– Полковник, я бы на вашем месте отказался от этого образа, вы уже договорились до говорящего пряника.
   – Хорошо. Этими заявлениями вы хотели дать нам понять, что вам известно больше, чем кажется. Так?
   Комиссар протянул ложку, наполнил ее мороженым и поднес ко рту.
   – Еще не растаяло, – сообщил он Лоэнгрину Пера.
   – Вы постоянно сбиваете меня с мысли, – заметил полковник, но продолжил: – Если вы готовы играть в открытую, то откройте ваши карты и скажите, что именно вам известно об этом деле?
   – Каком деле?
   – Убийстве Ахмеда Мусы.
   Удалось заставить его назвать имя, теперь оно останется на пленке.
   – Не скажу.
   – Почему?
   – Потому что мне нравится ваш голос, нравится слушать, как вы говорите.
   – Можно мне стакан воды?
   С виду Лоэнгрин Пера сохранял непоколебимое спокойствие, но в действительности готов был взорваться. Попросив воды, он практически признался в этом.
   – Возьмите сами на кухне.
   Пока полковник наливал себе воды из-под крана, Монтальбано разглядел, что у него под пиджаком на уровне правой ягодицы висело что-то громоздкое. Неужели карлик вооружен пушкой в два раза больше пистолета Монтальбано? Решив подстраховаться, комиссар положил поближе остро заточенный нож, которым обычно резал хлеб.
   – Постараюсь выражаться коротко и ясно, – продолжал Лоэнгрин Пера, усаживаясь на стул и вытирая губы вышитым платочком. – Чуть меньше двух лет тому назад наши тунисские коллеги предложили нам провести совместную операцию по обезвреживанию опасного террориста, имя которого я вам только что назвал.
   – Прошу прощения, – сказал Монтальбано, – мой словарный запас крайне беден. Под «обезвреживанием» вы имеете в виду физическое уничтожение?
   – Называйте как хотите. Мы доложили об этом нашему начальству, и нам было приказано отказаться от сотрудничества. Однако, не далее как через месяц, мы сами оказались в крайне сложной ситуации и были вынуждены просить помощи у наших коллег в Тунисе.
   – Какое совпадение! – воскликнул Монтальбано.
   – Они не раздумывая оказали нам необходимую помощь, и, таким образом, мы чувствовали моральный долг…
   – Ну нет! – воскликнул Монтальбано.
   Лоэнгрин Пера подскочил на стуле:
   – В чем дело?
   – Вы сказали – моральный долг, – ответил комиссар.
   – Как вам угодно, скажем просто «долг», без всяких прилагательных, так лучше? Простите, совсем забыл, прежде чем продолжить, я должен сделать один телефонный звонок.
   – Пожалуйста, – сказал комиссар, указывая на телефонный аппарат.
   – Спасибо, у меня есть мобильный.
   Лоэнгрин Пера не был вооружен, пиджак у него топорщился, потому что в заднем кармане брюк лежал телефон. Он набрал номер так, чтобы Монтальбано не мог его видеть.
   – Алло? Это Пера. Все в порядке, мы разговариваем.
   Он выключил мобильный и положил его на стол.
   – Наши тунисские коллеги узнали, что родная сестра Ахмеда, Карима, вот уже несколько лет живет на Сицилии и по роду деятельности имеет довольно широкий круг знакомств.
   – Не широкий, – поправил его Монтальбано, – но избранный. Это была проститутка высокого класса, ей доверяли.
   – Правая рука Ахмеда, Фарид, предложил создать на Сицилии оперативную сеть, воспользовавшись услугами именно Каримы. Ахмед вполне доверял Фариду и не знал, что тот был подкуплен тунисскими спецслужбами. При нашей тайной поддержке Фарид прибыл на Сицилию и вошел в контакт с Каримой, которая, перебрав всех своих клиентов, остановилась на Лапекоре. Возможно, угрожая сообщить жене Лапекоры об их связи, Карима заставила его вновь открыть свою фирму, которая стала прекрасным прикрытием для них с Фаридом. Фарид мог вести переписку с Ахмедом, посылая деловые письма на адрес несуществующей фирмы в Тунисе. Кстати, на пресс-конференции вы говорили, что в какой-то момент Лапекора писал жене анонимные письма о собственной измене. Почему?
   – Чувствовал, что попал в переделку.
   – Вы думаете, он подозревал, что происходит на самом деле?
   – Ну что вы! Он думал, в худшем случае речь идет о торговле наркотиками. Если бы бедняга узнал, что замешан в международном скандале, его тут же хватил бы удар.
   – Я тоже так думаю. Некоторое время нашей главной задачей было сдерживать нетерпение тунисской стороны, мы хотели быть уверены, что когда удочка наконец будет заброшена, рыба точно клюнет.
   – Простите, а кто тот молодой блондин, с которым несколько раз видели Фарида?
   Полковник посмотрел на Монтальбано с восхищением:
   – Вы и это знаете? Наш человек, который время от времени проверял, как идут дела.
   – Только об этом не знала Карима.
   – Такое случается. Наконец Фарид убедил Ахмеда приехать в Италию, говоря, что появилась возможность закупить крупную партию оружия. Следуя инструкциям Фарида и на самом деле находясь под нашим тайным наблюдением, Ахмед Муса прибыл в Мазару. Капитан рыболовецкого судна по просьбе главы администрации префекта взял его на борт, так как встреча с торговцем оружием должна была произойти в открытом море. Муса проглотил наживку и ничего не заподозрил: как ему и было сказано, он закурил на палубе сигарету, думая, что таков условный сигнал. Но командор Спадачча, глава администрации префектуры, допустил одну большую ошибку.
   – Он не предупредил капитана корабля, что речь идет не о тайной встрече, а о ловушке, – сказал Монтальбано.
   – Можно сказать и так. Капитан, как ему и приказали, выбросил документы убитого в воду. Потом он разделил между всеми членами экипажа семьдесят миллионов лир, которые нашли в кармане у Ахмеда. И, вместо того чтобы вернуться в Мазару, он сменил курс, потому что испугался нас.
   – То есть?
   – Видите ли, мы отвели оттуда все свои патрульные катера, и капитан знал об этом. Насколько я понимаю, он боялся встретить что-нибудь на обратном пути: мину, торпеду или просто патруль, который выстрелит в него, чтобы замести следы операции. Поэтому он направился в Вигату и спутал нам карты.
   – Он не зря боялся?
   – В каком смысле?
   – Кто-то или что-то ожидало судно на обратном пути?
   – Помилуйте, Монтальбано! Нам не нужны бессмысленные бойни!
   – Вам нужны только осмысленные бойни, так? А как вы рассчитывали заставить молчать экипаж?
   – С помощью кнута и пряника, цитируя не любимого вами автора. Как бы то ни было, я сказал вам все, что намерен был сказать.
   – Вот и нет, – сказал Монтальбано.
   – Что значит нет?
   – Значит, не все. Вы умело вывели меня в открытое море, но я не забыл о тех, кто остался на суше. Например, Фарид. Он узнает по своим каналам, что Ахмеда убили, но по необъяснимым для него причинам судно пришло в порт Вигаты. Он озадачен, но все же приступает ко второй части вашего плана. То есть, как вы выражаетесь, к обезвреживанию Лапекоры. Он приходит к дому старика и с ужасом и недоумением обнаруживает, что кто-то уже выполнил его работу. Фарид испуган, он ничего больше не понимает. Как и капитан судна, он боится, что все это ваших рук дело. Он решает, что вы начали постепенно убирать каждого, кто замешан в этой истории. Может быть, в какой-то момент он решает, что это Карима отправила Лапекору к праотцам. Не знаю, известно ли вам, но всю ту ночь женщина по приказу Фарида тайком провела в квартире старика, чтобы не дать ему что-нибудь выкинуть в эти решающие часы. Фарид не знал, что Карима, выполнив приказ, уже вернулась домой. В любом случае в то утро эти двое встретились и сильно повздорили, причем Фарид рассказал Кариме о смерти брата. Та пыталась бежать, но ничего не вышло, и Фарид убил ее. Это все равно бы произошло, только чуть позже, когда все бы поулеглось.
   – Как я и предполагал, – сказал Лоэнгрин Пера, – вы все поняли. А теперь я прошу вас серьезно задуматься: вы, так же как и я, верно и преданно служите нашему государству. Потому…
   – Засуньте его себе в задницу, – тихо сказал Монтальбано.
   – Я не понял.
   – Повторяю: наше с вами общее государство вы можете засунуть себе в задницу. У нас с вами диаметрально противоположные взгляды на то, что значит служить государству, мы практически служим двум разным государствам. Посему попрошу вас не смешивать вашу работу с моей.
   – Монтальбано, не стройте из себя Дон-Кихота. Любое общество нуждается в том, чтобы кто-то мыл сортиры. Но это не значит, что тот, кто моет сортиры, не принадлежит к этому обществу.
   Монтальбано чувствовал, что внутри него закипает дикая злость. Боясь сказать что-нибудь не то, он протянул руку к мороженому, придвинул тарелку и принялся есть. Лоэнгрин Пера, уже привычный к такому обхождению, не проронил ни слова, пока Монтальбано не расправился с мороженым.
   – Карима была убита, вы признаете это? – спросил Монтальбано, оторвавшись от еды.
   – К сожалению, да. Фарид испугался, что…
   – Меня не интересует, почему. Меня интересует то, что она была убита с согласия одного из таких слуг государства, как вы. Вы как квалифицируете этот случай: как обезвреживание или как преднамеренное убийство?
   – Монтальбано, мерки обычной морали не применимы…
   – Полковник, я вас уже предупреждал: не используйте в моем присутствии слово «мораль».
   – Я имел в виду, что иногда государственные интересы…
   – Довольно! – Монтальбано от злости уничтожил мороженое четырьмя глотками. А потом вдруг хлопнул рукой по лбу: – Который час?
   Полковник посмотрел на золотые наручные часы, они были такими малюсенькими, что походили на дорогую детскую игрушку.
   – Два часа.
   – Почему же Фацио до сих пор нет? – спросил Монтальбано сам себя, стараясь казаться обеспокоенным. И добавил: – Мне надо позвонить.
   Он встал, подошел к телефону, который стоял на письменном столе в двух метрах от Лоэнгрина Пера, и заговорил во весь голос, чтобы тот расслышал каждое слово.
   – Алло, Фацио? Это Монтальбано.
   Фацио спросонья с трудом мог говорить:
   – Что стряслось, доктор?
   – Как, ты забыл об аресте?
   – Каком таком аресте, доктор? – спросил Фацио в полной растерянности.
   – Об аресте Симоне Филеччи.
   Симоне Филеччу Фацио собственноручно арестовал днем раньше. Но он прекрасно понял, что от него требуется.
   – Что я должен делать?
   – Заезжай за мной, и поедем на задержание.
   – Взять свою машину?
   – Нет, лучше казенную.
   – Сейчас буду.
   – Подожди секунду.
   Монтальбано закрыл рукой трубку и обратился к полковнику:
   – Насколько вы еще меня задержите?
   – Все зависит от вас, – сказал Лоэнгрин Пера.
   – Приезжай, скажем, минут через двадцать, – сказал комиссар Фацио, – не раньше, мне надо договорить с приятелем.
   Он положил трубку и снова сел за стол. Полковник улыбнулся.
   – Поскольку у нас остается так мало времени, назовите свою цену. Не стесняйтесь в выражениях.
   – Я стою мало, совсем мало, – сказал Монтальбано.
   – Говорите.
   – Всего два условия. Я хочу, чтобы в течение недели был обнаружен труп Каримы, пригодный для опознания.
   Эти слова произвели на Лоэнгрина Пера больший эффект, чем крепкая оплеуха. Он открыл и снова захлопнул свой маленький ротик и оперся ручонками о стол, как будто с трудом держался на стуле.
   – Но зачем? – выговорил он тихим медоточивым голосом.
   Монтальбано ответил грубо и твердо:
   – Это мое дело.
   Полковник покачал головкой, как китайский болванчик.
   – Это невозможно.
   – Почему?
   – Мы не знаем, где ее… похоронили.
   – А кто знает?
   – Фарид.
   – А Фарид был обезврежен? Знаете, мне даже понравилось это слово.
   – Нет, он вернулся в Тунис.
   – Тогда в чем проблема? Свяжитесь со своими дорогими тунисскими коллегами.
   – Нет, – набрался храбрости карлик. – Эта операция закрыта, мы не можем возобновить переговоры, только чтобы узнать местонахождение трупа. Нет, это невозможно. Просите что угодно, но этого мы не можем выполнить. К тому же я не вижу в этом смысла.
   – Подождите, – сказал Монтальбано и поднялся со стула. Лоэнгрин Пера мгновенно последовал его примеру и вскочил на ноги. Он тоже не привык сдаваться.
   – А позвольте узнать, каково ваше второе требование?
   – Конечно. Начальник полиции Вигаты вынес предложение о моем повышении…
   – Нам ничего не стоит сделать так, чтобы его утвердили, – обрадовался полковник.
   – А чтобы его отклонили?
   Монтальбано буквально услышал, как голова Лоэнгрина Пера затрещала от напряжения и стала с грохотом разлетаться на части, как будто взорвалась изнутри.
   – Вы абсолютно сумасшедший, – пробормотал полковник с искренним ужасом.
   – Наконец-то до вас дошло.
   – Послушайте, делайте что хотите, но я не могу выполнить вашу просьбу и найти труп. Никак не могу.
   – Посмотрим, как прошла запись? – любезно предложил Монтальбано.
   – Какая запись? – Лоэнгрин Пера был уже вне себя.
   Монтальбано подошел к книжному шкафу, поднялся на цыпочки, достал телекамеру и показал ее полковнику.
   – Господи! – прошептал тот, бессильно опускаясь на стул. С него ручьями тек пот.
   – Монтальбано, ради вашего же блага, умоляю вас…
   Но его змеиная натура не дремала: пока он умолял комиссара не делать глупостей, его рука незаметно тянулась к мобильному телефону. Поняв, что одному ему не справиться, он решил вызвать подкрепление. Дождавшись, когда рука окажется в сантиметре от телефона, Монтальбано кинулся на него. Одной рукой он забросил в угол телефон, другой со всей силы заехал полковнику по лицу. Лоэнгрин Пера пролетел через всю комнату, ударился о стену и сполз на пол. Монтальбано медленно подошел к нему и, вспомнив бесчисленные фильмы про нацистов, раздавил упавшие на пол малюсенькие очки полковника.

Глава девятнадцатая

   Монтальбано подобрал мобильный телефон и колотил им о край стола, пока не расколол пополам. В довершение он достал из ящика с инструментами молоток и прикончил аппарат. Полковник сидел на полу у стены и чуть слышно причитал. Увидев перед собой Монтальбано, он закрылся руками, как ребенок, которого хотят отшлепать.
   – Умоляю вас, хватит! – взмолился он.
   Кем надо быть, чтобы тебя так развезло от одного удара и струйки крови из разбитой губы? Комиссар взял его за лацканы пиджака, поднял с пола и усадил на стул. Дрожащими руками полковник поднес вышитый платочек ко рту, но как только увидел красное пятно, закрыл глаза и обмяк, словно вот-вот потеряет сознание.
   – Просто… кровь… наводит на меня ужас, – пролепетал он.
   – Своя или чужая? – поинтересовался Монтальбано.
   Он пошел на кухню, вернулся с полупустой бутылкой виски и стаканом и поставил их перед полковником.
   – Я не пью.
   Монтальбано, выпустив пар, чувствовал себя спокойнее. Он рассудил, что если полковник звонил, чтобы вызвать своих людей, то эти самые люди должны быть где-то совсем рядом, минутах в двух езды от дома. Вот это настоящая опасность.
   Раздался звонок в дверь.
   – Доктор! Это Фацио.
   Комиссар приоткрыл дверь:
   – Послушай, Фацио, мне тут нужно договорить с человеком, про которого я тебе говорил. Посиди в машине, когда понадобишься, я тебя сам позову. Только осторожно: здесь поблизости могут оказаться опасные люди. Задерживай любого, кто подойдет к дому.
   Он закрыл дверь и вернулся за стол. Лоэнгрин Пера, казалось, впал в забытье.
   – Постарайся понять меня, пока совсем не отключился.
   – Что вы хотите со мной сделать? – очнулся полковник.
   – Не бойся, крови не будет. Ты попался, надеюсь, это уже понятно. Ты оказался таким ослом, что наболтал все на камеру. Если я пущу по рукам эту пленку, будет международный скандал и полный бардак, а ты можешь собирать свои манатки и отправляться торговать пончиками. Если же твои люди найдут труп Каримы и сделают так, чтобы отклонили мое повышение, – обрати внимание, только если ты сделаешь и то, и другое, – то даю тебе слово, что уничтожу пленку. Тебе придется мне поверить, у тебя нет выбора. Я понятно объяснил?
   Лоэнгрин Пера кивнул крошечной головкой, и тут Монтальбано заметил, что со стола пропал кухонный нож. Должно быть, полковник прибрал его к рукам, когда пришел Фацио.
   – Скажи, пожалуйста, – сказал Монтальбано, – как ты считаешь, существуют дождевые черви, такие же ядовитые, как змеи?
   Пера посмотрел на него вопросительно.
   – Тебе же самому будет лучше, если ты вытащишь из-за пазухи нож.
   Полковник молча подчинился и положил нож на стол.
   Монтальбано взял стакан, до краев наполнил его виски и протянул Лоэнгрину Пера. Тот отвернулся, с отвращением сморщившись.
   – Я вам уже сказал, что не пью.
   – Пей.
   – Я не могу, честное слово.
   Сжав одной рукой физиономию карлика, другой Монтальбано влил виски в его крохотный рот.
 
   Фацио сорок пять минут просидел в машине и уже еле боролся со сном, когда комиссар наконец позвал его. Он вошел в дом и сразу же увидел пьяного вдрызг карлика, которого то выворачивало наизнанку, то тянуло горланить песни, хотя на ногах он совсем не держался. На полу валялись разбитые очки и мобильный телефон, на столе стояла пустая бутылка из-под виски, пустой стакан, валялись какие-то бумаги и документы.
   – Слушай внимательно, Фацио, – сказал комиссар. – Я сейчас тебе в точности расскажу, что здесь произошло, а ты хорошенько запомни. Вчера вечером, около полуночи, я приехал домой, но обнаружил, что въезд в дом загородила машина, БМВ. В ней сидел вот этот синьор, в стельку пьяный. Я его привел домой, потому что за руль ему нельзя было садиться. В карманах у него не нашлось никаких документов. Я его попытался привести в чувства, но ничего не вышло, и я позвал тебя на помощь.
   – Понятно, доктор, – сказал Фацио.
   – А теперь сделаем так. Ты его возьмешь – благо, весит он немного, – и отнесешь в этот БМВ, сам сядешь за руль и отвезешь его в обезьянник. Я поеду за тобой на служебной машине.
   – А как вы вернетесь домой, синьор?
   – Придется тебе меня подвезти, не обессудь. А завтра, как только у него голова прояснится, отпустишь его.
 
   Вернувшись домой, Монтальбано достал пистолет из бардачка, где обычно его хранил, и сунул за пояс. Потом замел веником разбитые на куски очки и телефон, завернул их в газету. Он взял совочек, который Мими подарил Франсуа, и вырыл им две ямки почти у самой веранды. В одну он высыпал содержимое газеты и закопал. В другую положил изорванные на клочки бумаги и документы, налил бензина и бросил зажженную спичку. Когда остался один пепел, он засыпал землей и эту ямку. Светало. Комиссар пошел на кухню, сварил себе крепкий кофе и выпил. Потом он побрился и забрался под душ. Ему хотелось успокоиться и отдохнуть, прежде чем смотреть записанную накануне пленку. Он вставил маленькую кассету в большую, как учил его Николо, включил телевизор и видеомагнитофон. Прошло несколько секунд, но экран оставался темным. Тогда Монтальбано поднялся с кресла и попробовал еще раз настроить аппаратуру, уверенный, что где-то отошел контакт. В подобных вещах он ничего не смыслил, а уж компьютеров и вовсе боялся. Но все осталось по-прежнему. Тогда он достал большую кассету и повертел в руках. Решив, что маленькая плохо вставлена, он попробовал вдавить ее сильнее и снова поставил в видеомагнитофон. И на этот раз на экране ничего не появилось. В чем же дело, в конце концов? Подумав, он вдруг остолбенел – в голову закралось сомнение. И он кинулся к телефону.
   – Алло! – на другом конце провода раздался голос, выговаривавший каждый звук с неимоверным усилием.
   – Николо? Это Монтальбано.
   – Ну конечно, кто же еще, елки-палки.
   – У меня к тебе вопрос.
   – Да ты, чтоб тебе пусто было, знаешь, сколько времени?
   – Прости меня, прости. Помнишь, ты одолжил мне камеру?
   – Ну?
   – Чтобы она начала записывать, какую нужно кнопку нажимать – верхнюю или нижнюю?
   – Верхнюю, чтоб тебя.
   Он ошибся кнопкой.
 
   Комиссар снова разделся, надел плавки, отважно бросился в ледяную воду и поплыл. Когда на него навалилась смертельная усталость, он вдруг сообразил: не беда, что запись не вышла. Главное – что в это поверил полковник и чтобы он продолжал верить. Монтальбано выплыл на берег, вернулся в дом и мокрым заснул.
 
   Проснулся после девяти в полной уверенности, что он не в состоянии ехать в комиссариат и заниматься повседневной работой. Надо было предупредить Мими.
   – Алло! Слушаю вас! Кто имеет честь говорить?
   – Это Монтальбано, Катаре.
   – Собственной персоной?
   – Собственной. Соедини меня с доктором Ауджелло.
   – Алло, Сальво, ты где?
   – Дома. Слушай, Мими, я не могу сегодня приехать.
   – Нездоровится?
   – Да. И до завтра лучше не станет. Мне нужен отпуск дней на четыре-пять. Можешь меня подменить?
   – Конечно.
   – Спасибо.
   – Подожди, не клади трубку.
   – Что еще?
   – Я волнуюсь, Сальво. Вот уже два дня ты какой-то чудной. Что случилось?
   – Мне надо отдохнуть. Вот и все.
   – Куда поедешь?
   – Пока не знаю. Я тебе потом перезвоню.
 
   На самом деле он отлично знал, куда ехать. Чемоданы были собраны за пять минут, больше времени ушло на выбор книг в дорогу. Он оставил на столе записку, в которой крупными буквами сообщил Аделине, что вернется через недельку. В ресторанчике в Мазаре его встретили как родного.
   – В прошлый раз мне показалось, что вы сдаете комнаты.
   – Да, у нас их пять наверху. Но нынче не сезон, синьор, занята только одна.
   Его проводили в просторную, светлую комнату с видом на море.
   Он тут же растянулся на кровати. В голове не осталось ни единой мысли, грудь наполнилась счастливой печалью. Он чувствовал, как медленно уплывает в «страну деревенского сна», когда в дверь постучали.
   – Войдите, открыто.
   На пороге появился повар. Это был тучный высокий человек лет сорока, кареглазый и смуглый.
   – Чем же вы заняты? Почему не спускаетесь? Я только узнал, что вы приехали, приготовил вам такое…
   Что именно приготовил повар, Монтальбано уже не услышал, потому что сладостные звуки райской музыки затопили его слух.
 
   Целый час он наблюдал, как к берегу медленно приближается лодка. Гребец энергично и размеренно работал веслами. Лодку, видимо, заметил и хозяин трактира, Монтальбано услышал его крик:
   – Луичи, кавальер возвращается!
   Комиссар увидел, как Луичино, семнадцатилетний сын хозяина, вошел в воду и вытащил лодку на песок, чтобы гребец не замочил ноги. Кавальер, чьего имени Монтальбано еще не знал, был одет с иголочки, даже при галстуке. На голове у него была белая панама с классической черной лентой.
   – Поймали что-нибудь, кавальер? – спросил у него хозяин.
   – Какая тут рыбалка!
   Это был худощавый нервный мужчина лет шестидесяти. Чуть позже Монтальбано услышал, как он чертыхается в соседней комнате.
 
   – Сюда, пожалуйста, – сказал хозяин, едва увидев спускающегося к ужину Монтальбано, и проводил его в комнатушку, где помещалось только два столика. Комиссар был ему благодарен, потому что в общем зале раздавались громкие голоса и смех собравшейся там шумной компании.
   – Я накрыл на двоих, – продолжал хозяин. – Вы не будете против, если кавальер Пинтакуда отужинает с вами?
   Вообще-то он был против, опасаясь, что придется говорить за едой.
   Вскоре худощавый старик приветствовал его полупоклоном:
   – Либорио Пинтакуда, и вовсе не кавальер.
   Едва усевшись за стол, не кавальер сказал:
   – Я должен вас кое о чем предупредить, хотя это может показаться невежливым. Когда я говорю, я не ем. Следовательно, когда я ем, я не говорю.
   – Рад встретить единомышленника, – ответил Монтальбано, с облегчением вздохнув. Паста с морскими крабами оказалась прекраснее классического балета, но фаршированный лаврак с шафраном наполнил его благоговейным трепетом.
   – Как вы думаете, такое чудо может повториться? – спросил он Пинтакуду, указывая на пустую тарелку. Трапеза была окончена, и к нему вернулся дар речи.
   – Повторится, не беспокойтесь. И еще не раз, как каждый год в Неаполе закипает кровь святого Януария, – сказал Пинтакуда. – Я не первый год приезжаю сюда и ни разу, говорю вам – ни разу мне не пришлось разочароваться в кухне Танино.
   – В каком-нибудь шикарном ресторане такого повара, как Танино, золотом бы осыпали, – заметил Монтальбано.
   – О да. В прошлом году приезжал один француз, владелец знаменитого ресторана в Париже, так он на коленях умолял Танино поехать с ним. Но тщетно. Танино говорит, что здесь он родился и здесь должен умереть.
   – Но кто-то должен был научить его готовить, с таким мастерством не рождаются.
   – Видите ли, прежде Танино был мошенником, мелким преступником. То и дело попадал за решетку. А потом, десять лет назад, ему явилась Мадонна.
   – Вы шутите?
   – Вовсе нет. Он сам говорит, что Святая Дева взяла его за руку, глянула ему прямо в глаза и сказала, что отныне он будет великим поваром.
   – Не может быть!
   – Вы вот ничего не знали о явлении Мадонны, а для фаршированного лаврака подобрали правильное слово: чудо. Однако вы, видимо, не верите в сверхъестественные силы, поэтому поговорим о чем-нибудь другом. Что вы делаете в этих краях, комиссар?
   Монтальбано вздрогнул. Он здесь никому не говорил о своей работе.