Иванов Егор. Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2)

   Алексей сначала обиделся на Настю, но по трезвом размышлении понял, что девушка права. Его подарок действительно бросал на нее нехорошую тень.
   Со слов Насти он знал, что мама не хочет и слышать о Соколове, да и отец тоже против ее брака с офицером. Алексей даже предложил девушке увезти ее в другой город и тайно обвенчаться. Но все же он не хотел нарушать обычая и решился обратиться к ее родителям за благословением.
   В воскресенье, взяв закрытую карету, чтобы не заморозить цветы, Алексей отправился на 18-ю линию Васильевского острова, где жила Настя. Всю недлинную дорогу он мысленно составлял разные варианты разговора с ее родителями. Он знал, что мать, Василиса Антоновна, отличалась суровым и властным характером, имела твердые принципы и в страхе божьем держала мужа и дочь. Отец, Петр Федотович, человек трудолюбивый и мастеровитый, любил заниматься всякими поделками из дерева. Он наполнил квартиру замысловатыми шкатулками с секретами, резными полками и собственноручно изготовленной мебелью в модном тогда древнерусском стиле.
   "А вдруг откажут?! - думалось Соколову под скрип снега и хруст ледяных линз. - Может быть, надо было еще раз с Настенькой переговорить? А то и повременить пока с благословением!.. Ведь все равно она сказала, что раньше июня свадьбе не бывать..."
   И тут же он корил себя: "Что это я, взрослый, самостоятельный человек, так волнуюсь, словно деревенский жених!" - но при слове "жених" его снова охватывало беспокойство и неловкость.
   Вот наконец и нужный дом. На совершенно ватных ногах полковник поднялся на третий этаж, дернул цепочку звонка и услышал за дверью знакомую дробь каблучков.
   "Настя, наверное, тоже переволновалась", - подумал Алексей.
   Дверь распахнулась. Действительно, за ней стояла Настя. Густой румянец волнения покрывал ее лицо.
   Прихожая была невелика, коридор отходил из нее на кухню, откуда приятно тянуло теплом и пахло пирогами. Алексей неловко снял шинель. Крест ордена Станислава с мечами 2-й степени стягивал ему шею, другой орден - Владимира 4-й степени, полученный им совсем недавно, красовался на левой стороне сюртука. Остальные ордена Алексей не надел, боясь вызывающе выглядеть в простом семействе Анастасии.
   Настя оценила его скромность. Чуть отстранившись, она оглядела его с головы до ног, а потом поцеловала в щеку. Алексей снял бумагу с цветов.
   В довольно большой комнате прямо напротив двери, в простенке между двумя окнами висело большое зеркало в искусно выточенной раме. Соколов увидел самого себя с букетом и Анастасию, идущих под руку. "Совсем как под венец", - улыбнулся он.
   Посреди комнаты стоял стол, слева от окна, почти прижимаясь к киоту в красном углу, большой резной буфет с тяжелыми хрустальными стеклами в дверцах. Огонек лампады теплился перед иконой Казанской божьей матери. Весь киот был уставлен потемневшими ликами святых и Николая-угодника в блестящих мельхиоровых ризах.
   Почти у двери небольшое пианино с раскрытыми нотами и оплывшими стеариновыми свечами в бронзовых канделябрах. По правой стене стоял диван, стена над ним была увешана резными деревянными полочками, на которых стояли горшки с вьющимися растениями.
   - Сейчас придут, - шепнула Настя Алексею про родителей и усадила его на диван. Алексею мешал букет, и он никак не мог приладить саблю. Едва он справился с этим, как вошла высокая, худощавая и моложавая женщина с довольно длинным носом, придававшим унылое выражение ее лицу, решительной складкой нешироких губ и с живыми темными глазами. Ее темно-русые волосы были расчесаны на прямом пробор.
   Алексей встал и преподнес букет хозяйке дома. Она спокойно приняла цветы и передала их дочери властным жестом.
   "А ведь Настя чем-то неуловимо похожа на мать..." - успел подумать Алексей, но увидел вошедшего следом за женой отца и сразу понял, от кого девушка взяла всю свою красоту. Петр Федотович был хотя и невысок, но строен и ладен. Густые и непослушные пепельные волосы его явно не поддавались усилиям расчески. Большие синие, как у Анастасии, глаза смотрели на гостя прямо и излучали доброжелательность. Твердый подбородок был гладко выбрит, а рот прикрывала щетка усов темно-пепельного цвета. Он смущенно улыбался, видя, что жена не очень радушна к гостю.
   Василиса Антоновна действительно была не в духе. Во-первых, она очень не хотела брака Анастасии с полковником, человеком другого сословия. Ее просто бесило, что кто-то из будущих знакомых Насти может посчитать ее дочь неровней этому человеку, барину в ее глазах. "От этого девочка станет несчастной", - думала она. Военных же, тем более гусар, она Считала вообще крайне ветреными и неспособными на любовь и привязанность. Недолюбливала она и студентов, ухаживавших за Анастасией, полагая их за людей ненадежных, всегда могущих попасть в Сибирь. Она, конечно, не догадывалась, что Настя помогает социал-демократам, не то крупный семейный скандал был бы неминуем.
   Совсем отказать дочери в благословении Василиса Антоновна, как человек глубоко верующий, не могла, но решила сразу не сдаваться и немедленного согласия не давать.
   В таком настроении она вошла в горницу и увидела поднявшегося при ее появлении высокого стройного военного, с мужественным лицом, ясными глазами и белозубой улыбкой из-под русых усов. Соколов просто, со скромным достоинством преподнес ей красивый букет, каких в жизни у нее не бывало; неожиданно для нее самой накипевшая на этого гусара злость куда-то улетучилась и она почти радушно пригласила:
   - Садитесь, батюшка, садитесь!
   Василиса Антоновна с мужем сели за стол. Соколов тоже сел к столу и, не зная, как начать, теребил темляк своей сабли. Вошла Настя с белой фарфоровой вазой в руках, поставила цветы на доску буфета. Из-за спины родителей она ободряюще взглянула на Алексея.
   Соколов чуть кашлянул, от волнения во рту пересохло, и начал с глухотцой:
   - Уважаемая Василиса Антоновна и Петр Федотович! Прошу руки и сердца вашей дочери, а также родительское благословение на наш брак!.. - Он замолчал, раздумывая, что еще следует сказать, поскольку позабыл все придуманные в карете варианты.
   Лицо матери покрылось пятнами от волнения.
   - Ну что ж!.. - протянула она. - Настя нам сообщила третьего дня о ваших намерениях... Только у нас, родителей, имеются сомнения... - не хотела она сдаваться. - Мы и приданого такого не имеем, чтобы угодить господину полковнику...
   Пришел черед краснеть Анастасии.
   - Мама, что ты говоришь! - чуть не плача, вымолвила она.
   Твердо глядя на будущую тещу, Алексей медленно и размеренно заявил:
   - Я люблю Анастасию, и мне не нужно никакого приданого!
   - А как же так - без приданого? - возмутилась Василиса Антоновна. - Это же не по-православному...
   - Васюта, подожди со своим приданым... - щурясь, словно от боли, вступил в разговор отец. - Насколько тверды-с ваши намерения, господин полковник? Ведь мы понимаем, что Анастасия, хотя девушка она красивая и скромная, все же не из вашего круга жизни-с... Желаете ли вы дать ей счастье, или хотите иметь только красивую куклу-с? Вот это нас беспокоит, так что не обессудьте-с!
   Настю почему-то стала раздражать эта мелкочиновничья приставка "с", которая появлялась в речи отца, когда он очень волновался и хотел придать своим словам официальный оттенок.
   Алексей, давно решивший мысленно проблемы, которые выкладывали сейчас перед ним родители Анастасии, не отводил свой взгляд от потемневших глаз Настиного отца, пока тот делился с ним сомнениями. За Соколовым внимательно наблюдала Василиса Антоновна.
   Судя по всему, она осталась довольна серьезностью, с которой Соколов воспринял рассуждения мужа, и готовилась внести свою лепту в разговор.
   - А как вы намереваетесь жить, милостивый государь? - спросила она, показывая себя женщиной практичной. - Ведь вам надо держать дом, приглашать разных гостей... Чай, и генералы к вам заходят?.. А ведь Настенька у нас этикетам не обучена... Вы об этом подумали?..
   Соколов решил разрядить атмосферу шуткой.
   - Что вы, Василиса Антоновна! - простодушно заулыбался он. - Нет ничего проще... У Сытина на Невском купим "Подарок молодой хозяйке" Елены Молоховец - и можно закатывать любой званый обед!
   Хозяйка не приняла шутки и поджала губы. Отец торопливо предложил компромисс:
   - Алексей Алексеевич! Негоже нам так сразу отдавать любимую и единственную дочку-с! Повремените несколько дней-с! А мы пока тоже обсудим и решим-с! Если Анастасия не усомнится, то мы ей противиться не будем!.. - И он решительно посмотрел на жену.
   "Тихоня, тихоня, а в доме командует все-таки он!" - с удовлетворением подумал о симпатичном ему Петре Федотовиче Алексей, хотя решил было уже, что всем у Холмогоровых распоряжается жена.
   - А теперь, Настенька, накрывай на стол! - скомандовал отец. - Надеюсь, господин полковник откушают с нами чаю?..
   - С удовольствием! - отозвался Алексей, хотя у него на душе скребли кошки от неопределенности. Но он решил не обострять отношений с будущими родственниками.
   Настороженность прошла и у родителей Анастасии. Они превратились в радушных и гостеприимных русских людей, желавших всячески ублажить гостя. На столе появились пышные пироги, закуски и мочености, из глубины буфета была извлечена лимонная настойка в пузатом графинчике.
   Настя, накрыв на стол, сурово посмотрела на родителей и, упрямо вскинув круглый подбородок с ямочкой, поставила свой стул рядом с Алексеем. Мать грозно взглянула на дочь, отец улыбнулся одними глазами. Соколову стало ясно, что Настя добьется своего. Чтобы закрепить это, он довольно демонстративно взял ее руку и поцеловал.
   Василиса Антоновна отвернулась, но промолчала.
   За чаем мирно разговаривали о недавнем крещенском празднике на Неве, где впервые за много лет вода была освящена в присутствии государя императора, о мягкой сравнительно зиме и близости ранней весны, когда цыган шубу продает.
   Настя вспомнила о недавнем концерте Плевицкой. Алексей рассказал про специальный концерт, который артистка дала для ротных запевал, исполняющих во многих полках почти все песни ее репертуара. Он припомнил, что и знаменитый балалаечник Андреев в свое время по поручению военного министра Сухомлинова давал уроки балалаечникам из пехотных полков, и какое это хорошее дело было для солдат-музыкантов...
   Наблюдательный Соколов заметил во время чаепития, с каким обожанием смотрит отец на Настю, как любуется ею мать, и сделал еще одно открытие; главенствовали в семье не суровая Василиса Антоновна и не спокойный Петр Федотович. Истинным главой семьи была Анастасия, но она не пользовалась своей властью всуе, а правила тихо и незаметно.
   Алексей совсем успокоился, он чувствовал теперь себя почти как дома. Однако через пару часов Соколов решил, что пора и честь знать. Он поднялся и начал прощаться. Его проводили всей семьей до двери, а когда она за ним захлопнулась, мать ворчливо сказала:
   - Не по себе дерево рубишь, Анастасия, не по себе...
   - Что ты говоришь, Васюта! - возмутился отец. - Что, наша Настя недостойная, что ли?!
   - Не по себе она дерево рубит, не по себе! - уперлась Василиса Антоновна. - Я знаю, что говорю... Барин он!.. Генералом еще станет...
   - А чем наша дочь хуже генеральш? Ты говори, да не заговаривайся! рассердился отец.
   - Я выйду замуж за Алексея! - твердо вступила в спор Настя. - Он вовсе не барин, а добрый и умный человек! И я его люблю!
   - Гусар он, гусар, говорю тебе! - настаивала мать.
   - Не ерепенься, Антоновна! - закончил дискуссию отец. - В следующее воскресенье дадим ему согласие играть свадьбу летом, когда Настенька курс в консерватории закончит...
   - Я ему завтра это скажу!.. - обрадовалась Анастасия.
   - Не вздумай! - грозно обрушилась на нее мать. - Испортишь все! Икону надо приготовить... Он ведь военный... благословлять надо святым великомучеником Георгием Победоносцем... А все ж не по себе ты дерево рубишь!..
   ...На следующее воскресенье Соколовым и Холмогоровыми было сговорено, что венчаться Алексей и Анастасия будут в военной церкви Георгия Великомученика при Главном штабе в воскресенье 15 июня. Свадьба будет скромной, шаферов и посаженых отца с матерью выберут позже.
   9. Петербург, февраль 1914 года
   Соколов и Анастасия встречались теперь почти каждый день. Они могли целый вечер бродить по заснеженному Петербургу, а потом отогреваться горячим шоколадом в кондитерской "Бликген и Робинсон", где всегда были любимые Настей взбитые сливки с орешками, или у Филиппова на Невском крепким чаем и воздушными пирожками.
   Часто полковник приглашал свою невесту в какой-нибудь модный ресторан, по Анастасия, как правило, отказывалась. Только один раз согласилась она поужинать у "Старого Донона", что на Английской набережной у Николаевского моста. Ресторанная роскошь, пальмы, вышколенные официанты, дамы в слишком открытых платьях и полупьяные господа во фраках и гвардейских мундирах произвели на девушку тяжкое впечатление. Алексей больше не настаивал.
   Сам он словно впервые дышал полной грудью, весь мир открывался ему с самых лучших сторон. Даже рассказы Насти о суровой нищенской жизни рабочего сословия Питера хотя и трогали Соколова, но не могли вывести из состояния радостного подъема, которое владело им все последние дни.
   Приближалась масляная неделя - самое веселое время в Петербурге. Чопорный, чиновный Петербург преображался и опрощался на эти дни. Из холодной и давящей метрополии столица превращалась в народный и веселый Питер.
   На масленую в непостижимых количествах наезжали в город из окрестных чухонских хуторов белобрысые "вейки"* с лохматыми маленькими лошадками, запряженными в низенькие санки. Дуга и вся упряжь по-праздничному были украшены бубенцами и лентами. Небритые добродушные "вейки" невозмутимо сосали трубку-носогрейку и за всякий конец просили "ридцать копек". Петербургские "ваньки", тоже старательно наряженные на масленицу, с многоцветными узорчатыми кушаками и узорчатой упряжью, жестоко презирали конкурентов.
   ______________
   * Финское имя, ставшее нарицательным, обозначавшее род извозчиков.
   Алексей договорился с Анастасией, что заедет за ней в воскресенье в полдень и они отправятся на народные гулянья. Настроение у Насти было отличное, в субботу она долго вертелась перед зеркалом, примеряя новую котиковую шапочку, удачно сочетавшуюся с ее беличьей шубкой и пепельно-жемчужными волосами.
   "А как шапка покажется Алексею? - думала Настя. - Вдруг он решит, что эти меха не гармонируют друг с другом, и сочтет это безвкусицей?! Вот ужас-то! Нет, он не может разлюбить из-за такого пустяка... Тем более я все-таки ничего... Хотя нос мог бы быть попрямее... и брови погуще..."
   Ее кокетство перед зеркалом прервал звонок в дверь. Был уже седьмой час вечера. Отец еще не пришел с фабрики, а мать, как всегда по субботам, была в церкви, у вечерни. Настя открыла дверь, и мальчишка-посыльный в черном пальто с медным номером на груди и с бляхой на шапке передал ей запечатанный конверт.
   - Ответа не ждут, - сказал мальчишка, но остался стоять в дверях. Настя поняла, что он привык к чаевым, и извлекла из кармана своей шубки двадцать копеек. Посыльный моментально исчез.
   Дурное предчувствие овладело девушкой. Она никак не могла вскрыть конверт.
   "Неужели что-то случилось с Алексеем?" - испугалась Настя, но записка оказалась от Василия. Он просил срочно прийти в собор апостола Андрея Первозванного, что на 6-й линии, и сообщал, что будет ждать ее в правом приделе, в дальнем от алтаря углу.
   Не затратив на сборы и трех минут, Настя почти бегом бросилась к трамвайной остановке. Семнадцатый подошел сразу, и через пять минут она уже входила в нагретый дыханием сотен людей собор.
   Шла вечерня. Высоко к сводам собора вместе с чадом свечей, дымом ладана и испариной от верхней одежды прихожан возносилась "Аллилуйя", творимая многоголосым хором. Настя содрогнулась, как всегда, когда входила в церковь, - глухая тревога обуяла девушку.
   Она вспомнила уроки по элементарной конспирации, полученные от товарищей, купила у входа тоненькую свечку и направилась в правый придел. Там, в полутемном углу, в безлюдье стоял Василий. Его задумчивая поза ничем не выделяла его из молящихся.
   Настя подошла ближе, словно случайно встала впереди него, делая вид, что не знает этого человека. Василий остался в прежнем полускорбном положении. Когда, заглушая отдельные слова молитвы, громко грянул хор:
   Ду-ши их во благих во-дво-рят-ся.
   Ус-та моя возглаголют премудрость,
   и по у-че-ни-е серд-ца мо-е-го ра-зум...
   Василий сказал так, что слышно было только Анастасии:
   - Костя-технолог оказался провокатором. Он связан с охранкой. Завтра в час пополудни он должен прийти к вам за литературой и привести за собой наряд жандармов...
   Хор певчих гремел во всю мощь, его покрывал бас дьякона:
   Велий господь наш, и велия крепость его,
   и ра-зу-ма его несть чис-ла...
   - Запомните адрес: Малая Охта, Среднеохтинский проспект, 8, второй этаж направо, спросить господина Бессмертного. Будут ждать завтра целый день. Когда отворят дверь, спросить: "Мне сказали, что у вас остановилась моя родственница..." Если в ответ скажут: "Проходите, будьте как дома..." можно отдавать корзинку. Пяток брошюр с меньшевистскими речами в Думе оставьте у себя на случай обыска... Если у вас вообще ничего не будет дома вызовет еще большие подозрения!.. Ни пуха ни пера!..
   Анастасия не успела оглянуться, как Василий растворился в темноте придела и исчез. Девушка, потрясенная услышанным, машинально подошла к подсвечнику, зажгла от какого-то огарка свечу, поставила ее и так же тихо отошла.
   "Ал-ли-лу-и-я, ал-ли-лу-и-я, ал-ли-лу-и-я!" - гремел хор.
   Вечерня кончалась, народ стал расходиться. Вместе с прихожанами вышла и Анастасия. Неторопливо, раздумывая об услышанном, она направилась к дому. От радужного настроения не осталось и следа. Омерзение от подлости предателя мешалось у Насти со страхом подвести родителей и друзей. Девушка решала, как ей быть.
   Придумав план, Настя ускорила шаги, но тут же чуть было не остановилась - так неожиданно в голову пришла мысль о том, что ведь Алексей приедет за ней в полдень, а он никогда не опаздывал. Она должна или успеть съездить на Малую Охту, или... Это "или" поразило Анастасию своей простотой.
   С непредусмотрительностью молодости Настя решила дождаться Алексея, вместе с ним съездить по указанному адресу и отдать опасную корзинку.
   "Ведь будет еще целый час до прихода полиции..." - думала Настя, но, не искушенная в делах подполья, не могла предполагать многого...
   Воскресенье началось, как обычно, с ожидания Василисы Антоновны от заутрени, после возвращения которой начиналось утреннее кофепитие со свежими булками, только что испеченными в соседней пекарне. Время приближалось к полудню. Без пяти двенадцать Настя, одетая в шубку и новую шапочку, поставив у входной двери корзинку, по верху которой, под салфеткой, угадывались французские булки, с волнением ожидала в прихожей звонка. За несколько минут, пока девушка томилась подле двери, масса самых панических мыслей промелькнула у нее в голове. То ей казалось, что сейчас войдут жандармы и схватят ее с уликами, то думала, что Алексей совсем не приедет из-за какой-нибудь случайности, то хотелось раздеться и броситься в постель, сказавшись больной...
   Соколов, верный своим привычкам разведчика, был пунктуален. Настенные часы в комнате родителей еще не начали своего перезвона, как на лестнице послышались шаги с характерным звоном шпор. Настя распахнула дверь и бросилась ему на шею.
   - Милый, здравствуй, как я рада, что ты не опоздал! - выпалила она, поцеловав Алексея в бритую и пахнущую одеколоном щеку. Подхватив корзинку и не дав полковнику возможности поприветствовать своих будущих родственников, Настя сбежала вниз по лестнице. Соколов последовал за ней и успел открыть перед ней дверь подъезда. На пороге Настя остановилась, ослепленная ярким солнцем и блеском чистого снега.
   У подъезда стоял лихач, рысак был покрыт красивой модной сеткой синего цвета, предохранявшей пассажиров от комьев земли, льдышек, вылетающих из-под копыт лошади. Настя поспешно уселась в сани. Соколов укрыл ее ноги медвежьей полстью с кистями и приказал: "Лететь!"
   Улица плавно тронулась назад. Вместе с ней остался почти у подъезда Настиного дома человек в студенческой шинели и шапке с эмблемой технологического института. Это был Костя-технолог.
   Полиция еще вчера решила начать операцию по изъятию нелегальной литературы на час раньше, но приход Соколова спутал охранке все карты. Увидя отъезжающих Настю и полковника, Костя бросился к соседней подворотне, где стояла карета с нарядом жандармов.
   - Проворонили! - выпалил Костя жандармскому ротмистру, возглавлявшему наряд. - Птичка упорхнула...
   - Растяпа вы, господин студент! - выругался ротмистр. - Спать долго любите!.. В восемь утра надо было начинать... Теперь попробуйте добыть улики-с! А без улик мы не можем дело прокурору передать!.. Теперь госпожу Холмогорову и не тронешь!..
   Костя стоял с отсутствующим видам, словно втайне радуясь, что дело не выгорело.
   - На всякий случай двум филерам остаться для наблюдения, - приказал ротмистр и бросил кучеру: - Разворачивай и п-шел в управление!
   10. Петербург, февраль 1914 года
   Настя благополучно сдала корзинку на Малой Охте, Соколов, которому она сказала, что мама просила отвезти провизию заболевшей родственнице, терпеливо ждал в санях и предвкушал настоящий праздничный день из таких, о которых память сохранилась с самого детства. Его лишь слегка тревожило, что Настя была сначала неестественно оживлена, потом словно бы успокоилась, а на Охтенском мосту снова разволновалась. Чутьем разведчика и душой любящего человека Соколов точно уловил моменты переживаний Анастасии, но отнес их на счет болезни родственницы.
   Девушка вернулась умиротворенная, и Алексей тоже успокоился.
   Лихой "ванька" быстро домчал их до Петровского острова, где в парке шло-гремело народное гулянье. Уже от Тучковой набережной в морозном ясном воздухе слышались звонкий веселый гуд голосов, звуки гармони, писк свистулек, смех и отдаленные выкрики. Народ тянулся напрямик по льду Малой Невы, состоятельная публика катила в каретах и авто, скользила на санях.
   Показались дощатые балаганы. Отдаленный шум превратился в неумолчное гудение толпы. Веселая и оживленная Анастасия, щеки которой разрумянились от быстрой езды, легко выпрыгнула из саней, как только Алексей открыл полсть Оба сразу попали в толпу. Чтобы не потеряться, Настя взяла Алексея под руку и прижалась к нему Полковнику захотелось поднять девушку над толпой, как поднимают детей, чтобы они лучше видели Он поделился этой идеей с Настей и получил в ответ заряд веселого смеха и влюбленный взгляд.
   Народное гулянье было совсем не тем местом, где можно было любоваться друг другом. Настя и Алексей поняли это, радостно, беспричинно засмеялись и стали разглядывать вывески, обращая внимание друг друга на самые смешные из них.
   На одном из балаганов красовалось огромное полотнище, где в пороховом дыму на белом коне скакал храбрый генерал и махал сабелькой, вслед ему валили солдаты со штыками наперевес. Как водится, противник быстро улепетывал.
   Внутри балагана слышались трубные звуки, пальба, музыка и барабаны, восторженные клики зрителей.
   К другому балагану - Малофеева - было не протолкнуться. Здесь народ облепил боковые деревянные лестницы, ведущие в раек. Ждали начала "Куликовской битвы".
   - Пойдем? - спросила Настя.
   - Пойдем! - с удовольствием ответил Алексей.
   На рубль они взяли два билета в лучший ряд амфитеатра и очутились внутри балагана, где, казалось, было еще холоднее, чем на улице. Единственным источником тепла было дыхание публики.
   Бой происходил словно в утреннем тумане, за несколькими завесами из тюля. Его начали, как и в настоящей Куликовской битве, русские воины-богатыри, монахи Пересвет и Ослябя. Зазвенели мечи, бой разгорался, и израненный князь Дмитрий Донской улегся под картонным деревом, чтобы оттуда давать приказания громить басурманов. Несчастные актеры, для которых это представление было уже третьим за день, от беспрерывных криков на холодном воздухе несколько осипли, но воевали с азартом.
   Анастасия вдруг заледенела в ознобе, и оба стали пробираться к выходу. В двух шагах от балагана, в валенках, тулупе и белом переднике, надрывался во весь голос сбитенщик. В фарфоровые кружки он налил Анастасии и полковнику из медного чайника, укутанного полотенцем, горячего сбитня и развлекал господ прибаутками, пока они тянули обжигающе-горячий напиток. Сбитень и движение сделали свое дело.
   Полюбовались Петрушкой, который выскакивал по соседству из-за пестрой ширмы. Вся толпа вокруг ликовала, когда Петрушка знатно отдубасил здоровенной дубиной черта и полицейского, а сам остался невредим. Настя особенно весело хохотала, вспоминая сегодняшнее утро, и свои страхи, и Костю-технолога, разинувшего рот на улице вслед саням. Неожиданно ей пришла мысль, что спасением своим от обыска, а может быть, и ареста, она обязана Соколову, его полковничьей форме. И сразу расхотелось смотреть приключения Петрушки.
   Покатались с высоченных ледяных гор, слетая на утлых салазках в брызгах искрящейся на солнце ледяной пыли. Дух захватывало от такой красоты.
   Рядом с американскими горами у дощатого буфета под навесом пыхтел огромный самовар, парились пузатые расписные чайники с заваркой. Тут же лежали горками вяземские, тульские, мятные, печатные пряники в виде рыб и зверей, человечков и всадников. Толпа прибила Алексея и Настю к буфету, и они не могли удержаться от лакомств.