Страница:
Но я не знала, что ответить. Потом, подумала я. Скажу ему потом, если вдруг что-то случится. Нет, до того, как что-то произойдет. Наверняка до меня дойдут любые слухи, в центре которых окажется Альфонсо, а Каррильо потребуется сотрудничество моего брата. Альфонсо все мне расскажет, он не предаст Энрике, как и я.
Убрав грязные ножи и подносы, слуги поставили перед нами серебряные чаши с розовой водой, чтобы омыть пальцы, и положили льняные салфетки, чтобы вытереть руки. На галерее заиграли на виолах и лютнях музыканты; едва над залом поплыла музыка, придворные поднялись со своих мест и слуги бросились убирать столы, освобождая пол.
У меня болела голова. Впечатлениями этого дня я уже была сыта по горло. Но Беатрис куда-то исчезла, и я снова повернулась к Энрике. Следовало поддерживать беседу, пока не найдется подходящий повод удалиться.
Энрике откинулся на спинку кресла, и на помост скользнуло ранее прислуживавшее королю стройное создание в вуали, положило руки ему на плечи. Вуаль закрывала нос и рот, но над ней виднелись прекрасные темные глаза с накрашенными ресницами и покрытыми золотой пудрой веками. Создание что-то прошептало ему на ухо.
– Да, радость моя, – промурлыкал Энрике, – чуть попозже. Мне нужно еще немного развлечь публику, хорошо? Потерпи, а пока потри мне спину. Страшно болит.
Создание сняло вуаль. Я застыла, скорее почувствовав, чем увидев, что Фернандо поднимается и идет вдоль стола ко мне.
– Ваше высочество, позвольте пригласить вас на танец?
Я не могла сдвинуться с места.
Накрашенный мальчик, одетый словно мавританская одалиска, безжизненно улыбнулся мне, лаская ладонями короля. Энрике протяжно застонал и сонно пробормотал:
– Иди, Изабелла. Потанцуй с Фернандо. Ты молода, и тебе нужно веселиться.
Фернандо взял меня за руку и потянул, вынуждая встать. Я не чувствовала под собой ног, едва осознавала происходящее вокруг, пока не оказалась посреди зала. Нас окружили придворные, музыка стала громче, и мы закружились в кастильской сегидилье. Я не сводила взгляда с Фернандо, словно он был единственным, кто поддерживал меня в эту минуту.
Сама не знала, как мне удавалось совершать замысловатые движения ногами – с пятки на носок, поворот, наклонить голову, снова с пятки на носок, – но каким-то образом сумела ни разу не ошибиться, пока наконец не присела в реверансе вместе с остальными дамами. Фернандо стоял рядом со мной, выпятив грудь, ниже ростом и моложе всех остальных мужчин, однако все его существо излучало гордость, от ощущения которой он казался намного старше.
– Для той, кто вырос вдали от дворца, вы хорошо танцуете, – тяжело дыша, сказал кузен. – Все на нас смотрят.
– Они смотрят на меня?
Он кивнул:
– Да. И пристальнее всего – Бельтран де ла Куэва.
Оглядевшись, я увидела необыкновенного мужчину в красном бархате. Он не сводил с меня взгляда. На лбу его выступил пот. Бельтран де ла Куэва стоял рядом с королевой, с которой только что танцевал. Густая грива светлых волос падала на его плечи, словно подсвеченная солнцем медь; изящный нос, полные губы и высокие скулы дополняла огненно-рыжая борода – редкость при дворе, где почти все мужчины были чисто выбриты. Он был прекрасен, королевский фаворит, чье право ужинать на помосте я невольно узурпировала. Хотя танец закончился, он продолжал держать королеву за руку, обольстительно улыбаясь, и взгляд его изумрудно-зеленых глаз пронизывал меня насквозь.
Увидев меня, королева Жуана яростно взглянула на Бельтрана, взяла его другой рукой за подбородок и повернула лицом к себе. Что-то прошептала, и он громко, вызывающе расхохотался.
– Ходят слухи, она в него влюблена, – прошептал Фернандо, и я снова повернулась к нему. – Говорят, он дает ей то, чего не способен дать король. Вот почему ее ребенка называют «ла Бельтранеха» – дочь Бельтрана.
Я слышала подобные обвинения от матери и Беатрис и успела увидеть достаточно, дабы убедиться, что возможно все. Но тем не менее высоко подняла голову, не в силах смириться со столь откровенной клеветой в адрес супруги моего единокровного брата.
– Вы забываете, о ком говорите. Что бы о ней ни рассказывали, она остается нашей королевой.
– А вам, – ответил он, – не следует столь открыто проявлять свои чувства. Ваше лицо вас выдает. При дворе вам придется научиться притворству, если хотите выжить.
От его прямых слов я отшатнулась, словно от удара:
– Благодарю вас за совет и за танец. Но, боюсь, уже поздно. Мне нужно идти.
Он побледнел:
– Я вовсе не хотел обидеть…
– Вы никого не обидели, – прервала я его. – Спокойной ночи, кузен.
Я протянула руку. Он склонился над ней, коснулся теплыми губами, затем поднял взгляд, и я увидела в нем немую просьбу, но, прежде чем он успел что-либо сказать, я повернулась к помосту. Там было пусто – пажи уже убрали стол с грязными салфетками. Оглядевшись, я увидела Беатрис, пробиравшуюся сквозь толпу с моим плащом в руках. Я быстро взглянула на Фернандо, который продолжал ошеломленно смотреть на меня.
– Нашла дона Чакона? – спросила я у Беатрис, пока та застегивала на мне плащ.
– Нет, но я спросила Андреса де Кабреру, и он сказал, что маркиз де Вильена велел Чакону оставаться на месте и распаковывать багаж. И все же гувернер сейчас придет, чтобы забрать Альфонсо.
– Если сможет его найти, – сказала я.
В воздухе висел смех и дым; придворные пьяно пошатывались, парочки ускользали в тень. Я никогда прежде не видела подобного бесстыдства; женщины расстегивали корсажи, демонстрируя тело, мужчины похотливо ласкали их. Когда мы подошли к дверям зала, я взглянула в сторону аркады и увидела раскинувшегося на подушках Альфонсо, которого потчевал вином из кубка Хирон. У их ног стояла на коленях женщина в полностью расшнурованном корсаже, с обнаженными сосками. Рука ее скользила вверх по ноге Альфонсо.
Я задохнулась от ужаса. Беатрис схватила меня за руку, не давая вмешаться. Она вывела меня в коридор, и я с облегчением увидела Чакона, который спешил к моему брату, и лицо его не предвещало ничего хорошего.
Нас ждал Кабрера в сопровождении четверых внушительного вида мавританских стражников и факельщика.
– Боюсь, ночью в алькасаре небезопасно, – объяснил он, заметив мое замешательство.
– Небезопасно? Но я сестра короля, как может этот дворец быть враждебен для меня?
Кабрера печально взглянул на меня:
– К сожалению, многие здесь не признают ни королевской власти, ни закона. Никогда не прощу себе, если с вашим высочеством случится что-то дурное.
Я посмотрела на Беатрис и, поняв по ее мрачному виду, что возражать не стоит, накинула капюшон. Кабрера повел нас по коридорам алькасара, где валялись по углам пьяные придворные рядом с пустыми кувшинами. В воздухе стоял острый запах пролитого вина; члены свит грандов, которых можно было узнать по эмблемам на рукавах, лениво подпирали стены при свете воткнутых в воск на полу свечей. Они плотоядно смотрели на нас, а один взялся у себя между ног и позвал:
– Идите сюда, hermosas[20], позабавимся!
Остальные расхохотались, добавляя собственные похотливые предложения.
Стражники придвинулись ближе, и мы ускорили шаг. Казалось, будто освященное веками великолепие замка разрушилось под полуночным проклятием. Я слышала стоны и ворчание, видела бродящих повсюду собак, которые рычали подобно парам, что по-звериному совокуплялись в альковах.
Наконец мы вышли через пустую аркаду наружу, на просторы сверкающего ночного города. Кабрера отпер крепкую деревянную дверь в высокой каменной стене. Нас встретила внезапная тишина и влажный запах соседствующего с casa real сада, куда выходили окна моей новой комнаты.
Раньше мы этой дорогой не ходили. В иных обстоятельствах я бы наслаждалась зрелищем ранних весенних цветов, изящных фонтанов и мощеных дорожек, напомнивших мне монастырь Санта-Ана. Но сейчас меня всецело занимало ощущение опасности. Лишь когда Кабрера провел нас в покои, зажег свечи и поставил за дверью стражу, я выплеснула все накопившиеся чувства:
– Мы не можем здесь больше оставаться! Я поговорю завтра с Энрике; даже он должен понимать, что здесь нет места ни для меня, ни для Альфонсо.
– Можешь говорить что угодно, но, боюсь, он не станет ничего делать. – Беатрис посмотрела мне в глаза. – Он покинул зал, как только вы с принцем пошли танцевать. С ним был его… друг.
Я застыла как вкопанная.
– Я уже пыталась раньше тебе сказать, – добавила она, понизив голос, словно за стеной нас могли услышать. В Аревало нам никогда не приходилось от кого-то скрываться. – Я подслушала разговоры придворных; они говорят, что королева ненавидит Альфонсо и тебя, поскольку вы угрожаете ее дочери. Говорят, что будет держать вас в плену и сделает все возможное, чтобы лишить вас права на престол. И если она действительно настолько вас боится, что готова даже на такое, значит, скорее всего, слухи верны. Скорее всего, ребенок не…
Она настороженно замолчала. Я уже упрекала ее за подобные рассуждения по пути в Авилу, но на этот раз они показались мне вполне логичными.
Я зажмурилась, услышала неподалеку рык сидящих в клетках зверей и представила себе погрязший в разврате и сладострастии алькасар. Перед моими глазами вновь предстал накрашенный юноша, ласкающий Энрике, жуткая картина с участием Хирона и Альфонсо, а когда вспомнила улыбку Бельтрана де ла Куэвы и ревнивый взгляд королевы, почувствовала, что задыхаюсь.
Что, если королева пошла на распутство, чтобы спасти себя? Что, если новорожденная принцесса – незаконный отпрыск королевы и Бельтрана де ла Куэвы? Если так, то скоро случится та самая катастрофа, которую предсказывала мать; если Энрике сделает девочку-бастарда своей наследницей, это станет оскорблением его данного Богом права на трон. Он разделит мир, разозлит грандов и вызовет хаос. Навлечет гнев Божий на Кастилию – и на всех нас.
«Ты теперь при дворе. Тебе следует научиться притворству, если хочешь выжить».
– Что будем делать? – прошептала Беатрис, и я открыла глаза.
Подруга стояла бледная, в тревоге стиснув руки. Мне следовало быть сильной ради нее и Альфонсо. Я должна была защитить всех нас.
– Все, что потребуется.
Глава 7
Убрав грязные ножи и подносы, слуги поставили перед нами серебряные чаши с розовой водой, чтобы омыть пальцы, и положили льняные салфетки, чтобы вытереть руки. На галерее заиграли на виолах и лютнях музыканты; едва над залом поплыла музыка, придворные поднялись со своих мест и слуги бросились убирать столы, освобождая пол.
У меня болела голова. Впечатлениями этого дня я уже была сыта по горло. Но Беатрис куда-то исчезла, и я снова повернулась к Энрике. Следовало поддерживать беседу, пока не найдется подходящий повод удалиться.
Энрике откинулся на спинку кресла, и на помост скользнуло ранее прислуживавшее королю стройное создание в вуали, положило руки ему на плечи. Вуаль закрывала нос и рот, но над ней виднелись прекрасные темные глаза с накрашенными ресницами и покрытыми золотой пудрой веками. Создание что-то прошептало ему на ухо.
– Да, радость моя, – промурлыкал Энрике, – чуть попозже. Мне нужно еще немного развлечь публику, хорошо? Потерпи, а пока потри мне спину. Страшно болит.
Создание сняло вуаль. Я застыла, скорее почувствовав, чем увидев, что Фернандо поднимается и идет вдоль стола ко мне.
– Ваше высочество, позвольте пригласить вас на танец?
Я не могла сдвинуться с места.
Накрашенный мальчик, одетый словно мавританская одалиска, безжизненно улыбнулся мне, лаская ладонями короля. Энрике протяжно застонал и сонно пробормотал:
– Иди, Изабелла. Потанцуй с Фернандо. Ты молода, и тебе нужно веселиться.
Фернандо взял меня за руку и потянул, вынуждая встать. Я не чувствовала под собой ног, едва осознавала происходящее вокруг, пока не оказалась посреди зала. Нас окружили придворные, музыка стала громче, и мы закружились в кастильской сегидилье. Я не сводила взгляда с Фернандо, словно он был единственным, кто поддерживал меня в эту минуту.
Сама не знала, как мне удавалось совершать замысловатые движения ногами – с пятки на носок, поворот, наклонить голову, снова с пятки на носок, – но каким-то образом сумела ни разу не ошибиться, пока наконец не присела в реверансе вместе с остальными дамами. Фернандо стоял рядом со мной, выпятив грудь, ниже ростом и моложе всех остальных мужчин, однако все его существо излучало гордость, от ощущения которой он казался намного старше.
– Для той, кто вырос вдали от дворца, вы хорошо танцуете, – тяжело дыша, сказал кузен. – Все на нас смотрят.
– Они смотрят на меня?
Он кивнул:
– Да. И пристальнее всего – Бельтран де ла Куэва.
Оглядевшись, я увидела необыкновенного мужчину в красном бархате. Он не сводил с меня взгляда. На лбу его выступил пот. Бельтран де ла Куэва стоял рядом с королевой, с которой только что танцевал. Густая грива светлых волос падала на его плечи, словно подсвеченная солнцем медь; изящный нос, полные губы и высокие скулы дополняла огненно-рыжая борода – редкость при дворе, где почти все мужчины были чисто выбриты. Он был прекрасен, королевский фаворит, чье право ужинать на помосте я невольно узурпировала. Хотя танец закончился, он продолжал держать королеву за руку, обольстительно улыбаясь, и взгляд его изумрудно-зеленых глаз пронизывал меня насквозь.
Увидев меня, королева Жуана яростно взглянула на Бельтрана, взяла его другой рукой за подбородок и повернула лицом к себе. Что-то прошептала, и он громко, вызывающе расхохотался.
– Ходят слухи, она в него влюблена, – прошептал Фернандо, и я снова повернулась к нему. – Говорят, он дает ей то, чего не способен дать король. Вот почему ее ребенка называют «ла Бельтранеха» – дочь Бельтрана.
Я слышала подобные обвинения от матери и Беатрис и успела увидеть достаточно, дабы убедиться, что возможно все. Но тем не менее высоко подняла голову, не в силах смириться со столь откровенной клеветой в адрес супруги моего единокровного брата.
– Вы забываете, о ком говорите. Что бы о ней ни рассказывали, она остается нашей королевой.
– А вам, – ответил он, – не следует столь открыто проявлять свои чувства. Ваше лицо вас выдает. При дворе вам придется научиться притворству, если хотите выжить.
От его прямых слов я отшатнулась, словно от удара:
– Благодарю вас за совет и за танец. Но, боюсь, уже поздно. Мне нужно идти.
Он побледнел:
– Я вовсе не хотел обидеть…
– Вы никого не обидели, – прервала я его. – Спокойной ночи, кузен.
Я протянула руку. Он склонился над ней, коснулся теплыми губами, затем поднял взгляд, и я увидела в нем немую просьбу, но, прежде чем он успел что-либо сказать, я повернулась к помосту. Там было пусто – пажи уже убрали стол с грязными салфетками. Оглядевшись, я увидела Беатрис, пробиравшуюся сквозь толпу с моим плащом в руках. Я быстро взглянула на Фернандо, который продолжал ошеломленно смотреть на меня.
– Нашла дона Чакона? – спросила я у Беатрис, пока та застегивала на мне плащ.
– Нет, но я спросила Андреса де Кабреру, и он сказал, что маркиз де Вильена велел Чакону оставаться на месте и распаковывать багаж. И все же гувернер сейчас придет, чтобы забрать Альфонсо.
– Если сможет его найти, – сказала я.
В воздухе висел смех и дым; придворные пьяно пошатывались, парочки ускользали в тень. Я никогда прежде не видела подобного бесстыдства; женщины расстегивали корсажи, демонстрируя тело, мужчины похотливо ласкали их. Когда мы подошли к дверям зала, я взглянула в сторону аркады и увидела раскинувшегося на подушках Альфонсо, которого потчевал вином из кубка Хирон. У их ног стояла на коленях женщина в полностью расшнурованном корсаже, с обнаженными сосками. Рука ее скользила вверх по ноге Альфонсо.
Я задохнулась от ужаса. Беатрис схватила меня за руку, не давая вмешаться. Она вывела меня в коридор, и я с облегчением увидела Чакона, который спешил к моему брату, и лицо его не предвещало ничего хорошего.
Нас ждал Кабрера в сопровождении четверых внушительного вида мавританских стражников и факельщика.
– Боюсь, ночью в алькасаре небезопасно, – объяснил он, заметив мое замешательство.
– Небезопасно? Но я сестра короля, как может этот дворец быть враждебен для меня?
Кабрера печально взглянул на меня:
– К сожалению, многие здесь не признают ни королевской власти, ни закона. Никогда не прощу себе, если с вашим высочеством случится что-то дурное.
Я посмотрела на Беатрис и, поняв по ее мрачному виду, что возражать не стоит, накинула капюшон. Кабрера повел нас по коридорам алькасара, где валялись по углам пьяные придворные рядом с пустыми кувшинами. В воздухе стоял острый запах пролитого вина; члены свит грандов, которых можно было узнать по эмблемам на рукавах, лениво подпирали стены при свете воткнутых в воск на полу свечей. Они плотоядно смотрели на нас, а один взялся у себя между ног и позвал:
– Идите сюда, hermosas[20], позабавимся!
Остальные расхохотались, добавляя собственные похотливые предложения.
Стражники придвинулись ближе, и мы ускорили шаг. Казалось, будто освященное веками великолепие замка разрушилось под полуночным проклятием. Я слышала стоны и ворчание, видела бродящих повсюду собак, которые рычали подобно парам, что по-звериному совокуплялись в альковах.
Наконец мы вышли через пустую аркаду наружу, на просторы сверкающего ночного города. Кабрера отпер крепкую деревянную дверь в высокой каменной стене. Нас встретила внезапная тишина и влажный запах соседствующего с casa real сада, куда выходили окна моей новой комнаты.
Раньше мы этой дорогой не ходили. В иных обстоятельствах я бы наслаждалась зрелищем ранних весенних цветов, изящных фонтанов и мощеных дорожек, напомнивших мне монастырь Санта-Ана. Но сейчас меня всецело занимало ощущение опасности. Лишь когда Кабрера провел нас в покои, зажег свечи и поставил за дверью стражу, я выплеснула все накопившиеся чувства:
– Мы не можем здесь больше оставаться! Я поговорю завтра с Энрике; даже он должен понимать, что здесь нет места ни для меня, ни для Альфонсо.
– Можешь говорить что угодно, но, боюсь, он не станет ничего делать. – Беатрис посмотрела мне в глаза. – Он покинул зал, как только вы с принцем пошли танцевать. С ним был его… друг.
Я застыла как вкопанная.
– Я уже пыталась раньше тебе сказать, – добавила она, понизив голос, словно за стеной нас могли услышать. В Аревало нам никогда не приходилось от кого-то скрываться. – Я подслушала разговоры придворных; они говорят, что королева ненавидит Альфонсо и тебя, поскольку вы угрожаете ее дочери. Говорят, что будет держать вас в плену и сделает все возможное, чтобы лишить вас права на престол. И если она действительно настолько вас боится, что готова даже на такое, значит, скорее всего, слухи верны. Скорее всего, ребенок не…
Она настороженно замолчала. Я уже упрекала ее за подобные рассуждения по пути в Авилу, но на этот раз они показались мне вполне логичными.
Я зажмурилась, услышала неподалеку рык сидящих в клетках зверей и представила себе погрязший в разврате и сладострастии алькасар. Перед моими глазами вновь предстал накрашенный юноша, ласкающий Энрике, жуткая картина с участием Хирона и Альфонсо, а когда вспомнила улыбку Бельтрана де ла Куэвы и ревнивый взгляд королевы, почувствовала, что задыхаюсь.
Что, если королева пошла на распутство, чтобы спасти себя? Что, если новорожденная принцесса – незаконный отпрыск королевы и Бельтрана де ла Куэвы? Если так, то скоро случится та самая катастрофа, которую предсказывала мать; если Энрике сделает девочку-бастарда своей наследницей, это станет оскорблением его данного Богом права на трон. Он разделит мир, разозлит грандов и вызовет хаос. Навлечет гнев Божий на Кастилию – и на всех нас.
«Ты теперь при дворе. Тебе следует научиться притворству, если хочешь выжить».
– Что будем делать? – прошептала Беатрис, и я открыла глаза.
Подруга стояла бледная, в тревоге стиснув руки. Мне следовало быть сильной ради нее и Альфонсо. Я должна была защитить всех нас.
– Все, что потребуется.
Глава 7
Ночью меня мучили тревожные сны. Грезилось, будто я иду по бесконечно длинному темному коридору. Впереди маячила арка, залитая ярким зимним солнцем, но как бы я ни старалась, не могла к ней приблизиться.
Я проснулась, тяжело дыша и путаясь в простынях. Беатрис лежала рядом – нам обеим было настолько не по себе, что мы жались друг к другу даже во сне. Когда я рассказала ей про сон, подруга ответила, что это предзнаменование многообещающего, но опасного будущего. Практичная во всех отношениях, моя фрейлина тем не менее была суеверна, что, как она заявляла, передалось ей по наследству от предков-евреев, принявших христианство. Я не придала значения ее пророчествам, – возможно, потомки евреев и могли относиться к подобному всерьез, но уж никак не я. У меня была моя вера в Господа, и мне следовало довериться лишь ей одной.
Когда мы выглянули за дверь, оказалось, что стражники ушли и сад внизу залит лучами прохладного майского солнца. Кабрера принес нам на завтрак теплый хлеб, фрукты и сыр; служанка под надзором изящной пожилой женщины, которая представилась как донья Кабрера, мать Андреса, приготовила нам ванну. Мы с Беатрис с наслаждением погрузились в горячую воду с ароматом розмарина, плескались и хихикали, словно девчонки, каковыми, собственно, и были.
Но когда мы облачились в платья и направились в алькасар, под золоченым потолком Королевского зала, где нас уже ждали, ко мне вернулась прежняя тревога. Я понятия не имела, что принесет грядущий день, и крайне обрадовалась, заметив Фернандо. Его присутствие внушило уверенность, как и его быстрая улыбка, которой он одарил меня, когда я прошла мимо него к трону. Во дворце лишь он один казался нормальным, свободным от тайных заговоров и интриг.
Альфонсо уже был в зале, ожидая на помосте у трона вместе с королевской семьей. Он выглядел усталым и бледным, наверняка из-за выпитого накануне вина. Расшитый золотыми нитями синий камзол и веселая шапочка с пером контрастировали с землистым цветом лица. За его спиной стоял архиепископ Каррильо, он улыбнулся мне, как обычно, тепло. Однако на этот раз я настороженно взглянула на него, зная, что он мог преднамеренно помешать матери приехать во дворец вместе с нами. Его расчетливый, хотя и казавшийся безмятежным взгляд внушал мне тревогу, словно он смотрел сквозь меня в некое будущее, доступное лишь ему одному.
Принцесса лежала на руках королевы Жуаны, закутанная в расшитый жемчугом белый бархат. Едва я присела в реверансе, Жуана протянула младенца мне, предлагая поцеловать нежную детскую щечку. Маленькая Иоанна спала, и на мгновение я растаяла, увидев ее. Столь невинное создание никак не могло стать причиной беспорядков в королевстве.
– Ты будешь ее крестной матерью, – сообщила мне Жуана с улыбкой, столь же неестественной, как и карминовый цвет ее губ. – Мы приготовили подарок специально для того, чтобы ты вручила ей во время сегодняшних празднеств, – серебряную крещенскую купель, на которой выгравировано ее имя. В конце концов, не может же крестная мать явиться с пустыми руками?
Я пробормотала слова благодарности, отвернувшись от ее пронизывающего взгляда. Если она и испытывала стыд из-за того, что якобы совершила, то ничем его не показывала, и я вновь начала сомневаться в грязных слухах, в которые почти поверила всего несколько часов назад. При холодном свете дня казалось невообразимым, что она, принцесса из Португалии, сестра нынешнего короля той страны и родственница моей матери, могла решиться на подобное, рискуя короной.
Я стала рядом с Альфонсо. Энрике сидел на троне, чувствовалось, что ему неуютно в украшенной драгоценными камнями короне и мантии. На лице его проступила щетина, под покрасневшими глазами виднелись синяки. На меня он не смотрел, бросал лишь нервные взгляды на собравшихся, пока герольд зачитывал слова грамоты, дававшей маленькой Иоанне королевский титул принцессы Астурийской – наследницы престола.
Кортесы Кастилии – парламент, состоявший из представителей каждой из главных провинций королевства, – должны были одобрить право новой наследницы на трон голосованием. Но когда гранды начали один за другим подходить к трону, становиться на колени и подтверждать права принцессы, лица их напоминали гранит, а монотонные голоса, которыми они произносили слова клятвы, придавали церемонии похоронный оттенок.
– Где графы де Альба, де Кабра и де Паредес? – послышался яростный шепот королевы. – Где гранды из Андалусии – Медина-Сидония и Кадис? Они что, хотят нас оскорбить? Им разослали приглашения несколько недель назад, и они обязаны были явиться, чтобы оказать почести нашей дочери.
Энрике еще глубже уткнулся подбородком в горностаевый воротник. Когда подошла очередь Альфонсо, Каррильо протянул руку, и мне на мгновение показалось, что он удержит моего брата. Но он лишь погладил его по руке, приободряя. Когда Альфонсо произнес клятву и отошел в сторону, наступила моя очередь. Опустившись на колени перед измученным взглядом Энрике, я сказала:
– Я, Изабелла де Трастамара, инфанта Кастилии, торжественно клянусь, что признаю принцессу Иоанну законной первой наследницей трона, исключая всех прочих.
От собственных слов во рту остался неприятный вкус. Я не знала, верила ли я в них сама или нет, не согрешила ли только что, признав дитя, чье отцовство подвергалось сомнению; но когда вернулась на свое место, меня охватило несказанное облегчение. Мать могла возмутиться, вельможи – продолжать ворчать, а придворные – распространять низменные слухи, но дело сделано. Маленькая Иоанна стала наследницей Энрике, если только кортесы не решат иначе. Мы принесли ей присягу. Поклялись. И не могли не сдержать наше слово.
Наступила гнетущая тишина.
Энрике встал, выглядел он в королевском облачении до ужаса неуклюже. Я решила, что король что-то скажет, но он лишь повернулся и поспешно спустился с помоста. Из толпы появился его спутник по прошлой ночи, на этот раз одетый в простой камзол и лосины. Вместе они скрылись за боковой дверью, после чего остальные быстро разошлись.
Остался один Фернандо, который не сводил с меня взгляда.
Я повернулась к Альфонсо:
– Идем, брат. Подышим свежим воздухом перед обедом.
Альфонсо уже собрался шагнуть ко мне, когда послышался голос Каррильо:
– Сожалею, но с подобным времяпрепровождением придется подождать. У его высочества есть важные дела. Не так ли, мой принц?
Альфонсо вздохнул:
– Полагаю, да. Иди, Изабелла. Может, встретимся позже?
– Конечно, – кивнула я.
Хотя мне не нравились властные манеры архиепископа, оставалось лишь верить, что Каррильо действует из лучших интересов Альфонсо.
И все же, поцеловав брата в щеку, я прошептала:
– Ничего не обещай.
Альфонсо вздрогнул. Я быстро отпрянула, улыбнувшись Каррильо, который улыбнулся мне в ответ. Затем я направилась к ведшим на помост ступеням, где ждал мой юный кузен из Арагона.
Фернандо протянул мне руку:
– Прогуляемся, Изабелла?
Мы вышли в сад. Беатрис и Андрес де Кабрера благоразумно держались позади.
День был все еще прохладным, но дыхание лета уже чувствовалось в теплом ветерке и распускающихся на шипастых стеблях бутонах роз. Дорожка под ногами поблескивала от кварца; время от времени нам встречались скамейки, украшенные мозаикой с изображениями героических деяний прежних королей, каждый из которых сражался за отвоевание Кастилии у мавров.
Рядом со мной размеренно шагал Фернандо. Я не торопилась первой нарушать тишину, просто радовалась передышке и свежему воздуху. Но когда мы приблизились к фонтану и Беатрис с Кабрерой отошли в сторону, позволив нам побыть наедине, Фернандо откашлялся:
– Мне бы хотелось извиниться за прошлый вечер. Я вовсе не желал вас обидеть.
Я пристально взглянула на него. Несмотря на молодость, он, похоже, не привык просить у кого-либо прощения, тем более у девушки. Единственный наследник Хуана Арагонского, Фернандо наверняка был основательно избалован, хотя я сомневалась, что он живет в роскоши. Его фланелевый камзол и кожаные сапоги выглядели чистыми, но довольно поношенными, а на колене виднелась заштопанная дыра, хотя и столь хорошо заделанная, что заметить нелегко. Не зашила ли ее мать, кастильская королева Арагона? Чувствовалась опытная рука, а время, чтобы совершенствоваться в швейном искусстве, имелось лишь у женщин королевского происхождения или монахинь.
– Я уже сказала – извиняться не за что. Я вовсе не обиделась.
– Но мне не следовало говорить так о королеве, – сказал он.
– Да, не стоило.
Я подобрала юбки, усаживаясь на каменную скамью возле фонтана. Вода мерцала на солнце, а в туманной глубине носились яркие разноцветные рыбки. Я посмотрела в глаза Фернандо. Они показались мне прекрасными – темно-карие с медовым оттенком, со слегка раскосыми уголками, которые лишь подчеркивали их блеск. Когда-нибудь от одного лишь его взгляда будут таять сердца, подумала я. Он уже неотразим, хотя еще не стал мужчиной.
– Сегодня я уезжаю в Арагон, – неожиданно сказал он.
Мое сердце разочарованно дрогнуло.
– Так скоро?
– Боюсь, да. Я получил известие от отца. Моя мать… я ей нужен.
Губы его дрогнули, и к глазам подступили слезы; я подвинулась на скамейке, освобождая место.
– Садитесь, прошу вас, – сказала я, и он сел рядом.
Вид у него был напряженный, словно он опасался дать волю чувствам. Я подождала, пока принц не возьмет себя в руки, а когда он снова заговорил, в голосе его чувствовалась лишь едва заметная дрожь.
– Королева очень больна. Врачи не знают, что с ней. Она постоянно слабеет. Всегда вставала раньше всех и ложилась последней; весь дворец был на ее плечах. А когда отец начал слепнуть, стала помогать ему во всех делах. Но папа говорит, что она слегла через несколько дней после моего отъезда и хочет меня видеть.
Он изо всех сил пытался скрыть охватившее его горе. Мне хотелось обнять его, утешить, но это выглядело бы крайне неуместно; собственно, мне вообще не следовало оставаться с ним наедине, даже притом, что Беатрис и Андрес де Кабрера были неподалеку, создавая иллюзию, будто присматривают за нами.
– Мне очень жаль, – наконец сказала я. – Это ужасно тяжело – терять любимого человека.
Он кивнул, и на его скулах проступили желваки.
– Вы потеряли отца и лучше других знаете, какая это боль.
– Мне было всего три года, когда умер папа. Я едва его знала.
Он пристально посмотрел на меня:
– Вы всегда столь честны?
– Никогда не видела причин вести себя иначе.
– В таком случае вряд ли вы последуете моему совету – что при дворе необходимо притворяться?
Я помолчала, размышляя над его словами.
– Не люблю лгать.
– Я вовсе не имел в виду, что вам следует врать. Но вам также не стоит слишком откровенно выражать свои чувства. Здесь это небезопасно и неразумно. Здесь есть опасности, которых вы не понимаете.
– Хотите сказать, двор моего брата знаком вам лучше, чем мне? – спросила я, намереваясь поставить его на место, но тут же поняла, сколь наивно прозвучали мои слова.
Он знал, что я выросла вдали от дворца, а у него, принца нашего потомственного врага и порой союзника, имелась своя точка зрения, которой, ввиду моего воспитания, у меня быть не могло.
Однако он вовсе не собирался демонстрировать превосходство или обижаться на меня. Напротив, наклонившись ближе, негромко проговорил:
– Скоро станет только хуже. Начнутся споры из-за права на престол…
– Зачем вы такое говорите? У моего брата есть наследница. Не вижу никаких поводов для тревоги.
Он посмотрел на меня, и во взгляде его промелькнула боль.
– Вы знаете, о чем я.
– Да, – сухо ответила я. – Похоже, мы снова говорим о непристойных слухах.
– Это не просто слухи. Многие из кастильской знати недовольны королем и его выбором наследника. Они не доверяют Бельтрану де ла Куэве или королеве и считают, что право на трон принадлежит вашему брату Альфонсо…
– Я это уже слышала, – оборвала я его. – Может, достаточно?
– Простите меня. – Он протянул руку и сжал мои пальцы; я невольно вздохнула. – Но прежде, чем я уеду, должен вас предупредить, ибо это касается будущего наших королевств.
– Вам поручил передать это мне ваш отец, король Хуан? – спросила я.
Фернандо поморщился:
– Я никогда не стал бы говорить за своего отца. Просто хочу помочь вам защитить ваш трон.
– Трон? – резко переспросила я. – О каком троне вы говорите, умоляю вас! Моя племянница – принцесса Астурийская, наследница Кастилии; если, не дай бог, с ней что-то случится, следующим в очереди на престол стоит мой брат. Он женится и станет отцом детей, которые будут править после него. Я никогда не буду королевой.
– Нет, будете! Самое горячее желание моего отца – чтобы мы с вами поженились. Вы будете королевой, Изабелла, – королевой Арагона, моей женой.
Я уставилась на него.
– Это хороший союз, – добавил он, сжимая мою руку; я никогда еще не ощущала столь теплого прикосновения. – Я знаю, что Арагон меньше и не столь могуществен или богат, как Кастилия, но у нас немало кровных связей. Мы можем сблизить наши королевства, восстановить между ними мир. – Он замолчал, не сводя с меня глаз. – Что скажете? Вам не хотелось бы выйти за меня замуж?
Я ожидала чего угодно, но только не этого. Встретившись с его страстным взглядом, я с трудом пробормотала:
– Но вы еще мальчик, а я девица…
– Нет! – Он повысил голос. – Я не мальчик. На будущий год мне исполнится тринадцать; меня посвятили в рыцари, и я обагрил свой меч, защищая Арагон. В моем королевстве я уже мужчина.
Ничего, кроме подобных хвастливых заявлений, я от него и не ждала. Но когда я взглянула на наши сплетенные пальцы, мне они вдруг показались похожими на разные пряди шелка из одного мотка: мои – белые и тонкие, его – широкие и смуглые, но и те и другие почти одного размера, с той же безупречной юношеской кожей.
Почему он вызвал у меня такие чувства – грубоватый, высокомерный и чересчур прямой, несмотря на советы насчет притворства? Я почти его не знала. Но, если честно, мысль, что он мог бы стать моим супругом, казалась мне весьма привлекательной. Всю жизнь мне говорили, что однажды придется выйти замуж ради блага Кастилии. Я никогда не думала, что смогу сама выбрать мужа, но это вовсе не означало, будто меня не интересовало, кто станет моим спутником, и что я не мечтала о том же, о чем грезит любая девушка. В нашем мире полно старых толстых королей, и неудивительно, что меня привлекло обещание дерзкого юного принца.
Но, конечно, я никогда бы ему об этом не сказала. Не могла рисковать. Сегодня он уезжал в свое королевство, и кто знает, когда я снова его увижу, если увижу вообще?
Я высвободила руку:
– Для инфанты Кастилии брачный возраст – пятнадцать лет. Если хотите моего ответа, приходите к тому времени снова, и я вам его дам – после того, как попросите у моего брата, короля, моей руки, – добавила я, не давая ему возразить. – А сейчас не будем терять зря времени, которое у нас еще осталось.
Я проснулась, тяжело дыша и путаясь в простынях. Беатрис лежала рядом – нам обеим было настолько не по себе, что мы жались друг к другу даже во сне. Когда я рассказала ей про сон, подруга ответила, что это предзнаменование многообещающего, но опасного будущего. Практичная во всех отношениях, моя фрейлина тем не менее была суеверна, что, как она заявляла, передалось ей по наследству от предков-евреев, принявших христианство. Я не придала значения ее пророчествам, – возможно, потомки евреев и могли относиться к подобному всерьез, но уж никак не я. У меня была моя вера в Господа, и мне следовало довериться лишь ей одной.
Когда мы выглянули за дверь, оказалось, что стражники ушли и сад внизу залит лучами прохладного майского солнца. Кабрера принес нам на завтрак теплый хлеб, фрукты и сыр; служанка под надзором изящной пожилой женщины, которая представилась как донья Кабрера, мать Андреса, приготовила нам ванну. Мы с Беатрис с наслаждением погрузились в горячую воду с ароматом розмарина, плескались и хихикали, словно девчонки, каковыми, собственно, и были.
Но когда мы облачились в платья и направились в алькасар, под золоченым потолком Королевского зала, где нас уже ждали, ко мне вернулась прежняя тревога. Я понятия не имела, что принесет грядущий день, и крайне обрадовалась, заметив Фернандо. Его присутствие внушило уверенность, как и его быстрая улыбка, которой он одарил меня, когда я прошла мимо него к трону. Во дворце лишь он один казался нормальным, свободным от тайных заговоров и интриг.
Альфонсо уже был в зале, ожидая на помосте у трона вместе с королевской семьей. Он выглядел усталым и бледным, наверняка из-за выпитого накануне вина. Расшитый золотыми нитями синий камзол и веселая шапочка с пером контрастировали с землистым цветом лица. За его спиной стоял архиепископ Каррильо, он улыбнулся мне, как обычно, тепло. Однако на этот раз я настороженно взглянула на него, зная, что он мог преднамеренно помешать матери приехать во дворец вместе с нами. Его расчетливый, хотя и казавшийся безмятежным взгляд внушал мне тревогу, словно он смотрел сквозь меня в некое будущее, доступное лишь ему одному.
Принцесса лежала на руках королевы Жуаны, закутанная в расшитый жемчугом белый бархат. Едва я присела в реверансе, Жуана протянула младенца мне, предлагая поцеловать нежную детскую щечку. Маленькая Иоанна спала, и на мгновение я растаяла, увидев ее. Столь невинное создание никак не могло стать причиной беспорядков в королевстве.
– Ты будешь ее крестной матерью, – сообщила мне Жуана с улыбкой, столь же неестественной, как и карминовый цвет ее губ. – Мы приготовили подарок специально для того, чтобы ты вручила ей во время сегодняшних празднеств, – серебряную крещенскую купель, на которой выгравировано ее имя. В конце концов, не может же крестная мать явиться с пустыми руками?
Я пробормотала слова благодарности, отвернувшись от ее пронизывающего взгляда. Если она и испытывала стыд из-за того, что якобы совершила, то ничем его не показывала, и я вновь начала сомневаться в грязных слухах, в которые почти поверила всего несколько часов назад. При холодном свете дня казалось невообразимым, что она, принцесса из Португалии, сестра нынешнего короля той страны и родственница моей матери, могла решиться на подобное, рискуя короной.
Я стала рядом с Альфонсо. Энрике сидел на троне, чувствовалось, что ему неуютно в украшенной драгоценными камнями короне и мантии. На лице его проступила щетина, под покрасневшими глазами виднелись синяки. На меня он не смотрел, бросал лишь нервные взгляды на собравшихся, пока герольд зачитывал слова грамоты, дававшей маленькой Иоанне королевский титул принцессы Астурийской – наследницы престола.
Кортесы Кастилии – парламент, состоявший из представителей каждой из главных провинций королевства, – должны были одобрить право новой наследницы на трон голосованием. Но когда гранды начали один за другим подходить к трону, становиться на колени и подтверждать права принцессы, лица их напоминали гранит, а монотонные голоса, которыми они произносили слова клятвы, придавали церемонии похоронный оттенок.
– Где графы де Альба, де Кабра и де Паредес? – послышался яростный шепот королевы. – Где гранды из Андалусии – Медина-Сидония и Кадис? Они что, хотят нас оскорбить? Им разослали приглашения несколько недель назад, и они обязаны были явиться, чтобы оказать почести нашей дочери.
Энрике еще глубже уткнулся подбородком в горностаевый воротник. Когда подошла очередь Альфонсо, Каррильо протянул руку, и мне на мгновение показалось, что он удержит моего брата. Но он лишь погладил его по руке, приободряя. Когда Альфонсо произнес клятву и отошел в сторону, наступила моя очередь. Опустившись на колени перед измученным взглядом Энрике, я сказала:
– Я, Изабелла де Трастамара, инфанта Кастилии, торжественно клянусь, что признаю принцессу Иоанну законной первой наследницей трона, исключая всех прочих.
От собственных слов во рту остался неприятный вкус. Я не знала, верила ли я в них сама или нет, не согрешила ли только что, признав дитя, чье отцовство подвергалось сомнению; но когда вернулась на свое место, меня охватило несказанное облегчение. Мать могла возмутиться, вельможи – продолжать ворчать, а придворные – распространять низменные слухи, но дело сделано. Маленькая Иоанна стала наследницей Энрике, если только кортесы не решат иначе. Мы принесли ей присягу. Поклялись. И не могли не сдержать наше слово.
Наступила гнетущая тишина.
Энрике встал, выглядел он в королевском облачении до ужаса неуклюже. Я решила, что король что-то скажет, но он лишь повернулся и поспешно спустился с помоста. Из толпы появился его спутник по прошлой ночи, на этот раз одетый в простой камзол и лосины. Вместе они скрылись за боковой дверью, после чего остальные быстро разошлись.
Остался один Фернандо, который не сводил с меня взгляда.
Я повернулась к Альфонсо:
– Идем, брат. Подышим свежим воздухом перед обедом.
Альфонсо уже собрался шагнуть ко мне, когда послышался голос Каррильо:
– Сожалею, но с подобным времяпрепровождением придется подождать. У его высочества есть важные дела. Не так ли, мой принц?
Альфонсо вздохнул:
– Полагаю, да. Иди, Изабелла. Может, встретимся позже?
– Конечно, – кивнула я.
Хотя мне не нравились властные манеры архиепископа, оставалось лишь верить, что Каррильо действует из лучших интересов Альфонсо.
И все же, поцеловав брата в щеку, я прошептала:
– Ничего не обещай.
Альфонсо вздрогнул. Я быстро отпрянула, улыбнувшись Каррильо, который улыбнулся мне в ответ. Затем я направилась к ведшим на помост ступеням, где ждал мой юный кузен из Арагона.
Фернандо протянул мне руку:
– Прогуляемся, Изабелла?
Мы вышли в сад. Беатрис и Андрес де Кабрера благоразумно держались позади.
День был все еще прохладным, но дыхание лета уже чувствовалось в теплом ветерке и распускающихся на шипастых стеблях бутонах роз. Дорожка под ногами поблескивала от кварца; время от времени нам встречались скамейки, украшенные мозаикой с изображениями героических деяний прежних королей, каждый из которых сражался за отвоевание Кастилии у мавров.
Рядом со мной размеренно шагал Фернандо. Я не торопилась первой нарушать тишину, просто радовалась передышке и свежему воздуху. Но когда мы приблизились к фонтану и Беатрис с Кабрерой отошли в сторону, позволив нам побыть наедине, Фернандо откашлялся:
– Мне бы хотелось извиниться за прошлый вечер. Я вовсе не желал вас обидеть.
Я пристально взглянула на него. Несмотря на молодость, он, похоже, не привык просить у кого-либо прощения, тем более у девушки. Единственный наследник Хуана Арагонского, Фернандо наверняка был основательно избалован, хотя я сомневалась, что он живет в роскоши. Его фланелевый камзол и кожаные сапоги выглядели чистыми, но довольно поношенными, а на колене виднелась заштопанная дыра, хотя и столь хорошо заделанная, что заметить нелегко. Не зашила ли ее мать, кастильская королева Арагона? Чувствовалась опытная рука, а время, чтобы совершенствоваться в швейном искусстве, имелось лишь у женщин королевского происхождения или монахинь.
– Я уже сказала – извиняться не за что. Я вовсе не обиделась.
– Но мне не следовало говорить так о королеве, – сказал он.
– Да, не стоило.
Я подобрала юбки, усаживаясь на каменную скамью возле фонтана. Вода мерцала на солнце, а в туманной глубине носились яркие разноцветные рыбки. Я посмотрела в глаза Фернандо. Они показались мне прекрасными – темно-карие с медовым оттенком, со слегка раскосыми уголками, которые лишь подчеркивали их блеск. Когда-нибудь от одного лишь его взгляда будут таять сердца, подумала я. Он уже неотразим, хотя еще не стал мужчиной.
– Сегодня я уезжаю в Арагон, – неожиданно сказал он.
Мое сердце разочарованно дрогнуло.
– Так скоро?
– Боюсь, да. Я получил известие от отца. Моя мать… я ей нужен.
Губы его дрогнули, и к глазам подступили слезы; я подвинулась на скамейке, освобождая место.
– Садитесь, прошу вас, – сказала я, и он сел рядом.
Вид у него был напряженный, словно он опасался дать волю чувствам. Я подождала, пока принц не возьмет себя в руки, а когда он снова заговорил, в голосе его чувствовалась лишь едва заметная дрожь.
– Королева очень больна. Врачи не знают, что с ней. Она постоянно слабеет. Всегда вставала раньше всех и ложилась последней; весь дворец был на ее плечах. А когда отец начал слепнуть, стала помогать ему во всех делах. Но папа говорит, что она слегла через несколько дней после моего отъезда и хочет меня видеть.
Он изо всех сил пытался скрыть охватившее его горе. Мне хотелось обнять его, утешить, но это выглядело бы крайне неуместно; собственно, мне вообще не следовало оставаться с ним наедине, даже притом, что Беатрис и Андрес де Кабрера были неподалеку, создавая иллюзию, будто присматривают за нами.
– Мне очень жаль, – наконец сказала я. – Это ужасно тяжело – терять любимого человека.
Он кивнул, и на его скулах проступили желваки.
– Вы потеряли отца и лучше других знаете, какая это боль.
– Мне было всего три года, когда умер папа. Я едва его знала.
Он пристально посмотрел на меня:
– Вы всегда столь честны?
– Никогда не видела причин вести себя иначе.
– В таком случае вряд ли вы последуете моему совету – что при дворе необходимо притворяться?
Я помолчала, размышляя над его словами.
– Не люблю лгать.
– Я вовсе не имел в виду, что вам следует врать. Но вам также не стоит слишком откровенно выражать свои чувства. Здесь это небезопасно и неразумно. Здесь есть опасности, которых вы не понимаете.
– Хотите сказать, двор моего брата знаком вам лучше, чем мне? – спросила я, намереваясь поставить его на место, но тут же поняла, сколь наивно прозвучали мои слова.
Он знал, что я выросла вдали от дворца, а у него, принца нашего потомственного врага и порой союзника, имелась своя точка зрения, которой, ввиду моего воспитания, у меня быть не могло.
Однако он вовсе не собирался демонстрировать превосходство или обижаться на меня. Напротив, наклонившись ближе, негромко проговорил:
– Скоро станет только хуже. Начнутся споры из-за права на престол…
– Зачем вы такое говорите? У моего брата есть наследница. Не вижу никаких поводов для тревоги.
Он посмотрел на меня, и во взгляде его промелькнула боль.
– Вы знаете, о чем я.
– Да, – сухо ответила я. – Похоже, мы снова говорим о непристойных слухах.
– Это не просто слухи. Многие из кастильской знати недовольны королем и его выбором наследника. Они не доверяют Бельтрану де ла Куэве или королеве и считают, что право на трон принадлежит вашему брату Альфонсо…
– Я это уже слышала, – оборвала я его. – Может, достаточно?
– Простите меня. – Он протянул руку и сжал мои пальцы; я невольно вздохнула. – Но прежде, чем я уеду, должен вас предупредить, ибо это касается будущего наших королевств.
– Вам поручил передать это мне ваш отец, король Хуан? – спросила я.
Фернандо поморщился:
– Я никогда не стал бы говорить за своего отца. Просто хочу помочь вам защитить ваш трон.
– Трон? – резко переспросила я. – О каком троне вы говорите, умоляю вас! Моя племянница – принцесса Астурийская, наследница Кастилии; если, не дай бог, с ней что-то случится, следующим в очереди на престол стоит мой брат. Он женится и станет отцом детей, которые будут править после него. Я никогда не буду королевой.
– Нет, будете! Самое горячее желание моего отца – чтобы мы с вами поженились. Вы будете королевой, Изабелла, – королевой Арагона, моей женой.
Я уставилась на него.
– Это хороший союз, – добавил он, сжимая мою руку; я никогда еще не ощущала столь теплого прикосновения. – Я знаю, что Арагон меньше и не столь могуществен или богат, как Кастилия, но у нас немало кровных связей. Мы можем сблизить наши королевства, восстановить между ними мир. – Он замолчал, не сводя с меня глаз. – Что скажете? Вам не хотелось бы выйти за меня замуж?
Я ожидала чего угодно, но только не этого. Встретившись с его страстным взглядом, я с трудом пробормотала:
– Но вы еще мальчик, а я девица…
– Нет! – Он повысил голос. – Я не мальчик. На будущий год мне исполнится тринадцать; меня посвятили в рыцари, и я обагрил свой меч, защищая Арагон. В моем королевстве я уже мужчина.
Ничего, кроме подобных хвастливых заявлений, я от него и не ждала. Но когда я взглянула на наши сплетенные пальцы, мне они вдруг показались похожими на разные пряди шелка из одного мотка: мои – белые и тонкие, его – широкие и смуглые, но и те и другие почти одного размера, с той же безупречной юношеской кожей.
Почему он вызвал у меня такие чувства – грубоватый, высокомерный и чересчур прямой, несмотря на советы насчет притворства? Я почти его не знала. Но, если честно, мысль, что он мог бы стать моим супругом, казалась мне весьма привлекательной. Всю жизнь мне говорили, что однажды придется выйти замуж ради блага Кастилии. Я никогда не думала, что смогу сама выбрать мужа, но это вовсе не означало, будто меня не интересовало, кто станет моим спутником, и что я не мечтала о том же, о чем грезит любая девушка. В нашем мире полно старых толстых королей, и неудивительно, что меня привлекло обещание дерзкого юного принца.
Но, конечно, я никогда бы ему об этом не сказала. Не могла рисковать. Сегодня он уезжал в свое королевство, и кто знает, когда я снова его увижу, если увижу вообще?
Я высвободила руку:
– Для инфанты Кастилии брачный возраст – пятнадцать лет. Если хотите моего ответа, приходите к тому времени снова, и я вам его дам – после того, как попросите у моего брата, короля, моей руки, – добавила я, не давая ему возразить. – А сейчас не будем терять зря времени, которое у нас еще осталось.