Исакова Галина. Мы с Варварой ходим парой…

   С чаем не получилось. Времени было десять, собака решительно настаивала на прогулке. И мы пошли.
   Пес лежал на своем месте. Он поднял глаза, узнал. И снова уткнулся носом в свой бок… Что будет раньше — рассвет или смерть?… Что может быть проще, чем ждать?
   Собрав по лоскутам истерзанное сердце, окликнула свою собаку, и мы с решимостью зомби, уже не знающих ни сомнений, ни пощады, двинулись в сторону автостоянок. Охранники сильно удивлялись, видя в окошке нелепую вязаную шапочку, обрамлявшую полуневменяемое лицо с красными глазами. Лицо шевелило пергаментными губами. А вот голос был не в пример бодрее.
   — Возьмите собаку. Корм буду привозить. Подстилку дам. Собака хорошая. Иначе погибнет зимой.
   От усталости я невольно перешла на телеграфный стиль. Но не это удивляло охранников, а мающаяся в отдалении ухоженная Варишна. На нее они зыркали с удивлением и оторопью, и глазки постепенно разгорались. Через две стоянки в свою программную речь внесла коррективы.
   — Возьмите собаку. Не эту. Корм буду привозить. Подстилку дам. Собака хорошая. Иначе погибнет зимой.
   Я просила, заискивала, уговаривала, по-дурацки хихикала, настаивала, давила, взывала к совести, к сочувствию, сулила прибыли и место в раю. Я курила с охранниками, плевала, как они, на землю, цыкала зубом, критиковала владельцев и автолюбителей. Я шутила, шептала, рыдала.
   На пятой стоянке нам повезло. Собственно, это была не настоящая стоянка — так, внебрачная дочь строительного склада и кладбища автокранов. Но она раскинулась на пустыре, где когда-то мы гуляли с Варишной. Это был знак. Охранник сказал, что им нужна собака, но точный ответ дадут в понедельник. Поныв по инерции, но ничего более толкового не выкрутив, мы со смешанным чувством двинулись в сторону дома.
   Время подходило к часу ночи. Я не мечтала даже о чашке чая. Мне хотелось лечь прямо здесь, под кустом. За мной плелась уставшая от впечатлений Варвара. Я знала, что увижу пса и скажу ему о хороших новостях. Что надо продержаться всего лишь до понедельника.
   Всего лишь 4 дня и 5 ночей. Холодных, страшных ночей. И что я буду рядом. В своей стылой многоэтажке, но с незримой, протянувшейся между нами ниточкой. Будет трудно — позови. Помощь потребовалась раньше…
   На него натравливали собаку. Стаффорда, кажется. И кидали камнями. Съехавшая с катушек шпана, ублюдки, выродки, не отражающие уже ничего — ни неба, ни земли. Была жертва и была охота — в их понимании. Травля — в обычном человеческом. Тот «карман» между домами, где спал рыжий, где чуть меньше ветра и чуть больше пожухлой травы, стал ловушкой. Пес стоял на слабых ногах и готовился, возможно, к последней в жизни схватке. Он не продержался бы долго: у него не было шансов победить холеного стаффорда. Но Рыжий с усилием встал и посмотрел в глаза противникам. Он ждал.
   И тут из-за угла выкатились мы. Невменяемые от усталости и поэтому уже почти беззаботные.
   Сначала я не поняла мизансцену. Слишком много проблем для одного дня. Слишком много и слишком насыщенно. Слишком плохо, чтобы быть правдой. И слишком хорошо. Потому что в следующую секунду меня накрыла волна ярости. Ярости — холодной, обжигающе-ледяной, восхитительной, излечивающей мое выжженное сердце. Потому что я решила. Потому что кто-то решил за меня. Я была свободна и знала, кого сейчас буду убивать. Видимо, на моем лице была написана такая чистая, ничем не замутненная кровожадность, такое предвкушение пиршества человеческим мяском, в глазах — такой яркий огонь садизма, в ноздрях — жажда пронзительного запаха чужого страха — что отморозки остолбенели.
   Закон подворотен они усвоили четко: на каждого отмороженного найдется еще более отмороженный. И это будет не просто урод, развлекающийся за чужой счет, — нет, это будет Настоящий Беспредельщик.
   Именно в этом образе я и предстала перед ними. Безумная с Собакой. Стафф, менее чувствительный к эффектам, еще пытался что-то нам сказать… Но Варишна… Ах, эта Варишна! Ну не боится она стаффов. Не нападает — просто не боится. А какой смысл в драке, если тебя игнорируют? Вцепиться Варе в холку стафф не смог — не дал натянутый поводок. Видимо, когда ублюдки еще не были ублюдками, они отработали выгул на поводке до автоматизма. И на том спасибо.
   В общем, обошлось без крови. Психическая атака с нашей стороны, тяжелые оборонительные матершинные бои — с их. Схлопотав все-таки по плечу камнем, я осталась победителем… С Большой Собакой. И Рыжим.
   Все это время он молча стоял у стены. Он понимал — в эту ночь решается его судьба. Он не бросился к нам с благодарностями, не стал юлить, заискивать, лизать руки. Он сделал больше. Подошел и сел передо мной. Близко-близко. И посмотрел своими карими глазами. В них больше не было смерти.

Часть вторая

   Пятнадцать минут второго. Мы сидим на земле — все трое и думаем о жизни.
   … Я не смогла его там оставить. Черт, черт, черт! Я знала, что это неправильное решение, но не смогла. Я прицепила к чужому ошейнику рулетку и сказала: «Ну что, Рыжий, пошли?» И появилось имя. Оно и было, это имя. Просто я произнесла его.
   Рыжий сначала не поверил. А потом ПОНЯЛ. Наши незримые связи обернулись вполне конкретным шнуром рулетки. Он готов был пойти со мной куда угодно, он в нетерпении бежал чуть впереди, но возвращался спросить — я правильно иду? Хвост распушился, движения стали энергичными. Черт, он даже сам изменился — словно стал моложе и бодрее. И он умел ходить на поводке. Мы видели свои окна — единственные освещенные в доме. Мы всегда оставляем свет — чтобы возвращаться. Но мы шли не домой.
   Мы шли на ту стоянку, где нас ждали в понедельник. Было ли это предательством? Доверившийся, радостно бегущий рядом пес, старающийся угадать все желания нового хозяина — я увлекала его в дебри стоянок и строек. Все дальше и дальше от света, окон, домов, ждущих нашего возвращения.
   Охранник посмотрел неодобрительно. Еще бы — перед ним была юродивая и навязчивая. Таскает ночью собак по всему району. И сама не спит, и людям не дает. И курит одну за другой. Затянется несколько раз — бросит, через минуту снова рассеянно по карманам хлопает в поисках пачки… Да, с явным приветом.
   А пес понравился. Но все равно — «приходите в понедельник».
   А Рыжий, словно понял. Сначала громко и гневно лаял, а потом сел рядом со мной, закрыл глаза и… как-то внутренне смирился, что ли. Мне даже казалось, что его покачивало: «…Делайте что хотите… я вам верил». Может, меня уже саму качало? «…В понедельник. Ничем не могу помочь», — голос издалека.
   Пес рвал поводок в сторону дома.

Часть третья

   Дома я тихо сползла по двери. И села, почти уже по традиции, на пол. Собаки устроились рядом и смотрели на меня. Варишна — все с большим непониманием. Рыжий нетерпеливо: ему хотелось все поскорее обнюхать. Я сняла с него ошейник, распутала веревки, расцепила строгач. Провела рукой по густой короткой шерсти — незнакомое ощущение для пальцев… Дунула в смешные стоячие уши — незнакомая картина для глаз… Рассмотрела впервые его усы — вроде не седые. Зачем-то вяло спросила: «А что у тебя с зубами, милый?»
   Милый не ответил, а я устыдилась своего коновальского интереса. Какие зубы, господи…, зубы, уши…, глаза, лапы, хвост… Мысли в голове уже путались… Пес, устав ждать приглашения, сам побежал смотреть территорию. Я тихо сказала его ускользающей спине: «Все будет хорошо, Рыжий…»
   Рыжему было выделено место — из наспех сдернутого с кресла покрывала и запасного коврика.
   Место тотчас оккупировала Варвара. Она немедленно устроила на новой подстилке свою толстенькую попу и с выражением упрямого обиженного ребенка заявила: «Это мое. Понятно?» Подумав, приволокла все игрушки — даже давно забытые, сложила на подстилку горкой и села охранять. «Мое. Понятно?» С ревностью наблюдая за чужаком, обнюхивающем квартиру. Потом вытеснила его у миски. Съела свое, а потом его. Выпила всю воду. А когда я налила еще, давясь и кося глазом, решила выпить и добавку. При этом вставала пошире, чтоб ни пройти ни проехать. Ни рядом, ни за километр. Понятно?
   — Здесь я живу, — поджав губы, шипела она. — А ты кто такой? Куда пошел? МАМ! — срываясь на обиженный вопль. — Он взял мою игрушку!!!
   Пока жадина Варвара накачивалась дармовой водой, Рыжий подтянул канатик и рвал из него нитки. На попытку Варвары приблизится — тихо, но грозно рычал. Варишна поняв, что за рупь двадцать чужака не возьмешь, сменила тактику: осторожно, преувеличенно радостно махая хвостом и делая заинтересованное лицо, стала сужать круги. Рычание — отскок. Хвост пропеллером. Типа — ты чего, братан, да все свои люди! Слыш, братан, расслабься! Сближение. Рычание — отскок.
   Я отстраненно наблюдала за Рыжим. Какой-то он не такой. Не такой, как Варишна. Не так дышит, не так смотрит, и эти поднятые уши — словно прислушивается к чему-то, что должно прозвучать, а я никак не могу расслышать…
   Три часа утра. Боже мой, этот день никогда не кончится? Рыжий ходил за мной как хвост, скребся в закрытую дверь ванной, бился о закрытую дверь кухни — куда я удалилась курить. Бился и выл. Тогда я еще не знала, что это гвоздь программы — протяжный, с переливами, вой. Открыла дверь и запустила страдающую собаку. Надеясь, что он сам выйдет, нюхнув дыма. В свое время с Варишной мы поняли друг друга именно так. Ничуть не бывало: пес сел в центр кухни и уставился на меня круглыми глазами. Теперь в дверь билась Варишна: «Откройте! Что вы там делаете?!»
   Решив, что битвы божьих коровок, в которые грозилась перейти наша эпопея, подождут до завтра, я дала сигнал к отбою. Варвара ревностно сидела у кровати и давила косяка. Рыжий наматывал круги, цокая когтями по линолеуму. Закрываю глаза. Чтобы открыть их через минуту. И вытянуть руку к ночнику. Что опять? Варишна взгромоздилась на кровать, Рыжий пытался подойти поближе. Одна рычала, другой скулил. Примерно под такой аккомпанемент и прошла ночь.
   Иногда мне удавалось провалиться в сон, но тут же я из него выныривала: Варвара яростно чесалась, кровать ходила ходуном. Рыжий плакал во сне, прикорнув на коврике у кровати. Я поздравила себя с тем, что ко всему прочему у нас у всех будут блохи, глисты, клещи и невроз — от стресса. Мне казалось, что блохи уже ползают по мне, и тоже чесалась. В бок сильно давил отвоеванный канатик. Рыжий плакал с переходом на вой.
   Из сна-обморока я вышла только к 9 утра. И проснувшись, очутилась в кошмаре. В комнате чем-то воняло, моя аллергия на собачью шерсть за ночь славно разгулялась: к сыпи на лице добавились еще и расчесы, Рыжий скулил, Варвара, набычившись, сидела у окна. Я чувствовала себя как с тяжелого похмелья. Во мне бродила усталость, чувство вины, жалость, раздражение и в сто тридцать восьмой китайский раз удивление своей способности попадать в истории.
   Не обошлось и без подлой мыслишки вывести Рыжего на улицу и сказать ему: гуд бай. До понедельника. Откупившись подстилкой в любом выбранном им месте и грузовиком корма. И навещать его, разумеется. И любить — на расстоянии. Зарубив на своем дурацком сердце, что все широкие жесты, приправленные жалостью, — не для меня. Кишка тонка. Слишком привыкла к своему образу жизни и молчаливой доброй Варе, чтобы что-то менять. Не могу и НЕ ХОЧУ этого делать.
   Но Черт! Черт! Черт! Я не могла вчера его там оставить. Не могла! И не хотела. Хотелось быть доброй и сильной. Как папаша Бэтман в красных трусах. Прилетела, все решила, и всем стало счастье. А хренушки. В чем самая главная подлость? Нельзя списать на аффект. Хоть в аффекте, хоть под наркозом, хоть с пьяну, хоть с врожденной идиотией. Принял решение, вовлек в круговорот живое существо — все, сдохни, а сделай. А не можешь — сиди дома и рисуй соплями на обоях.
   Рыжий приветливо помахал хвостом. И аккуратно лизнул руку. «Привет!» — сказал он. Как ни странно, это примирило меня с действительностью.
   «Привет-привет, — ответила я, — только ты не вой больше, ладно? А то у меня зубы начинают болеть. Привет, Варишна!» — обратилась в сторону молчаливого изваяния у окна. Варя посмотрела на меня с укором: «Приведут домой невесть кого, а ты тут гостеприимничай…», — проворчала она.
   Отгуляли образцово-показательно. С ходьбой шеренгой по трое. С орошением кустиков посредством поднимания лапы. Многократного. Я сбилась со счета… Какал он тоже не так, как Варвара — не так красиво и законченно. И еще он пил из луж! И хрумкал что-то с земли. И не притормаживал у дороги. И не знал фраз: «Подожди, я тебя отпущу», «Проходим мимо», «Мажем лыжи в сторону дома». Да, Варвара стремительно приближалась к идеалу.
   За исключением того, что я ни на минуту, ни на секунду не могу остаться одна, день проходит без эксцессов. Стоит мне только приподняться со стула — Рыжий вскакивает и бежит за мной. Варвара вздрагивает и плетется следом. Если я закрываю дверь, Рыжий воет. Если не закрываю — сидит рядом и скулит… Жалостливо и на одной ноте. От этого звука у меня уже едет крыша. Господи, ну собаки ведь должны когда-нибудь спать?
   Выходили на улицу несколько раз, его отпускала — думаю, может, ветер свободы зовет? Нет, не зовет. Сидит рядом со мной. Идет за мной. Кормила несколько раз. И кормом, и капустным листом, и блинчиком. Другого питания, пригодного для собак, в доме не было. Обычно Варвара два раза в день ест корм, так что собачью еду не готовлю. Да и человеческую тоже. Предполагалось, что сегодня пойду на работу, а потом зайду в магазин. Пришлось взять отгул. У Рыжего стресс. Он привыкает. И плачет. Плачет, как ребенок. Я привыкаю.
   Рыжий славный. У него красивые, полные жизни глаза. Мы сидим на полу — я и две собаки у ног. И эта длинная повесть — попытка принять и пережить последствия своего собственного выбора.
    Ночь, среда, 2 ноября 2005 г.

Длинные истории Рыжего. День первый

   День первый, четверг… Огромное спасибо тем, кто откликнулся. Огромное, выходящее за рамки буквенных символов, спасибо! Я очень нуждалась в этой поддержке, и ваши слова как-то помогли продержаться вчера — в странный день, в первый день, который я прожила с двумя взрослыми собаками.
   Как у нас обстоят дела? Утром до меня дошло, что пес не скулит, а разговаривает, эмоционирует, как сказала бы моя подруга-психотерапевт… Варвара-то у меня молчаливая и, если высказывается, то только по делу. А так, в основном, мы телепатируем и читаем по мордам друг друга. Она даже когда рожала, молчала, как партизан.
   Естественно, песнопения Рыжего я восприняла как скулеж, вой, плач. Если собака скулит, значит, у нее что-то невыносимо болит. А что болит, я не понимала. И вот эти постоянные «уааа-уа-уааа»… И бегание за мной хвостом, и заглядывание в глаза, и быстрое дыхание — открытая пасть, язык на плече, и скорость передвижения по квартире — все не вписывалось в мое привычное. Мы с Варварой как будто наблюдали за теннисным матчем: крутили головой вправо — влево, вправо-влево…
   Вечером он решил гулять отдельно от нас. Он так рвался с поводка куда-то по своим делам, что я его отпустила. Некоторое время он еще прибегал «докладываться», а потом перестал, и Рыжего из виду мы потеряли.
   Я почувствовала облегчение. В глубине души знала, что он все равно бегает по нашим дворам, а если потеряется, то заляжет спать на своем месте, — мимо не пройдем. Мне нужен был отдых от приглядывания за двумя собаками, поэтому с Варварой гуляли, как в самоволке: наслаждаясь обществом друг друга и вдыхая ветер БЕЗответственности.
   Когда мы вернулись к дому, Рыжий кружил у подъезда, и компания восстановилась.
   Ночью я решила его вымыть. Фиг вам. В ванну он не захотел залезать, а запихнуть сил не хватило. Уговоры не сработали, да я и не сильно настаивала. Подруга обещала прийти и помочь с мытьем.
   Ночь прошла, как в раю. Тихо, спокойно и замечательно. Я выдрыхалась — до 11 утра спала, ни одна морда даже головы не подняла — спали тоже. Поэтому утром все встали бодрыми и вполне пригодными к дальнейшей жизнедеятельности.
   Опускаю описание истерики Рыжего при сборах меня на прогулку. Не могу сказать, что долго валандаюсь, три часа надеваю штаны и свитера, но несколько минут для скафандаризации мне все-таки нужно.
   Рыжий ничего слушать не хотел, он хотел гулять и немедленно. «Встала с койки, поводок в руку и пошла!» — вот как он рассуждал. Пригрозив завязать ему морду веревочкой, чтобы перестал вопить по любому поводу, мы радостно вытряхнулись на улицу.
   Нужно заметить, что Варвара перестала реагировать на Рыжего. Спят они по разным углам, не играют, не скачут, не общаются. Ведут себя автономно друг от друга. Варишна спокойно ждет, пока Рыжий после прогулки напьется, пропускает его вперед в дверях, лежанками они меняются в течение дня спокойно.
   Ну и где, я спрашиваю, «вторая собака — на радость для первой»? Даже святое место — коврик в ванной, на котором Варвара сладко дрыхнет, пока я принимаю водные процедуры, — вчера был отдан без боя, хотя и не без вздоха. Коврик занял Рыжий, а Варишна зашла, потопталась, поняла, что места не хватит, посмотрела на меня, мол, ты видишь, какая фигня получается? — и ушла в комнату. Рыжий вылетел за ней. В результате, Варвара спала в комнате, Рыжий в коридоре у порога ванную комнату — пас меня и настаивал на открытой двери. Пришлось сделать страшное лицо и пригрозить снятием с довольствия.
   На прогулке опять рвал с поводка. Конечно, удержать лайку — не вопрос, но Рыжий так тянул в нужную ему сторону, что отцепила его, помня о вчерашнем опыте отдельных прогулок. И он усвистел на третьей космической скорости. И все. Больше Рыжего мы не видели. Ждали, кружили, возвращались. Рассудив, что на ночь мы его снова приютим, а днем пусть бегает, если неймется, успокоила свою совесть. И вот сижу дома, бегаю к окну, переживаю. Отпустит меня когда-нибудь эта собака или нет?!

Длинные истории Рыжего. День второй

   Больше Рыжего мы не видели. Днем выходили гулять, походили по окрестностям, смотрели по сторонам внимательнее обычного. Рыжего не было. Мы провели еще один странный день, полный украденной свободы — и постоянным саднящим ощущением непоправимости. Всего и с самого начала. Я снова и снова подходила к окну и не знала — облегчение или тревогу испытываю от того, что не вижу на улице Рыжего.
   Вечером гуляли вдвоем, как обычно. Встретившись с тремя партиями собачников и каждой рассказывая о наших приключениях. Все видели эту собаку, и поворот в ее судьбе всем был интересен. История, в зависимости от аудитории, подавалась мною то комедией, то мистическим триллером, а то и вовсе высокой драмой — с накалом страстей и неизменным шекспировским вопросом.
   Собачники смеялись, вздыхали, сочувствовали, в нужных местах подавая нужные реплики. Смысл их реакции сводился к одному: жалость — плохой советчик, но дай-то Бог…
   Зачем я это делала? Если историю раздать по кусочкам — на каждого — будет не так больно.
   С последней партией — нашим излюбленным визави берном Степаном и его хозяйкой гуляли, как всегда, долго, с неизменным провожанием нас до дверей подъезда. Будучи человеком застревающим, я так и не смогла спрыгнуть с темы Рыжего и, уже стоя рядом с подъездом, на прощальных аккордах, не переставала вертеть головой и всматриваться в темноту. Рыжего не было. Мы рассеянно попрощались, и я начала подниматься по ступенькам к двери, ворочая мысли все о том же. Что, наверное, передохнул у нас и снова побежал искать. Видимо, купленный шампунь от блох не пригодится: рыжей морды не было на своем месте — между домами.
 
   Я набрала код подъезда и открыла тяжелую железную дверь. Мне на грудь прыгнул Рыжий.

Длинные истории Рыжего. День третий

   Удивительное дело — блох у Рыжего не было. Это выяснилось, когда мы с подругой вымыли пса, высушили и вычесали репьи. Хотя нет, высохнуть он не успел до сих пор, как и Варвара, тоже вымытая под шумок. Лежат теперь, чистые и пригожие, дремлют. В доме стойкий запах мокрой псины и конюшни. Но терпимо.
   Удивительная вещь: оказывается, когда надо, могу быть страшно активной и деятельной. Словно ритмично работающий паровой двигатель. Хоть сегодня и суббота, но с утра мы успели провернуть массу дел — погуляли, поговорили с еще одним собачником на предмет пристройства Рыжего в деревню, дошли до Степановой хозяйки, подарившей нам пару дорогущих шампуней, а заодно и пакет разнообразных расчесок. Потом мы зашли в местный, маленький, полудомашний зоомагазинчик — на правах старых знакомых. Я спросила, можно ли поместить объявление, а заодно попросила совета — как быть с собакой? В магазинчик иногда заглядывают охотники и рыболовы, может, полулайка с хорошим характером — как раз то, что кому-нибудь из них нужно?
   Знакомая продавщица только развела руками — шансов мало. Но почему бы и нет? Пишите, повесим объявление, у своих поспрашиваем. С болью она рассказала, что их магазинчик скоро станет филиалом Красного Креста и Собачьего Приюта: в этом году брошенных собак и кошек больше обычного и многих несут к ним — помогите! вылечите! пристройте!
   До меня самой стало доходить: чем больше людей вовлекаю в нашу историю, тем менее очевидным кажется быстрое и безболезненное пристройство собаки. Думала, что достаточно взять потерявшуюся собачку на поводок и отвести ее туда, где она нужна.
   Рыжий опять гулял без поводка, но не отходил ни на шаг. Видимо, свежи еще были воспоминания о вчерашнем ожидании в закрытом подъезде и бурной встрече, которую я списала на фактор внезапности. На вопросы: «Как он открыл железную кодовую дверь и давно ли ждет?», Рыжий лукаво улыбнулся в усы: «А вот! Секрет фирмы!»
   Рыжий — молоток. Четко стремится на место Самой Заглавной в нашей компании собаки. Ему нужен хозяин, и он — по-собачьи хитро — идет к своей цели. Заглядывает в глаза, старается опередить команды, от избытка чувств прыгая лапами на грудь и норовя лизнуть в ухо. Или куда придется.
   Деликатная Варишна все больше уходит в тень.
   Вот еще одно открытие: раньше я думала, что вторая собака автоматом занимает в иерархии почетное второе место, а если уж претендует на первое, что в стае идет честный, открытый «бой». Ничуть не бывало. Рыжий бодро и искристо оттесняет Варю… Темперамент — хорошее подспорье в борьбе за лидерство. Меня эта искренняя вероломность удивила. Впрочем, это так, намеками, набросками, внутренними тихими звоночками. Внешне все даже забавно. Рыжий потешный. Вот именно это слово. Потешный. Славный. Из серьезного, полумистического пса, взявшего в плен мою душу, он как-то быстро превратился в простецкую огненно-рыжую собаку, умеющую улыбаться и весело тырящую сырую свеклу из корзины с овощами. Выть и поскуливать он стал реже, характер золотой, проблем особых нет. Даже в закрытую кухонную дверь ломится через раз.
   На прогулке собаки обезьянничают: один нюхает, второму срочно надо туда же! Рыжий ни с того ни с сего вскинулся на проходящего мимо неприятного дядьку, Варвара, до этого тихо покуривающая на травке, тоже сделала стойку, даже толком не разобрав, что к чему. Я быстро пресекла подобную самодеятельность. Хотя — и это тоже странно — мне трудно ругать Рыжего. Трудно и все. Что-то из серии «сироту каждый обидеть может». Хвалить не трудно, а ругать, вот так, за дело, серьезно, получается с трудом. Сначала воспитай — потом ругай…
   В ожидании подруги, чтобы не позориться, решила прибрать наш дом, всего за пару дней превратившийся в бомжатник. Непостижимым образом. Но как в квартире, где есть дети — прибирать бесполезно. Хотя беспорядок появился не из-за собак — он был лишь отражением моего внутреннего раздрая. Я включила простое, как три копейки, Русское радио, открутила на кухне кран с горячей водой, напенила в таз Фэйри и с громкими песнями стала чистить, мыть, скрести чашки-ложки и протирать мокрой губкой все поверхности.
   Меня охватило восхитительное чувство, что я все делаю правильно. Или Бог все устроит сам, или даст мне сил все устроить. Все так, как должно быть. Мне было хорошо и спокойно. Я сделала то, что должна была сделать. На сегодняшний день.

Длинные истории Рыжего. Вечер того же дня

   Ну вот, сломалась наша компания для прогулок. Степан, самый наш верный друг, искренне считающий Варвару своей дамой сердца, не принял Рыжего. Никаких откровений тут не было: со Степаном два последних года мы гуляли почти каждый вечер и были довольны. Немного найдется собак, способных на равных игриво биться с мастифом. Мы гуляли ежевечерне и прекрасно знали доминантный нрав Степана.
   Только поводки спасли Рыжего от превращения в британский флаг.
   А Варишна так и не поняла — почему Степан и Нина-с-сыром-в-кармане ушли без нас… Вторая компания тоже сломалась. Да и сложно это — вписаться в сложившийся коллектив с новым взрослым шустрым кобелем. Еще раз повторить подвиг удерживания на поводках двух крупных собак — нет уж, спасибо! Гулять «самим с собой» тоже было неинтересно… Что за радость, летишь за собаками, как парусник по волнам, как кучер на козлах — в руках по поводку. Один в лес, другой по дрова. Один вправо, другой влево. Одному надо оросить каждый куст и рваться к новым свершениям, другая тормозит у каждого газона и вдумчиво нюхает все, что понапИсали за день.