— У твоего папы и раньше были подружки, — продолжала Эмма, — но та, что с ним сейчас, просто ребенок. Тощий, злобный ребенок, — уточняла она. — Но она очень сильная, у нее кулаки крепче камня, и она хочет сжить тебя со свету! Ты стоишь у нее на дороге — если бы не ты, у нее могло бы быть куда больше секса с твоим папашей. И вот, когда твой папа падает без сознания, она начинает сдавливать тебе череп своими кулаками! Ой-ой-ой, она вот-вот раздавит тебе голову!
Двойняшки Френч немедленно начинают мучить кровать, их соседи — сосать одеяло и стонать.
— А еще, — непременно добавляла Эмма, — у одного из вас есть мама, она мать-одиночка, и она тоже потеряла сознание.
Эту часть истории Джек просто ненавидел.
— У нее тоже было слишком много секса!!! — вопила тут Морин Яп.
— Плохого секса? — иногда спрашивал Джек.
— Нет, у нее был плохой дружок, — извещала приготовишек Эмма. — Ее дружок — самый здоровенный и самый плохой из всех, что живут на планете Земля. И вот, когда твоя мама теряет сознание, он идет к тебе и ложится на тебя сверху! Он закрывает тебе животом лицо.
— А как дышать-то? — задавал свой вечный вопрос Грант Портер, записной тупица.
— Видишь ли, в этом-то и проблема! — бодрым голосом отвечала обычно рассказчица. — Думаю, дышать никак не получится.
К этому моменту двойняшки Френч были так перепуганы, что принимались стучать по кровати несинхронно, близнецы Бут начинали рыдать, не вынимая изо рта одеяло, а Джимми Бэкон, казалось, сейчас и правда задохнется.
— Но это еще не все. Потому что есть третья мама — и у нее не дружок, у нее подружка! — победно заявляла Эмма.
Эту часть истории Джек ненавидел сильнее всего.
— У нее очень большие груди, больше, чем у всех матерей вселенной, вместе взятых. А еще они крепче, чем груди самых юных подружек твоего папы. У нее кибергруди, — говорила Эмма. — У них внутри металлический каркас! Они здоровенные и очень, очень крепкие!
Мысль о том, что внутри грудей может быть металл, будет пугать Джека еще очень долго — они будут ему сниться, и он будет просыпаться в холодном поту. Стоит ли и говорить, что ни один приготовишка ни на минуту не смыкал глаз, когда Эмма рассказывала историю про раздавленного ребенка.
— Итак, выбирайте себе родителя! Есть добровольцы? — вопрошала наконец Эмма.
— Я никем не хочу быть! — всякий раз в ужасе пищала Морин Яп.
— А я совсем не хочу, чтобы мне было невозможно дышать, потому что у меня на лице лежит плохой дружок, — обычно вставлял Грант Портер.
— Только не железные груди! — вопил Джеймс Тернер, еще один законченный тупица.
Иногда Джеку хватало храбрости сказать:
— Я думаю, что больше всего боюсь злую, тощую подружку с каменными кулаками.
Фокус, однако, заключался в том, что Эмма, Венди и Шарлотта заранее выбирали, кто будет кем. Лежа с закрытыми глазами, Джек каким-то шестым чувством знал, что три девочки уже идут между кроватей к своим жертвам.
Тощая, злая подружка разведенного папы с кулаками из камня — разумеется, ее роль исполняла Венди Холтон. Она сжимала виски избранного приготовишки коленями. Колени у нее были маленькие и жесткие, как бейсбольные мячи. Всего минута этой пытки — и у Джека начинала болеть голова; плюс никакого удовольствия — под юбкой у Венди темно и ничего не видно.
Груди с железом внутри — разумеется, это были колени Шарлотты Барфорд, здоровенные, как дыни. Пока не появились имплантаты, в мире не было грудей, на ощупь похожих на колени. Под юбку ей Джек даже и не думал заглядывать — он дрожал от одной мысли, к каким последствиям это может привести.
А плохой дружок, душивший детей животом, — разумеется, это была роль Эммы Оустлер. Первым делом Джек находил носом ее пупок, так он мог немного дышать. Однажды он попробовал ее там лизнуть. Эмма отреагировала так:
— Мама дорогая, Джек! И как только ты это делаешь, ведь ты еще ничегошеньки не знаешь!
В реальности приключение в пещере летучих мышей оказалось почти таким же страшным, как в школе. Третьеклашки хорошо понимали, что опасность может исходить только от мышей-вампиров и мышей-фруктоедов. Во-первых, мисс Каролина Вурц стоит, парализованная страхом, во-вторых, подружки разведенных пап, а равно дружки и подружки матерей-одиночек им точно не угрожают — ну что им делать в пещере летучих мышей! А летучие мыши по сравнению с этими страшными сексуальными хищниками — сущий пустяк. Но бдительность терять нельзя.
Те, кто не ходил в приготовительный класс, сначала и вовсе не думали бояться, ну отключили электричество, и что? Они же не слышали страшных историй про пещеры и мышей. Впрочем, одноклассники, знакомые с Эммой и ее историями, видимо, источали страх, поэтому скоро бояться начали все.
Страх мисс Вурц тоже поначалу казался естественным — дети видели, какой ужас ее охватывает при входе в класс. Но в Королевском музее Онтарио она не могла прибегнуть к помощи палочки-выручалочки — то есть не могла вызвать Серого Призрака; миссис Макквот не раз спасала коллегу в самых неожиданных ситуациях, появляясь, как обычно, словно из воздуха. Однако, как сказано, музей не школа, призраки в нем не водятся, и когда дети вокруг мисс Вурц стали один за другим закрывать глаза, воя от ужаса, бедная учительница окончательно перестала понимать, как быть.
— Дети, откройте глаза немедленно! Не засыпайте! Пожалуйста, только не здесь! — завопила мисс Вурц.
Каролина Френч, зажмурившись, тут же дала бьющемуся в истерике педагогу отличный совет:
— Мисс Вурц, только ни в коем случае не бейте мышей-фруктоедов, они очень опасны, если их ударить. А так они вам ничего не сделают.
— Каролина, открой глаза! — кричала мисс Вурц.
— Но если вы ощутите у себя в районе горла мокрое, горячее дыхание — тогда совсем другое дело! — продолжила Каролина Френч.
— Что-что в районе горла? — воскликнула мисс Вурц, схватившись за шею руками.
Ее состояние вызвало у Джека противоречивые чувства. С одной стороны, ему было за нее стыдно — ну как же можно настолько не уметь вести себя в реальной жизни, так хорошо делая это на сцене; с другой стороны, он находил ее красивой. Он даже был тайно в нее влюблен.
— Каролина ведет речь о мышах-вампирах, — попытался объяснить Джек, несмотря на то, что знал, как Каролина не любит, когда ее перебивают (особенно в этом усердствовал ее брат-близнец).
— Джек, не надо пугать мисс Вурц, — недовольно сказала Каролина. — Мисс Вурц, слушайте меня — если вы ощутите у себя на горле мокрое, горячее дыхание, ведите себя так, словно обезумели. Бейте ее, машите руками, кричите!
— Кого я должна бить? — застонала мисс Вурц.
— Но если вдруг вам станут дышать в пупок, ничего не делайте, стойте спокойно, — сказал Гордон Френч.
— Да-да, в этом случае просто не двигайтесь, — поддакнул Джек.
— В какой еще пупок, ради бога! — орала мисс Вурц.
— Вот видишь, Джек? — укоризненно сказала Каролина Френч. — Все стало только хуже!
— Нет причин для паники, — повторил голос из репродуктора. — Электричество включат через несколько минут.
— Кстати, я забыл, а почему мы вообще должны лезть в пещеру к мышам, — сказал Джимми Бэкон. В этом он был не одинок — эту часть истории Эммы никто не помнил.
— Так, в пещеру никто не лезет!!! — закричала мисс Вурц. — Вы, все, откройте глаза немедленно!
Джек думал было рассказать, что в ультрафиолетовом свете она ослепнет, но решил, что лишняя информация мисс Вурц ни к чему, она и так напугана.
— Ого, я чувствую! Ко мне прилетела мышь-фруктоед, — сказал Джек и застыл. Оказалось, это Морин Яп упала на колени рядом с ним и дышит изо всех сил.
— Да что это, черт побери! — опять закричала мисс Вурц. Джимми Бэкон стонал и терся головой о ее бедро. Наверное, мисс Вурц схватила его за горло ненамеренно, но он отреагировал, как полагается при атаке мыши-вампира — завопил и замахал руками изо всех сил. Мисс Каролина Вурц, забыв обо всем на свете, завопила пуще прежнего. (Кто бы мог подумать! И это та самая женщина, что учит вести себя на сцене "сдержанно и с самообладанием"!)
Так прошла первая Джекова школьная экскурсия в музей. И если бы не тщательная подготовка, полученная от Эммы Оустлер, самопровозглашенной путеводной звезды Джека, означенное происшествие не стало бы для мальчика событием. Впрочем, это касалось почти всего его опыта жизни в начальной школе.
Какой же Джек, в самом деле, везунчик! Воистину, ничего не скажешь — с девочками ему хорошо.
Глава 9. Мал еще
Двойняшки Френч немедленно начинают мучить кровать, их соседи — сосать одеяло и стонать.
— А еще, — непременно добавляла Эмма, — у одного из вас есть мама, она мать-одиночка, и она тоже потеряла сознание.
Эту часть истории Джек просто ненавидел.
— У нее тоже было слишком много секса!!! — вопила тут Морин Яп.
— Плохого секса? — иногда спрашивал Джек.
— Нет, у нее был плохой дружок, — извещала приготовишек Эмма. — Ее дружок — самый здоровенный и самый плохой из всех, что живут на планете Земля. И вот, когда твоя мама теряет сознание, он идет к тебе и ложится на тебя сверху! Он закрывает тебе животом лицо.
— А как дышать-то? — задавал свой вечный вопрос Грант Портер, записной тупица.
— Видишь ли, в этом-то и проблема! — бодрым голосом отвечала обычно рассказчица. — Думаю, дышать никак не получится.
К этому моменту двойняшки Френч были так перепуганы, что принимались стучать по кровати несинхронно, близнецы Бут начинали рыдать, не вынимая изо рта одеяло, а Джимми Бэкон, казалось, сейчас и правда задохнется.
— Но это еще не все. Потому что есть третья мама — и у нее не дружок, у нее подружка! — победно заявляла Эмма.
Эту часть истории Джек ненавидел сильнее всего.
— У нее очень большие груди, больше, чем у всех матерей вселенной, вместе взятых. А еще они крепче, чем груди самых юных подружек твоего папы. У нее кибергруди, — говорила Эмма. — У них внутри металлический каркас! Они здоровенные и очень, очень крепкие!
Мысль о том, что внутри грудей может быть металл, будет пугать Джека еще очень долго — они будут ему сниться, и он будет просыпаться в холодном поту. Стоит ли и говорить, что ни один приготовишка ни на минуту не смыкал глаз, когда Эмма рассказывала историю про раздавленного ребенка.
— Итак, выбирайте себе родителя! Есть добровольцы? — вопрошала наконец Эмма.
— Я никем не хочу быть! — всякий раз в ужасе пищала Морин Яп.
— А я совсем не хочу, чтобы мне было невозможно дышать, потому что у меня на лице лежит плохой дружок, — обычно вставлял Грант Портер.
— Только не железные груди! — вопил Джеймс Тернер, еще один законченный тупица.
Иногда Джеку хватало храбрости сказать:
— Я думаю, что больше всего боюсь злую, тощую подружку с каменными кулаками.
Фокус, однако, заключался в том, что Эмма, Венди и Шарлотта заранее выбирали, кто будет кем. Лежа с закрытыми глазами, Джек каким-то шестым чувством знал, что три девочки уже идут между кроватей к своим жертвам.
Тощая, злая подружка разведенного папы с кулаками из камня — разумеется, ее роль исполняла Венди Холтон. Она сжимала виски избранного приготовишки коленями. Колени у нее были маленькие и жесткие, как бейсбольные мячи. Всего минута этой пытки — и у Джека начинала болеть голова; плюс никакого удовольствия — под юбкой у Венди темно и ничего не видно.
Груди с железом внутри — разумеется, это были колени Шарлотты Барфорд, здоровенные, как дыни. Пока не появились имплантаты, в мире не было грудей, на ощупь похожих на колени. Под юбку ей Джек даже и не думал заглядывать — он дрожал от одной мысли, к каким последствиям это может привести.
А плохой дружок, душивший детей животом, — разумеется, это была роль Эммы Оустлер. Первым делом Джек находил носом ее пупок, так он мог немного дышать. Однажды он попробовал ее там лизнуть. Эмма отреагировала так:
— Мама дорогая, Джек! И как только ты это делаешь, ведь ты еще ничегошеньки не знаешь!
В реальности приключение в пещере летучих мышей оказалось почти таким же страшным, как в школе. Третьеклашки хорошо понимали, что опасность может исходить только от мышей-вампиров и мышей-фруктоедов. Во-первых, мисс Каролина Вурц стоит, парализованная страхом, во-вторых, подружки разведенных пап, а равно дружки и подружки матерей-одиночек им точно не угрожают — ну что им делать в пещере летучих мышей! А летучие мыши по сравнению с этими страшными сексуальными хищниками — сущий пустяк. Но бдительность терять нельзя.
Те, кто не ходил в приготовительный класс, сначала и вовсе не думали бояться, ну отключили электричество, и что? Они же не слышали страшных историй про пещеры и мышей. Впрочем, одноклассники, знакомые с Эммой и ее историями, видимо, источали страх, поэтому скоро бояться начали все.
Страх мисс Вурц тоже поначалу казался естественным — дети видели, какой ужас ее охватывает при входе в класс. Но в Королевском музее Онтарио она не могла прибегнуть к помощи палочки-выручалочки — то есть не могла вызвать Серого Призрака; миссис Макквот не раз спасала коллегу в самых неожиданных ситуациях, появляясь, как обычно, словно из воздуха. Однако, как сказано, музей не школа, призраки в нем не водятся, и когда дети вокруг мисс Вурц стали один за другим закрывать глаза, воя от ужаса, бедная учительница окончательно перестала понимать, как быть.
— Дети, откройте глаза немедленно! Не засыпайте! Пожалуйста, только не здесь! — завопила мисс Вурц.
Каролина Френч, зажмурившись, тут же дала бьющемуся в истерике педагогу отличный совет:
— Мисс Вурц, только ни в коем случае не бейте мышей-фруктоедов, они очень опасны, если их ударить. А так они вам ничего не сделают.
— Каролина, открой глаза! — кричала мисс Вурц.
— Но если вы ощутите у себя в районе горла мокрое, горячее дыхание — тогда совсем другое дело! — продолжила Каролина Френч.
— Что-что в районе горла? — воскликнула мисс Вурц, схватившись за шею руками.
Ее состояние вызвало у Джека противоречивые чувства. С одной стороны, ему было за нее стыдно — ну как же можно настолько не уметь вести себя в реальной жизни, так хорошо делая это на сцене; с другой стороны, он находил ее красивой. Он даже был тайно в нее влюблен.
— Каролина ведет речь о мышах-вампирах, — попытался объяснить Джек, несмотря на то, что знал, как Каролина не любит, когда ее перебивают (особенно в этом усердствовал ее брат-близнец).
— Джек, не надо пугать мисс Вурц, — недовольно сказала Каролина. — Мисс Вурц, слушайте меня — если вы ощутите у себя на горле мокрое, горячее дыхание, ведите себя так, словно обезумели. Бейте ее, машите руками, кричите!
— Кого я должна бить? — застонала мисс Вурц.
— Но если вдруг вам станут дышать в пупок, ничего не делайте, стойте спокойно, — сказал Гордон Френч.
— Да-да, в этом случае просто не двигайтесь, — поддакнул Джек.
— В какой еще пупок, ради бога! — орала мисс Вурц.
— Вот видишь, Джек? — укоризненно сказала Каролина Френч. — Все стало только хуже!
— Нет причин для паники, — повторил голос из репродуктора. — Электричество включат через несколько минут.
— Кстати, я забыл, а почему мы вообще должны лезть в пещеру к мышам, — сказал Джимми Бэкон. В этом он был не одинок — эту часть истории Эммы никто не помнил.
— Так, в пещеру никто не лезет!!! — закричала мисс Вурц. — Вы, все, откройте глаза немедленно!
Джек думал было рассказать, что в ультрафиолетовом свете она ослепнет, но решил, что лишняя информация мисс Вурц ни к чему, она и так напугана.
— Ого, я чувствую! Ко мне прилетела мышь-фруктоед, — сказал Джек и застыл. Оказалось, это Морин Яп упала на колени рядом с ним и дышит изо всех сил.
— Да что это, черт побери! — опять закричала мисс Вурц. Джимми Бэкон стонал и терся головой о ее бедро. Наверное, мисс Вурц схватила его за горло ненамеренно, но он отреагировал, как полагается при атаке мыши-вампира — завопил и замахал руками изо всех сил. Мисс Каролина Вурц, забыв обо всем на свете, завопила пуще прежнего. (Кто бы мог подумать! И это та самая женщина, что учит вести себя на сцене "сдержанно и с самообладанием"!)
Так прошла первая Джекова школьная экскурсия в музей. И если бы не тщательная подготовка, полученная от Эммы Оустлер, самопровозглашенной путеводной звезды Джека, означенное происшествие не стало бы для мальчика событием. Впрочем, это касалось почти всего его опыта жизни в начальной школе.
Какой же Джек, в самом деле, везунчик! Воистину, ничего не скажешь — с девочками ему хорошо.
Глава 9. Мал еще
Джек перешел в первый класс, а Эмма Оустлер и ее подружки — в седьмой, то есть первый в средней школе. Новоиспеченные же шестиклассницы оказались совсем не страшными, и Джек их не запомнил. Теперь выпадали дни, когда Джек ни разу не виделся с Эммой; правда, она пообещала ему "постоянно быть на связи", поэтому такие дни редко шли подряд. Периодически Джек видел и Венди Холтон, и Шарлотту Барфорд, но, слава богу, с некоторого расстояния. Про себя он давно называл их Холтон Каменные Кулаки и Барфорд Железные Груди и не отказался от этой привычки уже никогда.
В первом классе преподавала мисс Вонг. Она родилась на Багамских островах во время урагана, но от бури в ней ничего не осталось, если не считать привычки постоянно извиняться. Как назывался тот ураган, она никогда не говорила, и первоклашки решили, что, наверное, ужас, пережитый ею во время рождения, до сих пор живет у нее в подсознании.
Итак, в ее вялом теле не осталось и намека на ураган, как и в ее тихом голосе.
— Прошу прощения, милые, но должна вас огорчить — между первым классом и приготовительным есть важная разница. У нас нет тихого часа, — известила своих подопечных мисс Вонг в первый день учебы.
Разумеется, извинения были встречены единодушным вздохом облегчения и радостными, хотя и нечленораздельными звуками — топотом, устроенным двойняшками Френч, свистом (имитировавшим сосание одеяла) сестер Бут и стенаниями от Джимми Бэкона. Если дети ожидали по этому поводу урагана любопытных вопросов от "мисс Багамские острова" (так дети называли за глаза мисс Вонг), то были разочарованы и решили, что новая учительница не очень интересная.
Каждый день детей собирали в Главном зале, а раз в неделю вместо этого проводилась служба в школьной часовне. Однажды во время службы Морин Яп шепнула на ухо Джеку:
— Слушай, а ты не скучаешь по Эмме Оустлер и ее рассказам?
У Джека перехватило дыхание, он не мог ни ответить Морин, ни петь.
— Я тебя понимаю, — продолжила девочка. — А скажи, по чему ты скучаешь больше всего?
— По всему сразу, — выдавил из себя Джек.
— Мы все скучаем, Джек, — сказала Каролина Френч.
— Мы все скучаем по всему сразу, — назло Каролине поправил ее брат.
— Гордон, заткни рот, — ответила сестра.
— Я тоже скучаю, — сказал Джимми Бэкон, — так хочется простонать, а повода нет.
Сестры Бут издали свои любимые звуки, снова без помощи одеяла.
О чем скучали первоклашки? Они что, правда хотели еще раз услышать рассказ про разведенного папу, который потерял сознание, так как у него было слишком много секса? Про мать-одиночку и ее страшных дружков и подружек? Они что, действительно хотели еще раз пережить ужас пещеры летучих мышей в Королевском музее Онтарио? Или на самом деле они скучали по Эмме Оустлер? По Эмме, Шарлотте Железные Груди и Венди Каменные Кулаки, какими те были год назад — на пороге периода полового созревания или уже за его порогом.
В первый класс пришла новая девочка, Люсинда Флеминг, — высокая, тощая, с бледно-синими глазами и хвостом почти белоснежных волос. У нее была особая болезнь, мисс Вонг назвала ее "тихое бешенство" — девочка имела привычку наносить себе травмы (а еще все время засовывала волосы в рот, словно зубную нить). Мисс Вонг рассказала об этом перед всем классом, но так, словно бы Люсинды в этот момент там не было.
— Запомните, за Люсиндой нужен глаз да глаз, — сказала мисс Вонг; ученики как один уставились на Люсинду, та и бровью не повела. — Если увидите ее с чем-нибудь острым в руках, не стесняйтесь, сразу говорите мне. Если вам покажется, что она куда-то собралась одна, то тоже говорите мне — кто знает, куда она забредет, там ей может грозить опасность. Прости меня, Люсинда, может, я и не права, но тебе не кажется, что именно так мы должны поступить?
— Я не против, — сказала Люсинда и безмятежно улыбнулась.
Каролина Френч спросила, а опасно ли, что Люсинда ест волосы, — ее интересовало, не знак ли это скорого наступления приступа "тихого бешенства".
— Я прошу прощения, Каролина, но вынуждена не согласиться, — ответила мисс Вонг. — Ты ведь не пытаешься сделать себе волосами больно, Люсинда?
— В данный момент нет, — пробубнила Люсинда, немедленно засунув в рот прядь волос.
— По-моему, тут ничего опасного, — сказала Морин Яп (она и сама периодически делала то же самое).
— Опасности нет, но это отвратительно, — сказала Хетер Бут, а ее сестра Пэтси согласно закивала.
Джек подумал: а хорошо, что Люсинда Флеминг пришла к ним только сейчас. Кто знает, как наложились бы на ее "тихое бешенство" экзерсисы Эммы Оустлер. Как-то Люсинда, прожевав очередную порцию волос, доложила Джеку, что ее мама забеременела от инопланетянина. Джеку было всего шесть, но он догадался, что за рассказом про папу-инопланетянина, скорее всего, стоит очередной развод. А раз так, решил Джек, то Эммина интермедия про раздавленного ребенка обязательно привела бы Люсинду в такое бешенство, какого еще никто не видывал.
Джек Бернс избегал появляться на школьном дворе даже весной, когда цвели вишни. На двор выходили окна классов, где занимались музыкой, и ее было отлично слышно. Джек то и дело воображал, что там до сих пор преподает папа, и звуки музыки в школьном дворе стали ему невыносимы.
А белые круглые плафоны в столовой ассоциировались у него с глобусами — обычными, но без наклеенной карты, без границ, без стран, без океанов, без континентов. В такой-то мир и сбежал его папа; наверное, Джек тоже может говорить, что его отец — инопланетянин.
Джек все время следил за Люсиндой Флеминг, пытаясь уловить признаки наступления "тихого бешенства", но безуспешно. Он периодически сомневался, что сможет опознать симптомы — а вдруг у него тоже бывали приступы бешенства, только он не понимал, в чем дело? Интересно, у кого можно поподробнее разузнать про бешенство (уж точно не у мисс Вонг, она давно утратила внутренний контакт с ураганом) ?
Джек не привык так редко видеть маму; он уходил в школу, пока она еще спала, и засыпал прежде, чем она возвращалась. Алиса, наверное, могла бы рассказать ему кое-что про бешенство — и как для него полезны иглы, которыми она оставляет неизгладимые следы на людях, как правило, на мужчинах.
Миссис Уикстид продолжала с несколько отсутствующим видом завязывать Джеку галстук и наставлять его на путь истинный, особенно с помощью формулы "будь вежлив дважды"; сколько Джек ни пытал ее, а что делать, если его будут донимать трижды, миссис Уикстид хранила молчание. Совет применять "творческий подход" казался Джеку слишком общим, но, судя по всему, среди подпадающих под это описание манер поведения бешенство не значилось. Лотти тоже, хотя и потеряла ребенка, оставила все свое бешенство на острове Принца Эдуарда — по крайней мере, так она намекнула Джеку.
— Джек, я давно ни на кого не злюсь, — сказала Лотти, когда Джек спросил ее, что она знает о бешенстве, особенно о "тихом". — Могу только одно сказать — если тебя подмывает взбеситься, лучше попробуй совладать с собой.
Позднее Джек подумал, что Лотти, наверное, принадлежала к тому типу женщин, в которых сексуальность просыпается очень ненадолго; в случае Лотти намеки на желание можно было видеть только в каких-то редких жестах, например, она изредка как-то по-особенному разглядывала свой профиль в зеркале. В молодости Лотти, наверное, была привлекательной, но Джек видел следы этого лишь в моменты, когда та не могла уследить за собой — например, когда Джек будил ее среди ночи (мальчику разрешалось это делать, если ему снился страшный сон) или когда она будила его рано утром, забыв привести себя в порядок.
Прямо спрашивать Люсинду Флеминг про ее "тихое бешенство" Джек не стал — слишком это простой и очевидный метод для шестилетнего мальчика. Вместо этого он набрался храбрости и решил спросить Эмму Оустлер; в самом деле, кому еще знать, как не ей? Но Эмму Джек боялся, поэтому его храбрости хватило лишь на то, чтобы получить у нее ответ, задав вопрос ее подружкам, Венди Холтон и Шарлотте Барфорд. Сначала он пошел к Венди Холтон — все-таки она поменьше ростом.
В начальной школе обед начинался на полчаса раньше, чем в остальных. Джек решил поговорить с Венди в столовой — какой подходящий антураж, эти круглые плафоны, словно глобусы без карт, миры без границ и географии. Джек навсегда запомнил ее перепуганные глаза, ее нечесаные, грязно-белые волосы, ее исцарапанные колени, твердые, как каменные кулаки, ее плотно сжатые губы. Как же хорошо он это все запомнил!
— Какое-какое бешенство, Джек?
— Тихое.
— Ты чего это задумал, хитрюга?
— Я ничего не задумал, просто хочу знать, что это такое — тихое бешенство, — сказал Джек.
— Ты белены объелся? — спросила Венди, с ужасом смотря ему в тарелку.
— Ни в коем случае! — ответил Джек и отодвинул вилкой белую капусту на край.
— Значит, хочешь узнать, что такое бешенство?
— Наверное, — осторожно произнес Джек, не сводя с Венди глаз.
Она странно вела себя, все время прижимала кулаки к тому месту, где у нее должны были быть груди, Джек даже начал бояться.
— Тогда нам надо поговорить наедине. Как насчет туалета?
— Туалета для девочек?
— Разумеется, болван, если нас поймают, я предпочитаю находиться в женском, а не в мужском туалете!
Джек понял, что речь идет о чем-то важном, но хорошо подумать у него не получилось — Венди встала из-за стола и наклонилась над ним, он испугался. Еще ему не понравилось слово "болван" — слишком грубое для школы, где учатся одни девочки.
— Прошу прощения, что встреваю в ваш разговор, но я хотела узнать, Венди, разве ты не хочешь пообедать? — спросила мисс Вонг.
— Я лучше умру с голоду! — ответила Венди.
— Прошу прощения, мне жаль! — сказала мисс Вонг.
— Ну что, пошли, или ты трус? — шепнула Венди на ухо Джеку и пихнула его коленом в ребра.
— Ладно, — ответил Джек.
Вообще-то ему следовало отпроситься у мисс Вонг, но та временно испытывала особенно острую потребность перед всеми извиняться (наверное, винила себя за попытку заставить Венди поесть, в то время как девочка хотела, наоборот, умереть с голоду).
— Мисс Вонг... — начал было Джек.
— Разумеется, конечно да, Джек! — не сказала, а выплюнула мисс Вонг. — Я очень прошу прощения, я не хотела ставить тебя в неловкое положение, тем более — задерживать тебя за столом. Раз ты куда-то собрался, значит, так надо, иди. О боже! Не смею тебя больше отвлекать!
— Я мигом, — только и сумел сказать Джек.
— Не сомневаюсь, — сказала мисс Вонг. Наверное, возродившийся в ней было ураган оказался подавлен раскаянием.
Венди завела Джека в ближайший к столовой женский туалет, закрылась с ним в кабинке и поставила его с ногами на унитаз, просто схватила за руки и подняла; так он стал с ней одного роста и мог заглянуть ей прямо в глаза, а чтобы он не отвернулся, Венди держала его за пояс.
— Что, Джек, хочешь узнать, что такое бешенство, внутреннее, а?
— Я говорил "тихое", "тихое бешенство".
— Это одно и то же, пенис мой сладенький, — ответила Венди.
О, это что-то новое! Оказывается, пенисы бывают сладкими! Эта мысль преследовала — и беспокоила — Джека еще много лет.
— Ну вот, что чувствуешь? — сказала Венди, взяла Джековы руки и приложила себе к грудям — точнее, к тому месту, где они должны были быть, так как Джек ничего не почувствовал.
— Что я должен чувствовать? — удивленно спросил он.
— Джек, не будь тупицей, ты же знаешь, что у меня тут.
— У тебя тут бешенство? — спросил мальчик. Что там еще может быть, подумал он, грудей-то явно нет.
— Я единственная во всем седьмом классе, у кого они не растут! — гневно воскликнула Венди. В эти слова было вложено столько силы, что Джек испугался, как бы кабинка не вспыхнула. Вот уж правда, бешенство так бешенство.
— Вот оно что.
— И это все, что ты можешь сказать?
— Прошу прощения, — сказал Джек; мисс Вонг хорошо научила его извиняться.
— А, Джек, да что с тобой делать, ты мал еще, — заключила Венди и убрала руки; Джек испугался, что упадет сейчас с унитаза. — Подожди тут, а когда я постучу в дверь трижды, можешь выходить.
— Бешенство, понимаешь, — бросила в пространство Венди, покидая кабинку.
— Тихое бешенство, — снова уточнил Джек. Он понял, что с Шарлоттой Барфорд ему придется говорить как-то иначе, но как именно?
В дверь трижды постучали, и Джек вышел в коридор — едва не сбив с ног мисс Вурц. Кроме нее, там никого не было.
— Джек Бернс, — удивленно, но, как всегда, идеально поставленным голосом произнесла учительница, — я весьма тобой разочарована. Что это ты делал в женском туалете?
Джек тоже был разочарован и, не стесняясь, известил об этом мисс Вурц, что, видимо, заставило ее его простить; она очень любила, чтобы люди разделяли ее чувства. Как правило, однако, разочарование не покидало ее так быстро, как в тот раз.
От Шарлотты Барфорд Джек ожидал узнать куда больше; в конце концов, у нее-то груди имелись, и еще какие. Если в ней и живет бешенство, то причина его — явно не недопустимо малый объем бюста. К сожалению, прежде чем Джек придумал, как ему подойти к Шарлотте, та подошла к нему сама.
Раз в неделю после обеда Джек пел в главном хоре школы; исполнялась обычно музыка для главных праздников — Дня благодарения, Рождества, Дня памяти погибших, Пасхи. Джек старательно прятал глаза от органиста — он слишком хорошо был знаком с этой братией, и пусть за мануалом в школе Св. Хильды сидела женщина, она все равно напоминала Джеку папу.
Джек бежал по коридору, напевая что-то из хорового репертуара, какие-то молитвы, и неожиданно столкнулся с Шарлоттой Барфорд. Точнее, он пробегал мимо того самого туалета, где Венди дала ему потрогать свои отсутствующие груди (кабинку, где это произошло, Джек не забудет и на смертном одре), как вдруг дверь туалета открылась и оттуда вышла Шарлотта. Еще мокрыми и пахнущими этим гадким жидким мылом руками она немедленно затащила его в туалет.
— Что за бешенство тебя интересует, Джек? — спросила она, прижав его коленом к раковине. Вот тут-то он и ощутил "железные груди" — одна такая упиралась ему прямо в живот.
— Тихое, внутреннее, такое, которое тебя не покидает, — нерешительно произнес Джек.
— Ага. Ну так знай — это такое состояние. Его вызывает все, чего ты не знаешь, все, что люди отказываются тебе говорить, сколько бы ты их ни спрашивал, все, что ты вынужден узнавать в одиночку, без посторонней помощи, — сказала Шарлотта и еще поднажала коленом. — Все эти вещи приводят тебя в бешенство, то есть в такое состояние, когда ты испытываешь ярость, когда ты очень зол.
— Но как мне понять, зол я или не зол? — спросил Джек.
— А тут и понимать нечего, Джек. Ты очень, очень зол, — сказала Шарлотта. — Ведь твой папаша — бессовестный ходячий болт! Он бросил тебя и маму на произвол судьбы, вам повезло, что на свете есть добрые люди! А еще, Джек, все знают, кем ты будешь.
— И кем же?
— Бабником, как твой папа.
— А что это значит — быть бабником?
— Ты очень скоро узнаешь, кролик мой ненасытный, — ответила Шарлотта. — Кстати, свои груди я тебе трогать не дам.
И добавила шепотом, прикусив ему мочку уха:
— Я имею в виду, пока не дам.
Джек знал, что будет дальше. Дождавшись, пока в дверь туалета постучат трижды, Джек вышел в коридор и, к своему удивлению, не обнаружил там мисс Вурц, только Шарлотта удалялась прочь, качая бедрами, точь-в-точь как Ингрид My. Правда, окажись Шарлотта в Осло зимой в своей юбке, она бы замерзла — слишком короткая.
Да, он в самом деле очень многого не знает — ни что такое бабник, ни что такое добрые люди, ни как они связаны с ним и мамой и почему им с мамой повезло, что такие люди есть. Ему все это надо обдумать, а особенно значения слов "сладкий пенис", "ходячий болт" и "ненасытный кролик".
Джек каким-то шестым чувством понял, что обсуждать эти вещи с мисс Уикстид, когда та завязывает ему по утрам галстук, не стоит, равно как и с Лотти. Трудные вопросы ей лучше не задавать, слишком многое было у нее в жизни — и таинственная хромота, и остров Принца Эдуарда, и всякое другое. Знал Джек и то, что ответит ему мама, задай он эти вопросы ей:
— Мал еще, обсудим, когда подрастешь.
Любопытно, некоторые вопросы — как первая татуировка: пока ты "мал еще", тебе ее не видать (по крайней мере, от Алисы).
Ну, да это не беда — была у Джека знакомая, которая не следовала "правилу первой татуировки". Пока за Джеком присматривала вечно извиняющаяся мисс Вонг с ее неураганным темпераментом, Эмме Оустлер исполнилось тринадцать, а выглядеть она стала на все двадцать. Эмма никогда не отшивала Джека этим "мал еще", с ней можно было обсудить что угодно; проблема только в том, что она все время чем-то недовольна (Джек хорошо себе представлял, чем угостит его Эмма, когда узнает, что первым делом он обратился к Венди и Шарлотте).
В первом классе преподавала мисс Вонг. Она родилась на Багамских островах во время урагана, но от бури в ней ничего не осталось, если не считать привычки постоянно извиняться. Как назывался тот ураган, она никогда не говорила, и первоклашки решили, что, наверное, ужас, пережитый ею во время рождения, до сих пор живет у нее в подсознании.
Итак, в ее вялом теле не осталось и намека на ураган, как и в ее тихом голосе.
— Прошу прощения, милые, но должна вас огорчить — между первым классом и приготовительным есть важная разница. У нас нет тихого часа, — известила своих подопечных мисс Вонг в первый день учебы.
Разумеется, извинения были встречены единодушным вздохом облегчения и радостными, хотя и нечленораздельными звуками — топотом, устроенным двойняшками Френч, свистом (имитировавшим сосание одеяла) сестер Бут и стенаниями от Джимми Бэкона. Если дети ожидали по этому поводу урагана любопытных вопросов от "мисс Багамские острова" (так дети называли за глаза мисс Вонг), то были разочарованы и решили, что новая учительница не очень интересная.
Каждый день детей собирали в Главном зале, а раз в неделю вместо этого проводилась служба в школьной часовне. Однажды во время службы Морин Яп шепнула на ухо Джеку:
— Слушай, а ты не скучаешь по Эмме Оустлер и ее рассказам?
У Джека перехватило дыхание, он не мог ни ответить Морин, ни петь.
— Я тебя понимаю, — продолжила девочка. — А скажи, по чему ты скучаешь больше всего?
— По всему сразу, — выдавил из себя Джек.
— Мы все скучаем, Джек, — сказала Каролина Френч.
— Мы все скучаем по всему сразу, — назло Каролине поправил ее брат.
— Гордон, заткни рот, — ответила сестра.
— Я тоже скучаю, — сказал Джимми Бэкон, — так хочется простонать, а повода нет.
Сестры Бут издали свои любимые звуки, снова без помощи одеяла.
О чем скучали первоклашки? Они что, правда хотели еще раз услышать рассказ про разведенного папу, который потерял сознание, так как у него было слишком много секса? Про мать-одиночку и ее страшных дружков и подружек? Они что, действительно хотели еще раз пережить ужас пещеры летучих мышей в Королевском музее Онтарио? Или на самом деле они скучали по Эмме Оустлер? По Эмме, Шарлотте Железные Груди и Венди Каменные Кулаки, какими те были год назад — на пороге периода полового созревания или уже за его порогом.
В первый класс пришла новая девочка, Люсинда Флеминг, — высокая, тощая, с бледно-синими глазами и хвостом почти белоснежных волос. У нее была особая болезнь, мисс Вонг назвала ее "тихое бешенство" — девочка имела привычку наносить себе травмы (а еще все время засовывала волосы в рот, словно зубную нить). Мисс Вонг рассказала об этом перед всем классом, но так, словно бы Люсинды в этот момент там не было.
— Запомните, за Люсиндой нужен глаз да глаз, — сказала мисс Вонг; ученики как один уставились на Люсинду, та и бровью не повела. — Если увидите ее с чем-нибудь острым в руках, не стесняйтесь, сразу говорите мне. Если вам покажется, что она куда-то собралась одна, то тоже говорите мне — кто знает, куда она забредет, там ей может грозить опасность. Прости меня, Люсинда, может, я и не права, но тебе не кажется, что именно так мы должны поступить?
— Я не против, — сказала Люсинда и безмятежно улыбнулась.
Каролина Френч спросила, а опасно ли, что Люсинда ест волосы, — ее интересовало, не знак ли это скорого наступления приступа "тихого бешенства".
— Я прошу прощения, Каролина, но вынуждена не согласиться, — ответила мисс Вонг. — Ты ведь не пытаешься сделать себе волосами больно, Люсинда?
— В данный момент нет, — пробубнила Люсинда, немедленно засунув в рот прядь волос.
— По-моему, тут ничего опасного, — сказала Морин Яп (она и сама периодически делала то же самое).
— Опасности нет, но это отвратительно, — сказала Хетер Бут, а ее сестра Пэтси согласно закивала.
Джек подумал: а хорошо, что Люсинда Флеминг пришла к ним только сейчас. Кто знает, как наложились бы на ее "тихое бешенство" экзерсисы Эммы Оустлер. Как-то Люсинда, прожевав очередную порцию волос, доложила Джеку, что ее мама забеременела от инопланетянина. Джеку было всего шесть, но он догадался, что за рассказом про папу-инопланетянина, скорее всего, стоит очередной развод. А раз так, решил Джек, то Эммина интермедия про раздавленного ребенка обязательно привела бы Люсинду в такое бешенство, какого еще никто не видывал.
Джек Бернс избегал появляться на школьном дворе даже весной, когда цвели вишни. На двор выходили окна классов, где занимались музыкой, и ее было отлично слышно. Джек то и дело воображал, что там до сих пор преподает папа, и звуки музыки в школьном дворе стали ему невыносимы.
А белые круглые плафоны в столовой ассоциировались у него с глобусами — обычными, но без наклеенной карты, без границ, без стран, без океанов, без континентов. В такой-то мир и сбежал его папа; наверное, Джек тоже может говорить, что его отец — инопланетянин.
Джек все время следил за Люсиндой Флеминг, пытаясь уловить признаки наступления "тихого бешенства", но безуспешно. Он периодически сомневался, что сможет опознать симптомы — а вдруг у него тоже бывали приступы бешенства, только он не понимал, в чем дело? Интересно, у кого можно поподробнее разузнать про бешенство (уж точно не у мисс Вонг, она давно утратила внутренний контакт с ураганом) ?
Джек не привык так редко видеть маму; он уходил в школу, пока она еще спала, и засыпал прежде, чем она возвращалась. Алиса, наверное, могла бы рассказать ему кое-что про бешенство — и как для него полезны иглы, которыми она оставляет неизгладимые следы на людях, как правило, на мужчинах.
Миссис Уикстид продолжала с несколько отсутствующим видом завязывать Джеку галстук и наставлять его на путь истинный, особенно с помощью формулы "будь вежлив дважды"; сколько Джек ни пытал ее, а что делать, если его будут донимать трижды, миссис Уикстид хранила молчание. Совет применять "творческий подход" казался Джеку слишком общим, но, судя по всему, среди подпадающих под это описание манер поведения бешенство не значилось. Лотти тоже, хотя и потеряла ребенка, оставила все свое бешенство на острове Принца Эдуарда — по крайней мере, так она намекнула Джеку.
— Джек, я давно ни на кого не злюсь, — сказала Лотти, когда Джек спросил ее, что она знает о бешенстве, особенно о "тихом". — Могу только одно сказать — если тебя подмывает взбеситься, лучше попробуй совладать с собой.
Позднее Джек подумал, что Лотти, наверное, принадлежала к тому типу женщин, в которых сексуальность просыпается очень ненадолго; в случае Лотти намеки на желание можно было видеть только в каких-то редких жестах, например, она изредка как-то по-особенному разглядывала свой профиль в зеркале. В молодости Лотти, наверное, была привлекательной, но Джек видел следы этого лишь в моменты, когда та не могла уследить за собой — например, когда Джек будил ее среди ночи (мальчику разрешалось это делать, если ему снился страшный сон) или когда она будила его рано утром, забыв привести себя в порядок.
Прямо спрашивать Люсинду Флеминг про ее "тихое бешенство" Джек не стал — слишком это простой и очевидный метод для шестилетнего мальчика. Вместо этого он набрался храбрости и решил спросить Эмму Оустлер; в самом деле, кому еще знать, как не ей? Но Эмму Джек боялся, поэтому его храбрости хватило лишь на то, чтобы получить у нее ответ, задав вопрос ее подружкам, Венди Холтон и Шарлотте Барфорд. Сначала он пошел к Венди Холтон — все-таки она поменьше ростом.
В начальной школе обед начинался на полчаса раньше, чем в остальных. Джек решил поговорить с Венди в столовой — какой подходящий антураж, эти круглые плафоны, словно глобусы без карт, миры без границ и географии. Джек навсегда запомнил ее перепуганные глаза, ее нечесаные, грязно-белые волосы, ее исцарапанные колени, твердые, как каменные кулаки, ее плотно сжатые губы. Как же хорошо он это все запомнил!
— Какое-какое бешенство, Джек?
— Тихое.
— Ты чего это задумал, хитрюга?
— Я ничего не задумал, просто хочу знать, что это такое — тихое бешенство, — сказал Джек.
— Ты белены объелся? — спросила Венди, с ужасом смотря ему в тарелку.
— Ни в коем случае! — ответил Джек и отодвинул вилкой белую капусту на край.
— Значит, хочешь узнать, что такое бешенство?
— Наверное, — осторожно произнес Джек, не сводя с Венди глаз.
Она странно вела себя, все время прижимала кулаки к тому месту, где у нее должны были быть груди, Джек даже начал бояться.
— Тогда нам надо поговорить наедине. Как насчет туалета?
— Туалета для девочек?
— Разумеется, болван, если нас поймают, я предпочитаю находиться в женском, а не в мужском туалете!
Джек понял, что речь идет о чем-то важном, но хорошо подумать у него не получилось — Венди встала из-за стола и наклонилась над ним, он испугался. Еще ему не понравилось слово "болван" — слишком грубое для школы, где учатся одни девочки.
— Прошу прощения, что встреваю в ваш разговор, но я хотела узнать, Венди, разве ты не хочешь пообедать? — спросила мисс Вонг.
— Я лучше умру с голоду! — ответила Венди.
— Прошу прощения, мне жаль! — сказала мисс Вонг.
— Ну что, пошли, или ты трус? — шепнула Венди на ухо Джеку и пихнула его коленом в ребра.
— Ладно, — ответил Джек.
Вообще-то ему следовало отпроситься у мисс Вонг, но та временно испытывала особенно острую потребность перед всеми извиняться (наверное, винила себя за попытку заставить Венди поесть, в то время как девочка хотела, наоборот, умереть с голоду).
— Мисс Вонг... — начал было Джек.
— Разумеется, конечно да, Джек! — не сказала, а выплюнула мисс Вонг. — Я очень прошу прощения, я не хотела ставить тебя в неловкое положение, тем более — задерживать тебя за столом. Раз ты куда-то собрался, значит, так надо, иди. О боже! Не смею тебя больше отвлекать!
— Я мигом, — только и сумел сказать Джек.
— Не сомневаюсь, — сказала мисс Вонг. Наверное, возродившийся в ней было ураган оказался подавлен раскаянием.
Венди завела Джека в ближайший к столовой женский туалет, закрылась с ним в кабинке и поставила его с ногами на унитаз, просто схватила за руки и подняла; так он стал с ней одного роста и мог заглянуть ей прямо в глаза, а чтобы он не отвернулся, Венди держала его за пояс.
— Что, Джек, хочешь узнать, что такое бешенство, внутреннее, а?
— Я говорил "тихое", "тихое бешенство".
— Это одно и то же, пенис мой сладенький, — ответила Венди.
О, это что-то новое! Оказывается, пенисы бывают сладкими! Эта мысль преследовала — и беспокоила — Джека еще много лет.
— Ну вот, что чувствуешь? — сказала Венди, взяла Джековы руки и приложила себе к грудям — точнее, к тому месту, где они должны были быть, так как Джек ничего не почувствовал.
— Что я должен чувствовать? — удивленно спросил он.
— Джек, не будь тупицей, ты же знаешь, что у меня тут.
— У тебя тут бешенство? — спросил мальчик. Что там еще может быть, подумал он, грудей-то явно нет.
— Я единственная во всем седьмом классе, у кого они не растут! — гневно воскликнула Венди. В эти слова было вложено столько силы, что Джек испугался, как бы кабинка не вспыхнула. Вот уж правда, бешенство так бешенство.
— Вот оно что.
— И это все, что ты можешь сказать?
— Прошу прощения, — сказал Джек; мисс Вонг хорошо научила его извиняться.
— А, Джек, да что с тобой делать, ты мал еще, — заключила Венди и убрала руки; Джек испугался, что упадет сейчас с унитаза. — Подожди тут, а когда я постучу в дверь трижды, можешь выходить.
— Бешенство, понимаешь, — бросила в пространство Венди, покидая кабинку.
— Тихое бешенство, — снова уточнил Джек. Он понял, что с Шарлоттой Барфорд ему придется говорить как-то иначе, но как именно?
В дверь трижды постучали, и Джек вышел в коридор — едва не сбив с ног мисс Вурц. Кроме нее, там никого не было.
— Джек Бернс, — удивленно, но, как всегда, идеально поставленным голосом произнесла учительница, — я весьма тобой разочарована. Что это ты делал в женском туалете?
Джек тоже был разочарован и, не стесняясь, известил об этом мисс Вурц, что, видимо, заставило ее его простить; она очень любила, чтобы люди разделяли ее чувства. Как правило, однако, разочарование не покидало ее так быстро, как в тот раз.
От Шарлотты Барфорд Джек ожидал узнать куда больше; в конце концов, у нее-то груди имелись, и еще какие. Если в ней и живет бешенство, то причина его — явно не недопустимо малый объем бюста. К сожалению, прежде чем Джек придумал, как ему подойти к Шарлотте, та подошла к нему сама.
Раз в неделю после обеда Джек пел в главном хоре школы; исполнялась обычно музыка для главных праздников — Дня благодарения, Рождества, Дня памяти погибших, Пасхи. Джек старательно прятал глаза от органиста — он слишком хорошо был знаком с этой братией, и пусть за мануалом в школе Св. Хильды сидела женщина, она все равно напоминала Джеку папу.
Джек бежал по коридору, напевая что-то из хорового репертуара, какие-то молитвы, и неожиданно столкнулся с Шарлоттой Барфорд. Точнее, он пробегал мимо того самого туалета, где Венди дала ему потрогать свои отсутствующие груди (кабинку, где это произошло, Джек не забудет и на смертном одре), как вдруг дверь туалета открылась и оттуда вышла Шарлотта. Еще мокрыми и пахнущими этим гадким жидким мылом руками она немедленно затащила его в туалет.
— Что за бешенство тебя интересует, Джек? — спросила она, прижав его коленом к раковине. Вот тут-то он и ощутил "железные груди" — одна такая упиралась ему прямо в живот.
— Тихое, внутреннее, такое, которое тебя не покидает, — нерешительно произнес Джек.
— Ага. Ну так знай — это такое состояние. Его вызывает все, чего ты не знаешь, все, что люди отказываются тебе говорить, сколько бы ты их ни спрашивал, все, что ты вынужден узнавать в одиночку, без посторонней помощи, — сказала Шарлотта и еще поднажала коленом. — Все эти вещи приводят тебя в бешенство, то есть в такое состояние, когда ты испытываешь ярость, когда ты очень зол.
— Но как мне понять, зол я или не зол? — спросил Джек.
— А тут и понимать нечего, Джек. Ты очень, очень зол, — сказала Шарлотта. — Ведь твой папаша — бессовестный ходячий болт! Он бросил тебя и маму на произвол судьбы, вам повезло, что на свете есть добрые люди! А еще, Джек, все знают, кем ты будешь.
— И кем же?
— Бабником, как твой папа.
— А что это значит — быть бабником?
— Ты очень скоро узнаешь, кролик мой ненасытный, — ответила Шарлотта. — Кстати, свои груди я тебе трогать не дам.
И добавила шепотом, прикусив ему мочку уха:
— Я имею в виду, пока не дам.
Джек знал, что будет дальше. Дождавшись, пока в дверь туалета постучат трижды, Джек вышел в коридор и, к своему удивлению, не обнаружил там мисс Вурц, только Шарлотта удалялась прочь, качая бедрами, точь-в-точь как Ингрид My. Правда, окажись Шарлотта в Осло зимой в своей юбке, она бы замерзла — слишком короткая.
Да, он в самом деле очень многого не знает — ни что такое бабник, ни что такое добрые люди, ни как они связаны с ним и мамой и почему им с мамой повезло, что такие люди есть. Ему все это надо обдумать, а особенно значения слов "сладкий пенис", "ходячий болт" и "ненасытный кролик".
Джек каким-то шестым чувством понял, что обсуждать эти вещи с мисс Уикстид, когда та завязывает ему по утрам галстук, не стоит, равно как и с Лотти. Трудные вопросы ей лучше не задавать, слишком многое было у нее в жизни — и таинственная хромота, и остров Принца Эдуарда, и всякое другое. Знал Джек и то, что ответит ему мама, задай он эти вопросы ей:
— Мал еще, обсудим, когда подрастешь.
Любопытно, некоторые вопросы — как первая татуировка: пока ты "мал еще", тебе ее не видать (по крайней мере, от Алисы).
Ну, да это не беда — была у Джека знакомая, которая не следовала "правилу первой татуировки". Пока за Джеком присматривала вечно извиняющаяся мисс Вонг с ее неураганным темпераментом, Эмме Оустлер исполнилось тринадцать, а выглядеть она стала на все двадцать. Эмма никогда не отшивала Джека этим "мал еще", с ней можно было обсудить что угодно; проблема только в том, что она все время чем-то недовольна (Джек хорошо себе представлял, чем угостит его Эмма, когда узнает, что первым делом он обратился к Венди и Шарлотте).