнских мореходов.
Но природа здесь хороша, особенно у старинного форта Луисбург, сыгравшего важную роль в истории Канады в середине XVIII века, когда решалось, кому владеть далекой новой страной, и в поединке между Францией и Англией последняя взяла верх.
Старые валы, поросшие темно-зеленой травой, повествуют о былом. На огражденных ими ровных площадках теперь почти пусто, но когда-то тут плотными рядами стояли дома и жило множество людей. Рядом простиралась Канада; отдельные пионеры проникли в ее дебри, но огромные области оставались дикими и не знали закона, а на море заправлял сильнейший. Ощетинившиеся пушками фрегаты входили в маленькую бухту у форта, и моряки торопились на берег в надежде найти ром и женщин.
В Луисбурге проводились раскопки, и в маленьком местном музее можно найти прелестные вещи французской поры колонизации.
Если согласится с Гюставом Стормом в том, что норманны обосновались в Новой Шотландии, то, на мой взгляд, здесь есть район, куда более подходящий, чем названный им. А именно, длинная северо-западная оконечность острова Кейп-Бретон. Если допустить, что винландцы шли через пролив Белл-Айл на юг, естественнее всего для них было бы направиться к мысу Норт на севере острова.
Изучая край, я попал в маленький рыбацкий поселок Дингуолл на восточном берегу, чуть южнее мыса Норт. Несколько разбросанных домиков составляли свой собственный уединенный мирок. Жители, встречая меня на пристани или на дорожках возле домов, снимали шапку и приветствовали учтивым «Хау ду ю ду, сэр». Старинная шотландская культура еще жива.
Интересно было в этом глухом уголке встретить название Дингуолл (Dingwall). Оно норвежского происхождения и означало «место сходок» (tingvoll). Как и многие названия шотландского приморья, оно связано с эпохой норвежских викингов. Переселенцы привезли его с собой в новую страну.
Меня приютила Маргарет Сили, пожилая гостеприимная женщина. Она могла служить образцом старых пионеров. Годы высушили и ссутулили ее, но Маргарет сохранила живость и бесстрашие. Однажды ночью в ее сарай забрались молодые грабители. Хозяйка услышала шум, схватила два старых пистолета, выскочила и открыла пальбу.
В углу гостиной стояла сабля; Маргарет рассказала мне, что с этой саблей сражался ее прадед в битве при Ватерлоо. Много увлекательного поведала она и о первой, трудной поре освоения. Я ярко представил себе, как тревожно жилось людям во время франко-английской войны. Маргарет вспоминала французские семьи, которым приходилось бросать свои усадьбы и подолгу прятаться в горах.
Из Дингуолла я делал вылазки на юг, чтобы осмотреть восточный берег острова. В одном месте я буквально получил шок: на Уайт-Пойнт мне встретились следы жилья, на первый взгляд очень похожего на гренландское. Скорее всего тут жили французы. Впрочем, жилые слои достаточно старинные, чтобы стоило их раскопать, – можно узнать что-то новое о периоде освоения Северной Америки.
Растительность края во многом напоминает некоторые приморские области Норвегии. Хороший травостой, но условия для земледелия плохие. В это время цвели рябина и дикая черешня, и казалось, к синему морю подступают белые сады.
Я принялся изучать северный участок, вплоть до мыса Норт. В одном месте берег был песчаный с причудливыми заливчиками, однако не такой приметный, чтобы можно было отождествлять его с «удивительными берегами» саг. Жители Новой Шотландии уверяют, что «повторный открыватель» Северной Америки Кабот именно здесь ступил на берег в 1497 году, но кто не хочет подчеркнуть свою связь с великим человеком... И вот мыс Норт – довольно высокая гора, которую, наверно, видно с моря издалека. Однако следов древних поселений я на ней не нашел, не слыхали о них и здешние люди.
Пришла пора проститься с Маргарет. Опираясь на палку, она вышла во двор и долго смотрела мне вслед.
Я пересек поросший сосной невысокий (около 600 м) горный хребет и двинулся вдоль западного побережья длинного мыса. Осмотрел несколько мест и убедился, что берег здесь слишком открыт и беден гаванями, чтобы привлечь викингов. Мой маршрут закончился в городе Сидни. Позади остались изученные мной южные области, куда другие исследователи «помещали» Винланд и куда вполне могли дойти норманны, совершая вылазки с предполагаемой северной базы. А на севере лежал могучий остров Ньюфаундленд, где, по моей теории, остановились и построили себе дома винландцы. Улыбнется ли мне судьба?
ОТКРЫТИЕ
Площадь острова около 110 673 квадратных километров, то есть он несколько больше Исландии. Ньюфаундленд расположен между 46°36' и 51°40' северной широты, что соответствует Северной Франции. Рельеф волнистый, обширные леса состоят из сосны, ели, пихты и лиственных, есть отдельные не очень высокие горные хребты. Самый длинный и высокий из них – Лонг-Рейндж на северном полуострове. Множество озер и речек оживляет ландшафт. Пролив Белл-Айл отделяет Ньюфаундленд от Лабрадора. Во все времена для индейцев, эскимосов и европейцев этот узкий пролив с сильным течением играл большую роль как путь сообщения и как место промысла и рыбной ловли. Климат здесь морской, зима намного мягче, чем в более западных частях Канады. Вдоль восточного побережья на юг устремляется холодное Лабрадорское течение; оно порой несет изрядное количество льда, а это влияет на климат. Но и Гольфстрим действует здесь на погоду.
Ньюфаундленд нельзя назвать земледельческим краем, однако здесь есть красивые фермы. Вдоль берега и на банках очень много трески; она занимает видное место в хозяйстве. Водится и другая рыба. Кроме того, в море есть киты, гренландский тюлень, большие лежбища которого известны у Лабрадора и в бухте Святого Лаврентия.
Лесные богатства разрабатываются, эта отрасль – одна их главных в экономике края. Среди эндемических животных внутренних областей назовем оленя, черного медведя, рысь, выдру, куницу, бобра, ондатру, лису и зайца, однако их теперь меньше, чем было прежде. Местами много птицы, в реках водится форель и лосось.
Первыми обитателями края были индейцы беотуки, но их совсем не осталось. На побережье в прошлом можно было также встретить эскимосов.
* * *
После открытия Америки Колумбом Новый Свет стал реальностью, которая манила попытать счастья королей и купцов, моряков и авантюристов. Им рисовался путь в Индию, семь обетованных городов Сиболы и прочие чудеса.Повторное открытие северных областей Северной Америки было, в частности, подготовлено норвежско-датско-португальской экспедицией, в которой штурманом был норвежец Юн Сколп. Как уже говорилось, по источникам получается, что экспедиция примерно в 1476 году достигла Лабрадора.
В 1497-1498 годах Джон Кабот из Бристоля доходил, вероятно, до Ньюфаундленда. Затем в 1500 и 1501 годах в Северную Америку плавал португалец Гаспар Кортереаль. В последний раз он, очевидно, достиг залива Нотр-Дам. Высокие деревья, из которых можно было делать самые большие мачты, обилие трески, лосося и сельди, множество дичи – все это поразило путешественников. Край назвали Терра Верде (Зеленая страна). Больше всего португальцы обрадовались многочисленным туземцам, которых можно было продать в рабство. Они привезли в Лиссабон пятьдесят семь человек – мужчин, женщин и детей. Во время последней экспедиции корабли Кортереаля исчезли. Два года спустя его сын Мигель вышел на трех судах искать отца – и тоже пропал.
Затем корабли сплошным потоком хлынули в новые страны. Особенно привлекали европейцев морской зверь и рыба, а также пушнина. Поразительно скоро у берегов Ньюфаундленда развернул деятельность большой рыболовный и китобойный флот, были освоены воды у Лабрадора и бухта Святого Лаврентия. Промысловики многих стран участвовали в промысле, но преобладали французы, англичане, баски и португальцы.
Ньюфаундленд стал опорной точкой для исследования областей, лежащих на западе и севере. Мы не будем вдаваться в подробности, но назовем хотя бы плавания Жака Картье в 1534, 1535 и 1541 годах. Через пролив Белл-Айл он входил в бухту Святого Лаврентия, а по реке Святого Лаврентия поднялся до стойбища ирокезов Хочелага, где теперь расположен Монреаль. Кроме того, создавались экспедиции, искавшие Северо-Западный проход и предполагаемый путь в Индию.
Сведения об истории Ньюфаундленда и Лабрадора сразу после повторного открытия скудны и подчас малонадежны. Корабли многих стран шли к новым землям, чтобы ловить рыбу, промышлять китов и тюленей, покупать у туземцев пушнину, вести исследования, заниматься пиратством. Яркая была пора и жестокая; царило беззаконие, каждый старался побольше награбить. Рыбаки и промысловики предпочитали держать в тайне район своих походов, чтобы никто не проведал о богатых местах. Вот почему пора освоения теряется во мгле.
О XVIII веке мы знаем больше, особенно потому, что между Францией и Англией возникло соперничество из-за суверенитета. Вопрос о Ньюфаундленде решился в 1713 году, когда был подписан договор, отдавший остров англичанам.
* * *
Продолжая путешествие, я попал в столицу Ньюфаундленда – Сент-Джонс, город, который искони связан с рыболовством и мореплаванием. Надо было сориентироваться в незнакомом краю. Хотя я считал, что Винланд следует искать на севере острова, важно было обследовать и восточное побережье. По саге и Торвальд Эрикссон, и Торфинн Карлсефни совершали вылазки на восток; и другие, неизвестные нам норманнские экспедиции могли пройти по их стопам.Обследуя восточное побережье, я вскоре убедился, что в этом краю, где столько фьордов, заливов и островов, нелегко искать древние следы. Рыбацкие поселки на этих берегах, открытых всем ветрам Атлантики, разбросаны по укромным бухтам. Бесхитростная жизнь, радушные люди...
Снова разговариваю с местными жителями, расспрашиваю про следы древних поселений и прочее. Но никто ничего не знает, и подчас мне казалось, что невозможно заставить их хотя бы на время забыть о рыбе и поразмыслить о странных вещах, занимающих чужеземца. Мои вопросы вызывали разную реакцию: одни удивлялись, другие явно видели во мне помешанного – ищет следы людей, живших тысячу лет назад, вместо того чтобы заняться делом.
В одно рыбацком поселке я увидел на пристани плечистого мужчину, который осматривал сети. Подойдя к нему, я стал задавать свои обычные вопросы. Он посмотрел на меня:
– На что тебе это старье?
– Буду раскапывать, – ответил я.
– Брось, мне голову не заморочишь. – Я не понял, что он хочет этим сказать, но рыбак тут же сурово объяснил: – Здешний клад мы уж как-нибудь сами отыщем.
Мне предстояло еще не раз слышать о кладах на этом побережье. Местные жители твердо в них верят, многие даже ходят с киркой и лопатой искать старинные сундуки или котлы, будто бы набитые золотом и серебряными дукатами. Чаще всего клады приписывают пиратам, которые орудовали в этих водах в старину. Рассказы о сокровищах полны таинственности: пираты непременно причаливали к берегу темной ночью, переносили на сушу тяжелую кладь и зарывали ее в землю. После этого корабль уходил неведомо куда. Рассказчики почти точно знали, где зарыто сокровище. Если я выражал недоверие, следовали убедительнейшие подробности, сообщенные тем или иным умершим родственником или знакомым. Клад есть, никакого сомнения!
Я возвратился в Сент-Джонс, чтобы встретить Бенедикту, выехавшую из Норвегии. Она должна была участвовать в завершающей, самой важной части моего путешествия. Сперва мы благодаря любезной помощи властей Ньюфаундленда пролетели на самолете над большей частью восточного побережья. Я получил общее представление о крае. Фьорды, множество островов, деревушки, и вдали – безбрежные леса...
Потом мы направились на север на теплоходе «Бакальё». Места эти очень похожи на побережье Северной Норвегии, с той разницей, что здесь живут проще и видишь много непривычного. Пассажиры, ехавшие кто на Лабрадор, кто на Ньюфаундленд, были типичными представителями здешнего населения. Худой, с тонкими чертами лица католический священник в черной сутане, веселая молодая эскимоска из Батл-Харбора на Лабрадоре, эскимос из еще более северной области, суровый охотник за пушным зверем, торговец, молчаливый индеец и другие. Настоящие северяне. Мы заходили в уединенные рыбацкие поселки, где появление теплохода было событием. Толпа на пристани явно знала большинство наших спутников. Одни поднимались на борт перекинуться словечком с друзьями, выпить кофе, послушать новости, другие в это время занимались погрузкой, и никто не спешил.
Мы сошли на берег в Сент-Антони, деревушке, которая находится в пятидесяти километрах к югу от северной оконечности Ньюфаундленда. Здесь сходятся нити «Миссии Гренфелла» – организации, которая выполняет полезную работу на Лабрадоре и в северных районах Ньюфаундленда.
На рубеже нашего столетия отношения между индейцами, эскимосами и сеттлерами[8] на Лабрадоре были хуже некуда. Многочисленные обитатели огромного побережья становились легкой добычей негодяев, которые продавали им ром и выманивали у них пушнину и рыбу. Медицинской помощи коренные жители не получали. Голод и болезни косили людей. Увидев во время инспекционной поездки эту горестную картину, шотландец Уилфред Гренфелл был так потрясен, что оставшиеся годы своей жизни посвятил заботе о здешнем народе. Он начал в 1892 году на пустом месте и сумел благодаря своей энергии и организаторским способностям создать международный фонд, основанный на частных взносах. В Сент-Антони и Нортуэст – Ривере в глубине залива Гамильтон возникли современные больницы, а вдоль побережья – поликлиники и пункты первой помощи. Потом появилась авиация, и теперь, если в глухом далеком селении кто-нибудь заболеет, достаточно послать вызов по радио, и самолет доставит пациента в больницу. Для многих северных областей эта организация могла бы послужить образцом.
И поныне много делается для эскимосских и индейских детей, есть школы и профессиональные курсы. Руководит работой врач Гордон Томас. Он разносторонний специалист и очень много сделал для этого края. Я пришел к доктору Томасу. Он меня совсем не знал, но живо заинтересовался моими планами и сказал, что охотно поможет нам. И в самом деле, доктор Томас очень много сделал для нас за пять лет экспедиции. Я объяснил ему, что хочу обследовать северное побережье острова и затем зафрахтовать бот у рыбаков. Но доктор сообщил, что больница имеет катер «Альберт Т. Гулд», который дня через два пойдет на север. Почему бы мне не воспользоваться им? Медицинская сестра едет делать прививки, катер будет заходить в каждый поселок, и у меня будет время осмотреться. Превосходно!
И я отправился на «Гулде», славном суденышке длиной 44 фута. Капитаном был ветеран Нормен Смолл, команду составляли кок и механик. Медицинская сестра, англичанка Памела Свит, была молода и очаровательна, к тому же ее заинтересовала наша работа. Мы жили словно одна семья.
Сначала – короткая вылазка на юг до залива Хэйр, длинного фьорда, окаймленного лесистыми берегами. На севере была видна гора Уайт-Маунтин – ее высота около 300 метров, на юго-западе мы различили хребет Лонг-Рейндж. Я подумал о винландцах. Если они действительно жили в северной части Ньюфаундленда, то во время своих вылазок на восток они просто не могли не заметить залива Хэйр. Густые леса, кишащие лососем реки – заманчивый край.
Мы посетили два рыбацких поселка, и я впервые увидел, как живут здесь, на Севере. Горстка беспорядочно раскиданных домиков, огороды с картофелем и овощами, дремлющие псы, ожидающие зимы тяжелые сани эскимосского типа (кометик), низкие вешала для вяления рыбы, шхуны у пристаней, вездесущие ребятишки. Народ здесь молчаливый, но радушный, гостей встречают улыбками. Лов трески самодельной снастью с маленьких ботов – невесть какое доходное дело, но люди как будто довольны жизнью.
И наконец мы пошли на север, в район, который я отождествлял с Винландом. Многое говорило о том, что именно там Лейв Эрикссон построил свои «большие дома». Оправдаются ли мои догадки?
Восточное побережье было безлесным, и край казался неприветливым, но стоило зайти во фьорд, как впечатление изменилось. Мы заходили во все поселки подряд. У Памелы было много работы, так что у меня было время поговорить с людьми и осмотреть окрестности. Меня прежде всего интересовал травостой, пастбища – то, что было так важно для винландцев. Однако на восточном побережье, к моему разочарованию, не было ни одного по-настоящему зеленого уголка... И местные жители не знали никаких следов древних поселений.