Страница:
– Да, оно новое, – услышала я ее голос. – И конечно, к нему есть рукава. Я как раз их искала, когда вы столь грубо сюда ворвались.
Она яростно уставилась на женщин. Я проследила за ее взглядом, и у меня перехватило дыхание.
Все они были молоды и одеты в платья, каких я никогда прежде не видела, с большим вырезом, почти открывавшим грудь, и вздымающимися юбками из сверкающей ткани; множество свисающих с пояса шелковых мешочков и украшений подчеркивали узкие талии. Волосы были уложены в замысловатые прически, украшенные тонкими вуалями, гребнями и бусами из жемчужин или монет; губы подкрашены, глаза подведены густой тушью. Некоторые были смуглолицыми – мавританская кровь, – а прямо перед Беатрис стояли темноглазые красавицы с молочно-белой кожей и изящными руками.
Женщина, у которой Беатрис забрала мой наряд, – зеленоглазая, в обтягивающем красном платье – пожала плечами:
– Está bien[17]. Если это все, что есть у инфанты Изабеллы, обойдемся и этим. – Она с извиняющимся видом повернулась ко мне. – Боюсь, у нас нет времени, чтобы найти подходящую одежду, но мы можем принести другие предметы туалета, чтобы добавить привлекательности вашей.
– А вы… вы кто? – хрипло спросила я.
Женщина помолчала, словно никто прежде не задавал ей подобного вопроса.
– Донья Менсия де Мендоса, фрейлина королевы Жуаны. Готова исполнить любое ваше желание.
Я кивнула, изо всех сил стараясь сохранять самообладание – учитывая, что я стояла босиком в чулках и сорочке.
– Мне ничего сейчас не требуется, спасибо. Вовсе незачем беспокоиться из-за пустяков.
Глаза Менсии де Мендосы сверкнули.
– Это не пустяки. Королева специально прислала нас, чтобы прислуживать вам. Она желает, чтобы о вас хорошо позаботились.
– Инфанта находится под моей опекой, – сказала Беатрис. – Уверяю вас, я очень хорошо о ней забочусь.
– Под твоей опекой? – рассмеялась Менсия. – Да ты сама еще из пеленок не вылезла!
– Мне пятнадцать лет, – ответила Беатрис, – и я вышла из младенческого возраста достаточно давно, чтобы знать свои обязанности, сеньора. Как вам только что сообщила ее высочество, нам ничего не требуется.
Улыбка исчезла с лица Менсии, подведенные черным глаза сузились.
– Мы с сеньоритой де Бобадильей, – быстро сказала я, – крайне благодарны ее светлости, но мне не нужны предметы туалета; вкусы мои просты. К тому же я не привыкла к такому количеству слуг и предпочитаю, чтобы сеньорита де Бобадилья обслуживала меня одна, если вы не против.
Я не увидела особого неудовольствия на лице Менсии, хотя и уловила раздражение в ее голосе, когда она присела в реверансе.
– Как пожелаете, ваше высочество. – Она многозначительно посмотрела на Беатрис. – Тебе придется привыкнуть к тому, что ты часть королевского двора и находишься под опекой королевы, а ее светлость любит окружать себя культурными женщинами.
С этими словами она увела всех за собой, оставив нас с Беатрис одних.
– Вот ведь наглость! – в гневе бросила Беатрис и повернулась к сундуку. Отыскала рукава и начала одевать меня, пока я стояла неподвижно. – Кем себя считает эта Менсия де Мендоса? Культурные женщины! Ты видела, как раскрашены их лица? У шлюх и то меньше косметики. О, будь здесь донья Клара, ее бы удар хватил. Неужели королева позволяет подобным женщинам ей прислуживать?
Я подавила дрожь, чувствуя, как Беатрис зашнуровывает на мне платье и закрепляет окаймленные бархатом складчатые рукава.
– Она не простая женщина, – сказала я. – Мендоса – одно из самых знатных семейств в Кастилии. Менсия – дочь гранда.
– Вот как? – фыркнула Беатрис. – Что ж, мне никогда прежде не доводилось возражать дочери гранда.
Она повернула меня кругом, взяла из ящика щетку, расчесала мои длинные, до пояса, золотистые волосы, один из тайных предметов моей гордости, хоть я и пыталась это скрыть, поскольку сестры в Санта-Ане говорили, что распущенные женские волосы – лестница для Сатаны.
– Вот. – Беатрис отступила на шаг. – Посмотрим, что теперь скажет Менсия де Мендоса. Могу поклясться, при дворе нет девушки со столь же безукоризненной кожей или такими же золотыми волосами, как у тебя.
– Гордыня – грех, – улыбнувшись, возразила я, пока она переодевалась в скромное черное платье и укладывала волосы на затылке.
Мгновение спустя в дверь постучали, и вошел Каррильо.
При виде него я выпрямилась. Хотя я знала, что он станет о нас заботиться, как обещал, ибо наше благополучие напрямую связано с его собственным, у меня не возникало сомнений, что он манипулировал моей матерью. Убедил ее отпустить нас, наверняка в обмен на обещание чего-то такого, что он не имел права предлагать. Он был могущественным и безжалостным человеком, и теперь мы ему обязаны. Следовало быть осторожной как в поступках, так и в словах, притворяясь, будто я во всем с ним согласна, что дало бы мне возможность лучше позаботиться о брате. К счастью, мне казалось, что Каррильо ничего иного от меня и не ожидает.
Он пристально посмотрел на меня:
– Мне сообщили, что ты пренебрегла вниманием личных фрейлин королевы, хотя их прислали сюда, чтобы прислуживать тебе. Это правда?
– Да, – слегка озабоченно ответила я. – Я в чем-то ошиблась? Зачем нужны десять там, где вполне может справиться одна?
Беатрис бросила на меня язвительный взгляд, но Каррильо, к моему облегчению, лишь снисходительно усмехнулся:
– Ты не воспитывалась при дворе, это ясно. Донья Менсия жалуется, что твоя одежда подходит лишь для работного дома, но, думаю, ты выглядишь вполне очаровательно, даже притом, что платье несколько вышло из моды.
– Наряд сшила моя мать, и я горжусь, что могу его носить.
– Ладно, – отрывисто кивнул он. – Гордыня хороша, но в меру, не так ли?
Он покачал пальцем с золотым перстнем:
– Нам вовсе не нужно, чтобы с самого начала все пошло наперекосяк. – Каррильо подмигнул Беатрис. – А ты, похоже, отличаешься умением защищать нашу инфанту и заводить себе врагов, юная Бобадилья. Будь поосторожнее с теми, кого оскорбляешь, ладно? Донья Менсия пользуется благосклонностью королевы, а у меня нет ни времени, ни желания улаживать женские ссоры.
– Конечно, – ответила я, не дав Беатрис возразить. – Больше такого не повторится, монсеньор.
Я положила ладонь на его руку:
– Думаю, я готова.
Улыбнувшись, я последовала за ним на мою первую встречу с королем.
Глава 6
Она яростно уставилась на женщин. Я проследила за ее взглядом, и у меня перехватило дыхание.
Все они были молоды и одеты в платья, каких я никогда прежде не видела, с большим вырезом, почти открывавшим грудь, и вздымающимися юбками из сверкающей ткани; множество свисающих с пояса шелковых мешочков и украшений подчеркивали узкие талии. Волосы были уложены в замысловатые прически, украшенные тонкими вуалями, гребнями и бусами из жемчужин или монет; губы подкрашены, глаза подведены густой тушью. Некоторые были смуглолицыми – мавританская кровь, – а прямо перед Беатрис стояли темноглазые красавицы с молочно-белой кожей и изящными руками.
Женщина, у которой Беатрис забрала мой наряд, – зеленоглазая, в обтягивающем красном платье – пожала плечами:
– Está bien[17]. Если это все, что есть у инфанты Изабеллы, обойдемся и этим. – Она с извиняющимся видом повернулась ко мне. – Боюсь, у нас нет времени, чтобы найти подходящую одежду, но мы можем принести другие предметы туалета, чтобы добавить привлекательности вашей.
– А вы… вы кто? – хрипло спросила я.
Женщина помолчала, словно никто прежде не задавал ей подобного вопроса.
– Донья Менсия де Мендоса, фрейлина королевы Жуаны. Готова исполнить любое ваше желание.
Я кивнула, изо всех сил стараясь сохранять самообладание – учитывая, что я стояла босиком в чулках и сорочке.
– Мне ничего сейчас не требуется, спасибо. Вовсе незачем беспокоиться из-за пустяков.
Глаза Менсии де Мендосы сверкнули.
– Это не пустяки. Королева специально прислала нас, чтобы прислуживать вам. Она желает, чтобы о вас хорошо позаботились.
– Инфанта находится под моей опекой, – сказала Беатрис. – Уверяю вас, я очень хорошо о ней забочусь.
– Под твоей опекой? – рассмеялась Менсия. – Да ты сама еще из пеленок не вылезла!
– Мне пятнадцать лет, – ответила Беатрис, – и я вышла из младенческого возраста достаточно давно, чтобы знать свои обязанности, сеньора. Как вам только что сообщила ее высочество, нам ничего не требуется.
Улыбка исчезла с лица Менсии, подведенные черным глаза сузились.
– Мы с сеньоритой де Бобадильей, – быстро сказала я, – крайне благодарны ее светлости, но мне не нужны предметы туалета; вкусы мои просты. К тому же я не привыкла к такому количеству слуг и предпочитаю, чтобы сеньорита де Бобадилья обслуживала меня одна, если вы не против.
Я не увидела особого неудовольствия на лице Менсии, хотя и уловила раздражение в ее голосе, когда она присела в реверансе.
– Как пожелаете, ваше высочество. – Она многозначительно посмотрела на Беатрис. – Тебе придется привыкнуть к тому, что ты часть королевского двора и находишься под опекой королевы, а ее светлость любит окружать себя культурными женщинами.
С этими словами она увела всех за собой, оставив нас с Беатрис одних.
– Вот ведь наглость! – в гневе бросила Беатрис и повернулась к сундуку. Отыскала рукава и начала одевать меня, пока я стояла неподвижно. – Кем себя считает эта Менсия де Мендоса? Культурные женщины! Ты видела, как раскрашены их лица? У шлюх и то меньше косметики. О, будь здесь донья Клара, ее бы удар хватил. Неужели королева позволяет подобным женщинам ей прислуживать?
Я подавила дрожь, чувствуя, как Беатрис зашнуровывает на мне платье и закрепляет окаймленные бархатом складчатые рукава.
– Она не простая женщина, – сказала я. – Мендоса – одно из самых знатных семейств в Кастилии. Менсия – дочь гранда.
– Вот как? – фыркнула Беатрис. – Что ж, мне никогда прежде не доводилось возражать дочери гранда.
Она повернула меня кругом, взяла из ящика щетку, расчесала мои длинные, до пояса, золотистые волосы, один из тайных предметов моей гордости, хоть я и пыталась это скрыть, поскольку сестры в Санта-Ане говорили, что распущенные женские волосы – лестница для Сатаны.
– Вот. – Беатрис отступила на шаг. – Посмотрим, что теперь скажет Менсия де Мендоса. Могу поклясться, при дворе нет девушки со столь же безукоризненной кожей или такими же золотыми волосами, как у тебя.
– Гордыня – грех, – улыбнувшись, возразила я, пока она переодевалась в скромное черное платье и укладывала волосы на затылке.
Мгновение спустя в дверь постучали, и вошел Каррильо.
При виде него я выпрямилась. Хотя я знала, что он станет о нас заботиться, как обещал, ибо наше благополучие напрямую связано с его собственным, у меня не возникало сомнений, что он манипулировал моей матерью. Убедил ее отпустить нас, наверняка в обмен на обещание чего-то такого, что он не имел права предлагать. Он был могущественным и безжалостным человеком, и теперь мы ему обязаны. Следовало быть осторожной как в поступках, так и в словах, притворяясь, будто я во всем с ним согласна, что дало бы мне возможность лучше позаботиться о брате. К счастью, мне казалось, что Каррильо ничего иного от меня и не ожидает.
Он пристально посмотрел на меня:
– Мне сообщили, что ты пренебрегла вниманием личных фрейлин королевы, хотя их прислали сюда, чтобы прислуживать тебе. Это правда?
– Да, – слегка озабоченно ответила я. – Я в чем-то ошиблась? Зачем нужны десять там, где вполне может справиться одна?
Беатрис бросила на меня язвительный взгляд, но Каррильо, к моему облегчению, лишь снисходительно усмехнулся:
– Ты не воспитывалась при дворе, это ясно. Донья Менсия жалуется, что твоя одежда подходит лишь для работного дома, но, думаю, ты выглядишь вполне очаровательно, даже притом, что платье несколько вышло из моды.
– Наряд сшила моя мать, и я горжусь, что могу его носить.
– Ладно, – отрывисто кивнул он. – Гордыня хороша, но в меру, не так ли?
Он покачал пальцем с золотым перстнем:
– Нам вовсе не нужно, чтобы с самого начала все пошло наперекосяк. – Каррильо подмигнул Беатрис. – А ты, похоже, отличаешься умением защищать нашу инфанту и заводить себе врагов, юная Бобадилья. Будь поосторожнее с теми, кого оскорбляешь, ладно? Донья Менсия пользуется благосклонностью королевы, а у меня нет ни времени, ни желания улаживать женские ссоры.
– Конечно, – ответила я, не дав Беатрис возразить. – Больше такого не повторится, монсеньор.
Я положила ладонь на его руку:
– Думаю, я готова.
Улыбнувшись, я последовала за ним на мою первую встречу с королем.
Глава 6
В огромном зале в железных подвесных канделябрах над головой горели бесчисленные восковые свечи, освещали золоченые сталактиты потолка, сверкающие, словно радужное небо. С карнизов хмурились раскрашенные статуи прежних королей Кастилии; с их подножий свисали широкие гардины из шерсти и шелка, яркие краски которых отражались в отполированном полу. Сквозь гул голосов слышался смех, мелькали, подобно светлячкам, яркие одежды придворных, и отовсюду исходил запах мирры, духов и благовоний.
История алькасара была мне знакома. Ледяными зимами в Аревало мы с Беатрис развлекались тем, что читали вслух хроники, в которых излагались биографии королей и королев, живших и умерших за этими стенами. Как и другие крепости Кастилии, алькасар Сеговии – в прошлом мавританская цитадель – был отвоеван у мавров во время Реконкисты. Я готовилась ощутить благоговейный трепет, оказавшись внутри исторического замка, где жили предки, но не могла предвидеть охватившего меня чувства, будто нечто, прежде дремавшее в моей душе, вдруг пробудилось ото сна. Чтобы не таращиться по сторонам, подобно Беатрис, я уставилась на помост в конце зала, где стоял пустой трон.
К нам подошел Каррильо, велел Беатрис отойти и повел меня к помосту. Придворные расступились, и мне показалось, что они невероятно долго таращатся, прежде чем почтительно склонить головы. Я почти слышала их мысли: «Вот она, единокровная сестра короля»; ощущение было такое, будто меня обнюхивают голодные хищники. Краем глаза я заметила Менсию в красном платье, стоявшую рядом с маркизом Вильеной. Она обнажила зубы в улыбке, и я перевела взгляд на сервированные для вечернего банкета столы, на которых красовались инкрустированные драгоценными камнями блюда с горками андалусских апельсинов, вишен из Эстремадуры, засахаренного миндаля, фиников, инжира и абрикосов, – настоящий сад наслаждений, столь изобильный, что казался почти греховной расточительной тратой.
Перед помостом Каррильо поклонился и громогласно объявил:
– Инфанта Изабелла!
Я присела в реверансе, скрывая замешательство. Почему он обращается к пустому трону? Но тут услышала негромкий голос:
– Неужели это моя маленькая сестренка?
Приглядевшись, я увидела рослого мужчину в черном, что возлежал неподалеку на груде подушек с шелковыми кистями возле блюда с яствами. Ему прислуживало стройное создание в платье и со скрытым под вуалью лицом. Вдоль стены выстроился отряд мавританской стражи, с ятаганами в ножнах на боку, в шароварах и тюрбанах, и вид у них был такой, словно они только что прибыли из Гранады.
– Majestad[18], – пробормотала я.
Энрике встал. В последнюю нашу встречу я была совсем маленькой, а потому не помнила, какого он роста. Теперь же единокровный брат возвышался надо мной всей своей странной, уродливой фигурой. Голова его, увенчанная красным тюрбаном в мавританском стиле, казалась слишком большой для долговязого тела, растрепанные золотисто-рыжие волосы падали спутанными прядями на узкие плечи. Король был одет в черный халат с золотым шитьем, а на его удивительно изящных ногах я заметила загнутые носки красных кожаных туфель.
Я уставилась на него, забыв обо всем. Мне доводилось слышать, что он похож на нашего отца, но я едва помнила покойного правителя и тщетно пыталась найти хоть какое-то фамильное сходство.
– Ты красивая, – задумчиво сказал Энрике, словно до этого не задумывался о моей внешности.
Я посмотрела в его печальные янтарные глаза, слегка выпуклые и с тяжелыми веками. Приплюснутый нос, округлые щеки и мясистые губы не добавляли ему привлекательности; отличал его лишь выдающийся рост. К тому же, хотя одежда в мавританском стиле составляла часть гардероба каждого кастильца, будучи особенно полезной в летние месяцы, сохраняя прохладу, мать позволяла нам ее носить лишь у себя в комнатах. Я вполне могла представить, что бы она сказала, окажись здесь и увидев короля, одетого словно неверный, в наш первый вечер при дворе. Однако робкая улыбка Энрике завораживала, и я наклонилась поцеловать его руку, украшенную перстнем Кастилии. Внезапно он привлек меня к себе и заключил в неуклюжие объятия. От него пахло мускусом, словно от немытого животного. Несмотря на мою чувствительность к ароматам, этот не показался мне неприятным, хотя я полагала, что король должен благоухать вовсе не так.
– Добро пожаловать, сестра, – сказал он. – Милости прошу в мой дворец.
Придворные разразились бурными аплодисментами. Продолжая держать меня за руку, Энрике повернулся лицом к залу.
– Где инфант Альфонсо? – крикнул он, и из толпы придворных появился мой брат, рука об руку с коренастым мальчиком.
Щеки Альфонсо покраснели – верный признак, что он пил неразбавленное вино, прежде для него запретное. Судя по всему, тоска по оставленному дому сменилась волнением в новой обстановке. Дона Чакона нигде не было видно, хотя обычно он никогда не отходил далеко от Альфонсо.
– Смотри, кто тут, Изабелла. – Альфонсо кивнул на своего спутника. – Это наш кузен Фернандо Арагонский. Нас поселили в одной комнате, хотя до сих пор он только и делал, что спрашивал о тебе.
Фернандо поклонился мне.
– Ваше высочество, – сказал он дрожащим голосом, – для меня это большая честь, хотя вряд ли вы меня помните.
Он ошибался – я помнила его, или, по крайней мере, знала его имя. Но увидеть его здесь, при дворе единокровного брата, никак не ожидала.
В жилах наших семейств текла общая кровь предков Трастамара, но вражда и алчность стали причиной войны между Кастилией и Арагоном, длившейся многие столетия. Короли Арагона ревностно охраняли свое маленькое независимое государство, постоянно враждовали с Францией и относились к Кастилии с подозрением, хотя и не настолько, чтобы пренебрегать брачными союзами в надежде однажды посадить арагонского принца на кастильский трон.
Будучи на год моложе меня, Фернандо, как и мы с Альфонсо, родился от второго брака его отца, Хуана Арагонского, с Хуаной Энрикес, дочерью потомственных адмиралов Кастилии. Фернандо был также наследником Арагона, с тех пор как несколько лет назад умер его старший единокровный брат. Хотя я была наслышана о семье Фернандо, я не знала ничего особо интересного о нем или его королевстве; кроме, возможно, того, что во времена моего детства король Хуан постоянно строил интриги и предлагал Фернандо мне в супруги.
Я смотрела на своего дальнего родственника-принца и вдруг поймала себя на мысли, что мне очень нравится его лицо: выдающийся нос, пухлые губы и блестящие карие глаза в обрамлении густых ресниц, которым могла бы позавидовать любая женщина. Левый его глаз был чуть меньше и слегка косил, придавая лицу шаловливый вид. Фернандо был невысок, но крепко сложен для своего возраста, густые темные волосы ровно подстрижены на уровне плеч. Особенно меня привлек оливковый оттенок его кожи, ставший на солнце почти бронзовым. Вероятно, он бóльшую часть времени проводил на открытом воздухе, как и мой брат, но если Альфонсо был бледен, словно гипс, Фернандо выглядел смуглым, словно мавр, и во всем его облике чувствовалась необузданная энергия. Хотя оба нисколько не походили друг на друга, меня не удивляло, что они с моим братом ведут себя будто старые друзья, ибо в душе, похоже, имели немало общего.
Я вздрогнула, поняв, что он не сводит с меня взгляда, и мягко сказала:
– Как я могу помнить вас, кузен, если мы до сих пор не встречались?
– Я столько о вас слышал, – ответил он, – что мне кажется, будто мы знакомы всю жизнь.
Ему было всего двенадцать – мальчишка еще, – но по какой-то необъяснимой причине от слов Фернандо Арагонского у меня перехватило дыхание.
– Фернандо приехал отпраздновать с нами рождение моей дочери, – сказал Энрике. – Завтра он будет замещать своего отца, так как король Хуан страдает катарактой и не в состоянии проделать столь долгий путь. Надеюсь, мы можем рассчитывать на вновь обретенное согласие между нашими королевствами. Слишком много было раздоров, несмотря на общую кровь.
– Конечно, ваше величество, – ответил Фернандо, продолжая смотреть на меня. – Нам действительно требуется согласие, особенно сейчас, когда французский паук стучит в наши ворота.
– Внешняя политика устами младенцев, – расхохотался Каррильо.
Однако Энрике мрачно ответил:
– Он прав. Ни Арагон, ни Кастилия не могут позволить себе войны с Луи Французским. Нам действительно нужен мир.
Фернандо неожиданно повернулся ко мне:
– Вы отужинаете за нашим столом, ваше высочество?
Я поколебалась, глядя на короля. Энрике улыбнулся:
– Почему бы и нет… – Не договорив, он застыл как вкопанный.
Я удивленно проследила за его взглядом.
К нам скользящей походкой приближалась женщина с высоко поднятой головой. Стоявшие в проходе к трону придворные склонились в почтительном поклоне. Она шла с плавной грацией, ее стройные бедра охватывал рубиново-золотой пояс, подол бархатного платья цвета слоновой кости был украшен узором из драгоценных камней. За ней следовали женщины, пытавшиеся до этого прислуживать мне в casa real.
Мне незачем было спрашивать, кто она. Я тоже преклонила колени в глубоком реверансе.
– Энрике! – с упреком проговорила королева Жуана. – Я понятия не имела о том, что уже прибыли гости. Почему ты ничего не сообщил? Я как раз укладывала нашу pequeñita[19] спать.
Она ослепительно улыбнулась Альфонсо, который покраснел как рак, а затем перевела взгляд на меня.
Трудно было представить, что эта женщина всего минуту назад отошла от колыбели младенца. Невозможно даже поверить, что она вообще когда-либо рожала: стройная, как тростинка, с безукоризненно уложенными вьющимися темно-каштановыми волосами, среди которых виднелись нити жемчужных зерен. Безупречную кожу лица подцвечивали пудра и румяна. Особенно поражали ее глаза, черные, словно оникс, и широко расставленные; их блеск подчеркивали густо подведенные черной тушью ресницы. Королева выглядела словно совершенное творение скульптора.
– Встань, дорогая, – промурлыкала она. – Дай мне взглянуть на тебя. Ты так выросла. Уже почти женщина. А мы ждали маленькую девочку в кудряшках.
Она поцеловала меня в щеку, окутав насыщенным запахом розового масла. Вздрогнув, я попятилась, и оценивающе-холодный взгляд королевы пронзил меня словно клинок.
Послышался скрежет – пажи выдвигали столы для пиршества, а затем раздался голос Энрике:
– Мы только что обсуждали, кому где сидеть. Изабелла желает ужинать вместе со своим братом и Фернандо. Не вижу никаких причин, почему бы ей…
– Ни в коем случае, – прервала его Жуана. – Ей следует ужинать с моими фрейлинами, как полагается. Разве ты сам не говорил, что девочка будет под моей опекой?
Она вытянула в сторону Энрике руку с длинными ногтями, и тот попятился.
– Перестань, – пробормотал он.
Пожав плечами, королева взяла меня за руку и повела к ближайшему столу.
– Подожди, – сказал Энрике.
Она остановилась.
– Я считаю, что Изабелла и инфанты должны сегодня ужинать со мной.
– Но с тобой сегодня ужинает Бельтран де ла Куэва, забыл? Ты обещал…
– Знаю, что обещал. Но я король и имею право передумать. Бельтран де ла Куэва – вассал. Пусть ужинает с другими моими вассалами, как полагается.
Я почувствовала, как ее ногти вонзаются в мою руку.
– Энрике, разумно ли это? Ты же помнишь, как раним Бельтран, а ты пообещал сегодня оказать ему честь.
– Меня не волнуют его обиды, – холодно ответил Энрике, хотя мне показалось, что ему не нравится спорить, тем более с собственной женой. – Моя семья впервые появилась здесь с тех пор, как я вступил на трон. Сегодня они ужинают со мной. Это приказ.
Королева коротко рассмеялась:
– О да, конечно! Можешь не приказывать, дорогой. Но на помосте вряд ли найдется место для всех нас. Хочешь, чтобы мы ели на подушках, словно мавры?
Голос Энрике стал тверже.
– Я сказал – Изабелла и инфанты. Ты можешь есть где захочешь. Заодно останется место для Бельтрана де ла Куэвы, достоинство которого ты столь рьяно защищаешь.
Она застыла – то ли от ужаса, то ли от ярости.
– Я буду ужинать с ее высочеством, – заявил Альфонсо. – Тогда она тоже сможет быть рядом с семьей.
Энрике бросил взгляд на Альфонсо:
– Ты хорошо воспитан, брат мой. Если ее светлость согласна, тогда, конечно же, ужинай с ней.
Альфонсо с нетерпением взглянул на королеву. Мой брат видел перед собой лишь растерянную женщину; он был слишком юн и неопытен, чтобы понять то, что до боли было ясно мне. Она родила ребенка после многих лет бесплодия, но Энрике относился к ней без какого-либо уважения или любви. Неужели тогда, во время поездки в Авилу, Беатрис говорила правду? При дворе действительно сомневались в том, кто отец ребенка? Не испытывал ли подобных сомнений и мой единокровный брат?
– Как я могу устоять против подобной галантности? – Королева кокетливо улыбнулась Альфонсо, махнула рукой фрейлинам, и они направились к столу неподалеку.
Пажи убирали трон и ставили на помосте стол, а я смотрела на архиепископа. Нахмурив густые черные брови, он не сводил взгляда с королевы, которая демонстративно посадила моего брата справа от себя, в окружении фрейлин. Открытое презрение во взгляде Каррильо застигло меня врасплох; его дружелюбная маска на мгновение соскользнула, и я увидела под ней нечто куда более тяжелое и мрачное.
– Прошу прощения, ваше величество, – сказал он, повернувшись к Энрике, – у меня срочное дело.
Мой единокровный брат с отсутствующим видом кивнул. Слегка наклонив голову, Каррильо молча вышел. У меня возникла мысль, что его внезапный уход связан с неприязнью к королеве, я уставилась ему вслед и не услышала, как ко мне украдкой подошла Беатрис, пока та не прошептала:
– Я должна тебе кое-что сказать.
– Не сейчас, – ответила я. – Найди дона Чакона. Я не знаю, где он, а Альфонсо не следует надолго оставлять наедине с королевой и ее фрейлинами.
Я заняла свое место на помосте рядом с Энрике, а Фернандо сел с противоположной стороны от короля. Внезапно я поняла, что дрожу – как мне показалось, от усталости и голода. В Аревало к этому времени я уже успевала поужинать, прочесть молитвы и отправиться спать. Но когда перед нами поставили первые блюда – жареную кабанятину с артишоками и тушенную в риохском соусе оленину, – кусок не полез мне в горло. Все мое внимание было сосредоточено на королеве, которая поглощала вино кубок за кубком, пока лицо ее не стало ярко-розовым; наклонившись к Альфонсо, она гладила его по щекам и что-то мурлыкала ему на ухо. За соседним с ними столом сидел в одиночестве брат маркиза Педро Хирон и голыми руками раздирал оленью ляжку. По подбородку его стекал кровавый сок, и он то и дело жестом требовал налить ему еще вина. Вильены нигде не было видно. Не последовал ли он за Каррильо?
– Наверняка все это кажется тебе весьма странным, – вдруг сказал Энрике; я вздрогнула и повернулась к нему. – Все эти излишества… Мне говорили, в Аревало не было ничего подобного. Как я понимаю, ты, твой брат и ваша мать вели скромную жизнь.
– Да, это так. Но мы неплохо справлялись. Скромность может стать благословением.
– И как я вижу, ты предпочитаешь воду, – сказал он, бросив взгляд на мой кубок, который я прикрыла ладонью от пажа с вездесущим кувшином. – Не пьешь вина?
– От него у меня часто болит голова, даже когда разбавляю.
Я заметила, что Фернандо наклонился ближе и не отрываясь смотрит на меня.
– Мне тоже не нравится алкоголь, – сказал Энрике. – Я пью его лишь на государственных приемах. В Сеговии хватает чистой воды; она идет с гор, свежая и холодная. Во времена римлян текла по акведуку, но тот сейчас совсем ветхий. Мне всегда хотелось его починить.
Он помолчал, покусывая губу, затем вдруг проговорил:
– Хочу перед тобой извиниться за то, что не проявлял надлежащей заботы о тебе и твоем брате. И дело не в том, что я такой равнодушный. Быть королем… это вовсе не то, что ты думаешь. Я теперь куда лучше понимаю нашего отца, чем когда он был жив.
Наши взгляды встретились.
– О чем вы? – тихо спросила я.
– Когда-то наш отец сказал, что хотел бы родиться простолюдином, чтобы не нести на своих плечах бремя всего мира. – Энрике печально улыбнулся. – Теперь и я часто чувствую себя точно так же.
Странно было слышать подобное от короля. Монархи правили по божественному праву и отвечали только перед Господом. Родиться таковым считалось великой привилегией, а не проклятием. Внезапно я вспомнила Энрике, каким видела его в последний раз, странную улыбку, с которой он наблюдал, как я целую отца, его фигуру, алчно склонившуюся над телом умирающего. Может, алчность мне лишь привиделась, а на самом деле то была тревога? Ребенку трудно отличить одно от другого, а Энрике не похож на человека, желавшего оказаться в центре всеобщего внимания.
– Вот почему я так рад тебя видеть, – продолжал он. – Семья должна быть вместе, а мы так мало времени провели в обществе друг друга. Согласна? Рада, что ты здесь?
Сама не понимая, что делаю, я положила ладонь на его руку. Пальцы мои смотрелись слишком белыми и тонкими на фоне его волосатой веснушчатой кожи.
– Я счастлива вас видеть, и Сеговия прекрасна. Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть. Как вы сами сказали, здесь для меня пока многое в новинку.
Я заметила, как кивнул Фернандо, и одобрительная улыбка кузена лишь добавила мне доверия. Отчего-то его мнение казалось мне крайне важным, словно он ждал от меня только самого лучшего.
– Что я могу сделать, чтобы ты почувствовала себя как дома? – обеспокоенно спросил Энрике. – Все из-за твоей матери, да? Тебе не хотелось ее оставлять. Ты по ней скучаешь.
Я поколебалась, не зная, что ответить. Я действительно тосковала по уютной комнате в Аревало, по ночному лаю собак, по звону посуды, которую расставляли в зале слуги под зловещим взглядом доньи Клары. Но скучала ли я по матери? В этом я не была уверена.
– Я предлагал привезти сюда и ее, – взволнованно проговорил Энрике, – но Каррильо отсоветовал. Сказал, что она будет слишком сильно влиять на вас, как это обычно бывает с матерями, а Альфонсо нужно привыкнуть к тому, что он второй в очереди на трон.
Я ничем не выдала тревогу. Знала ли мать, что ее могут пригласить во дворец? Или Каррильо ввел ее в заблуждение, руководствуясь некими тайными мотивами, чтобы разлучить нас с ней?
Я встретилась взглядом с Энрике. В его глазах не было коварства, лишь искреннее желание помочь, и внезапно у меня возникло желание все ему рассказать. Он – первенец моего отца, мы – брат и сестра, одна семья. Нам следовало защищать друг друга, а не становиться пешками на шахматной доске архиепископа.
История алькасара была мне знакома. Ледяными зимами в Аревало мы с Беатрис развлекались тем, что читали вслух хроники, в которых излагались биографии королей и королев, живших и умерших за этими стенами. Как и другие крепости Кастилии, алькасар Сеговии – в прошлом мавританская цитадель – был отвоеван у мавров во время Реконкисты. Я готовилась ощутить благоговейный трепет, оказавшись внутри исторического замка, где жили предки, но не могла предвидеть охватившего меня чувства, будто нечто, прежде дремавшее в моей душе, вдруг пробудилось ото сна. Чтобы не таращиться по сторонам, подобно Беатрис, я уставилась на помост в конце зала, где стоял пустой трон.
К нам подошел Каррильо, велел Беатрис отойти и повел меня к помосту. Придворные расступились, и мне показалось, что они невероятно долго таращатся, прежде чем почтительно склонить головы. Я почти слышала их мысли: «Вот она, единокровная сестра короля»; ощущение было такое, будто меня обнюхивают голодные хищники. Краем глаза я заметила Менсию в красном платье, стоявшую рядом с маркизом Вильеной. Она обнажила зубы в улыбке, и я перевела взгляд на сервированные для вечернего банкета столы, на которых красовались инкрустированные драгоценными камнями блюда с горками андалусских апельсинов, вишен из Эстремадуры, засахаренного миндаля, фиников, инжира и абрикосов, – настоящий сад наслаждений, столь изобильный, что казался почти греховной расточительной тратой.
Перед помостом Каррильо поклонился и громогласно объявил:
– Инфанта Изабелла!
Я присела в реверансе, скрывая замешательство. Почему он обращается к пустому трону? Но тут услышала негромкий голос:
– Неужели это моя маленькая сестренка?
Приглядевшись, я увидела рослого мужчину в черном, что возлежал неподалеку на груде подушек с шелковыми кистями возле блюда с яствами. Ему прислуживало стройное создание в платье и со скрытым под вуалью лицом. Вдоль стены выстроился отряд мавританской стражи, с ятаганами в ножнах на боку, в шароварах и тюрбанах, и вид у них был такой, словно они только что прибыли из Гранады.
– Majestad[18], – пробормотала я.
Энрике встал. В последнюю нашу встречу я была совсем маленькой, а потому не помнила, какого он роста. Теперь же единокровный брат возвышался надо мной всей своей странной, уродливой фигурой. Голова его, увенчанная красным тюрбаном в мавританском стиле, казалась слишком большой для долговязого тела, растрепанные золотисто-рыжие волосы падали спутанными прядями на узкие плечи. Король был одет в черный халат с золотым шитьем, а на его удивительно изящных ногах я заметила загнутые носки красных кожаных туфель.
Я уставилась на него, забыв обо всем. Мне доводилось слышать, что он похож на нашего отца, но я едва помнила покойного правителя и тщетно пыталась найти хоть какое-то фамильное сходство.
– Ты красивая, – задумчиво сказал Энрике, словно до этого не задумывался о моей внешности.
Я посмотрела в его печальные янтарные глаза, слегка выпуклые и с тяжелыми веками. Приплюснутый нос, округлые щеки и мясистые губы не добавляли ему привлекательности; отличал его лишь выдающийся рост. К тому же, хотя одежда в мавританском стиле составляла часть гардероба каждого кастильца, будучи особенно полезной в летние месяцы, сохраняя прохладу, мать позволяла нам ее носить лишь у себя в комнатах. Я вполне могла представить, что бы она сказала, окажись здесь и увидев короля, одетого словно неверный, в наш первый вечер при дворе. Однако робкая улыбка Энрике завораживала, и я наклонилась поцеловать его руку, украшенную перстнем Кастилии. Внезапно он привлек меня к себе и заключил в неуклюжие объятия. От него пахло мускусом, словно от немытого животного. Несмотря на мою чувствительность к ароматам, этот не показался мне неприятным, хотя я полагала, что король должен благоухать вовсе не так.
– Добро пожаловать, сестра, – сказал он. – Милости прошу в мой дворец.
Придворные разразились бурными аплодисментами. Продолжая держать меня за руку, Энрике повернулся лицом к залу.
– Где инфант Альфонсо? – крикнул он, и из толпы придворных появился мой брат, рука об руку с коренастым мальчиком.
Щеки Альфонсо покраснели – верный признак, что он пил неразбавленное вино, прежде для него запретное. Судя по всему, тоска по оставленному дому сменилась волнением в новой обстановке. Дона Чакона нигде не было видно, хотя обычно он никогда не отходил далеко от Альфонсо.
– Смотри, кто тут, Изабелла. – Альфонсо кивнул на своего спутника. – Это наш кузен Фернандо Арагонский. Нас поселили в одной комнате, хотя до сих пор он только и делал, что спрашивал о тебе.
Фернандо поклонился мне.
– Ваше высочество, – сказал он дрожащим голосом, – для меня это большая честь, хотя вряд ли вы меня помните.
Он ошибался – я помнила его, или, по крайней мере, знала его имя. Но увидеть его здесь, при дворе единокровного брата, никак не ожидала.
В жилах наших семейств текла общая кровь предков Трастамара, но вражда и алчность стали причиной войны между Кастилией и Арагоном, длившейся многие столетия. Короли Арагона ревностно охраняли свое маленькое независимое государство, постоянно враждовали с Францией и относились к Кастилии с подозрением, хотя и не настолько, чтобы пренебрегать брачными союзами в надежде однажды посадить арагонского принца на кастильский трон.
Будучи на год моложе меня, Фернандо, как и мы с Альфонсо, родился от второго брака его отца, Хуана Арагонского, с Хуаной Энрикес, дочерью потомственных адмиралов Кастилии. Фернандо был также наследником Арагона, с тех пор как несколько лет назад умер его старший единокровный брат. Хотя я была наслышана о семье Фернандо, я не знала ничего особо интересного о нем или его королевстве; кроме, возможно, того, что во времена моего детства король Хуан постоянно строил интриги и предлагал Фернандо мне в супруги.
Я смотрела на своего дальнего родственника-принца и вдруг поймала себя на мысли, что мне очень нравится его лицо: выдающийся нос, пухлые губы и блестящие карие глаза в обрамлении густых ресниц, которым могла бы позавидовать любая женщина. Левый его глаз был чуть меньше и слегка косил, придавая лицу шаловливый вид. Фернандо был невысок, но крепко сложен для своего возраста, густые темные волосы ровно подстрижены на уровне плеч. Особенно меня привлек оливковый оттенок его кожи, ставший на солнце почти бронзовым. Вероятно, он бóльшую часть времени проводил на открытом воздухе, как и мой брат, но если Альфонсо был бледен, словно гипс, Фернандо выглядел смуглым, словно мавр, и во всем его облике чувствовалась необузданная энергия. Хотя оба нисколько не походили друг на друга, меня не удивляло, что они с моим братом ведут себя будто старые друзья, ибо в душе, похоже, имели немало общего.
Я вздрогнула, поняв, что он не сводит с меня взгляда, и мягко сказала:
– Как я могу помнить вас, кузен, если мы до сих пор не встречались?
– Я столько о вас слышал, – ответил он, – что мне кажется, будто мы знакомы всю жизнь.
Ему было всего двенадцать – мальчишка еще, – но по какой-то необъяснимой причине от слов Фернандо Арагонского у меня перехватило дыхание.
– Фернандо приехал отпраздновать с нами рождение моей дочери, – сказал Энрике. – Завтра он будет замещать своего отца, так как король Хуан страдает катарактой и не в состоянии проделать столь долгий путь. Надеюсь, мы можем рассчитывать на вновь обретенное согласие между нашими королевствами. Слишком много было раздоров, несмотря на общую кровь.
– Конечно, ваше величество, – ответил Фернандо, продолжая смотреть на меня. – Нам действительно требуется согласие, особенно сейчас, когда французский паук стучит в наши ворота.
– Внешняя политика устами младенцев, – расхохотался Каррильо.
Однако Энрике мрачно ответил:
– Он прав. Ни Арагон, ни Кастилия не могут позволить себе войны с Луи Французским. Нам действительно нужен мир.
Фернандо неожиданно повернулся ко мне:
– Вы отужинаете за нашим столом, ваше высочество?
Я поколебалась, глядя на короля. Энрике улыбнулся:
– Почему бы и нет… – Не договорив, он застыл как вкопанный.
Я удивленно проследила за его взглядом.
К нам скользящей походкой приближалась женщина с высоко поднятой головой. Стоявшие в проходе к трону придворные склонились в почтительном поклоне. Она шла с плавной грацией, ее стройные бедра охватывал рубиново-золотой пояс, подол бархатного платья цвета слоновой кости был украшен узором из драгоценных камней. За ней следовали женщины, пытавшиеся до этого прислуживать мне в casa real.
Мне незачем было спрашивать, кто она. Я тоже преклонила колени в глубоком реверансе.
– Энрике! – с упреком проговорила королева Жуана. – Я понятия не имела о том, что уже прибыли гости. Почему ты ничего не сообщил? Я как раз укладывала нашу pequeñita[19] спать.
Она ослепительно улыбнулась Альфонсо, который покраснел как рак, а затем перевела взгляд на меня.
Трудно было представить, что эта женщина всего минуту назад отошла от колыбели младенца. Невозможно даже поверить, что она вообще когда-либо рожала: стройная, как тростинка, с безукоризненно уложенными вьющимися темно-каштановыми волосами, среди которых виднелись нити жемчужных зерен. Безупречную кожу лица подцвечивали пудра и румяна. Особенно поражали ее глаза, черные, словно оникс, и широко расставленные; их блеск подчеркивали густо подведенные черной тушью ресницы. Королева выглядела словно совершенное творение скульптора.
– Встань, дорогая, – промурлыкала она. – Дай мне взглянуть на тебя. Ты так выросла. Уже почти женщина. А мы ждали маленькую девочку в кудряшках.
Она поцеловала меня в щеку, окутав насыщенным запахом розового масла. Вздрогнув, я попятилась, и оценивающе-холодный взгляд королевы пронзил меня словно клинок.
Послышался скрежет – пажи выдвигали столы для пиршества, а затем раздался голос Энрике:
– Мы только что обсуждали, кому где сидеть. Изабелла желает ужинать вместе со своим братом и Фернандо. Не вижу никаких причин, почему бы ей…
– Ни в коем случае, – прервала его Жуана. – Ей следует ужинать с моими фрейлинами, как полагается. Разве ты сам не говорил, что девочка будет под моей опекой?
Она вытянула в сторону Энрике руку с длинными ногтями, и тот попятился.
– Перестань, – пробормотал он.
Пожав плечами, королева взяла меня за руку и повела к ближайшему столу.
– Подожди, – сказал Энрике.
Она остановилась.
– Я считаю, что Изабелла и инфанты должны сегодня ужинать со мной.
– Но с тобой сегодня ужинает Бельтран де ла Куэва, забыл? Ты обещал…
– Знаю, что обещал. Но я король и имею право передумать. Бельтран де ла Куэва – вассал. Пусть ужинает с другими моими вассалами, как полагается.
Я почувствовала, как ее ногти вонзаются в мою руку.
– Энрике, разумно ли это? Ты же помнишь, как раним Бельтран, а ты пообещал сегодня оказать ему честь.
– Меня не волнуют его обиды, – холодно ответил Энрике, хотя мне показалось, что ему не нравится спорить, тем более с собственной женой. – Моя семья впервые появилась здесь с тех пор, как я вступил на трон. Сегодня они ужинают со мной. Это приказ.
Королева коротко рассмеялась:
– О да, конечно! Можешь не приказывать, дорогой. Но на помосте вряд ли найдется место для всех нас. Хочешь, чтобы мы ели на подушках, словно мавры?
Голос Энрике стал тверже.
– Я сказал – Изабелла и инфанты. Ты можешь есть где захочешь. Заодно останется место для Бельтрана де ла Куэвы, достоинство которого ты столь рьяно защищаешь.
Она застыла – то ли от ужаса, то ли от ярости.
– Я буду ужинать с ее высочеством, – заявил Альфонсо. – Тогда она тоже сможет быть рядом с семьей.
Энрике бросил взгляд на Альфонсо:
– Ты хорошо воспитан, брат мой. Если ее светлость согласна, тогда, конечно же, ужинай с ней.
Альфонсо с нетерпением взглянул на королеву. Мой брат видел перед собой лишь растерянную женщину; он был слишком юн и неопытен, чтобы понять то, что до боли было ясно мне. Она родила ребенка после многих лет бесплодия, но Энрике относился к ней без какого-либо уважения или любви. Неужели тогда, во время поездки в Авилу, Беатрис говорила правду? При дворе действительно сомневались в том, кто отец ребенка? Не испытывал ли подобных сомнений и мой единокровный брат?
– Как я могу устоять против подобной галантности? – Королева кокетливо улыбнулась Альфонсо, махнула рукой фрейлинам, и они направились к столу неподалеку.
Пажи убирали трон и ставили на помосте стол, а я смотрела на архиепископа. Нахмурив густые черные брови, он не сводил взгляда с королевы, которая демонстративно посадила моего брата справа от себя, в окружении фрейлин. Открытое презрение во взгляде Каррильо застигло меня врасплох; его дружелюбная маска на мгновение соскользнула, и я увидела под ней нечто куда более тяжелое и мрачное.
– Прошу прощения, ваше величество, – сказал он, повернувшись к Энрике, – у меня срочное дело.
Мой единокровный брат с отсутствующим видом кивнул. Слегка наклонив голову, Каррильо молча вышел. У меня возникла мысль, что его внезапный уход связан с неприязнью к королеве, я уставилась ему вслед и не услышала, как ко мне украдкой подошла Беатрис, пока та не прошептала:
– Я должна тебе кое-что сказать.
– Не сейчас, – ответила я. – Найди дона Чакона. Я не знаю, где он, а Альфонсо не следует надолго оставлять наедине с королевой и ее фрейлинами.
Я заняла свое место на помосте рядом с Энрике, а Фернандо сел с противоположной стороны от короля. Внезапно я поняла, что дрожу – как мне показалось, от усталости и голода. В Аревало к этому времени я уже успевала поужинать, прочесть молитвы и отправиться спать. Но когда перед нами поставили первые блюда – жареную кабанятину с артишоками и тушенную в риохском соусе оленину, – кусок не полез мне в горло. Все мое внимание было сосредоточено на королеве, которая поглощала вино кубок за кубком, пока лицо ее не стало ярко-розовым; наклонившись к Альфонсо, она гладила его по щекам и что-то мурлыкала ему на ухо. За соседним с ними столом сидел в одиночестве брат маркиза Педро Хирон и голыми руками раздирал оленью ляжку. По подбородку его стекал кровавый сок, и он то и дело жестом требовал налить ему еще вина. Вильены нигде не было видно. Не последовал ли он за Каррильо?
– Наверняка все это кажется тебе весьма странным, – вдруг сказал Энрике; я вздрогнула и повернулась к нему. – Все эти излишества… Мне говорили, в Аревало не было ничего подобного. Как я понимаю, ты, твой брат и ваша мать вели скромную жизнь.
– Да, это так. Но мы неплохо справлялись. Скромность может стать благословением.
– И как я вижу, ты предпочитаешь воду, – сказал он, бросив взгляд на мой кубок, который я прикрыла ладонью от пажа с вездесущим кувшином. – Не пьешь вина?
– От него у меня часто болит голова, даже когда разбавляю.
Я заметила, что Фернандо наклонился ближе и не отрываясь смотрит на меня.
– Мне тоже не нравится алкоголь, – сказал Энрике. – Я пью его лишь на государственных приемах. В Сеговии хватает чистой воды; она идет с гор, свежая и холодная. Во времена римлян текла по акведуку, но тот сейчас совсем ветхий. Мне всегда хотелось его починить.
Он помолчал, покусывая губу, затем вдруг проговорил:
– Хочу перед тобой извиниться за то, что не проявлял надлежащей заботы о тебе и твоем брате. И дело не в том, что я такой равнодушный. Быть королем… это вовсе не то, что ты думаешь. Я теперь куда лучше понимаю нашего отца, чем когда он был жив.
Наши взгляды встретились.
– О чем вы? – тихо спросила я.
– Когда-то наш отец сказал, что хотел бы родиться простолюдином, чтобы не нести на своих плечах бремя всего мира. – Энрике печально улыбнулся. – Теперь и я часто чувствую себя точно так же.
Странно было слышать подобное от короля. Монархи правили по божественному праву и отвечали только перед Господом. Родиться таковым считалось великой привилегией, а не проклятием. Внезапно я вспомнила Энрике, каким видела его в последний раз, странную улыбку, с которой он наблюдал, как я целую отца, его фигуру, алчно склонившуюся над телом умирающего. Может, алчность мне лишь привиделась, а на самом деле то была тревога? Ребенку трудно отличить одно от другого, а Энрике не похож на человека, желавшего оказаться в центре всеобщего внимания.
– Вот почему я так рад тебя видеть, – продолжал он. – Семья должна быть вместе, а мы так мало времени провели в обществе друг друга. Согласна? Рада, что ты здесь?
Сама не понимая, что делаю, я положила ладонь на его руку. Пальцы мои смотрелись слишком белыми и тонкими на фоне его волосатой веснушчатой кожи.
– Я счастлива вас видеть, и Сеговия прекрасна. Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть. Как вы сами сказали, здесь для меня пока многое в новинку.
Я заметила, как кивнул Фернандо, и одобрительная улыбка кузена лишь добавила мне доверия. Отчего-то его мнение казалось мне крайне важным, словно он ждал от меня только самого лучшего.
– Что я могу сделать, чтобы ты почувствовала себя как дома? – обеспокоенно спросил Энрике. – Все из-за твоей матери, да? Тебе не хотелось ее оставлять. Ты по ней скучаешь.
Я поколебалась, не зная, что ответить. Я действительно тосковала по уютной комнате в Аревало, по ночному лаю собак, по звону посуды, которую расставляли в зале слуги под зловещим взглядом доньи Клары. Но скучала ли я по матери? В этом я не была уверена.
– Я предлагал привезти сюда и ее, – взволнованно проговорил Энрике, – но Каррильо отсоветовал. Сказал, что она будет слишком сильно влиять на вас, как это обычно бывает с матерями, а Альфонсо нужно привыкнуть к тому, что он второй в очереди на трон.
Я ничем не выдала тревогу. Знала ли мать, что ее могут пригласить во дворец? Или Каррильо ввел ее в заблуждение, руководствуясь некими тайными мотивами, чтобы разлучить нас с ней?
Я встретилась взглядом с Энрике. В его глазах не было коварства, лишь искреннее желание помочь, и внезапно у меня возникло желание все ему рассказать. Он – первенец моего отца, мы – брат и сестра, одна семья. Нам следовало защищать друг друга, а не становиться пешками на шахматной доске архиепископа.