Наверное, Наполеон-1 рассказал о встрече весьма подробно, потому что Наполеон-2 спросил с ходу:
— И чем занимаемся?
Эх, как красиво было бы опять загнуть про Эйфелеву башню, но… три на пять — это пятнадцать. Скопом навалятся — можно не управиться. А в «тойотах» шалава не ездит…
— А вот он знает, — кивнул Андрей на вчерашнего знакомого. Тот согласно закивал, потом, правда, поумерил свой пыл: дошло, что и такой ответ — все равно, что про долбаную башню. Замер под взглядом меньшего своего двойника: простите, понял, что прикажете — сделаю и исправлюсь.
Приказал показать «фермера» в работе.
— А может, не стоит? — спросил Андрей, поняв его желание и увидев, что из толпы выступил, играя бицепсами, самый накачанный парень. — Ведь и так все ясно.
— Здесь командую я, — улыбнулся Наполеон-2.
— Тогда — ко мне! — резко приказал Андрей смельчаку, сбрасывая с одной руки пиджак.
Вышедший, видимо, привык к резким командам: чисто механически повинуясь, принял стойку. Тарасевич тоже сделал легкий выпад, но только для того, чтобы взмахнуть пиджаком и по широкой дуге припечатать лежавший в кармане кирпич в спину нападавшему. Тот замер от неожиданной и непонятной боли, но затем разъяренно повернулся боком и резко выбросил вверх ногу, стремясь попасть Андрею в челюсть. Но мгновением раньше Тарасевич присел, поймал ногу на плечо и резко выпрямился. Боль в раздираемой промежности на этот раз оказалась намного сильнее, потому что парень, взвыв, уже скрюченным повалился на землю. Андрей, вновь перехватывая инициативу в свои руки, указал вчерашним бедолагам.
— Теперь ты, ты и ты.
С уже заранее обреченными лицами, но так же послушно, те вышли вперед.
— Назад, — отдал им новую команду, дурачась, Андрей, и они не сообразив, что подставляют шефа, охотно повиновались.
— Ох, извините. Здесь, кажется, командуете вы, — по-детски невинно сложил на груди руки Тарасевич и чуть поклонился старшему.
Тот, покусывая кончики усов, пережидал в себе гнев. Но когда троица, поняв свою промашку; рванулась в драку — лечь костьми, но заслужить прощение, он сам остановил их резким криком:
— Назад! Все — назад. К машинам.
Похоже, о лучшем подарке его подчиненные не мечтали — сдуло ветром. Страшен и непонятен враг, который не боится превосходящего количеством противника. Но еще страшнее и беспощаднее главарь, проигрывающий на твоих глазах. Поэтому — хоть к машине, хоть за нее. Хоть метеоритом, хоть ползком…
— Выпить хочешь? — не трогаясь с места, спросил окончательно определившийся Наполеон.
— Не пью. — Андрей тоже не тронулся с места.
— Похвально. Хотя выпивка не есть блудство, а есть лакомство, богом данное. Так говорил один знакомый поп. Где служил? — вдруг без всякого перехода спросил он.
— В ОМОНе… Рижском, — после некоторой паузы добавил Андрей, чтобы с самого начала расставить все на свои места.
— Даже так? Уважаю. Но, насколько я слышал, вас тут ищут по стране.
— И еще долго будут искать . Так что пить или заводить знакомства со мной опасно, — прощупывал хозяина Андрей. Если и после такого сообщения он не побоится вести знакомство, значит, не все чисто у ребятишек в отношениях с государством.
— Это не опасность, — спокойно отреагировал Наполеон. — Я не из тех, кто после любого чиха правительства желает ему здоровья и подносит сопливчик.
— Смело вы.
— Отнюдь, для этого смелости не требуется. Наше правительство давно уже, выпучив глаза, рулит в одну сторону, а страна несется совершенно в другую. Поэтому остаюсь при своем мнении и приглашаю тебя на рюмку чая. Поехали, — на этот раз потребовал он и направился к «тойоте».
Надо полагать, он тоже прекрасно понимал, что Андрей пришел на встречу не для того, чтобы лишний раз подраться. Появился — значит, готов выставить себя на смотрины. И не без личной выгоды, надо полагать. Вот только какой?
В машине указал место рядом с собой. Андрей утонул в мягком, удобном сиденье, но это не помешало ему заметить, как Наполеон через пульт на своей дверце довернул зеркальце так, чтобы видеть соседа. Так же с пульта приоткрыл задние стекла. Из охранников никого не пригласил и, оглянувшись, Андрей увидел, как они суетятся, заталкиваясь в «девятки». Не сдержавшись, оценил:
— Одну половину надо гнать в шею, а вторую — дрючить.
Замечание хозяину «тойоты» не понравилось, и он упреждающе поднял руку:
— Давай сначала о тебе.
Машина взяла с места мощно, и Андрей услышал, как автоматически заблокировались дверцы. Запикал маячок-предупреждение — значит, стрелка спидометра перевалила за сто десять километров. Да, это не их отрядный «уазик»…
— Сто семьдесят девять лошадей, — с любовью похлопал по коричневой баранке руля и водитель. Включил магнитофон, но музыка зашипела, и он, приноровившись, поджал тумблер спичкой. — Техника японская, а кассеты наши, — оправдался он за маленькую оплошность в комфорте. — Ну, и где ты? Что ты? Могу представить твое положение, но, наверное, не до конца.
Он чуть повернул голову — в приготовленное для этой цели зеркало, где Андрей встретил его внимательные глаза. Да, этот кулаками не машет. Но что благополучный среди вселенского хаоса, и благодаря именно этому хаосу, сможет понять в жизни отверженного? Что он, в конечном счете, может почувствовать в такой ранимой душе, какая была у его Зиты? Поверит ли, что сердце разрывается и за страну, выталкиваемую на помойку?
Сосед ненавязчиво ждал, и постепенно Андрей разговорился. И вновь запереживал, и сжимали горло спазмы, и замолкал, чтобы не сорваться на крик или мат, — и хозяин машины тоже на удивление чутко убрал газ, и умолк даже сигнальчик скорости, словно подчеркивая соучастие в событиях.
Но, возвращаясь к реальности, Андрей чувствовал чудовищную ненормальность такого своего откровения. Кому он рассказывает? И, презирая себя, из последних сил сдерживался, чтобы не взять за грудки садящую рядом прилизанную куклу и не рвануть в сторону руль, чтобы загреметь под откос и тем самым раз и навсегда прервать свою боль и страдания…
— Да-а, не позавидуешь, — вполне искренне посочувствовал хозяин, когда Андрей смолк. — Чем теперь думаешь заняться?
— До женитьбы Мишки было еще ничего, а теперь надо и совесть иметь. Наверное, поеду в Приднестровье или каким-нибудь образом в Югославию.
— Повоевать хочется?
— Лучше воевать, чем сидеть в ларьках и торговать жвачкой. Честнее.
— Воевать интересно до тридцати лет, — со знанием дела сообщил собеседник. — А если я предложу тебе что-нибудь близкое по профилю здесь?
— Что?
— Я — майор запаса Кот Николай Тимофеевич, начальник службы безопасности.
— Чьей — безопасности?
— Кто наймет и заплатит. Охрана коммерческих банков, вечеринок разных, банкетов, других мероприятий. А главное, — опередил он следующий вопрос, — все законно. Мы зарегистрированы как охранная фирма «Стрелец», так что с юридической точки зрения к нам не подкопаться.
— Чем же тогда занимается милиция?
— Милиция не просчитала время. Она думала, что сможет накручивать взятки только за то, что греет пузо у какой-нибудь двери. А тут появляемся мы — более тренированные, культурные, официальные. Оплату запрашиваем повыше, но уже ни копейки сверх. И все постепенно начинают поворачиваться к нам и фирмам подобного типа. Милиции в охране скоро места не останется, помяни мое слово.
Поминать не хотелось — не было смысла. «Стрелец» его мог интересовать только как объект, где он сможет, видимо, подзаработать. А дальше будет видно.
— Ну, так каковы намерения? — опять глянул в зеркальце Наполеон.
— Пока — выпить предложенную рюмку чая, — решился Андрей, отдавая себя случаю.
— Рисковый ты парень, — после небольшой паузы проговорил Кот и пригладил языком и без того аккуратные кончики усов. — Не боишься нарваться?
Он имел в виду все встречи, и Андрей понял его.
— Я свое отбоялся.
— Мне нужны такие люди.
— Когда выходить на службу? — мгновенно перевел разговор на практические рельсы Тарасевич.
Хозяин «тойоты» ответил не сразу: закончилась кассета, и он перевернул ее, словно судьбу своего попутчика, на другую сторону. Спичка выпала, и раздалось что-то шипящее, суматошное, невнятное…
4
«Стрелец» занимал двухэтажный особнячок, снаружи и изнутри, как мухами, облепленный строителями-армяками.
По вскрытым полам, через груду кирпичей, заготовленных для камина, через десятки подобострастных «здравствуйте, уважаемый», прошли в дальний, уже отреставрированный угол здания. За высокой, еще не покрашенной дверью оказался просторный кабинет, весь в люстрах и мягкой мебели.
— Здесь разместится наша бухгалтерия, — небрежно махнул рукой по стенам Кот, давая понять, насколько они богаты, если могут министерский кабинет отдать какой-то бухгалтерии. Не присаживаясь, наклонился к селектору: — Нина, у меня гость. Чай, лимон, кекс.
— Садись, — он в самом деле умел и любил командовать. И не успел Андрей устроиться на небольшом диванчике, как хозяин вновь надавил своей властностью. — Условия таковы: дежурства — сутки через двое. Бывшим разведчикам, десантникам, морским пехотинцам — плюс десять процентов к окладу. За каждый спортивный разряд — еще плюс пятнадцать. Но за первое появление на службе в нетрезвом виде — пятьдесят процентов долой, а на второй раз — расчет и до свидания. За первое опоздание — минус пятнадцать процентов, за второе — уже пятьдесят, а на третий раз — тоже до свидания, мы с вами незнакомы. Устраивает?
— Без проблем.
— Все, что видится и слышится у нас или в обслуживаемых фирмах, — тут же и умирает.
— Это само собой.
— Физподготовка два раза в неделю, независимо от дежурств или отдыха…
…Похоже, «Стрелец» — в самом деле не шарашкина контора. Здесь — военная дисциплина, помноженная на зарплату кооператора. Орешек…
— Спортом меня запугать тоже достаточно сложно.
— А я и не пугаю, — усмехнулся майор, и Андрей внутренне собрался: все, хватит. Контракт заключен, и его дело — слушать и выполнять команды. Без комментариев.
— Прошу прощения, — извинясь, торопливо вставил он реплику, но начальник продолжил;
— Я не пугаю. Я никогда никого не пугаю. Я обозначаю круг прав и обязанностей, а потом только действую — без слов и уговоров.
— Я понял, — еще раз извинился Андрей.
Скрипнула дверь, прервав разговор. В проеме показался вначале расписной поднос с чашками, а потом, заставив Тарасевича вздрогнуть — Нина: на ней оказалось почти такое же сиреневое платье, как у Зиты. Сходство на этом заканчивалось, но, по мере приближения сиреневого пятна, сердце колотилось все учащеннее, на лбу выступил пот: боль по жене никуда не исчезала, она просто чуть притаилась до первого импульса. От майора, видимо, не ускользнуло его волнение, потому что, когда Нина вышла, он вопросительно замер, требуя объяснений.
— Жену напомнила, — не стал скрывать Андрей.
На этот раз, в отличие от поездки в машине, Кот сочувствовать не стал, дав Андрею пометить для себя еще один пунктик: личное в «Стрельце» — до фени. Служба — и только она. Платится только за это. Есть спортивный разряд — плюс пятнадцать процентов, опоздал на развод — минус пятнадцать. Рынок. Даже в отношениях между людьми — рынок. А когда-то заграницу больше всего бесила именно открытость советских людей, их готовность идти за чувством, а не расчетом. Рациональный Запад прекрасно понимал, что отношения между людьми на одной шестой части суши, окрашиваемой на всех картах в красный цвет, сохранились без учета шелеста купюр и предварительно просчитанной выгоды. Это был им немой укор, который они всячески замалчивали и не желали вытаскивать наружу даже в своих внутренних спорах. Советский строй сумел каким-то образом устоять перед лозунгом «Делать деньги — чтобы ими делать новые деньги». Он доказал, что не все решают деньги.
И вот это нравственное преимущество стало, видать, разрушаться с приходом рынка. Почему же все хотят подсчитывать только плюсы, кто займется минусами?
Отхлебнув несколько глотков чая, Андрей встал.
— Спасибо за угощение и доверие. Но, поскольку я теперь подчиненный, позвольте перейти на «вы» и приступить к своим обязанностям.
— Прекрасно, — оценил Кот. — Сейчас тебя проведут по нашему офису, познакомят с теми, кто на месте. А завтра в девять утра — на развод. Сергей, — опять наклонился он к селектору. — Зайди.
Сергей оказался охранником, которого Андрей припечатал кирпичом на поле. Выслушав инструктаж начальника, он без особого дружелюбия провел нового «стрельца» по двору, подсобкам. В дежурке указал на один из диванов — можешь ночевать пока здесь. Но Андрей ждал и готовился к другому. И когда, наконец, Сергей ввел его в комнату, где сидела Нина, он признался самому себе: его тянуло именно к этому сиреневому пятну. К памяти о Зите.
— Андрей, — представился Тарасевич, надеясь уловить хотя бы еще какие-нибудь штрихи, жесты от Зиты.
Но ничего не было даже близкого: в сиреневом ореоле — не Зитина мягкость в движениях, не ее улыбка. А то, что в небрежно откинутой руке дымит дешевая сигаретка — вообще никак не вяжется с образом жены…
Казалось, разочарование погасит сравнения, воспоминания, но почему-то случилось обратное. Серега, оказавшийся бывшим морским спецназовцем, к полуночи понемногу разговорился, поведав о своей службе и даже о том, как трое суток просидел под днищем корабля на Мальте, охраняя встречу Горбачева и Буша. А у Андрея стояло перед глазами сиреневое пятно.
— …Ливийцы поклялись взорвать Буша, и на нас, охрану, должны были вначале пустить акул, а потом пошли бы подрывники. Гиблое место — Мальта. Хорошо, начался шторм…
А черт его знает, хорошо или нет. Пойди тогда Горбачев на корм рыбам, не было бы, вероятно, той чудовищной серии предательств собственного народа, которая в конце концов погубила страну и Зиту. Теперь уже десятки тысяч зит.
Впрочем, следом шел, топыря глазки, Борис Николаевич, который, в отличие от предшественника, не только смотрел, как губят страну, но и возглавил этот погром. Нет, не было спасения стране, обложили ее, как раненого медведя. И не допотопные дробовички оказались в руках у вышедших на охоту — автоматы …
— …А год назад огляделся вокруг: черт возьми, а что я имею, кроме раскрошившихся от аквалангов зубов, на которые нельзя поставить ни одной пломбы, да выскакивающих через каждые двадцать километров бега коленных чашечек…
Но коленные чашечки ерунда по сравнению с потерей любимого человека. Завтра он зайдет в кабинет к Нине, чтобы вновь испытать резкую боль. Он желает, жаждет этой боли…
Однако на следующий день Нины на работе не оказалось. Сидевшие за пишущими машинками две другие девицы на его путаный вопрос переглянулись и, видимо, не доверившись новенькому, молча пожали плечами. Зато уходивший домой с дежурства Сергей хлопнул его мимоходом по плечу:
— В Новосибирске. Или в Сочи. Где затребовалась.
— Как это — где затребовалась? Объясни.
Спецназовец назидательно поднял вверх палец:
— Совет и, между прочим, бесплатный: не лезь туда, где нас не ждут.
Это означало одно: Нина в опасности. Когда-то и с Зитой он познакомился, когда та оказалась беззащитной перед наглостью и силой…
Вновь сравнение. Зачем? Он не желает знать никаких нин, а тем паче дел, которыми она занимается или в которых участвует. Ему заработать денег — и на войну. Туда, где гибнут, стараясь остановить страну от сползания во всеобщую бойню, а не продаются. Где его друзья.
…Нина появилась на третий день. На тихое «здравствуйте» Андрея, за очередные пятнадцать процентов и бесплатный ночлег взявшегося нести дежурства в офисе, кивнула неузнаваемо и отрешенно. Медленно поднялась на второй этаж. Слышно было, что пошла к начальству — докладывать о поездке. И тут Андрей, еще не придумав повода, пошел туда же.
Перед высоченной дверью, однако, замер, вновь задавшись вопросом: ну зачем это все ему? Зачем влезать в непонятное, изначально не его? Здесь варятся свои дела, никоим образом его не касающиеся — и в честь чего он должен за кого-то переживать или о ком-то заботиться. Хватит, назаботился по горло!
Торопливо отошел от двери — и вовремя. Появилась Нина на этот раз словно споткнулась о взгляд Андрея, еще не успевший перемениться с озабоченного на равнодушный. И торопливо усмехнулась, попыталась даже гордо и независимо тряхнуть головой равнодушно-медленно дойти до своего кабинета. Так ходят, когда боятся осмеяния или плевка вслед. Когда душа рыдает, но понимаешь: сдаваться нельзя. Потому что, если уронишь хоть одну слезинку, потом утонешь в море слез.
— Да перевели ее в разряд гейш, — отмахнулся Серега, когда Андрей достал-таки его расспросами. — Раньше считалась примой здесь, около начальства, а теперь клиент заказывает — она летит.
— И мы… мы этим занимаемся?
— Мы — нет, а про начальство не знаю, у него свои игры. Но еще раз советую тебе — не лезь. Этот мир не переделаешь.
Спецназовец отвернулся, считая разговор законченным, но вдруг, не поворачиваясь, с грустью добавил:
— Знаешь, последняя гармония в природе и мире, на мой взгляд, осталась только в океанских глубинах. Я это понял, только сняв акваланг и сдав старшине светящийся под водой компас. Представляешь, выбрасывают тебя из самолета на воду и ты уходишь в глубину. Парашют растворяется в соленой воде, и о тебе больше ничто не напоминает. У тебя только планшет с четким заданием и маршрутом да верный компас…
Глубоко вздохнув, с ожесточением закончил:
— Если бы можно было не выныривать на поверхность, где ни квартиры, ни зарплаты за несколько месяцев, ни уважения к твоей форме и работе. Зато есть восемнадцатилетние сосунки на «мерседесах», с миллионами в карманах и с нашими бабами в ресторанах. Почему так?
«Почему? — мучился над словами Сергея и Тарасевич. — Во что же превращается оборона страны, если из армии уходят такие солдаты? Кто же остается? Генералы, вместе с Шапошниковым и Грачевым побоявшиеся потерять свои лампасы после августа 1991 года и подобострастно уверившие демократов, что они тоже поддерживают развал СССР? Но ведь армия, влезшая в политические разборки внутри страны и доказывающая преданность какому-то одному или даже группе политиков, — такая армия будет теперь вытаскиваться на свет столько раз, сколько этим политикам будет угрожать потеря власти. Такой армии и таким генералам отдадут любой приказ. И генералитет, однажды смалодушничавший, предавший Конституцию и нарушивший собственную присягу, вынужден будет выполнить любой, даже преступный, приказ. Такая армия страшна и опасна в первую очередь не для врагов, а для собственного народа» .
Думал когда-то Тарасевич, что уйдет от политики, но она догоняла его даже здесь, в коммерции. Или надо заиметь другое сердце, чтобы махнуть на все рукой и делать вид, что ничего не происходит?
5
Служба в «Стрельце» оказалась не обременительной. Постоять восемь-десять часов около дверей какого-нибудь коммерческого банка, сопроводить груз, побыть охранником-вышибалой на вечеринке — и за это иметь столько, что можно облагодетельствовать всех нищих старушек в метро. Где-то в подсознании сидело, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но даже настороженное отношение к происходящему не давало пока Андрею тревожных импульсов. Видать, в самом деле Россия усиленно делится на две части — богатую и нищую.
Здесь поневоле задумаешься: зачем нужно было за гроши лезть под пули, попадать в тюрьмы, служа государству? Когда правительство научится ценить самых преданных и верных своих служак? Или для них, всех этих сытых, самодовольных, лоснящихся министров, самые милые и желанные сейчас — это засевшие в коммерции родственнички да собственные детишки, укатившие учиться, работать и жить за границу? А от Ельцина уже поползло, побежало его окружение, чуя кожей сползание вчерашнего бога и кумира к нулевому уровню популярности и авторитета. Конечно, зачем им оказываться в одной упряжке на краю краха. А новые не идут, новым грехи старой команды не нужны. Показатель нравственного климата в правительстве.
Это как в басне о бревне на субботнике, которое с Лениным с каждым годом несло все больше народу. Защитников же Белого дома, а значит, и ярых приверженцев Ельцина, почему-то не прибавляется. А те, кто есть и хоть чуточку честен, как от клейма, отказываются от начеканенных на скорую руку медалей защитников демократии. Интересно, а хватит ли всем билетов на самолет, когда придет время отвечать за развал страны? Коротичи, евтушенки, хазановы, рыбаковы, громче всех оравшие о демократии, сами ужаснулись той пропасти, в которую толкнули народ. И, вместо покаяния, первыми же и рванули в Америку и Израиль, оставив расхлебывать сотворенное другим. Господи, когда же поумнеем, когда научимся жить своим умом, а не американских поджидков, как «ласково» зовут в народе подобных певцов и творцов.
На некоторое время забывался Андрей только в спортзале, на борцовском ковре. Слух о драке в поле обошел, видимо, всех «стрельцов», и за ним наблюдали особенно пристально. А может, это было указание Кота, который и сам не пропускал ни одного занятия и внимательно следил за новеньким. И Андрей творил. Он укладывал на пол всех, кто приближался к нему, делая это незатейливо, скромно, но неизбежно и неотвратимо.
Что удивило — так это большое количество молодежи среди охранников. Ставка Котом сделана, конечно, верная: вкусив шалых денег, почувствовав власть над другими, эти ребята теперь перегрызут горло любому, кто встанет на их пути.
— Сейчас все делают деньги, — ответил один из «качков», когда Андрей поинтересовался причиной его прихода в «Стрелец».
— А кому делать товары?
На него глянули, как на придурковатого: если тебя интересует, ты и вкалывай. Но что же тогда страна? Это же ненормально, когда в день закрывается до ста заводов, фабрик и цехов, но зато открывается такое же количество банков, занятых только перекачиванием денег.
Один из вариантов, когда «Стрелец» получал ни за что деньги, Андрею удалось раскрутить. Все оказалось гениально просто. Настолько, что он сам улыбнулся и развел руками.
В банке заводят своего человека, осведомителя, который сообщает, на счета каких кооперативов поступили деньги. Дается наводка ложным рэкетирам. Те — сигнал в кооператив: ребята, давайте жить дружно. «Ребята» мчатся за охраной к «Стрельцу». Все. И овцы целы, и волки сыты, и с законом в ладах. Так, игра в испорченный телефон.
Но всей сети, раскинутой «Стрельцом», Андрей еще не уловил. Хотя и чувствовал с каждым днем все большую ауру таинственности вокруг выставленного вроде бы напоказ кооператива. И уже это удерживало его в Москве, несмотря на то, что денег и после первого месяца работы хватило бы на билет до какой-нибудь войны. Натура его, почувствовав опасность, начала беспокойно метаться, помимо воли выискивая пути, которые привели бы его в самое пекло «Стрельца».
И еще — Нина. Может быть, в первую очередь она. Здесь Андрей не понимал самого себя. Дважды за это время она исчезала «то ли в Новосибирск, то ли в Сочи» и хотя возвращалась уже более спокойная, его по-прежнему избегала или демонстративно не замечала. С каждой новой встречей Андрей в сотый и тысячный раз убеждался, что в секретарше нет даже малейшей похожести на Зиту, но первое впечатление, когда сиреневое пятно резануло яркой болезненной вспышкой, оказалось слишком памятным.
— Девочки, есть кофе, — искал он повод и заходил в министерскую бухгалтерию уже своим парнем.
— Мы только что пили, спасибо, — мгновенно отрезала за всех Нина и тянулась к пачке «Мальборо».
— Дурочка ты, Нинка, — услышал он, однажды специально задержавшись около неприкрытой двери. — Ты что, не видишь, что он по тебе сохнет?
— Не вижу!
«И не увидишь», — решительно и окончательно пошел от двери Тарасевич.
Воистину — было бы из-за чего. И вновь задал себе вопрос: так же держит его в «Стрельце»? Нина? После услышанного теперь уже однозначно нет. Деньги? Отнюдь — в любую точку Советского Союза если не долететь, то доехать хватит. А может, убаюкивает некая определенность в жизни, чего не хватало в последние годы? Нет-нет, даже если в этом есть хоть малая толика истины, то он завтра же все рвет и бросает. Ибо тихая заводь и успокоение тем, что есть где прислонить к подушке голову — это предательство. Мелкое и подлое. Своей прошлой жизни. Отряда. Зиты. Это значит, что его купили. Что победили карповские.
От размышлений — нерадостных, нервных, безысходных, отвлек Серега.
— Готовься к выезду, — радостно щелкнул он над головой пальцами. — В «Европу».
«Европа» на «стрелецком» жаргоне — аэропорт Шереметьево-2. Мечта каждого, потому как сразу по возвращении оттуда Кот выдавал запечатанные конверты с премией. И хотя о зарплате каждого в фирме никто не знал, по довольным лицам счастливчиков виделось: «Европа» есть «Европа»!
Однако в аэропорт ездили лишь избранные, Андрей пока мог только из окна наблюдать, как подъезжала к офису «санитарка», охрана рассаживалась в двух машинах сопровождения, и кавалькада брала курс на Шереметьево. А вот теперь позвали и его. Значит, курс проверки закончился и ему начинают доверять более серьезные дела? Интересно посмотреть, что все-таки за подкладкой у благочестивых и уважающих якобы закон…