Страница:
Ярл следил, как с «Акул» и «Орла» кого-то ловили в воде. На «Орле» спустили лодку. Викинги вытащили из реки человека. Пойман один из поджигателей!
– Назад, Свавильд, назад! – приказал Оттар дрожащему от злобы богатырю. – Назад, тебе говорю! Не трогай пленника!
Человек, почти такой же рослый, как Свавильд, бородатый, мокрый, смотрел на ярла остановившимся взглядом. Его руки были прикручены ремнем к покрытому холщовой рубахой телу.
Не Свавильд, нет, Свавильд потерял голову и слишком поторопится. Ярл оглянулся:
– Горик! Возьми этого пленника. Ты мне отвечаешь за него собой. За живого!
3
Глава четвертая
1
2
3
4
Глава пятая
1
2
3
Глава шестая
– Назад, Свавильд, назад! – приказал Оттар дрожащему от злобы богатырю. – Назад, тебе говорю! Не трогай пленника!
Человек, почти такой же рослый, как Свавильд, бородатый, мокрый, смотрел на ярла остановившимся взглядом. Его руки были прикручены ремнем к покрытому холщовой рубахой телу.
Не Свавильд, нет, Свавильд потерял голову и слишком поторопится. Ярл оглянулся:
– Горик! Возьми этого пленника. Ты мне отвечаешь за него собой. За живого!
3
Ярл не успел приказать, куда отвести пленного. В серой мгле над городком заскользили желтые светлячки. Опускаясь, они – новая выдумка новгородцев и биармов – вспыхивали огнем.
Стрелу обматывают под наконечником полосками пропитанной тюленьим жиром бересты и сухой травы. Многие огни гасли еще в полете, другие стрелы падали во дворах. Огни потухали на тесе, и даже в соломе кровли, не найдя пищи под затянувшим крышу мхом и в сыром, после дневного дождя, дереве.
Но стрелков было много. Когда ярл прибежал в городок, пожары от стрел, проникших под застрехи крыш и в дымовые продухи, начались в нескольких местах.
Горик и пленный отстали, а Свавильд не пошел за своим ярлом. Борясь с огнем, богатырь опалил руки и лицо, так же как Горик. Свавильд схватил пленного за плечо и злобно сказал Горику:
– Убирайся!
– Ты убирайся, – огрызнулся варяг с неменьшей злостью. – Ярл приказал мне беречь его! Ты не слышал, толстоухий?!
Свавильд презирал Горика, раба, только прихотью ярла превращенного в свободного викинга. Прошло полтора месяца со дня, когда Оттар торжественно посадил Горика на рум и принял клятву нового викинга Нидароса. Без Свавильда это были бы неплохие дни для сильного телом молодого варяга, который, игрой морского течения попав в Нидарос, видел перед собой годы безысходного рабства. Ярл запрещал ссоры во время похода, иначе кровь пролилась бы уже давно. Горик был готов на все, даже на неравный для него по силе «простой бой». С кабаньим упрямством Свавильд повторял одни и те же остроты и оскорбления, издеваясь над славянским происхождением Горика.
Телохранителю ярла не терпелось самому и на свободе, пока другие заняты на пожаре городка, оттащить пленника на «Дракон» и развлечься с ним. Свавильд любил «Дракона» не меньше, чем своего ярла. Он хотел ободрать кожу с пленника на носу драккара. А расспросить его он сумеет.
– Вонючий волчишка! – пригрозил Свавильд Горику. На языке фиордов слово варяг созвучно слову волк. – Выродок славянской суки и вендского пса! Я раздавлю тебя, как клопа!
Свавильд был уверен, что ярл не прогонит его и не казнит, какую бы расправу он ни учинил над варягом. Горик онемел от ярости.
– Ты оглох, сын трески! Убирайся! – разъярялся Свавильд. Он одной рукой рвал плечо пленного, а другой пытался вытащить застрявший в ножнах меч.
Горик судорожно выхватил свой меч, сделал стремительный выпад и воткнул железо под ребра богатыря. Толстый клинок, способный в сильной и умелой руке проломить и латы, проткнул кольчугу и разорвал сердце ненавистного Свавильда. Богатырь свалился без звука
Горик оглянулся: кажется, во мгле никто не видел стычку. Да, он был один на половине дороги между пристанью и городком. Варяг схватил пленного за ремень и потащил за собой, к кустам. Конечно, ярл не простит ему Свавильда – он еще не думал ни о чем другом. У варяга хватило выдержки не бежать, и он понимал, что не сможет появиться один в лесу. Что он, викинг, скажет биармам? Горик не владел лапонским языком, как старожилы Нидароса. За первым кустом Горик разрезал мечом ремни на пленнике и сказал:
– Бежим вместе.
Горик не выпускал руку пленника из своей, все было понятно без слов.
Стрелу обматывают под наконечником полосками пропитанной тюленьим жиром бересты и сухой травы. Многие огни гасли еще в полете, другие стрелы падали во дворах. Огни потухали на тесе, и даже в соломе кровли, не найдя пищи под затянувшим крышу мхом и в сыром, после дневного дождя, дереве.
Но стрелков было много. Когда ярл прибежал в городок, пожары от стрел, проникших под застрехи крыш и в дымовые продухи, начались в нескольких местах.
Горик и пленный отстали, а Свавильд не пошел за своим ярлом. Борясь с огнем, богатырь опалил руки и лицо, так же как Горик. Свавильд схватил пленного за плечо и злобно сказал Горику:
– Убирайся!
– Ты убирайся, – огрызнулся варяг с неменьшей злостью. – Ярл приказал мне беречь его! Ты не слышал, толстоухий?!
Свавильд презирал Горика, раба, только прихотью ярла превращенного в свободного викинга. Прошло полтора месяца со дня, когда Оттар торжественно посадил Горика на рум и принял клятву нового викинга Нидароса. Без Свавильда это были бы неплохие дни для сильного телом молодого варяга, который, игрой морского течения попав в Нидарос, видел перед собой годы безысходного рабства. Ярл запрещал ссоры во время похода, иначе кровь пролилась бы уже давно. Горик был готов на все, даже на неравный для него по силе «простой бой». С кабаньим упрямством Свавильд повторял одни и те же остроты и оскорбления, издеваясь над славянским происхождением Горика.
Телохранителю ярла не терпелось самому и на свободе, пока другие заняты на пожаре городка, оттащить пленника на «Дракон» и развлечься с ним. Свавильд любил «Дракона» не меньше, чем своего ярла. Он хотел ободрать кожу с пленника на носу драккара. А расспросить его он сумеет.
– Вонючий волчишка! – пригрозил Свавильд Горику. На языке фиордов слово варяг созвучно слову волк. – Выродок славянской суки и вендского пса! Я раздавлю тебя, как клопа!
Свавильд был уверен, что ярл не прогонит его и не казнит, какую бы расправу он ни учинил над варягом. Горик онемел от ярости.
– Ты оглох, сын трески! Убирайся! – разъярялся Свавильд. Он одной рукой рвал плечо пленного, а другой пытался вытащить застрявший в ножнах меч.
Горик судорожно выхватил свой меч, сделал стремительный выпад и воткнул железо под ребра богатыря. Толстый клинок, способный в сильной и умелой руке проломить и латы, проткнул кольчугу и разорвал сердце ненавистного Свавильда. Богатырь свалился без звука
Горик оглянулся: кажется, во мгле никто не видел стычку. Да, он был один на половине дороги между пристанью и городком. Варяг схватил пленного за ремень и потащил за собой, к кустам. Конечно, ярл не простит ему Свавильда – он еще не думал ни о чем другом. У варяга хватило выдержки не бежать, и он понимал, что не сможет появиться один в лесу. Что он, викинг, скажет биармам? Горик не владел лапонским языком, как старожилы Нидароса. За первым кустом Горик разрезал мечом ремни на пленнике и сказал:
– Бежим вместе.
Горик не выпускал руку пленника из своей, все было понятно без слов.
Глава четвертая
1
В Усть-Двинце сгорели дворы Одинца, Карислава и нескольких других, которые викинги не сумели отстоять от огня: Сгорели вместе с добычей, доставшейся было Оттару и его дружине.
Дозорные поморянского старшины перехватили плывших сверху колмогорян и спрятали их расшивы в затоне, в заросшей двинской старице.
Колмогоряне прислали малую помощь, всего пятьдесят человек. Прибывшие рассказывали, как колмогоряне спешно укрепляют свой пригородок, собрав к себе всех новгородских насельников с Доброгиной заимки на Ваге и с реки. Извещая, что будут биться против нурманнов за земляными валами, колмогоряне просили: «Чтобы все поморяне и биармины, которые себя не отстояли, шли бы к нам бороть нурманнов общей силой».
Колмогоряне звали к себе, а сами, как видно, больше всего боялись, как бы нурманны к ним не приплыли. Колмогоряне-то и посоветовали сжечь нурманнские лодьи. Для этого дела они отдали три расшивы, на которых пришли, а поморяне дали три своих из запрятанных в речных тайниках.
На воде нурманнов не удалось сжечь, зато над ними попалили крыши – поморянам было не жаль ничего. Чудом вернулся цел и здоров Щегря, колмогорянский старшой, который замешкался, зажигая расшивы. Да и с собой привел викинга-варяга, не нурманна. С этой ночи почувствовали все поморяне и биармины, что переломилась на лучшее их горькая жизнь.
Утром же из тайного места святилища Йомалы пришли двое кудесников-хранителей и начали учить всех особому способу воевать с нурманнами. Кудесники принесли вонючего студня, велели людям собирать пустые косточки и из них резать трубочки с затычками. В трубочки кудесники накладывали студня и учили:
– Сюда макай лишь самое острие стрелы. Уколотый такой стрелой нурманн заболеет и умрет. Но сам берегись, поцарапаешься и тоже умрешь. И в рот не бери – умрешь. Стрелу же макай перед делом.
Что это за колдовское снадобье, кудесники никому не сказали. Приказали еще, чтобы люди ловили красную рыбу, осетра и стерлядь, и приносили к ним в чум.
Дозорные поморянского старшины перехватили плывших сверху колмогорян и спрятали их расшивы в затоне, в заросшей двинской старице.
Колмогоряне прислали малую помощь, всего пятьдесят человек. Прибывшие рассказывали, как колмогоряне спешно укрепляют свой пригородок, собрав к себе всех новгородских насельников с Доброгиной заимки на Ваге и с реки. Извещая, что будут биться против нурманнов за земляными валами, колмогоряне просили: «Чтобы все поморяне и биармины, которые себя не отстояли, шли бы к нам бороть нурманнов общей силой».
Колмогоряне звали к себе, а сами, как видно, больше всего боялись, как бы нурманны к ним не приплыли. Колмогоряне-то и посоветовали сжечь нурманнские лодьи. Для этого дела они отдали три расшивы, на которых пришли, а поморяне дали три своих из запрятанных в речных тайниках.
На воде нурманнов не удалось сжечь, зато над ними попалили крыши – поморянам было не жаль ничего. Чудом вернулся цел и здоров Щегря, колмогорянский старшой, который замешкался, зажигая расшивы. Да и с собой привел викинга-варяга, не нурманна. С этой ночи почувствовали все поморяне и биармины, что переломилась на лучшее их горькая жизнь.
Утром же из тайного места святилища Йомалы пришли двое кудесников-хранителей и начали учить всех особому способу воевать с нурманнами. Кудесники принесли вонючего студня, велели людям собирать пустые косточки и из них резать трубочки с затычками. В трубочки кудесники накладывали студня и учили:
– Сюда макай лишь самое острие стрелы. Уколотый такой стрелой нурманн заболеет и умрет. Но сам берегись, поцарапаешься и тоже умрешь. И в рот не бери – умрешь. Стрелу же макай перед делом.
Что это за колдовское снадобье, кудесники никому не сказали. Приказали еще, чтобы люди ловили красную рыбу, осетра и стерлядь, и приносили к ним в чум.
2
Кудесники – хранители святилища Йомалы – вещали от имени матери-богини. Для биарминов их слова были законом. Помня предание о злых Хигах, биармины отождествили злобных нурманнов в рогатых шлемах с древними врагами, от которых когда-то едва не погиб весь народ водяных людей.
Новгородцы же встретили речи кудесников с сомнением. Не знали они чародейных снадобий и колдовства чуждались, считали его делом темным, несовместимым с новгородской честью.
Уцелевших поморян было до сотни – сбрелось все поморье. Вместе с прибывшими колмогорянами они сошлись на вече. Собрались, но не как обычно, не получилось вольного спора об общей заботе, люди угрюмо молчали.
– Слушайте меня, братья! – с мукой закричал Одинец.
Старшина забрался на поваленное дерево, казался громадным и властным. Начав говорить, успокоился и успокаивал людей. Он напомнил ватажную жизнь от выхода из Новгорода до встречи с биарминами, как сели при море и как жили до недавнего дня, последнего дня их вольной, счастливой жизни. Для былых повольников кто помнил Доброгу, в устах Одинца будто бы звучала ласковая и твердая мудрость первого старшины. И иные невольно дивились, что же Одинец скрывал свое слово десять лет!
Но вот он произнес проклятое имя – нурманн… И его голос сделался диким, а слова – страшными. Одинец напомнил братьям о каждом злодеянии нурманнов. Старшина по именам вспомнил людей, чьи жизни нурманны отняли в бою, и каждого, кого злодеи домучили после боя. И как был каждый домучен!.. Не забыл Одинец и погибших братьев-биарминов. Спросил вече:
– Почто же нас так гонят нурманны? Почто?!
Не ожидая ответа, Одинец поклялся Небом, Солнцем, Землей и Водой, что до последнего дыханья он будет биться с нурманнами всем, что ему разум вложит в руку, но нурманнам не покорится. И не видит он для себя позора в колдовской стреле биарминовских кудесников, потому что тот вольный человек, который защищает свой очаг от врага, будет во всем прав, отныне и до века!
И нет между обидчиком и обиженным ничего общего: ни земли, ни воды, ни дыханья!
Черный лес гудел от голосов поморян, повторивших клятву Одинца. Клялись и биармины, обступившие вече. Почти все они уже так разбирались в русской речи, что мало кто не понял слов старшины железных людей, своих братьев.
Новгородцы же встретили речи кудесников с сомнением. Не знали они чародейных снадобий и колдовства чуждались, считали его делом темным, несовместимым с новгородской честью.
Уцелевших поморян было до сотни – сбрелось все поморье. Вместе с прибывшими колмогорянами они сошлись на вече. Собрались, но не как обычно, не получилось вольного спора об общей заботе, люди угрюмо молчали.
– Слушайте меня, братья! – с мукой закричал Одинец.
Старшина забрался на поваленное дерево, казался громадным и властным. Начав говорить, успокоился и успокаивал людей. Он напомнил ватажную жизнь от выхода из Новгорода до встречи с биарминами, как сели при море и как жили до недавнего дня, последнего дня их вольной, счастливой жизни. Для былых повольников кто помнил Доброгу, в устах Одинца будто бы звучала ласковая и твердая мудрость первого старшины. И иные невольно дивились, что же Одинец скрывал свое слово десять лет!
Но вот он произнес проклятое имя – нурманн… И его голос сделался диким, а слова – страшными. Одинец напомнил братьям о каждом злодеянии нурманнов. Старшина по именам вспомнил людей, чьи жизни нурманны отняли в бою, и каждого, кого злодеи домучили после боя. И как был каждый домучен!.. Не забыл Одинец и погибших братьев-биарминов. Спросил вече:
– Почто же нас так гонят нурманны? Почто?!
Не ожидая ответа, Одинец поклялся Небом, Солнцем, Землей и Водой, что до последнего дыханья он будет биться с нурманнами всем, что ему разум вложит в руку, но нурманнам не покорится. И не видит он для себя позора в колдовской стреле биарминовских кудесников, потому что тот вольный человек, который защищает свой очаг от врага, будет во всем прав, отныне и до века!
И нет между обидчиком и обиженным ничего общего: ни земли, ни воды, ни дыханья!
Черный лес гудел от голосов поморян, повторивших клятву Одинца. Клялись и биармины, обступившие вече. Почти все они уже так разбирались в русской речи, что мало кто не понял слов старшины железных людей, своих братьев.
3
День после ночного пожара прошел спокойно, биармы не показывались и не тревожили викингов. Но вечером они появились с новым упорством. Биармы пытались выманить викингов в лес. В сумерках на всех подступах к полусгоревшему городку и к пристани появились лучники. Подпуская к себе викингов на полет стрелы, они убегали.
Оттар заметил, что у биармов подходил к концу запас настоящих стрел. Ярл нашел в городке печи для выплавки железа и кузницы. Лишившись их, как думал Оттар, биармы потеряли возможность пополнять запасы своего оружия.
Биармы начали пользоваться стрелой с костяным наконечником, прикрепленным жилкой к тонкому и легкому древку, стрелой охотника на птицу и мелкого зверя, но не стрелой воина. Изготовленная из чистой ровной сосны, хорошо уравновешенная, с длинным и низким четырехсторонним оперением, стрела охотника обладала точным и дальним полетом – без силы. Острая кость хрупко ломалась о резьбу щита, шлем и латную перчатку и лишь втыкалась в подлатную кожаную рубаху. Удар такой, стрелы по кольчуге не чувствовался, а настоящая – зачастую оставляла на теле пятно.
Оттар убедился в потере биармами настоящих стрел, отныне биармы могли поражать только незащищенное тело и на близком расстоянии. Но они боялись приближаться. И все же не жалели стрел… В течение всей короткой ночи они дразнили викингов. Бесполезные стрелы ударяли в латы сторожевых викингов, падали в поселке. Изредка они, как укусы комаров, царапали кожу, задевали щеку или руку, шею, щиколотку, находили сочленение доспеха.
Так длилось и весь следующий день. Оттар не пытался выходить в лес, биармы заметно смелели
Иной удалец, презирая опасность от стрел и пращных ядер, подходил поближе. Рискуя жизнью он натягивал длинный лук. Костяной наконечник царапал руку викинга, ловко хватавшего стрелу в полете, и биарм отбегал с криком:
– Смерть, смерть, смерть!
В глубине зеленой крепости биармов вызывающе стучали многочисленные бубны… Будто бы не было недавнего боя, в котором нидаросский ярл убил больше полутысячи биармов и хольмгардцев! Будто бы они еще могли сопротивляться! Оттар не сомневался, что где-то поблизости находится лагерь биармов, очаг бессмысленного упорства побежденных.
В туманных сумерках Оттар приказал готовиться, и с мглой, когда первая стрела невидимого ночного лучника-биарма упала у ног сторожевого викинга, из городка вышли два сильных отряда. Викинги, их пошло больше трехсот пятидесяти, надели легкие доспехи оставили щиты и копья. Почти непроглядная темнота леса скрыла вспышки коротких, беспощадных схваток слепых, призрачных и страшных, как во сне. Не разрываясь, две цепи викингов прочесали гребнем лес вблизи городка, стремясь наловить дерзких стрелков. Они добыли шесть или семь бесполезных трупов и привели двух пленников, застигнутых врасплох.
Оба пленника оказались знакомыми – их выдали руниры R – ридер, подживавшие на опаленных клеймом Нидароса лбах.
Их допрашивали порознь и не спеша, с терпеливым уменьем викинга добиться от самого упрямого обитателя низких земель указания места, где он зарыл свои ценности при слухе о том, что черные драккары вестфольдингов вновь показались в море.
Клейменые молчали, что дало цену их показаниям после того, как Оттар победил упорство пленников Оттар узнал, что лагерь биармов, настоящий лагерь, с запасами и женщинами, расположился всего в половине дня ходьбы от городка. Ярл оставил своим клейменым траллсам достаточно жизни в теле, чтобы они могли провести его в лагерь биармов.
Оттар заметил, что у биармов подходил к концу запас настоящих стрел. Ярл нашел в городке печи для выплавки железа и кузницы. Лишившись их, как думал Оттар, биармы потеряли возможность пополнять запасы своего оружия.
Биармы начали пользоваться стрелой с костяным наконечником, прикрепленным жилкой к тонкому и легкому древку, стрелой охотника на птицу и мелкого зверя, но не стрелой воина. Изготовленная из чистой ровной сосны, хорошо уравновешенная, с длинным и низким четырехсторонним оперением, стрела охотника обладала точным и дальним полетом – без силы. Острая кость хрупко ломалась о резьбу щита, шлем и латную перчатку и лишь втыкалась в подлатную кожаную рубаху. Удар такой, стрелы по кольчуге не чувствовался, а настоящая – зачастую оставляла на теле пятно.
Оттар убедился в потере биармами настоящих стрел, отныне биармы могли поражать только незащищенное тело и на близком расстоянии. Но они боялись приближаться. И все же не жалели стрел… В течение всей короткой ночи они дразнили викингов. Бесполезные стрелы ударяли в латы сторожевых викингов, падали в поселке. Изредка они, как укусы комаров, царапали кожу, задевали щеку или руку, шею, щиколотку, находили сочленение доспеха.
Так длилось и весь следующий день. Оттар не пытался выходить в лес, биармы заметно смелели
Иной удалец, презирая опасность от стрел и пращных ядер, подходил поближе. Рискуя жизнью он натягивал длинный лук. Костяной наконечник царапал руку викинга, ловко хватавшего стрелу в полете, и биарм отбегал с криком:
– Смерть, смерть, смерть!
В глубине зеленой крепости биармов вызывающе стучали многочисленные бубны… Будто бы не было недавнего боя, в котором нидаросский ярл убил больше полутысячи биармов и хольмгардцев! Будто бы они еще могли сопротивляться! Оттар не сомневался, что где-то поблизости находится лагерь биармов, очаг бессмысленного упорства побежденных.
В туманных сумерках Оттар приказал готовиться, и с мглой, когда первая стрела невидимого ночного лучника-биарма упала у ног сторожевого викинга, из городка вышли два сильных отряда. Викинги, их пошло больше трехсот пятидесяти, надели легкие доспехи оставили щиты и копья. Почти непроглядная темнота леса скрыла вспышки коротких, беспощадных схваток слепых, призрачных и страшных, как во сне. Не разрываясь, две цепи викингов прочесали гребнем лес вблизи городка, стремясь наловить дерзких стрелков. Они добыли шесть или семь бесполезных трупов и привели двух пленников, застигнутых врасплох.
Оба пленника оказались знакомыми – их выдали руниры R – ридер, подживавшие на опаленных клеймом Нидароса лбах.
Их допрашивали порознь и не спеша, с терпеливым уменьем викинга добиться от самого упрямого обитателя низких земель указания места, где он зарыл свои ценности при слухе о том, что черные драккары вестфольдингов вновь показались в море.
Клейменые молчали, что дало цену их показаниям после того, как Оттар победил упорство пленников Оттар узнал, что лагерь биармов, настоящий лагерь, с запасами и женщинами, расположился всего в половине дня ходьбы от городка. Ярл оставил своим клейменым траллсам достаточно жизни в теле, чтобы они могли провести его в лагерь биармов.
4
Клейменые уверенно вели викингов. «Даже когда жизнь больше ничего не обещает, кроме возможности дышать и умереть на один день позже, человек низкой крови все же цепляется за нее», – думал Оттар о своих проводниках.
Проводники знали дорогу, и ни один биарм не встречался в старом лесу, удобном для ходьбы. На стволах виднелись затески охотников, приметы зимних капканов. Клейменые объяснили, что вблизи протекает впадающая в Вин-о речка.
Неожиданно головной отряд Оттара наткнулся на трех или четырех биармов, которые убежали в страхе, забыв о стрелах.
– Лагерь близко, – сказал один траллс.
Другой подтвердил, как эхо:
– Близко…
Их руки были истерзаны утонченной пыткой. Они безразлично глядели на повелителя.
– Сейчас, после ельника, будут поляны… – начал один.
– Да, лагерь там, – подтвердил второй. Они не смотрели друг на друга, как чужие.
– Так близко? – спросил Эстольд.
– Да, это здесь, – сказал первый траллс.
– Еще тысяча шагов, – подтвердил второй.
Они не смотрели и на Эстольда, они глядели только на господина. Клейменые не могли пошевелить бесповоротно изломанными пыткой руками. Они вместе и угодливо показывали направление движением головы.
– Чего еще хочет господин?
Ничего. «Неужели они еще думают о жизни и хотят жить?» – брезгливо подумал Оттар.
Вестфольдинги развернулись для широкого охвата. Будет много, много пленников. Викинги молча сужали кольцо в мелколесье, пока не встретили длинный завал из свежерубленного леса. Хвоя казалась живой, а листья берез и ольхи еще не увяли. В завале были оставлены широкие проходы, рядом с которыми лежали горы сучьев и лохматых вершин, чтобы закрыть ход в случае надобности. Обо всем, среди вызванных пыткой стонов, рассказали клейменые. Лагерь здесь!
Из-за завала раздались тревожные крики, и викинги бросились в проходы. Толпы пленников и женщины женщины!
Внезапно первые ряды исчезли в ямах, прикрытых сучьями и мхом. Такие ловушки, длинные, узкие, устраивают на оленей и лосей. Изредка ловится медведь, а волки не попадаются, они слишком недоверчивы. Настоящие западни устраиваются тщательнее. Но эти сделали свое. За каждым проходом было несколько рядов ям Сколько – Оттар не мог определить.
Рядом с ярлом стоял клейменый траллс, измученный изощренной пыткой, с устало повисшей головой. Оттар ударил его кулаком в латной перчатке. Он отнял у этого траллса лицо и жизнь, а тот сумел взять плату викингами!
Через проходы завязалась перестрелка. Оттар не мог двинуться с места, пока не вытащит викингов, попавших в биармовские западни. Биармы напали и с тыла. Стычка длилась недолго. Викинги разметали завал, и биармы отошли. Никакого лагеря, даже его следов, не оказалось. Не нашлось и трупов. Биармы успели унести своих.
Напавшие с тыла были отброшены после беспорядочного боя. Среди биармов был замечен небольшой отряд хорошо вооруженных латников. И все же они не захотели упорного правильного боя. Они отступали, растягивая строй викингов, который было трудно соблюдать из-за деревьев.
А бездоспешные биармы осыпали викингов и костяными и настоящими стрелами.
Поле боя осталось за Оттаром. В лесу же стучали и стучали сухие биармовские бубны.
«Обманули, обманули, обманули!» – издевались бубны. Оттар не решился рисковать, преследуя биармов в лесах.
В дно земляных биармовских западней были забиты частые крепкие колья с закаленными на огне остриями Кольчуги и латы прикрывают тело от ударов с боков и сверху, но не снизу. Из ловушек извлекли больше трупов и умирающих, чем живых. Спаслись лишь те викинги, которые падали сверху на своих товарищей. Еще несколько вестфольдингов легло от стрел биармов и шесть викингов зарублено биармовскими латниками
«Они взяли больше, чем один за одного», – думал Оттар. Биармы второй раз устроили ему неожиданное. Он не разгромил лагеря биармов и по-прежнему не знал, где они прячут свои силы, припасы и женщин. Отныне придется относиться осторожнее к показаниям пленников. Кто бы мог подумать – они вынесли такие пытки!
Клейменый, которого ярл ударил латным кулаком, еще дышал. Душа держится прочно в теле биарма…
– Добейте их, – приказал ярл, указывая на клейменых. Больше их не к чему было пытать, и пытка не была властна над ними. Оттар не презирал их. Он смог понять мужество людей низкого племени, сумевших совершить подвиг, достойный сына Вотана.
Медленно, опасаясь засад, викинги возвращались в городок. Их провожал удручающе-назойливый стук бубнов, вызывающие вопли и визг. Откуда-то скользили стрелы. И когда викинги втянулись в полусгоревший городок, на опушках и в кустах показались биармы. Они что-то кричали, неразборчивое на расстоянии. Они не боялись вестфольдингов, им, казалось, был приятен моросящий дождь. Они делали понятные жесты, звали к себе, в лес.
Проводники знали дорогу, и ни один биарм не встречался в старом лесу, удобном для ходьбы. На стволах виднелись затески охотников, приметы зимних капканов. Клейменые объяснили, что вблизи протекает впадающая в Вин-о речка.
Неожиданно головной отряд Оттара наткнулся на трех или четырех биармов, которые убежали в страхе, забыв о стрелах.
– Лагерь близко, – сказал один траллс.
Другой подтвердил, как эхо:
– Близко…
Их руки были истерзаны утонченной пыткой. Они безразлично глядели на повелителя.
– Сейчас, после ельника, будут поляны… – начал один.
– Да, лагерь там, – подтвердил второй. Они не смотрели друг на друга, как чужие.
– Так близко? – спросил Эстольд.
– Да, это здесь, – сказал первый траллс.
– Еще тысяча шагов, – подтвердил второй.
Они не смотрели и на Эстольда, они глядели только на господина. Клейменые не могли пошевелить бесповоротно изломанными пыткой руками. Они вместе и угодливо показывали направление движением головы.
– Чего еще хочет господин?
Ничего. «Неужели они еще думают о жизни и хотят жить?» – брезгливо подумал Оттар.
Вестфольдинги развернулись для широкого охвата. Будет много, много пленников. Викинги молча сужали кольцо в мелколесье, пока не встретили длинный завал из свежерубленного леса. Хвоя казалась живой, а листья берез и ольхи еще не увяли. В завале были оставлены широкие проходы, рядом с которыми лежали горы сучьев и лохматых вершин, чтобы закрыть ход в случае надобности. Обо всем, среди вызванных пыткой стонов, рассказали клейменые. Лагерь здесь!
Из-за завала раздались тревожные крики, и викинги бросились в проходы. Толпы пленников и женщины женщины!
Внезапно первые ряды исчезли в ямах, прикрытых сучьями и мхом. Такие ловушки, длинные, узкие, устраивают на оленей и лосей. Изредка ловится медведь, а волки не попадаются, они слишком недоверчивы. Настоящие западни устраиваются тщательнее. Но эти сделали свое. За каждым проходом было несколько рядов ям Сколько – Оттар не мог определить.
Рядом с ярлом стоял клейменый траллс, измученный изощренной пыткой, с устало повисшей головой. Оттар ударил его кулаком в латной перчатке. Он отнял у этого траллса лицо и жизнь, а тот сумел взять плату викингами!
Через проходы завязалась перестрелка. Оттар не мог двинуться с места, пока не вытащит викингов, попавших в биармовские западни. Биармы напали и с тыла. Стычка длилась недолго. Викинги разметали завал, и биармы отошли. Никакого лагеря, даже его следов, не оказалось. Не нашлось и трупов. Биармы успели унести своих.
Напавшие с тыла были отброшены после беспорядочного боя. Среди биармов был замечен небольшой отряд хорошо вооруженных латников. И все же они не захотели упорного правильного боя. Они отступали, растягивая строй викингов, который было трудно соблюдать из-за деревьев.
А бездоспешные биармы осыпали викингов и костяными и настоящими стрелами.
Поле боя осталось за Оттаром. В лесу же стучали и стучали сухие биармовские бубны.
«Обманули, обманули, обманули!» – издевались бубны. Оттар не решился рисковать, преследуя биармов в лесах.
В дно земляных биармовских западней были забиты частые крепкие колья с закаленными на огне остриями Кольчуги и латы прикрывают тело от ударов с боков и сверху, но не снизу. Из ловушек извлекли больше трупов и умирающих, чем живых. Спаслись лишь те викинги, которые падали сверху на своих товарищей. Еще несколько вестфольдингов легло от стрел биармов и шесть викингов зарублено биармовскими латниками
«Они взяли больше, чем один за одного», – думал Оттар. Биармы второй раз устроили ему неожиданное. Он не разгромил лагеря биармов и по-прежнему не знал, где они прячут свои силы, припасы и женщин. Отныне придется относиться осторожнее к показаниям пленников. Кто бы мог подумать – они вынесли такие пытки!
Клейменый, которого ярл ударил латным кулаком, еще дышал. Душа держится прочно в теле биарма…
– Добейте их, – приказал ярл, указывая на клейменых. Больше их не к чему было пытать, и пытка не была властна над ними. Оттар не презирал их. Он смог понять мужество людей низкого племени, сумевших совершить подвиг, достойный сына Вотана.
Медленно, опасаясь засад, викинги возвращались в городок. Их провожал удручающе-назойливый стук бубнов, вызывающие вопли и визг. Откуда-то скользили стрелы. И когда викинги втянулись в полусгоревший городок, на опушках и в кустах показались биармы. Они что-то кричали, неразборчивое на расстоянии. Они не боялись вестфольдингов, им, казалось, был приятен моросящий дождь. Они делали понятные жесты, звали к себе, в лес.
Глава пятая
1
Местами два-три двора Усть-Двинца выгорели подряд. И пожарища и уцелевшие дворы были одинаково черны от дождя. Для топки очагов викинги ломали заборы и стены домов и надворных построек, попорченных огнем или целых, безразлично. Городок имел дикий, печальный вид места, осужденного на смерть безжалостной болезнью.
Викинг Канут, один из любимцев ярла, тяжело заболел, ослабел, не хотел есть. Голова сделалась невыносимо тяжелой и горячей, а внутренности порой охватывала такая боль, точно туда положили пылающих углей.
Могучая воля викингов побеждает болезни. Канут хотел пойти со своим ярлом и завладеть лагерем биармов, чтобы кончить завоевание Нового Нидароса. И не смог. Не послушались ноги, боль в кишках согнула кольцом мускулистое тело. Пухлый красноватый отек натянул кожу под светлой бородой Канута, спустился на шею и поднимался к глазу.
Опыт более чем тридцатилетних плаваний на драккарах научил многому кормчего «Дракона» Эстольда. Он разбирался в болезнях, умел врачевать опасные лихорадки, знал, что делать при кровотечении из кишок. Эстольд издали распознавал опасную белую проказу, оспу и черную чуму, умел ухаживать за ранами, извлекать стрелы, мог отделить, для спасения всего тела, раздробленную руку и ногу.
Эстольд чувствовал, что болезнь Канута связана с опухолью лица, и рассмотрел след укола или царапины Он допрашивал больного. Канут вспоминал: да, кажется, третьего дня его уколола костяная стрела. Он забыл. Стоит ли помнить каждую царапину, это недостойно викинга. Пусть Эстольд даст ему пить и оставит в покое Пить, его мучит жажда. Не воды, пива, чтобы тебя взял Локи! Почему пиво сладкое? Неужели же здесь больше нет настоящего горького пива?..
К возвращению Оттара сознание оставило Канута Ярл с грустью посмотрел на обезображенное лицо старого товарища. Глаза Канута провалились, нос заострился. Он еще дышал, но его уже не было.
Не один Канут покидал своего ярла. Больше двадцати викингов проявляли ясные признаки той же убийственной болезни, все жаловались на такие же страдания как Канут.
И у каждого озабоченный кормчий «Дракона» находил одинаковые опухоли – на руке, на ноге, на шее на затылке или на лице.
Эстольд молчал о своих подозрениях, никто не понимал причины болезни. Чума, встречавшаяся викингам на землях Запада, не походила на эту болезнь. Черная смерть выдавала себя большими опухолями под мышками и рождалась среди массы трупов. Мертвые франки и трупы жителей Валланда бывали для вестфольдингов страшнее живых…
Вскоре Канут успокоился и похолодел. Ночью умерли еще девять викингов, и к утру число больных достигло пятидесяти, захворали Лодин и Бранд.
После осмотра больных кормчий «Дракона» поспешил прийти к Оттару. Эстольд не пытался скрывать тревоги:
– Биармы умеют отравлять свои стрелы, мой ярл. Я убежден в этом, мой ярл. Их стрелы отравлены. У каждого умершего и больного есть укол стрелой. И у каждого – опухоль в месте укола.
Купцы, греки и арабы рассказывали о южных народах, умеющих посылать смерть на кончике стрелы. Но могут ли биармы быть способны на это! У Эстольда не было никаких сомнений.
Его самого вчера уколола стрела. Или ветка? Кормчий не мог вспомнить – в этом проклятом лесу не знаешь, на что наткнешься. Поняв причину болезни викингов. Эстольд раскалил на огне очага нож и выжег свою ранку, трижды повторив болезненную операцию. Разговаривая с ярлом, кормчий «Дракона» не мог избавиться от навязчиво-тягостной мысли об отраве, которая, быть может, уже растет и в его теле.
– Уверен ли ты, Эстольд?
– Да, клянусь тебе мужеством Рекина, мой ярл. Не знаю, многие ли наши уже отравлены. Канут прав: какой викинг обращает внимание на укол или царапину?
Викинг Канут, один из любимцев ярла, тяжело заболел, ослабел, не хотел есть. Голова сделалась невыносимо тяжелой и горячей, а внутренности порой охватывала такая боль, точно туда положили пылающих углей.
Могучая воля викингов побеждает болезни. Канут хотел пойти со своим ярлом и завладеть лагерем биармов, чтобы кончить завоевание Нового Нидароса. И не смог. Не послушались ноги, боль в кишках согнула кольцом мускулистое тело. Пухлый красноватый отек натянул кожу под светлой бородой Канута, спустился на шею и поднимался к глазу.
Опыт более чем тридцатилетних плаваний на драккарах научил многому кормчего «Дракона» Эстольда. Он разбирался в болезнях, умел врачевать опасные лихорадки, знал, что делать при кровотечении из кишок. Эстольд издали распознавал опасную белую проказу, оспу и черную чуму, умел ухаживать за ранами, извлекать стрелы, мог отделить, для спасения всего тела, раздробленную руку и ногу.
Эстольд чувствовал, что болезнь Канута связана с опухолью лица, и рассмотрел след укола или царапины Он допрашивал больного. Канут вспоминал: да, кажется, третьего дня его уколола костяная стрела. Он забыл. Стоит ли помнить каждую царапину, это недостойно викинга. Пусть Эстольд даст ему пить и оставит в покое Пить, его мучит жажда. Не воды, пива, чтобы тебя взял Локи! Почему пиво сладкое? Неужели же здесь больше нет настоящего горького пива?..
К возвращению Оттара сознание оставило Канута Ярл с грустью посмотрел на обезображенное лицо старого товарища. Глаза Канута провалились, нос заострился. Он еще дышал, но его уже не было.
Не один Канут покидал своего ярла. Больше двадцати викингов проявляли ясные признаки той же убийственной болезни, все жаловались на такие же страдания как Канут.
И у каждого озабоченный кормчий «Дракона» находил одинаковые опухоли – на руке, на ноге, на шее на затылке или на лице.
Эстольд молчал о своих подозрениях, никто не понимал причины болезни. Чума, встречавшаяся викингам на землях Запада, не походила на эту болезнь. Черная смерть выдавала себя большими опухолями под мышками и рождалась среди массы трупов. Мертвые франки и трупы жителей Валланда бывали для вестфольдингов страшнее живых…
Вскоре Канут успокоился и похолодел. Ночью умерли еще девять викингов, и к утру число больных достигло пятидесяти, захворали Лодин и Бранд.
После осмотра больных кормчий «Дракона» поспешил прийти к Оттару. Эстольд не пытался скрывать тревоги:
– Биармы умеют отравлять свои стрелы, мой ярл. Я убежден в этом, мой ярл. Их стрелы отравлены. У каждого умершего и больного есть укол стрелой. И у каждого – опухоль в месте укола.
Купцы, греки и арабы рассказывали о южных народах, умеющих посылать смерть на кончике стрелы. Но могут ли биармы быть способны на это! У Эстольда не было никаких сомнений.
Его самого вчера уколола стрела. Или ветка? Кормчий не мог вспомнить – в этом проклятом лесу не знаешь, на что наткнешься. Поняв причину болезни викингов. Эстольд раскалил на огне очага нож и выжег свою ранку, трижды повторив болезненную операцию. Разговаривая с ярлом, кормчий «Дракона» не мог избавиться от навязчиво-тягостной мысли об отраве, которая, быть может, уже растет и в его теле.
– Уверен ли ты, Эстольд?
– Да, клянусь тебе мужеством Рекина, мой ярл. Не знаю, многие ли наши уже отравлены. Канут прав: какой викинг обращает внимание на укол или царапину?
2
Итак, внезапно наступил час платежей и размышлений о деле. Только трезвые подсчеты могли помочь нидаросскому ярлу понять значение происходящей борьбы за Новый Нидарос, сделать выводы и принять решение. Оттар не нуждался в усилии памяти или в подсказах, он обладал совершенной памятью полководца, знал каждого своего викинга не только по имени, но и по способностям.
Первая высадка в поселке Расту, когда клеймились биармы и по берегам Гандвика был пущен страх, стоила Оттару трех викингов. Случайность и небрежность самих убитых.
Трое были тяжело ранены стрелами на «Черной Акуле» из засады на острове и девять погибли в схватке, уничтожившей засаду. А сама засада биармов оставила девятнадцать трупов. Девять за девятнадцать – невероятно дорого. Викинги были повинны в том, что сражались без строя, пренебрегая биармами.
Эйнар отлично провел высадку с «Орла». Взятие пристани обошлось в одного викинга, а тел биармов было найдено около восьмидесяти. Кормчий «Орла» заслужил великую славу настоящего воина.
Оттар сам встретился на морском берегу со всеми силами биармов и хольмгардцев и вынудил их к правильному бою. Ярл потерял двадцать шесть викингов, а на поле боя было сосчитано около пяти сотен тел противника. Правильное соотношение – за одного почти двадцать.
Но в тот же день высадка с «Акул», закончившаяся схваткой в кустарниках, где погиб Галль, стоила двенадцати викингов, за которых биармы заплатили шестнадцатью телами! Повторилось то же, что произошло на острове: викинги сражались без строя.
Первый день появления биармов после шестидневного перерыва, когда они начали войну по-своему, обошелся в сорок викингов, а чего он стоил биармам, ярл не знал. Во всяком случае, не больше потерь, чем ему. За второй день войны по-биармовски ярл расплатился восемью викингами. Третий день стоил лишь двух, когда после попытки сжечь драккары биармы, пользуясь ночной суматохой, убили Свавильда, похитили Горика и освободили пленника.
Ночная вылазка и поимка клейменых обошлись без потерь. Но клейменые отняли у Оттара сорок семь викингов. Сорок семь! Стычка в лесу, у ложного лагеря с западнями, обошлась почти вдвое дороже, чем настоящая большая победа на морском берегу, а самим биармам стоила, несомненно, совсем дешево.
Всего в боях и стычках потерян сто пятьдесят один викинг… Прошло около двадцати дней. Оттар считал, что большая часть викингов была у него не взята биармами за настоящую цену (ибо эта цена – победа), а украдена.
Сто пятьдесят один викинг… Дружина, прибывшая на четырех драккарах, уже уменьшилась с шестисот пятидесяти до пятисот воинов. Что будет дальше?
При каждой встрече в лесу биармы умели брать викингов дешевой ценой. И даже в лесу, как во время нападения на ложный лагерь, они отказывались от правильного боя. Они не повторят сражения на берегу, они сумели оценить свою ошибку, понять силу лат и непобедимость строя викингов.
Латы, спасая от удара, не всегда спасают от укола. Ярл вспомнил стрелу, которая поцарапала ему бедро шесть дней тому назад, и спросил Эстольда:
– Как скоро, ты считаешь, начинает действовать яд биармов?
– На следующий день, или на третий, мой ярл, – ответил кормчий «Дракона». Он сам думал, что ему придется ждать еще два скверных дня, чтобы узнать свою судьбу.
Первая высадка в поселке Расту, когда клеймились биармы и по берегам Гандвика был пущен страх, стоила Оттару трех викингов. Случайность и небрежность самих убитых.
Трое были тяжело ранены стрелами на «Черной Акуле» из засады на острове и девять погибли в схватке, уничтожившей засаду. А сама засада биармов оставила девятнадцать трупов. Девять за девятнадцать – невероятно дорого. Викинги были повинны в том, что сражались без строя, пренебрегая биармами.
Эйнар отлично провел высадку с «Орла». Взятие пристани обошлось в одного викинга, а тел биармов было найдено около восьмидесяти. Кормчий «Орла» заслужил великую славу настоящего воина.
Оттар сам встретился на морском берегу со всеми силами биармов и хольмгардцев и вынудил их к правильному бою. Ярл потерял двадцать шесть викингов, а на поле боя было сосчитано около пяти сотен тел противника. Правильное соотношение – за одного почти двадцать.
Но в тот же день высадка с «Акул», закончившаяся схваткой в кустарниках, где погиб Галль, стоила двенадцати викингов, за которых биармы заплатили шестнадцатью телами! Повторилось то же, что произошло на острове: викинги сражались без строя.
Первый день появления биармов после шестидневного перерыва, когда они начали войну по-своему, обошелся в сорок викингов, а чего он стоил биармам, ярл не знал. Во всяком случае, не больше потерь, чем ему. За второй день войны по-биармовски ярл расплатился восемью викингами. Третий день стоил лишь двух, когда после попытки сжечь драккары биармы, пользуясь ночной суматохой, убили Свавильда, похитили Горика и освободили пленника.
Ночная вылазка и поимка клейменых обошлись без потерь. Но клейменые отняли у Оттара сорок семь викингов. Сорок семь! Стычка в лесу, у ложного лагеря с западнями, обошлась почти вдвое дороже, чем настоящая большая победа на морском берегу, а самим биармам стоила, несомненно, совсем дешево.
Всего в боях и стычках потерян сто пятьдесят один викинг… Прошло около двадцати дней. Оттар считал, что большая часть викингов была у него не взята биармами за настоящую цену (ибо эта цена – победа), а украдена.
Сто пятьдесят один викинг… Дружина, прибывшая на четырех драккарах, уже уменьшилась с шестисот пятидесяти до пятисот воинов. Что будет дальше?
При каждой встрече в лесу биармы умели брать викингов дешевой ценой. И даже в лесу, как во время нападения на ложный лагерь, они отказывались от правильного боя. Они не повторят сражения на берегу, они сумели оценить свою ошибку, понять силу лат и непобедимость строя викингов.
Латы, спасая от удара, не всегда спасают от укола. Ярл вспомнил стрелу, которая поцарапала ему бедро шесть дней тому назад, и спросил Эстольда:
– Как скоро, ты считаешь, начинает действовать яд биармов?
– На следующий день, или на третий, мой ярл, – ответил кормчий «Дракона». Он сам думал, что ему придется ждать еще два скверных дня, чтобы узнать свою судьбу.
3
«Канут стал сто пятьдесят вторым трупом, отданным на дело завоевания Нового Нидароса», – продолжал свой счет Оттар. Для него викинги были разменной монетой Нидароса, но смерть Канута огорчала полководца. Канут, которому можно было доверить многое, жалко и бесполезно погиб от яда. Умный, храбрый, расчетливый. Свавильд и Галль были беззаветно преданы Оттару, но таких он найдет. А ум встречается реже преданности и сильной руки.
Лодину и Бранду та же судьба. Трудно вознаградимые потери, ярл любил и этих двух викингов сознательной хозяйской любовью.
Вслед за Канутом уже умерли от болезни, от яда, девять викингов. Эстольд сообщил – есть еще пятьдесят отравленных. После их гибели на румах четырех драккаров едва останутся полные смены гребцов. А кто знает, сколько викингов уже носят в своей крови яд незаметной царапины биармовской стрелы…
Шумел дождь. В лесу, казалось совсем близко, стучали бубны биармов.
Лодину и Бранду та же судьба. Трудно вознаградимые потери, ярл любил и этих двух викингов сознательной хозяйской любовью.
Вслед за Канутом уже умерли от болезни, от яда, девять викингов. Эстольд сообщил – есть еще пятьдесят отравленных. После их гибели на румах четырех драккаров едва останутся полные смены гребцов. А кто знает, сколько викингов уже носят в своей крови яд незаметной царапины биармовской стрелы…
Шумел дождь. В лесу, казалось совсем близко, стучали бубны биармов.