К. У. Гортнер. Клятва королевы

   Я улыбнулась, глядя на его полное уязвленной гордости лицо.
   – Погуляем еще. Расскажите мне про Арагон. Я никогда там не была, так что хотелось бы взглянуть на него вашими глазами.
   С радостью приняв мое предложение, он начал гордо описывать владения своей родины, простиравшиеся от богатых земель северной Уэски до лазурных вод Валенсии на юге. Рассказ его звучал столь живо, что я отчетливо могла представить себе впечатляющие иззубренные горы Арагона, что меняли цвет с фиолетового на голубой под ледяными пиренейскими ветрами, глубокие ущелья, в которых скрывались поросшие фруктовыми деревьями зеленые долины, и засушливые степи, где паслись стада скота и овец. Я видела окруженную стенами столицу Сарагосу в устье реки Эбро, похожий на кружево дворец Альхафери и алебастровые алтарные скульптуры знаменитой Базилики, торговый город Барселону, населенную дикими каталонцами, которым не по душе власть Арагона. Я ощущала вкус крабового супа, якобы предотвращавшего болезни, и знаменитой ветчины pata negra, которую подавали в городе Теруэль. Я узнавала об отважной борьбе арагонского народа против непрестанных вторжений коварных, словно лисы, французов и о многовековых попытках подчинить себе далекие, обожженные солнцем королевства Сицилии и Неаполя.
   – Когда-то под нашей властью находилась бóльшая часть Южной Италии, – сказал Фернандо. – Герцогства Корсиканское и Афинское тоже принадлежали нам. Мы властвовали на Средиземном море.
   Естественно, мне были знакомы просторы моего родного королевства Кастилии и Леона. Но тем не менее меня захватили его откровения о заморских владениях Арагона, предприимчивые мореплаватели которого искали богатства в далеких землях, привозили оттуда сундуки с пряностями, драгоценными камнями и шелками, а также минеральные квасцы, использовавшиеся для окраски тканей, – торговцы платили за них целые состояния.
   – Вы подобны римлянам, – выдохнула я. – У вас целая империя.
   – И чувствуем мы себя так же! – рассмеялся он, показав щель между верхними передними зубами, придававшую ему необъяснимое очарование. – Наше тщеславие превосходит возможности казны, а чтобы поддерживать столь дальние владения, требуются деньги, и немалые.
   Он немного помолчал, и лицо его помрачнело.
   – А после того, как проиграли Константинополь туркам, мы стоим перед лицом серьезной угрозы со стороны неверных. Опасность угрожает всей Европе. Именно так овладели нами мавры много веков назад, и подобное может случиться и снова. Турки способны использовать в качестве прохода Гранаду, так же как мавры использовали Гибралтар.
   Мысль о захлестывающей нас темной волне мавров заставила вздрогнуть, несмотря на все то восхищение, которое вызвали у меня познания Фернандо. Я никогда не задумывалась о катастрофическом падении Константинополя, одного из самых почитаемых городов христианского мира, хотя это случилось два года спустя после моего рождения и потрясло нашу веру до самых основ. Знания мои ограничивались иллюстрированными историями Кастилии, поэмами о трубадурах и романтическими притчами вроде «Книги о доброй любви». Я никогда не видела наш мир с той точки зрения, с какой смотрел на нее Фернандо, считая нас не центром мироздания, а всего лишь его частью. Его слова приводили меня в восторг, словно я стояла на палубе галеона, рассекающего пенные воды на пути к неизвестным берегам…
   – А теперь, – вздохнул Фернандо, – когда этот паук Луи Тринадцатый угрожает северной границе Арагона, нам приходится держать армию наготове. Войска стоят денег, и куда больших, чем вы можете вообразить. Знать не станет призывать своих слуг без денег, а вассалы не пойдут сражаться без соответствующего жалованья. Моя мать умела экономить на расходах на содержание двора, так что мы могли… – Он замолчал и отвернулся. – Не могу поверить, что только что говорил о ней так, будто ее уже нет.
   – Уверена, вы вовсе не это имели в виду, – сказала я.
   Он снова посмотрел на меня:
   – Когда вы рядом, слишком легко забыться.
   Я не ответила. Мы подошли к арочной галерее, окружавшей дворец; сами не заметили, как дважды обогнули весь сад. Когда мы впервые в него вошли, он показался мне большим, настоящим лабиринтом. Теперь же, когда в моей голове все еще звучали слова Фернандо, сад выглядел тесным творением человеческих рук из аккуратных живых изгородей, неестественно подстриженных деревьев и ровных дорожек, ведущих в никуда.
   – Это не ваша подружка? – спросил Фернандо.
   Бросив взгляд в сторону галереи, я увидела Беатрис, которая сидела на каменной скамье рядом с Кабрерой. Он что-то ей говорил, оживленно жестикулируя, а она восхищенно слушала, не сводя с него глаз.
   – Пожалуй, он для нее несколько староват, – усмехнулся Фернандо, – но ей, похоже, все равно.
   Я тут же разозлилась, услышав в его словах недвусмысленный намек.
   – О чем вы? Дон Андрес де Кабрера всего лишь крайне добр к нам. Вряд ли у него есть какие-то виды на…
   Но тут взгляд мой упал на Беатрис, которая слушала Кабреру, кокетливо наклонив голову и шире обычного раскрыв глаза, словно тот был самым обворожительным мужчиной из всех, кого она когда-либо знала. Я стояла перед ней всего в нескольких шагах, но она меня даже не замечала.
   Я подавила смешок. Похоже, он ее все-таки очаровал…
   – Я должен научить вас танцевать, – выдохнул Фернандо.
   От моего веселья не осталось и следа.
   – Что? Но мы танцевали всего лишь вчера вечером. И у меня достаточно хорошо получалось, спасибо.
   – О да, вы прекрасно танцуете, но не знаете арагонских танцев. Вам следует научиться хотя бы одному, чтобы хоть что-то вам обо мне напоминало.
   Схватив меня за руку, прежде чем я успела возразить, он повел меня к мозаичной площадке возле фонтана. Я попыталась высвободиться.
   – Нет, – сказала я, услышав испуг в собственном голосе. – Кто-нибудь… кто угодно может нас увидеть.
   – Кто? – усмехнулся он, оглядываясь в сторону галереи. – Они ничего не заметят, даже если мы выстрелим из пушки. Давайте же, это всего лишь танец.
   – Нет, я в самом деле не могу. Не здесь, не в саду. Это… неприлично.
   Он замер, уставившись на меня.
   – Вы всегда столь серьезны? – спросил он.
   Хотя вопрос его мог показаться обидным, я сразу же поняла, что ничего такого он в виду не имел и им двигало лишь любопытство.
   – Конечно, – ответила я и вызывающе подняла голову. – Я инфанта Кастилии. И должна всегда об этом помнить.
   Он приподнял брови:
   – Всегда? Неужели даже инфанта не может иногда развлечься?
   – Вряд ли танцы в саду можно назвать… – начала я, но он, не обращая на меня внимания, направился к мозаичной площадке, что-то напевая себе под нос, и занял позицию для танца.
   Он сошел с ума. Он действительно собирался это сделать. Танцевать!
   – Этот танец, – сказал он, откидывая со лба волосы, – пляшут крестьяне после сбора урожая, чтобы отпраздновать щедрость природы.
   Еще и крестьянские плясульки, а может, даже и языческие! Мне следовало уйти. Это было непристойно. И сам Фернандо вел себя неприлично. Но я не могла пошевелиться, прикованная к месту видом его крепкой, уверенной фигуры. Отведя назад плечи, он упер руки в бока и, издав губами громкую трель, подпрыгнул и быстро скрестил ноги.
   – Это символизирует снопы пшеницы! – крикнул он, крутясь на месте, совершая замысловатые прыжки и взмахи ногами. – Давайте же! Я вам покажу.
   Он протянул руку. Не в силах поверить в то, что делаю, я шагнула к нему. За нами могли наблюдать из окон дворца возмущенные придворные, любой проходящий через галерею мог нас увидеть. Я взяла руку Фернандо, ощутила тепло его пальцев, не сомневаясь, что Беатрис сейчас наблюдает за нами, раскрыв рот.
   По лбу его струился пот, он широко улыбался.
   – Вы можете споткнуться о свои юбки, – сказал он, кивая на мое платье.
   Я застыла.
   Наклонившись ко мне, он прошептал:
   – Смелее, Изабелла.
   У меня пересохло в горле. Быстро наклонившись, я подобрала юбки и завязала их в узел сбоку бедра, а затем посмотрела на Фернандо.
   – Вам уже приходилось делать это раньше, – сказал он, дерзко скользя взглядом по моим лодыжкам в белоснежных чулках.
   Мне не нравились мои тощие ноги, из-за которых ступни казались чересчур большими.
   – Вопреки тому, что вы могли бы подумать об избалованных инфантах, – резко ответила я, заставив его вновь перевести взгляд на мое лицо, – я выросла в действующем замке, вместе со скотиной. Грязь и навоз были для меня обычным делом. А у меня не так уж много лишних платьев.
   Поклонившись, он шагнул ко мне, обнял рукой за талию.
   – Все намного легче, чем кажется, – прошептал он столь близко, что я ощутила запах его пота. – Просто следуйте моему примеру.
   Сперва я едва не упала – столь быстрым и внезапным оказался его прыжок, за которым последовало все то же сложное движение ногами. Я неуклюже попыталась повторить под его одобрительные аплодисменты, после чего он вновь напел мелодию без слов, напомнившую мне дудочку козопасов на продуваемом ветром утесе, взял меня за руку, повернулся ко мне лицом и сказал:
   – На счет «три» – подпрыгиваем, выбрасываем ногу, поворачиваемся кругом, а потом еще раз и еще.
   – Не получится, – ответила я, собираясь и закрывая глаза, чтобы лучше уловить все нюансы мелодии.
   Услышав напев и почувствовав, как сильнее сжимаются пальцы Фернандо, я затаила дыхание и подпрыгнула, выбросив ноги сперва назад, потом вперед. Как только мы коснулись земли, я повернулась к нему столь быстро, что чепчик едва не слетел с головы. А потом я забыла обо всем, о том, что прилично, а что нет. Сквозь стук крови в ушах услышала свой собственный смех, вырвавшийся на свободу, словно долго просидевшая в клетке птица, и мы снова закружились в танце.
   Мы стояли, тяжело дыша, и держались за руки под аплодисменты плещущейся в фонтане воды. Стук в ушах утих, и наши взгляды встретились. Над головой проплыло облако, закрыв солнце. Во внезапной игре света и тени я вдруг увидела, каким он станет годы спустя, повзрослев, – с более угловатыми скулами, широким лбом, но с теми же живыми глазами и неудержимой энергией. Мне казалось, что улыбка его никогда не изменится, независимо от возраста.
   – Вы вся горите. – Высвободив руку, он коснулся моего лица. – У вас такая нежная кожа, белая, словно луна…
   Не в силах пошевелиться, я чувствовала, как его пальцы скользят по моей коже, радовалась разливающемуся по жилам теплу, пока приятное покалывание не охватило все тело.
   Со стороны собора послышался колокольный звон, возвещая о наступлении полдня, он избавил меня от необходимости отвечать. За спиной послышались шаги, и Фернандо отступил назад. Повернувшись, я увидела, как ко мне спешит Беатрис; судя по ее красным щекам, она была столь же взволнована, как и я. Кабрера с ошеломленным видом стоял возле скамьи. Неужели они нас не видели, столь поглощенные друг другом, что лишь колокола привели их в чувство?
   – Прошу меня простить, сеньорита. – Беатрис неуклюже присела в реверансе. – Я совсем забыла о времени. Вы завершили прогулку? Вам долго пришлось ждать?
   Она поспешно задавала один вопрос за другим, но в голосе ее чувствовались веселые нотки, – похоже, несмотря на всю свою увлеченность, она все-таки нас видела.
   – Нет, – ответила я, подумав о том, насколько заметна моя собственная радость. – Недолго…
   Очарование танца рассеялось, словно благовонный дым или приятный сон. Мне хотелось удержать его, прежде чем оно исчезнет окончательно, заключить в перламутр, в редкую жемчужину. На мгновение мне показалось, будто у меня нет никаких обязательств перед миром, никаких тревог, страхов или сомнений.
   Всего лишь один миг я была свободна.
   – Боюсь, нам нужно идти, – тихо сказала я Фернандо. – Мы должны послушать полуденную службу, а потом переодеться для банкета. Увидимся позже, в зале?
   – К сожалению, нет, – ответил он. – Мои слуги уже наверняка беспокоятся, куда я делся; мы уезжаем задолго до полуденной молитвы. Путь до Арагона займет не меньше двух дней.
   – О… – Я натянуто улыбнулась, несмотря на разочарование. – Спасибо вам. Мне было очень приятно с вами, кузен. Надеюсь, мы еще встретимся.
   – И я тоже надеюсь, моя инфанта.
   От меня не ускользнуло, что он подчеркнул слово «моя», касаясь губами моей руки. Беатрис толкнула меня в бок, и я яростно уставилась на нее.
   – Рад был с вами познакомиться, сеньорита де Бобадилья, – сказал ей Фернандо, и она присела в реверансе, жеманно улыбнувшись:
   – Мое почтение, ваше высочество.
   Он посмотрел мне в глаза:
   – Я напишу.
   Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он зашагал через сад в сторону своих комнат, словно сто раз до этого ходил по незнакомым извилистым дорожкам.
   Я смотрела ему вслед, с трудом подавляя желание позвать его, сказать ему, что он был прав. Мне действительно понравился танец, и даже очень.
   – Он тебе нравится, – сказала Беатрис.
   Я с притворным безразличием кивнула:
   – Довольно забавный мальчишка.
   – Мальчишкой он будет недолго. И он достаточно смел для своего возраста.
   – Верно, а тебе, похоже, тоже пришлась по душе беседа с доном Кабрерой?
   Я удовлетворенно отметила, как щеки ее заливает румянец – несмотря на то что она тряхнула головой и легкомысленно бросила:
   – Кабрера? Ха! Он для меня ничего не значит.
 
   Вернувшись после молитвы в наши комнаты, мы поспешно переоделись в придворные платья. Когда возвратились в алькасар, я обмолвилась в разговоре с Беатрис, что теперь понимаю, зачем нужен столь обширный гардероб, учитывая количество церемоний, которые нам, похоже, предстоит посещать. Но мне вовсе не хотелось просить Менсию де Мендосу или королеву о помощи, особенно после того, как я успела столь вспыльчиво от нее отказаться.
   – А если поговорить с Андресом – в смысле, с доном Кабрерой? Может, его мать сумеет помочь нам сшить платья? – предложила Беатрис. – Она так добра к нам и наверняка будет только рада.
   – Верно, – кивнула я. – От ее помощи я бы не отказалась, хотя, будь у меня подходящий образец, вполне справилась бы и сама. Зато твое шитье столь же безнадежно, как и твои реверансы.
   Беатрис хмуро взглянула на меня:
   – Как будто кого-то волнует, что я ношу.
   – Дона Андреса де Кабреру, похоже, волнует, – ответила я.
   Она негодующе подбоченилась:
   – Ты что, так и будешь меня весь день поддразнивать? Лучше уж сразу скажи, чтобы я не обращала на тебя внимания.
   – Ох и характер у тебя. – Я поцеловала ее в щеку. – Прости. Обещаю, больше ни словом не обмолвлюсь.
   – Ладно. Хотя о чем тут говорить – забавный мужчина, только и всего.
   Она подмигнула мне, и мы, подавляя смешки, вошли в зал. Под ногами хрустел умащенный розмарином тростник.
   Я направилась к помосту, где уже сидел Альфонсо рядом с Энрике и королевой. Затаив дыхание, я заняла свое место и, видя полный фальши взгляд королевы, решила, что стоит точнее рассчитывать время. Пока что я постоянно опаздывала.
   Пурпурное бархатное платье королевы, казалось, специально подчеркивало ее идеальное декольте; шею украшало сверкающее ожерелье из бриллиантов и жемчуга. Заметив мой взгляд – ибо я никогда еще не видела столь великолепных драгоценностей, – она многозначительно коснулась ожерелья и промурлыкала:
   – Нравится?
   – Очень красиво. – Я не стала добавлять, что оно к тому же выглядит невероятно дорогим.
   – Это подарок Энрике, в честь дня рождения нашей дочери. – Одарив короля снисходительной улыбкой, она вновь повернулась ко мне. Радушный тон ее голоса едва скрывал презрение. – Ты что, опять в том же платье, что и вчера? Изабелла, дорогая, мне следует заняться твоим гардеробом. Ты должна выглядеть подобающе своему положению. Здесь не Аревало; при дворе внешность играет весьма важную роль.
   Мне показалось, будто меня облили ушатом холодной воды. Откуда ей знать, что именно этот вопрос столь меня беспокоит? На мгновение мне вспомнилось, с каким восхищением смотрел на меня Фернандо, когда мы танцевали в саду. Вряд ли его тогда волновало, как я одета.
   – Да, Изабелла, – робко улыбнулся Энрике, – пусть Жуана тебе поможет. Ей известны все последние веяния моды.
   – И еще, – добавила она, и в ее медовом голосе послышались зловещие нотки, – могу дать тебе поносить свои старые драгоценности. Ведь у любой принцессы должны быть красивые украшения, не так ли?
   Я отвела взгляд:
   – Ваше величество, вы очень любезны. Для меня это большая честь.
   – Конечно. – Она отвернулась в зал, куда входили слуги с первыми блюдами.
   Судя по всему, от вчерашних разногласий с Энрике не осталось и следа; королева смеялась и перешептывалась с ним, словно не случилось ничего особенного. Я также заметила, что симпатичный вчерашний партнер королевы по танцам, Бельтран де ла Куэва, обедает вместе с ее фрейлинами, оказывая недвусмысленные знаки внимания Менсии де Мендосе. При свете дня он выглядел еще более впечатляюще в лазурном камзоле с обшитыми мелкими бриллиантами вырезами в итальянском стиле, сквозь которые виднелись воротник и рукава его рубашки. Королева, однако, вела себя так, будто вообще его не замечала; меня же вскоре начала беспокоить необычная молчаливость Альфонсо.
   В конце концов я спросила брата, как прошел день.
   – Все отлично. – Он ткнул ножом в кусок жареной оленины.
   – Непохоже. – Я внимательнее взглянула на него. – Что не так? Тебя заставляют чересчур прилежно учиться? Если хочешь, могу попросить архиепископа Каррильо, чтобы он разрешил мне тебе помогать…
   – Ничего ты не понимаешь, Изабелла, – раздраженно бросил он. – Ты всего лишь глупая девчонка.
   Заметив взгляд Энрике, я попыталась изобразить улыбку, несмотря на неожиданные обидные слова брата, который всегда был достаточно легкомысленным и редко поддавался настроению. Внезапно он показался мне чужим, и я поймала себя на том, что пытаюсь сдержать слезы. После того как меня назвали глупой девчонкой, не хватало еще и расплакаться.
   – Альфонсо, – сказал король, давая понять, что услышал нас, – наверняка Изабелла просто волнуется за тебя и…
   Громкий хлопок двери возвестил о появлении маркиза де Вильены в сопровождении его брата-великана Хирона и шестерых слуг. Они направились к нам, и в наступившей тишине послышалось змеиное шипение извлекаемого из ножен меча Хирона.
   Альфонсо оцепенел, сжал пальцами под столом мое колено. Энрике тоже застыл на троне. Когда гранды приблизились к помосту, королева испуганно взвизгнула, а Бельтран де ла Куэва вскочил с кресла.
   Вильена улыбнулся. Хирон развернулся к фавориту королевы, едва не задев его мечом.
   – Сын шлюхи! – бросил Хирон. – Приблизься еще на дюйм, и я проткну тебя насквозь, а потом скормлю собакам.
   Куэва был безоружен – придворным запрещалось законом носить оружие в присутствии короля. Он стоял, тяжело дыша и слишком поздно осознавая свою ошибку. Хирон махнул рукой, приказывая Менсии и фрейлинам убраться с дороги, а затем с размаху ударил Куэву кулаком в лицо. Фаворит рухнул спиной на стол, сбросив на пол столовые приборы, кубки и блюда.
   Королева завопила. От стены к трону бросились мавританские стражники, выстроились перед помостом. Энрике вцепился в подлокотники трона.
   – Что все это значит, сеньор маркиз? – дрожащим голосом проговорил он.
   Вильена показал на перепачканного вином и едой Куэву, на чьем лице уже проступал солидных размеров синяк. Рыдающая Менсия помогла ему подняться. Придворные попятились, некоторые бросились к дальним дверям, предчувствуя драку.
   – Вы пожаловали этому напыщенному глупцу власть над Сантьяго, высшим военным орденом Кастилии, – прозвенел в наступившей тишине голос Вильены. – После всего, что я для вас сделал, вы даровали ему почести, которые по праву должны принадлежать мне!
   – Как вы смеете!.. – закричала Жуана, но Энрике оборвал ее.
   – Вы забываетесь, сеньор маркиз. Здесь я – король. И я оказываю почести тем, кому пожелаю.
   – Скорее, тем, кому пожелает ваша португальская шлюха, – сказал Вильена, с ледяной ненавистью глядя на Энрике желто-зелеными глазами.
   Я понятия не имела, что именно произошло между ними, но не могла поверить, что кто-то из грандов, как бы он ни был оскорблен, мог осмелиться вести себя подобным образом с монархом.
   – Она не ваша, – продолжал Вильена. – Девочка, которую вы объявили своей наследницей, – не ваша. Я думал, вы этого не знали, но теперь вижу, что наверняка знаете, ибо только в таком случае рогоносец может присваивать титулы любовнику собственной жены.
   – Да, – добавил Хирон, сплевывая в сторону стражников и сжимая меч так, будто ему не терпелось броситься на невозмутимых мавров. – Можешь сколько угодно прятаться за спинами своего неверного сброда, но в конце концов истина Божья восторжествует!
   На одно кошмарное мгновение мне показалось, что Энрике сейчас прикажет стражникам прирезать маркиза, его брата и слуг, но он лишь стоял, весь дрожа, и, судя по ошеломленному взгляду, никак не мог поверить в происходящее.
   – Сделай что-нибудь, – прошипела Жуана. – Арестуй их. Они лгут, это измена.
   – В самом деле? – холодно спросил Энрике, и она отпрянула. Король повернулся к Вильене. – Вы вправе покинуть мой двор, если вы более не согласны с моими порядками. Но предупреждаю: я не потерплю измены, какими бы благими побуждениями вы ни руководствовались.
   – Я запомню, – ответил Вильена.
   Насмешливо поклонившись, он повернулся и направился к выходу. Хирон снова замахнулся мечом на Куэву, чье украшенное синяком лицо залила смертельная бледность, после чего вышел следом за маркизом, бросив несколько непристойных фраз в сторону жавшихся к дверям перепуганных фрейлин.
   Стражники не сдвинулись с места. Энрике проговорил что-то на их родном языке, и они одновременно отступили назад, словно хорошо выдрессированные собаки. Я не сомневалась, что по его приказу они бы не колеблясь убили Вильену и Хирона.
   Жуана сбежала с помоста и бросилась прочь из зала. Ее фрейлины последовали за ней. Оставшийся в одиночестве Куэва умоляюще посмотрел на Энрике, но тот отвел взгляд. Лишь тогда я заметила архиепископа Каррильо, который ворвался в зал через боковую дверь. Вид у него был озабоченный, а за ним следовали Кабрера и часть дворцовой стражи.
   – Ваше величество, – сказал он, – мне только что сообщили. Это произвол! Вильена зашел слишком далеко. Могу ли я…
   – Уведите их, – прошептал Энрике.
   – Идемте, дети мои. Быстро, – повелительно произнес Каррильо.
   Мы с Альфонсо поднялись со своих мест. К нам подошла Беатрис, стоявшая до этого среди придворных. Когда Каррильо выводил нас за дверь, я успела заметить, как Энрике бессильно опустился на трон, закрыл лицо руками, словно ему нанесли смертельный удар.
   В коридоре Каррильо распорядился, чтобы Кабрера отвел нас в наши покои.
   – Проследите, чтобы сегодня они никуда не выходили, – мрачно проговорил он, и я взглянула на Альфонсо, который испуганно жался к архиепископу и его стражникам.
   Кабрера повел нас за дверь; я услышала лязг оружия стражников, что направились вместе с Каррильо и моим братом в другую сторону.
   – Изабелла! – крикнул Альфонсо, и я резко обернулась.
   Брат кинулся ко мне, бросился в мои объятия.
   – Прости, – прошептал он. – Я не хотел. Ты вовсе не глупая. Я просто… я так испугался.
   – Почему? В чем дело, Альфонсо? Почему ты испугался?
   Я оглянулась в сторону Каррильо, тот стоял, раздраженно уперев руки в бока. Его белая мантия, под которой виднелась черная рубаха, падала на обутые в сапоги ноги, а с кожаного пояса толще моей руки свисал меч в ножнах.
   Он тоже носил оружие при дворе. Слуга Господа в облачении воина. Внезапно я представила, как он рычит от ярости на поле боя, размахивает мечом и срубает головы, и сердце мое забилось сильнее.
   – Останься с нами, – сказала я Альфонсо. – Прошу тебя, не ходи с ним.
   Брат покачал головой:
   – Не могу. Я пообещал, что исполню свой долг. Прости, Изабелла.
   Мягко поцеловав меня, он вернулся к Каррильо. Не в силах пошевелиться, я смотрела, как архиепископ обнимает моего брата за плечи и уводит прочь.
   Мне хотелось побежать за ними, потребовать от Альфонсо поклясться, что он не станет рисковать своей жизнью. Но я уже поняла: что бы я ни говорила или ни делала, это ничего не изменит. Он был прав – я всего лишь глупая девчонка, которая ни на что не может повлиять и никак не способна изменить нашу жизнь.
   Именно тогда мне стало ясно, что снова я увижу брата очень не скоро.
 
   Два дня спустя, когда мы с Беатрис сидели, прижавшись друг к другу в освещенной свечами комнате, и прислушивались к недовольному ворчанию леопардов в королевском зверинце, к нам пришел Кабрера с новостями.
   – Архиепископ Каррильо покинул дворец. Он забрал с собой инфанта, заявил, что ваша мать лично доверила ему Альфонсо. Король потребовал их возвращения, но никто не знает, куда они уехали. У Каррильо немало владений, и он пользуется поддержкой среди своих вассалов. Он может быть где угодно. Я сделаю все, что смогу, для вашего высочества, но…
   – Мне следует позаботиться о себе самой, – закончила я, заставив себя улыбнуться.
   После того как уехали Каррильо и мой брат, Кабрера и Беатрис оставались единственными моими друзьями во дворце.
   Кабрера достал из-под камзола сложенный пергамент. Беатрис молча надела плащ.