Ирвинг Уоллес. Слово (Том 2)

   - Но она говорила совершенно серьезно, - едва слышно произнес Ренделл.
   Глядя на лицо Ренделла, Обер тоже сделался серьезным.
   - Может она имела в виду, что профессор Монти один встречался с Петропулосом.
   - Никто из них с настоятелем не встречался, - мрачно заявил Ренделл, и Петропулос никогда не видел арамейского текста на папирусах. - Ренделл помолчал. - Но он увидит. Потому что я сам собираюсь показать его ему. Профессор, как я могу попасть на Гору Афон?
   ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
   НЕВЕРОЯТНО, НО ВСЕГО ЛИШЬ ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ Стив Ренделл с удивлением понял, что попал в Средние Века.
   Был солнечный, истинно греческий день, когда он прибыл к цели своего путешествия, в монастырь Симопетра, древнее сооружение из камня и дерева, с галереями и висячими балконами, прижавшееся к скале в двенадцати сотнях футов над уровнем Эгейского моря.
   Неся с собой легкую сумку, в которой была лишь смена одежды и некоторые купленные в Париже туалетные принадлежности, а также свой портфель с кодовым замком, Ренделл устало тащился по пыльному двору. Перед ним шел отец Спанос, одетый в фиолетовую рясу монах средних лет, встретивший гостя, когда тот прибыл на муле, сопровождаемый косоглазым, пропахшим чесноком молодым местным проводником, Влахосом.
   - Следуйте за мной, следуйте за мной, - не оглядываясь, пропел отец Спанос на своем английском с жутким акцентом, и Ренделл, которому уже не хватало дыхания, начал подниматься за проворным монахом по крутым, шатающимся деревянным ступеням.
   Снизу до них донеслись тяжелые, неспешные удары, эхо от которых напоминало пронизывающий до мозга костей колокольный звон.
   Ренделл приостановился, удивленный звуками.
   - Что это? - спросил он.
   Дошедший к этому времени до конца лестницы отец Спанос прокричал вниз:
   - Второй призыв семандрона - деревянным молотом бьют по кипарисовым доскам. Первый призыв звучит в полночь. Второй - сразу же после полуденной трапезы, после него читают часослов и служат литургию. Третий, последний, прозвучит перед заходом солнца.
   Ренделл наконец-то добрался до верхней площадки лестницы.
   - И как долго будет идти эта вторая служба?
   - Три часа. Но не беспокойтесь, настоятеля Петропулоса вам не прийдется ждать так долго. Он уже ждет вас. Его молитвы будут краткими. Монах оскалил свои острые зубы. - Проголодались, так?
   - Ну...
   - Еда вам приготовлена. К тому времени, как вы закончите, настоятель тоже будет готов. Пошли.
   Ренделл вновь поплелся за отцом Спаносом по широкому, сырому, оштукатуренному коридору, прерываемому покрашенными колоннами в византийском стиле и фресками святых с опущенными долу глазами.
   В конце концов они добрались до гостевой комнаты, похожей на камеру-одиночку, с обязательной серой штукатуркой на стенах. В центре комнаты был длинный стол и две гладкие деревянные скамьи. На столе одиноко стояла оловянная тарелка и такая же миска с зелеными яблоками, сомнительной чистоты оловянная вилка и большая деревянная ложка.
   Отец Спанос указал Ренделлу на место за столом.
   - Сейчас вы поедите, - сказал гостеприимец. - После еды настоятель пригласит вас к себе, в комнату рядом.
   - Как отец настоятель себя чувствует? Я слышал, последние пять лет он серьезно болел.
   - Да, он чувствовал себя неважно. Кишечное расстройство. Иногда даже приступы брюшного тифа. Но наш отец настоятель выстоял. Климат, духовные упражнения, лекарственные травы и прикосновение к святым иконам вернули отцу настоятелю его силы. Он выздоровел.
   - Он не выезжал из общины в прошлые годы?
   - Нет, разве что два раза ездил в Афины. Но весьма скоро он планирует выехать за пределы Греции. - Отец Спанос повернулся и громко хлопнул в ладоши. - Сейчас послушник принесет вам еду.
   - Пока вы не ушли, - сказал Ренделл, - еще один вопрос. Я слыхал, что женщинам запрещено пребывать на полуострове. Это правда?
   Отец Спанос слегка кивнул и сообщил торжественным тоном:
   - Эдикт был выпущен десять столетий назад. Никакая особь женского пола, людского или животного, не допускается в нашу общину. Три исключения. Однажды, в 1345 году сербский король высадился со своей женой на берег. В более поздние времена царица Елизавета Румынская прибыла в монастырь, равно как и леди Стратфорд де Реклифф, супруга британского посла, но их обеих повернули обратно. Кроме этих случаев, в которых Сатана явно приложил свое копыто, никаких других женщин здесь не было. Пример. В 1938 году в возрасте восьмидесяти двух лет здесь упокоился наш добрый брат Михайло Тольто. Он прожил здесь и умер, так и не видя женщин в течение всей своей жизни.
   - Как такое возможно?
   - Мать брата Тольто умерла родами. Он попал сюда ребенком, четырех лет от роду. Здесь вырос, дожил до старости, никогда не покидая этих мест, никогда не видя своими глазами женщины. Еще один пример. - Вновь острозубая ухмылка. - Один греческий гинеколог, которому до смерти надоели его пациентки, пожелал мира и спокойствия. Он прибыл на Афон в отпуск. Здесь, как было ему известно, никакая пациентка не сможет достать его. Мы не страдаем искушениями, приносимыми дочерьми Евы. Есть только братия и Господь. Надеюсь, вам понравится наше скромное угощение.
   Не успел отец Спанос выйти, как появился скромный послушник в потертой рясе с едой для Ренделла. Все было очень просто: комковатая овсяная каша, куски вареной рыбы, привозной овечий сыр, очищенные овощи, черный хлеб, кофе по-турецки и апельсины. Анжела, равно как и проводник Влахос приготовили Ренделла к вареным осьминогам, но ничего подобного не было, за что он был особо благодарен. А кувшин с крепким красным вином делал еду более сносной.
   Тем не менее, мысли Ренделла были заняты не едой, но событиями двухдневной давности, пережитыми им в Париже.
   Анжела Монти предала его доверие. Она солгала ему. Она рассказала ему о своем посещении Горы Афон со своим отцом - единственного места на земле, куда доступ ей был заказан.
   В течение всего тяжелого путешествия он был переполнен яростью, причем вся она была направлена против Анжелы. Ведь он так любил, так верил этой итальянке. Когда на прошлой неделе у него появился повод считать ее предательницей, ей удалось полностью убедить его в собственной невинности. И после этого он любил ее и доверял ей даже сильнее, чем раньше. И вот теперь - эта окончательная, уже ничем не объяснимая ложь.
   В самых паршивых моментах своего путешествия из Парижа в Грецию, в своих бешеных диалогах, ведущихся про себя, Ренделл открещивался от Анжелы, называя ее безнравственной, продажной сучкой. Хотя сам он терпеть не мог называть так любую женщину. Но эти слова были проявлением его ярости, разочарования в женщине, которая, как он надеялся, была достойна его новообретенной веры и надежды в других людей.
   В самом конце путешествия - по иронии, на земле, которая терпеть не могла женщин - эта единственная женщина занимала все его мысли. Если даже она никогда здесь и не была, Ренделл притащил ее с собой, но постепенно, вспоминая о ней, его ярость начала сходить на нет. Он даже попытался придумать какие-то объяснения ее лжи, поскольку до сих пор любил ее, но никаких объяснений найти не удавалось, ни единого.
   И тогда он решил изгнать ее из своей головы.
   Ренделл попытался пересмотреть события последних трех дней, которые и привели его на этот изолированный, чуждый для всех женщин полуостров.
   К вечеру того самого рокового дня в Париже, после того, как Анжела солгала ему - к чертовой матери, забыть ее, изгнать из мыслей, освободиться, сконцентрироваться - он хотел, в импульсивном порыве, предложить открытый Богардусом в папирусах Иакова анахронизм на суд самого лучшего в мире специалиста по арамейскому языку.
   В субботу утром, все еще будучи в Париже, он полностью отдался формальностям получения приглашения, затем - разрешения на посещение Горы Афон. Без связей и ходов профессора Обера это все заняло бы несколько недель. Но после парочки междугородных телефонных звонков, сделанных тем же профессором, на это потребовалось всего лишь несколько часов. Церковный отдел Министерства иностранных дел Греции пообещал Ренделлу дать diamonitirion, специальный паспорт для независимой республики Афон, и сообщил, что бумаги будут ждать его в Салониках. Обер связался со своим коллегой из Салоникского университета, который, в свою очередь, связался с отцом настоятелем Петропулосом в Кариес на Афоне, чтобы назначить встречу. Отец настоятель согласился принять Ренделла в монастыре Симопетры. И только после этого срочно завертелись другие приготовления к сложному путешествию.
   Как только план поездки определился, Ренделл дважды позвонил в Амстердам. Вначале он дозвонился до гостиницы "Виктория" с тем, чтобы мисс Анжеле Монти передали, что он будет отсутствовать по срочному делу дней пять или шесть. Затем он попытался дозвониться до отеля "Краснапольски", Джорджу Уилеру, но ему сообщили, что издатель все еще находится у Хеннига в Майнце, на что Ренделл передал таинственно звучащее сообщение, что ему необходимо встретиться с отцом настоятелем Петропулосом относительно обнаруженного Богардусом прокола, и что сразу же после того он возвратится, чтобы заняться рекламной кампанией для дня объявления о находке.
   Вчера, в субботу, он на реактивном самолете компании "Олимпик" перелетел из аэропорта Орли в Салоники. Полет занял менее четырех часов. Проезжая по широким проспектам Салоник мимо домов в греко-мавританском стиле и византийскими церквами, Ренделл забрал в американском консульстве свое разрешение на посещение Горы Афон, сделал все необходимые распоряжения относительно конечной фазы путешествия, после чего провел бессонную ночь в гостинице "Медитерраниан".
   Рано утром его забрал грязный, воняющий маслом и углем пароходик, чтобы перевезти на расстояние восьмидесяти миль из Салоник в Дафни, официальный порт Горы Афон. Здесь в полицейском участке с красной крышей, офицер в бархатном кепи с византийским двуглавым орлом, белой юбке и с помпонами на башмаках, поставил в его паспорте разрешающий штамп. Потом был таможенный пост, на котором длинноволосый монах проверил сумку и портфель Ренделла, а другой мрачный монах приказал Ренделлу снять рубашку и ощупал его грудь, объясняя при этом:
   - Это для того, чтобы удостовериться, что вы не женщина, переодетая мужчиной.
   Пройдя таможню и проверку на пол, Ренделл повстречал своего проводника, которого предупредили заранее. Молодой грек по имени Влахос, одновременно и гид, и погонщик мулов, был даже прилично одет, если не считать обуви, сделанной из порезанной на полосы автомобильной шины, которую он надевал, чтобы было легче карабкаться по горам. Влахос уже успел нанять engaze, частное судно, чтобы пройти по морю небольшое расстояние и высадиться на берегу Симопетры. Частное судно оказалось легкой шхуной сомнительных мореходных качеств, с в пьяным в дымину владельцем за штурвалом; но, тем не менее, укрывшись от палящего солнца под навесом из дырявого брезента, Ренделлу и Влахосу удалось под шум изношенного двигателя беспрепятственно добраться до подножия монастыря, высящегося над морем на отвесном утесе и чем-то напоминающего Лхасу.
   Здесь Влахос долго торговался относительно аренды мулов, после чего они вместе начали утомительное восхождение по вьющейся тропке. Через двадцать минут они остановились передохнуть в часовне, украшенной иконой с изображением св. Иакима и св. Анны. Пока они освежались водой из фляжек, Влахос объяснил, что Симопетра означает Серебряный камень, и что монастырь - цель их путешествия был основан в 1363 году одним отшельником, которому было видение.
   Единственным видением для Ренделла было: лишь бы поскорее покончить с опасной тропой, трясущимся мулом, палящим солнцем, побыстрее очутиться в каком-нибудь спокойном и безопасном месте. Найти Рай в конце пути. Спустя четверть часа они достигли вершины, и вот там, за огуречными плетями, покрывшими вертикальные стены монастыря с его наполовину сгнившими деревянными балкончиками, у входных дверей их встретил монах-привратник.
   И весь этот экзотический кошмар, размышлял Ренделл, он переживает ради того, чтобы узнать, каким образом Иисус, согласно словам Иакова, прошел по осушенному дну римского озера, которое было осушено только лишь через три года, как он пересек его!
   Действительно, все это путешествие было совершенно сумасшедшим, абсолютно дон-кихотским. Он сам удивлялся, зачем было предпринимать его. Но в то же самое время он знал. Ему хотелось сохранить свою новорожденную, живую веру.
   - Мистер Ренделл...
   Тот повернулся и увидал стоящего рядом отца Спаноса.
   - ...если желаете, отец настоятель готов вас принять. Обычно к нему обращаются: отец.
   Ренделл оставил свою сумку на попечение монаха, взял с собой лишь портфель и позволил провести себя в кабинет настоятеля.
   Помещение, куда провели Ренделла, было на удивление просторным и ярко освещенным. Стены были покрыты яркими, но грубовато написанными фресками религиозного содержания. Здесь же висели иконы с изображениями архангела Гавриила, Иисуса Христа, Девы Марии на троне. С потолка спускалась массивная бронзовая люстра, а расположенные повсюду бронзовые масляные лампы, заливали кабинет светом, подобным расплавленному золоту. За круглым деревянным столом с подсвечниками и горами толстенных средневековых книг стоял пожилой человек, лет семидесяти, а то и больше.
   На нем была похожая на феску черная шапка, тяжелое черное одеяние с вышитыми на нем маленькими изображениями черепа и скрещенных костей; на ногах грубые крестьянские башмаки. Сам же хозяин кабинета был небольшого роста, худой грек с пятнами пергаментно-коричневой кожи, просвечивающей сквозь длинные седые волосы, усы и бороду. На тонком носу низко сидели странные очки без оправы.
   Отец Спанос представил патриарха и тут же исчез.
   Перед Ренделлом был отец настоятель, Митрос Петропулос.
   - Добро пожаловать в Симопетру, мистер Ренделл. Надеюсь, что путешествие не было для вас слишком тягостным.
   Все это было произнесено тихим, благородным голосом.
   - Считаю за честь встретиться с вами, отче.
   - Предпочтете продолжить нашу беседу на французском, итальянском, или же мой английский вас удовлетворит?
   Ренделл улыбнулся.
   - Только английский - хотя хотелось бы знать арамейский.
   - О, арамейский не столь уж труден, как можно представить. Хотя, мне трудно судить. Я посвятил свою жизнь его изучению. Присаживайтесь рядом. Сам он опустился на стул с простой спинкой, стоявший за круглым столом, Ренделл быстро нашел местечко и для себя. - Полагаю, - продолжил отец настоятель, - что перед тем, как вернуться в Салоники, вы проведете здесь ночь.
   - Если можно.
   - Мы любим наших нечастых гостей. Понятно, что в нашем гостеприимстве вы можете найти множество недостатков. Я должен предупредить вас, что ванная в нашем монастыре не известна. Мы привыкли говорить: "Кто хоть раз омылся во Христе, в омовении уже не нуждается". Зато матрас для сна окурен, вы не найдете блох или других неприятных насекомых.
   - Единственное, что привело меня сюда, это арамейский язык, отче.
   - Да, конечно же. Язык Господа Нашего. Простой, скромный язык, не обладающий собственной красой, тем не менее, величайшая мудрость земли была произнесена на нем. Так, арамейский язык. Это семитское наречие. Название его взялось от Арам, гор в Сирии и Месопотамии, где и жили говорящие на нем люди. Все они были кочевниками, и начали расселяться в северной Палестине, включая и Галилею, после пятого века до нашей эры. Это был общий язык галилейских бедняков в то время, когда подрастал Христос. Еврейский же язык был предназначен только для людей образованных. Во времена Христа им пользовались священники, ученые и судьи, в то время как арамейский был языком народных масс, равно как и людей, занимавшихся торговлей. К тому же, еврейский и арамейский языки весьма близки. Можно сказать, что они двоюродные братья.
   - А как они различаются?
   - Это не совсем просто объяснить, - ответил отец настоятель, почесывая бороду. - Как бы сказать? И еврейский, и арамейский языки имеют одинаковый алфавит из двадцати двух письменных знаков или букв. Но все это согласные. Ни один из этих языков не имеет обозначений для гласных звуков. Тем не менее, когда мы говорим вслух, в каждом языке имеется гораздо больше фонетических звуков, чем это позволено алфавитом. Потому-то, при записи разговорного языка, отсутствующие звуки или гласные отмечаются значками у ближайших согласных. Лицо, пишущее по-еврейски, и другое, пишущее по-арамейски, укажут одни и те же согласные для каждого слова - но каждый из них прибавит различные, немного отличающиеся значки для любого гласного звука. Например, если Иаков написал Мой Господь или же Мой Бог на еврейском языке, это будет звучать Eli, а на арамейском это же будет звучать Elia. Я понятно выражаюсь?
   - Ну, - сказал Ренделл, - мне кажется, что пока я кое-что понимаю.
   - Но это мелочи, - сообщил отец настоятель. - Насколько я понял, сюда вас привел древний арамейский язык?
   - Абсолютно верно.
   - Тогда давайте заниматься им. Должен сказать, мистер Ренделл, если не считать обрывочной информации из Салоник, что вы желаете проверить папирус с текстами на арамейском языке первого века, я ничего не знаю о причинах, которые привели вас сюда.
   - Отче, вы слыхали о Воскрешении Два?
   - Воскрешении Два?
   - Кодовое наименование для библейского издательского предприятия в Амстердаме. Группа издателей, объединивших усилия, чтобы представить миру новую версию Нового Завета, основываясь на недавнем археологическом открытии, сделанном несколько лет назад в окрестностях Рима...
   - Ну да, конечно, - перебил его настоятель. - Вспоминаю. Библейский исследователь из Великобритании - Джеффрис, доктор Джеффрис - присылал мне очень милое приглашение поучаствовать в переводе каких-то находок на арамейском языке. Он не слишком распространялся, но даже то малое звучало интригующе. Если бы я не был в то время столь болен, у меня бы появилось искушение принять это приглашение. Только тогда это было невозможно. Не можете ли вы, мистер Ренделл, открыть, в чем дело? Обещаю, что все останется между нами.
   Уже не колеблясь, за пять минут Ренделл раскрыл самое главное из содержащегося в Пергаменте Петрония и Евангелии от Иакова.
   Когда он закончил, глаза отца настоятеля горели.
   - Может ли быть такое? - бормотал он про себя. - Может ли быть такое чудо?
   - И может, и есть, - спокойно заверил его Ренделл, - но все зависит от вашей оценки одного странного фрагмента в папирусе, обнаруженном во время раскопок.
   - Это Божья работа, - заявил отец настоятель. - А я всего лишь Его слуга.
   Ренделл поднял портфель себе на колени, открыл его и вынул оттуда эдлундовскую фотографию папируса номер девять. Найдя страницу, он сказал:
   - Открытие было сделано в древнем курортном месте неподалеку от Рима профессором Августо Монти, итальянским археологом. Мне дали понять, будто сам профессор Монти и его дочь около пяти лет назад хотели связаться с вами, чтобы подтвердить подлинность этой находки. Но потом я узнал, что его дочь просто физически не могла приезжать на Гору Афон...
   - Никак не могла.
   - ... но я думал, что, возможно, профессор Монти сам приезжал, чтобы проконсультироваться с вами.
   Огромная борода настоятеля качнулась из стороны в сторону.
   - Никто, ни один человек с таким именем никогда не встречался со мной. Во всяком случае... - Тут его голос дрогнул, уголки глаз наморщились, как будто он пытался что-то припомнить. - Вы сказали, Монти? Погодите, он не из Римского университета?
   - Правильно.
   - Вспоминаю, что был обмен корреспонденцией, я действительно вспоминаю, что такое было. Это случилось года четыре или пять назад. Но, возможно, даже раньше. Этот римский профессор желал, чтобы я приехал к нему в гости, он был готов заплатить за то, чтобы я приехал к нему в Рим и помог идентифицировать какие-то арамейские папирусы. Но сам он был слишком занят, чтобы приехать сюда, на Гору Афон. Чуть позднее - это я уже вспоминаю другое - доктор Джеффрис, приглашая меня принять участив в переводе, ссылался на какого-то итальянского археолога, как на открывателя двух удивительных документов первого века. Но вот что касается личной встречи с Монти здесь, на Афоне, или в любом ином месте - нет, мне никогда не посчастливилось встретиться с ним.
   - Я не об этом думал, - ответил Ренделл, пытаясь скрыть свое чувство горечи. - Мне просто хотелось удостовериться. - Он опустил портфель на пол, оставив на столе фотокопию ключевого папируса и лист с окончательным переводом с арамейского на английский. - Вот что я привез сюда, на Афон, чтобы показать вам. Но, прежде чем я покажу это вам, отче, позвольте объяснить возникшую проблему, ту самую, которую, как я надеюсь, вы разрешите.
   Пропуская детали, касающиеся Богардуса и его роли в Воскрешении Два, Ренделл кратко объяснил, что некто, хотя сам Международный Новый Завет уже был в печати, споткнулся на некоем анахронизме, на несоответствии в переводе отрывка, описывающего бегство Иисуса из Рима через плодородную долину, где ранее было озеро Фуцинус.
   - Так вот, согласно римским историкам, - сделал заключение Ренделл, озеро Фуцинус было осушено только лишь тремя годами позднее.
   Настоятель понял.
   - Позвольте-ка мне глянуть на перевод, - попросил он.
   Ренделл передал ему страницу с переводом.
   - Это четвертая и пятая строка.
   Отец настоятель прочитал перевод про себя, затем перечитал четвертую и пятую строки уже почти что вслух: "И Господь Наш, - ммм... - этой ночью прошел через обильные поля Озера Фуцинус, осушенные Клавдием Цезарем, возделываемые ныне..." - Грек задумчиво начал покачиваться взад-вперед. Так. А теперь позвольте мне глянуть на арамейский текст, с которого перевод был сделан.
   Ренделл передал отцу настоятелю фотокопию. Пожилой грек глянул на нее, скорчил недовольную гримасу и поднял голову.
   - Но, мистер Ренделл, это же всего репродукция. Мне нужно видеть оригинал папируса.
   - У меня нет его, отче. Мне, да и кому-либо другому, просто не позволили бы путешествовать с ним. Папирус слишком ценен. Они все хранятся под стражей в специальном сейфе в Амстердаме.
   Было видно, что настоятель Петропулос разочарован.
   - Тогда порученная вами задача будет вдвойне сложной. Читать арамейский текст, все эти мелкие значки - само по себе сложно. Но чтобы еще проверять их по репродукции, да еще и пытаться правильно перевести содержание - это практически невозможно.
   - Но ведь эта фотография была сделана в инфракрасных лучах, чтобы выявить самые затертые значки, и...
   - Не важно, мистер Ренделл. Репродукция - это всегда нечто вторичное, и практически всегда - для моих старческих глаз - невозможное для прочтения.
   - Но, по крайней мере, сможете ли вы попробовать с этой фотографией, отче?
   - Попытаюсь. Я действительно собираюсь этим заняться.
   Охнув, он поднялся с места, подошел к столу, на котором стояла лампа, открыл ящик и вынул оттуда огромную лупу.
   Затаив дыхание, Ренделл глядел, как настоятель наклонился, держа фотокопию папируса под лампой и внимательно разглядывая с помощью лупой. Несколько минут, в полной собранности, он изучал копию. Наконец Петропулос отложил лупу на стол, после чего шаркающей походкой вернулся к своему месту, где тут же взял лист с переводом и внимательно перечитал его еще раз.
   Не говоря ни слова, он возвратил перевод Ренделлу и, взъерошив свою бороду, поднял листок с фотокопией вверх.
   - Знаете, конечно же, у доктора Джеффриса и его коллег имеется то преимущество, что они работали с оригинальным папирусом. Учитывая это, можно сказать, что их перевод великолепен. Если это так, тогда кодекс<Кодексом назывались листы пергамента или папируса, сшитые в "книжку" - Прим. Перев.> или свиток, который данный фрагмент представляет, следует рассматривать как самое замечательное и волнующее открытие в истории Христианства.
   - Я не сомневаюсь в этом, - согласился с ним Ренделл. - Я сомневаюсь лишь - или, по крайней мере, интересуюсь - был ли перевод с арамейского языка сделан точно?
   Отец настоятель почесал бороду, чтобы выиграть время.
   - Насколько я сам мог сделать суждение по фотографии, перевод сделан совершенно точно. Но я не могу поклясться, давать кому-либо обещания, что это именно так. Многие значки в тексте, как вы и сами могли видеть, выцвели, они практически стерлись, смазались с течением столетий. Некоторые слова, как раз в тех строках, которыми вы интересуетесь, едва читаемы.
   - Я знаю, отче, но все же...
   Не обращая внимания на гостя, пожилой хозяин продолжил:
   - С этими древними рукописями всегда так. Неспециалист не может понять всей проблемы. Первое, мы имеем дело с физическим материалом, с папирусом. А что такое папирус, который был использован для рукописи вроде этой? Этот писчий материал изготавливали из сердцевины стебля папируса, растения нильского региона Египта. Сердцевина нарезалась на полосы, и два слоя этих полосок склеивались друг с другом крест-накрест. Окончательная "бумага" из папируса была не более стойкая, чем наша нынешняя дешевая оберточная бумага, и, конечно же, не приспособленная для того, чтобы пережить девятнадцать столетий. В сыром климате папирус распадается. В сухих условиях он живет уже дольше, но при этом становится совершенно ломким; он может превратиться в пыль под прикосновением пальца. Тот фрагмент папируса, фотографию которого вы мне показали, наверняка столь хрупок, столь изношен, что надписи на нем совершенно неотчетливы. Далее, в первом веке нашей эры, арамейские тексты записывались знаками квадратной формы, каждая буква или значок на такой рыхлой бумаге ставились отдельно. Кто-то может подумать, что теперь слова будет легче разделять и читать. Совсем наоборот. Значительно легче читать слова, в которых буквы соединены курсивом или каким-то другим его видом, вот только, к несчастью, соединенные слова, курсивное письмо появилось только в девятом веке. Вот какие имеются сложности, очень трудно преодолимые, если судить о тексте по его репродукции.