Калогридис Джинн. Князь вампиров

   Но я недолго горевала в одиночестве. На мое плечо нежно опустилась теплая рука. Возле меня стояла Элизабет. Судя по ее мокрому от слез лицу, она была безмерно потрясена случившимся и глубоко скорбела вместе со мной. Наверное, услышав мои стенания, она примчалась сюда, даже не успев одеться. Нерасчесанные волосы золотистым облаком окутывали ее голые плечи.
   – Жужанна, дитя мое!
   Голос Элизабет звучал так нежно и проникновенно, что мое глупое сердце едва не выпрыгнуло из груди, но я не поддалась чарам моей коварной возлюбленной.
   – Дорогая, – продолжала меж тем она, – я не могу поверить своим глазам! Это... все, что осталось от бедной Дуни?
   Элизабет опустилась перед гробом на колени и принялась заламывать руки.
   – Да будь он проклят! Мерзкий злодей! Будь он проклят!
   Я села, забыв, что подо мной – Дунины кости. В тот момент я могла бы испепелить своим гневом весь мир. Я хлестала словами наотмашь, совершенно не думая о последствиях. Я не боялась ни Элизабет, ни Влада, ни Владыки Мрака, даже если он – сам дьявол. Я не боялась, что за подобную дерзость могу разделить Дунину участь и тоже превратиться в жалкую горстку праха.
   – Ты еще спрашиваешь? Да, это все, что осталось от бедной Дуни! Ты сама знаешь, поскольку это ты... ты убила ее! А я так верила тебе, всем твоим лживым словам! Но теперь...
   Лицо Элизабет потемнело от ярости, однако ее гнев длился не более секунды. Она тут же совладала с собой.
   – Жужа, дитя мое, как ты можешь бросать мне такие чудовищные обвинения? – спросила она, всем своим видом и интонацией голоса показывая, насколько больно я ее ранила. – Откуда у тебя взялись мысли, будто я намеренно погубила твою служанку? Скажи, зачем? Чтобы заставить тебя страдать? У меня никого нет дороже тебя. Подумай, разве можно предать того, кого так нежно любишь?.. Это дело рук Влада!
   Я не желала слушать. Спектакль, умело разыгранный спектакль. Это раньше я верила каждому ее слову.
   – Ты убила ее, а теперь собираешься убить и меня! Я видела, как ты проводила ритуал. И видела волосы на каменном алтаре – Дунины и мои. Я видела Владыку Мрака...
   При упоминании о Владыке брови Элизабет взметнулись вверх, а глаза вспыхнули ослепительным, яростным огнем. Значит, она даже не подозревала!.. Затем ее золотистые брови медленно опустились, лоб разгладился, а дыхание стало тише. Когда Элизабет наконец заговорила, ее слова были точными и продуманными.
   – Если ты видела ритуал, то наверняка должна была понять его цель. Я намеревалась защитить тебя и Дуню, чтобы Влад не смог причинить вам вреда. Дорогая Жужа, я многого тебе не говорила, поскольку не хотела тебя пугать. Влад намеревается уничтожить нас. Мне пришлось употребить всю свою силу, использовать все свои знания, чтобы этот злобный монстр не смог добраться до тебя. Увы, я не уберегла твою верную Дуню, и теперь у тебя от горя разрывается сердце. Наверное, я допустила ошибку, окружив особой защитой тебя, которую люблю больше, чем кого бы то ни было.
   Нагнувшись и роняя горячие слезы, Элизабет поцеловала мне руку.
   – Все мои силы уходили на тебя, Жужанна. Себе и Дуне я оставляла только крохи.
   Что я могла сказать после такого признания? Я тоже встала на колени (неизбежно ломая хрупкие Дунины кости) и потянулась к Элизабет. Рыдая, мы обнялись.
   – Жужанна, дорогая моя, это я виновата, что у тебя сложились не совсем правильные представления о моих силах и возможностях. Опять-таки, не желая тебя пугать, я не раскрывала тебе всей правды. Да, Влад сейчас слаб. Я сильнее его. Но есть одно прискорбное для нас обстоятельство: он более изощрен в магии, и не потому, что умнее, а потому что занимается ею на двести лет дольше, нежели я. И отец его, и дед восходили на трон не без помощи Владыки Мрака. Думаю, сейчас он призвал Владыку, надеясь, что тот поможет ему покончить с нами. Влад боится нас, как боится любого, кто сильнее его. А он всегда уничтожал тех, кого боялся. Вот так он решил отплатить нам с тобой: мне за то, что явилась сюда и вернула ему силы, а тебе – за то, что на протяжении полувека оставалась его верной спутницей и сносила все унижения.
   Ее взгляд был настолько кроток, полон такого неподдельного сострадания, что меня, невзирая на горе, захлестнуло жгучее чувство стыда. Неужели я так неблагодарна? Неужели забыла, в каком виде предстала перед Элизабет менее трех недель назад? Как же у меня мог повернуться язык столь грубо и несправедливо обвинить ее, свою благодетельницу?
   – Прости меня, – бормотала я и, всхлипывая, прижималась к ее теплому телу, душистым волосам, которые, как у леди Годивы^[12], струились по плечам, груди и животу. – Теперь я понимаю: ты призвала Владыку Мрака, чтобы всех нас защитить. Но почему же ты не подумала о собственной безопасности? Если однажды я проснусь и увижу тебя... – тут я громко всхлипнула и указала рукой на Дунины останки, – я не выдержу и умру от горя. Что я могу сделать ради твоего спасения? Научи меня, и я вступлю в сделку с самим дьяволом!
   Элизабет поморщилась и сердито прошептала:
   – Не называй Его дьяволом, Жужанна! Незачем повторять средневековые выдумки!
   Затем она выпрямилась и уже в полный голос добавила:
   – Я не позволю тебе вступать с Ним в сделку, дитя мое. Это небезопасно даже для тех из нас, кто давно занимается черной магией. Учти: Ему свойственно изрядное вероломство, а плата у Него всегда одна – жизни смертных и даже неумерших. Ты и опомниться не успеешь, как Он завладеет твоей душой.
   – Моей душой? На что Ему моя душа, если Он не является дьяволом?
   Элизабет опустила веки, явно не желая продолжать разговор об этом.
   – Дорогая, прошу тебя, уйдем поскорее отсюда. Здесь так тягостно.
   Как заботливая мать, спешащая вытащить своего ребенка из пыли и грязи, Элизабет вынула меня из Дуниного гроба и тщательно отряхнула ее прах и кусочки костей с моего платья. Дрожащая и испуганная, я вцепилась в нее и позволила себя увести.
   И все же ее слова о Нем не давали мне покоя. Если Он – не дьявол, тогда кто же Он? Бог? Но Бог не стал бы выторговывать себе души.
   – Почему ты сказала, что Он завладел бы моей душой? – не выдержав, спросила я.
   – Это образное выражение, – глядя вперед и не поворачивая ко мне головы, ответила Элизабет.
   Я чувствовала, что она всеми силами старается обойти эту тему, как будто даже мысли о Владыке Мрака (назову Его так, пока не узнаю настоящего имени) были ей крайне неприятны.
   – Он поглотил бы тебя. Ты бы распалась в прах. Исчезла, – неохотно выдавила из себя Элизабет.
   То есть со мной произошло бы то же, что Влад сделал с Дуней? Неужели ее душу поглотил Владыка Мрака – великан с глазами, полными любви?
   Но если экстаз, когда ощущаешь себя одновременно ничем и всем сущим, и есть распад и поглощение, тогда мне нечего бояться Его. Если Дуня погрузилась в это удивительное блаженство, не пора ли мне перестать плакать по ней?..
   Как бы мне хотелось отправиться туда вслед за моей преданной горничной.
   Элизабет не научит меня этому ритуалу. Чувствую, она не хочет, а может, и боится моего общения с Ним. А без Его помощи мне не отомстить Владу и не покинуть замок. Но я непременно Его найду.
   Я найду Его...

* * *

   29 июня
   За все это время не написала ни строчки. Гибель Дуни подкосила и ослабила меня. Я часто думаю о людях, которые навсегда покинули этот мир: о своих дорогих родителях, об Аркадии, о другом своем брате – Стефане, умершем в детстве. И конечно же, о моей милой, безвозвратно потерянной Дуне. Иногда я даже думаю о тех несчастных, чьими костями и черепами набиты подземелья замка и заполнены окрестные леса. Куда ни повернись – на всем лежит отпечаток смерти и страданий! Эти мысли переполняют мои разум и сердце, отчего омут бездонного отчаяния все глубже затягивает меня.
   Однако за минувшие недели произошло много такого, о чем необходимо написать, иначе воспоминания со временем сотрутся. Сегодня я впервые отвлеклась от горестных дум о смерти и тех, кого она унесла, и стала размышлять о далекой стране, которую мечтала увидеть с самого детства, но постепенно смирилась с неосуществимостью своих мечтаний.
   Около месяца назад во двор замка неожиданно въехало несколько цыганских кибиток. День был достаточно жарким, но цыганам пришлось развести огонь, чтобы приготовить себе еду. Рассевшись вокруг большого костра, они шумно переговаривались и без конца сплевывали на землю. Скинув рубахи, они подставили солнцу свои мускулистые потные спины.
   Появление цыган впечатляюще доказывало (хотя я уже давно не сомневалась), что Влад в самом деле решил уехать, оставив меня в замке. Когда мы с Элизабет, желая привлечь внимание явного главаря этой галдящей банды, стали махать платками из окна, цыгане лишь презрительно расхохотались и демонстративно повернулись к нам спиной. Не лучше они обошлись и с мистером Харкером, который тоже что-то кричал им на ломаном румынском. (Похоже, Влад собрался сделать узником замка и его. Англичанину явно не приходилось иметь дело с цыганами. Этот глупец стал бросать им деньги! Естественно, они радостно рассовали монеты по карманам и вновь уселись возле костра.)
   – Утихомирь этого недотепу! – велела мне Элизабет.
   Чувствовалось, цыганский гвалт внизу безумно бесит ее. Я послушно отправилась в комнату к Харкеру и усыпила его. Вернувшись, я увидела, что Элизабет, подобно веселящимся цыганам, решила... обнажиться до пояса. Она расстегнула платье и спустила его на талию, позволяя грязным похотливым мужланам любоваться своей упругой полной грудью. Мало того, Элизабет принялась распевать на цыганском наречии песенку самого что ни на есть фривольного содержания! Моим первым чувством была ревность: как она посмела выставлять себя напоказ этим жадным до денег приспешникам Влада? Однако вскоре я уже не могла скрыть своего восхищения дерзостью Элизабет. Такого поворота событий цыгане, конечно же, не ожидали. Поначалу они оторопели, затем начали ухмыляться. После Дуниной смерти мне казалось, что я разучилась смеяться. Но сейчас я от души веселилась. Мне паже пришлось крепко стиснуть губы и прикусить язык, но смех все равно вырывался наружу. Я стояла на некотором отдалении от окна, и цыгане меня не видели, зато я могла наблюдать и ужимки Элизабет, и ее восхищенных слушателей, которых распалила непристойная песенка.
   "Сольный номер" Элизабет принес ожидаемый результат. Цыганский вожак вскочил на ноги. Крикнув остальным, чтобы не вздумали идти за ним, он кинулся ко входу в замок. Оказалось, что дверь заперта снаружи, и, пока мы бежали, чтобы встретить нашего гостя у порога, он возился с засовом. Скрипело дерево, лязгал металл. Наконец с глухим стуком что-то тяжелое упало на каменные ступени.
   В отличие от нас, магия Влада на цыгана не действовала. Словно бык, распаленный похотью, он рванул тяжелую дверь и бросился вперед. Он не видел ничего, кроме белого тела Элизабет. Этот самец обеими руками облапил бесподобные груди моей возлюбленной и бесцеремонно повалил ее на холодный пол.
   Странно, но Элизабет и не думала противиться (хотя ей ничего не стоило бы применить свои чары и отшвырнуть цыгана прочь). Наоборот, она со смехом распростерлась на полу, а когда этот провонявший потом наглец задрал подол ее платья и нижнюю юбку, засмеялась еще громче и широко развела голые ноги, словно все происходящее было не более чем забавным развлечением.
   Не могу сказать, чтобы у цыгана была отталкивающая внешность. Черные блестящие волосы и орлиный нос напомнили мне брата. Но на этом сходство и заканчивалось. Лицо нашего гостя было круглее, а черты грубее, чем у моего дорогого Аркадия, и уж ни в какое сравнение не шли его коренастое туловище и бочкообразная грудь. Противнее всего было смотреть на его липкую, оливкового цвета, кожу и длинные, будто намазанные сапожной ваксой, усы.
   Приспустив штаны, мужчина повалился на Элизабет. Все так же тиская ее груди грязными, заскорузлыми пальцами и издавая нечленораздельные звуки, он вошел в нее и принялся за свое мужское ремесло. Меня затошнило. Я отвернулась, собираясь уйти, чтобы после Элизабет он не подмял и меня.
   Но в этот момент Элизабет белыми изящными пальцами обхватила голову цыгана и притянула к себе для поцелуя. Поначалу он противился, не собираясь потакать бабьим прихотям, а уж тем более – шлюхи, которая сама бесстыдно заманила его с вполне определенной целью. Я видела их обоих в профиль. Элизабет страстно поцеловала этого недостойного ее ласк мужлана прямо в губы. В ту же секунду его рот удивленно приоткрылся, и он прекратил всякое сопротивление.
   И хотя цыган полностью утратил собственную волю, его чресла все так же безостановочно вздымались и опускались.
   – Жужанна! – властно позвала меня Элизабет.
   Я подошла и взглянула на них. Прекрасные волосы Элизабет разметались по грязному каменному полу, окружив ее лицо бледно-золотистым ореолом. Пляска похоти продолжалась, но теперь цыган совсем придавил Элизабет. Своей немытой головой он утыкался в ее душистые волосы. Смертная женщина наверняка задохнулась бы под этой тушей, но Элизабет, упираясь ладонями в его волосатую грудь, легко и изящно противостояла натиску.
   – Элизабет, я не могу, – сдавленно пробормотала я, решив, что она позвала меня продолжить начатую ею игру.
   – Дорогая, это уж ты сама решишь, ложиться тебе под него или нет. Укуси его! Это все, о чем я тебя прошу. Пожалуйста, укуси!
   – Мне сейчас не хочется крови, – возразила я.
   – Я не спрашиваю, есть ли у тебя аппетит. Всего-навсего, укуси его, и пусть кровь потечет мне на лицо.
   Вздохнув, я подчинилась. Я нагнулась над потной спиной цыгана, приготовившись укусить его в плечо. Мужчина напрягся, сдавленно вскрикнул и, наконец, достиг желанного момента.
   У него была здоровая, сладкая кровь, но мне не хотелось насыщаться. Горе отбило у меня все желания. Мне безумно наскучила жизнь в замке, и я в какой-то мере даже получала удовольствие от мук голода. Присев на корточки, я смотрела, как Элизабет лижет струящуюся кровь, как по-кошачьи трется щеками о ранку, которую оставили мои зубы.
   – Ты – мой, – шептала Элизабет цыгану в ухо. – Повиноваться приказам Влада ты будешь, но лишь до тех пор, пока они не вредят нам. А в остальном ты – мой. Теперь слушай: после того как ты вывезешь Влада из замка, ты вернешься за нами. И еще. Выбери среди своих друзей самого надежного и возьми с него клятву, что если ты вдруг неожиданно умрешь, то он обязательно приедет сюда и спасет нас – несчастных, беспомощных женщин. Не позже, чем через день...
   Не позже, чем через день. Этот срок почти истекает, и я начинаю думать: приедут ли цыгане за нами? Мне с детства внушали: этому народу нельзя доверять, ибо каждый из них даст любую клятву, а потом от нее отречется.
   Тем не менее вскоре появились явственные признаки приближающегося отъезда Влада. Для начала он забрал все бумаги Харкера и его одежду. Мы узнали об этом, поскольку привыкли по утрам незваными гостями наведываться к англичанину. Наши визиты были очень плодотворны, особенно с тех пор, как он послушно стал расшифровывать свою стенографическую чертовщину на отдельных листах. Теперь Харкер писал дневник не для себя, а для нас. Его записки сослужат нам хорошую службу в Англии, в них полно юридических подробностей.
   – В Лондоне он будет нашим шпионом, – объявила мне Элизабет. – Прежде чем Влад поднимется, я совершу особый ритуал для того, чтобы Харкер оставался в живых столько, сколько нам понадобится. Но сперва нужно защитить англичанина более простым способом.
   С этими словами она подошла к ночному столику и взяла лежавший там нательный крестик. Правда, ее пальцы касались лишь золотой цепочки. Фигурка Христа, распятого на кресте, закачалась на уровне ее лица.
   Должна сознаться, я громко вскрикнула. Я чувствовала, что среди вещей у Элизабет есть распятие, только не могла понять, где именно. Иногда его присутствие особо сильно донимало меня. Увидев мое состояние (мои глаза были полны ужаса), она засмеялась, запрокинула лицо и поднесла крестик почти к самым своим щекам.
   – Не будь такой жестокой, – дрожащим от едва сдерживаемых слез голосом взмолилась я. – Не надо так шутить. Мне больно видеть твою беспечность. Ты и не заметишь, как искалечишься!
   Думаю, окажись перед лицом Элизабет докрасна раскаленная кочерга, я испугалась бы намного меньше. Неужели ей доставляло удовольствие испытывать судьбу? В конце концов я не выдержала и горько разрыдалась, но страх за Элизабет мигом высушил мои слезы. Я открыла глаза... Элизабет, поднеся распятие к самым губам, бестрепетно целовала его!
   Я пронзительно закричала, чувствуя, как у меня подкашиваются ноги. Элизабет успела меня подхватить.
   – Жужанна, дорогая моя, прости! Я вовсе не собиралась тебя пугать. Просто хотела кое-что доказать тебе.
   Она усадила меня на диван и села рядом, нежно поглаживая меня по щекам, пока я не отважилась вновь открыть глаза. Элизабет поднесла к моему лицу плотно сжатый кулак, затем начала медленно разгибать пальцы. На ее белой ладони лежало распятие. Я отпрянула и снова непроизвольно зажмурилась, однако Элизабет сурово приказала:
   – Не трусь. Посмотри на меня. Слышишь? Смотри на меня!
   Я увидела, что блестящий нательный крест не причинил ни малейшего вреда ее коже. Дрожащими пальцами я коснулась губ Элизабет и не обнаружила на них ни единой ранки. Улыбаясь, Элизабет взяла мою руку, повернула ее ладонью вверх и попыталась передать мне крест. Я снова закричала:
   – Не надо! Он обожжет меня... Так уже было.
   – Послушай, Жужанна. – Голос Элизабет звучал сурово, как у взрослого человека, уставшего от глупых детских капризов. – Давно ли ты уверяла меня, что солнечный свет тебя спалит? А теперь ты нежишься в его лучах. То же самое и с распятием. Оно обжигало тебя, поскольку ты принимала за истину каждое слово Влада. Но сколько можно жить под гнетом чужих суеверий?
   Не дав мне опомниться, Элизабет опустила распятие мне на ладонь и плотно сомкнула мои пальцы. Все это произошло так неожиданно, что я даже не вскрикнула. Раскрыв ладонь, я минуту или две просто смотрела на сверкающий крестик и вдруг как будто очнулась от долгого безумия. Распятие было холодным, его острые края слегка царапали ладонь, но оно ничуть не обжигало. С таким же успехом я могла бы держать золотую монету или какую-нибудь безделушку.
   – Ну как? – улыбнулась Элизабет. – Теперь ты убедилась, что держишь всего-навсего кусочек металла, и только. Но Влад верит в силу распятия, и мы сыграем на его суевериях. Идем к Харкеру. Ты наденешь распятие ему на шею.
   Я сделала так, как она велела, удивляясь своей силе и неуязвимости. Стряпчий, разумеется, спал. Элизабет подошла к нему.
   – Отныне, дорогой Джонатан, – начала она, нарочито старательно выговаривая каждое слово, – ты будешь носить это распятие постоянно. Даже если цепочка порвется, крест должен всегда находиться при тебе. Если Влад... если граф, – тут она обернулась ко мне и с усмешкой подмигнула, – начнет тебе угрожать, заслоняйся от него распятием. Это его отпугнет.
   Так мистер Харкер превратился в нашего лазутчика.
   Через пару недель орава цыган вновь появилась во дворе замка. На этот раз они приехали в больших, вместительных кибитках. Их размеры сразу же позволили мне прояснить кое-какие детали замысла Влада. Сомнений не оставалось: он покидает замок, и если не навсегда, то на очень долгий срок. Естественно, вместе с остальными цыганами приехал и воздыхатель Элизабет, но их вторая встреча была сугубо деловой. Разговор шел о том, кто и как отправится в путешествие. Влад избрал самый безопасный для себя способ – плыть до Англии по воде. Нам с Элизабет кружной путь ни к чему, и мы, отправившись в Англию кратчайшей дорогой, будем дожидаться там появления Влада.
   В каждую кибитку могло поместиться несколько больших ящиков с землей (еще один смехотворный предрассудок Влада: он убежден, что может покинуть Трансильванию, лишь захватив с собой изрядное количество родной земли). При виде цыганских повозок меня вновь захлестнул гнев: значит, Влад спокойно бросает нас здесь! Я стала умолять Элизабет сделать все, что в ее силах, дабы незамедлительно уничтожить "дорогого дядюшку". Она сомневалась в успехе, твердя о неподходящем времени (знать бы, что она скрывает, не желая меня "тревожить"!). Я настаивала. Наконец она согласилась и сказала, что возложит эту миссию на Харкера, но будет им управлять.
   Она действительно отправила Харкера, выбрав наиболее уязвимый для Влада дневной час... Увы, наша затея провалилась (или Элизабет "помогла" ей провалиться?).
   Я заставила себя сесть за дневник, чтобы унять охватившее меня волнение и побороть страх. Сейчас вечер. Недавно ко мне приходил Влад. Мы не виделись почти месяц, но я не удивилась переменам в его облике. Естественно, он помолодел. Из волос исчезла седина, лицо слегка порозовело. Он находился в приподнятом настроении и решил напоследок еще раз поиграть в "щедрого дядюшку".
   – Осталось ждать всего сутки, – с улыбкой объявил он. – Завтра вечером Харкер будет твой.
   Я, добросовестно изобразив на лице растерянность и беспомощность, скорбным голосом произнесла:
   – Ты бросаешь меня здесь и обрекаешь на голод. Не думай, будто я ничего не знаю.
   Брови Влада изогнулись, выражая притворное удивление. Он прижал руку к своему безжизненному сердцу.
   – Я? Помилуй, Жужанна. Неужели Элизабет настолько опутала тебя своими сетями, что ты забыла, кто является твоим настоящим благодетелем? Так позволь тебе напомнить: я. Только мне ты обязана своей красотой, да и самим существованием. И сейчас, моя дорогая, я не бегу от тебя в Англию, а еду, чтобы осмотреть... кое-какую свою собственность. Мне таки удалось найти способ освободить нас обоих. Напрасно ты упрекаешь меня, будто я не подумал о тебе. Первой моей мыслью была мысль о твоем благополучии, а потому я оставляю тебе англичанина. Когда все будет готово – а это случится раньше, чем ты успеешь проголодаться, – я обязательно вернусь за тобой.
   Мне не хотелось встречаться с ним глазами. Глядя в окно... туда, где была свобода... я отрешенно молвила:
   – Аркадий исчез.
   Влад – опытный лицемер. Он тут же продемонстрировал крайнее изумление, смешанное с весьма правдоподобным страхом. Все это выглядело вполне убедительно, но меня уже не одурачишь.
   – Что?
   – То, что ты сейчас слышал, – чужим, холодным голосом ответила я.
   Это была правда. В ожидании скорого отъезда из замка (у меня было стойкое ощущение, что я покидаю замок навсегда) утром я спустилась в подземелье. Я не могла уехать, не взглянув в последний раз на моего дорогого Аркадия, над безжизненным телом которого было пролито столько слез.
   Его усыпальница оказалась пуста. Тело исчезло! (Я настолько подавлена, что не в состоянии даже плакать.) Исчезло бесследно, остался только деревянный кол. Я повалилась на сырую, покрытую пятнами плесени землю и зарыдала. У меня не было сомнений, что это чудовище Влад не пощадил даже останки Каши. Наверняка он совершил над телом брата какой-нибудь гнусный ритуал. И сейчас, видя его лицемерие, я, подобно трем Мариям у открытой гробницы^[13], потребовала от него объяснений:
   – Куда ты дел тело Аркадия?
   Влад наморщил лоб, отчего его брови сомкнулись, будто две грозовые тучи. Побагровев, он закричал:
   – Что, дождалась? Твоя любезная Элизабет творит за моей спиной свои мерзкие делишки и вероломно сваливает всю вину на меня! И ты веришь! Ты веришь любой чудовищной клевете, которая исходит из ее уст. Теперь Элизабет бросила тебе новую кость, и ты тут же вцепилась в нее, да еще, я уверен, начала строить планы, как бы поизощреннее отомстить мне. Я не стану больше тебя предостерегать. Зачем, если ты безоглядно веришь ей, а не мне, своему благодетелю? Одно успокаивает: очень скоро ты убедишься, насколько же ты была глупа, доверившись ей и отвернувшись от меня... Только учти: тогда уже будет поздно молить меня о помощи!
   Он порывисто вышел, и, как всегда, его уход сопровождался громоподобным ударом дверью. Но на сей раз двери так досталось, что по ней наискось пробежала трещина.
   Я молчала, не собираясь вступать с ним в спор. Я вообще больше не собираюсь с ним разговаривать. Задуманная мною месть – это не пустые слова и бесполезные споры, а весьма целенаправленные действия. И они низринут Влада в преисподнюю!
   Итак, мы с ним расстались. Навсегда. Я не испытываю ни грусти, ни благодарности за прошлое, хотя именно его поцелуй когда-то сделал меня бессмертной. Но сколько близких мне людей он погубил? Мать, отца, братьев, Дуню. Он растоптал мое достоинство, и я, прежде самозабвенно любившая его, с таким же самозабвением начну готовить отмщение.
   Мерзавец! Гнусное чудовище! Думаешь, ты скрылся от меня навсегда? Нет, мы еще встретимся в Англии. В той самой Англии, которая, как маяк, как волшебный мираж, манит меня на протяжении многих десятков лет. Я боюсь только одного: что при моем приближении этот волшебный мираж рассыплется в прах.