Иванов Егор. Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

   Но вопреки прогнозам этот день начался спокойно. Ясная и теплая, необычная для Питера в октябре погода сменилась дождями и туманами. Ненастье принесло на улицы серую влажную мглу, в которой вечерами желтыми пятнами светились редкие фонари да казенные учреждения блистали окнами допоздна.
   Смольный приобрел боевой вид. Огромные махины броневиков с грозными пулеметными башнями перекрыли подступы к штабу большевиков. Из-за колонн на улицу смотрят рыльца пулеметов. За железной оградой сквера - автомобили и мотоциклетки, ждущие курьеров с приказаниями в районы. От всех людей, входящих в здание, красногвардейцы и солдаты требуют пропуска, выданные комендатурой Смольного. Анастасия Соколова с гордостью показывает свой картонный прямоугольник с круглой печатью, подписанный комендантом ВРК Дзержинским.
   Военно-революционный комитет только разворачивает свою работу, но уже установил жесткий порядок. Настя - один из делопроизводителей комитета.
   Уже в вестибюле на первом этаже Соколова ощущает задорный боевой дух, пронизывающий все пространство. Он во всем: в энергии людей, в ящиках с винтовками и патронами, сложенных в коридорах, в пулеметах, которые волокут солдаты.
   По главной лестнице, полной людей, идущих встречными потоками, Настя поднимается на третий этаж.
   Вот и комната номер десять. Здесь обосновался Военно-революционный комитет, созданный при Петросовете по указанию ЦК большевиков.
   С особенным настроением шла Настя сегодня на работу. Были установлены дежурства, непрерывно поступали сообщения из стола донесений о настроениях солдат и рабочих, готовились доклады для руководителей ВРК. И вот теперь ее первое дежурство, Дзержинский, Свердлов, Сталин особенно часто требуют информацию и встречаются с представителями полковых комитетов. А Соколова отвечает за четкость этой работы. Хорошо, что Михаил Николаевич Сенин направляет ее действия и подсказывает, если что не так...
   В просторной комнате, бывшей когда-то классной, парты сдвинуты в угол. Вокруг длинного стола сидят человек семьдесят и деловито, спокойно решают многочисленные технические детали подготовки восстания. Настя со своим блокнотом удобно устроилась за партой.
   Настя оглядывает собравшихся. Ведет заседание Подвойский. Антонов-Овсеенко, секретарь ВРК, следит за повесткой дня. Видные большевики - члены Военно-революционного центра по руководству восстанием, избранные на заседании ЦК шестнадцатого октября, без длинных словопрений принимают решения.
   ВРК постановляет наладить связь со всеми воинскими частями и направить в каждую из них своих комиссаров. Сместить комиссаров Временного правительства и действовать в пользу восстания. Из меньшевиков присутствует один Богданов, член военного отдела соглашательского ЦИК. Несколько офицеров-эсеров из Союза социалистов народной армии тоже с большевиками в ВРК.
   Михаил Сенин докладывает о положении дел в Ставке верховного главнокомандующего. Там вызревает контрреволюция. Принимается решение: направить в Могилев агитаторов. Следующий вопрос - намерение черносотенцев и казаков провести крестный ход в день Петроградского Совета, назначенный на 22 октября. Задача: не допустить эксцессы. Постановили потребовать от казаков свести крестный ход до минимума.
   Курьер приносит свежие буржуазные газеты. Опубликован приказ об аресте В.И.Ленина, подписанный министром-председателем Керенским и министром юстиции Малянтовичем. Один из листков Михаил подает Антонову-Овсеенко, докладывает:
   - Временное правительство получило точные сведения о том, что Владимир Ильич в Петрограде. Все брошено на его поиски. Опасность для Ильича растет...
   - Уже недолго ему оставаться на нелегальном положении! - улыбается секретарь ВРК. - Скоро ВРК возьмет власть...
   ...Гостиница "Европейская". Два с половиной часа пополудни. Вестибюль полон помещиками, бежавшими из своих имений, их женами, офицерами, ждущими или ищущими свиданий с дамами, пронырливыми молодыми господами... Портье посматривает на дверь. К главе американской миссии Красного Креста миллионеру Томпсону и его помощнику Робинсу приглашены военные атташе и главы военных миссий Англии, Франции и США. Будет также секретарь Керенского Соскис и русский генерал, представитель военного ведомства Неслуховский.
   В апартаменты, занимаемые Томпсоном, уже отправлены официанты с напитками.
   Первыми приходят русские гости. Затем - генералы Нокс и Джадсон. Начальник французской военной миссии генерал Ниссель опаздывает, но не надолго. Появляется и он. Мистер Томпсон открывает совещание.
   - Наша цель, - объявляет американский деятель Красного Креста, продумать меры по спасению Временного правительства и сохранению России в войне.
   По предложению Томпсона Робине излагает план: правительство Керенского и меньшевистский ЦИК следует объединить на платформе обещания переговоров о мире и немедленной раздачи помещичьих земель. Затем Томпсон сообщает, что он посетил Керенского и предложил ему украсть лозунг большевиков о мире, принять их главный пункт о разделе земель. Керенский дал согласие, но пожаловался, что союзники не хотят понять Россию и заставляют его говорить две трети времени в духе западноевропейского либерализма, оставляя только треть на разговоры в духе российского славянского социализма. А только такие лозунги дадут ему возможность продержаться до подхода верных частей с фронта.
   Генерал Нокс, теребя свои истинно британские рыжие усы щеточкой, нервно заявляет, что мистер Томпсон, покровительствуя разделу помещичьих земель, покушается на принцип частной собственности. Мистер Томпсон, владелец медных копей и акций других предприятий, с ухмылкой отвечает, что он за частную собственность и спасение России видит в немедленном создании миллионов новых частных собственников...
   Раймонд Робине подливает масла в огонь, предлагая начать переговоры о мире и соединить Керенского с меньшевистскими деятелями ЦИК.
   Нокс и Ниссель взбешены утверждением Робинса, что четыре пятых русского народа - за Ленина и большевиков, а следовательно, без перехвата большевистских лозунгов Керенскому не удержаться. Потеряв британскую выдержку, Нокс начинает проклинать и Временное правительство, и Советы, и Керенского, и русский народ...
   Генерал Неслуховский изумленно переводит взгляд с Нокса на Нисселя, который подключается к брани. Ниссель называет русских солдат "трусливыми собаками". Лицо русского генерала краснеет, стрелки пышных усов поднимаются вверх, задирается бородка. Константин Федорович резко хлопает ладонью по хрупкому чайному столику, заявляет решительный протест. Затем он поднимается, щелкает каблуками и, не кланяясь, не прощаясь, гордо подняв лысую голову, удаляется. Соскис семенит за ним, на ходу кланяясь налево и направо. Он не хотел бы уходить, не услышав главного - как помочь Александру Федоровичу удержать власть, но возмущение Неслуховского бестактным, вызывающим поведением союзников заставляет секретаря Керенского тоже покинуть совещание.
   Теперь Нокс и Ниссель совершенно распоясываются. Они уже не стесняются площадной брани в адрес русских и всего русского. Официанты, меняющие подносы с напитками, делают вид, будто не понимают по-английски. Нокс отлично знает об этом, и усиливает свою ярость в надежде, что его ругательства станут известны Керенскому и заставят того быть послушнее. Ведь этот сукин сын от страха за свою судьбу помог большевикам сорвать так хорошо начавшийся поход Корнилова на Петроград. И теперь он не спешит сдать эту проклятую столицу немцам, которые задушили бы революцию в ее колыбели. У Нисселя нет столь тонких соображений, но он тоже в бешенстве. Ведь все говорят, что не сегодня завтра большевики свергнут Временное правительство.
   88. Петроград, 24 октября 1917 года
   Сырая, туманная ночь укрыла Петроград. Лишь западное крыло Зимнего дворца, как все последние ночи, светилось до утра огнями. В розовой гостиной на третьем этаже министр-председатель и комендант дворца. Лицо Керенского посерело от постоянного недосыпания и тревоги за свою судьбу. Комендант докладывает, что Зимний охраняют четыре десятка офицеров, семьсот юнкеров и менее сотни солдат - всего около восьми сотен человек. В их распоряжении, помимо винтовок, шесть полевых пушек, шесть броневиков и два десятка пулеметов, но запас боеприпасов весьма ограничен... Большая же часть Петроградского гарнизона поддерживает Военно-революционный комитет.
   - А что у нас есть поблизости от Петрограда? - спрашивает Александр Федорович.
   - С Румынского и Юго-Западного фронтов двигаются пехотные части, из Киева поэшелонно следуют юнкера, с Юго-Западного фронта так же кавалерийские части... В непосредственной близости - на станции Передольская стоят два батальона самокатчиков.
   Керенский бледнеет. Ведь только вчера утром, завтракая у сэра Джорджа Бьюкенена, он вместе с Коноваловым, Терещенко и Третьяковым уверял посла, что слухи о восстании большевиков необоснованны, еще идут переговоры с Военно-революционным комитетом... Злость и страх смешиваются в душе премьера. Войска явно мало. Он отдает приказ штабу Петроградского округа ускорить вызов в столицу верных дивизий.
   Полковник Полковников телеграфом в два часа ночи передает в Царское Село срочный приказ: полку "увечных воинов" явиться в столицу, в Петергоф поднять по тревоге 2-ю роту Петергофской школы прапорщиков. В 4 с половиной часа утра из Павловска вызывается батарея гвардейской конной артиллерии.
   Но это еще не весь резерв Временного правительства. На Дворцовую площадь приказано явиться 1-му Петроградскому женскому батальону.
   Пока министры вяло обсуждают "вермишель" вопросов в Малахитовом зале под председательством Коновалова, Керенский почти бегом направляется на другую сторону площади - в штаб Петроградского военного округа. Коменданту Мариинского дворца приказано усилить караул на телефонной станции и выключить все телефоны Смольного.
   Министр-председатель, стиснув зубы, следит за исполнением своих приказаний военными. Он не случайно бросил громкую фразу Бьюкенену пару дней тому назад: "Я желаю только того, чтобы большевики вышли на улицы, и тогда я их раздавлю!"
   Надо что-то сделать еще, чтобы спровоцировать Смольный, объявить ему войну. И Керенский приказывает юнкерам закрыть большевистскую газету "Рабочий путь". Связные штаба округа мчатся во все части гарнизона с предписанием находиться в казармах вплоть до особого распоряжения Временного правительства. Тот, кто вопреки приказу посмеет выйти на улицу, будет рассматриваться как участник военного мятежа. Комиссаров ВРК немедленно отстранять от дел и предать в дальнейшем суду. Никаких приказов, исходящих от "различных организаций", - не исполнять... Но все это - пустые бумажки. Полковников уже знает, что его приказы без визы ВРК не исполняются, склады не отпускают по его ордерам оружия и боеприпасов.
   ...Смольный, половина седьмого утра. В столе донесений раздается звонок из Рождественского района. Голос сообщает, что типография большевистской газеты "Рабочий путь" захвачена юнкерами. Получив это известие, Михаил Сенин отправляется в комнату номер 75, в секретариат ВРК.
   - Керенский начал военные действия против нас, - докладывает он членам комитета.
   Почти тотчас дежурный у телефона передает Насте запись нового сообщения: "Опубликован приказ штаба военного округа об отстранении и предании суду комиссаров ВРК, назначенных в воинские части... Караулы из юнкеров занимают важнейшие пункты города..."
   Связной красногвардеец почти бегом направляется догонять Сенина, чтобы вручить ему телефонограмму.
   Военно-революционный комитет принимает решение открыть типографию "Рабочего пути" и продолжить печатание газеты. Офицеру Дашкевичу дается поручение "распечатать" помещение и машины. Типография недалеко от Смольного, на Кавалергардской улице.
   Петр Васильевич Дашкевич вызывает из караульного помещения при Смольном четырех солдат бывшего лейб-гвардии Волынского полка, разводящего. Печатая шаг, через так называемую "крестьянскую половину" выходит караул на Шпалерную. На легком морозце замерзли лужицы и грязь на улицах. Гвардейцы поворачивают со Шпалерной на Кавалергардскую. У здания типографии сгрудились рабочие. Никаких солдат или юнкеров на улице, у ворот. Рабочие сообщают, что только у наборного и машинного отделений стоит солдат-кавалерист.
   Красные солдаты входят внутрь. Их уже встречает представитель центрального органа партии Сталин. Дашкевич зачитывает ему приказ ВРК об открытии типографии. Улыбаясь в усы, Сталин идет рядом с волынцами. Вслед за ними по лестнице, ведущей на площадку, где опечатаны двери в цеха, устремляются рабочие.
   Караул волынцев поднимается уверенно. Офицер с напряженным лицом идет впереди. Момент решающий - будет ли стрелять караульный? Окажет ли сопротивление? Ведь у солдат из Смольного ни пропуска, ни пароля... А может быть, он сдаст свой караул новой власти? Минута историческая...
   Солдат-кавалерист вопросительно смотрит на волынцев и офицера.
   - Разводящий! По распоряжению Военно-революционного комитета произвести смену часового!.. - приказывает Дашкевич вопреки уставу старой армии.
   Один из волынцев встает рядом с часовым, хлопает прикладом о плитки пола. Кавалерист молодцевато берет свой карабин "на плечо" и делает три шага вперед. Офицер командует смененному отправляться немедленно в свою часть. Рабочие расступаются, улыбаются ему дружелюбно. Солдат, постояв, пошел по лестнице вниз.
   Дашкевич срывает с дверей восковую печать, запасенным рабочими вторым ключом открывает цех. Распечатывает машины. Караул из Смольного занимает помещение у ворот.
   ...Утреннее заседание Временного правительства идет вяло. Председательствует маленький, кругленький Коновалов. Битый час обсуждают вопрос о снабжении Петрограда углем. Керенский все еще в штабе округа контролирует распоряжения военных. Около полудня он отправляется с Дворцовой площади в Мариинский дворец и, садясь в авто, видит, как 1-й Петроградский женский батальон выстраивается, словно для парада, перед Зимним дворцом. Министр-председатель немного приободряется, авто летит мимо Исаакиевского собора и темно-красной громады Мариинского дворца.
   В Белом зале министр внутренних дел Никитин докладывает что-то предпарламенту. Появляется Керенский в сопровождении двух адъютантов. Министр немедленно освобождает ему трибуну для внеочередного выступления.
   Керенский почти кричит, что большевики содействуют не немецкому пролетариату, а правящим классам Германии, открывая фронт перед Вильгельмом. Он клеймит Ульянова-Ленина, отдает с трибуны распоряжение об аресте ленинцев и судебном следствии.
   Левые эсеры и меньшевики-интернационалисты поднимают страшный шум. Стараясь перекричать левую часть зала, министр-председатель буквально визжит: "Да слушайте! Когда государство от сознательного или бессознательного предательства погибает или находится на краю гибели, Временное правительство и я в том числе предпочитаем быть убитыми или уничтоженными, но жизнь, честь и независимость государства мы не предадим..."
   Шум обструкции глушит его слова. В шуме и гаме к оратору подходит Коновалов и за трибуной подает Керенскому какую-то записку. Премьер поднимает ее вверх и демонстрирует залу. Шум постепенно стихает. Тогда Керенский зачитывает перехваченное предписание номер 1 Военно-революционного комитета одному из полков о приведении его в боевую готовность. Теперь уже справа раздаются крики, одобряющие позицию правительства против большевиков.
   - Восстание будет немедленно подавлено! - обещает Керенский. - Я требую, чтобы сегодня же, в этом заседании, Временное правительство получило от вас ответ, может ли оно исполнять свой долг с уверенностью в поддержке этого высокого собрания?..
   После своего вопроса министр-председатель мгновенно выбегает из зала в сопровождении группы офицеров...
   ...Владимир Ильич в квартире Маргариты Васильевны Фофановой, на четвертом этаже большого доходного дома по Сердобольской улице. Квартира архинадежна, несколько раз сегодня Фофанова носила записки Ленина в Выборгский районный комитет РСДРП (б), через который идет связь с ЦК. Возвращаясь из райкома, Маргарита Васильевна доставляет свежие выпуски газет и известия, которые все больше волнуют Ленина, так, что он не находит себе места. Не вышел о утра "Рабочий путь"... но днем из райкома прибыл ответ на записку и газета - отбили, знать, типографию. Часа в три стало известно, что разведен Николаевский мост, но Сампсониевский в наших руках... Дважды Владимир Ильич получает "нет", не разрешают выходить Ленину в Смольный...
   А в газетах сообщение об отставке генерала Верховского, который выступил в предпарламенте с предложением заключить мир, потому что воевать Россия больше не может...
   Присев к письменному столу, взволнованно пишет Ильич письмо членам ЦК: "Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно.
   Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс".
   В пятый раз уходит Фофанова в этот день в районный комитет с конвертом от Ленина. Подробно рассказала Надежде Константиновне, как рвется Ильич в Смольный, что напрасно товарищи его не пускают в такой момент...
   Без десяти одиннадцать Маргарита Васильевна вернулась домой с ответом "да!". Квартира пуста. На столе в чистой тарелке - значит, и не пообедал лежит записка: "Ушел туда, куда вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич..."
   89. Петроград, 25 октября 1917 года
   Ночная изморозь посеребрила булыжник мостовых и землю в сквере перед Смольным. У ограды красногвардейцы и солдаты жгли костры, чтобы согреться. Настя, накинув на плечи платок, вышла из главного подъезда, чтобы отдать срочный пакет связному для Выборгского райкома. Возвращаясь, она лицом к лицу столкнулась у одного из костров со своим отцом. Петр Федотович выглядел вполне опытным красногвардейцем. Он был одет легко, тепло и вооружен винтовкой. Карманы, наполненные патронами, оттопыривались.
   - Здравствуй, доченька... - ласково улыбнулся он Насте.
   - Пап, - вырвалось у нее по-детски, - и ты с нами?!
   - Что я, хуже других? - обиделся Петр Федотович.
   - Я рада-рада... - стала извиняться Настя. Чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила: - А много ли красногвардейцев на твоей фабрике?
   Отец смущенно кашлянул в усы.
   - Да теперь уж никто и не вступает, - махнул он рукой.
   Анастасия почувствовала себя разочарованной и, в свою очередь, обиженной.
   - Что же так? - подняла она с укором глаза на отца.
   Двое красногвардейцев, сидевших у костра на пустых патронных ящиках, засмеялись розыгрышу.
   - Милая! Теперь и вступать некому - почитай, с сентября весь мужской персонал фабрики в Красной гвардии... Вот только хозяина на тачке вывезли за ворота... А так - все!..
   - Ты скажи, дочка, когда главное-то начнется? - посерьезнел отец. - Тут все сказывают, что Ильич нынешней ночью в Смольный пришел и теперь дело быстрее делаться будет...
   - Правильно говорят! - откликнулась Настя. - У восстания есть теперь главнокомандующий... Вчера вечером наши заняли телефонную станцию. Сегодня в ночь взяты вокзалы и почтамт, электрическая станция...
   - Хорошо, что электрическую станцию!.. - вскинулся один из красногвардейцев, что помоложе. - Нам свет нужен! Это буржуи свои дела творят в темноте...
   - Не простынь, дочка! - забеспокоился Петр Федотович. - Ты в какой комнате службу правишь? Возьмем Зимний - приду доложу...
   - В семьдесят пятой, пап! - поцеловала Настя отца на прощание.
   ...Полковник Мезенцев около девяти часов утра шел от "Астории", где жительствовал, в свою канцелярию в Зимнем. Слякотная погода заставляла двигаться быстро. На углу Вознесенского и Адмиралтейского проспектов он вынужден был умерить свою прыть. Прямо на него, чуть замедлив ход на повороте, мчались два авто. Один - закрытый "рено" со звездно-полосатым флажком на радиаторе, второй - большой американский "пирс-эрроу". Обе машины, как знал любитель автомобилей артиллерист Мезенцев, принадлежали военному атташе Соединенных Штатов Америки. Полковник по привычке вытянулся "смирно", узнав в господине, одетом в широкое драповое пальто, с серой фуражечкой на голове, министра-председателя. Другими пассажирами были два адъютанта Керенского.
   Когда авто проскочили в двух шагах от полковника, обдав его вонючим перегаром газолина, Мезенцев подосадовал на себя за то, что вытянулся перед фигляром, которого ненавидели и презирали теперь уже почти все офицеры армии и флота, хоть и по разным причинам.
   Мезенцев пребывал в последние дни в душевном смятении. Он знал, что вот-вот начнется атака большевиков на Зимний дворец. "Бежать, как чиновники-крысы с этого корабля? - думал он, но понятие о долге не позволяло без приказа, самовольно бросить службу. - Воевать с оружием в руках против своего народа? Но где же будет твоя честь, офицер? Ведь проливать кровь сограждан ради паяца Керенского - бесчестно..."
   В Салтыковском подъезде, через который было ближе всего пройти в правительственные помещения, знакомый офицер из охраны сказал Мезенцеву, что министр-председатель отбыл в Лугу за подмогой.
   "А поможет ли ему это? - задумался полковник. - Если весь народ поднялся как в Питере, сегодняшний день может оказаться для Временного правительства последним..."
   Во внутренних покоях дворца, куда не достигал дневной свет и не долетал шум большого города, стоял отвратительный залах казармы, в которой нет порядка. Он проникал сюда из помещений, где обосновались юнкера, а раньше были самокатчики и другие части, расквартированные правительством во дворце для безопасности.
   Генерал для поручений Борисов, оказавшийся здесь, взял Мезенцева под руку и о чем-то стал нервно говорить. Александр Юрьевич повел Мезенцева назад, к Серебряной гостиной, где уже собирались на двенадцатичасовое заседание министры. Они шли залами, где среди хрупкой мебели валялись грязные тюфяки. Мальчишки-юнкера в красных с золотом погонах делали вид, что им не страшно, и для храбрости потягивали вино, добытое из царских подвалов...
   Мезенцев вспомнил другой Зимний. Последний царский прием в день крещения четырнадцатого года. Блеск мундиров и аромат придворных духов. Декольтированные платья, сверкание драгоценностей, буйную атаку на столы с яствами... Генерального штаба полковник Соколов беседует с Ноксом... "Где-то теперь Алексей Соколов? - подумалось ему. - Где его жена, в которую я был так безнадежно влюблен!.." Александр слышал, что Соколов служит на Западном фронте. Коллеги считают его почти большевиком, а ведь он - очень порядочный человек... Жаль, что в водовороте событий так и не нашлось повода, чтобы нанести визит Анастасии. Господи, что же такое творится, когда не найдешь времени, чтобы повидать даже самых милых тебе людей?
   В унисон этой тоске по старым добрым временам оказалась атмосфера Серебряной гостиной. Министры ходили взад и вперед, собирались группами, что-то тихо говорили друг другу, будто при покойнике. Общее настроение, пасмурный день за окнами, холодная Нева вызывали озноб в жарко натопленных помещениях.
   Ровно в двенадцать Коновалов, оставшийся за председателя, открыл заседание. Его круглое, гладко выбритое лицо было печальным и усталым. Он сделал сообщение, из коего явствовало, что большевистское восстание развертывается для Смольного весьма успешно, а полковник Полковников вместе со всем округом ничего серьезного им противопоставить не может. Полковников в прострации, Керенский уехал, помощи нет, адмирал Вердеревский подал вчера в знак солидарности с Верховским в отставку, но ввиду трудного положения сегодня еще пришел на заседание, казаки отказываются выступать без пехоты в поддержку правительства...
   Коновалов чуть не плакал. "Все плохо, очень плохо... черт знает чем это все кончится... Власть, даже призрачная, ускользает из рук".
   ...Боевая атмосфера царила в Смольном. Ленин только что закончил воззвание "К гражданам России!". Текст его Настя перепечатала и отправила в типографию. Она запомнила слова, написанные Ильичем, на всю жизнь:
   "Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Военно-революционного комитета, стоящего во главе Петроградского пролетариата и гарнизона.
   Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.
   Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!
   Военно-революционный комитет