Искандер Севкара. Герой по принуждению

   Помимо колчанов и поясов, у каждого сатира имелась еще и большая кожаная сумка, которая так же носилась на широком ремне через плечо и, подобно поясу, тоже была богато украшена. Похоже, что эти жители леса придавали своему внешнему виду очень большое значение. На шее, помимо костяного крестика, они носили красивые ожерелья из небольших, ярких цветных раковин, а их сильные, мускулистые тела были умащены маслом и тонкими благовониями, волосы многих сатиров, явно, были завиты и напомажены, а их мохнатые штаны аккуратно расчесаны.
   Даже за копытами они тщательно ухаживали и у многих они были обрамлены фигурными накладками из латуни и бронзы. От этих лесных франтов, в отличие от вудменов раннего периода, приятно пахло мускусом и по тому, как трепетали ноздри Лауры, я понял, что этот запах очень приятен женщинам. Сатиры полностью оправдывали все древние мифы, в которых их изображали, как мужиков, весьма падких до женского пола. Правда, я не ожидал того, что они сразу же начнут бросать такие страстные взгляды на Лауру и уже собрался было высказаться по этому поводу, когда эта бойкая девица сама что-то выкрикнула по-гречески и лица сатиров сразу стали кислыми и унылыми, а Уриэль и вудмены громко расхохотались.
   В лесу было не так темно, как я того ожидал. В первый момент, когда мы только въехали в лес через узкий проход, лежащий меж двух огромных стволов, яркий солнечный свет померк и мы вступили в таинственный полумрак леса, но стоило нам проехать по плотно утрамбованной копытами сатиров тропе метров семьсот, стало значительно светлее. Воздух вокруг нас казался осязаемым из-за характерного, зеленого свечения. В глубоких тенях он сгущался до изумрудного и вспыхивал длинными, золотисто светящимися стрелами солнечных лучей, проникающих в лес из под темного купола.
   Драконов лес просто поражал мое воображение своим величием. Это был не просто обычный лес-великан, а какой-то лес-планета, лес-галактика. По обе стороны от тропы росли высокие кусты папоротников, под которыми мог укрыться пеший человек. С высоты мне было хорошо видно то, что они покрывают землю сплошным, светло-зеленым ковром. Сама же земля под папоротниками была покрыта полуметровым слоем темно-зеленого, мягкого мха. От папоротников приятно пахло и этот запах чем-то напоминал запах свежих огурцов.
   Некоторые из сатиров уже успели срезать по паре сочных молодых побегов и Фемистокл, который шел рядом со мной, увидев, что я обратил внимание на это лакомство, тут же шагнул в заросли и вскоре вернулся на тропу с пучком молодых, покрытых пушистыми волосками побегов. Ловко очистив несколько побегов от пушистой кожуры он протянул их мне и с улыбкой сказал:
   — В салате, приправленном оливковым маслом они гораздо вкуснее, милорд, но и в таком виде их тоже можно есть.
   Поблагодарив эллина я откусил от сочного, похожего на спаржу, побега папоротника и захрумтел им не хуже Мальчика. На вкус молодой папоротник был похож на кочерыжку капусты пополам с малосольным огурчиком и действительно был бы хорош в любом салате. За те несколько дней, что я находился в Парадиз Ланде, мне еще ни разу не удавалось попробовать каких-нибудь овощей и фруктов и поэтому угощения, предложенные сатирами, мне понравились.
   До этого я уже попробовал плоды, похожие на крупную сливу, имеющие вкус земляники, и плоды, похожие по вкусу на помесь яблока и груши, но имеющие форму загнутых, темно-красных перцев. И то и другое я слопал с большим удовольствием, а теперь отведал еще и нового угощения. Фемистокл угощал меня еще и прохладным, кисловатым на вкус напитком со слабым запахом мандарина, но он меня особенно не впечатлил, хотя, возможно, что в жаркий день, пить его было бы очень приятно.
   Мой новый приятель сообщил мне, что в деревне нас ждет куда более вкусное угощение, так как сатиры являлись не только умелыми охотниками, но еще земледельцами и скотоводами. Он с увлечением рассказывал мне о своих плантациях разнообразных овощей и большом стаде коз, которые давали прекрасное молоко, но в конце концов не выдержал и поинтересовался, что же это за удивительный золотой напиток принес я из Зазеркалья в Парадиз Ланд.
   По моей просьбе Лаура достала из седельной сумки фигурную бутылочку "Мартеля", стальную стопку и Фемистоклу удалось первому в Микенах продегустировать отличный французский коньяк. После первого же глотка его физиономия преобразилась. Глаза сатира широко округлились и он с огромным удовольствием выпил этот крепкий напиток. Как я уже успел убедиться, трезвенниками в Парадиз Ланде даже и не пахло, но вот с выпивкой там, явно, было туго.
   Тому было свое объяснение. В пространстве этого мира, пронизанном божественной эманацией, соки и отвары не сбраживались, а потому производства пива, вина и прочих крепких напитков, было привилегией лишь некоторых магов, у которых имелись редкие образцы этой продукции, доставленной некогда из Зазеркалья. Вполне понятно, что маги, имевшие у себя образцы спиртных напитков, старались назначать за них очень высокую цену и не производили товара больше, чем им того требовалось для поддержания высокого спроса на свою продукцию.
   По меркам Парадиз Ланда, благодаря Лехе, я в настоящий момент обладал самым роскошным ассортиментом спиртных напитков, так как имел в своем запасе дюжину отменных сортов коньяка, четыре сорта текилы, девять сортов виски, семь отличных сортов водки, все виды мартини, с полдюжины сортов дорогих вина, несколько сортов отличного пива и еще несколько сортов других, куда более экзотичных напитков. То, что я сделал свои продовольственные запасы неисчерпаемыми, позволяло мне открыть шикарный ресторан и грести деньгу лопатой. Когда же я сказал Фемистоклу, что по приходу в деревню выставлю всему лесному поселению выпивку, сатиры и вовсе повеселели.
   После того, как я доказал сатирам свою мирную сущность и приверженность их верованиям, между нашим маленьким отрядом и этими парнями установились вполне приятельские отношения. Сатиры, видя то, как мучается в седле Хлопуша, быстро сделали носилки из своих длинных шестов и понесли на них бедного вудмена. Они были поражены тем, что мне удалось спасти этому парню жизнь, так как, по их словам, от яда тех змей, с которыми никогда не расставались гидры, не было никакого спасения. Любое существо, будь то ангел, маг, магическое создание, человек или зверь, умирали от этого яда, максимум через полчаса.
   То, что Хлопуша остался жив и сатиры, и его братья просто сочли чудом, но то, что молодого вудмена била крупная дрожь и у него поднялась температура, они никак не могли объяснить, поскольку никогда не сталкивались с подобными случаями. Сатиры были возмущены тем, что кентавры применили против нас такое оружие, хотя и сами были вооружены отравленными стрелами. То, что они пытались доказать нам, будто они используют ядовитые стрелы только на охоте, вызывало у меня лишь улыбку, а то, что сатиры так громко сетовали, что мы не перебили кентавров всех до одного, насторожило.
   Все объяснилось достаточно просто, кентавры, оказывается, были не прочь умыкнуть у сатиров их женщин, а это никак не располагало обитателей Драконова леса к дружбе с обитателями степей и это напомнило мне старую истину о готовности каждого мужчины поделиться с другом последним куском хлеба, но только не своей подругой. Видимо, только на этом стоит мир и ничто не может мужчин заставить изменить своим привычкам. Чувство собственника особенно сильно проявляется при наличии у тебя подруги, даже при том условии, что в Парадизе почти не существовало института брака и небожители редко совершали бракосочетания.
   Тропа петляла среди огромных стволов деревьев, которые росли друг от друга на гораздо большем удалении, чем на опушке леса. Мы ехали под уклон и вскоре выехали на самую настоящую дорогу, которая не была отмечена на карте мага Альтиуса, хотя на ней и был показан чуть ли не каждый камень. Вот и верь после этого райским картографам.
   По словам Фемистокла, до города Микены, так сатиры называли свое поселение, которое по мнению Осляби, уже бывавшего здесь, было просто большой деревней, оставалось не более пятнадцати лиг пути. Вдоль этой дороги частенько попадались следы деятельности сатиров, то деревянный крест, поставленный по какому-то торжественному случаю, если судить по тому, что он был украшен свежими гирляндами цветов, то мастерски каптированный родник, вода из которого стекала в каменное корыто.
   Изредка попадались странные, диковинные, абстрактные конструкции, сложенные из огромных, позеленевших от лесной сырости костей. Судя по внешнему виду костей, они принадлежали каким-то громадным животным, возможно что и каким-то драконам. Один раз меня поверг в изумление огромный череп, величиной с ангар, в глазницу которого, я смог бы въехать верхом на Мальчике и даже не пригибать при этом головы. Судя по тому, что обе глазницы этого древнего монстра были выстелены сухой травой, череп частенько использовали для каких-то особых целей, скорее всего интимных.
   Еще через пару километров нам навстречу попалась довольно красивая лесная речушка, через которую был переброшен каменный мост. Возле этой реки я впервые увидел прекрасных небожительниц, которые беззаботно плескались в кристально чистых водах речушки. Красавиц было семеро, три из них были совсем юными и все они были так прекрасны, что я остановился на середине моста и принялся наблюдать за их играми. Меня просто поразили их серебристо-белые, стройные и красивые тела и то, как естественна была их нагота на фоне темно-изумрудных мхов. Но еще больше меня поразили их длинные, зеленоватые волосы, сначала я подумал, что это русалки, но оказалось, что это были дриады.
   Вудмены, при виде этих красоток, разом привстали в седле, радостно оскалили пасти и их глазенки масляно заблестели. Дриады, увидев что их разглядывают, отнюдь не бросились с визгом в рассыпную, а даже наоборот, подошли поближе и затеяли с нами неожиданно игривый и весьма фривольный разговор. По-моему, они вполне искренне восхищались как внешним видом вудменов, так и теми запахами, которыми благоухали эти парни. Но более всего дриад заинтересовал Уриэль и его ослепительные перья. На меня они тоже обратили внимание, но лишь мельком, да и то, скорее всего из-за моей необычной стрижки.
   Когда дриады стали выбираться на берег и направились к нам, сатиры заворчали озабоченно и сердито, говоря что-то по-эллински, но дриады не обратили на это никакого внимания. Наоборот, они стали просить нас, чтобы мы подвезли их до деревни. Вудмены мгновенно подхватили с земли трех роскошных, большегрудых див, Уриэль помог взобраться на спину Доллару сразу двум красоткам и я, видя, что две юные дриады, которым, по-моему не было и двенадцати лет отроду, переминаются с ноги на ногу, предложил им взобраться на Мальчика, благо на его крупе могло поместиться и пятеро таких девчушек.
   Возмущению сатиров, казалось, не будет предела, так как дриады были родом из Микен, но все обошлось, хотя между ними и моими спутниками начался весьма пикантный разговор. Девчушки сразу стали прижиматься к моей спине, оттирая друг друга, я решил отвлечь их внимание более полезной забавой и вручил им банку "Фанты" и батончик "Марса". То, что из черного пакетика с красной надписью можно было раз за разом извлекать по шоколадному батончику, настолько удивило моих юных, но уже довольно развитых сексуально, пассажирок, что они тотчас позабыли обо мне и до Микен я доехал без малейших хлопот.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   В которой, моему любезному читателю будет сообщено о том, как живут сатиры и какие нравы царят в Драконовом лесу. Мой любезный читатель узнает так же о том, как мне и моим друзьям пришлось вступить в смертельную схватку, едва не закончившуюся для меня трагически и узнает кое-что об отношениях небожителей к простым и понятным вещам, а так же узнает еще и о том, как просто в Парадиз Ланде решаются проблемы здравоохранения, если у тебя на руке есть перстень с синим камнем.
   К моему глубокому сожалению, из-за проливного дождя, я так и не смог посетить деревню вудменов, которые предпочитали называть себя псовинами, чтобы посмотреть на их житье-бытье, познакомиться поближе и приглядеться к ним повнимательнее. С вудменами-псовинами за эти несколько дней у меня сложились очень теплые и дружеские отношения. Это были веселые и дружелюбные ребята и не полюбить их было очень сложно, для этого нужно было быть полным мизантропом и обладать извращенным сознанием, но я ничего не знал о том, какие отношения складываются у них с небожительницами.
   Меня поразило то, как ластились дриады к этим мохнатым хлопцам и, совершенно не стесняясь присутствия сатиров, обнимали и целовали их, что приводило козлоногих эллинов в глубокое уныние. Впрочем, когда мы наконец въехали в Микены, я взглянул на это уже совсем по-другому. Одного только беглого взгляда на этот лесной городок мне хватило для того, чтобы понять очень многое, а поняв, громко рассмеяться.
   Микены располагались вокруг большой лесной поляны, которая имела форму узкого ромба, протянувшегося на добрых четыре километра. Большинство домов стояло под деревьями, но и на самой поляне стояло несколько десятков построек. Вороны-гаруда уже известили жителей Микен о том, что сторожевой отряд сатиров счел нас всех друзьями и потому, когда мы въехали в этот небольшой лесной городок, в котором насчитывалось тысяч двенадцать жителей, все население высыпало нам навстречу. Вот тут-то и выяснилось, что женщин в Микенах раза в пять-шесть больше, чем мужчин. При виде стольких красавиц, по большей части почти нагих, у меня тотчас голова пошла кругом.
   Каких див тут только не было. Высокие, статные и полногрудые девушки с белокурыми волосами и, явно, скандинавской внешностью, чернокожие красотки африканского типа, полинезийские красавицы и красавицы-индуски со смуглыми, роскошными телами, худощавые девушки с красноватой кожей и прямыми волосами цвета воронова крыла, индианки, попавшие в Парадиз из Нового Света вместе с Великим Маниту. Попадались в этой толпе топ-моделей и экзотические красотки магического происхождения, вроде наших попутчиц-дриад, но не только с зелеными, но и с голубыми и даже фиолетовыми волосами и лишь некоторые красавицы были одеты в короткие, полупрозрачные туники и нечто вроде легких сари.
   Среди этой толпы дам, которая приветствовала нас веселыми возгласами, сновали озабоченные сатиры. Каждый из них опекал от трех до полутора десятков красоток и теперь мне стало ясно, что колючие заграждения были предназначены скорее не для ограждения от ночных набегов, а для предотвращения ночных побегов. То, что шеи многих красоток были увиты жемчужными и коралловыми ожерельями, а на руках у них блестели золотые и серебряные браслеты, вовсе не служило гарантией того, что они не захотят однажды, темной ночью, сбежать из гарема.
   Большая часть наших спутников, вернувшись к родным очагам, сразу же бросилась к своим подругам. Возле нас осталось лишь десятка полтора сатиров, которые продолжали вести наших коней к центру городской поляны, поросшей сочной, зеленой травой и прорезанной множеством узких тропинок. Однако, мне хорошо было заметно, что в этот момент им более всего хотелось поскорее вернуться к своим подругам.
   Фемистокл постоянно вертел головой, вглядываясь в толпу и я, чтобы немного позлить его, ссадив девчушек на землю, тотчас подхватил первую же попавшуюся белокурую красотку, оказавшуюся поблизости и, посадив её перед собой, немедленно обнял и впился в её чувственный рот долгим и страстным поцелуем. Надо сказать, что красотке это понравилось и она была готова отдаться мне прямо на публике, но я быстро ссадил её и поднял к себе на колени следующую небесную гурию с темно-шоколадной кожей и пышной шапкой курчавых, черных волос.
   Девичье царство буквально взревело от восторга и сатиры были бы сметены с их дороги, если бы Лаура в сердцах не пальнула несколько раз из ракетницы. Этот маленький фейерверк поверг жителей Микен в изумление, что позволило мне, сначала пылко расцеловав пламенно-страстную африканскую красавицу, а затем, не пойдя дальше поцелуев, сбагрить её на руки изумленного Фемистокла и продолжить движение.
   Через несколько минут сатиры привели нас на центральную площадь Микен, лишенную травяного покрова и посыпанную розовой, каменной крошкой, где у козлоногих эллинов стоял кафедральный собор, сплетенный из ошкуренных прутьев. Архитектура парадизских Микен показалась мне довольно занимательной по конструкции и симпатичной на вид.
   Все дома в Микенах стояли на спаренных, круглых помостах, поставленных на резные деревянные столбы, возвышающиеся на пятиметровой высоте. Получалось как бы двухэтажное жилище. Первый этаж представлял из себя, два стоящих вплотную друг к другу, цилиндра, сплетенных из прутьев, окрашенных в красно-коричневый, синий и фиолетовый цвет. Диаметр одного цилиндра, как правило был метров десяти, двенадцати, а другого на треть, а иногда и почти вдвое меньше.
   Высота стен этих хозяйственных построек была около полутора метров и мне было прекрасно видно сверху, что там находятся всяческие мастерские сатиров. Столярные, ткацкие, гончарные и прочие. Похоже, что ремесла в Микенах были развиты довольно хорошо. Некоторые сатиры отводили под мастерскую большую загородку и держали в меньшей домашний скот, другие же поступали наоборот. Все зависело как от личных предпочтений, так и, по всей видимости, от мастеровитости их хозяев.
   На втором этаже стояли высокие, круглые в плане, постройки, сплетенные из ошкуренных прутьев, окрашенных в белый, голубой или нежно розовый цвет, украшенные прихотливым узором в средней части и классическим критским меандром под самой крышей, искусно покрытой узкими деревянными плашками. Домики были очень изящными, весьма разнообразными по рисунку плетения и архитектурным деталям, но все имели цилиндрическую форму.
   Стены домов были высокими, а если учесть то, что их венчали островерхие, конические крыши, то вся постройка имела в высоту до пятнадцати и даже двадцати метров. То, как устроено жилище, дает наиболее полное представление о нравах его обитателей. С первого же взгляда мне стало ясно, что в больших круглых хижинах, установленных на помостах, с которых вниз не вело лестниц, обитают женщины и дети, в то время как в хижине, стоявшей на помосте меньшего размера, деревянной лестницей с широкими ступенями, которая на ночь поднималась с помощью веревок и подъемного ворота кверху, наверняка, обитают сами сатиры.
   Некоторые хижины, которые я без ошибки определил как женские, были построены в два, а иногда даже и в три этажа и это свидетельствовало о том, что у их хозяина имелся довольно внушительный гарем. То, что каждый помост был огорожен и спуститься на землю можно было только по единственной лестнице, находящейся на мужской половине, наглядно свидетельствовало о ревности сатиров, а то, что в толпе встречающих было довольно много маленьких ребятишек, говорило об их несомненных мужских достоинствах. Правда, все это как-то плохо вязалось с их религией, но каких только чудес не бывает на белом свете.
   Храм сатиров почти ничем, кроме своих размеров, даже в малом, переднем приделе было метров двадцать в диаметре, не отличался от любой другой постройки, разве что на первом этаже, под навесом, не было устроено никакой мастерской и не блеяли козы. Обе плетеных постройки были раза в три больше размером, чем все остальные и верхушки конических крыш, покрытых фигурной деревянной чешуей, окрашенной в красно-коричневый цвет, украшали резные, большие деревянные кресты выкрашенные в голубое. Видимо, религия в Микенах была делом сугубо мужским, так как женщины к храму не стали подходить и мирно разошлись по домам, оставив нас на попечение своих козлоногих бой-френдов.
   На помост храма из круглого придела, в который была вплетена круглая арка входа, с дробным перестуком выскочило с дюжину сатиров, одетых в белые с голубым рясы, а затем степенно вышел их духовный пастырь, - старик, одетый в голубую рясу, богато расшитую бисером. Это был седовласый старец с рогами довольно внушительного размера, которые закручивались в спираль. На груди у святого отца висел большой серебряный крест, а в руках были четки.
   Не знаю, чего от меня ожидали сатиры, но я лишь перекрестился на их храм, приветственно помахал попу рукой и поинтересовался у Фемистокла, где в Микенах находится отель. Мой приятель огорченно вздохнул и потопал к батюшке. После некоторого перешептывания между Фемистоклом и попом, сатир вернулся ко мне и сообщил приятную весть о том, что нам отводятся для ночлега, аж целых четыре холостяцкие хижины и что мы можем находиться в Микенах столько времени, сколько пожелаем.
   Улыбнувшись, я решил отблагодарить гостеприимного батюшку по-своему и, нацелившись на его храм голубым лучом, покрыл обе крыши и кресты на них, позолотой. По-моему, получилось красиво, во всяком случае Лаура даже захлопала в ладоши. Оставив седовласого, винторогого старца стоять на помосте перед своим храмом с открытым ртом, я тронул коня и поехал в ту сторону, куда четверо сатиров понесли Хлопушу, совсем уже сдавшего и находящегося в забытьи. Парень нуждался в срочной медицинской помощи и я ломал себе голову над тем, чем можно облегчить его страдания, ведь я даже не мог поставить ему диагноз.
   Через несколько минут мы, наконец, добрались до четырех больших хижин-одиночек, стоящих на противоположном конце ромбовидной, лесной поляны. Мы спешились и я смог заняться нашим больным товарищем и принялся осматривать его. У Хлопуши был сильный жар, затрудненное дыхание и сильные хрипы в легких. Если бы мы были в Зазеркалье, то я скорее всего подумал, что парень сильно простудился и у него начинается бронхит.
   Решив не принимать во внимание тот факт, что молодой вудмен был ранен отравленной стрелой, я стал лечить именно простуду и приступил к этому согласно своей собственной методике, основанной на применении ударных доз сульфамидных препаратов, тем более, что нужные мне средства в аптечке имелись. Помогать мне вызвались Лаура и Ослябя, который, как я уже знал, и сам слыл неплохим знахарем, но лечил, в основном, только человеческие заболевания.
   Достав из аптечки колдрекс, норсульфазол и аспирин-упса, я велел Лауре вскипятить на газовой плите большой чайник воды. Больному, на мой взгляд, требовалось, жаропонижающее, горячее питье, теплая постель и крепкий, спокойный сон. Кровати у сатиров были большие, деревянные и довольно удобные, с мягкими холщовыми тюфяками, набитыми сухим мхом, но, самое главное, в большом сундуке, стоящем посреди круглой комнаты, лежала с полдюжины теплых меховых одеял.
   Подложив Хлопуше под спину несколько подушек, я первым делом велел ему выпить сразу десять таблеток норсульфазола и запить их чашкой воды, в которой растворил полторы дюжины таблеток аспирина. Ослябю очень заинтересовало, чем это я потчую его брата и он принялся по слогам читать надпись, водя по ней корявым пальцем. Лаура отобрала у него упаковку и бойко прочитала название лекарства:
   — Растворимый аспирин-упса, Ослябя.
   Ослябя тотчас хрюкнул и стал оглядываться вокруг.
   — У какого такого пса, нетути тут никакого пса окромя меня и этого щенка, Лаурка…
   Из всех четырех вудменов, Ослябя, хотя и был самым старшим, оказался самым смешливым и юморным. Он постоянно хохмил, но эта хохма мне понравилась больше всех прочих и я прыснул от смеха. Следом рассмеялись Лаура с Ослябей и даже Хлопуша, хотя ему точно было не до смеха, стал издавать слабые, квохчущие звуки. На шум, к нашей хижине прилетел Уриэль и, просунув голову в круглое окошко, забранное занавеской и покрутив кудрявой, золотоволосой головой, громко поинтересовался:
   — Над чем потешаемся, если не секрет?
   Лаура сказала ему сквозь смех:
   — Да вот, пытаемся аспирин у пса отобрать.
   — Ну если у этого, полудохлого, то это еще можно, а если вы решили связаться с его братцем, то тут я вам не помощник. Мне еще рано помирать. - Весело отреагировал на шутку девушки ангел и принялся наблюдать за моими действиями.
   Чайник, наконец, вскипел, я развел в большой глиняной чашке колдрекс и вручил её Хлопуше, наказав выпить горячее питье поскорее. Уже после нескольких глотков, по мохнатой, вытянутой морде вудмена, побежали обильные струйки пота и он жалобно заныл:
   — Михалыч, ох-ти, душно мне, в жар бросает, а давеча все озноб бил…
   Заботливо укутывая парня вторым одеялом, я сказал:
   — Это хорошо, Хопуша, что тебя в жар бросает, вот пропотеешь как следует и вся хворь из тебя выйдет. - Обращаясь к его старшему брату я добавил - А ты, Ослябя, проследи за тем, чтобы этот пострел хотя бы часа три-четыре не раскрывался.
   Покрутив головой, Ослябя сказал мне:
   — Барин, ты псовина, как человека лечишь.
   Посмотрев на вудмена, я с грустью сказал ему:
   — Ослябя, да вы и есть люди, только больно косматые и с портретом вашим, кто-то малость переусердствовал.
   Похлопав Ослябю по плечу, я вышел из хижины. Вечерело. Бирич и Горыня уже расседлали коней, завели их в загоны, напоили, натаскав в большое, деревянное корыто воды из ближайшего родника и задали им овса и сена. Теперь они быстрым темпом заносили вьюки в одну из четырех хижин, в которых нас поселили. Судя по всему, им не терпелось поскорее управиться и пойти погулять по Микенам. Наши хижины стояли на отшибе, но не настолько далеко, чтобы вудмены не слышали звонкого, игривого женского смеха и песен.