Ирина Измайлова. Всадники «Фортуны»

   Отец, обрадованный столь сдержанной реакцией мальчика, ушел на службу, бабушка собралась в гости к приятельнице, и получилось так, что сперва никто даже не заметил исчезновения Даниэля.
   Спустя час мать встревожилась, не найдя малыша ни в его спаленке, ни в столовой, ни на кухне. Обнаружила, что с вешалки пропало пальтишко, и отправилась в сад, однако заглянуть в старую будку не подумала: разве возможно, чтобы мальчик полез туда в такую холодину? Любимые качели Дени одиноко поскрипывали на ветру, пустовала и низкая развилка старого куста сирени, на которую маленький непоседа в прошлом году научился забираться. Анна Лоринг обошла ближние дворы. Соседские детишки чинно возились со своими игрушками, штурмовали домик-крепость, но на вопрос: «А Дени вы не видели?» лишь дружно мотали головой.
   Испуганная женщина уже готова была звонить мужу на службу: вдруг да мальчуган увязался за Бертольдом и ухитрился прошмыгнуть в его машину? На заднем сиденье его можно было вообще не заметить! Но телефон стоял возле самого окна, и взгляд Анны случайно упал на засыпанную опавшей листвой конуру…
   Выманить малыша из убежища стоило больших трудов – он категорически не желал выходить. При этом не ставил никаких условий – не пойду, и все! Анна просила, уговаривала, соблазняла особенно вкусным в этот день обедом, любимыми сливками с шоколадом, походом в игрушечный магазин на соседней улице, даже обещанием вместе посмотреть по телевизору взрослый фильм. Напрасно! «Я не выйду!» – доносилось всякий раз из будки. Наконец мать пригрозила, что сама останется в саду. На всю ночь останется, а в этом случае обязательно простудится, заболеет и умрет.
   Дени вылез на свет, весь в соломе, с перепачканными землей коленками, с полосками слез и грязи на щеках.
   – Не надо так, родной мой! – мама прижала его к себе и понесла в дом, на ходу укачивая и утешая. – Мы придумаем что-нибудь. В конце концов, может быть, я что-то продам…
   Весь вечер потом она то и дело щупала лоб сынишки. Но температура не поднялась. Маленький и хрупкий на вид, он редко болел.
   А наутро произошло нечто удивительное и замечательное. Калитка отворилась, и в саду появился сосед, господин Зибель, которого все на их улице звали дядюшка Зибо. Он торжественно катил перед собой… самый настоящий карт! Немного не такой, как там, в городском парке, куда Дени ходил с отцом, но очень похожий.
   – Боже мой, Зибо! – ахнул Бертольд. – Откуда вы это взяли?
   – Да вот, – старик улыбался, сверкая золотой фиксой, – фрау Анна говорила, будто у вас сыночек мечтает о картинге. Ну, я тут поколдовал и сделал эту штуку.
   – Да ведь это же ваша газонокосилка! – наконец сообразил Лоринг.
   – Была газонокосилка. Была. Только ножи у нее давно затупились, все равно выкидывать пришлось бы. Весной я себе куплю новую. А эту переделал – теперь она может ездить быстро.
   Дени гонял на подарке дядюшки Зибо с утра до вечера. По двору карт катился плохо (земля – не асфальт), и маленький пилот выбрался на дорогу, едва не вызвав обморок у мамы и бабушки. Улица была тихая, машины по ней проезжали редко, но видеть, как четырехлетний карапуз несется на механической тележке посреди проезжей части, для женских нервов оказалось слишком. К тому же заканчивался январь, дни стояли сырые и промозглые, асфальт скользил даже под рифлеными подошвами ботинок, а как должны скользить колеса!
   – Берт, ну отведи ты его в этот клуб! – взмолилась Анна. – Там-то за ними следят, по крайней мере! И машина своя теперь есть.
   – Да кто его такого возьмет? – простонал Лоринг, в душе проклиная тот день, когда позволил сыну сесть на заветную таратайку. – Там с восьми лет занимаются. Ну, могут взять семилетнего. А ему четыре.
   – Отведи! Или я сойду с ума!
   На другой день Бертольд затолкал бывшую газонокосилку дядюшки Зибо в багажник автомобиля и усадил Дени на заднее сиденье. Он нервничал, злился, однако отступать было поздно.
   Младшая секция картинг-клуба работала только вечерами, и когда они подъехали к стеклянной раздвижной двери, стало уже совсем темно. Но дверь была освещена, и там, за нею, оказалось светло – хотя, прошагав через просторный холл, они снова вышли на улицу. Однако то была не просто улица – там, за высоким барьером, темнел асфальт картодрома. Он образовывал круг, который показался Даниэлю громадным: еще бы, целый километр! По трассе неслись, один за другим, четыре или пять картов.
   – Вы куда? – остановил Бертольда высокий усатый мужчина в красивом синем комбинезоне. – У нас тут дети занимаются.
   – А я, – Лоринг набрал в грудь воздуха и произнес, – я к вам сына привел. И карт у нас, вот.
   Взгляд инструктора удивленно скользнул по газонокосилке. Потом усатый наконец увидел Даниэля.
   – Ко-ого вы привели? – спросил он, нагибаясь, чтобы рассмотреть мальчика. – Вот этого?
   Дени был чуть выше отцовского колена, к которому в этот момент прижимался, глядя большущими глазами на страшные темные усы.
   – Это мой сын, – повторил Бертольд. – Он уже умеет ездить и мечтает у вас заниматься. Оплачивать занятия обещаю регулярно.
   – Хм! – инструктор перевел взгляд с мальчика на газонокосилку. – А что же вы так поздно пришли-то? Нужно было нести ребенка прямо из родильного дома! А то вы потеряли уйму времени! Сколько ему лет?
   – Пять, – выдавил Бертольд Лоринг, понимая, как нелепо звучит эта ложь: Даниэль и на свои-то четыре тянул с трудом.
   И тут будто какая-то пружина распрямилась в мальчике. Он боялся усатого нисколько не меньше, однако мысль, что вот сейчас его прогонят, оказалась куда ужасней.
   – А вы посмотрите, как я катаюсь! – выдохнул Дени и невольно теснее прижался к отцовским брюкам.
   – Что-что? – инструктор наклонился еще ниже. – Катаешься? У нас так не говорят. Говорить надо «езжу». Или «гоняю». А ты что же, в самом деле умеешь гонять?
   – Да! – твердо проговорил мальчик.
   – Вот на этой штуковине?
   – Это мой карт, его дядя Зибо сделал. Да, умею!
   Видимо, решительность малыша произвела на усатого некоторое впечатление.
   – Может, попробовать? – спросил он самого себя и усмехнулся. – Как тебя зовут?
   – Даниэль Лоринг.
   – И лет тебе? Что-то я подзабыл.
   Отец сделал сыну страшные глаза, но тот не видел его гримасы. Он и сам помнил, что папа соврал, а значит, ему тоже теперь придется соврать.
   – Пять, – сказал мальчик и для убедительности растопырил пальцы. Но забыл раскрыть всю пятерню, оставив большой палец прижатым к ладони.
   – Ясно! – вздохнул инструктор. – Четыре. А ты можешь проехать там?
   Взмахом руки он указал на трассу картодрома.
   – Могу!
   – Ладно. И сколько кругов сможешь?
   – А сколько надо? – испугался Дени.
   – Ну… Десять, например.
   – Могу десять! – обрадовался мальчик.
   – А больше?
   Тут Дени опустил глаза и, кусая губы, чтобы не зареветь, замотал головой.
   – Не можешь? – удивился усатый. – Десять да, а больше – ни-ни? А что так?
   На этом мужество Даниэля иссякло. Слезы закапали у него с подбородка, и он, пытаясь собрать их в кулак, ответил:
   – По-то-му-у, что я-а-а до больше считать не уме-ею-у!
   И заревел в голос.
   Отец отчаянно тряс его руку, но маленькому Лорингу было уже все равно. Разве теперь его возьмут? Во-первых, считать не умеет, а во-вторых, как же можно плакать?
   – Так, ну все! – прогремел усатый. – Вытирай свои нюни и приготовься. Трасса сейчас освободится. А вы, – он обернулся к Бертольду, – выкатывайте это техническое достижение на асфальт. Давайте-давайте!
   Полчаса спустя инструктор открыл свой журнал (Даниэль навсегда запомнил вкусный запах коленкора и серебристые буквы тиснения на обложке. Но читать он тогда не умел).
   – Еще раз повторите имя. Да-ни-эль Лоринг. Ну-ну! Если бы мне до вашего прихода сказали, что этакий сверчок будет гонять лучше всех моих ребят, ведь не поверил бы. У нас раньше чем с семи лет еще никто не занимался. Так что делаю для тебя исключение, Даниэль Лоринг! Совершенно особое исключение. Придется тебе оправдать мои надежды и потом стать чемпионом.
   – Ладно! – Дени сейчас готов был согласиться на что угодно. – А это что такое – чемапон?
   – Не чемапон, а чем-пи-он. Это ты поймешь, если не растеряешь своего феноменального упорства.
   Когда они ехали домой, Даниэль не мог усидеть на месте. Он прыгал, вертелся, колотил по сиденью ногами, пока отец не прикрикнул на будущего «чемапона». Счастье распирало и оглушало, и казалось – мир стал в сто раз прекраснее.

Глава 9
Последняя капля

   Молчание длилось не менее минуты, и Анни нарушила его первая:
   – Ну что, вспомнил большую радость?
   Слышно было так хорошо, словно девочка была тут, рядом, а не звонила с другой половины земли, без спросу вытащив из маминой сумочки мобильный телефон.
   Даниэль засмеялся:
   – Да, малышка!
   – А мне расскажешь?
   – Ни за что на свете!
   – Почему? – вопрос прозвучал не обиженно, а с любопытством.
   – Потому что тогда ты поймешь, какой эгоист твой папа. Вообще-то самая большая радость для меня – ты и Руди. Вы оба. Но мне вспомнилось совсем другое – то, что было до вас.
   – Когда нас еще не было, да?
   – Да. А я сам был меньше, чем сейчас Руди.
   На далеком-далеком конце провода опять наступило молчание. Но теперь оно оказалось коротким.
   – Я знаю! – обрадовалась Анни. – Тебя тогда первый раз взяли в кругосветный круиз! На таком же теплоходе, как наш, с таким же аквапарком и таким же детским городком. Точно? И дядю Брэди взяли?
   Лоринг почувствал, что сейчас расхохочется изо всех сил, и тогда его дочурка уж точно обидится.
   – Н-нет! – выдохнул он. – Я очень рад, что это путешествие так радует тебя, но… Понимаешь, мои родители не могли поехать со мной и с дядей Брэди на таком теплоходе. Никак не могли!
   Он осекся и лишний раз убедился, что в семь лет человек иногда понимает с полуслова не хуже, чем в тридцать пять. Анни шмыгнула носом, глубоко перевела дыхание и вдруг сказала:
   – Папочка! Знаешь, я поняла. Мы с Руди как-то читали сказку. Там тоже было про брата и сестру, только все наоборот: брат был старший, а я… а сестра – младшая. И они были бедные. Вот я и подумала: если бы не ты, мы бы тоже были бедные, ведь да?
   Даниэля этот вопрос застал врасплох. Не мог же он признаться, что когда-то давал себе зарок: если не разбогатеет, детей у него не будет! Идиотский зарок и идиотское тщеславие!
   – Анни… Дело совсем не в этом. Вообще не в этом! Если честно, то я никогда не мечтал о теплоходе и кругосветном путешествии. Я мечтал о гонках. Мои папа с мамой помогли мне стать гонщиком, и это ничуть не хуже вашего круиза. Пока не было тебя и Руди, я любил гонки больше всего на свете.
   Девочка опять ответила не сразу. А когда заговорила, голос ее прозвучал удивленно:
   – Значит, мы лучше?
   – Конечно.
   – Но тогда… Тогда почему ты так расстраиваешься из-за этих гонок? Ведь с нами все хорошо!
   – А я и не расстраиваюсь! Кто тебе сказал?
   – Мама.
   В кресле подал голос мобильник. Он выводил свой «Полет валькирий» уже не меньше минуты, наигрывая все громче, но Лоринг не обращал на него внимания. В конце концов вагнеровскую музыку услыхала и Анни.
   – Па-а! Возьми телефон. А я тебе потом позвоню.
   Теперь Даниэль разозлился: надо было отключить зловредную штуковину!
   – Я хочу говорить с тобой, а не с тем, кто мне звонит по мобильному, малышка!
   – А вдруг… вдруг там полиция? – в голосе девочки прозвучал испуг.
   Ничего себе! Уже и ребенок боится полиции! Но почему? Что такого наговорили маленькой Анни? И кто наговорил?
   Лоринг шагнул к креслу. Открыл крышечку и невольно вздрогнул: на экранчике высветился телефон комиссара Тауэрс.
   – Девять вечера, комиссар! – без приветствия бросил в трубку Даниэль. – У вас такое срочное дело?
   Ответ прозвучал как выстрел:
   – Боюсь, что срочное дело у вас, мистер Лоринг. Вы обманули полицию, и моя задача – лишь установить, с какой целью вы это сделали.
   В первый момент он решил, что это – дурная шутка, но тут же опомнился: кто-кто, а уж Айрин Тауэрс явно не страдает излишним чувством юмора. По крайней мере – на службе. Но в таком случае как понимать ее слова?
   – Обманул полицию? Я не ослышался?
   – Думаю, сэр, у вас хороший слух.
   – Тогда, дьявол вас забери, извольте объясниться! Какой такой обман вы выкопали в моих показаниях?
   – Полагаю, вы это отлично знаете, – сказала комиссар.
   Сказала настолько уверенно, что в душе у Лоринга вдруг мелькнул холодный страх: его в чем-то подозревают? Но в чем?
   – Даю слово, что не понимаю. Не понимаю, как мог обмануть полицию, если мне совершенно нечего от нее скрывать? Объяснитесь, пожалуйста.
   Айрин Тауэрс, казалось, колебалась несколько мгновений.
   – Вы говорили, что после квалификации почти сразу уехали из Килбурна?
   – Да, – Даниэль никак не ожидал такого вопроса и немного растерялся. – Я ответил на вопросы журналистов, потом переоделся и покинул гоночный комплекс. Это многие видели. Гастингс со мной даже за руку попрощался.
   – Он подтвердил это, – голос комиссара звучал сухо. – Но вы также сказали, что после этого не возвращались.
   – Сказал. И это правда! – Лоринг постарался овладеть собой и говорить ровно. – Комплекс охраняется. А я – не мышь и не воробей. Незаметно вернуться мне бы не удалось!
   Тауэрс усмехнулась:
   – Не могу понять вас, мистер Лоринг: или вы уж очень самоуверенны, или с кем-то не договорились. Как раз охрана-то вас и заметила. И не стала этого скрывать. Вы вернулись в свои боксы около семи вечера, а затем, спустя полчаса, вышли оттуда. Двое охранников видели вас, один окликнул, и вы в ответ помахали ему рукой. Будете отрицать?
   – Буду! – Даниэль с трудом удержал непристойное ругательство. – Буду, потому что это – полная чушь! Вранье! Не знаю, кому и для чего это понадобилось, но только в семь вечера меня никто в боксах видеть не мог. Не мог, понимаете? Я туда не возвращался.
   Возможно, комиссар тоже разозлилась. Или ему это показалось?
   – Вот что, – после краткой паузы проговорила Айрин. – Скажу честно: мне многое в этой истории тоже кажется чушью. Но тем не менее фактов отрицать нельзя. Было бы неплохо, если б вы сейчас приехали ко мне.
   – Куда это – к вам? – крикнул в трубку гонщик. – Куда я должен ехать в девять вечера, чтобы выслушать чей-то бред?! Если у кого-то из охранников нашей фирмы случаются галлюцинации, то меня это абсолютно не касается! Вы поняли, миссис Ищейка?! Или вас наняли наши конкуренты, чтобы вы портили мне нервы за четыре дня до заезда? Так скажите, сколько они платят! Я заплачу больше, но вы оставите меня в покое! Какой у вас банковский счет?
   Этот монолог вырвался у Даниэля сплошным потоком, будто вода, прорвавшая дамбу. При этом Лоринг не терял головы и сознавал, какую страшную ошибку сейчас совершает. Он достаточно слышал о комиссаре Тауэрс и знал о ее настырности. Если ей приспичит кого-то «прихватить», она это сделает – ни связи, ни деньги не помогут! К тому же, как любая женщина, тем более – когда-то привлекательная, а теперь стареющая, она должна быть болезненно самолюбива. Не стоило бросать ей оскорбительные слова, да еще таким тоном. Лорингу приходилось слышать и о неправдоподобной, однако подтвержденной многими неподкупности знаменитой скотленд-ярдовской сыщицы. А он обвинил ее в продажности, да еще предложил перекупить! Кажется, его угораздило нажить себе весьма опасного врага!
   Он был уверен, что комиссар тут же прервет разговор и он услышит в трубке гудки. Однако вместо этого Тауэрс вдруг рассмеялась, причем довольно весело:
   – Как всегда, достается последнему! Я не учла, что все эти дни пресса свирепствует вовсю и вас изводит больше всех. Ваше предложение, сэр, оставляю без внимания, поскольку оно несерьезно. Но мое предложение в силе: до половины одиннадцатого я буду в полицейском управлении, и вы можете сюда приехать.
   – Для чего? – уже без злости, устало спросил Лоринг. – Вы мне и так все сказали, а мне вам сказать нечего. Могу только повторить: я не возвращался в боксы после квалификации и вообще не был в Килбурне до следующего утра. Каким образом охрана могла увидеть меня, не имею понятия. Это все.
   Айрин Тауэрс вздохнула:
   – Как хотите. Но вы совершаете ошибку. Завтра я встречаюсь с вашими директорами. Возможно, будет еще кто-то из команды, а вероятно – и из руководства «Лароссы». Мне сообщили, что мистер Гедеоне Кортес требует от полиции известить о результатах расследования. Мое начальство хочет, чтобы требование было удовлетворено, а значит, я изложу те выводы, которые я и эксперты полиции уже смогли сделать. К сожалению, многое мне пока неясно. А вы не хотите помочь.
   Он пожал плечами, словно она могла это увидеть:
   – Да нет, хотел бы, только ума не приложу – чем. А о вашей встрече мне известно: Мортеле вызвал меня назавтра к одиннадцати в Килбурн, в офис команды. Так что хотим мы с вами или нет, комиссар, но встретиться придется. Только не вечером, а утром. А теперь простите – на сегодня еще много дел!
   Даниэль соврал: дел у него не осталось никаких, только обычные спортивные занятия, на которые по вечерам он тратил от полутора до двух часов. Словом, можно было выкроить время, чтобы поехать в Скотленд-Ярд. Ведь не зря же комиссар так настаивает – значит, это действительно важно. Но, с другой стороны, если он сейчас помчится туда, да еще после сказанных в запале оскорбительных слов, это будет похоже на панику. Тауэрс сочтет, что Лоринг и в самом деле чего-то сильно боится либо старается загладить последствия своей несдержанности. Глупо!
   Эта мысль преследовала его весь оставшийся вечер. Глупо, глупо! Глупо все, что он сейчас говорит и делает. Неужели у него действительно до такой степени сдали нервы, и звонок Айрин Тауэрс стал просто последней каплей?
   Лоринг провел в тренажерном зале не два, а два с половиной часа, надеясь вымотаться и затем сразу заснуть. Даже не стал ужинать, проглотив только стакан молока и сделав вид, что не замечает укоризненного взгляда горничной, уносившей на подносе нетронутые гренки с шоколадом.
   В начале первого он свалился в постель, но никак не засыпалось. В висках упрямо билось тревожное: «Что будет завтра? Что? Что? Что?»
   Сон пришел лишь под утро и ненадолго. Сработал привычный внутренний «будильник»: Даниэль разомкнул глаза именно тогда, когда заранее велел себе проснуться.

Глава 10
«Скотленд-Ярд – это я!»

   Как это часто бывает, шила в мешке утаить не удалось. О предстоящей встрече комиссара полиции с дирекцией команды «Ларосса» стало известно еще накануне, и, войдя в просторный кабинет Эдуара Мортеле, Айрин Тауэрс с великим неудовольствем увидела там два с лишним десятка человек, из которых к «Лароссе» имели отношение всего десять. То были Мортеле, Гастингс, старший механик команды, назначенный вместо погибшего Висконти, а также личный механик Лоринга, сам Лоринг, Ларс Веллингтон и какой-то головастый очкарик в темном костюме и полосатом галстуке (последнего комиссар сразу мысленно назвала адвокатом фирмы). Кроме того, мистер Кортес прислал вместо себя своего секретаря, крупного молодого человека по имени Нил Грин, и даму средних лет с портативной видеокамерой. Десятым оказался начальник охраны, вызванный Мортеле без согласования с комиссаром. Впрочем, этот помешать не мог. Но откуда взялись остальные?
   – Что это за представление? – спросила Айрин у Гастингса, который встретил ее на пороге офиса и церемонно ввел в кабинет. – Какого дьявола вы или ваш мистер Мортеле позвали сюда посторонних?
   Они стояли на пороге, достаточно далеко от усевшихся в удобных легких креслах людей, но и отсюда было видно, с каким любопытством все смотрят на комиссара. Все, кроме Даниэля Лоринга. Он сидел, демонстративно листая журнал, и когда остальные зашушукались, даже не поднял головы. Волнуется? Или злится после вчерашнего?
   – Мы их не звали, – покачал головой технический директор. – Но то ли секретарь Кортеса, то ли сам Кортес обронили кому-то из журналистов, что вы собираетесь сегодня рассказать о ходе расследования. И вот – пожалуйста!
   – Так вы что же, пустили сюда прессу?! – от возмущения комиссар даже возвысила голос, и собравшиеся, внимательно следившие за ее разговором с Гастингсом, разом вытянули шеи, чтобы хоть что-то расслышать.
   – Ну уж нет! – «дирижер гонки» раздраженно поморщился. – Совещание закрытое, и всех, кто пытался просочиться с журналистскими удостоверениями, охрана спровадила. Но среди тех, кто сейчас тут торчит, человек пять журналюг есть, это точно. А книжонки у них страховых агентов либо представителей рекламодателей. Их, видите ли, откомандировали фирмы-конкуренты. Основание – не придерешься: раз несчастный случай произошел на трассе, то может же оказаться в опасности любой участник гонки. А раз так – все должны знать причину взрыва.
   – Причин не знает пока никто! – резко возразила Тауэрс. – У полиции одни только предположения.
   – Вот их-то эти господа и хотят услышать. От гоночных команд «Балтимор», «Ронда», «Скид» и «Синие львы» пришли их технические директора. Все мои добрые знакомые. И поверьте, комиссар: больше всего их обрадует огласка нашего эксперимента с новым смазочным маслом! Ведь вы расскажете о нем, не так ли?
   При этих словах лицо Грэма Гастингса приняло насмешливое выражение, но сквозь эту гримасу было отлично видно, что на самом деле испытывает Гастингс, представляя последствия такой огласки. Ведь главные «шишки» достанутся, скорее всего, даже не Эдуару Мортеле, а именно ему.
   Айрин пожала плечами:
   – О вашем смазочном масле уже мелькнули сообщения в газетах. Пока в виде предположений, но это все равно ведь огласка, не так ли? И коль скоро мистер Кортес сам пожелал, чтобы предварительные результаты расследования были раскрыты, то прозвучит и одна из основных версий. Мне непонятно другое: если уж сюда явилось столько посторонних лиц, то зачем было прогонять журналистов? Ваши конкуренты им такого понарасскажут, чего самим газетчикам и не придумать, хотя бы из-за недостатка технических знаний.
   – Думаю, да, – нахмурился технический директор «Лароссы». – Но не все так просто. Эдуар согласился на присутствие представителей других команд только при условии, что они подпишут обязательство соблюдать конфиденциальность. Или, как это там называется, когда надо держать язык за зубами относительно чужих неприятностей? Конечно, для них это – просто писулька, ничего они не соблюдут! Но хотя бы официально нам пока никто ничего не предъявит.
   – Смелое утверждение! – заметила комиссар. – У меня на этот счет меньше оптимизма. И… Доброе утро, мистер Мортеле!
   Бдительный француз, видя, что беседа комиссара с техническим директором затягивается и собравшиеся в его кабинете могут расценить это как намеренную невежливость, решил вмешаться. В ответ на приветствие Айрин Тауэрс он улыбнулся с самым радушным видом:
   – Благодарю вас, комиссар! По правде сказать, мы боялись, что Скотленд-Ярд не сочтет возможным выполнить просьбу нашего руководства. Тайна следствия…
   – Да никаких тайн, сэр! – воскликнула Айрин. – Нельзя сделать тайну из того, чего еще сам не знаешь. Только догадки и версии, которые вполне можно изложить. Так что, приступим? Учтите – у меня в распоряжении максимум час.
   Стол, за которым ее поджидало удобное плетеное кресло, был уставлен бутылочками колы и минеральной воды, и лица сидящих напротив виднелись сквозь полупрозрачное мерцание разноцветных напитков.
   По привычке Айрин скользнула глазами по кабинету. Да, у француза есть вкус и чутье: он сумел устроить и обставить комнату так, что в ней комфортно любому человеку. Никакого пластика, никаких дырок с лампочками в потолке. И ничего, что бы кричало о богатстве, донимало безвкусной роскошью. Стены отделаны светлым деревом, паркет чуть темнее, в тон узкому деревянному фризу^[8]. Кессонированный^[9] потолок теплого золотистого цвета. Вдоль одной из стен – сплошные витрины с тонированными стеклами, сквозь которые проступают очертания тускло блистающих ваз, чаш, замысловатых пластин: кубки – множество наград знаменитой «Лароссы». Лишь одно стекло прозрачное, и за ним – огромное фото: команда, сорок с лишним человек в своих огненных комбинезонах, рядом с пламенеющим на солнце болидом. Все смеются. В центре – Мортеле и Гастингс вдвоем обнимают хрустальный с серебром кубок. Рядом с директорами – тоже сияющий Даниэль Лоринг. Еще не Золотой всадник, но уже Рыжий Король, уже «великий Лорни», уже – кумир. Это было пять лет назад в Аризоне. Там завершился сезон, в котором команда впервые после двадцатилетней полосы неудач взяла Кубок конструкторов. А Даниэль вернул себе титул чемпиона мира.
   Среди благородной строгости кабинета намеренным диссонансом выступали две кадки с живыми пальмами, современный полированный стол со столешницей в форме неправильной фасолины и кресла-плетенки, чьи сиденья ласково лохматились золотистым искусственным мехом.
   На столе, кроме бутылочек, – нарочито забытая папка деловых бумаг, высокие хрустальные стаканы, подставка с роскошным «паркером» между двумя флажками – Великобритании и Аргентины.
   Общая площадь кабинета – наверное, метров сорок пять, но благодаря всему этому антуражу размеры не подавляют и не раздражают. И собравшиеся в комнате два с половиной десятка человек не теряются в ней, однако им здесь и не тесно.