Страница:
Из-за всего этого «Балтимор» вскоре пожалел о контракте с Лорингом-младшим и не стал его возобновлять. Однако знаменитая фамилия продолжала работать: менеджер Брэда сразу же заключил договор с «Рондой» – командой, которая имела очень серьезные планы на будущее. И последние два года Брэндон Лоринг довольно успешно за нее выступал: правда, редко поднимаясь на подиум, но упорно выбивая для нее очки, так что команда в общем зачете предыдущего года заняла третье место.
А на первом оставалась «Ларосса», оставался Даниэль, и получалось так, что все и всюду напоминали об этом Брэду.
– Сердишься? – улыбнулся Ларри в ответ на раздраженную мину Лоринга-младшего. – А я был бы рад иметь брата. Особенно такого!
Брэндон перегнулся через стол и похлопал парня по плечу:
– Понимаю. Но уступить не могу – это мой брат! Знаю, как ты им восхищаешься…
– Им все восхищаются. Просто, понимаешь, у нас есть возможность оценивать профессионально. Я вот смотрю, как он идет по трассе, и думаю, что у меня так никогда не получится. Я не смогу до такой степени слиться с машиной, всем существом ощущать скорость, сопротивление воздуха. С этим рождаются, наверное, как с умением писать музыку или стихи!
Барменша принесла виски и поставила перед Брэдом станкан, оранжево светящийся в упавших на столик лучах солнца. Молодой человек сделал пару глотков, и напряжение на его лице постепенно сменилось усталым безразличием. Он посмотрел на Ларса и прервал неловкое молчание:
– У тебя, милорд, Дени сам получается какой-то машиной. Некоторые, его, между прочим, таким и считают. А другие называют маньяком, потому что он думает только о гонках и о своих победах. Отчасти это так и есть, что и говорить! Я тебе больше скажу: он иногда просто отключает голову, чтоб не мешала нестись по трассе! Его заклинило на том, что он – великий и ему все можно.
– Неправда! – взорвался Ларри и даже подскочил за столиком. – Брэд, я знаю, что многие так думают, но ты-то знаешь, что это – ложь! А говоришь так – потому что… потому…
– Ну? Договаривай! – серые, пронзительные глаза гонщика «Ронды» потемнели и сузились. – Потому что завидую, да?
– Не поэтому. Завидую Даниэлю и я. И другие пилоты: невозможно без этого. Но ты просто знаешь его всю жизнь и всю жизнь пытаешься просчитать – отчего же он такой? Формулу какую-то вывести. Но не получается: формулу гениальности знает только Бог.
– Да! – фыркнул Брэд. – И редко применяет, чтобы не рисковать. А то вдруг в «химической реакции» что-нибудь пройдет не так, и вместо гения получится монстр? Бедняга Даниэль! Даже ты – который настолько его любишь – говоришь о нем, будто о марсианине. А он – человек, между прочим. И от всего этого начинает уставать. Когда кругом день и ночь твердят, какой ты безупречный, в конце концов все пойдет наперекосяк. Да уже идет! Дени ведь провалил начало сезона. Напрочь провалил. Теперь выкарабкивается, но еще сумеет ли? Вопрос.
Бледные щеки Ларри Веллингтона залил румянец, в глазах появился гнев. И утонченное лицо английского аристократа вдруг изменилось: словно хороший гример добавил неуловимые черточки, заставив проявиться некую восточную пылкость, которая не подчиняется рассудку.
– Что ты несешь?! – крикнул Ларс, давая волю охватившему его бешенству. – Начало сезона провалил не Даниэль, а «Ларосса». Я имею право так говорить: это уже давно не наша командная тайна – все газеты писали. Машина была во много раз хуже прошлогодней. Она и теперь не в лучшем состоянии, я же тоже вижу: ведь я сейчас – второй пилот. Но даже если не все получалось у Лорни, это не значит, что он теряет форму. Ты же не кретин-журналюга из желтой газетенки! Это они вовсю скрипят перьями про какой-то там «кризис чемпиона», про возраст и прочую ахинею! Вообще: о чем ты думаешь, о чем говоришь? Твоего брата сегодня чуть не убили, понимаешь? А тебя волнует, отчего он до сих пор такой непобедимый!
Брэндон созерцал эту вспышку с невозмутимым видом, однако на его скулах шевельнулись желваки, а глаза потемнели еще сильнее. Тем не менее он подождал, пока Ларри изольет свое возмущение до конца.
Когда молодой человек умолк, Лоринг-младший допил свой виски и щелкнул пальцами:
– Хозяйка! Повторите. Слушай, Ларри, а может, поедем в Лондон и завалимся в какой-нибудь бар? Чует мое сердце, что полиция может нагрянуть и сюда.
– Нагрянет так нагрянет. Ты не ответил мне.
– Не ответил, потому что ты неправ. Нет, в том, что в провале сезона больше виноваты ваши инженеры, а не Дени, это, скорее всего, так. Но и он был не тот. Ну честно, не тот! А что до остального… Я об этом все время думаю, Ларри. Иначе с чего бы, как ты полагаешь, я решил выпить? Брат-то у меня один. Но, может быть, все-таки не его хотели убрать?
Веллингтон развел руками:
– А кто еще мог взорваться в его машине?
– Но взорвался-то Джанни Висконти.
– Который никоим образом не должен был оказаться в болиде и тем более выехать на нем! Брэндон, пойми: это было покушение на Даниэля!
Лоринг-младший нетерпеливо схватил стакан с подноса, не дожидаясь, пока тетка-барменша водрузит его на столик.
– Спасибо. И сделайте милость: не стойте над нами! У нас деловой разговор, который вовсе не обязательно слушать еще кому-то.
Проводив взглядом обиженно раскачивающиеся бедра хозяйки, Брэд вновь повернулся к Ларсу:
– Твои соображения? Кто это сделал?
Милорд покачал головой:
– Если бы я мог предполагать! Газеты, само собой, напишут, что это – теракт, но…
– Очень может быть, – согласился Брэндон. – Случись такое, не дай Бог, во время заезда, и не с Джанни, а… Фу, даже и представлять не хочу! Но все равно – мало похоже на правду. Эти уроды обычно стараются угрохать куда больше народу. А вот о чем наверняка многие будут писать, так это о конкурирующих командах. Сейчас на «Балтимор» повесят всех собак. Да и на нашу «Ронду» тоже. То-то начнется потеха! А полиция эти версии станет проверять и перепроверять, всех будет дергать и всем перепортит нервы. Представляешь, Ларри?
Веллингтон только махнул рукой:
– Тут уж ничего не поделаешь. Ведь в любом случае подозревать будут не пилотов, а боссов других команд. И уж тебя-то это всяко не коснется. Все знают: хоть вы с Дени и любите иногда сцепиться, но все равно дружите. Так что тут тревожиться не о чем. По мне – лишь бы нашли убийцу.
Лоринг-младший собирался ответить, но тут в его кармане тонко запел мобильник. Вытащив его и глянув на экранчик, немец пожал плечами:
– Кто это может быть? Совершенно незнакомый номер. Да, слушаю! Кто? А-а-а, ну да. Я? Нет, я еще в Килбурне. Куда прийти? А зачем? Да, но я совершенно ничего не знаю. Дени? Не видел я его, я вообще только что приехал и узнал, что заезда не будет. Послушайте, комиссар! О чем вы будете меня спрашивать, если мне вам нечего отвечать? А? Ну, хорошо. Только лучше бы вы ко мне. Я в баре, на Цветочной улице. Это совсем близко. Мистер Веллингтон? – Брэндон кинул вопрошающий взгляд на Ларса, и тот утвердительно кивнул. – Да, я видел мистера Веллингтона. Даже и в настоящий момент вижу. Так что вам есть прямой резон самому… о, простите! Самой прийти к нам. О’кей.
Он захлопнул крышечку телефона и состроил младшему товарищу выразительную кривую мину.
– Нашла! Правду говорят – эта найдет не то, что под землей, а хоть у кита в желудке! Да ладно. Все равно придется с ней пообщаться.
– Придется, – вздохнул Ларри. – А ты что, не отличил женский голос от мужского?
– А он у нее и есть мужской. По телефону, во всяком случае. Тьфу! Говорил же, поедем в Лондон! Тогда бы эту беседу хоть удалось отдалить.
И Брэндон, снова осушив стакан, еще раз щелчком пальцев подозвал барменшу:
– Повторите! На трезвую голову я сегодня не вынесу полицейских.
Последние слова относились к Ларри, смотревшему на него со все возрастающим изумлением. Гонщики «Лароссы» в основном почти никогда не пили крепких напитков. А когда все же случалось, то ограничивали себя парой рюмок, не больше.
«Что бы он там ни болтал, но Даниэля он очень любит!» – подумал Веллингтон и по привычке встал, едва в дверях бара появилась комиссар Айрин Тауэрс.
Глава 7
Глава 8
А на первом оставалась «Ларосса», оставался Даниэль, и получалось так, что все и всюду напоминали об этом Брэду.
– Сердишься? – улыбнулся Ларри в ответ на раздраженную мину Лоринга-младшего. – А я был бы рад иметь брата. Особенно такого!
Брэндон перегнулся через стол и похлопал парня по плечу:
– Понимаю. Но уступить не могу – это мой брат! Знаю, как ты им восхищаешься…
– Им все восхищаются. Просто, понимаешь, у нас есть возможность оценивать профессионально. Я вот смотрю, как он идет по трассе, и думаю, что у меня так никогда не получится. Я не смогу до такой степени слиться с машиной, всем существом ощущать скорость, сопротивление воздуха. С этим рождаются, наверное, как с умением писать музыку или стихи!
Барменша принесла виски и поставила перед Брэдом станкан, оранжево светящийся в упавших на столик лучах солнца. Молодой человек сделал пару глотков, и напряжение на его лице постепенно сменилось усталым безразличием. Он посмотрел на Ларса и прервал неловкое молчание:
– У тебя, милорд, Дени сам получается какой-то машиной. Некоторые, его, между прочим, таким и считают. А другие называют маньяком, потому что он думает только о гонках и о своих победах. Отчасти это так и есть, что и говорить! Я тебе больше скажу: он иногда просто отключает голову, чтоб не мешала нестись по трассе! Его заклинило на том, что он – великий и ему все можно.
– Неправда! – взорвался Ларри и даже подскочил за столиком. – Брэд, я знаю, что многие так думают, но ты-то знаешь, что это – ложь! А говоришь так – потому что… потому…
– Ну? Договаривай! – серые, пронзительные глаза гонщика «Ронды» потемнели и сузились. – Потому что завидую, да?
– Не поэтому. Завидую Даниэлю и я. И другие пилоты: невозможно без этого. Но ты просто знаешь его всю жизнь и всю жизнь пытаешься просчитать – отчего же он такой? Формулу какую-то вывести. Но не получается: формулу гениальности знает только Бог.
– Да! – фыркнул Брэд. – И редко применяет, чтобы не рисковать. А то вдруг в «химической реакции» что-нибудь пройдет не так, и вместо гения получится монстр? Бедняга Даниэль! Даже ты – который настолько его любишь – говоришь о нем, будто о марсианине. А он – человек, между прочим. И от всего этого начинает уставать. Когда кругом день и ночь твердят, какой ты безупречный, в конце концов все пойдет наперекосяк. Да уже идет! Дени ведь провалил начало сезона. Напрочь провалил. Теперь выкарабкивается, но еще сумеет ли? Вопрос.
Бледные щеки Ларри Веллингтона залил румянец, в глазах появился гнев. И утонченное лицо английского аристократа вдруг изменилось: словно хороший гример добавил неуловимые черточки, заставив проявиться некую восточную пылкость, которая не подчиняется рассудку.
– Что ты несешь?! – крикнул Ларс, давая волю охватившему его бешенству. – Начало сезона провалил не Даниэль, а «Ларосса». Я имею право так говорить: это уже давно не наша командная тайна – все газеты писали. Машина была во много раз хуже прошлогодней. Она и теперь не в лучшем состоянии, я же тоже вижу: ведь я сейчас – второй пилот. Но даже если не все получалось у Лорни, это не значит, что он теряет форму. Ты же не кретин-журналюга из желтой газетенки! Это они вовсю скрипят перьями про какой-то там «кризис чемпиона», про возраст и прочую ахинею! Вообще: о чем ты думаешь, о чем говоришь? Твоего брата сегодня чуть не убили, понимаешь? А тебя волнует, отчего он до сих пор такой непобедимый!
Брэндон созерцал эту вспышку с невозмутимым видом, однако на его скулах шевельнулись желваки, а глаза потемнели еще сильнее. Тем не менее он подождал, пока Ларри изольет свое возмущение до конца.
Когда молодой человек умолк, Лоринг-младший допил свой виски и щелкнул пальцами:
– Хозяйка! Повторите. Слушай, Ларри, а может, поедем в Лондон и завалимся в какой-нибудь бар? Чует мое сердце, что полиция может нагрянуть и сюда.
– Нагрянет так нагрянет. Ты не ответил мне.
– Не ответил, потому что ты неправ. Нет, в том, что в провале сезона больше виноваты ваши инженеры, а не Дени, это, скорее всего, так. Но и он был не тот. Ну честно, не тот! А что до остального… Я об этом все время думаю, Ларри. Иначе с чего бы, как ты полагаешь, я решил выпить? Брат-то у меня один. Но, может быть, все-таки не его хотели убрать?
Веллингтон развел руками:
– А кто еще мог взорваться в его машине?
– Но взорвался-то Джанни Висконти.
– Который никоим образом не должен был оказаться в болиде и тем более выехать на нем! Брэндон, пойми: это было покушение на Даниэля!
Лоринг-младший нетерпеливо схватил стакан с подноса, не дожидаясь, пока тетка-барменша водрузит его на столик.
– Спасибо. И сделайте милость: не стойте над нами! У нас деловой разговор, который вовсе не обязательно слушать еще кому-то.
Проводив взглядом обиженно раскачивающиеся бедра хозяйки, Брэд вновь повернулся к Ларсу:
– Твои соображения? Кто это сделал?
Милорд покачал головой:
– Если бы я мог предполагать! Газеты, само собой, напишут, что это – теракт, но…
– Очень может быть, – согласился Брэндон. – Случись такое, не дай Бог, во время заезда, и не с Джанни, а… Фу, даже и представлять не хочу! Но все равно – мало похоже на правду. Эти уроды обычно стараются угрохать куда больше народу. А вот о чем наверняка многие будут писать, так это о конкурирующих командах. Сейчас на «Балтимор» повесят всех собак. Да и на нашу «Ронду» тоже. То-то начнется потеха! А полиция эти версии станет проверять и перепроверять, всех будет дергать и всем перепортит нервы. Представляешь, Ларри?
Веллингтон только махнул рукой:
– Тут уж ничего не поделаешь. Ведь в любом случае подозревать будут не пилотов, а боссов других команд. И уж тебя-то это всяко не коснется. Все знают: хоть вы с Дени и любите иногда сцепиться, но все равно дружите. Так что тут тревожиться не о чем. По мне – лишь бы нашли убийцу.
Лоринг-младший собирался ответить, но тут в его кармане тонко запел мобильник. Вытащив его и глянув на экранчик, немец пожал плечами:
– Кто это может быть? Совершенно незнакомый номер. Да, слушаю! Кто? А-а-а, ну да. Я? Нет, я еще в Килбурне. Куда прийти? А зачем? Да, но я совершенно ничего не знаю. Дени? Не видел я его, я вообще только что приехал и узнал, что заезда не будет. Послушайте, комиссар! О чем вы будете меня спрашивать, если мне вам нечего отвечать? А? Ну, хорошо. Только лучше бы вы ко мне. Я в баре, на Цветочной улице. Это совсем близко. Мистер Веллингтон? – Брэндон кинул вопрошающий взгляд на Ларса, и тот утвердительно кивнул. – Да, я видел мистера Веллингтона. Даже и в настоящий момент вижу. Так что вам есть прямой резон самому… о, простите! Самой прийти к нам. О’кей.
Он захлопнул крышечку телефона и состроил младшему товарищу выразительную кривую мину.
– Нашла! Правду говорят – эта найдет не то, что под землей, а хоть у кита в желудке! Да ладно. Все равно придется с ней пообщаться.
– Придется, – вздохнул Ларри. – А ты что, не отличил женский голос от мужского?
– А он у нее и есть мужской. По телефону, во всяком случае. Тьфу! Говорил же, поедем в Лондон! Тогда бы эту беседу хоть удалось отдалить.
И Брэндон, снова осушив стакан, еще раз щелчком пальцев подозвал барменшу:
– Повторите! На трезвую голову я сегодня не вынесу полицейских.
Последние слова относились к Ларри, смотревшему на него со все возрастающим изумлением. Гонщики «Лароссы» в основном почти никогда не пили крепких напитков. А когда все же случалось, то ограничивали себя парой рюмок, не больше.
«Что бы он там ни болтал, но Даниэля он очень любит!» – подумал Веллингтон и по привычке встал, едва в дверях бара появилась комиссар Айрин Тауэрс.
Глава 7
Начальство волнуется
Ни один полицейский не любит ходить с отчетами к начальству. Тем более если это касается едва начатого дела, в котором не то что еще ничего не прояснилось, но даже нет ни одной ясной версии.
Поэтому комиссар Айрин Тауэрс не могла не поморщиться, когда, едва вернувшись в управление, узнала, что ее ждет с докладом не кто-нибудь, а сам шеф Скотленд-Ярда Эдвин Стоун. Правда, в глубине души она и не сомневалась, что такой вызов последует: слишком громким скандалом могла обернуться драма на всемирно известной гоночной трассе, драма, сорвавшая заезд прославленной «Фортуны». А если учесть, что взорвалась машина самого Даниэля Лоринга, то полицейскому управлению следовало ожидать любых осложнений…
– Мне уже звонил премьер-министр! – мрачно сообщил Стоун, едва комиссар появилась не пороге его кабинета. – И пресс-секретарь ее величества тоже звонил. Шум такой, точно взорвали или, по крайней мере, пытались взорвать Букингемский дворец! Что, в конце концов, такое эта проклятая «Фортуна», из-за которой всех так залихорадило? Когда четыре дня назад американская банда ограбила один из крупнейших лондонских банков, подобных звонков и суматохи не было!
Комиссар терпеливо ждала конца тирады. Ее лицо при этом оставалось невозмутимым, но про себя она усмехалась: да уж, шеф попал! Выдержать этот шквал звонков и вопросов, толком не понимая, о чем вообще идет речь… Ведь мистер Стоун не то что в автогонках, он даже в футболе почти ничего не смыслит, поэтому неожиданная буря из-за взорвавшейся где-то в предместье машины повергла его в настоящий шок.
– Вы ведь, кажется, ходили когда-то на какие-то гонки, так, комиссар? – на бледном сухощавом лице шефа появилась испарина, и он аккуратно промакнул лоб и скулы платком. – Объясните мне, что в них такого? Почему это сводит людей с ума?
Айрин Тауэрс опустилась в кресло сбоку от стола Стоуна (без приглашения, поскольку он приучил подчиненных не церемониться, разве что вызов был связан с какой-либо провинностью) и, сделав небольшую деликатную паузу, проговорила:
– Прошу прощения, сэр, но, во-первых, я ходила не на какие-то гонки, а именно на гонки класса «Фортуна». И не хожу теперь только из-за отсутствия времени, а не потому, что мне это надоело. А на второй ваш вопрос мне трудно ответить: простите за дерзость, но объяснять человеку, который никогда не был болельщиком, что такое спортивный азарт, это то же самое, что описывать дальтонику картины импрессионистов! Если хотите, могу дать историческую справку и вкратце рассказать, в чем суть самого соревнования.
– Сделайте милость!
Стоун, старый скотленд-ярдовский туз, уже девять лет как занявший свое беспокойное кресло, не был ни занудой, ни тупицей, какими часто изображают больших полицейских начальников в детективных фильмах. Не был он, впрочем, и блистательным сыщиком, снискавшим заслуженные лавры и мудро руководившим им же подготовленной сменой. Это был идеальный начальник: в меру умный, в меру строгий, изредка вспыльчивый, достаточно уверенный в себе. Он хорошо знал весь огромный штат своих подчиненных, то есть, разумеется, не знал по имени и в лицо каждого полицейского, но помнил все о каждом комиссаре, о проблемах каждого отдела, умел поощрять добросовестных сотрудников и наказывать за нерадивость, не вызывая ненужных обид.
Комиссар по особо важным делам Айрин Тауэрс была у него на особом счету. Ею он дорожил, понимая, что и таких сыщиков, и таких отменных бойцов в Скотленд-Ярде можно пересчитать по пальцам, даже, пожалуй, по пальцам на одной руке. Поэтому в определенных сложных ситуациях, когда его собственное мнение не совпадало с мнением знаменитой ищейки, Стоун давил в себе всплески задетого самолюбия и не чинил препятствий действиям Тауэрс.
Не стал он обижаться и на ее невольный укол – конечно, заядлые болельщики даже представить себе не могут, что возможно полное равнодушие к их любимому допингу…
Айрин оценила его снисходительность и принялась рассказывать так увлеченно, будто надеялась передать свою увлеченность шефу:
– Автогонки класса «Фортуна» проводятся шестьдесят лет. Начались именно в Англии, но первые сорок лет трасса проходила не в Килбурне, а вблизи местечка Сент-Мери-Мид, теперь знаменитого скорее благодаря Агате Кристи[7]. Это – самое увлекательное автогоночное состязание, потому что в нем нет никаких дешевых эффектов – прыжков машин на буграх, туч пыли, пересеченной местности… Здесь все зависит от качества машины, от мастерства и сил пилота. Поэтому справедливо считается, что в большой «Фортуне» сражаются двадцать лучших автогонщиков мира, хотя и туда попадают случайные люди, всякое бывает… Десять команд – это десять ведущих автоконцернов мира, создающих лучшее, на что способны их инженеры и конструкторы, – совершенную модель гоночного болида. Это – прообраз машины следующего столетия, и то, что вытворяют на трассе эти двадцать парней – по двое от каждой команды, по сути – испытание будущих моторов, будущих колес и шин, будущих скоростей. Они рискуют жизнью, но те, кто поедут на потомках их болидов спустя лет пятьдесят, рисковать не будут.
Впрочем, об этом никто не думает. «Фортуна» – просто великолепное зрелище, и десятки тысяч людей собираются его смотреть ради чистого адреналина. Каждый Гран-при проходит в три этапа. В пятницу – так называемые свободные заезды, когда пилоты показывают максимальную скорость, которую способны выжать из машины. Результаты этих заездов не засчитываются, но для престижа гонщика и его команды они очень важны. В субботу – квалификация: каждый гонщик делает один круг по трассе. И от результата, от того, с какой скоростью он прошел этот круг, зависит, откуда он возьмет старт.
– То есть что значит – откуда? – с неожиданным интересом спросил Стоун.
Комиссар нагнулась к его столу, оторвала листок от спиральной стопки бумаг для записей и, взяв ручку, нарисовала дорожку, на которой в шахматном порядке стояли десять крохотных машинок. Вторая носом доставала до середины корпуса первой, третья – второй, и остальные – точно так же.
– Вот, – сказала Айрин Тауэрс. – Это – стартовая решетка. Первое место на старте заезда называется поул-позишн. Его занимает тот, кто на квалификации показал самый лучший результат. Тот, у кого второй, стоит на полкорпуса дальше, и так далее. В момент старта все делают рывок, и первый стремится сохранить свое место и оторваться от остальных, а эти остальные рвутся каждый улучшить позицию, потому что обгонять на трассе очень нелегко. При старте бывают столкновения, вылеты, аварии. Впрочем, они бывают на любом отрезке заезда.
– И в каждой стране так? – уже с явным интересом спросил шеф. – Я слышал, что «Фортуна» проходит в нескольких странах. И везде такая вот дорога, как у нас?
– В двадцати. И все автодромы имеют свою форму, иногда очень сложную. К слову, наш, килбурновский, – один из самых трудных. Длина у трасс разная, но не больше шести километров. Поэтому и количество кругов на разных Гран-при различное. У нас их шестьдесят.
– То есть… – слегка испуганно спросил шеф Скотленд-Ярда, – этим сумасшедшим нужно пройти… Постойте, сколько же? Получается по три с половиной тысячи километров?!
– Совершенно верно. И это – примерно за полтора часа.
– О Боже!
Комиссар сдержанно улыбнулась:
– Чувствуете, какая интрига? Скорость у них иной раз зашкаливает за триста шестьдесят километров в час. На резких поворотах ее приходится почти мгновенно сбрасывать – иногда даже до ста, а потом с той же быстротой снова разгоняться. Перегрузки они испытывают круче космических – четырехкратные иногда. А говорят, случается и больше. Бывают очень опасные аварии, тогда может быть куда страшнее.
Стоун схватился за голову:
– Да это хуже корриды или… гладиаторских боев! А… а этот немец?..
– Лоринг? – комиссар сощурилась. – Сейчас ему нет равных в гоночном мире. Думаю, в ближайшие лет пятьдесят и не будет, кто бы ни стал чемпионом после него. Это – редкое явление, и не только потому, что он дважды взял титул «Золотого всадника». Просто это гонщик от Бога, такие редко рождаются. То, чего другие яростно и в поте лица добиваются годами, дано ему от рождения: он ощущает машину так, словно это – часть его тела, а трасса и гонка для него, как для нас – процесс пищеварения.
– Понятно! – шеф Скотленд-Ярда почувствовал, что слишком долго и слишком увлеченно слушает комиссара, – не хватало только и впрямь заинтересоваться этим сумасшедшим спортом… – Ну и что же вы думаете по поводу случившегося? Кто и для чего пытался взорвать этого вашего замечательного Лоринга? Или взорвать хотели не его?
Комиссар развела руками:
– У меня пока нет ни одной версии, сэр.
– У вас? Так я и поверил!
– Честное слово, нет. В «Фортуне» и вокруг нее крутятся совершенно немыслимые деньги, сталкиваются интересы могущественных корпораций, поэтому возможны всякие махинации и всякие преступления. «Ларосса-корпорейшн» – владелец гоночной команды «Ларосса», сейчас – фаворит авторынка во многих странах. Владеет компанией миллиардер Гедеоне Кортес, родом аргентинец, в прошлом – военный и, поговаривают, чуть ли не наемник во время одной из всех этих латиноамериканских войн. Имеет колоссальные связи.
– Его имя я слыхал, – хмурясь, проговорил Эдвин Стоун. – Связи, да… У этого прохвоста в бункере, под его шикарным особняком, – коллекция современного оружия! И не только пистолеты, ружья и автоматы, а пулеметы, гранаты, только что не ракеты. Очевидцы утверждают, будто все в рабочем состоянии. А сделать обыск и прихватить латиноса за яйца – ни-ни! У него «там» – такие завязки, что и не сунешься. Значит, эта гоночная команда – часть его компании?
– Совершенно верно.
– А компания латиноамериканская?
– Нет, – покачала головой комиссар, – британско-аргентинская. Но в руках Кортеса – основные акции. Примерно две трети их он получил по завещанию от своего партнера Джорджа Веллингтона. Разумеется, и у Кортеса, и у его концерна – масса недругов. А так как Даниэль Лоринг приносит команде огромную славу и концерну – огромные прибыли, вполне возможно, что он многим мешает. С другой стороны, само преступление выглядит достаточно топорно и по меньшей мере странно. Конкурентов так не убирают.
– Да, – пробормотал Стоун. – Нелепая история. Вы всех опросили?
– Всех, кто мог дать мало-мальски ценные показания. Кроме любовницы Кортеса – этот лакомый кусочек я оставила на вечер. Подержала бы и до завтра, чтобы она окончательно «созрела» для искренней беседы, да только это уже риск. Думаю, завтра утром вам позвонят и настоятельно попросят отпустить эту красивую девушку под залог. Какому-нибудь супервлиятельному лицу вы ведь не откажете?
Шеф полиции возмущенно крякнул, но крыть было нечем, и он лишь буркнул:
– А на каком основании отказывать? Мне сообщили, что девица всего лишь прошлась по офису «Лароссы» в полуголом виде.
– И стреляла в человека.
– Но промазала, комиссар! Ведь так? К тому же любой адвокат докажет, что она была в состоянии аффекта. Так что допрашивайте ее побыстрее.
В это время в кармане жакета Айрин Тауэрс мелодично зазвучал вальс.
– Это что? – удивился шеф.
– Штраус. «Дунайские волны». Простите, сэр.
Она вытащила мобильник:
– Да. Ах вот как! Спасибо. Простите, сейчас не могу. Перезвоню потом.
И снова слегка улыбнулась:
– Химики в лаборатории выдвинули первую версию. Но это еще нужно проверять. Словом, механики «Лароссы» использовали какой-то новый вид машинного смазочного масла. Эксперты предполагают, что в соединении с парами бензина оно могло создать взрывоопасную смесь.
– Хм! – поднял брови шеф. – Так просто?
– Ничуть. Для наличия паров бензина необходима его утечка. И она была: кто-то продырявил тончайшим сверлом топливный бак болида. А если это сделано с целью получить ту самую взрывоопасную смесь, то преступление перестает быть топорным и становится необычайно тонко продуманным.
По дороге в свой кабинет комиссар столкнулась с инспектором Макферсоном.
– Вам звонили, – сообщил он с каким-то странным выражением лица.
– По делу о взрыве? – почти механически спросила Айрин Тауэрс, не останавливаясь и нетерпеливо отстраняя инспектора плечом.
– Нет, – ответил тот, – по другому делу. Вам звонил Дон Маклоу.
– Кто?
За без малого тридцать лет работы в полиции она отвыкла задавать вопросы изумленным тоном. Но ей пришлось остановиться и заглянуть в лицо Макферсону: может, это с ним что-то не в порядке? Не то с чего это парень сообщает ей, так вот, запросто, о звонке главаря банды американских гастролеров-медвежатников, за полгода «разбомбивших» в Лондоне уже четыре банка? На последнем таком деле отчаянного Маклоу чуть было не взяли – комиссар Тауэрс сумела вычислить банду и банк, на который они в тот раз покушались. Началась стрельба, трое грабителей из восьми были убиты, но погиб и один полицейский. Сам Маклоу с оставшимися ушел и растворился, словно его уже не было в Лондоне. Однако Айрин не сомневалась в обратном, и сообщение Макферсона подтверждало ее уверенность.
– Вам звонил Дон Маклоу, комиссар. Тот самый.
– Он представился?
– Да. Мы проверили запись голоса через Интерпол. Совпадает. Он.
– И что же?
Макферсон неловко поежился.
– Валяйте, инспектор! – нетерпеливо подбодрила комиссар.
– Он сказал дословно: «Передайте этой вашей знаменитой суке, что смерть моих ребят так просто не пройдет! Я обещаю лично всадить в нее не меньше половины обоймы!» Простите. Это все.
Комиссар Тауэрс довольно улыбнулась:
– Когда твою славу оценивают враги, это – наивысшее признание. Постараюсь оправдать высокое мнение Дона Маклоу. Хотя, честно сказать, сейчас мне почти что не до него…
Поэтому комиссар Айрин Тауэрс не могла не поморщиться, когда, едва вернувшись в управление, узнала, что ее ждет с докладом не кто-нибудь, а сам шеф Скотленд-Ярда Эдвин Стоун. Правда, в глубине души она и не сомневалась, что такой вызов последует: слишком громким скандалом могла обернуться драма на всемирно известной гоночной трассе, драма, сорвавшая заезд прославленной «Фортуны». А если учесть, что взорвалась машина самого Даниэля Лоринга, то полицейскому управлению следовало ожидать любых осложнений…
– Мне уже звонил премьер-министр! – мрачно сообщил Стоун, едва комиссар появилась не пороге его кабинета. – И пресс-секретарь ее величества тоже звонил. Шум такой, точно взорвали или, по крайней мере, пытались взорвать Букингемский дворец! Что, в конце концов, такое эта проклятая «Фортуна», из-за которой всех так залихорадило? Когда четыре дня назад американская банда ограбила один из крупнейших лондонских банков, подобных звонков и суматохи не было!
Комиссар терпеливо ждала конца тирады. Ее лицо при этом оставалось невозмутимым, но про себя она усмехалась: да уж, шеф попал! Выдержать этот шквал звонков и вопросов, толком не понимая, о чем вообще идет речь… Ведь мистер Стоун не то что в автогонках, он даже в футболе почти ничего не смыслит, поэтому неожиданная буря из-за взорвавшейся где-то в предместье машины повергла его в настоящий шок.
– Вы ведь, кажется, ходили когда-то на какие-то гонки, так, комиссар? – на бледном сухощавом лице шефа появилась испарина, и он аккуратно промакнул лоб и скулы платком. – Объясните мне, что в них такого? Почему это сводит людей с ума?
Айрин Тауэрс опустилась в кресло сбоку от стола Стоуна (без приглашения, поскольку он приучил подчиненных не церемониться, разве что вызов был связан с какой-либо провинностью) и, сделав небольшую деликатную паузу, проговорила:
– Прошу прощения, сэр, но, во-первых, я ходила не на какие-то гонки, а именно на гонки класса «Фортуна». И не хожу теперь только из-за отсутствия времени, а не потому, что мне это надоело. А на второй ваш вопрос мне трудно ответить: простите за дерзость, но объяснять человеку, который никогда не был болельщиком, что такое спортивный азарт, это то же самое, что описывать дальтонику картины импрессионистов! Если хотите, могу дать историческую справку и вкратце рассказать, в чем суть самого соревнования.
– Сделайте милость!
Стоун, старый скотленд-ярдовский туз, уже девять лет как занявший свое беспокойное кресло, не был ни занудой, ни тупицей, какими часто изображают больших полицейских начальников в детективных фильмах. Не был он, впрочем, и блистательным сыщиком, снискавшим заслуженные лавры и мудро руководившим им же подготовленной сменой. Это был идеальный начальник: в меру умный, в меру строгий, изредка вспыльчивый, достаточно уверенный в себе. Он хорошо знал весь огромный штат своих подчиненных, то есть, разумеется, не знал по имени и в лицо каждого полицейского, но помнил все о каждом комиссаре, о проблемах каждого отдела, умел поощрять добросовестных сотрудников и наказывать за нерадивость, не вызывая ненужных обид.
Комиссар по особо важным делам Айрин Тауэрс была у него на особом счету. Ею он дорожил, понимая, что и таких сыщиков, и таких отменных бойцов в Скотленд-Ярде можно пересчитать по пальцам, даже, пожалуй, по пальцам на одной руке. Поэтому в определенных сложных ситуациях, когда его собственное мнение не совпадало с мнением знаменитой ищейки, Стоун давил в себе всплески задетого самолюбия и не чинил препятствий действиям Тауэрс.
Не стал он обижаться и на ее невольный укол – конечно, заядлые болельщики даже представить себе не могут, что возможно полное равнодушие к их любимому допингу…
Айрин оценила его снисходительность и принялась рассказывать так увлеченно, будто надеялась передать свою увлеченность шефу:
– Автогонки класса «Фортуна» проводятся шестьдесят лет. Начались именно в Англии, но первые сорок лет трасса проходила не в Килбурне, а вблизи местечка Сент-Мери-Мид, теперь знаменитого скорее благодаря Агате Кристи[7]. Это – самое увлекательное автогоночное состязание, потому что в нем нет никаких дешевых эффектов – прыжков машин на буграх, туч пыли, пересеченной местности… Здесь все зависит от качества машины, от мастерства и сил пилота. Поэтому справедливо считается, что в большой «Фортуне» сражаются двадцать лучших автогонщиков мира, хотя и туда попадают случайные люди, всякое бывает… Десять команд – это десять ведущих автоконцернов мира, создающих лучшее, на что способны их инженеры и конструкторы, – совершенную модель гоночного болида. Это – прообраз машины следующего столетия, и то, что вытворяют на трассе эти двадцать парней – по двое от каждой команды, по сути – испытание будущих моторов, будущих колес и шин, будущих скоростей. Они рискуют жизнью, но те, кто поедут на потомках их болидов спустя лет пятьдесят, рисковать не будут.
Впрочем, об этом никто не думает. «Фортуна» – просто великолепное зрелище, и десятки тысяч людей собираются его смотреть ради чистого адреналина. Каждый Гран-при проходит в три этапа. В пятницу – так называемые свободные заезды, когда пилоты показывают максимальную скорость, которую способны выжать из машины. Результаты этих заездов не засчитываются, но для престижа гонщика и его команды они очень важны. В субботу – квалификация: каждый гонщик делает один круг по трассе. И от результата, от того, с какой скоростью он прошел этот круг, зависит, откуда он возьмет старт.
– То есть что значит – откуда? – с неожиданным интересом спросил Стоун.
Комиссар нагнулась к его столу, оторвала листок от спиральной стопки бумаг для записей и, взяв ручку, нарисовала дорожку, на которой в шахматном порядке стояли десять крохотных машинок. Вторая носом доставала до середины корпуса первой, третья – второй, и остальные – точно так же.
– Вот, – сказала Айрин Тауэрс. – Это – стартовая решетка. Первое место на старте заезда называется поул-позишн. Его занимает тот, кто на квалификации показал самый лучший результат. Тот, у кого второй, стоит на полкорпуса дальше, и так далее. В момент старта все делают рывок, и первый стремится сохранить свое место и оторваться от остальных, а эти остальные рвутся каждый улучшить позицию, потому что обгонять на трассе очень нелегко. При старте бывают столкновения, вылеты, аварии. Впрочем, они бывают на любом отрезке заезда.
– И в каждой стране так? – уже с явным интересом спросил шеф. – Я слышал, что «Фортуна» проходит в нескольких странах. И везде такая вот дорога, как у нас?
– В двадцати. И все автодромы имеют свою форму, иногда очень сложную. К слову, наш, килбурновский, – один из самых трудных. Длина у трасс разная, но не больше шести километров. Поэтому и количество кругов на разных Гран-при различное. У нас их шестьдесят.
– То есть… – слегка испуганно спросил шеф Скотленд-Ярда, – этим сумасшедшим нужно пройти… Постойте, сколько же? Получается по три с половиной тысячи километров?!
– Совершенно верно. И это – примерно за полтора часа.
– О Боже!
Комиссар сдержанно улыбнулась:
– Чувствуете, какая интрига? Скорость у них иной раз зашкаливает за триста шестьдесят километров в час. На резких поворотах ее приходится почти мгновенно сбрасывать – иногда даже до ста, а потом с той же быстротой снова разгоняться. Перегрузки они испытывают круче космических – четырехкратные иногда. А говорят, случается и больше. Бывают очень опасные аварии, тогда может быть куда страшнее.
Стоун схватился за голову:
– Да это хуже корриды или… гладиаторских боев! А… а этот немец?..
– Лоринг? – комиссар сощурилась. – Сейчас ему нет равных в гоночном мире. Думаю, в ближайшие лет пятьдесят и не будет, кто бы ни стал чемпионом после него. Это – редкое явление, и не только потому, что он дважды взял титул «Золотого всадника». Просто это гонщик от Бога, такие редко рождаются. То, чего другие яростно и в поте лица добиваются годами, дано ему от рождения: он ощущает машину так, словно это – часть его тела, а трасса и гонка для него, как для нас – процесс пищеварения.
– Понятно! – шеф Скотленд-Ярда почувствовал, что слишком долго и слишком увлеченно слушает комиссара, – не хватало только и впрямь заинтересоваться этим сумасшедшим спортом… – Ну и что же вы думаете по поводу случившегося? Кто и для чего пытался взорвать этого вашего замечательного Лоринга? Или взорвать хотели не его?
Комиссар развела руками:
– У меня пока нет ни одной версии, сэр.
– У вас? Так я и поверил!
– Честное слово, нет. В «Фортуне» и вокруг нее крутятся совершенно немыслимые деньги, сталкиваются интересы могущественных корпораций, поэтому возможны всякие махинации и всякие преступления. «Ларосса-корпорейшн» – владелец гоночной команды «Ларосса», сейчас – фаворит авторынка во многих странах. Владеет компанией миллиардер Гедеоне Кортес, родом аргентинец, в прошлом – военный и, поговаривают, чуть ли не наемник во время одной из всех этих латиноамериканских войн. Имеет колоссальные связи.
– Его имя я слыхал, – хмурясь, проговорил Эдвин Стоун. – Связи, да… У этого прохвоста в бункере, под его шикарным особняком, – коллекция современного оружия! И не только пистолеты, ружья и автоматы, а пулеметы, гранаты, только что не ракеты. Очевидцы утверждают, будто все в рабочем состоянии. А сделать обыск и прихватить латиноса за яйца – ни-ни! У него «там» – такие завязки, что и не сунешься. Значит, эта гоночная команда – часть его компании?
– Совершенно верно.
– А компания латиноамериканская?
– Нет, – покачала головой комиссар, – британско-аргентинская. Но в руках Кортеса – основные акции. Примерно две трети их он получил по завещанию от своего партнера Джорджа Веллингтона. Разумеется, и у Кортеса, и у его концерна – масса недругов. А так как Даниэль Лоринг приносит команде огромную славу и концерну – огромные прибыли, вполне возможно, что он многим мешает. С другой стороны, само преступление выглядит достаточно топорно и по меньшей мере странно. Конкурентов так не убирают.
– Да, – пробормотал Стоун. – Нелепая история. Вы всех опросили?
– Всех, кто мог дать мало-мальски ценные показания. Кроме любовницы Кортеса – этот лакомый кусочек я оставила на вечер. Подержала бы и до завтра, чтобы она окончательно «созрела» для искренней беседы, да только это уже риск. Думаю, завтра утром вам позвонят и настоятельно попросят отпустить эту красивую девушку под залог. Какому-нибудь супервлиятельному лицу вы ведь не откажете?
Шеф полиции возмущенно крякнул, но крыть было нечем, и он лишь буркнул:
– А на каком основании отказывать? Мне сообщили, что девица всего лишь прошлась по офису «Лароссы» в полуголом виде.
– И стреляла в человека.
– Но промазала, комиссар! Ведь так? К тому же любой адвокат докажет, что она была в состоянии аффекта. Так что допрашивайте ее побыстрее.
В это время в кармане жакета Айрин Тауэрс мелодично зазвучал вальс.
– Это что? – удивился шеф.
– Штраус. «Дунайские волны». Простите, сэр.
Она вытащила мобильник:
– Да. Ах вот как! Спасибо. Простите, сейчас не могу. Перезвоню потом.
И снова слегка улыбнулась:
– Химики в лаборатории выдвинули первую версию. Но это еще нужно проверять. Словом, механики «Лароссы» использовали какой-то новый вид машинного смазочного масла. Эксперты предполагают, что в соединении с парами бензина оно могло создать взрывоопасную смесь.
– Хм! – поднял брови шеф. – Так просто?
– Ничуть. Для наличия паров бензина необходима его утечка. И она была: кто-то продырявил тончайшим сверлом топливный бак болида. А если это сделано с целью получить ту самую взрывоопасную смесь, то преступление перестает быть топорным и становится необычайно тонко продуманным.
По дороге в свой кабинет комиссар столкнулась с инспектором Макферсоном.
– Вам звонили, – сообщил он с каким-то странным выражением лица.
– По делу о взрыве? – почти механически спросила Айрин Тауэрс, не останавливаясь и нетерпеливо отстраняя инспектора плечом.
– Нет, – ответил тот, – по другому делу. Вам звонил Дон Маклоу.
– Кто?
За без малого тридцать лет работы в полиции она отвыкла задавать вопросы изумленным тоном. Но ей пришлось остановиться и заглянуть в лицо Макферсону: может, это с ним что-то не в порядке? Не то с чего это парень сообщает ей, так вот, запросто, о звонке главаря банды американских гастролеров-медвежатников, за полгода «разбомбивших» в Лондоне уже четыре банка? На последнем таком деле отчаянного Маклоу чуть было не взяли – комиссар Тауэрс сумела вычислить банду и банк, на который они в тот раз покушались. Началась стрельба, трое грабителей из восьми были убиты, но погиб и один полицейский. Сам Маклоу с оставшимися ушел и растворился, словно его уже не было в Лондоне. Однако Айрин не сомневалась в обратном, и сообщение Макферсона подтверждало ее уверенность.
– Вам звонил Дон Маклоу, комиссар. Тот самый.
– Он представился?
– Да. Мы проверили запись голоса через Интерпол. Совпадает. Он.
– И что же?
Макферсон неловко поежился.
– Валяйте, инспектор! – нетерпеливо подбодрила комиссар.
– Он сказал дословно: «Передайте этой вашей знаменитой суке, что смерть моих ребят так просто не пройдет! Я обещаю лично всадить в нее не меньше половины обоймы!» Простите. Это все.
Комиссар Тауэрс довольно улыбнулась:
– Когда твою славу оценивают враги, это – наивысшее признание. Постараюсь оправдать высокое мнение Дона Маклоу. Хотя, честно сказать, сейчас мне почти что не до него…
Глава 8
Первые круги
– Не грусти!
– Я и не грущу. С чего ты взяла?
– Я же слышу, что тебе грустно. Лучше вспомни какую-нибудь большую-большую радость! Я в книжке прочитала: так надо делать, чтобы не огорчаться из-за неприятностей. Ведь ты же взрослый. У тебя, наверное, столько уже было всяких радостей! Вспомни!
Он вспомнил.
До сих пор Даниэль считал тот день одним из самых счастливых в своей жизни. И помнил его так отчетливо, словно все записалось на видео и потом эту запись много-много раз прокручивали, делая стоп-кадры в самые важные моменты.
Ему тогда едва исполнилось четыре года. Но у него уже была мечта: картинг! Отец сам навлек на себя беду, дав однажды маленькому сыну покататься на такой удивительной машине – и от земли-то ее не видно, но мчится быстрее больших авто!
Дени впервые испытал это поразительное чувство: руль, сжатый ладонями, сделался словно продолжением его тела, и малыш всем существом ощутил, что это не карт, это он сам летит, распластавшись, над серой полосой трассы. Дыхание, биение сердца, напряжение ног, сросшихся с педалями, – все перешло в одно стремление – вперед!
Бертольд Лоринг был поражен выносливостью четырехлетнего сынишки: Дени носился на карте почти час, пока отец не спохватился, что выложит за это развлечение чуть не сотню марок. Когда он буквально выдернул малыша из машины, тот отчаянно разревелся. И тогда Бертольд совершил вторую ошибку: торжественно пообещал мальчику, что отдаст его в картинг-клуб. Само собой, Лоринг-старший надеялся: назавтра все будет забыто, а там появятся новые желания.
Но Дени с тех пор каждый день повторял один и тот же вопрос:
– Папа, так когда ты меня поведешь ездить на картах?
Растерянные родители готовы были уже сдаться. Но когда узнали, сколько стоит карт, даже детский, то помрачнели. А ведь еще и за сами занятия нужно платить, и тоже немало!
– Знаешь, маленький, – с деланной суровостью проговорил однажды Бертольд в ответ на уже привычный вопрос сына, – пока что у нас есть дела и поважнее. Может, потом, когда ты станешь учиться в школе…
Он ждал, что мальчик опять заплачет. Однако Дени только прикусил губу и молча ушел в сад. У него там было убежище – старая собачья будка. Лоринги давно уже не держали собаки, а будка сохранилась, и малыш быстро смекнул, как здорово в нее забираться: взрослым-то туда нипочем не пролезть! Стояла зима, будка изнутри покрылась инеем, но ему было все равно. «Когда ты станешь учиться в школе!» Да ведь это – целая вечность! Разве можно прожить столько без карта?
– Я и не грущу. С чего ты взяла?
– Я же слышу, что тебе грустно. Лучше вспомни какую-нибудь большую-большую радость! Я в книжке прочитала: так надо делать, чтобы не огорчаться из-за неприятностей. Ведь ты же взрослый. У тебя, наверное, столько уже было всяких радостей! Вспомни!
Он вспомнил.
До сих пор Даниэль считал тот день одним из самых счастливых в своей жизни. И помнил его так отчетливо, словно все записалось на видео и потом эту запись много-много раз прокручивали, делая стоп-кадры в самые важные моменты.
Ему тогда едва исполнилось четыре года. Но у него уже была мечта: картинг! Отец сам навлек на себя беду, дав однажды маленькому сыну покататься на такой удивительной машине – и от земли-то ее не видно, но мчится быстрее больших авто!
Дени впервые испытал это поразительное чувство: руль, сжатый ладонями, сделался словно продолжением его тела, и малыш всем существом ощутил, что это не карт, это он сам летит, распластавшись, над серой полосой трассы. Дыхание, биение сердца, напряжение ног, сросшихся с педалями, – все перешло в одно стремление – вперед!
Бертольд Лоринг был поражен выносливостью четырехлетнего сынишки: Дени носился на карте почти час, пока отец не спохватился, что выложит за это развлечение чуть не сотню марок. Когда он буквально выдернул малыша из машины, тот отчаянно разревелся. И тогда Бертольд совершил вторую ошибку: торжественно пообещал мальчику, что отдаст его в картинг-клуб. Само собой, Лоринг-старший надеялся: назавтра все будет забыто, а там появятся новые желания.
Но Дени с тех пор каждый день повторял один и тот же вопрос:
– Папа, так когда ты меня поведешь ездить на картах?
Растерянные родители готовы были уже сдаться. Но когда узнали, сколько стоит карт, даже детский, то помрачнели. А ведь еще и за сами занятия нужно платить, и тоже немало!
– Знаешь, маленький, – с деланной суровостью проговорил однажды Бертольд в ответ на уже привычный вопрос сына, – пока что у нас есть дела и поважнее. Может, потом, когда ты станешь учиться в школе…
Он ждал, что мальчик опять заплачет. Однако Дени только прикусил губу и молча ушел в сад. У него там было убежище – старая собачья будка. Лоринги давно уже не держали собаки, а будка сохранилась, и малыш быстро смекнул, как здорово в нее забираться: взрослым-то туда нипочем не пролезть! Стояла зима, будка изнутри покрылась инеем, но ему было все равно. «Когда ты станешь учиться в школе!» Да ведь это – целая вечность! Разве можно прожить столько без карта?