Страница:
Изучая его деятельность не по кривым зеркалам художественных произведений, а по скучным научным работам с массой статистических таблиц и архивных ссылок, убеждаешься: Сталин задолго до войны готовился к худшему повороту дела. Конечно, не во всем — и роспуск партизанских отрядов тридцатых тому доказательство. Но если брать экономику, то картина выходит совершенно иной. Е.В.Хохлов, отечественный исследователь военной экономики СССР, отмечает: страну в сорок первом спасло то, что с начала тридцатых годов сталинское правительство упорно, вопреки всем экономическим выгодам, развивало уральскую промышленную зону. Сибирские и уральские руды были скверными по качеству, пылеватыми. Производство металла и машин на Урале было намного дороже, чем в Южном промышленном районе с его Донбассом. И, тем не менее, Сталин поднимал и Урал тоже, создавая для него автономное обеспчение углем, рудой, электричеством, чугуном и сталью, прокатом, агломератами и марганцем, металодобавками и ферросплавами. На Востоке поднялись Магнитогорский и Кузнецкий металлургические гиганты. На Дальнем Востоке построили «бастион труда и обороны — Комсомольск-на-Амуре, центр авиа– и судостроения. Комсомольцы в войну снабжали фронт истребителями.
[7]
Зачем все это делалось? Для того, чтобы максимально защитить промышленные центры от налетов бомбардировщиков врага и от действий его диверсионных групп. И это было возможно только в условиях СССР, когда заводы и промкомплексы создавались за счет государства, а не по воле капиталистов. Если бы в тридцатые индустриализация шла на либерально-рыночных началах, то господа бизнесмены вкладывали бы деньги в Донбасс и Центральный промышленный район. Но именно они и попали под удар немцев в начале войны! Вот и получилось, что Сталин каким-то образом предвидел и худший вариант. Урал выручил нас. Страна смогла выстоять, потеряв и Южный, и Северо-Западный, и Центральный промышленный районы.
С 1937 года Сталин начинает странную с нынешних понятий экономичекую политику. Осваивает вторую нефтепромышленную базу между Волгой и Уралом. Создает по всей стране предприятия-дублеры по машиностроению, нефтепереработке и химии. Так, чтобы потеряв одни, сохранить другие. При этом по возможности заводы должны работать на местной сырьевой базе, автаркично. С 1939 года запрещается новое строительство в старых, освоенных индустриальных центрах — Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, Горьком и Свердловске. Теперь упор делают на развитие производств в каждом регионе, удовлетворяя его основные экономические потребности в топливе, строительных материалах, энергии, продовольствии и одежде. Зачем? Чтобы по максимуму сократить объем перевозок на дальние расстояния. Вокруг крупных городов создаются картофельно-овощные и животноводческие базы. Разрешается использовать для сельского хозяйства площади садово-паркового хозяйства. Создается впечатление, что Сталин готовится не к простой войне (когда железные дороги могут быть парализованы налетами с воздуха), а к войне атомной. Или, на худой конец, к налетам на СССР воздушных армад из тысяч «летающих крепостей». Как мы понимаем, все эти меры никак не вязались с доктриной победоносного наступления Красной армии на Европу с первого дня войны. Сталин создавал резервы, страховал страну от неожиданностей, предусматривал самый худший вариант развития ситуации. И это также выручило нас в сорок первом!
Катастрофа лета сорок первого стала тяжелым ударом и по Сталину. Но, вопреки россказням перестроечных «обличителей», он не впадал в ступор, а с самого начала начал борьбу. Сдаваться он не собирался. И именно его воля стала тем «фактором Х», о который расшибся психотриллер-блицкриг Гитлера. На пути вихря выросла сталь. И победила вихрь!
Давайте попробуем проследить некоторые вехи сталинских действий в то страшное время.
Опасный кризис 29.06.41 года
Попытка московского «психоудара»: октябрь 1941-го
Погашенная паника 15 октября 1941-го
Никогда не сдаваться!
Зачем все это делалось? Для того, чтобы максимально защитить промышленные центры от налетов бомбардировщиков врага и от действий его диверсионных групп. И это было возможно только в условиях СССР, когда заводы и промкомплексы создавались за счет государства, а не по воле капиталистов. Если бы в тридцатые индустриализация шла на либерально-рыночных началах, то господа бизнесмены вкладывали бы деньги в Донбасс и Центральный промышленный район. Но именно они и попали под удар немцев в начале войны! Вот и получилось, что Сталин каким-то образом предвидел и худший вариант. Урал выручил нас. Страна смогла выстоять, потеряв и Южный, и Северо-Западный, и Центральный промышленный районы.
С 1937 года Сталин начинает странную с нынешних понятий экономичекую политику. Осваивает вторую нефтепромышленную базу между Волгой и Уралом. Создает по всей стране предприятия-дублеры по машиностроению, нефтепереработке и химии. Так, чтобы потеряв одни, сохранить другие. При этом по возможности заводы должны работать на местной сырьевой базе, автаркично. С 1939 года запрещается новое строительство в старых, освоенных индустриальных центрах — Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, Горьком и Свердловске. Теперь упор делают на развитие производств в каждом регионе, удовлетворяя его основные экономические потребности в топливе, строительных материалах, энергии, продовольствии и одежде. Зачем? Чтобы по максимуму сократить объем перевозок на дальние расстояния. Вокруг крупных городов создаются картофельно-овощные и животноводческие базы. Разрешается использовать для сельского хозяйства площади садово-паркового хозяйства. Создается впечатление, что Сталин готовится не к простой войне (когда железные дороги могут быть парализованы налетами с воздуха), а к войне атомной. Или, на худой конец, к налетам на СССР воздушных армад из тысяч «летающих крепостей». Как мы понимаем, все эти меры никак не вязались с доктриной победоносного наступления Красной армии на Европу с первого дня войны. Сталин создавал резервы, страховал страну от неожиданностей, предусматривал самый худший вариант развития ситуации. И это также выручило нас в сорок первом!
Катастрофа лета сорок первого стала тяжелым ударом и по Сталину. Но, вопреки россказням перестроечных «обличителей», он не впадал в ступор, а с самого начала начал борьбу. Сдаваться он не собирался. И именно его воля стала тем «фактором Х», о который расшибся психотриллер-блицкриг Гитлера. На пути вихря выросла сталь. И победила вихрь!
Давайте попробуем проследить некоторые вехи сталинских действий в то страшное время.
Опасный кризис 29.06.41 года
Первая неделя войны оказалась материализовавшимся кошмаром. Управление войсками из Москвы было потеряно.
По воспоминаниям Микояна, Сталин в тот день отправился вместе с ним, Берия, Маленковым и Молотовым в наркомат обороны. Нарком Тимошенко по телефону не мог сказать ничего о положении на Западном фронте. Приехав, Сталин застал в кабинете Тимошенко Жукова и Ватутина. (Жуков — начальник Генштаба с 13 января 1941 г., Ватутин — его заместитель). Полчаса вождь СССР пытался выяснить — где командование Западного фронта, почему случился такой грандиозный немецкий прорыв и что делается, чтобы восстановить связь. Жуков ответил, что не знает, когда восстановится связь. И тогда Сталин вспылил. Он накричал на Жукова, обвиняя того в том, что тот потерял связь и никем не командует. Разве штаб может руководить без связи?
Дальнейшие события излагаются по-разному. По Микояну, Жуков разрыдался и убежал в соседнюю комнату, где его успокаивал Молотов. По словам Молотова (переданным через писателя Стаднюка) Иосиф Виссарионович обзывал Жукова, Тимошенко и Ватутина бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. И тут якобы Жуков послал Сталина по матери, потребовав покинуть кабинет и не мешать работать. После чего побелевший Сталин ретировался. Если учесть, что позже Жуков, даже по телефону разговаривая со Столиным, неизменно вставал, в историю с посыланием вождя всерьез не воспринимаешь.
В этот момент положение стало крайне опасным. Сталин ткнул товарищей большезвездных военных носом в дерьмо. Безобразная связь — целиком на их совести. Уже на следующий день Тимошенко сняли с поста наркома и отправили командовать Западным фронтом, а Ватутина — сделали начшатаба Северо-Западного фронта. Вся власть в стране 30 июня перешла в руки Государственного комитета обороны во главе с И.В.С.
А в ночь с 29 на 30 июня Берия сидел в своем кабинете на Лубянке и принимал доклады своих подчиненных: они отслеживали все подозрительные движения в столице. Так, чтобы вовремя среагировать на попытку военного переворота.
Разумная мера! Действительно, обиженные военные иерархи обладали возможностями свергнуть или уничтожить Сталина, составив новое правительство. А если учесть, что командующий Западным фронтом Павлов перед войной вел интересные разговоры о том, что в случае победы немцев ему, де, хуже не будет, то не исключено, что переворот мог окончиться мирными переговорами с Гитлером и принятием его условий.
29 июля Сталин стал наркомом обороны, а 8 августа — Главковерхом, принняв на себя всю ответственность. А еще 13 июля Берия добился назначения командира отборной дивизии НКВД Артемьева начальником Московского военного округа. Так Берия готовился к возможному прорыву Гитлера к самой столице, что могло породить панику, хаос и потерю управления. Так чисто военные меры умело сочетались с полицейско-жандармскими. И, как окажется потом, мера была совершенно оправданной. (Ю.Жуков. «Сталин — тайны власти» — Москва, «Вагриус», 2005 г., с. 120).
Так высшее руководство СССР, не потеряв головы, смогло удержать ситуацию под контролем и побороть последствия шока, поразившего страну.
Отметим также знаменитое выступление Сталина по радио 3 июля 1941-го. Помните, когда он обратился к людям со словами «Братья и сестры»? Так вот — современники единодушно отмечают, какое магическое действие оно произвело на всех. Поток добровольцев на призывных пунктах увеличился в разы.
По воспоминаниям Микояна, Сталин в тот день отправился вместе с ним, Берия, Маленковым и Молотовым в наркомат обороны. Нарком Тимошенко по телефону не мог сказать ничего о положении на Западном фронте. Приехав, Сталин застал в кабинете Тимошенко Жукова и Ватутина. (Жуков — начальник Генштаба с 13 января 1941 г., Ватутин — его заместитель). Полчаса вождь СССР пытался выяснить — где командование Западного фронта, почему случился такой грандиозный немецкий прорыв и что делается, чтобы восстановить связь. Жуков ответил, что не знает, когда восстановится связь. И тогда Сталин вспылил. Он накричал на Жукова, обвиняя того в том, что тот потерял связь и никем не командует. Разве штаб может руководить без связи?
Дальнейшие события излагаются по-разному. По Микояну, Жуков разрыдался и убежал в соседнюю комнату, где его успокаивал Молотов. По словам Молотова (переданным через писателя Стаднюка) Иосиф Виссарионович обзывал Жукова, Тимошенко и Ватутина бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. И тут якобы Жуков послал Сталина по матери, потребовав покинуть кабинет и не мешать работать. После чего побелевший Сталин ретировался. Если учесть, что позже Жуков, даже по телефону разговаривая со Столиным, неизменно вставал, в историю с посыланием вождя всерьез не воспринимаешь.
В этот момент положение стало крайне опасным. Сталин ткнул товарищей большезвездных военных носом в дерьмо. Безобразная связь — целиком на их совести. Уже на следующий день Тимошенко сняли с поста наркома и отправили командовать Западным фронтом, а Ватутина — сделали начшатаба Северо-Западного фронта. Вся власть в стране 30 июня перешла в руки Государственного комитета обороны во главе с И.В.С.
А в ночь с 29 на 30 июня Берия сидел в своем кабинете на Лубянке и принимал доклады своих подчиненных: они отслеживали все подозрительные движения в столице. Так, чтобы вовремя среагировать на попытку военного переворота.
Разумная мера! Действительно, обиженные военные иерархи обладали возможностями свергнуть или уничтожить Сталина, составив новое правительство. А если учесть, что командующий Западным фронтом Павлов перед войной вел интересные разговоры о том, что в случае победы немцев ему, де, хуже не будет, то не исключено, что переворот мог окончиться мирными переговорами с Гитлером и принятием его условий.
29 июля Сталин стал наркомом обороны, а 8 августа — Главковерхом, принняв на себя всю ответственность. А еще 13 июля Берия добился назначения командира отборной дивизии НКВД Артемьева начальником Московского военного округа. Так Берия готовился к возможному прорыву Гитлера к самой столице, что могло породить панику, хаос и потерю управления. Так чисто военные меры умело сочетались с полицейско-жандармскими. И, как окажется потом, мера была совершенно оправданной. (Ю.Жуков. «Сталин — тайны власти» — Москва, «Вагриус», 2005 г., с. 120).
Так высшее руководство СССР, не потеряв головы, смогло удержать ситуацию под контролем и побороть последствия шока, поразившего страну.
Отметим также знаменитое выступление Сталина по радио 3 июля 1941-го. Помните, когда он обратился к людям со словами «Братья и сестры»? Так вот — современники единодушно отмечают, какое магическое действие оно произвело на всех. Поток добровольцев на призывных пунктах увеличился в разы.
Попытка московского «психоудара»: октябрь 1941-го
Не думай, читатель, что немцы не пробовали сделать с Москвой то, что они делали с Варшавой и Копенгагеном, Осло и Гаагой, Парижем и Брюсселем. В сорок первом у них был огромный опыт зажигания паники в столицах стран-жертв агрессии. И они попробовали применить ту же «психостратегию» и для взятия Москвы.
Я бы многое дал за то, чтобы взять интервью у самого Иосифа Виссарионовича. Меня поражает то, как он учуял угрозу немецких налетов на столицу. Скорее всего, он знал, какую панику наводит одна лишь угроза Люфтваффе крупным городам. Наверное, изучал Красный Император информационные сводки о том, что творилось в Праге, скажем, или в Роттердаме. Он боялся не тотального разрушения города, а прежде всего дикой волны страха. Именно И.В.С. распорядился в первый же месяц войны стянуть для защиты Москвы тридцать авиационных полков и громадное число зенитных «стволов», своим личным распоряжением разделив ПВО столицы на четыре сектора — по картушке компаса. Я еще в детстве читал об этом в мемуарах великого русского летчика-испытателя Петра Стефановского «Триста неизвестных» (сам Стефановский командовал западным сектором ПВО города).
Тогда Сталин поинтересовался, сколько заместителей у командующего авиакорпусом обороны столицы. Узнав, что зам — всего один, покачал головой и заявил: мол, со времен Римской империи известно, что один человек может хорошо управлять не более, чем пятью подчиненными. И тут же, на карте, разделил ПВО Москвы на четыре «дольки»: западную, восточную, северную и южную. В каждую был назначен свой начальник, подчиненный командиру оборонительного корпуса.
И вот в ночь на 22 июля 1941 года на Москву устремились 220 гитлеровских бомбардировщика. Их встретили 796 зенитных орудий среднего калибра и 248 — малого. Отбили налет. И отбивали все остальные нападения с неба.
Как немцы пытались сломить волю к сопротивлению в Москве в самые страшные дни октября-ноября 1941 года, прекрасно описал Станислав Грибанов (сам бывший военный летчик) в книге «Заложники времени» (Москва, «Воениздат», 1992 г.).
Грибанов — патриот, но и на него подействовали интеллектуальные помои антисталинщины 80-х годов. Поэтому приведу-ка я отрывки из его книги, лишь кое-где снабдив их своими комментариями.
«…С 21 октября по 20 ноября, в наиболее напряженные для Москвы дни, на город было совершено еще 54 налета. Немцы сбросили 657 фугасных и 19000 зажигательных бомб. Причем удары гитлеровские летчики старались наносить прицельно — по Кремлю, Генеральному штабу, электростанциям. Две 100-килограммовые бомбы упали вблизи штаба Московского военного округа на улице Осипенко. Чуть позже по этому штабу отбомбились более точно: несколько командиров были контужены взрывной волной, ранены осколками стекол.
В последних числах октября командующий войсками Московского военного округа и Московской зоны обороны докладывал в здании ЦК партии Щербакову. Во время доклада пикирующий бомбардировщик атаковал и этот дом. Сильную контузию получил Щербаков. Участники заседания с трудом выбрались из его кабинета с помощью сотрудников секретариата, когда на нижнем этаже вовсю бушевал пожар…
(То есть, немцы в 1941 применили против нас то, что потом с успехом применят американцы в войнах против Ирака и Югославии — высокоточные удары по «нервным центрам» страны, удары ослепляющие и обезглавливающие. Минимум стали и взрывчатки — максимум ущерба. Прим. М.К.)
В бомбардировках Москвы прямым попаданием полутонной бомбы почти полностью был разрушен театр имени Евгения Вахтангова. Сгорела Книжная палата на улице Чайковского, досталось и консерватории… Три фугаски ударили и по Третьяковской галерее, четырежды бомбили Музей изобразительных искусств. Чудом как-то спасли музей-усадьбу Льва Толстого, куда бросили 34 «зажигалки»! Но вот взрывом 1000-килограммовой бомбы полностью были разрушены и повреждены около двух десятков зданий на Овчинниковской набережной. Такая же 1000-килограммовая фугаска рванула у Никитских ворот, напротив памятника Тимирязеву, да так рванула, что воронка получилась около десяти метров глубиной. Памятник Тимирязеву снесло взрывной волной и разбило. Полуразрушены были ближайшие здания, скручены трамвайные рельсы…
(Немцы старались поразить прежде всего наше сознание, нанося удары по памятникам искусства и культуры, по символам русскости — М.К.)
К утру памятник ученому стоял на месте. Воронку засыпали. Трамвайные линии заменили новыми. В официальных отчетах это называлось «ликвидацией очагов поражения». К таким очагам относились заводы «Динамо», «Серп и Молот», ГПЗ-1, фабрика «Парижская коммуна», Всесоюзная строительная выставка, издательства газет «Правда», «Известия», Большой театр, Московский государственный университет, улица Горького.
15 фугасных и несколько сотен зажигательных бомб упали на территорию Кремля, дважды — на здание Арсенала. При этом погибло около ста красноармейцев Кремлевского гарнизона! Печать обо всем этом сообщать не слишком торопилась…
(А надо было об этом истерически сообщать в каждом выпуске газет и радионовостей, заражая страхом и Москву, и всю страну? Давать фото жертв и разрушений, гнать в прямой эфир интервью с обезумевшими от горя и охваченными ужасом людьми, стоны раненых и рыдания женщин? К чему подобное действие СМИ привело в Голландии, Норвегии и Франции 1940 года, мы уже хорошо знаем. Именно то, что СМИ Сталина жестко контролировались, дозировали сообщения и сохраняли спокойствие, и позволило нам не пасть жертвой дикой паники в те дни. Еще раз оправдал себя решительный шаг Сталина — изъятие у людей радиоприемников, что сделало страну неуязвимой для ударов гитлеровского «пси-оружия» — радиопропаганды. Поэтому немцы не могли провести и операцию в духе «цунами страха», которая так удалась им во Франции.
Сталин прекрасно уразумел еще одну особенность психовойны. Больше всего людей деморализует ломка привычного порядка вещей — парализованный городской транспорт, например. Поэтому и памятник наутро восстановили, и трамваи вновь пустили — М.К.)
А с середины октября немцы налетали на Москву уже не только ночью, но и днем — по 4-5 налетов в сутки — и не только бомбили, но и обстреливали город из пулеметов.
Вот что рассказал о тех днях генерал И.И.Лисов, бывший заместитель командующего воздушно-десантными войсками, тогда — сотрудник разведотдела этих войск:
«До Арбата, помню, мы шли по Кировской, площади Дзержинского, мимо Центрального военторга (шли по Лубянке, мимо уничтоженного нынче Лужковым магазина-памятника архитектуры 1912 года — М.К.)и видели суровую картину, как Москва готовилась к защите. При подходе к кинотеатру «Художественный» нам довелось почувствовать близость гитлеровцев — два их самолета шли на бреющем полете от Кропоткинских ворот и вели плотный пулеметно-пушечный огонь по людям вдоль Малого Садового кольца. Мы переждали обстрел, прижимаясь к домам и подворотням, а по кольцу уже неслись санитарные машины, где-то рядом они были нужны пострадавшим людям».
Вот те фунт! Вдоль Малого Садового среди бела дня да на бреющем!
(Узнаете стиль пси-атак Люфтваффе, полетов на бреющем над Копенгагеном и Осло? — М.К.)
В конце месяца налеты противника проводились почти непрерывно — и днем, и ночью. Четырежды воздушная тревога объявлялась 28 октября. В ноябре немцы совершили еще 41 налет на Москву. Из них 24 ночью и 17 днем. На пятый день после парада в честь 24-й годовщины Великого Октября бомбардировщики противника еще раз нанесли удар по зданию ЦК партии. Долго длился пожар на Старой площади (где сейчас — администрация россиянских президентов) —больше недели. Пожарные сквозь пламя и дым выносили из здания ЦК раненых, пострадавших от взрыва мощной фугасной бомбы.
Совинформбюро о таком тоже помалкивало — так ли это важно для правительственного агентства — какие-то пожары… В их сводках говорилось, что немецкие летчики, «рассеянные и деморализованные» огнем наших зениток, бросали свои бомбы в леса да на поля еще на подступах к столице. Ну, а 110 тысяч одних только зажигательных бомб — почти по две бомбы на каждый московский дом! — это так, ветерком попутным занесло…» (С.Грибанов. Указ. соч., с. 130-131)
(Опять Грибанов по-идиотски ерничает. Вы только представьте себе, что творилось бы в стране и в войсках в сорок первом году, если бы наше ведущее информационное агентство начало тогда сообщать о горящих в Москве центрах власти и управления страной! И так нервы тогда натянулись до предела, враг пер вперед, мы терпели поражение за поражением — а по мысли автора, нужна была полная гласность? Живые картины пылающих московских кварталов? Слава Богу, осенью 1941-го рычаги власти оказались в руках умных и волевых товарищей — М.К.)
Об этом почему-то не вспоминают, но Сталин после бомбежек регулярно появлялся на улицах Москвы, проверяя посты на улице Горького (Тверской), Земляном валу и Смоленской площади. А однажды, как свидетельствует охранник Сталина А.Рыбин, красный император вышел из машины в четыре часа утра на Кадужской площади. Вокруг полыхали деревянные дома, машины скорой помощи подбирали убитых и раненых. Потрясенные люди окружили Сталина. Глядя на плачущих детей, жавшихся к матерям, он произнес:
— А детей надо эвакуировать вглубь страны.
На вопросы о том, когда остановим немца, ответил:
— Будет и на нашей улице праздник!
В другой раз Сталин после налета пошел по улице Горького. У Елисеевского магазина женщина, увидев его, вмиг взобралась на постамент уличного фонаря и заголосила, что нельзя руководителю страны ходить по улице в такое время, рискуя жизнью. Сталин только развел руками.
Слухи об этих выходах В.В.С. распространялись в народе, поднимая его дух. К слову: когда начались тяжелые налеты на города Германи, Гитлер ни разу не посетил пострадавшие районы! А вот Сталин это делал.
Итак, немцы пытались воздушным террором сломить нашу волю к сопротивлению и породить панику. Так же, как и американцы при налетах на Белград в 1999-м. Но если это сработало в Чехословакии (только угроза налетов!), в Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии и во Франции, если в 1938-м перед перспективой бомбежек побледнели от ужаса и Лондон, и Париж, то сталинский СССР, как оказалось, обладал стальными нервами и сильными защитными механизмами против волны массового страха. Вот и сами судите — были ли оправданы суровые и крутые меры по пресечению паники в те годы. Прежде чем обвинять Сталина в жестокости, вспомните-ка то, что творилось в Европе при аналогичных операциях Гитлера.
Русские тогда смогли совладать со смятением и ужасом. И — победили!
Я бы многое дал за то, чтобы взять интервью у самого Иосифа Виссарионовича. Меня поражает то, как он учуял угрозу немецких налетов на столицу. Скорее всего, он знал, какую панику наводит одна лишь угроза Люфтваффе крупным городам. Наверное, изучал Красный Император информационные сводки о том, что творилось в Праге, скажем, или в Роттердаме. Он боялся не тотального разрушения города, а прежде всего дикой волны страха. Именно И.В.С. распорядился в первый же месяц войны стянуть для защиты Москвы тридцать авиационных полков и громадное число зенитных «стволов», своим личным распоряжением разделив ПВО столицы на четыре сектора — по картушке компаса. Я еще в детстве читал об этом в мемуарах великого русского летчика-испытателя Петра Стефановского «Триста неизвестных» (сам Стефановский командовал западным сектором ПВО города).
Тогда Сталин поинтересовался, сколько заместителей у командующего авиакорпусом обороны столицы. Узнав, что зам — всего один, покачал головой и заявил: мол, со времен Римской империи известно, что один человек может хорошо управлять не более, чем пятью подчиненными. И тут же, на карте, разделил ПВО Москвы на четыре «дольки»: западную, восточную, северную и южную. В каждую был назначен свой начальник, подчиненный командиру оборонительного корпуса.
И вот в ночь на 22 июля 1941 года на Москву устремились 220 гитлеровских бомбардировщика. Их встретили 796 зенитных орудий среднего калибра и 248 — малого. Отбили налет. И отбивали все остальные нападения с неба.
Как немцы пытались сломить волю к сопротивлению в Москве в самые страшные дни октября-ноября 1941 года, прекрасно описал Станислав Грибанов (сам бывший военный летчик) в книге «Заложники времени» (Москва, «Воениздат», 1992 г.).
Грибанов — патриот, но и на него подействовали интеллектуальные помои антисталинщины 80-х годов. Поэтому приведу-ка я отрывки из его книги, лишь кое-где снабдив их своими комментариями.
«…С 21 октября по 20 ноября, в наиболее напряженные для Москвы дни, на город было совершено еще 54 налета. Немцы сбросили 657 фугасных и 19000 зажигательных бомб. Причем удары гитлеровские летчики старались наносить прицельно — по Кремлю, Генеральному штабу, электростанциям. Две 100-килограммовые бомбы упали вблизи штаба Московского военного округа на улице Осипенко. Чуть позже по этому штабу отбомбились более точно: несколько командиров были контужены взрывной волной, ранены осколками стекол.
В последних числах октября командующий войсками Московского военного округа и Московской зоны обороны докладывал в здании ЦК партии Щербакову. Во время доклада пикирующий бомбардировщик атаковал и этот дом. Сильную контузию получил Щербаков. Участники заседания с трудом выбрались из его кабинета с помощью сотрудников секретариата, когда на нижнем этаже вовсю бушевал пожар…
(То есть, немцы в 1941 применили против нас то, что потом с успехом применят американцы в войнах против Ирака и Югославии — высокоточные удары по «нервным центрам» страны, удары ослепляющие и обезглавливающие. Минимум стали и взрывчатки — максимум ущерба. Прим. М.К.)
В бомбардировках Москвы прямым попаданием полутонной бомбы почти полностью был разрушен театр имени Евгения Вахтангова. Сгорела Книжная палата на улице Чайковского, досталось и консерватории… Три фугаски ударили и по Третьяковской галерее, четырежды бомбили Музей изобразительных искусств. Чудом как-то спасли музей-усадьбу Льва Толстого, куда бросили 34 «зажигалки»! Но вот взрывом 1000-килограммовой бомбы полностью были разрушены и повреждены около двух десятков зданий на Овчинниковской набережной. Такая же 1000-килограммовая фугаска рванула у Никитских ворот, напротив памятника Тимирязеву, да так рванула, что воронка получилась около десяти метров глубиной. Памятник Тимирязеву снесло взрывной волной и разбило. Полуразрушены были ближайшие здания, скручены трамвайные рельсы…
(Немцы старались поразить прежде всего наше сознание, нанося удары по памятникам искусства и культуры, по символам русскости — М.К.)
К утру памятник ученому стоял на месте. Воронку засыпали. Трамвайные линии заменили новыми. В официальных отчетах это называлось «ликвидацией очагов поражения». К таким очагам относились заводы «Динамо», «Серп и Молот», ГПЗ-1, фабрика «Парижская коммуна», Всесоюзная строительная выставка, издательства газет «Правда», «Известия», Большой театр, Московский государственный университет, улица Горького.
15 фугасных и несколько сотен зажигательных бомб упали на территорию Кремля, дважды — на здание Арсенала. При этом погибло около ста красноармейцев Кремлевского гарнизона! Печать обо всем этом сообщать не слишком торопилась…
(А надо было об этом истерически сообщать в каждом выпуске газет и радионовостей, заражая страхом и Москву, и всю страну? Давать фото жертв и разрушений, гнать в прямой эфир интервью с обезумевшими от горя и охваченными ужасом людьми, стоны раненых и рыдания женщин? К чему подобное действие СМИ привело в Голландии, Норвегии и Франции 1940 года, мы уже хорошо знаем. Именно то, что СМИ Сталина жестко контролировались, дозировали сообщения и сохраняли спокойствие, и позволило нам не пасть жертвой дикой паники в те дни. Еще раз оправдал себя решительный шаг Сталина — изъятие у людей радиоприемников, что сделало страну неуязвимой для ударов гитлеровского «пси-оружия» — радиопропаганды. Поэтому немцы не могли провести и операцию в духе «цунами страха», которая так удалась им во Франции.
Сталин прекрасно уразумел еще одну особенность психовойны. Больше всего людей деморализует ломка привычного порядка вещей — парализованный городской транспорт, например. Поэтому и памятник наутро восстановили, и трамваи вновь пустили — М.К.)
А с середины октября немцы налетали на Москву уже не только ночью, но и днем — по 4-5 налетов в сутки — и не только бомбили, но и обстреливали город из пулеметов.
Вот что рассказал о тех днях генерал И.И.Лисов, бывший заместитель командующего воздушно-десантными войсками, тогда — сотрудник разведотдела этих войск:
«До Арбата, помню, мы шли по Кировской, площади Дзержинского, мимо Центрального военторга (шли по Лубянке, мимо уничтоженного нынче Лужковым магазина-памятника архитектуры 1912 года — М.К.)и видели суровую картину, как Москва готовилась к защите. При подходе к кинотеатру «Художественный» нам довелось почувствовать близость гитлеровцев — два их самолета шли на бреющем полете от Кропоткинских ворот и вели плотный пулеметно-пушечный огонь по людям вдоль Малого Садового кольца. Мы переждали обстрел, прижимаясь к домам и подворотням, а по кольцу уже неслись санитарные машины, где-то рядом они были нужны пострадавшим людям».
Вот те фунт! Вдоль Малого Садового среди бела дня да на бреющем!
(Узнаете стиль пси-атак Люфтваффе, полетов на бреющем над Копенгагеном и Осло? — М.К.)
В конце месяца налеты противника проводились почти непрерывно — и днем, и ночью. Четырежды воздушная тревога объявлялась 28 октября. В ноябре немцы совершили еще 41 налет на Москву. Из них 24 ночью и 17 днем. На пятый день после парада в честь 24-й годовщины Великого Октября бомбардировщики противника еще раз нанесли удар по зданию ЦК партии. Долго длился пожар на Старой площади (где сейчас — администрация россиянских президентов) —больше недели. Пожарные сквозь пламя и дым выносили из здания ЦК раненых, пострадавших от взрыва мощной фугасной бомбы.
Совинформбюро о таком тоже помалкивало — так ли это важно для правительственного агентства — какие-то пожары… В их сводках говорилось, что немецкие летчики, «рассеянные и деморализованные» огнем наших зениток, бросали свои бомбы в леса да на поля еще на подступах к столице. Ну, а 110 тысяч одних только зажигательных бомб — почти по две бомбы на каждый московский дом! — это так, ветерком попутным занесло…» (С.Грибанов. Указ. соч., с. 130-131)
(Опять Грибанов по-идиотски ерничает. Вы только представьте себе, что творилось бы в стране и в войсках в сорок первом году, если бы наше ведущее информационное агентство начало тогда сообщать о горящих в Москве центрах власти и управления страной! И так нервы тогда натянулись до предела, враг пер вперед, мы терпели поражение за поражением — а по мысли автора, нужна была полная гласность? Живые картины пылающих московских кварталов? Слава Богу, осенью 1941-го рычаги власти оказались в руках умных и волевых товарищей — М.К.)
Об этом почему-то не вспоминают, но Сталин после бомбежек регулярно появлялся на улицах Москвы, проверяя посты на улице Горького (Тверской), Земляном валу и Смоленской площади. А однажды, как свидетельствует охранник Сталина А.Рыбин, красный император вышел из машины в четыре часа утра на Кадужской площади. Вокруг полыхали деревянные дома, машины скорой помощи подбирали убитых и раненых. Потрясенные люди окружили Сталина. Глядя на плачущих детей, жавшихся к матерям, он произнес:
— А детей надо эвакуировать вглубь страны.
На вопросы о том, когда остановим немца, ответил:
— Будет и на нашей улице праздник!
В другой раз Сталин после налета пошел по улице Горького. У Елисеевского магазина женщина, увидев его, вмиг взобралась на постамент уличного фонаря и заголосила, что нельзя руководителю страны ходить по улице в такое время, рискуя жизнью. Сталин только развел руками.
Слухи об этих выходах В.В.С. распространялись в народе, поднимая его дух. К слову: когда начались тяжелые налеты на города Германи, Гитлер ни разу не посетил пострадавшие районы! А вот Сталин это делал.
Итак, немцы пытались воздушным террором сломить нашу волю к сопротивлению и породить панику. Так же, как и американцы при налетах на Белград в 1999-м. Но если это сработало в Чехословакии (только угроза налетов!), в Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии и во Франции, если в 1938-м перед перспективой бомбежек побледнели от ужаса и Лондон, и Париж, то сталинский СССР, как оказалось, обладал стальными нервами и сильными защитными механизмами против волны массового страха. Вот и сами судите — были ли оправданы суровые и крутые меры по пресечению паники в те годы. Прежде чем обвинять Сталина в жестокости, вспомните-ка то, что творилось в Европе при аналогичных операциях Гитлера.
Русские тогда смогли совладать со смятением и ужасом. И — победили!
Погашенная паника 15 октября 1941-го
И все же был момент, когда Москва повисла на волоске. В ней действительно вспыхнула дикая паника. И дело было 15 октября, во время ожесточенных боев на подступах к столице.
К тому дню немцы заняли Тверь-Калинин, Можайск и Малоярославец…
— В середине октября пошли слухи, что фронт прорван, а Сталин и правительство из Москвы сбежали. Да говорят, что еще Левитан, якобы, выступая со сводкой по радио, всего лишь один раз оговорился, сказал «Говорит Куйбышев» вместо дежурной фразы: «Говорит Москва». Начальство на многих предприятиях погрузило семьи в грузовики и оставило столицу. Вот тут и началось. Горожане дружно кинулись грабить магазины и склады. Идешь по улице, а навстречу красные самодовольные пьяные рожи, увешанные кругами колбасы и с рулонами мануфактуры под мышкой! Но больше всего меня поразило следующее — очереди в женские парикмахерские. Немцев ждали. Вся территория в радиусе нескольких километров вокруг Казанского и Курского вокзалов была забита кричащими и плачущими людьми, грузовыми машинами, дикая паника, многие стремились уехать из города любой ценой. Помню, как по шоссе Энтузиастов, единственной дороге на Муром и Владимир, молча проходили десятки тысяч людей. Но уже 16 октября власти спохватились и постепенно навели порядок в Москве. На улицах появились усиленные патрули. В городе формировали добровольческие коммунистические дивизии. Навстречу своей горькой и трагической судьбе шли отряды гражданских людей, вооруженных старыми винтовками и охотничьими ружьями. Шли пожилые люди, семнадцатилетние юнцы и множество мужчин интеллигентного вида в очках (до войны «очкариков» в армию не призывали), —вспоминает на страницах газеты «Дуэль» Е.А.Гольбрайх.
Все началось с того, что советское правительство решило часть государственного аппарата управления переместить в безопасное место. Это было сделано в 11 часов дня на заседании Совнаркома. При этом сам Сталин столицу твердо решил не покидать. Отказался от предложений выезти его на самолете. Однако частичная эвакуация наркоматов породила панику.
На нынешнем «ЗиЛе» распорядились выдать зарплату рабочим за две недели вперед, а фабрично-заводскую молодежь и учащихся техникумов стали пешим порядком эвакуировать на восток. На заводе начался возмущенный митинг: рабочие хотели идти работать в цеха, но те уже были заминированы. Люди кричали о том, что правительство уже удрало из города, никто им ничего не объясняет, секретарь паркома и глава комсомольской организации предприятия куда-то исчезли.
«…Я видел, как рабочие завода «Серп и Молот» вышли на площадь Ильича, от которой начинался знаменитый Владимирский тракт, а нынче шоссе Энтузиастов. Именно по этой дороге, ведущей на восток, бросая на произвол судьбы свои предприятия и рабочих, бежали из Москвы всякие чиновники. Бежали со всеми домочадцами и со всем скарбом, погрузившись на служебные грузовики.
Возмущению не было предела. Как же так?! Начальство бежит, а нас тут бросает без руководства?! Рабочие стали останавливать машины, вышвыривать оттуда этих чиновников и их визжащие семьи, имущество, которое тут же разворовывалось.
Стихийный митинг произошел и на Сытищинском заводе наркомата вооружений. Там начальство, забыв об эвакуации уже упакованного в контейнеры оборудования, занялось отправкой на восток своих семейств и домашнего имущества, задействов заводские автомобили. Пришлось НКВД заняться вывозом контейнеров. И оно же репрессировало как управленцев завода, так и зачинщиков рабочего бунта.
Очень быстро эти волнения распространились по всему городу. Стали грабить магазины. Я видел, как обезумевшая толпа разграбила трехэтажный универмаг на площади Ильича. Все расхватали и разнесли по домам…» — рассказывает Николай Железнов (сборник «Я воевал на Т-34», составленный Артемом Драбкиным — Москва, «Яуза»-ЭКСМО, 2005 г., с. 273). Железнов свидетельствует, что порядок навели жестоко: НКВД загребло практически всех, кто принимал участие в грабеже универмага.
Мама моей жены, которой в сорок первом было всего десять лет от роду, прекрасно помнит атмосферу дикого страха, сгустившуюся тогда над Москвой. Всюду летал черный бумажный пепел: в учреждениях жгли документы. Скукожившиеся от огня, невесомые лоскуты витали в осеннем небе.
Сталин смог погасить панику очень быстро. Он отдал распоряжение немедленно наладить работу трамвая и метро в осажденном городе, открыть магазины, булочные и столовые, обеспечить работу больниц и поликлиник. А руководителям города — выступить с разъяснениями обстановки по радио. А в это время части НКВД занимали рубежи обороны уже внутри города. Они прикрывали Ленинградское шоссе, курсанты училищ НКВД — заняли район Ржевского вокзала. Бойцы дивизии имени Дзержинского заняли позиции у стадиона «Динамо» и у Ваганьковского кладбища. В районе площадей Маяковского и Пушкина располагался резерв — бойцы спецназа, ОМСБОНа. На предложение покинуть Москву на самолете, взлетающем с Красной площади, Сталин презрительно отмахнулся. Он понимал, что столица падет, если он ее покинет, что дух защитников будет подорван. Он готовился драться до последнего, твердо держа рычаги управления в руках. Не в пример Саддаму Хусейну, потерявшему власть и позорно бежавшему из осажденного Багдада в апреле 2003 года. В отличие от польских и французских вождей, давших тягу из столиц в 1939 и 1940 годах, едва лишь запахло паленым! В отличите от президента США Буша-младшего, утром 11 сентября заполошно метавшегося по США в поисках убежища. В отличие от Ельцина, в начале первой Чеченской скрывшегося в больнице — на операцию по исправлению носовой перегородки…
Хотя к вечеру 15 октября пошли слухи, будто немецкие танки — уже в Одинцово. Нарком путей сообщений Каганович приказал подготовить к взрыву метрополитен. Однако Сталин, наплевав на все, поехал на ближнюю дачу в Кунцево. То есть, он бы оказался на пути немцев, если бы они действительно подходили к Одинцово. Приказал разминировать дом и натопить печку. Примерно тогда же на предложене Жукова вывести штаб фронта из Москвы в Арзамас предложил Жукову взять лопаты и копать себе могилы — ибо штаб останется в столице.
И воля победила хаос. Не взяв Москву, Гитлер практически проиграл войну. Ведь блицкриг сорвался — и Германия втянулась в смертельную для нее войну затяжную, на истощение…
К тому дню немцы заняли Тверь-Калинин, Можайск и Малоярославец…
— В середине октября пошли слухи, что фронт прорван, а Сталин и правительство из Москвы сбежали. Да говорят, что еще Левитан, якобы, выступая со сводкой по радио, всего лишь один раз оговорился, сказал «Говорит Куйбышев» вместо дежурной фразы: «Говорит Москва». Начальство на многих предприятиях погрузило семьи в грузовики и оставило столицу. Вот тут и началось. Горожане дружно кинулись грабить магазины и склады. Идешь по улице, а навстречу красные самодовольные пьяные рожи, увешанные кругами колбасы и с рулонами мануфактуры под мышкой! Но больше всего меня поразило следующее — очереди в женские парикмахерские. Немцев ждали. Вся территория в радиусе нескольких километров вокруг Казанского и Курского вокзалов была забита кричащими и плачущими людьми, грузовыми машинами, дикая паника, многие стремились уехать из города любой ценой. Помню, как по шоссе Энтузиастов, единственной дороге на Муром и Владимир, молча проходили десятки тысяч людей. Но уже 16 октября власти спохватились и постепенно навели порядок в Москве. На улицах появились усиленные патрули. В городе формировали добровольческие коммунистические дивизии. Навстречу своей горькой и трагической судьбе шли отряды гражданских людей, вооруженных старыми винтовками и охотничьими ружьями. Шли пожилые люди, семнадцатилетние юнцы и множество мужчин интеллигентного вида в очках (до войны «очкариков» в армию не призывали), —вспоминает на страницах газеты «Дуэль» Е.А.Гольбрайх.
Все началось с того, что советское правительство решило часть государственного аппарата управления переместить в безопасное место. Это было сделано в 11 часов дня на заседании Совнаркома. При этом сам Сталин столицу твердо решил не покидать. Отказался от предложений выезти его на самолете. Однако частичная эвакуация наркоматов породила панику.
На нынешнем «ЗиЛе» распорядились выдать зарплату рабочим за две недели вперед, а фабрично-заводскую молодежь и учащихся техникумов стали пешим порядком эвакуировать на восток. На заводе начался возмущенный митинг: рабочие хотели идти работать в цеха, но те уже были заминированы. Люди кричали о том, что правительство уже удрало из города, никто им ничего не объясняет, секретарь паркома и глава комсомольской организации предприятия куда-то исчезли.
«…Я видел, как рабочие завода «Серп и Молот» вышли на площадь Ильича, от которой начинался знаменитый Владимирский тракт, а нынче шоссе Энтузиастов. Именно по этой дороге, ведущей на восток, бросая на произвол судьбы свои предприятия и рабочих, бежали из Москвы всякие чиновники. Бежали со всеми домочадцами и со всем скарбом, погрузившись на служебные грузовики.
Возмущению не было предела. Как же так?! Начальство бежит, а нас тут бросает без руководства?! Рабочие стали останавливать машины, вышвыривать оттуда этих чиновников и их визжащие семьи, имущество, которое тут же разворовывалось.
Стихийный митинг произошел и на Сытищинском заводе наркомата вооружений. Там начальство, забыв об эвакуации уже упакованного в контейнеры оборудования, занялось отправкой на восток своих семейств и домашнего имущества, задействов заводские автомобили. Пришлось НКВД заняться вывозом контейнеров. И оно же репрессировало как управленцев завода, так и зачинщиков рабочего бунта.
Очень быстро эти волнения распространились по всему городу. Стали грабить магазины. Я видел, как обезумевшая толпа разграбила трехэтажный универмаг на площади Ильича. Все расхватали и разнесли по домам…» — рассказывает Николай Железнов (сборник «Я воевал на Т-34», составленный Артемом Драбкиным — Москва, «Яуза»-ЭКСМО, 2005 г., с. 273). Железнов свидетельствует, что порядок навели жестоко: НКВД загребло практически всех, кто принимал участие в грабеже универмага.
Мама моей жены, которой в сорок первом было всего десять лет от роду, прекрасно помнит атмосферу дикого страха, сгустившуюся тогда над Москвой. Всюду летал черный бумажный пепел: в учреждениях жгли документы. Скукожившиеся от огня, невесомые лоскуты витали в осеннем небе.
Сталин смог погасить панику очень быстро. Он отдал распоряжение немедленно наладить работу трамвая и метро в осажденном городе, открыть магазины, булочные и столовые, обеспечить работу больниц и поликлиник. А руководителям города — выступить с разъяснениями обстановки по радио. А в это время части НКВД занимали рубежи обороны уже внутри города. Они прикрывали Ленинградское шоссе, курсанты училищ НКВД — заняли район Ржевского вокзала. Бойцы дивизии имени Дзержинского заняли позиции у стадиона «Динамо» и у Ваганьковского кладбища. В районе площадей Маяковского и Пушкина располагался резерв — бойцы спецназа, ОМСБОНа. На предложение покинуть Москву на самолете, взлетающем с Красной площади, Сталин презрительно отмахнулся. Он понимал, что столица падет, если он ее покинет, что дух защитников будет подорван. Он готовился драться до последнего, твердо держа рычаги управления в руках. Не в пример Саддаму Хусейну, потерявшему власть и позорно бежавшему из осажденного Багдада в апреле 2003 года. В отличие от польских и французских вождей, давших тягу из столиц в 1939 и 1940 годах, едва лишь запахло паленым! В отличите от президента США Буша-младшего, утром 11 сентября заполошно метавшегося по США в поисках убежища. В отличие от Ельцина, в начале первой Чеченской скрывшегося в больнице — на операцию по исправлению носовой перегородки…
Хотя к вечеру 15 октября пошли слухи, будто немецкие танки — уже в Одинцово. Нарком путей сообщений Каганович приказал подготовить к взрыву метрополитен. Однако Сталин, наплевав на все, поехал на ближнюю дачу в Кунцево. То есть, он бы оказался на пути немцев, если бы они действительно подходили к Одинцово. Приказал разминировать дом и натопить печку. Примерно тогда же на предложене Жукова вывести штаб фронта из Москвы в Арзамас предложил Жукову взять лопаты и копать себе могилы — ибо штаб останется в столице.
И воля победила хаос. Не взяв Москву, Гитлер практически проиграл войну. Ведь блицкриг сорвался — и Германия втянулась в смертельную для нее войну затяжную, на истощение…
Никогда не сдаваться!
Изучая перепетии лета-зимы 1941 года, понимаешь: драться нужно всегда отчаянно и до конца. Гасить волну отчаяния и смятения в душе бешеной деятельностью, железным выполнением намеченных планов. Особенно если ты — глава страны. Ообенно если на тебя смотрят миллионы глаз.
Сталин это понимал и в сорок первом вел себя именно так. Что бы ни бушевало в его сердце, какие бы гнетущие мысли не лезли в голову — внешне он оставался спокоен и непоколебим, словно гранитный утес. Не теряя самообладания, он заставлял работать и всю верхушку власти. Немец пер вперед, опрокидывая и уничтожая одну русскую армию за другой — а Сталин приказывает разработать операцию по введению войск в Иран для того, чтобы обезопасить южные рубежи страны и не допустить прогитлеровского переворота в Тегеране.
Сталин это понимал и в сорок первом вел себя именно так. Что бы ни бушевало в его сердце, какие бы гнетущие мысли не лезли в голову — внешне он оставался спокоен и непоколебим, словно гранитный утес. Не теряя самообладания, он заставлял работать и всю верхушку власти. Немец пер вперед, опрокидывая и уничтожая одну русскую армию за другой — а Сталин приказывает разработать операцию по введению войск в Иран для того, чтобы обезопасить южные рубежи страны и не допустить прогитлеровского переворота в Тегеране.