Я отскочил в сторону от лошади, идущей позади меня, и попробовал подняться немного выше по склону. Чуть ниже я увидел, что Роза и Пороховая Гузка делают то же самое… Мы были в куда лучшем положении, нежели всадники, потому как мы могли карабкаться по откосу и убраться подальше от дна ущелья, где был сплошной хаос из мертвых тел и лягающих лошадиных копыт.
Но Дина? Где же Дина?
Сначала я не видел ни ее, ни Вальдраку. Они же были впереди всех, разве не так? Почти впереди… во главе всей вереницы первейшими… Как можно быстрее я стал слезать вниз, перелез через убитую лошадь и снова поднялся вверх по склону ущелья, на какой-то валун… И тут я увидел их. Вальдраку спешился и бежал теперь вниз под прикрытием коня и с Диной впереди, будто со щитом для защиты от стрел, сыпавшихся с другой стороны.
Наклонившись, я вывернул меч из рук раненого солдата-драканария. Он вытаращил полные страха глаза, наверняка думая, что я хочу покончить с ним, зарубив его мечом, но мне надо было думать о другом.
Я промчался мимо лишившейся всадника одуревшей лошади и изо всех сил устремился вниз так быстро, как только несли меня ноги. Я свалился прямо на них, ведь Дина не по доброй воле защищала Вальдраку, она барахталась, и пинала его ногами, и толкала, и задерживала, его изо всех сил.
Я приблизился к ним вплотную, так близко, что мог коснуться конского хвоста, прежде чем Вальд-раку обнаружил меня. На какой-то краткий миг он был ошеломлен. А потом потянул за голову коня так, что тот встал поперек ущелья. Повернувшись ко мне, злодей той же рукой, что сжала горло Дины, крепко прижал ее к себе.
Свободной же рукой он вытащил меч из ножен.
– Остановись! – велел он. – Стой на месте, а не то я перережу ей горло.
Я остановился. А потом все-таки сделал шаг вперед.
– Убей ее, и у тебя не будет больше щита, – сказал я. – А если я не убью тебя, – это сделают лучники.
Словно бы в подтверждение моих слов, стрела, пролетев мимо моего уха, вонзилась в откос прямо перед мордой лошади.
Какой-то миг он глядел на меня, словно что-то взвешивая, а затем покачал головой.
– Кое-что ты превратно понял, – сказал он. – Видишь ли, мне все равно, жива она или мертва. Тебе же это не безразлично. Я в самом деле думаю… – Он приставил клинок к шее Дины. – Знаешь, я уверен, что ты предпочтешь сам умереть, чем видеть, как на твоих глазах умирает она. Разве я не прав? А теперь сознайся, ты наверняка ее брат, разве не так?
Я промолчал. Да и что тут скажешь? Быть может, он был прав, я и сам этого не знал. Я твердо знал лишь одно: если он убьет Дину… Я непременно убью его… да, но мне тогда не вернуться домой!
Он улыбнулся:
– Так я и думал. Оставайся здесь. Хватит гоняться за мной. Твоя сестра не желает этого. – Он прищелкнул языком, и лошадь сдвинулась.
Вдруг стрела просвистела прямо над головой его коня и задела его правое ухо. С мочки уха потекла кровь, и он от неожиданности, на миг отпустив Дину, схватился за ухо. Тут Дина бросилась на землю и под брюхом коня перекатилась на другую сторону. Конь, ударив о землю одной из задних ног, рванулся вперед, а Вальдраку, оставшийся внезапно без щита, коня и Дины, чертыхнулся, кинулся на землю и пополз, извиваясь как змея, к моей сестре.
На долгое раздумье времени не было. Я поднял меч и нанес ему удар в спину. Но этого оказалось мало. Под верхней рубашкой у него была кольчуга. Он пытался вступить со мной в борьбу, но лишь схватил Дину за ногу и потащил ее вниз к себе, в грязь. Я снова ударил его. И на этот раз я целился в его шею.
Поток крови брызнул на нас обоих: на Дину и на меня. Он издал какой-то звук… с таким звуком вытекает пиво из пробитой бочки. Я схватил его за плечи, откатил от моей сестры.
И вот он так и лежал на спине в грязном ущелье, убитый мною Вальдраку. И даже если он был еще жив, это не имело значения. Горло его было наполовину перерублено, и кровь текла, будто из заколотого поросенка. Глаза глядели вверх на меня, но через некоторое время они уже ровно ничего не видели. Это было вовсе не то, что заколоть козу или оленя. Это было вообще не то, что убить животное. Такого я не делал прежде.
Я пал на колени рядом с человеком, которого только что убил, и меня рвало до тех пор, пока в животе моем ровно ничего не осталось.
ДИНА
ДАВИН
ДИНА
Но Дина? Где же Дина?
Сначала я не видел ни ее, ни Вальдраку. Они же были впереди всех, разве не так? Почти впереди… во главе всей вереницы первейшими… Как можно быстрее я стал слезать вниз, перелез через убитую лошадь и снова поднялся вверх по склону ущелья, на какой-то валун… И тут я увидел их. Вальдраку спешился и бежал теперь вниз под прикрытием коня и с Диной впереди, будто со щитом для защиты от стрел, сыпавшихся с другой стороны.
Наклонившись, я вывернул меч из рук раненого солдата-драканария. Он вытаращил полные страха глаза, наверняка думая, что я хочу покончить с ним, зарубив его мечом, но мне надо было думать о другом.
Я промчался мимо лишившейся всадника одуревшей лошади и изо всех сил устремился вниз так быстро, как только несли меня ноги. Я свалился прямо на них, ведь Дина не по доброй воле защищала Вальдраку, она барахталась, и пинала его ногами, и толкала, и задерживала, его изо всех сил.
Я приблизился к ним вплотную, так близко, что мог коснуться конского хвоста, прежде чем Вальд-раку обнаружил меня. На какой-то краткий миг он был ошеломлен. А потом потянул за голову коня так, что тот встал поперек ущелья. Повернувшись ко мне, злодей той же рукой, что сжала горло Дины, крепко прижал ее к себе.
Свободной же рукой он вытащил меч из ножен.
– Остановись! – велел он. – Стой на месте, а не то я перережу ей горло.
Я остановился. А потом все-таки сделал шаг вперед.
– Убей ее, и у тебя не будет больше щита, – сказал я. – А если я не убью тебя, – это сделают лучники.
Словно бы в подтверждение моих слов, стрела, пролетев мимо моего уха, вонзилась в откос прямо перед мордой лошади.
Какой-то миг он глядел на меня, словно что-то взвешивая, а затем покачал головой.
– Кое-что ты превратно понял, – сказал он. – Видишь ли, мне все равно, жива она или мертва. Тебе же это не безразлично. Я в самом деле думаю… – Он приставил клинок к шее Дины. – Знаешь, я уверен, что ты предпочтешь сам умереть, чем видеть, как на твоих глазах умирает она. Разве я не прав? А теперь сознайся, ты наверняка ее брат, разве не так?
Я промолчал. Да и что тут скажешь? Быть может, он был прав, я и сам этого не знал. Я твердо знал лишь одно: если он убьет Дину… Я непременно убью его… да, но мне тогда не вернуться домой!
Он улыбнулся:
– Так я и думал. Оставайся здесь. Хватит гоняться за мной. Твоя сестра не желает этого. – Он прищелкнул языком, и лошадь сдвинулась.
Вдруг стрела просвистела прямо над головой его коня и задела его правое ухо. С мочки уха потекла кровь, и он от неожиданности, на миг отпустив Дину, схватился за ухо. Тут Дина бросилась на землю и под брюхом коня перекатилась на другую сторону. Конь, ударив о землю одной из задних ног, рванулся вперед, а Вальдраку, оставшийся внезапно без щита, коня и Дины, чертыхнулся, кинулся на землю и пополз, извиваясь как змея, к моей сестре.
На долгое раздумье времени не было. Я поднял меч и нанес ему удар в спину. Но этого оказалось мало. Под верхней рубашкой у него была кольчуга. Он пытался вступить со мной в борьбу, но лишь схватил Дину за ногу и потащил ее вниз к себе, в грязь. Я снова ударил его. И на этот раз я целился в его шею.
Поток крови брызнул на нас обоих: на Дину и на меня. Он издал какой-то звук… с таким звуком вытекает пиво из пробитой бочки. Я схватил его за плечи, откатил от моей сестры.
И вот он так и лежал на спине в грязном ущелье, убитый мною Вальдраку. И даже если он был еще жив, это не имело значения. Горло его было наполовину перерублено, и кровь текла, будто из заколотого поросенка. Глаза глядели вверх на меня, но через некоторое время они уже ровно ничего не видели. Это было вовсе не то, что заколоть козу или оленя. Это было вообще не то, что убить животное. Такого я не делал прежде.
Я пал на колени рядом с человеком, которого только что убил, и меня рвало до тех пор, пока в животе моем ровно ничего не осталось.
ДИНА
Целы и невредимы
В ущелье стихло или почти стихло. Какой-то раненый звал на помощь. С обоих склонов стали спускаться лучники, по-прежнему со стрелами на тетивах на случай, если встретят сопротивление.
Но ни солдаты-драканарии, ни лже-Кенси не были опасны. Живые сдались, а раненые не могли даже сопротивляться, не говоря уже о том, чтобы нападать.
Давин стоял на коленях рядом с Вальдраку. Он воткнул острие меча в землю и церлялся теперь за него так, будто это было единственное, что держало его на ногах.
– Давин!..
– Отвернись, – хрипло произнес он. – Только не сейчас!
Я покачала головой:
– Ты можешь спокойно смотреть мне в глаза. Ничего, совсем ничего не случится.
Он недоверчиво фыркнул.
– Нет, послушай, – сказала я. – Это произошло потому… потому что… Давин, я не смогла остановить его. Я не смогла. Я больше не могу смотреть как Пробуждающая Совесть.
– Что еще за болтовня! – сердито воскликнул он. – Такой дар не теряют!
Я не знала, что ответить. Я только смотрела на него. И постепенно выражение его лица изменилось.
– Ты хочешь сказать… потому что…
– Я не могла помешать Вальдраку! Мой взгляд утратил силу! Потому они только и смогли разделаться с Тависом, поэтому только и смогли убить девятилетнего мальчонку. Из-за меня, все из-за меня, а я не могла этому помешать, точь-в-точь, как сейчас не могу помешать этим слезам.
– Пожалуй, это не твоя вина, – сказал Давин. Но я вбила себе в голову, что в его голосе скользнула тень сомнения.
Сверху донесся крик:
– Эй, вы двое там? С вами что-то случилось? Вы ранены?
Я глянула на вершину склона. Меня, по правде говоря, не особо удивило, когда я среди лучников увидела бродягу. Но кричал вовсе не он, кричал Предводитель.
На какой-то миг мне почудилось, будто весь мир перевернулся и встал вверх ногами. Что он здесь делает? Я не видела его больше года, он и Вдова жили в Сол арке…
И тут мне пришло на память то, что, как я слышала, болтали стражники, будто Соларк пал. Дракан завладел крепостью, которую все почитали неприступной. Так что у Предводителя была причина покинуть Соларк.
Но здесь? Что он делает здесь?
– Нет! – закричал в ответ Давин. – Мы целы и невредимы!
Его голос немного дрожал, и я подумала, как хорошо, что мы не ранены, так, разве поцарапаны. Но зато уж без царапин не остался ни один из нас. Тем более Давин.
Он медленно поднялся на ноги, а за ним и я.
– Что делает здесь Предводитель? – спросила я, не ожидая ответа.
Я понимала: откуда ему это знать? Но Давин был все-таки умнее меня.
– По мне, так он нашел средство бороться с Драканом, – сказал он. – Последние недели он и Вдова собирали людей. Думается, бродяга – один из них!
Мы начали подниматься вверх по откосу к Предводителю и к остальным. Казалось, будто все ущелье усеяно трупами, но я была слишком измучена, чтобы обращать на это внимание.
Сандор попался мне на пути. Из глаза у него торчала стрела, а я только подумала: «Ну, значит, и он мертв!» Нет, я не стала кровожадной, но уже словно бы места в душе не осталось.
Немногие из людей Вальдраку остались в живых. Морлан был одним из них. Двое лучников как раз связывали ему руки за спиной. А за ним стоял… Я остановилась так резко, что Давин натолкнулся на меня.
Вестник! Гонец! Тот, что убил Тависа!
Он – свободный, целый и невредимый – беседовал с бродягой, и никто вроде не собирался его связывать.
Я не раздумывала. Я попросту кинулась на него.
Он был так ошеломлен, что повалился навзничь.
– Убийца! – закричала я, пытаясь вцепиться ему в глаза.
Где уж мне было убить его, но если я выцарапаю ему глаза, это будет…
Кто-то, схватив меня сзади, оттащил от него.
– Спокойно, спокойно! – произнес Предводитель. – Оставь его. Он один из наших!
– Кто? Кто он?! – вскричала я, вне себя от гнева. – Он убил Тависа!
– Нет, он не убивал его, – сказал Предводитель. – Он спас ему жизнь.
– Спас ему… – Я ничего не понимала. – Ведь я сама видела…
– Ты видела, как мальчика затащили в кусты. И как один человек вернулся с окровавленными руками.
– Я был вынужден ударить его, чтоб он лишился чувств. Объяснять ему что-либо не было времени, да и он не стал бы слушать. Но кровь, будьте спокойны, пролилась вовсе не его. – Он задрал рукав, и я увидела кровавый разрез на его предплечье. – Ведь мне надо было его спасти. Никто не думал, что Вальдраку наткнется на вас, прежде чем вы доберетесь до в Кабаньего ущелья.
– Нет, все могло кончиться прескверно, – пробормотал Предводитель. – Мы слишком часто пускали в ход оружие. – Он отпустил меня. – Ну, тебе по-прежнему хочется выцарапать ему глаза?
– Нет, – слабым голосом ответила я и опустилась без сил на землю.
Тавис жив!
Казалось, я снова могла дышать. Казалось, будто душа моя, сдавленная чем-то холодным и тугим, медленно душившим меня, освободилась от пут и теперь все это исчезло. Тавис не мертв! Я не виновата в его смерти!
– Где он? – спросила я.
Как раз сию минуту у меня было жгучее желание увидеть его маленькое обозленное веснушчатое личико, и пусть он бросает на меня гневные взгляды и обзывает предательницей. Быть может, теперь я смогу заставить его верить мне. Быть может, смогу растолковать ему, как все обстояло с Вальдраку. Во всяком случае, я попробую. Ведь он жив. Это ведь мертвым ничего не растолкуешь:
Предводитель указал на вход в ущелье:
– Я как раз послал за ним человека. Если вы пройдете ущельем и немного повернете к западу, вы наткнетесь на ручей. Там мы разобьем лагерь. А вы идите туда раньше нас.
Услышав шаги, я быстро подняла глаза. Но то был всего лишь Давин. Сердце мое снова успокоилось, и я подумала, что пройдет немало времени, пока я перестану вести себя как загнанное животное.
– Вот, – сказал мой брат, протянув мне один из зелено-белых плащей Кенси-клана. – Он немного испачкан с краю, только и всего.
Я чуточку замешкалась, а потом приняла плащ. Он был шерстяной, и мне сразу стало теплее.
– Почему они были в плащах Кенси-клана? – спросила я.
– Предводитель беседует сейчас с Морланом, – произнес Давин. – Но он не очень-то болтлив.
– Пообещай ему щедрое вознаграждение, – горько сказала я. – Ведь на свете немного такого, что этот человек не сделает за деньги.
– Они бились не на жизнь, а на смерть, – продолжал Давин. – Трое из них ранены. Но с кем они сражались?
– Это знаю я, – неожиданно выговорил Тавис.
Мы с Давином вздрогнули. Тавис лежал у костра, тихий и бледный, и я почти забыла, что он там.
– С кем же? – спросил Давин, пытаясь говорить так, будто этот вопрос крайне важен, важнее всех на свете.
Ведь с Тависом никогда не знаешь, когда он вдруг станет неприступен и подозрителен.
– Со Скайа-кланом! – ответил Тавис. – Я слышал, как двое из них болтали об этом. Они хохотали и говорили, будто задали Скайа славную взбучку.
Поначалу мне стало легче, что напали они не на Кенси-клан, а ведь это было им легко, никто бы их не заподозрил. Но по лицу Давина я видела – нет причины испытывать облегчение. Наоборот!
– Пороховая Гузка, – тихо-тихо сказал Давин, – если горстка людей в плащах Кенси-клана нападает на Скайа-клан и… как он сказал, «задает ему взбучку»… Как поступит тогда Скайа?
– Ударит в ответ! – не задумавшись, тут же ответил Пороховая Гузка. – Но то ведь были люди не из Кенси-клана, верно?
– Скайа этого не знает, – произнес Давин, и я по его голосу поняла, что ему страшно. Скайа-клан будет воевать. Верно, Пороховая Гузка?
Пороховая Гузка внезапно тоже затих.
– Баур-Кенси! – воскликнул он. – Они нападут на Баур-Кенси!
Но ни солдаты-драканарии, ни лже-Кенси не были опасны. Живые сдались, а раненые не могли даже сопротивляться, не говоря уже о том, чтобы нападать.
Давин стоял на коленях рядом с Вальдраку. Он воткнул острие меча в землю и церлялся теперь за него так, будто это было единственное, что держало его на ногах.
– Давин!..
– Отвернись, – хрипло произнес он. – Только не сейчас!
Я покачала головой:
– Ты можешь спокойно смотреть мне в глаза. Ничего, совсем ничего не случится.
Он недоверчиво фыркнул.
– Нет, послушай, – сказала я. – Это произошло потому… потому что… Давин, я не смогла остановить его. Я не смогла. Я больше не могу смотреть как Пробуждающая Совесть.
– Что еще за болтовня! – сердито воскликнул он. – Такой дар не теряют!
Я не знала, что ответить. Я только смотрела на него. И постепенно выражение его лица изменилось.
– Ты хочешь сказать… потому что…
– Я не могла помешать Вальдраку! Мой взгляд утратил силу! Потому они только и смогли разделаться с Тависом, поэтому только и смогли убить девятилетнего мальчонку. Из-за меня, все из-за меня, а я не могла этому помешать, точь-в-точь, как сейчас не могу помешать этим слезам.
– Пожалуй, это не твоя вина, – сказал Давин. Но я вбила себе в голову, что в его голосе скользнула тень сомнения.
Сверху донесся крик:
– Эй, вы двое там? С вами что-то случилось? Вы ранены?
Я глянула на вершину склона. Меня, по правде говоря, не особо удивило, когда я среди лучников увидела бродягу. Но кричал вовсе не он, кричал Предводитель.
На какой-то миг мне почудилось, будто весь мир перевернулся и встал вверх ногами. Что он здесь делает? Я не видела его больше года, он и Вдова жили в Сол арке…
И тут мне пришло на память то, что, как я слышала, болтали стражники, будто Соларк пал. Дракан завладел крепостью, которую все почитали неприступной. Так что у Предводителя была причина покинуть Соларк.
Но здесь? Что он делает здесь?
– Нет! – закричал в ответ Давин. – Мы целы и невредимы!
Его голос немного дрожал, и я подумала, как хорошо, что мы не ранены, так, разве поцарапаны. Но зато уж без царапин не остался ни один из нас. Тем более Давин.
Он медленно поднялся на ноги, а за ним и я.
– Что делает здесь Предводитель? – спросила я, не ожидая ответа.
Я понимала: откуда ему это знать? Но Давин был все-таки умнее меня.
– По мне, так он нашел средство бороться с Драканом, – сказал он. – Последние недели он и Вдова собирали людей. Думается, бродяга – один из них!
Мы начали подниматься вверх по откосу к Предводителю и к остальным. Казалось, будто все ущелье усеяно трупами, но я была слишком измучена, чтобы обращать на это внимание.
Сандор попался мне на пути. Из глаза у него торчала стрела, а я только подумала: «Ну, значит, и он мертв!» Нет, я не стала кровожадной, но уже словно бы места в душе не осталось.
Немногие из людей Вальдраку остались в живых. Морлан был одним из них. Двое лучников как раз связывали ему руки за спиной. А за ним стоял… Я остановилась так резко, что Давин натолкнулся на меня.
Вестник! Гонец! Тот, что убил Тависа!
Он – свободный, целый и невредимый – беседовал с бродягой, и никто вроде не собирался его связывать.
Я не раздумывала. Я попросту кинулась на него.
Он был так ошеломлен, что повалился навзничь.
– Убийца! – закричала я, пытаясь вцепиться ему в глаза.
Где уж мне было убить его, но если я выцарапаю ему глаза, это будет…
Кто-то, схватив меня сзади, оттащил от него.
– Спокойно, спокойно! – произнес Предводитель. – Оставь его. Он один из наших!
– Кто? Кто он?! – вскричала я, вне себя от гнева. – Он убил Тависа!
– Нет, он не убивал его, – сказал Предводитель. – Он спас ему жизнь.
– Спас ему… – Я ничего не понимала. – Ведь я сама видела…
– Ты видела, как мальчика затащили в кусты. И как один человек вернулся с окровавленными руками.
– Я был вынужден ударить его, чтоб он лишился чувств. Объяснять ему что-либо не было времени, да и он не стал бы слушать. Но кровь, будьте спокойны, пролилась вовсе не его. – Он задрал рукав, и я увидела кровавый разрез на его предплечье. – Ведь мне надо было его спасти. Никто не думал, что Вальдраку наткнется на вас, прежде чем вы доберетесь до в Кабаньего ущелья.
– Нет, все могло кончиться прескверно, – пробормотал Предводитель. – Мы слишком часто пускали в ход оружие. – Он отпустил меня. – Ну, тебе по-прежнему хочется выцарапать ему глаза?
– Нет, – слабым голосом ответила я и опустилась без сил на землю.
Тавис жив!
Казалось, я снова могла дышать. Казалось, будто душа моя, сдавленная чем-то холодным и тугим, медленно душившим меня, освободилась от пут и теперь все это исчезло. Тавис не мертв! Я не виновата в его смерти!
– Где он? – спросила я.
Как раз сию минуту у меня было жгучее желание увидеть его маленькое обозленное веснушчатое личико, и пусть он бросает на меня гневные взгляды и обзывает предательницей. Быть может, теперь я смогу заставить его верить мне. Быть может, смогу растолковать ему, как все обстояло с Вальдраку. Во всяком случае, я попробую. Ведь он жив. Это ведь мертвым ничего не растолкуешь:
Предводитель указал на вход в ущелье:
– Я как раз послал за ним человека. Если вы пройдете ущельем и немного повернете к западу, вы наткнетесь на ручей. Там мы разобьем лагерь. А вы идите туда раньше нас.
* * *
Впервые за много дней я спокойно сидела у костра и ела и пила что-то горячее. Я долго стояла в холодной воде ручья и все терла и скребла свои руки, волосы и лицо, пока не ощутила хоть немножко, что я чиста. Но с блузкой я ничего поделать не могла. Она вся была грязной, забрызганной кровью Вальдраку, и я не могла заставить себя надеть ее, хоть замерзай в одной нижней сорочке и в корсаже.Услышав шаги, я быстро подняла глаза. Но то был всего лишь Давин. Сердце мое снова успокоилось, и я подумала, что пройдет немало времени, пока я перестану вести себя как загнанное животное.
– Вот, – сказал мой брат, протянув мне один из зелено-белых плащей Кенси-клана. – Он немного испачкан с краю, только и всего.
Я чуточку замешкалась, а потом приняла плащ. Он был шерстяной, и мне сразу стало теплее.
– Почему они были в плащах Кенси-клана? – спросила я.
– Предводитель беседует сейчас с Морланом, – произнес Давин. – Но он не очень-то болтлив.
– Пообещай ему щедрое вознаграждение, – горько сказала я. – Ведь на свете немного такого, что этот человек не сделает за деньги.
– Они бились не на жизнь, а на смерть, – продолжал Давин. – Трое из них ранены. Но с кем они сражались?
– Это знаю я, – неожиданно выговорил Тавис.
Мы с Давином вздрогнули. Тавис лежал у костра, тихий и бледный, и я почти забыла, что он там.
– С кем же? – спросил Давин, пытаясь говорить так, будто этот вопрос крайне важен, важнее всех на свете.
Ведь с Тависом никогда не знаешь, когда он вдруг станет неприступен и подозрителен.
– Со Скайа-кланом! – ответил Тавис. – Я слышал, как двое из них болтали об этом. Они хохотали и говорили, будто задали Скайа славную взбучку.
Поначалу мне стало легче, что напали они не на Кенси-клан, а ведь это было им легко, никто бы их не заподозрил. Но по лицу Давина я видела – нет причины испытывать облегчение. Наоборот!
– Пороховая Гузка, – тихо-тихо сказал Давин, – если горстка людей в плащах Кенси-клана нападает на Скайа-клан и… как он сказал, «задает ему взбучку»… Как поступит тогда Скайа?
– Ударит в ответ! – не задумавшись, тут же ответил Пороховая Гузка. – Но то ведь были люди не из Кенси-клана, верно?
– Скайа этого не знает, – произнес Давин, и я по его голосу поняла, что ему страшно. Скайа-клан будет воевать. Верно, Пороховая Гузка?
Пороховая Гузка внезапно тоже затих.
– Баур-Кенси! – воскликнул он. – Они нападут на Баур-Кенси!
ДАВИН
Скарадол
Склонившись над темной конской шеей, я пожелал, чтоб лошади были крылатыми. Предводитель выбрал нам девять самых сильных и среди них тех, на которых скакали всадники Вальдраку и Морлана. Но это были обычные лошади, а совсем не сказочные кони о восьми ногах либо летающие кони с крыльями.
Прошло два дня после нападения лже-Кенси на Скайа-клан. А путь из Кабаньего ущелья в Баур-Кенси было не одолеть и за три дня, как бы жестоко мы ни гнали коней и как бы ни мучили себя.
Моей единственной надеждой было то, что Астор Скайа не станет нападать на Кенси очертя голову. Он слыл человеком, который все заранее обдумывает до мельчайших подробностей, даже самую обычную охоту. Может, чтобы обдумать нападение на Баур-Кенси, потребуется более пяти дней?
Против моей воли нас было много – девять человек. Я хотел было помчаться один, но Предводитель и слышать об этом не желал.
– Слишком опасно, – сказал он. – А что, если на тебя нападут? А что, если конь угодит копытом в кротовью нору? Нет, мы помчимся быстро, но накрепко будем держаться друг друга.
Теперь в нашем отряде были Дина, Роза, Пороховая Гузка и я, сам Предводитель с тремя из его ратников и… Морлан.
– Он будет нашим доказательством, – объяснил Предводитель. – Скайа не поверит нам на слово.
И вот теперь Морлан скакал вплотную следом за ним. Руки его были привязаны к луке седла, а веревка от ноги к ноге тянулась под брюхом лошади. Если его лошадь попадет копытом в кротовью нору, я недорого дал бы за его руки и ноги. Но как раз его горе и радость ныне не особо беспокоили меня.
Сутки без передышки мы скакали, поднимаясь выше и выше, и остановились, когда все Высокогорье расстилалось под копытами наших коней. К счастью, в ту первую ночь светил месяц, так что мы могли бы некоторое время продолжать путь, но наконец Предводитель велел сделать привал.
– А не то мы загоним лошадей! – сказал он.
Мы не могли проделать весь путь галопом. Порой подъемы были очень круты и высоки, а тропы изобиловали камнями, которые норовили выскользнуть из-под копыт. К тому же нам приходилось беречь лошадей. Я изо всех сил сдерживал нетерпение и твердил себе, что Предводитель лучше знает, как нам сберечь животных и сохранить свои силы.
– Иной раз нужно торопиться не спеша! Тише едешь – дальше будешь! – ответил он, когда я, не сдержавшись, спросил, почему мы не торопимся. —
Что пользы пускаться в путь, если твой конь падет на полдороге?
Ведь я прекрасно знал, что он прав, но перед глазами вставало одно и то же: пепелище на том месте, где стоял наш старый дом в Березках, убитые животные! Порушенный колодец!.. Теперь вместо старого у нас был новый дом, и не только убитые животные виделись мне там. Матушка! Мелли, Мауди! Да я беспокоился даже о Нико. Если они явятся, чтобы убить его, он лишь глянет на них и скажет: «Какое мне дело до меча!»
Назавтра мы скакали намного быстрее, ведь самые трудные подъемы остались позади. Однако же Предводитель настоял на том, чтобы мы отдыхали всю ночь. Я лежал между Диной и Пороховой Гузкой, глядя ввысь, в ночное небо, и слышал, как он болтает во сне. Но теперь ему снились не пироги с черникой.
– Гасите огонь! – внезапно вскричал он, и я понял, что его кошмар схож с моим.
– Ты спишь? – шепнула Дина.
– Нет, – ответил я.
– И я тоже, – сказала она. – Я страшно измотана, но спать не могу.
– Мы справимся и с этим, – успокаивал я ее.
– Ты ведь не знаешь, как все будет, – ответила она. – Ты просто надеешься!
– Да, – пробормотал я. – Но что вообще остается делать?
В конце концов я все же уснул, и думаю, что Дина уснула тоже. Мы жутко устали и не могли пролежать всю ночь без сна. А на рассвете мы задали корм нашим беднягам лошадям, почистили их и подготовили к еще одному дню адской скачки.
– Скачите! – закричал я.
Раз мы были достаточно близко, чтобы услышать эти звуки, причин беречь лошадей больше не было. И мы поскакали во весь опор. До Баур-Кенси было еще полдня пути к югу, и у меня еще теплилась слабая надежда, что сражались вовсе не Скайа и Кенси. Но надежда эта немедленно угасла, когда я, пиная ногами измученную лошадь, преодолел последний склон и бросил взгляд на Скарадол.
То была широкая плоская долина, в которой обычно бродили лишь стада коров да овечьи отары. Мирная долина с веселым ручейком, с пожелтевшими зелеными травами, с островками клевера, стебли которого поднимались над вереском.
Но теперь долина была заполнена лошадьми и ратниками, над ней перекатывались шум битвы, крики, сумятица и буйство сражения, звон мечей о мечи. Я вспомнил, что некогда мне казалось, будто звук этот прекрасен. Но то было давным-давно…
Не знаю, сколько их было, сосчитать невозможно… Скажу так – их было много. И тех и других. И пора было прекратить битву. Их должен был остановить я. На земле уже лежали ратники – раненые или убитые. Скайа и Кенси сражались меж собой.
Я воткнул пятки в бока лошади. Она лениво сделала несколько неловких шагов и дозволила заставить себя перейти на рысь.
– Стоп! – закричал я из всех своих легких. – Кенси! Скайа! Стоп! Слушайте меня!
С тем же успехом я мог бы кричать буре. Они не обращали на меня внимания. Они вообще не слышали меня в шуме битвы. Они спешили убивать друг друга.
– ОСТАНОВИТЕСЬ!
То был голос Предводителя, и я никогда раньше не слышал призыва громче этого. Но даже он не мог пробиться сквозь шум. Безнадежно! Ни одному человеку не докричаться до них. Никакой обычный голос не может…
– Остановитесь!
Над долиной звучал не обычный голос.
Голос моей матери.
Ратники в долине опустили оружие.
Они опустили оружие, когда над всеми властвовало одно: убить или умереть. Казалось, будто над их головами кто-то взмахнул волшебной палочкой. Даже лошади перестали ржать, будто у них внезапно одеревенели шеи. Единственный звук, что слышался в этот миг, был свист ветра, пролетавшего над долиной и пригнувшего траву к земле.
Я хорошо знал, что моя мать однажды заставила тысячу разгоряченных людей на Арсенальном дворе в Дунарке остановиться, замолчать и прислушаться. Да и сам я минуту назад кричал сражавшимся мужам, пытаясь заставить их остановиться. У меня не было более высокого желания, нежели прекратить битву.
И все-таки нечто пугающее было в том, что это свершилось. Столь неестественно… Будто какое-то волшебство.
Я прекрасно понимал, что люди боялись моей матери.
Я прекрасно понимал, почему кое-кто называл ее ведьмой.
Но…
Меня трясло, как собаку, которую окатили водой. Если я сейчас, сию минуту, не сделаю что-то, тишине тут же настанет конец, ведь даже моя мать не может остановить сотни сражающихся более чем на миг.
– Скайа! – как можно громче воскликнул я. – Кенси! Оба ваших клана – жертвы предателей! Смотрите! У этого человека на плаще цвета Кенси-клана. Но никакой он не Кенси. Он – лже-Кенси, он из клана Морлана, и он на службе Дракана, куплен им!
Я заставил свою лошадь сделать еще несколько шагов, а рядом со мной Предводитель тянул лошадь Морлана, так что все могли видеть его. Я оглядел поле битвы, высматривая Каллана и Астора Скайа.
– Каллан! – закричал я. – Скайа! Астор Скайа! Опустите оружие и сами взгляните, правду ли я говорю.
Каллан был уже на пути ко мне, я видел, как его широкоплечая фигура раздвигает сгрудившихся бойцов. И там же, посреди вереницы черно-синих ратников, был Астор Скайа, закованный в кольчугу, отражавшую свет, как чешуя лосося, выпрыгивающего из реки.
– Мир кланам! – проревел Каллан над головами людей, что были меньше ростом, чем он сам. —
Скайа! Я хочу, чтобы кланы замирились, пока мы разбираемся во всем этом.
Астор Скайа, угрюмо кивнув, вложил меч в ножны.
– Мир кланам! – воскликнул он в ответ. – Но я предупреждаю тебя, Кенси. Если это еще один обман, через год от Кенси-клана не останется и памяти.
Казалось, мои мышцы растаяли. Я почувствовал такое облегчение, что чуть не свалился с коня.
– А где матушка? – спросил я. – Она должна помочь нам заставить их пойти на переговоры. Она это умеет!
– Твоя матушка? – удивленно спросил Предводитель. – Да ведь ее здесь нет.
Я обернулся.
Моя младшая сестренка сидела на земле, обхватив руками голову, словно боясь, что она отвалится.
– Как болит голова! Как болит! – плача, жаловалась она. – Я больше никогда этого делать не буду!
Только тогда до меня дошло: голос, что остановил битву в Скарадоле, был вовсе не голос моей матери.
То был голос Дины.
– Ты прячешь его? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Прячу и еще раз прячу! – ответил я. – Пожалуй, это самое подходящее место для него.
Она испытующе поглядела на меня.
– Я слышала, ты убил человека! – сказала она.
– Да, Вальдраку. Того, кто подстрелил тебя. Она молча постояла немного за моей спиной, а потом спросила:
– Ты можешь взглянуть на меня теперь? Или ты стыдишься этого?
Я не обернулся.
В ту самую минуту я не обернулся. Я вспомнил звук, слетевший тогда с губ Вальдраку. Глаза, что стали пустыми.
– Давин?
– Да! – Я обернулся, встретил ее взгляд. – Я не стыжусь. – Так ответил я. – Этого не стыжусь. Но мне хотелось бы обходиться без этого.
Она кивнула.
– Добро пожаловать домой! – сказала она и обняла меня так осторожно, словно не была уверена, что я этого хочу. Но я этого хотел!
Прошло два дня после нападения лже-Кенси на Скайа-клан. А путь из Кабаньего ущелья в Баур-Кенси было не одолеть и за три дня, как бы жестоко мы ни гнали коней и как бы ни мучили себя.
Моей единственной надеждой было то, что Астор Скайа не станет нападать на Кенси очертя голову. Он слыл человеком, который все заранее обдумывает до мельчайших подробностей, даже самую обычную охоту. Может, чтобы обдумать нападение на Баур-Кенси, потребуется более пяти дней?
Против моей воли нас было много – девять человек. Я хотел было помчаться один, но Предводитель и слышать об этом не желал.
– Слишком опасно, – сказал он. – А что, если на тебя нападут? А что, если конь угодит копытом в кротовью нору? Нет, мы помчимся быстро, но накрепко будем держаться друг друга.
Теперь в нашем отряде были Дина, Роза, Пороховая Гузка и я, сам Предводитель с тремя из его ратников и… Морлан.
– Он будет нашим доказательством, – объяснил Предводитель. – Скайа не поверит нам на слово.
И вот теперь Морлан скакал вплотную следом за ним. Руки его были привязаны к луке седла, а веревка от ноги к ноге тянулась под брюхом лошади. Если его лошадь попадет копытом в кротовью нору, я недорого дал бы за его руки и ноги. Но как раз его горе и радость ныне не особо беспокоили меня.
Сутки без передышки мы скакали, поднимаясь выше и выше, и остановились, когда все Высокогорье расстилалось под копытами наших коней. К счастью, в ту первую ночь светил месяц, так что мы могли бы некоторое время продолжать путь, но наконец Предводитель велел сделать привал.
– А не то мы загоним лошадей! – сказал он.
Мы не могли проделать весь путь галопом. Порой подъемы были очень круты и высоки, а тропы изобиловали камнями, которые норовили выскользнуть из-под копыт. К тому же нам приходилось беречь лошадей. Я изо всех сил сдерживал нетерпение и твердил себе, что Предводитель лучше знает, как нам сберечь животных и сохранить свои силы.
– Иной раз нужно торопиться не спеша! Тише едешь – дальше будешь! – ответил он, когда я, не сдержавшись, спросил, почему мы не торопимся. —
Что пользы пускаться в путь, если твой конь падет на полдороге?
Ведь я прекрасно знал, что он прав, но перед глазами вставало одно и то же: пепелище на том месте, где стоял наш старый дом в Березках, убитые животные! Порушенный колодец!.. Теперь вместо старого у нас был новый дом, и не только убитые животные виделись мне там. Матушка! Мелли, Мауди! Да я беспокоился даже о Нико. Если они явятся, чтобы убить его, он лишь глянет на них и скажет: «Какое мне дело до меча!»
Назавтра мы скакали намного быстрее, ведь самые трудные подъемы остались позади. Однако же Предводитель настоял на том, чтобы мы отдыхали всю ночь. Я лежал между Диной и Пороховой Гузкой, глядя ввысь, в ночное небо, и слышал, как он болтает во сне. Но теперь ему снились не пироги с черникой.
– Гасите огонь! – внезапно вскричал он, и я понял, что его кошмар схож с моим.
– Ты спишь? – шепнула Дина.
– Нет, – ответил я.
– И я тоже, – сказала она. – Я страшно измотана, но спать не могу.
– Мы справимся и с этим, – успокаивал я ее.
– Ты ведь не знаешь, как все будет, – ответила она. – Ты просто надеешься!
– Да, – пробормотал я. – Но что вообще остается делать?
В конце концов я все же уснул, и думаю, что Дина уснула тоже. Мы жутко устали и не могли пролежать всю ночь без сна. А на рассвете мы задали корм нашим беднягам лошадям, почистили их и подготовили к еще одному дню адской скачки.
* * *
То было вскоре после полудня. Когда мы услыхали этот шум и грохот, я подумал сначала, что идет гроза. Но даже если дул сильный ветер, а тучи все тяжелели, молний было не видно. И тут я услыхал вопли. Они не были похожи на человеческие, но я все же понял, что то были голоса людей, нападавших на себе подобных.– Скачите! – закричал я.
Раз мы были достаточно близко, чтобы услышать эти звуки, причин беречь лошадей больше не было. И мы поскакали во весь опор. До Баур-Кенси было еще полдня пути к югу, и у меня еще теплилась слабая надежда, что сражались вовсе не Скайа и Кенси. Но надежда эта немедленно угасла, когда я, пиная ногами измученную лошадь, преодолел последний склон и бросил взгляд на Скарадол.
То была широкая плоская долина, в которой обычно бродили лишь стада коров да овечьи отары. Мирная долина с веселым ручейком, с пожелтевшими зелеными травами, с островками клевера, стебли которого поднимались над вереском.
Но теперь долина была заполнена лошадьми и ратниками, над ней перекатывались шум битвы, крики, сумятица и буйство сражения, звон мечей о мечи. Я вспомнил, что некогда мне казалось, будто звук этот прекрасен. Но то было давным-давно…
Не знаю, сколько их было, сосчитать невозможно… Скажу так – их было много. И тех и других. И пора было прекратить битву. Их должен был остановить я. На земле уже лежали ратники – раненые или убитые. Скайа и Кенси сражались меж собой.
Я воткнул пятки в бока лошади. Она лениво сделала несколько неловких шагов и дозволила заставить себя перейти на рысь.
– Стоп! – закричал я из всех своих легких. – Кенси! Скайа! Стоп! Слушайте меня!
С тем же успехом я мог бы кричать буре. Они не обращали на меня внимания. Они вообще не слышали меня в шуме битвы. Они спешили убивать друг друга.
– ОСТАНОВИТЕСЬ!
То был голос Предводителя, и я никогда раньше не слышал призыва громче этого. Но даже он не мог пробиться сквозь шум. Безнадежно! Ни одному человеку не докричаться до них. Никакой обычный голос не может…
– Остановитесь!
Над долиной звучал не обычный голос.
Голос моей матери.
Ратники в долине опустили оружие.
Они опустили оружие, когда над всеми властвовало одно: убить или умереть. Казалось, будто над их головами кто-то взмахнул волшебной палочкой. Даже лошади перестали ржать, будто у них внезапно одеревенели шеи. Единственный звук, что слышался в этот миг, был свист ветра, пролетавшего над долиной и пригнувшего траву к земле.
Я хорошо знал, что моя мать однажды заставила тысячу разгоряченных людей на Арсенальном дворе в Дунарке остановиться, замолчать и прислушаться. Да и сам я минуту назад кричал сражавшимся мужам, пытаясь заставить их остановиться. У меня не было более высокого желания, нежели прекратить битву.
И все-таки нечто пугающее было в том, что это свершилось. Столь неестественно… Будто какое-то волшебство.
Я прекрасно понимал, что люди боялись моей матери.
Я прекрасно понимал, почему кое-кто называл ее ведьмой.
Но…
Меня трясло, как собаку, которую окатили водой. Если я сейчас, сию минуту, не сделаю что-то, тишине тут же настанет конец, ведь даже моя мать не может остановить сотни сражающихся более чем на миг.
– Скайа! – как можно громче воскликнул я. – Кенси! Оба ваших клана – жертвы предателей! Смотрите! У этого человека на плаще цвета Кенси-клана. Но никакой он не Кенси. Он – лже-Кенси, он из клана Морлана, и он на службе Дракана, куплен им!
Я заставил свою лошадь сделать еще несколько шагов, а рядом со мной Предводитель тянул лошадь Морлана, так что все могли видеть его. Я оглядел поле битвы, высматривая Каллана и Астора Скайа.
– Каллан! – закричал я. – Скайа! Астор Скайа! Опустите оружие и сами взгляните, правду ли я говорю.
Каллан был уже на пути ко мне, я видел, как его широкоплечая фигура раздвигает сгрудившихся бойцов. И там же, посреди вереницы черно-синих ратников, был Астор Скайа, закованный в кольчугу, отражавшую свет, как чешуя лосося, выпрыгивающего из реки.
– Мир кланам! – проревел Каллан над головами людей, что были меньше ростом, чем он сам. —
Скайа! Я хочу, чтобы кланы замирились, пока мы разбираемся во всем этом.
Астор Скайа, угрюмо кивнув, вложил меч в ножны.
– Мир кланам! – воскликнул он в ответ. – Но я предупреждаю тебя, Кенси. Если это еще один обман, через год от Кенси-клана не останется и памяти.
Казалось, мои мышцы растаяли. Я почувствовал такое облегчение, что чуть не свалился с коня.
– А где матушка? – спросил я. – Она должна помочь нам заставить их пойти на переговоры. Она это умеет!
– Твоя матушка? – удивленно спросил Предводитель. – Да ведь ее здесь нет.
Я обернулся.
Моя младшая сестренка сидела на земле, обхватив руками голову, словно боясь, что она отвалится.
– Как болит голова! Как болит! – плача, жаловалась она. – Я больше никогда этого делать не буду!
Только тогда до меня дошло: голос, что остановил битву в Скарадоле, был вовсе не голос моей матери.
То был голос Дины.
* * *
В первый раз я увидел маму в тот же вечер. И прошел еще один день, прежде чем нам удалось поговорить. Она отыскала меня на дворе возле овчарни как раз тогда, когда я засовывал меч в дерн на крыше.– Ты прячешь его? – спросила она.
Я пожал плечами.
– Прячу и еще раз прячу! – ответил я. – Пожалуй, это самое подходящее место для него.
Она испытующе поглядела на меня.
– Я слышала, ты убил человека! – сказала она.
– Да, Вальдраку. Того, кто подстрелил тебя. Она молча постояла немного за моей спиной, а потом спросила:
– Ты можешь взглянуть на меня теперь? Или ты стыдишься этого?
Я не обернулся.
В ту самую минуту я не обернулся. Я вспомнил звук, слетевший тогда с губ Вальдраку. Глаза, что стали пустыми.
– Давин?
– Да! – Я обернулся, встретил ее взгляд. – Я не стыжусь. – Так ответил я. – Этого не стыжусь. Но мне хотелось бы обходиться без этого.
Она кивнула.
– Добро пожаловать домой! – сказала она и обняла меня так осторожно, словно не была уверена, что я этого хочу. Но я этого хотел!
ДИНА
Шелковая
Солнце вот-вот сядет. День был теплый, и Страшила лежал в высокой траве чуть выше у поленниц и тяжело дышал, что даже издали можно было увидеть его светло-розовый язык.
Посреди двора стоял Ивайн Лаклан с маленькой серой с проседью горной лошадкой. Лошадь была куда красивее, чем Серый, которого одалживала мне Дебби-Травница.
– Есть еще и грамота, – сказал он. – От Хелены.
Я взяла письмо и медленно его прочитала. Она писала мне, а не матери. Она благодарила меня и всю мою семью за то, что мы вернули ее внука. И еще написала она о том, сколь радует ее, что война кланов Скайа и Кенси была предотвращена так, что и крови пролилось гораздо меньше, чем могло бы. Грамота эта была жутко взрослой. Не такой, какую обычно пишут девочке моего возраста. А в конце была приписка: «Тавис шлет уйму теплых приветов». «Это, пожалуй, неправда, – подумала я. – Он, верно, никогда не сможет терпеть меня!» «И я посылаю тебе Шелковую, которая будет служить тебе верой и правдой. Ты сможешь скакать на ней верхом, когда станешь сопровождать свою матушку в ее деяниях и когда ты вскоре начнешь свершать свои собственные!»
– Это подарок, щедрее которого и представить нельзя, – сказала я, не зная, куда девать свои руки. – Передай Хелене Лаклан тысячу поклонов от меня!
– Передам непременно! – обещал Ивайн. – А где этот сорвиголова, твой братец?
– Куда-то ушел с Пороховой Гузкой, то есть с Аллином Кенси. Не знаю, где они.
– Ну ладно! – сказал Ивайн. – Может, оно и к лучшему. Я охотно повидался бы с ним, но не уверен, что он тоже захочет видеть меня.
– Добро пожаловать к нам, мы рады, коли ты здесь переночуешь, – пригласила я. – Он вернется домой еще засветло.
Ивайн покачал головой:
– Спасибо за приглашение, но я уже договорился переночевать у Мауди Кенси. Поставить лошадку в твою конюшню?
– Я могу и сама, – ответила я.
– Ладно! Ну, счастья и удачи тебе с Шелковой! Эта маленькая лошадка для юной дамы в самый раз!
Я улыбнулась еще раз, но так и не задала тот вопрос, что вертелся у меня на языке: а может ли Шелковая таскать бревна? Коли не может, придется ей подучиться. В жизни всякое может понадобиться.
Я задала обеим лошадям сена и свежей воды, а потом пошла обратно к дому.
Матушка сидела у кухонного очага и лущила горох.
– Знатный дар тебе достался, – сказала матушка. – Лакланы разводят чудесных лошадей.
Я кивнула. Она посмотрела на меня:
– Почему ты не радуешься лошадке?
– Пожалуй, я рада.
– Нет! – не согласилась она. – Неправда! Что тут худого?
Я немножко посидела, разрывая стручки на мелкие кусочки. А потом у меня вырвалось:
– Я же этого не заслужила!
– Почему?
– Она пишет, что я смогу сопровождать тебя на Шелковой, когда твой дар снова понадобится кому-нибудь. И когда мой дар понадобится людям. Но я не уверена… я не уверена в том, что вообще могу быть Пробуждающей Совесть.
Я пыталась… Роза помогала мне. Давин тоже. Но сколько я ни силилась, все равно не произнесла ни единого слова, которое звучало бы настоящим голосом Пробуждающей Совесть после того единственного раза в Скарадоле.
Я так хотела снова посмотреть в глаза Давину, и теперь я могла сделать это, но я вовсе не думала, что это произойдет как раз так.
Матушка внезапно поднялась, Она подошла к боковушке, где я спала, и сунула руку под подушку.
– Поэтому ты больше не носишь его? – спросила она и подняла вверх Знак Пробуждающей Совесть.
Я кивнула с несчастным видом:
– Я так печалюсь из-за этого, матушка, но, думается, я не буду больше у тебя в ученицах.
– Во имя неба, почему?
– Потому… ты ведь хорошо это знаешь! Я не могу. Чаще всего я не могу даже мышку заставить устыдиться!.. Вовсе я никакая… я не Пробуждающая Совесть!
– Вот как! – Матушка улыбалась, но голос ее был резковат. – Спроси об этом Каллана. Или Астора Скайа, или любого из тех мужей, что стояли насмерть в Скарадоле и внезапно утратили желание сражаться. Это не могли бы повторить даже многие Пробуждающие Совесть взрослые.
– Да, но это ведь была… – Я чуть не сказала «беда», но слово это было неправильным. – То было нечто, что я сделала, вовсе не думая об этом. А потом голова моя чуть не раскололась. А когда я пытаюсь… Я не могу! Больше не могу!
Матушка села рядом со мной на кухонную скамью.
– Малышка! Сокровище мое! Это вернется. Раньше или позже. Ты не утратила свой дар. Он лишь скрылся, ибо злодей принудил тебя злоупотреблять им. Не пытайся вернуть его силой, он явится сам. Когда ты будешь к этому готова!
Она положила Знак Пробуждающей Совесть на стол предо мной и погладила меня по волосам.
– Ты хочешь, чтоб я снова надела Знак на себя? – спросила я.
– Это решаешь ты! – ответила она.
– Когда они забрали у меня Знак… мне показалось, будто я больше тебе не дочь.
Она улыбнулась:
– Давно я от тебя не слыхала таких глупостей. Разве Мелли мне не дочь? Разве Давин мне не сын? Думаешь, ты перестаешь быть моей дочерью только лишь потому, что не всегда можешь заставить людей устыдиться?
– Нет, – замешкавшись, ответила я. – Пожалуй, так я не думаю.
Какое невероятное счастье, что Тавис жив! Да и то, что я жива, на самом деле жуткая удача, да и Давин с Розой тоже. Счастье лежать здесь с нашей новой крышей над головой, и что как раз ныне воцарился мир между кланами!
Там, в Низовье, Дракан преследует Пробуждающих Совесть и сжигает их на костре. Это рассказал мне Давин.
Матушка говорит, он сеет бессовестность вокруг себя, будто это заразная болезнь! Будто это хворь!
Мои пальцы скользили по гладкой оловянной пластинке и нащупали край скользкой белой эмали. Стало опасно носить этот Знак. Особенно тому, кто не всегда способен защищаться. Но, может, я все-таки надену Знак завтра.
Быть может…
Посреди двора стоял Ивайн Лаклан с маленькой серой с проседью горной лошадкой. Лошадь была куда красивее, чем Серый, которого одалживала мне Дебби-Травница.
– Есть еще и грамота, – сказал он. – От Хелены.
Я взяла письмо и медленно его прочитала. Она писала мне, а не матери. Она благодарила меня и всю мою семью за то, что мы вернули ее внука. И еще написала она о том, сколь радует ее, что война кланов Скайа и Кенси была предотвращена так, что и крови пролилось гораздо меньше, чем могло бы. Грамота эта была жутко взрослой. Не такой, какую обычно пишут девочке моего возраста. А в конце была приписка: «Тавис шлет уйму теплых приветов». «Это, пожалуй, неправда, – подумала я. – Он, верно, никогда не сможет терпеть меня!» «И я посылаю тебе Шелковую, которая будет служить тебе верой и правдой. Ты сможешь скакать на ней верхом, когда станешь сопровождать свою матушку в ее деяниях и когда ты вскоре начнешь свершать свои собственные!»
– Это подарок, щедрее которого и представить нельзя, – сказала я, не зная, куда девать свои руки. – Передай Хелене Лаклан тысячу поклонов от меня!
– Передам непременно! – обещал Ивайн. – А где этот сорвиголова, твой братец?
– Куда-то ушел с Пороховой Гузкой, то есть с Аллином Кенси. Не знаю, где они.
– Ну ладно! – сказал Ивайн. – Может, оно и к лучшему. Я охотно повидался бы с ним, но не уверен, что он тоже захочет видеть меня.
– Добро пожаловать к нам, мы рады, коли ты здесь переночуешь, – пригласила я. – Он вернется домой еще засветло.
Ивайн покачал головой:
– Спасибо за приглашение, но я уже договорился переночевать у Мауди Кенси. Поставить лошадку в твою конюшню?
– Я могу и сама, – ответила я.
– Ладно! Ну, счастья и удачи тебе с Шелковой! Эта маленькая лошадка для юной дамы в самый раз!
Я улыбнулась еще раз, но так и не задала тот вопрос, что вертелся у меня на языке: а может ли Шелковая таскать бревна? Коли не может, придется ей подучиться. В жизни всякое может понадобиться.
* * *
Ивайн Лаклан исчез внизу за холмом, что против усадьбы Мауди. Я завела Шелковую в конюшню и познакомила с Кречетом. Он, само собой, пришел в восторг оттого, что у него наконец-то появилось дамское общество; он ржал и бил копытом и наверняка собирался рассказать малышке Шелковой, какой он умопомрачительный господин. Шелковая фыркала, всем своим видом показывая, что куда охотнее побудет со мной. Она подышала мне в шею и подергала волосы. Когда она прикасалась к щеке своей мягкой темно-серой мордой, нетрудно было догадаться, откуда у нее такое прозвище.Я задала обеим лошадям сена и свежей воды, а потом пошла обратно к дому.
Матушка сидела у кухонного очага и лущила горох.
– Знатный дар тебе достался, – сказала матушка. – Лакланы разводят чудесных лошадей.
Я кивнула. Она посмотрела на меня:
– Почему ты не радуешься лошадке?
– Пожалуй, я рада.
– Нет! – не согласилась она. – Неправда! Что тут худого?
Я немножко посидела, разрывая стручки на мелкие кусочки. А потом у меня вырвалось:
– Я же этого не заслужила!
– Почему?
– Она пишет, что я смогу сопровождать тебя на Шелковой, когда твой дар снова понадобится кому-нибудь. И когда мой дар понадобится людям. Но я не уверена… я не уверена в том, что вообще могу быть Пробуждающей Совесть.
Я пыталась… Роза помогала мне. Давин тоже. Но сколько я ни силилась, все равно не произнесла ни единого слова, которое звучало бы настоящим голосом Пробуждающей Совесть после того единственного раза в Скарадоле.
Я так хотела снова посмотреть в глаза Давину, и теперь я могла сделать это, но я вовсе не думала, что это произойдет как раз так.
Матушка внезапно поднялась, Она подошла к боковушке, где я спала, и сунула руку под подушку.
– Поэтому ты больше не носишь его? – спросила она и подняла вверх Знак Пробуждающей Совесть.
Я кивнула с несчастным видом:
– Я так печалюсь из-за этого, матушка, но, думается, я не буду больше у тебя в ученицах.
– Во имя неба, почему?
– Потому… ты ведь хорошо это знаешь! Я не могу. Чаще всего я не могу даже мышку заставить устыдиться!.. Вовсе я никакая… я не Пробуждающая Совесть!
– Вот как! – Матушка улыбалась, но голос ее был резковат. – Спроси об этом Каллана. Или Астора Скайа, или любого из тех мужей, что стояли насмерть в Скарадоле и внезапно утратили желание сражаться. Это не могли бы повторить даже многие Пробуждающие Совесть взрослые.
– Да, но это ведь была… – Я чуть не сказала «беда», но слово это было неправильным. – То было нечто, что я сделала, вовсе не думая об этом. А потом голова моя чуть не раскололась. А когда я пытаюсь… Я не могу! Больше не могу!
Матушка села рядом со мной на кухонную скамью.
– Малышка! Сокровище мое! Это вернется. Раньше или позже. Ты не утратила свой дар. Он лишь скрылся, ибо злодей принудил тебя злоупотреблять им. Не пытайся вернуть его силой, он явится сам. Когда ты будешь к этому готова!
Она положила Знак Пробуждающей Совесть на стол предо мной и погладила меня по волосам.
– Ты хочешь, чтоб я снова надела Знак на себя? – спросила я.
– Это решаешь ты! – ответила она.
– Когда они забрали у меня Знак… мне показалось, будто я больше тебе не дочь.
Она улыбнулась:
– Давно я от тебя не слыхала таких глупостей. Разве Мелли мне не дочь? Разве Давин мне не сын? Думаешь, ты перестаешь быть моей дочерью только лишь потому, что не всегда можешь заставить людей устыдиться?
– Нет, – замешкавшись, ответила я. – Пожалуй, так я не думаю.
* * *
В тот вечер я лежала, держа руку с зажатым в ней Знаком под подушкой, и не могла заснуть. Я слышала, что Роза спит, да и Мелли тоже. Я думала о том, что пришлось пережить.Какое невероятное счастье, что Тавис жив! Да и то, что я жива, на самом деле жуткая удача, да и Давин с Розой тоже. Счастье лежать здесь с нашей новой крышей над головой, и что как раз ныне воцарился мир между кланами!
Там, в Низовье, Дракан преследует Пробуждающих Совесть и сжигает их на костре. Это рассказал мне Давин.
Матушка говорит, он сеет бессовестность вокруг себя, будто это заразная болезнь! Будто это хворь!
Мои пальцы скользили по гладкой оловянной пластинке и нащупали край скользкой белой эмали. Стало опасно носить этот Знак. Особенно тому, кто не всегда способен защищаться. Но, может, я все-таки надену Знак завтра.
Быть может…