Иванов С.. Марш авиаторов

   - Свердлова, - подтвердил Хурков. И Бахолдин ушел в домик.
   - Зато - не пьет... - съехидничал Гарькин. - Кто пойдет в столовку за закуской? У меня две поллитры за гальюном спрятаны.
   - Вовочке все равно туда идти, заодно и нам прихватит, - сказал Леха.
   - Ну а чего, - отозвался Вовочка, - возьму, конечно... На кого писать?
   - И мяса побольше! - хищно произнес Гарькин.
   Я стоял, слушал и размышлял: "Пить или не пить?.."
   Неплохо было бы, конечно, обмыть добычу, но с другой стороны - завтра в санчасть... А кроме того, сегодня я обещал бортрадисту Шурику Федорову съездить с ним на так называемую "стрелку", где тот должен был выяснить какую-то проблему с долгом... Для чего я ему был нужен, он вчера объяснил мне по телефону. Он сказал: "Постоишь в сторонке". "И в принципе..." - добавил он.
   Я молчал, потому что его предложение мне не нравилось.
   - Ну что ты волнуешься, ара? - сказал он с грузинским акцентом.
   - Я не волнуюсь, - ответил я, пытаясь придумать причину для отказа.
   - И правильно. Там "крыша" моя будет... А ты в стороночке постоишь, в форме...
   - Это, наверное, надолго, - отнекивался я, - и в другом конце города...
   - Ну и что? - настаивал Шурик. - Мы же на колесах, дарагой. Или времени жалко для брата?
   Я молчал, понимая, что мне не отвертеться.
   - За время я заплачу, сто долларов. Пойдет? Просто посидишь у меня в машине, и - сто долларов... Как с куста, ара... Ну, согласен? Мужчина ты или не мужчина?
   Сначала он предлагал мне постоять в сторонке. Теперь уже - посидеть у него в машине. "Что будет дальше?" - ждал я.
   - Ну, мужчина ты?..
   При нашем хроническом безденежье сто долларов были приличной суммой, и этот довод весьма легко переломил мои твердые принципы, касавшиеся возможных способов получения случайных денег.
   - Вот и ладушки, - успокоился Шурик. Его грузинский акцент исчез. - Ты завтра на разборе будешь?
   - Буду, - ответил я.
   - Тогда я туда и подъеду, часам к двум. На тачке.
   Он сказал на прощание: "Будь здоров!" и добавил: "Надо отвечать: сам не сдохни". И, довольный этой шуткой, повесил трубку.
   Шурик считал себя великим комбинатором и постоянно пытался приобщить меня к своим коммерческим операциям, как бы забывая о моих предыдущих отказах.
   - И, в принципе, там ничего сложного нет: ищешь, ара, магазины, заключаешь договора и - все: с каждого кило три цента - твои...
   В свободное от полетов время он торговал рыбой. Точнее - был посредником: пристраивал в магазины и другие торговые точки мелкий рыбный опт.
   Родом Шурик был из Тбилиси и, хотя ничего грузинского в нем не было, выставлял себя грузином и старался говорить с акцентом, считая это особым шиком, и через каждые два слова добавлял "тваю маму" или "шени дэдас", поднимая указательный палец вверх и презрительно выпячивая большую, как у верблюда, нижнюю губу. Иногда об акценте он забывал.
   Коммерцией он занимался давно: еще в доперестроечное время приторговывал поддельной косметикой и плащами из кожзаменителя, поставляемыми ему "прямо из Тбилиси". Чтобы смягчить "падение" при возможном провале, он вступил в партию и так вжился в роль коммуниста, что у него быстро покраснела вся физиономия и особенно - толстый висячий нос. Может, конечно, это было от водки, потому что пил Шурик много.
   В бортрадисты его привела теща, работавшая главным бухгалтером аэропорта. Мы с ним пришли в отряд в одно время, вместе сдавали зачеты на допуск к полетам и вместе вводились в строй. Радистом он никогда не был: где-то "на стороне" выучил азбуку Морзе и через пень-колоду мог принимать знаков сорок в минуту. Но при наличии всемогущей тещи этого было достаточно. "Там научится", - решило начальство.
   - А вон и Вовочка, - радостно воскликнул кто-то из наших, увидев идущего из столовой шаркающей походкой - чтобы не поскользнуться - Свердлова.
   - Идите в зал разборов, - посоветовал нам Витя Судаков, - только эту штуку, - кивнул он на "передок", - положите на пень, я пока рубить буду...
   Мы быстро согласились с его предложением, положили "передок" на плаху и двинулись к залу разборов. Дверь туда все еще была открыта, но внутри никого не было: Квазимодо, наверное, опять был у директора.
   Вовочка вошел, как всегда, первый и, подойдя к столу, за которым только что сидел Квазимодо, поставил на него свою необъятную сумку. Сделал он это легко, так что если бы никто не знал, сколько всего там лежит, можно было бы подумать, что она пуста.
   - Ну, чем нас сегодня кормят? - спросил Ильин.
   - Суп гороховый и котлеты, - ответил Вовочка и вынул из сумки три стакана. Потом достал две сложенные одна на другую тарелки и положил на донышко верхней тарелки шесть кусков хлеба.
   Ильин забрал хлеб и перевернул верхнюю тарелку: под ней лежали шесть больших круглых котлет. Верхняя котлета была сплющена.
   Пить Вовочка отказался и как-то незаметно ушел, а Ильин, выпив, задумчиво проговорил:
   - Чувствую я, Хуркову одному придется весь рейс откручивать. За Мышкиным тоже - только смотри...
   - Его проблемы: сам выбирал, - ответил Гарькин, имея в виду Вовочку.
   - Да пусть Вовочка слетает, что тебе, - сказал кто-то, - он же вообще сидит без налета...
   - А никто и не говорит... Ради бога... - пожал плечами Гарькин. - Я лично без претензий - отпускные в кармане.
   - Повезло тебе, что заказчики рейс проплатили: так бы - остался без отпускных.
   - Я потому и нажрался, что - ну, никак! - этого не ожидал.
   Мы выпили водку и доели котлеты.
   - Вилки забрать не забудь, - сказал Ильин Лехе, - там еще есть - в трибуне... Или под трибуной...
   Мы вышли на улицу. Перед пнем с лежавшим на нем остатком "передка" трудился Витя, шлепая и шлепая топором по оттаявшему мясу.
   После выпитой водки промозглая погода уже не казалась такой беспросветной, и я подумал: "Как мало нам, оказывается, надо: знать, что теперь в семье будет запас мяса на месяц и что появился рейс с неясной перспективой получения за него каких-нибудь премиальных... А может, потому мы и живем - как живем, что нам, оказывается, так мало надо? Наверное, нашим общим предком был какой-нибудь древний Шура Балаганов..."
   Мы закурили и не спеша пошли к плахе. Шли молча, и мне показалось, что не я один сейчас подумал о Балаганове...
   От автобусной остановки быстрым шагом по направлению к нам шел Шурик Федоров. Увидев меня, он махнул рукой, и я остановился.
   - Гамарджоба, - поздоровался он.
   - Здоруво! - ответил я. - А гдэ твой машина?
   - Сломался, - сказал Шурик. - Ты уже свободен?
   - Витя мясо дорубит...
   - Некогда ждать! Тачку еще надо поймать, шени дэдас...
   Мы подошли к стоявшим у пня товарищам. Витя уже рубить закончил и теперь раскладывал куски на семь частей: шесть плюс одна - Гарькина.
   - Гамарджоба, генацвали! - весело здоровался Шурик, пожимая всем руки.
   - Гиви, ты что, за мясом приехал? Отпускники - мимо... - предупредили его.
   - Вах! Нужно мне ваше мясо!
   - Так и запишем, - подмигнул собравшимся Витя.
   - Вадика я забираю, - сказал Шурик. - На семь человек делите? - и, не дождавшись ответа, присел, разглядывая ближнюю кучку. Потрогав уложенные друг на друга куски, он повернулся ко мне: - Забирай эту. Нормальный шашлык.
   - Ты чего раскомандовался? - возмутился Гарькин. - Ты по рыбе специалист рыбу и ковыряй!
   - Да чего вы, пацаны? Нам некогда, шени дэдас...
   - Ладно, - решил Витя, - забирай эту, - он показал мне рукой на ближнюю, ту, которую выбрал Шурик.
   Я стал укладывать куски в полиэтиленовый пакет. Они были скользкими и никак не хотели туда влезать, а я их все запихивал и запихивал, норовя порвать пакет, и сверху на меня молча смотрели мои товарищи. "Черт тебя принес", подумал я про Шурика.
   - Как торговля? - спросил его Леха.
   - Когда как.
   - Скоро, наверное, джип купишь?
   - Скоро только мухи... - задумчиво ответил Шурик.
   Пакет оказался мал, и из него торчали куски мяса и обрубки костей.
   - Что я, с этим и поеду? - сказал я Шурику. - Может, сначала домой ко мне завезем?
   - Некогда, бичо, опаздываем. Ничего, там придумаем что-нибудь... По дороге...
   - Вадим! - крикнул мне вслед Ильин. - Не забудь - завтра летаем...
   Машину Шурик поймал быстро: несколько секунд поговорил с водителем и махнул мне рукой, чтобы я садился на заднее сиденье. Я сел и поставил пакет с мясом рядом с собой, придерживая его левой рукой. Шурик обернулся с переднего сиденья и весело подмигнул. Водитель пропустил несколько машин и тронулся с места.
   Ехали молча. Я смотрел на мелькающие мимо меня дома, прохожих, шагавших по слякоти тротуаров, и мне все больше и больше не хотелось ехать на эту дурацкую "стрелку". Но теперь уже отказываться было поздно: назвался груздем - полезай в кузов...
   "Позарился на сто долларов, дурачок..." - злился я на себя. Лица водителя мне видно не было, я видел только его затылок и обрамленную рыжеватыми волосами лысину.
   - Ну куда ты лезешь? - комментировал действия других водителей Шурик. Что за баран? Шени дэдас...
   Водитель помалкивал и следил за дорогой.
   - Не обижают клиенты? - вдруг спросил Шурик водителя, кивнув почему-то в мою сторону.
   - Да нет... Бывает, конечно...
   - Не платят?
   - Ну... в общем...
   - Не волнуйся, брат, мы - заплатим. Все будет о'кей.
   Водитель повернул голову и посмотрел на Шурика.
   - А я и не волнуюсь.
   Он вел машину уверенно, аккуратно и даже как-то красиво. Выбирал самую короткую дорогу, и его место в ряду всегда оказывалось удобным для маневра, так что до метро "Звездная" мы доехали быстро.
   - Сюда, - показал Шурик рукой водителю, и мы завернули на примыкавшую к станции метро улицу. - Стоп, приехали, - сказал он.
   Вынув деньги, Шурик протянул водителю две купюры:
   - Это для начала. Остальное - потом.
   Водитель засунул деньги во внутренний карман куртки.
   Нас объехал белый джип "Ниссан-патрол" и остановился в нескольких метрах впереди.
   - О, братки приехали, - сказал Шурик и повернулся ко мне. - Значит, так, начал он инструктаж. - Сядешь на мое место и все. Сиди, кури... Как махну подойдешь, поздороваешься.
   - Обязательно надо здороваться? - спросил я.
   Первоначально изложенный им план моих действий, точнее - бездействий, как обещал Шурик, начал изменяться не в лучшую сторону. Я не волновался и был совершенно спокоен: мне было абсолютно наплевать, что они там будут выяснять, просто я не любил неожиданных изменений в чем бы то ни было. Честно говоря, было очень погано чувствовать себя куклой, при том что кукловодом был Шурик.
   - Я надеюсь, не долго? - спросил Шурика водитель.
   - Минут сорок, - ответил тот и вышел из машины, оставив дверь открытой.
   Я перешел на переднее сиденье, и Шурик, еще раз подмигнув, направился к джипу.
   Он шел походкой удалого гангстера, слегка приподнимаясь на носках и покачивая корпусом.
   Его фигура с сутулой спиной и опущенными плечами была похожа на вопросительный знак: "Ну чё, в натуре?"
   Он не спеша подошел к джипу и остановился. Перед ним распахнулась задняя боковая дверца, и он влез внутрь.
   - Крутой у тебя приятель, - сказал водитель и усмехнулся.
   - Можно закурить? - спросил я его.
   - Конечно, - ответил он и закурил первый.
   У водителя было насмешливое умное лицо, выпуклые, навыкате глаза и множество склеротических жилок на скулах.
   Я посмотрел на джип. Прошлой осенью, в самом ее начале, мы возили такой же вот "Ниссан-патрол" в Ханты-Мансийск.
   Как оказалось, это был подарок: от питерского "папы" - "папе" ханты-мансийскому.
   Сам "папа" летел вместе с нами, джипом и двумя охранниками, с которыми он весь полет дулся в карты. Я заметил: это была классическая игра - очко...
   В Ханты-Мансийск мы тогда прилетели, когда уже совсем стемнело.
   Сбоку, у края самолетной стоянки горел один-единственный фонарь, и выгрузку джипа освещали фары нескольких машин, собравшихся полукругом возле нашего самолета.
   Мои товарищи остались пить чай, ожидая окончания выгрузки, а я вышел из самолета покурить и, отойдя в сторонку, наблюдал, как идет дело.
   В воздухе пахло осенним лесом, начинавшимся сразу за стоянкой, и я с удовольствием дышал, глядя, как встречающие снуют по опущенной на землю из самолета "рампе", по которой джип нужно было аккуратно выкатить наружу.
   - Где командир?
   Я обернулся и увидел молодого, очень крепкого парня в костюме и при галстуке. С нами он не летел.
   У него было очень серьезное лицо. Смотрел он в упор.
   - В самолете, - ответил я, и он, сразу потеряв ко мне интерес, направился к стремянке, торчавшей перед дверцей в кабину.
   Я пошел следом за ним. Он, по-видимому, слышал, что я иду сзади, и поэтому не стал подниматься в кабину, а только коротко бросил в мою сторону:
   - Позови.
   Я поднялся в самолет.
   Командир допивал чай. Остальные лениво переговаривались, глядя, как джип, облепленный крепкими ребятами, готовится выкатиться по "рампе" на стоянку, ярко освещенную автомобильными фарами со всех сторон.
   - Юра, - сказал я командиру, - там тебя ждут.
   - Очень хорошо, что ждут, - ответил командир и, поставив пустую кружку на сиденье, спустился по стремянке наружу.
   - Мани-мани? - подмигнул мне Ильин.
   - Наверное, - ответил я.
   - Лесом пахнет - обалдеть, - сказал Леха, - даже здесь чувствуется.
   - Можжевельник, - пояснил Ильин.
   Заскрипела стремянка - это возвращался командир. Мы молча смотрели на него, ожидая сообщений.
   - По четыре штуки! - шепотом объявил он.
   - Ого! - отозвался Леха.
   - Достойно, - подтвердил Ильин.
   Еще бы - это был мой месячный оклад.
   - Ребята, - снова прошептал Юра, - они просят, чтобы мы остались до воскресенья: этот "мафиози" (он имел в виду питерского "папика", прилетевшего с нами) хочет сходить на охоту... или рыбалку - черт его знает...
   На дворе заканчивалась пятница, и мы согласились.
   - Заплатили нормально, - ответил за всех Леха.
   - Значит, согласны?
   - Ждем, - ответили мы.
   Командир снова спустился наружу.
   - Чего ж хорошего человека не подождать? - сказал Леха. - Отдохнем. Водочки можно выпить. А грибов тут, наверное, море?! В лес можно сходить...
   - Ты чего? - удивился Ильин.
   - Ну, если недалеко, - уточнил Леха.
   Командир снова поднялся в самолет.
   - Ребята, они и нас на рыбалку зовут, - неуверенно проговорил он.
   - Да брось ты, Юра, - в погонах, что ли?
   - Конечно. Какая рыбалка?
   - Значит, не поедем? Отказываемся?!
   Командир отправился передать приглашающим наш отказ, а мы остались совещаться, выясняя, хватит ли наших домашних припасов на ужин или надо будет где-то что-то прикупать.
   Через некоторое время из двери снова показалась голова командира.
   - Надо ехать; они говорят, что рыбалка, оказывается, на пароходе...
   - Но это же меняет дело! - воскликнул Ильин. - Ежели на пароходе - то это нам нравится!
   - Закрывайте самолет, - сказал командир, - они уже нас ждут.
   Потом они рассадили нас по разным машинам, отчего мы слегка напряглись, и повезли в город.
   Мы долго петляли по каким-то плохо освещенным улочкам, вдоль которых стояли выхваченные светом фар заборы, с прятавшимися за ними в темноте двухэтажными деревянными домами.
   Наконец подъехали к красивому кирпичному особняку. Судя по многочисленной охране, вышедшей нас встречать, это был их центральный офис.
   Оттуда начали выносить какие-то коробки и грузить в "Ниссан-патрол".
   Сидевшие в нашей машине два парня вышли и тоже занялись погрузкой. Водитель остался.
   Ильин сидел у дверцы и с интересом наблюдал, как парни таскают коробки.
   - Ваша контора? - спросил он у водителя, кивнув на особняк.
   - Контора, - отозвался водитель.
   - Ты здесь что - работаешь?
   - Работаю. Больше негде...
   - Водилой?
   - И охранником.
   - Нормально платят?
   - Нормально...
   - А рабочий день?
   - Такого нету. Как отпустят.
   - А жена как, не возникает?
   - Чё ей возникать-то? Сама все понимает...
   - Ясно, - сказал Ильин и замолк.
   - А где пароход этот? - спросил я.
   - Ну, до него еще пару часов по Иртышу идти.
   Мы переглянулись: начиналось настоящее приключение. Наконец погрузка закончилась, и парни вернулись в машину. Караван тронулся, и вскоре, поднявшись на какую-то горку, мы увидели внизу черную широкую реку и освещенную пристань с пришвартованным к ней и казавшимся издалека небольшим корабликом.
   Кораблик был, по-видимому, речным буксиром, и нас определили в маленькую каютку с двумя расположенными одна над другой железными койками. Где-то внизу работала его машина, и сам он дрожал, готовый к отплытию.
   В каютке был полумрак: освещалась она одной-единственной лампочкой, закрытой матовым, пожелтевшим от грязи, скопившейся внутри, плафоном, прикрепленным к потолку. Пол, стены, потолок и даже откидной столик - все было покрашено темно-серой шаровой краской.
   - Тюряга какая-то, - хмыкнул Леха.
   Охранник, который привел нас в эту каюту, сунул Ильину бутылку водки и банку консервов и молча ушел. Ильин передал их Лехе.
   - Пайка, - сказал Леха. - А хлеб - зажали...
   - И за это скажи спасибо, - хмыкнул Ильин, первым пристроившийся на краю нижней койки. - Чего стоите, господа? Прошу садиться.
   Мы уложили свои сумки на верхнюю койку и сели, тесно прижавшись друг к другу.
   Лехе места не хватило, и он остался стоять, поставив на столик и бутылку, и банку. Потом снял с верхней койки свою сумку, вынул оттуда и положил рядом с ними полбуханки хлеба в полиэтиленовом пакете, складной перочинный нож и железную кружку, из которой в самолете пил чай. Закинув сумку обратно наверх, начал молча открывать ножом консервы, а мы так же молча смотрели, как над банкой потихоньку начинает подниматься жестяной, в зазубринах, верх.
   Настроение наше ползло вниз, словно стрелка высотомера.
   - Хорошая, чувствую, будет рыбалка, - нарушил молчание Леха. Он открыл банку и понюхал ее содержимое, ковырнув сверху кончиком ножа. - Нормальная тушенка, - сказал он и плеснул водку в кружку.
   Нарезав хлеб, он сделал бутерброды и, подав командиру кружку и бутерброд, произнес вместо него тост:
   - Ну, капитан, давай - за удачу.
   Юра молча выпил и принялся жевать хлеб с тушенкой. Вторым выпил Ильин и сказал:
   - А вроде и ничего...
   Мишка Репников - второй пилот и заядлый рыболов, между своими просто Репа - обнадеживающе произнес:
   - А чего вы хотели? В круиз по Волге? Рыбалка есть рыбалка: лишь бы добраться до места...
   - А кто тебе сказал, что - рыбалка? - хохотнул вдруг Ильин. - А может охота? А мы будем дичью...
   Он достал сигареты и закурил, быстро убрав пачку обратно в карман плаща.
   Водка была хорошая и сразу же ударила в голову. Приоткрыв дверь, Леха высунулся наружу.
   Из темноты в каюту ворвался свежий ветер, пахнувший водой и солярой. Нос буксира с шумом рассекал волны. Я смотрел в приоткрытую дверь и видел только край борта с невысоким ограждением: дальше была темнота и вверху - яркие точки звезд, словно проколотые булавкой дырки в незнакомый, сияющий мир.
   - Штурман, - обернулся к нам Леха, - запоминай на всякий случай дорогу: звезды-то видал какие?
   - Круглые, - ответил Ильин. - Наливай.
   Машина застопорила ход, и буксир, плавно покачиваясь, поплыл по инерции, легко и глухо стукнувшись обо что-то правым бортом. Захлопали какие-то дверцы, тишина наполнилась топотом ног по железной палубе и говором людей.
   Мы вышли из каюты и увидели справа от себя большой двухпалубный теплоход с длинным рядом иллюминаторов по борту и ярко освещенной надстройкой на верхней палубе. Это, как потом оказалось, была кают-компания.
   Перед нашим буксиром, также пришвартованный к левому борту теплохода, стоял небольшой кораблик, похожий на наш, только гораздо меньше. За его кормой, чуть сбоку, виднелась привязанная к поручню лодка. К нам подошел уже знакомый водитель-охранник, в машине которого мы с Ильиным ехали из аэропорта, и сказал:
   - Командир и штурман пойдут на этот, - он кивнул головой на теплоход, остальные - идите туда, - показал он рукой на стоявший впереди буксира кораблик.
   Юра и Ильин перешли на палубу теплохода, а мы, передавая друг другу свои командировочные сумки, спрыгнули с носа буксира на корму кораблика. Нас встретил одетый в ватник и кирзовые сапоги молчаливый матрос и повел к рубке.
   Рубка была маленькой. Спереди, перед большим квадратным иллюминатором, находилось колесо штурвала с торчавшими по лимбу толстыми и короткими, словно сардельки, рукоятками. На противоположной от него стенке, над полом, светилось невысокое квадратное отверстие - по-видимому, вход в трюм - с откинутыми в стороны дверцами.
   В рубке было тепло.
   - Вниз спускайтесь, - сказал матрос, и мы, по одному, полезли внутрь.
   Трюм был ярко освещен, и в нем было уютно. По обоим бортам располагались одна над другой четыре застеленные байковыми солдатскими одеялами койки: это был кубрик.
   Стены кубрика повторяли овальную форму бортов, сужаясь к носу и нарушая привычную геометрию жилого помещения, это было забавно и ничуть не портило общего вида, даже наоборот - почему-то повышало настроение. В самом носу, также по бортам, висели еще две койки, а под ними была сооружена лежанка, похожая на треугольную тахту. Рядом с крутой, почти вертикальной лестницей, по которой мы спустились, стоял привинченный к перегородке небольшой стол с двустворчатой тумбочкой, похожий на кухонный.
   Мы собрались под лестницей, ожидая, когда в кубрик спустится встретивший нас матрос, и многозначительно переглянулись.
   - А я что говорил? - восхищенно прошептал Мишка. - Главное - добраться до места!
   Сверху до нас доносился чей-то разговор: это наш матрос с кем-то беседовал. Голоса умолкли, и по лестнице загрохотали его кирзовые сапоги. Матрос спустился в кубрик и сказал:
   - Выбирайте койки.
   Это был молодой парень. Похоже, он был из тех, кто если не знает ответа на ваш вопрос, то так и скажет: "Не знаю". Он стоял, смотрел и ждал.
   - А какие свободны? - спросил Леха.
   - Да все равно, - ответил парень. - Ложись на любую, какая понравится.
   - Неудобно как-то...
   - А чего неудобно? - проговорил он, удивляясь. - Ну, если хотите - в носу можете...
   - Пошли в нос, - сказал Мишка и первый направился к лежанке.
   Мне всегда нравилось спать на верхних койках. Это у меня осталось еще с детства - от путешествий на поездах во время каникул: там, наверху, никто тебя не трогает и можно спокойно лежать, слушая стук колес. Когда я у себя дома соорудил для дочек двухъярусную кровать (комната в коммуналке, где мы жили вчетвером, была очень маленькой - всего четырнадцать метров, и я называл ее на манер космической станции - "Салют-4"), то иногда вечером, если моя младшая дочка смотрела "Спокойной ночи, малыши", сидя на диване, я забирался на ее верхнее место и тихо наслаждался одиночеством, пока меня оттуда не сгоняла жена. Поэтому я занял верхнюю койку, причем по левому борту: привык засыпать на правом боку, лицом к стенке.
   Раньше, в холостяцкой своей жизни, я мог засыпать как угодно и на каком угодно боку. Однажды я даже заснул, стоя на четвереньках перед диваном и положив на него голову, поскольку не имел сил положить на него все остальное. А уже после того, как женился, меня приучили засыпать именно на правом боку. Причиной этого было то, что на нашем диване спать вдвоем можно было только в этом положении. А поскольку моя жена могла засыпать только на правом боку, то приучила к этому и меня. После всяких нежностей и прочих веселых приготовлений ко сну, она, в завершение всего, командовала: "На-пра-во! Раз-два-три!" На счет "раз" - я оказывался на левом боку, на счет "два" - на спине и уже на счет "три" - носом к стенке, на правом боку. Иногда, правда, это происходило не по команде и без резких движений или даже без движений вообще, а так - само собой...
   Мы бросили сумки на выбранные нами койки и пошли смотреть, как разместились наши привилегированные товарищи.
   Товарищи, оказывается, нас уже ждали, глядя с высоты своего положения на то, как мы неуклюже карабкаемся по трапу - деревянной лестнице, переброшенной на наш кораблик с теплохода. "Никакого флотского шику", - комментировал наше восхождение Ильин.
   - Ну, как каюты? - спросил Мишка, ступив на палубу теплохода первым.
   - Одноместные, - ответил Ильин. - Как и положено командному составу. Прошу, - пригласил он нас в свою каюту.
   Маленькая каютка с железной кроватью и деревянной тумбочкой ничем нас не поразила. Тем более, что в ней ощущалась вибрация и был слышен гул работавшей внизу судовой машины. И к тому же в ней было холодно. В нашем - пускай и общем - кубрике было лучше, но мы об этом говорить не стали, чтобы Ильин не потребовал немедленного "честного" обмена.
   Каюта у Юры была такой же.
   Мы вышли на палубу и закурили в ожидании приглашения на ужин. От воды тянуло холодом, и мы начали потихоньку замерзать. Мимо сновали какие-то люди, видимо - матросы: они, так же как и встретивший нас парень, были в кирзовых сапогах и ватниках и не обращали на нас никакого внимания.
   Насмотревшись сверху на уходившую в темноту реку, накурившись и окончательно оголодав, мы решили подняться на вторую палубу и выяснить, когда же у них на корабле по распорядку ужин. Мы поднялись по трапу на верхнюю палубу и, увидев светившиеся квадратные окна кают-компании, находившейся в носовой надстройке, пошли на этот свет, словно путники, заблудившиеся в ночи.
   - Стой! - раздалось откуда-то из темноты, и перед нами появилась рослая фигура в расстегнутом пиджаке. - Чего надо? - не очень дружелюбно спросили нас.
   - Как бы узнать, где тут у вас ужином кормят? - поинтересовался шедший впереди всех Ильин. - Он показал на часы. - Бай-бай пора...
   - Подождите здесь, - ответила фигура и исчезла за боковой дверью надстройки.
   - Вот это гостеприимство, - усмехнулся Ильин.