Вновь звон металла, стальной блеск в глазах противника... Сейчас он попробует сменить руку... Так и есть! Угадал! Что ж, у него остался последний прием. Аларик сказал, что его не знает никто, но сейчас еще не время.
Странно. Во взгляде соперника мелькнуло нечто похожее на одобрение. Видно, в отличие от Мулана, этому воину убийство желторотого претило, но бой оказался честным. Да, бой будет честным и смертельным... Сандер бросился вперед в низком выпаде, но его шпага встретила пустоту. Противник исчез. Исчезло все - залитый кровью пол под ногами, зеркало на дальней стене, картины, убийцы, люстры с горящими свечами...
Александр словно бы стоял в пустоте, осиянной жемчужным светом, но неудобства это не доставляло. Наоборот, никогда в жизни ему не было так хорошо и покойно, а потом он увидел Его. Легкая фигура в светло-серых одеяниях словно бы возникла из сияющих глубин, и раздался голос, негромкий, глубокий, преисполненный величайшей любви и понимания. Пришелец звал его с собой, он любил его, он знал о нем все. И детские обиды, и смешные мечты, и скрытые от всех остальных слезы.
Все существо Сандера ответило на этот зов, рванувшись навстречу человеку в сером, и тут сзади раздался надсадный кошачий вопль, отвратительный в своей неуместности в этом месте, исполненном отрешенного покоя. Крик повторился. Ах, да... Тронная зала... Что так давит ему виски? Корона... Корона Волингов на голове, а на руках кровь... Он убил человека... Он и раньше убивал, как же это ужасно... Кошка опять завопила. Где она? Ах да, Филипп! Пока он тут, убьют Филиппа. Он должен вернуться...
Из жемчужного сиянья проступили смутные силуэты с обнаженными клинками. Александр стиснул эфес, гадая, куда лучше нанести удар
- Опомнись, сын мой, - незнакомец встал между ним и его противниками, бездонные, исполненные величайшего сострадания глаза смотрели прямо в душу. - Забудь о том, что ты оставляешь. Это лишь прах и тлен. Оставь корону и меч и иди за мной следом. Твои помыслы чисты, на твоих руках не столь много крови, чтобы ты не мог ее отмыть. За тобой пустота, перед тобой же люди из плоти и крови. Они грешны, но если ты остановишь их мечом, их кровь падет на тебя, и я уже не смогу ввести тебя в царствие свое. Оставь же их, сын мой, я жду тебя.
...Сын мой... Так с ним еще никто не говорил. С такой добротой и любовью. И вправду, зачем ему чужая корона и этот меч? И что ему эти люди? Филипп! Но брата там нет, человек в сером не может солгать. Сандер лихорадочно обернулся. Опочивальни не было, сзади была лишь пустота, как и говорил незнакомец! Нет, не пустота! Он словно бы стоял на вершине горы и смотрел на раскинувшийся внизу Мунт. Вот изогнувшаяся, как атэвский клинок, Льюфера, вот купол собора святого Эрасти, вот нестерпимым сияньем горят шпили замка Святого Духа... По ниточкам улиц ползут похожие на букашек люди и лошади, на площади кипит ярмарка. Разве это прах и тлен?!
- Они грешны, их не спасти. Им не нужна твоя жертва, они отринули небо, и небо отринуло их. Иди за мной и не оборачивайся...
Уйти. Навсегда. Туда, где нет ничего, кроме Света и Любви, где никто не оскорбит, не унизит, где он будет любить всех и все будут любить его, но... Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре! Он не может уйти, и он не уйдет.
Огромные скорбные глаза человека в сером. Он его любит, он ждет его. Он хочет его спасти... Но спасение ценой предательства всех этих людей, не подозревающих о том, что их ждет гибель? Он - Тагэре. На нем корона Волингов. В руках у него меч. Только перешагнув через его труп, эти, из мглы, пройдут.
Странник говорил что-то еще, но Сандер заставил себя не слышать, сосредоточив свое внимание на противниках. Вряд ли они навалятся все, неудобно. Значит, будем сражаться по очереди. Жаль, что он не надел кольчуги, ну да что жалеть о том, что не сделано...
2879 год от В.И.
11-й день месяца Зеркала.
Варха.
Равнодушные лунные лучи серебрили темные воды Ганы, в студеном черном небе не было ни облачка, даже ветер и тот уснул в покрытых инеем умирающих травах. Дни стояли солнечные и теплые, но по ночам подступающая зима брала свое. Было ясно и тихо; лишь за поредевшими кленами и буками прорезали тьму синие сполохи, да из орочьего лагеря тянуло дымом - "Зубры" коротали ночь у костра, готовые к любым неожиданностям. Для горцев все в этой жизни было понятно. Союзники-эльфы с помощью магии сдерживают страшное зло, приспешники этого зла норовят ударить Хранителей Огня в спину, а дело орков и таянцев принять удар на себя. Пятисотлетняя война, раздиравшая нынешнее Междугорье [Междугорье - область между Лисьими горами и Корбутом.], выковала железное племя, не знавшее, что значит спокойствие... Да, эти смертные не знают мира. А он сам и его соплеменники? Разве они не забыли о покое, как раньше забыли о былом величии?
Эмзару вдруг захотелось подойти к орочьему костру, пошутить с высокими узкоглазыми воинами, попробовать испеченного на угольях кабаньего мяса, угостить в ответ старым вином, которое гоблины наверняка не оценят, но все равно будут искренне благодарны. Рядом с ними все просто и понятно, рядом с ними перестаешь искать ответы на проклятые вопросы, которых становится все больше. Вот и сегодняшний разговор с Норгэрелем прибавил к бесчисленным тревогам и сомнениям еще одну.
Снежное Крыло, хоть и рискнул объединить свою память с памятью брата, так и не понял, что же с тем происходит, разве что ощутил страх и боль, которую тот носил в себе. Удивительно еще, как бедняга дотерпел до сегодняшнего дня. Эмзар поднял глаза к луне, пытаясь поймать что-то зыбкое, ускользающее... Он был уверен, что Норгэрель не стал жертвой сущности из тонкого мира. Случалось, заклятья мага падали на него самого, причем выражалось это в весьма причудливой форме, но это явно был не тот случай. Враги? Эмзар верил всем, кто остался у Кольца, да и не было в Тарре эльфа, умевшего то, чего не умел король Лебедей.
Ройгианцы, Преступившие из числа людей, орочьи жрецы, немногочисленные слуги Первых богов Тарры, все они владели магией, оставлявшей характерные, только ей присущие следы, но здесь не было ничего подобного. Только смертный ужас, холод и безнадежность, сжигающие даже не жизнь, но волю к жизни... Конечно, был еще Рене, о судьбе которого даже Эмзар думал с содроганием, но тот сам выбрал свою нынешнюю дорогу и взнуздал свою боль, как атэвы взнуздывают диких коней. Но муки Рене, равно как и его схватка с небытием, это совсем иное.
Бедный Норгэрель. Он терпел, сколько мог, а потом пришел к нему, как старшему, надеясь на помощь, но не получил ее. И у него еще хватило силы улыбнуться перед уходом и его же успокаивать! Говорят, его отец был таким же... Если так, мать можно понять. Но что же это за напасть?! Не узнав причины, нельзя лечить следствие. Будь причиной несчастья Варха, брат не был бы единственной жертвой. Внутрь Кольца заглядывали четверо, а беда случилась лишь с одним.
Четверо, нет, трое. Он все время забывает, что Рене самой смертью защищен от опасностей, грозящих живым. Но ведь с ним самим ничего не случилось, а он видел сверкающее безумие дважды, да и Нэо как ни в чем не бывало отправился посмотреть, что творится за Лисьими Горами, и заодно проведать своего "приемыша", как он называет младшего сына погибшего Шарля Тагэре. Александр - живой вызов року, звезды четырежды приговорили его к смерти, а он все еще жив. Так в свое время вопреки судьбе выходил из всех передряг Счастливчик Рене. Неужели кольцо все-таки замкнулось или вот-вот замкнется? Первый из императоров, последний из королей... Нет, пока еще рано делать выводы...
Король Лебедей решительно набросил плащ, бросил в сумку пару фляжек старинного вина и вышел в осеннюю ночь. У него больше нет сил думать, и он ни за что не уснет.
Холодный рассвет Снежное Крыло встретил вместе с гоблинами.
2879 год от В.И.
12-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт.
Александр проснулся сразу, но долго лежал, вглядываясь в светлеющее небо за окном и пытаясь догнать ускользающий сон. Он совершенно точно помнил, что видел что-то очень и очень неприятное, пожалуй, даже страшное, но отчего-то злился на память, милосердно избавившую его от дополнительного груза. Дворец Анхеля понемногу просыпался. Под распахнутым настежь окном звенели оружием и топали стражники, и это непонятно почему вызвало у Сандера немыслимое облегчение. Пробило семь с четвертью. Пожалуй, пора вставать.
Вообще-то в день рождения можно поспать и подольше, но Сандер еще летом решил никому ничего об этом не говорить, Филипп и Жоффруа наверняка забудут, а другие и вовсе не знают, ну и прекрасно! Свои именины и дни рождения Сандер ненавидел с раннего детства. Ненавидел, потому что оказывался в центре внимания и был вынужден выносить сначала слезливое сюсюканье женщин, потом стеснительное панибратство мужчин. Ему говорили обычные в таком случае глупости, и от неисполнимости пожеланий и оттого, что приходилось целый день благодарить, улыбаться и делать вид, как он рад и счастлив, хотелось выть и кусаться. Тянуло надерзить и убежать туда, где его никто не найдет, хотя бы на ту же Эльтову скалу, но приходилось терпеть. Хорошо, что сегодня этого не будет. А ведь через четыре часа ему исполнится семнадцать. В этом возрасте герои старинных легенд отправляются совершать подвиги, спасать красавиц, убивать чудовищ, находить сокровища...
Филиппу не было девятнадцати, когда Евгений помазал его на царствование. А Эдмон так и не дождался ни своего семнадцатилетия, ни посвящения в рыцари... Посвящение... Сандер хотел и боялся заговорить об этом с братом, рыцарская цепь куда дороже короны северного герцогства, которого он никогда не видел и не увидит. Но сначала он выскажет все, что думает о Вилльо, даже если это выведет Филиппа из себя.
Александр Тагэре вздохнул, встал с кровати и подошел к висящему в простенке небольшому зеркалу. Из серебристой глубины на него смотрело худое сероглазое лицо, обрамленное темными, слегка вьющимися волосами. Не красавец, конечно, но с таким лицом жить вполне можно. Если бы не плечо... Рука привычно потянулась к гребню и коснулась чего-то влажного и прохладного. Сандер взглянул и не поверил собственным глазам: на темном дереве лежали три совершенно неуместных в осеннюю пору нарцисса. Три живые белые звездочки с дурманящим запахом казались только что сорванными. Сандер поднес цветы к лицу. Откуда они? Почему сегодня? Как попали в запертую изнутри комнату? Через окно? Слишком высоко, и он ничего не слышал, а он всегда спал очень чутко.
Странное дело, но три весенних цветка в росе наполнили душу неведомым, летящим счастьем. Кто бы их ни принес, это был друг, и он любил его. Александр улыбнулся своему отражению, бережно поставил цветы в хрустальный кувшин, натянул куртку и, насвистывая - небывалое дело, - помчался на Охотничий двор. Сезар с Одуэном, единственные из их компании, кто был способен вставать раньше десятой оры, уже ждали. Они профехтовали до полудня, отрабатывая новый прием, а выходя с Охотничьего, налетели на братцев Трюэлей в полном составе. Эжен, как всегда, что-то жевал, Луи нарочито громко учил приличным манером своих пуделей, разумеется, спутавших поводки, а красавец Ювер довольно подхихикивал, не забывая подмигивать хорошеньким горожанкам.
- Вот они, - радостно сообщил человечеству младший внук графа Обена, мокрые, как лягушки. Вот что значит вставать ни свет ни заря...
- Зато вы пыльные, как мыши, - беззлобно отругнулся. Одуэн Гартаж, - и куда это вы наладились?
- Вас ждем, - сообщил Эжен, проглотив очередной кусок посыпанной пряностями плетеной булочки, - дед хочет вас видеть.
Про знаменитого Обена Трюэля Сандер был наслышан еще во Фло, но удалившийся от дел командор городской стражи почти не выходил из своего особняка и очень редко кого-то приглашал к себе. Сандеру давно хотелось увидеть толстого графа, оказавшего Арции и Тагэре немало услуг, но он боялся показаться навязчивым, а тут такая удача! Правда, они с Сезаром и вправду мокрые, как вытащенные из воды котята. Сандер вопросительно взглянул на друга.
- Ничего страшного, - заметил тот, - старый кабан судит не по одежке, раз зовет, значит, нужно.
И они пошли. У ворот резиденции Трюэлей Александр, к своему удивлению, обнаружил Этьена Ландея, как всегда препирающегося с Никола Гераром, неодобрительно отозвавшимся об очередной великой любви приятеля. Рядом кузены Крэсси сосредоточенно наблюдали, как Поль Матей дразнит левретку, возлежавшую в окне кареты, принадлежавшей какой-то даме, приехавшей в иглеций святого Кирилла. В итоге к дверям Обена подошла внушительная процессия. Их ждали и немедленно препроводили к столу.
Граф Обен, огромный и величественный в своем костюме коричневого бархата с золотым шитьем, приветливо кивал большой головой, указывая гостям места за столом, заставленным золотой и серебряной посудой. Жарко пылал камин, пахло специями, дорогим вином и поздними цветами. Сандер, немного стесняясь короткой эльтской куртки, уместной на Охотничьем дворе, но не за этим столом, занял было место между Сезаром и Никола, но хозяин усадил его рядом с собой. Обед был более чем королевским, но Александр не мог как следует им насладиться. Дени учил его владеть мечом и секирой, а не отличить мясо барашка, выкормленного на солончаковых пастбищах, от ягненка, вспоенного молоком, и тем более каплуна, питавшегося мирийскими земляными орехами, от пулярки, кушавшей лишь замоченную в парном молоке пшеницу. Не имея возможности поддерживать беседу, Александр старательно жевал, слушая рассуждения Обена о сходстве и различии атэвской и мирийской кухонь. Наконец обед был закончен и слуги вынесли все, кроме вин, которых у старого греховодника было более чем достаточно.
С Трюэлями могли сравниться разве что Мальвани, в доме которых знали толк и в красном атэвском, и в белом ифранском, и в темном мирийском. Кубки были наполнены, и тут хозяин властно поднял руку. Шум, неизбежный, когда за столом собирается дюжина крепких молодых людей, смолк, и старый граф тяжело поднялся.
- Я рад приветствовать в своем доме вас всех. И еще больше рад, что вы и без моей помощи сбились в стаю. Так и держитесь. Разные вы, ох какие разные, - Обен покачал седой головой, - но общего в вас тоже немало. Вы люди благородные, подлецам руки не подадите и проходу не дадите, друг друга, если что, прикроете. Если вы при этом еще и об Арции думать приучитесь, вам и вовсе цены не будет. "Пуделей" дразнить каждый драный кот сможет, а вы выросли уже. Пора и о большем подумать, ваши отцы в ваши годы армиями командовали.
Скажете, войны нет? Ерунда! Есть сейчас война, только не всем видная. И мы эту войну проигрываем, и позорно... Ну да это долгий разговор, вы сначала подумать попробуйте. Меж собой поговорите. А потом, глядишь, я вас опять обедать позову. А сегодня у нас другое дело.
Александр, твой отец говорил, что я знаю все и даже больше. Увы, не сподобил святой Эрасти... Слишком поздно догадался, никогда себе не прощу, - глазки графа подозрительно блеснули. - Отсюда мораль. У умного десять дорог в голове, а у подлеца - одиннадцать. Ну да я опять не про то. Не все я знал, не все предвидел, а сейчас и вовсе выстарился, едва брюхо таскаю, граф с нежностью глянул на свое объемистое чрево, - но кое-что все же помню. Сегодня, - Обен возвысил голос, - сыну моего друга и сюзерена исполняется семнадцать лет. Великий Воль в эти годы корону надел. Ему легко было: что голова, что корона, что меч, что сердце, все одно к одному подходило, да одно другое дополняло. А вот тебе, боюсь, всю жизнь чужую голову в короне стеречь доведется. И не только от врагов, но и от глупостей, а это потруднее будет. Я про тебя все, что можно и нельзя, разузнал. И не сомневаюсь, что правильно делаю.
Девять лет назад, когда Шарло Тагэре наконец решился править Арцией, хотел я ему подарок сделать. Все продумал, калифу написал, да только судьбу не всегда обгонишь. Хотя пытаться нужно... Короче, Сандер, ковали этот меч для твоего отца, а носить его тебе. Арман!!!
Седой слуга, видимо, стоял под дверью, потому что появился тотчас, неся на вытянутых руках меч в простых серых ножнах.
- Возьми, - потреоовал Обен, и Сандер выхватил клинок. Такого он еще не видел. На почти черной стали, словно водяная зыбь, дрожали и переливались бесчисленные струйки от неведомой арцийским кузнецам закалки. Черную рукоять украшали изображения трех серебряных нарциссов и единственный камень, зеленый и тревожный, как кошачьи глаза в ночи, а вдоль хищного лезвия шла надпись "Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре". Александр почувствовал, что ноги его не держат, сердце колотилось где-то у самого горла, руки дрожали. Он с трудом оторвал взгляд от черного клинка. И увидел взволнованные лица стремительно вскочивших друзей. Никола Герар опрокинул стул, темно-синие глаза Сезара стали остры и серьезны, как во время поединка, на лице Луи Трюэля застыло столь не свойственное ему благоговение, Этьен Ландей смотрел на меч с неприкрытым восторгом, Одуэн Гартаж судорожно сглотнул, Сандер видел, как побелели сжимавшие кубок костяшки пальцев... Его друзья... А он держит в руках меч, предназначенный отцу и девять лет пролежавший в доме легендарного Обена. Но почему он не отдал его Филиппу? Или Раулю?
- Читай!
- "Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре", - повторил побелевшими губами Сандер, глядя в глаза графу, - отец говорил мне это... Когда уезжал...
- Он знал, кому ЭТО сказать, - наклонил голову Обен Трюэль.
2879 год от В.И.
12-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт.
Филипп и вправду забыл поздравить брата, тем паче утро выдалось скверным. Многозначительные намеки Эллы о ее возможной беременности вновь оказались пустым звуком, а с эскотской границы пришло письмо от Рауля ре Фло, очередной раз напоминавшего, что крепости надо чинить, а солдатам платить. Денег не было. Граф Реви, который должен был собрать в провинции Ларрэн налоги, вернулся ни с чем, ссылаясь на недород и нерадение. Филипп понимал, что к рукам тестя прилипло немало, но доказать это было довольно сложно и означало ссору.
Элла, как всегда, когда у нее что-то шло не так, как она хотела, смотрела на мир обвиняюще, словно виноваты были все, кроме нее, а Рауль... Сквозь скупые строки письма отчетливо проглядывал будущий неприятный разговор, к которому Филипп не был готов. Стараясь скрыть раздражение, король просидел до обеда в кабинете, якобы разбирая бумаги, а на деле глядя в стену и думая обо всем понемногу и ни о чем. К обеду королева не вышла, зато заявились ее отец и два старших брата и завели разговор о том, что южные провинции будут давать доход лишь после того, как обретут настоящих сигноров. Подразумевалось, что владения бывших лумэновских нобилей, отошедшие в казну, следует немедля раздать новым родственникам. Заодно Морис Реви намекнул, что и земли Жоффруа и Александра (особенно плодородный Ларрэн) нуждаются в более умелой и опытной руке, чем у юных братьев Его Величества, и что он, Морис Реви, готов до двадцатипятилетия Жоффруа взвалить на себя и эту ношу.
Филипп стал подсчитывать, на какой же срок отец Эллы намерен подмять под себя провинцию, и вспомнил, что младшему брату сегодня исполнилось семнадцать. Это был прекрасный повод прервать никчемный разговор, да и к Сандеру Филипп был искренне привязан, другое дело, что тот старался держаться незаметно, ничем не подчеркивая свое высокое положение. Надо бы мальчишке что-то подарить, но что? Его Величество никогда не отличался умением делать подарки. Те из родичей и уцелевших друзей, кто был понаглее, рано или поздно выклянчивали у короля то, что хотели; те же, кто гордо молчал, как правило, не получали ничего. Филипп не был жадным, просто ему было не до того. Но семнадцать лет - это семнадцать лет! Можно было бы устроить бал, но поздно, да и Сандер с его увечьем и привычкой держаться в тени вряд ли был бы рад танцам. Лошадь ему, что ли, подарить? Или шпагу? Оружие он любит...
Король отослал за Александром слугу, но тот вернулся один, доложив, что монсигнор Эстре как ушел утром, видимо, на Охотничий двор для ежедневной тренировки, так и не возвращался. Филипп почувствовал себя последней свиньей. Он собирался позаботиться о младшем брате, а вспомнил о его празднике лишь на шестой оре пополудни. Да, Александр ничего не просит и не лезет на глаза в отличие от всех этих Гризье и Вилльо, но сам-то он должен был поддержать мальчишку-калеку в чужом городе.
- Монсигнор Александр сейчас находится в особняке Трюэлей, многозначительно сообщил Морис Реви, - вместе со своими друзьями, к каковым, как известно Его Величеству, относятся молодой Мальвани, Одуэн Гартаж, Трюэли и еще несколько отпрысков известных фамилий. Ваш брат умеет выбирать себе друзей. Насколько мне известно, они отмечают день рождения монсигнора Александра.
Король не любил на себя сердиться и уцепился за возможность перенести свой гнев на других. Трюэль! Жирный лис! Этот-то уж точно ничего не забывает. При дворе толстяка не видели добрых два года. С тех самых пор, как Филипп женился на Элле и окружил себя новыми родичами, граф отошел от дел, занимаясь, по слухам, усовершенствованием подлив к блюдам мирийской кухни и ведя на сей счет обстоятельную переписку с главным поваром мирийского герцога. Но так ли это?
Настроение, и без того плохое, стало вовсе отвратительным. Для чего граф собрал у себя весь этот выводок?! Старый плут никогда ничего не делал зря. Приручает Сандера? А почему бы и нет. Элла отчего-то беднягу не переносит, а Миранда Мальвани в память об отце сдувает с мальчишки пылинки, вот он и болтается целыми днями вместе с Сезаром. Тот вроде бы и не делает ничего, а между братьями Эллы и приятелями Мальвани идет настоящая война...
Король угрюмо приказал, как только герцог Эстре вернется, провести его к нему, и вновь обернулся к Реви, который не преминул рассказать о вызывающем поведении мелких нобилей. Мелких? Да еще два года назад барон Вилльо почел бы за великую честь сидеть за столом любого из них...
Александр появился, когда смутное недовольство короля дошло до предела, превратившись в требовавшую выхода ярость. Юноша неожиданной для горбуна легкой походкой вошел в кабинет и остановился у двери, выжидательно глядя на брата и его гостей. На фоне роскошных одеяний фаворитов простенькая темная куртка Александра казалась чуть ли не вызовом. Серые глаза молодого герцога блестели, на высоких скулах проступил румянец, таким его Филипп еще не видел. Сначала ему показалось, что брат пьян, но нет, это было нечто иное. А потом взгляд притянула зеленая вспышка. На усыпанных драгоценностями и золотым шитьем роскошных туалетах одинокий камень на рукояти меча можно было и проглядеть, но на фоне темного сукна он прямо-таки бил в глаза.
- Я не видел у тебя этого меча, Сандер. - Что же ему подарить, Проклятый его побери, и чего это он так сияет?
- Это подарок.
- Чей? А ну покажи.
- Графа Обена, - Александр вынул меч из ножен и протянул королю. Сверкнула черная сталь, по которой побежали серебряные буквы. "Не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции"... Святая Циала, какой клинок! Воистину королевский Филипп сорвал с шеи тончайший шелковый платок, подбросил вверх и подставил меч. Две половинки упали к ногам. Даже для атэвского клинка это было слишком!
- Это... - Александр запнулся, но все же закончил: - Граф хотел подарить это отцу...
- А подарил тебе, - король, нахмурившись, вернул меч, - что ж, меч его, кому хочет, тому и дарит. Думаю, после ТАКОГО подарка я тебя вряд ли чем-то порадую. Твои друзья щедры и внимательны, с их стороны было бы весьма любезно думать о короле и Арции не меньше, чем об одном из королевских братьев. Что-то я не замечал за Сезаром Малве или молодыми Трюэлями желания послужить короне... Да и старый кабан, похоже, не так болен, как хочет показать.
Сандер удивленно взглянул на брата, а потом внезапно тряхнул головой, отбрасывая со лба темную прядь, и очень тихо сказал:
- Мои друзья верны Арции и чести. Я ручаюсь за них. А этот меч должен принадлежать королю Тагэре. Никто другой его не вправе носить. Граф боялся вызвать у тебя тяжелые воспоминания, я же, когда погиб отец, был слишком мал. Обен Трюэль решил, что мне его подарок доставит радость, а тебе боль. Но я отказываюсь от этого меча. Он должен служить или королю, или никому.
Александр стремительно отцепил ножны и вновь протянул брату меч. Вспыхнули геральдические нарциссы на рукояти, а зеленый прозрачный камень показался глазом какого-то странного существа, вечного и все понимающего. Филипп невольно протянул руку:
- Хорошо. Я буду его носить... В память об отце... Тебе сегодня исполнилось семнадцать, я помню.
Король лихорадочно оглянулся по сторонам в поисках достойного подарка. Граф Реви понял его затруднение и, сняв богато изукрашенный кинжал, с поклоном протянул Александру.
- Вы расстались с одним клинком, разрешите преподнести вам в этот знаменательный день другой. Он сделан лучшими оружейниками калифата.
Странно. Во взгляде соперника мелькнуло нечто похожее на одобрение. Видно, в отличие от Мулана, этому воину убийство желторотого претило, но бой оказался честным. Да, бой будет честным и смертельным... Сандер бросился вперед в низком выпаде, но его шпага встретила пустоту. Противник исчез. Исчезло все - залитый кровью пол под ногами, зеркало на дальней стене, картины, убийцы, люстры с горящими свечами...
Александр словно бы стоял в пустоте, осиянной жемчужным светом, но неудобства это не доставляло. Наоборот, никогда в жизни ему не было так хорошо и покойно, а потом он увидел Его. Легкая фигура в светло-серых одеяниях словно бы возникла из сияющих глубин, и раздался голос, негромкий, глубокий, преисполненный величайшей любви и понимания. Пришелец звал его с собой, он любил его, он знал о нем все. И детские обиды, и смешные мечты, и скрытые от всех остальных слезы.
Все существо Сандера ответило на этот зов, рванувшись навстречу человеку в сером, и тут сзади раздался надсадный кошачий вопль, отвратительный в своей неуместности в этом месте, исполненном отрешенного покоя. Крик повторился. Ах, да... Тронная зала... Что так давит ему виски? Корона... Корона Волингов на голове, а на руках кровь... Он убил человека... Он и раньше убивал, как же это ужасно... Кошка опять завопила. Где она? Ах да, Филипп! Пока он тут, убьют Филиппа. Он должен вернуться...
Из жемчужного сиянья проступили смутные силуэты с обнаженными клинками. Александр стиснул эфес, гадая, куда лучше нанести удар
- Опомнись, сын мой, - незнакомец встал между ним и его противниками, бездонные, исполненные величайшего сострадания глаза смотрели прямо в душу. - Забудь о том, что ты оставляешь. Это лишь прах и тлен. Оставь корону и меч и иди за мной следом. Твои помыслы чисты, на твоих руках не столь много крови, чтобы ты не мог ее отмыть. За тобой пустота, перед тобой же люди из плоти и крови. Они грешны, но если ты остановишь их мечом, их кровь падет на тебя, и я уже не смогу ввести тебя в царствие свое. Оставь же их, сын мой, я жду тебя.
...Сын мой... Так с ним еще никто не говорил. С такой добротой и любовью. И вправду, зачем ему чужая корона и этот меч? И что ему эти люди? Филипп! Но брата там нет, человек в сером не может солгать. Сандер лихорадочно обернулся. Опочивальни не было, сзади была лишь пустота, как и говорил незнакомец! Нет, не пустота! Он словно бы стоял на вершине горы и смотрел на раскинувшийся внизу Мунт. Вот изогнувшаяся, как атэвский клинок, Льюфера, вот купол собора святого Эрасти, вот нестерпимым сияньем горят шпили замка Святого Духа... По ниточкам улиц ползут похожие на букашек люди и лошади, на площади кипит ярмарка. Разве это прах и тлен?!
- Они грешны, их не спасти. Им не нужна твоя жертва, они отринули небо, и небо отринуло их. Иди за мной и не оборачивайся...
Уйти. Навсегда. Туда, где нет ничего, кроме Света и Любви, где никто не оскорбит, не унизит, где он будет любить всех и все будут любить его, но... Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре! Он не может уйти, и он не уйдет.
Огромные скорбные глаза человека в сером. Он его любит, он ждет его. Он хочет его спасти... Но спасение ценой предательства всех этих людей, не подозревающих о том, что их ждет гибель? Он - Тагэре. На нем корона Волингов. В руках у него меч. Только перешагнув через его труп, эти, из мглы, пройдут.
Странник говорил что-то еще, но Сандер заставил себя не слышать, сосредоточив свое внимание на противниках. Вряд ли они навалятся все, неудобно. Значит, будем сражаться по очереди. Жаль, что он не надел кольчуги, ну да что жалеть о том, что не сделано...
2879 год от В.И.
11-й день месяца Зеркала.
Варха.
Равнодушные лунные лучи серебрили темные воды Ганы, в студеном черном небе не было ни облачка, даже ветер и тот уснул в покрытых инеем умирающих травах. Дни стояли солнечные и теплые, но по ночам подступающая зима брала свое. Было ясно и тихо; лишь за поредевшими кленами и буками прорезали тьму синие сполохи, да из орочьего лагеря тянуло дымом - "Зубры" коротали ночь у костра, готовые к любым неожиданностям. Для горцев все в этой жизни было понятно. Союзники-эльфы с помощью магии сдерживают страшное зло, приспешники этого зла норовят ударить Хранителей Огня в спину, а дело орков и таянцев принять удар на себя. Пятисотлетняя война, раздиравшая нынешнее Междугорье [Междугорье - область между Лисьими горами и Корбутом.], выковала железное племя, не знавшее, что значит спокойствие... Да, эти смертные не знают мира. А он сам и его соплеменники? Разве они не забыли о покое, как раньше забыли о былом величии?
Эмзару вдруг захотелось подойти к орочьему костру, пошутить с высокими узкоглазыми воинами, попробовать испеченного на угольях кабаньего мяса, угостить в ответ старым вином, которое гоблины наверняка не оценят, но все равно будут искренне благодарны. Рядом с ними все просто и понятно, рядом с ними перестаешь искать ответы на проклятые вопросы, которых становится все больше. Вот и сегодняшний разговор с Норгэрелем прибавил к бесчисленным тревогам и сомнениям еще одну.
Снежное Крыло, хоть и рискнул объединить свою память с памятью брата, так и не понял, что же с тем происходит, разве что ощутил страх и боль, которую тот носил в себе. Удивительно еще, как бедняга дотерпел до сегодняшнего дня. Эмзар поднял глаза к луне, пытаясь поймать что-то зыбкое, ускользающее... Он был уверен, что Норгэрель не стал жертвой сущности из тонкого мира. Случалось, заклятья мага падали на него самого, причем выражалось это в весьма причудливой форме, но это явно был не тот случай. Враги? Эмзар верил всем, кто остался у Кольца, да и не было в Тарре эльфа, умевшего то, чего не умел король Лебедей.
Ройгианцы, Преступившие из числа людей, орочьи жрецы, немногочисленные слуги Первых богов Тарры, все они владели магией, оставлявшей характерные, только ей присущие следы, но здесь не было ничего подобного. Только смертный ужас, холод и безнадежность, сжигающие даже не жизнь, но волю к жизни... Конечно, был еще Рене, о судьбе которого даже Эмзар думал с содроганием, но тот сам выбрал свою нынешнюю дорогу и взнуздал свою боль, как атэвы взнуздывают диких коней. Но муки Рене, равно как и его схватка с небытием, это совсем иное.
Бедный Норгэрель. Он терпел, сколько мог, а потом пришел к нему, как старшему, надеясь на помощь, но не получил ее. И у него еще хватило силы улыбнуться перед уходом и его же успокаивать! Говорят, его отец был таким же... Если так, мать можно понять. Но что же это за напасть?! Не узнав причины, нельзя лечить следствие. Будь причиной несчастья Варха, брат не был бы единственной жертвой. Внутрь Кольца заглядывали четверо, а беда случилась лишь с одним.
Четверо, нет, трое. Он все время забывает, что Рене самой смертью защищен от опасностей, грозящих живым. Но ведь с ним самим ничего не случилось, а он видел сверкающее безумие дважды, да и Нэо как ни в чем не бывало отправился посмотреть, что творится за Лисьими Горами, и заодно проведать своего "приемыша", как он называет младшего сына погибшего Шарля Тагэре. Александр - живой вызов року, звезды четырежды приговорили его к смерти, а он все еще жив. Так в свое время вопреки судьбе выходил из всех передряг Счастливчик Рене. Неужели кольцо все-таки замкнулось или вот-вот замкнется? Первый из императоров, последний из королей... Нет, пока еще рано делать выводы...
Король Лебедей решительно набросил плащ, бросил в сумку пару фляжек старинного вина и вышел в осеннюю ночь. У него больше нет сил думать, и он ни за что не уснет.
Холодный рассвет Снежное Крыло встретил вместе с гоблинами.
2879 год от В.И.
12-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт.
Александр проснулся сразу, но долго лежал, вглядываясь в светлеющее небо за окном и пытаясь догнать ускользающий сон. Он совершенно точно помнил, что видел что-то очень и очень неприятное, пожалуй, даже страшное, но отчего-то злился на память, милосердно избавившую его от дополнительного груза. Дворец Анхеля понемногу просыпался. Под распахнутым настежь окном звенели оружием и топали стражники, и это непонятно почему вызвало у Сандера немыслимое облегчение. Пробило семь с четвертью. Пожалуй, пора вставать.
Вообще-то в день рождения можно поспать и подольше, но Сандер еще летом решил никому ничего об этом не говорить, Филипп и Жоффруа наверняка забудут, а другие и вовсе не знают, ну и прекрасно! Свои именины и дни рождения Сандер ненавидел с раннего детства. Ненавидел, потому что оказывался в центре внимания и был вынужден выносить сначала слезливое сюсюканье женщин, потом стеснительное панибратство мужчин. Ему говорили обычные в таком случае глупости, и от неисполнимости пожеланий и оттого, что приходилось целый день благодарить, улыбаться и делать вид, как он рад и счастлив, хотелось выть и кусаться. Тянуло надерзить и убежать туда, где его никто не найдет, хотя бы на ту же Эльтову скалу, но приходилось терпеть. Хорошо, что сегодня этого не будет. А ведь через четыре часа ему исполнится семнадцать. В этом возрасте герои старинных легенд отправляются совершать подвиги, спасать красавиц, убивать чудовищ, находить сокровища...
Филиппу не было девятнадцати, когда Евгений помазал его на царствование. А Эдмон так и не дождался ни своего семнадцатилетия, ни посвящения в рыцари... Посвящение... Сандер хотел и боялся заговорить об этом с братом, рыцарская цепь куда дороже короны северного герцогства, которого он никогда не видел и не увидит. Но сначала он выскажет все, что думает о Вилльо, даже если это выведет Филиппа из себя.
Александр Тагэре вздохнул, встал с кровати и подошел к висящему в простенке небольшому зеркалу. Из серебристой глубины на него смотрело худое сероглазое лицо, обрамленное темными, слегка вьющимися волосами. Не красавец, конечно, но с таким лицом жить вполне можно. Если бы не плечо... Рука привычно потянулась к гребню и коснулась чего-то влажного и прохладного. Сандер взглянул и не поверил собственным глазам: на темном дереве лежали три совершенно неуместных в осеннюю пору нарцисса. Три живые белые звездочки с дурманящим запахом казались только что сорванными. Сандер поднес цветы к лицу. Откуда они? Почему сегодня? Как попали в запертую изнутри комнату? Через окно? Слишком высоко, и он ничего не слышал, а он всегда спал очень чутко.
Странное дело, но три весенних цветка в росе наполнили душу неведомым, летящим счастьем. Кто бы их ни принес, это был друг, и он любил его. Александр улыбнулся своему отражению, бережно поставил цветы в хрустальный кувшин, натянул куртку и, насвистывая - небывалое дело, - помчался на Охотничий двор. Сезар с Одуэном, единственные из их компании, кто был способен вставать раньше десятой оры, уже ждали. Они профехтовали до полудня, отрабатывая новый прием, а выходя с Охотничьего, налетели на братцев Трюэлей в полном составе. Эжен, как всегда, что-то жевал, Луи нарочито громко учил приличным манером своих пуделей, разумеется, спутавших поводки, а красавец Ювер довольно подхихикивал, не забывая подмигивать хорошеньким горожанкам.
- Вот они, - радостно сообщил человечеству младший внук графа Обена, мокрые, как лягушки. Вот что значит вставать ни свет ни заря...
- Зато вы пыльные, как мыши, - беззлобно отругнулся. Одуэн Гартаж, - и куда это вы наладились?
- Вас ждем, - сообщил Эжен, проглотив очередной кусок посыпанной пряностями плетеной булочки, - дед хочет вас видеть.
Про знаменитого Обена Трюэля Сандер был наслышан еще во Фло, но удалившийся от дел командор городской стражи почти не выходил из своего особняка и очень редко кого-то приглашал к себе. Сандеру давно хотелось увидеть толстого графа, оказавшего Арции и Тагэре немало услуг, но он боялся показаться навязчивым, а тут такая удача! Правда, они с Сезаром и вправду мокрые, как вытащенные из воды котята. Сандер вопросительно взглянул на друга.
- Ничего страшного, - заметил тот, - старый кабан судит не по одежке, раз зовет, значит, нужно.
И они пошли. У ворот резиденции Трюэлей Александр, к своему удивлению, обнаружил Этьена Ландея, как всегда препирающегося с Никола Гераром, неодобрительно отозвавшимся об очередной великой любви приятеля. Рядом кузены Крэсси сосредоточенно наблюдали, как Поль Матей дразнит левретку, возлежавшую в окне кареты, принадлежавшей какой-то даме, приехавшей в иглеций святого Кирилла. В итоге к дверям Обена подошла внушительная процессия. Их ждали и немедленно препроводили к столу.
Граф Обен, огромный и величественный в своем костюме коричневого бархата с золотым шитьем, приветливо кивал большой головой, указывая гостям места за столом, заставленным золотой и серебряной посудой. Жарко пылал камин, пахло специями, дорогим вином и поздними цветами. Сандер, немного стесняясь короткой эльтской куртки, уместной на Охотничьем дворе, но не за этим столом, занял было место между Сезаром и Никола, но хозяин усадил его рядом с собой. Обед был более чем королевским, но Александр не мог как следует им насладиться. Дени учил его владеть мечом и секирой, а не отличить мясо барашка, выкормленного на солончаковых пастбищах, от ягненка, вспоенного молоком, и тем более каплуна, питавшегося мирийскими земляными орехами, от пулярки, кушавшей лишь замоченную в парном молоке пшеницу. Не имея возможности поддерживать беседу, Александр старательно жевал, слушая рассуждения Обена о сходстве и различии атэвской и мирийской кухонь. Наконец обед был закончен и слуги вынесли все, кроме вин, которых у старого греховодника было более чем достаточно.
С Трюэлями могли сравниться разве что Мальвани, в доме которых знали толк и в красном атэвском, и в белом ифранском, и в темном мирийском. Кубки были наполнены, и тут хозяин властно поднял руку. Шум, неизбежный, когда за столом собирается дюжина крепких молодых людей, смолк, и старый граф тяжело поднялся.
- Я рад приветствовать в своем доме вас всех. И еще больше рад, что вы и без моей помощи сбились в стаю. Так и держитесь. Разные вы, ох какие разные, - Обен покачал седой головой, - но общего в вас тоже немало. Вы люди благородные, подлецам руки не подадите и проходу не дадите, друг друга, если что, прикроете. Если вы при этом еще и об Арции думать приучитесь, вам и вовсе цены не будет. "Пуделей" дразнить каждый драный кот сможет, а вы выросли уже. Пора и о большем подумать, ваши отцы в ваши годы армиями командовали.
Скажете, войны нет? Ерунда! Есть сейчас война, только не всем видная. И мы эту войну проигрываем, и позорно... Ну да это долгий разговор, вы сначала подумать попробуйте. Меж собой поговорите. А потом, глядишь, я вас опять обедать позову. А сегодня у нас другое дело.
Александр, твой отец говорил, что я знаю все и даже больше. Увы, не сподобил святой Эрасти... Слишком поздно догадался, никогда себе не прощу, - глазки графа подозрительно блеснули. - Отсюда мораль. У умного десять дорог в голове, а у подлеца - одиннадцать. Ну да я опять не про то. Не все я знал, не все предвидел, а сейчас и вовсе выстарился, едва брюхо таскаю, граф с нежностью глянул на свое объемистое чрево, - но кое-что все же помню. Сегодня, - Обен возвысил голос, - сыну моего друга и сюзерена исполняется семнадцать лет. Великий Воль в эти годы корону надел. Ему легко было: что голова, что корона, что меч, что сердце, все одно к одному подходило, да одно другое дополняло. А вот тебе, боюсь, всю жизнь чужую голову в короне стеречь доведется. И не только от врагов, но и от глупостей, а это потруднее будет. Я про тебя все, что можно и нельзя, разузнал. И не сомневаюсь, что правильно делаю.
Девять лет назад, когда Шарло Тагэре наконец решился править Арцией, хотел я ему подарок сделать. Все продумал, калифу написал, да только судьбу не всегда обгонишь. Хотя пытаться нужно... Короче, Сандер, ковали этот меч для твоего отца, а носить его тебе. Арман!!!
Седой слуга, видимо, стоял под дверью, потому что появился тотчас, неся на вытянутых руках меч в простых серых ножнах.
- Возьми, - потреоовал Обен, и Сандер выхватил клинок. Такого он еще не видел. На почти черной стали, словно водяная зыбь, дрожали и переливались бесчисленные струйки от неведомой арцийским кузнецам закалки. Черную рукоять украшали изображения трех серебряных нарциссов и единственный камень, зеленый и тревожный, как кошачьи глаза в ночи, а вдоль хищного лезвия шла надпись "Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре". Александр почувствовал, что ноги его не держат, сердце колотилось где-то у самого горла, руки дрожали. Он с трудом оторвал взгляд от черного клинка. И увидел взволнованные лица стремительно вскочивших друзей. Никола Герар опрокинул стул, темно-синие глаза Сезара стали остры и серьезны, как во время поединка, на лице Луи Трюэля застыло столь не свойственное ему благоговение, Этьен Ландей смотрел на меч с неприкрытым восторгом, Одуэн Гартаж судорожно сглотнул, Сандер видел, как побелели сжимавшие кубок костяшки пальцев... Его друзья... А он держит в руках меч, предназначенный отцу и девять лет пролежавший в доме легендарного Обена. Но почему он не отдал его Филиппу? Или Раулю?
- Читай!
- "Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре", - повторил побелевшими губами Сандер, глядя в глаза графу, - отец говорил мне это... Когда уезжал...
- Он знал, кому ЭТО сказать, - наклонил голову Обен Трюэль.
2879 год от В.И.
12-й день месяца Зеркала.
Арция. Мунт.
Филипп и вправду забыл поздравить брата, тем паче утро выдалось скверным. Многозначительные намеки Эллы о ее возможной беременности вновь оказались пустым звуком, а с эскотской границы пришло письмо от Рауля ре Фло, очередной раз напоминавшего, что крепости надо чинить, а солдатам платить. Денег не было. Граф Реви, который должен был собрать в провинции Ларрэн налоги, вернулся ни с чем, ссылаясь на недород и нерадение. Филипп понимал, что к рукам тестя прилипло немало, но доказать это было довольно сложно и означало ссору.
Элла, как всегда, когда у нее что-то шло не так, как она хотела, смотрела на мир обвиняюще, словно виноваты были все, кроме нее, а Рауль... Сквозь скупые строки письма отчетливо проглядывал будущий неприятный разговор, к которому Филипп не был готов. Стараясь скрыть раздражение, король просидел до обеда в кабинете, якобы разбирая бумаги, а на деле глядя в стену и думая обо всем понемногу и ни о чем. К обеду королева не вышла, зато заявились ее отец и два старших брата и завели разговор о том, что южные провинции будут давать доход лишь после того, как обретут настоящих сигноров. Подразумевалось, что владения бывших лумэновских нобилей, отошедшие в казну, следует немедля раздать новым родственникам. Заодно Морис Реви намекнул, что и земли Жоффруа и Александра (особенно плодородный Ларрэн) нуждаются в более умелой и опытной руке, чем у юных братьев Его Величества, и что он, Морис Реви, готов до двадцатипятилетия Жоффруа взвалить на себя и эту ношу.
Филипп стал подсчитывать, на какой же срок отец Эллы намерен подмять под себя провинцию, и вспомнил, что младшему брату сегодня исполнилось семнадцать. Это был прекрасный повод прервать никчемный разговор, да и к Сандеру Филипп был искренне привязан, другое дело, что тот старался держаться незаметно, ничем не подчеркивая свое высокое положение. Надо бы мальчишке что-то подарить, но что? Его Величество никогда не отличался умением делать подарки. Те из родичей и уцелевших друзей, кто был понаглее, рано или поздно выклянчивали у короля то, что хотели; те же, кто гордо молчал, как правило, не получали ничего. Филипп не был жадным, просто ему было не до того. Но семнадцать лет - это семнадцать лет! Можно было бы устроить бал, но поздно, да и Сандер с его увечьем и привычкой держаться в тени вряд ли был бы рад танцам. Лошадь ему, что ли, подарить? Или шпагу? Оружие он любит...
Король отослал за Александром слугу, но тот вернулся один, доложив, что монсигнор Эстре как ушел утром, видимо, на Охотничий двор для ежедневной тренировки, так и не возвращался. Филипп почувствовал себя последней свиньей. Он собирался позаботиться о младшем брате, а вспомнил о его празднике лишь на шестой оре пополудни. Да, Александр ничего не просит и не лезет на глаза в отличие от всех этих Гризье и Вилльо, но сам-то он должен был поддержать мальчишку-калеку в чужом городе.
- Монсигнор Александр сейчас находится в особняке Трюэлей, многозначительно сообщил Морис Реви, - вместе со своими друзьями, к каковым, как известно Его Величеству, относятся молодой Мальвани, Одуэн Гартаж, Трюэли и еще несколько отпрысков известных фамилий. Ваш брат умеет выбирать себе друзей. Насколько мне известно, они отмечают день рождения монсигнора Александра.
Король не любил на себя сердиться и уцепился за возможность перенести свой гнев на других. Трюэль! Жирный лис! Этот-то уж точно ничего не забывает. При дворе толстяка не видели добрых два года. С тех самых пор, как Филипп женился на Элле и окружил себя новыми родичами, граф отошел от дел, занимаясь, по слухам, усовершенствованием подлив к блюдам мирийской кухни и ведя на сей счет обстоятельную переписку с главным поваром мирийского герцога. Но так ли это?
Настроение, и без того плохое, стало вовсе отвратительным. Для чего граф собрал у себя весь этот выводок?! Старый плут никогда ничего не делал зря. Приручает Сандера? А почему бы и нет. Элла отчего-то беднягу не переносит, а Миранда Мальвани в память об отце сдувает с мальчишки пылинки, вот он и болтается целыми днями вместе с Сезаром. Тот вроде бы и не делает ничего, а между братьями Эллы и приятелями Мальвани идет настоящая война...
Король угрюмо приказал, как только герцог Эстре вернется, провести его к нему, и вновь обернулся к Реви, который не преминул рассказать о вызывающем поведении мелких нобилей. Мелких? Да еще два года назад барон Вилльо почел бы за великую честь сидеть за столом любого из них...
Александр появился, когда смутное недовольство короля дошло до предела, превратившись в требовавшую выхода ярость. Юноша неожиданной для горбуна легкой походкой вошел в кабинет и остановился у двери, выжидательно глядя на брата и его гостей. На фоне роскошных одеяний фаворитов простенькая темная куртка Александра казалась чуть ли не вызовом. Серые глаза молодого герцога блестели, на высоких скулах проступил румянец, таким его Филипп еще не видел. Сначала ему показалось, что брат пьян, но нет, это было нечто иное. А потом взгляд притянула зеленая вспышка. На усыпанных драгоценностями и золотым шитьем роскошных туалетах одинокий камень на рукояти меча можно было и проглядеть, но на фоне темного сукна он прямо-таки бил в глаза.
- Я не видел у тебя этого меча, Сандер. - Что же ему подарить, Проклятый его побери, и чего это он так сияет?
- Это подарок.
- Чей? А ну покажи.
- Графа Обена, - Александр вынул меч из ножен и протянул королю. Сверкнула черная сталь, по которой побежали серебряные буквы. "Не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции"... Святая Циала, какой клинок! Воистину королевский Филипп сорвал с шеи тончайший шелковый платок, подбросил вверх и подставил меч. Две половинки упали к ногам. Даже для атэвского клинка это было слишком!
- Это... - Александр запнулся, но все же закончил: - Граф хотел подарить это отцу...
- А подарил тебе, - король, нахмурившись, вернул меч, - что ж, меч его, кому хочет, тому и дарит. Думаю, после ТАКОГО подарка я тебя вряд ли чем-то порадую. Твои друзья щедры и внимательны, с их стороны было бы весьма любезно думать о короле и Арции не меньше, чем об одном из королевских братьев. Что-то я не замечал за Сезаром Малве или молодыми Трюэлями желания послужить короне... Да и старый кабан, похоже, не так болен, как хочет показать.
Сандер удивленно взглянул на брата, а потом внезапно тряхнул головой, отбрасывая со лба темную прядь, и очень тихо сказал:
- Мои друзья верны Арции и чести. Я ручаюсь за них. А этот меч должен принадлежать королю Тагэре. Никто другой его не вправе носить. Граф боялся вызвать у тебя тяжелые воспоминания, я же, когда погиб отец, был слишком мал. Обен Трюэль решил, что мне его подарок доставит радость, а тебе боль. Но я отказываюсь от этого меча. Он должен служить или королю, или никому.
Александр стремительно отцепил ножны и вновь протянул брату меч. Вспыхнули геральдические нарциссы на рукояти, а зеленый прозрачный камень показался глазом какого-то странного существа, вечного и все понимающего. Филипп невольно протянул руку:
- Хорошо. Я буду его носить... В память об отце... Тебе сегодня исполнилось семнадцать, я помню.
Король лихорадочно оглянулся по сторонам в поисках достойного подарка. Граф Реви понял его затруднение и, сняв богато изукрашенный кинжал, с поклоном протянул Александру.
- Вы расстались с одним клинком, разрешите преподнести вам в этот знаменательный день другой. Он сделан лучшими оружейниками калифата.