Я надеюсь, что ты — средоточие владычества на всей земле — ответишь мне благосклонно, даруешь вечное цветение и свежесть лужайке нашей просьбы, оросив ее влагой своих милостей и покровительства и соскоблив своим расположением ржавчину скорби с моего сердца, что ты воздвигнешь в этом преходящем мире высокий дворец любви. Те, кто украшает своим присутствием общество и наряжает лужайки в саду знания, чьи умы озаряют истину, хорошо знают, что в этом мире праха и тлена наилучшее изображение творца-художника на сцене бытия — это союз и единство и для человека нет более достойного занятия, чем любовь. И если это является счастьем и благом для обычных людей, то очевидно, как прекрасна должна быть любовь меж могущественными властелинами и великими царями, которые суть самые лучшие и избранные из творений господа и которым наш творец отдал предпочтение перед всеми людьми после пророков, да благословит их Аллах.
   Суть этих моих речений, проникнутых желанием добра, в том, что если некоторые болтуны, которые не знают законов разума и лишены счастливой доли ума, которые никогда не вдыхали аромата благородства и пред кем не раскрывались врата истинного смысла, вздумают вмешаться в это возвышенное дело, надев на себя личину доброжелательства (хотя на самом деле они жаждут противоположного), и захотят представить в ложном свете прекрасное лицо этой нашей красавицы-просьбы (она ведь — пленительная живая Лейли), то пусть прославленный и высокий род пренебрежет глупостью подобных людей и не омрачит свои высокие помыслы. Ты сам в уединении со своими священными мыслями вникни в суть дела справедливым взором, чтобы осмыслить красоту его, чтобы, вкусив этот приятный напиток, подарить безмерную сладость тем, кто страждет. В моей стране по наущению тех, кто недальновиден и обуреваем гордыней, самым мерзким пороком людей, взбунтовались жители окраин, из поколения в поколение повиновавшиеся нашей власти и находившиеся в кругу покорности. Полагаясь на недоступность высоких гор и тесных ущелий, они стали грабить имущество жителей окрестных городов и тем самым устремились к своей погибели. Охрана этих подданных, лучших творений господа, и наказание сбившихся с пути смутьянов лежит на обязанности благородных, и я отправил для усмирения их огромное войско под водительством прославленного военачальника. Победа и успех в таком деле зависят только от божественного споспешествования и от воли господа, и вот враги были растоптаны копытами моего победоносного войска, так что это стало устрашающим примером для всех смутьянов, чей конец плох, а друзья и благожелатели нашего дома укрепились в своей верности и преданности.
   Несомненно, тот, кто восстал против вознесенных до облаков и возвеличенных вечным владыкой, кто будет пытаться взлететь на крыльях спеси, только приблизит свою погибель и падет во прах с такой же неизбежностью, как пущенная стрела.
   Все эти строки были написаны только из чувства любви. Если на то будет воля Аллаха, мы установим узы дружбы и приязни, и я надеюсь, что и ты, дарящий блеск счастья челу людей, проявишь стремление к союзу и любви, соблюдая собственные интересы, не разрывая цепи доблестей, не роняя достоинств своего трона, во имя справедливости, преданности и искоренения врагов, ради соблюдения покоя державы, ради укрепления блага и благоденствия, во имя обеспечения покоя и благополучия знатных и простых людей, ради укрепления религии и державы, ради достижения побед, украшающих царствующих особ, — что ради всего этого ты ответишь утвердительно молящемуся у чертога единого творца,
   Более наш калам-конь не будет скакать по полю красноречия. Да вознесется солнце твоего владычества и счастья над настоящим небом, да будет благосклонен к твоему царствованию владыка всевышнего чертога».
   Посол распрощался с падишахом и двинулся в дальний путь, без устали минуя один переход за другим. Вскоре он прибыл в страну отца Бахравар-бану и был принят падишахом. По обычаю знатоков этикета он вручил ему письмо с многочисленными дарами. После славословий он изложил суть просьбы в подобающих выражениях. Когда падишах узнал, в чем состоит просьба, то пришел в сильный гнев, цвет лица его изменился, на челе проступили следы ярости, и он с пренебрежением отверг просьбу посла.
   Приближенные падишаха были удивлены происшедшей переменой. Падишах молчал, как истукан, и посол переменился в лице, потерял всякую надежду и смешался.
   Падишах в первый же день, который был для свата горше последнего дня его жизни, велел придворному писцу пустить быстроходного коня-калам по майдану-бумаге и дать ответ. И посол, так и не добившись цели своей поездки, вернулся назад в свою страну в полном отчаянии.

Ответное письмо

   «После славословий и благодарности пречистому Изеду, а также прославления пророка передаю привет благородному мужу с чистыми помыслами, тому, кто украшает сад мироздания и пиры властелинов, кто есть опора и изголовье владычества над миром, кто увеличивает красу престола и блеск венца и трона в книге знания и наук, привет потомку властелинов, крупному жемчугу в ожерелье царствования и славы.
   Я удостоился получить букет любви и дружбы, иными словами, дружественное послание, каждое слово которого — заглавный лист для страниц разума, в самое благоприятное время, когда я был в наилучшем расположении духа. Письмо меня обрадовало. Твои слова с изъявлением дружбы и расположения я прочитал внимательно. Я выслушал также со вниманием твое поручение, которое красноречиво изложил посол. Слава и благодарность Аллаху, я — ничтожный молитель у чертога пресвятого Аллаха собрал в саду божественной милости целые лужайки роз букеты базиликов мудрости и знаний и удостоился за свое терпение испить напиток познания и истины из погребка божественного руководства. С его помощью я подавил в себе склонность к дурным поступкам и веду счет своим дням на том и этом свете по книге разума, не поддаваясь ее соблазну обманчивых слов глупцов. Я различаю истину ложь, вредное и полезное и никогда не совершу поступка, о котором знатные мужи будут стыдливо молчать, а простолюдины — трезвонить повсюду. Клянусь Аллахом, избранному и возвышенному кругу властелинов, который господь отличил над всеми людьми, подобает разумно мыслить.
   Прежде всего им надлежит обойти цель своих желаний, как циркуль обходит вокруг центра, чтобы взвесить paзумом добро и зло предполагаемого поступка. И лишь после этого следует осуществлять свои намерения, словно сокола выпускать на охоту. А если они не наделены в достаточной мере тонким и ясным умом, то мудрые советники должны заменить им разум. Иными словами, они должны попросить у мудрых помощи и осуществлять по их указаниям свои высокие помыслы и намерения, чтобы заслужить одобрение людей и не раскаяться в содеянном. Мудрецы никогда не одобряли того, чтобы, не приступив к делу, говорить о нем и излагать его суть двуязычным каламом, и результат таких предосудительных действий несомненно один — стыд и раскаяние.
   Пусть Изед сделает свою помощь руководством для твоих поступков, а разум предоставит тебе в помощники. Солнце твоего царствования пусть высится на небе».

Посол возвращается назад, не добившись своей цели, мост надежд Джахандара рушится. Он отказывается от царской власти и предпочитает ей чужбину и удел нищего и во имя губительной страсти отправляется в рубище нищего в страну Бахравар-бану

   Когда посол, униженный и в отчаянии, вернулся в столицу, был принят и удостоился чести поцеловать подножие трона, он вручил приближенным шаханшаха недружелюбное и неприязненное ответное послание. Падишах, видя, что на письме нет доброго предзнаменования, а, напротив, оно проникнуто неприязнью, огорчился безмерно и от сильного огорчения не мог прийти в себя. Потом он отвел шахзаде в уединенный покой и сообщил ему о результатах сватовства. Он вновь пытался воздействовать на сына увещеваниями, осуждая его упорство в этом невозможном деле ясными доводами и убедительными доказательствами, в надежде, что тот послушает его и откажется от своей мечты и несбыточного желания. Но в шахзаде бушевало море страсти, в сердце его бурлило вино любви, так что драгоценные жемчужины-назидания отца не стоили для него и ячменного зернышка, а возвышенные советы не оказывали на него никакого воздействия. Он только поднял с удивлением голову и ответил:
   — Возвышенные и сочувственные слова шаханшаха достойны того, чтобы запечатлеть их в сердце золотыми буквами. Но следует знать, что любовь и разум несовместимы и несоизмеримы. Я безумен в любви, и бразды моей воли находятся во власти умопомешательства, увещевания не принесут мне никакой пользы и разум ничем не поможет.
 
Не давайте нам советов, здесь мы скрылись, дабы
Нам о светлой скорби пели чанги и рубабы [70].
 
   Внутренний жар и страдания шахзаде перешли всякую меру, любовь выхватила из рук его воли повод терпения, и он, подобно Меджнуну, окунулся в долину исканий. Наконец, он предпочел царству скитания, владычеству над страной — удел нищего и бедняка, а тяготы и чужбину — покою и родным краям, сбросил с головы царский венец и надел нищенский клобук, а нежное тело, взлелеянное в шелках, он облачил в рубище из грубой шерсти и покрыл солнцеподобное лицо, что было нежнее розы, дорожной пылью. С горящим сердцем и источающими влагу глазами стал он скитаться по долине страсти.
   Люди при виде печального состояния шахзаде тяжко вздыхали, а сострадательные проливали слезы, и стар и млад сокрушались и от удивления кусали пальцы. Даже травы в степи вздыхали по нем, вздымая стоны до небес, вопли же мужчин и женщин отдавались эхом под голубым небосводом. Сановники державы и государственные мужи, слыша о его недуге, приходили в отчаяние и недоумевали. Наконец, они пришли к шахзаде, стали проливать на румяные щеки кровавые слезы, стали читать наставления и назидания и умолять его отказаться от губительной мечты. И тогда разлученный с любимой шахзаде, разум которого был испепелен; пламенем любви и скорби, заговорил, словно зажег речью светильник мучительной страсти, и рассыпал сердце, словно зернышки граната, крупицами слез по щекам [71].
   — О мудрые мужи, — сказал он, — поскольку посылающий нам долю даровал мне с небесного стола сердечный недуг, поскольку вечный художник начертал на моем челе приметы позора и моей судьбой оказались скорбь и горе, могу ли я предаваться покою и раздобыть себе доброе имя?
 
Если горе мне велит пить лишь собственную кровь,
Как же к радости напитку я прильну губами вновь?
 
   — Человек не может, — продолжал он, — соскоблить ножичком со своего чела предначертанное судьбой и сражаться с роком, ибо он всего-навсего — узник, закованный в цепь рабства и заключенный в темницу несчастия. Какой смысл теперь в советах и назиданиях, когда безумие засело у меня в голове и страсть разодрала одежды моего терпения? Напротив, мне надо сейчас помочь, и коли вы можете, то не жалейте своих сил и посодействуйте мне, а не хотите — то оставьте меня в покое, чтобы я по зову своего сердца скитался в поисках желанного, наступая на шипы и камни, посыпая раненую душу алмазными опилками, пронзая сердце иглой отчаяния. Постелью мне будет дорожный прах, а подушкой — камни той страны, где живет моя возлюбленная.
 
Радость там, где укравшая сердце мое,
Что бы ни было — я отыщу ее след. [72]
 
   Дав наставникам такую отповедь, он положился на бога — а это лучшее зеркало, чтобы узреть желаемое, — оперся на помост божественной милости, самой прочной опоры для страждущих, и решил отправиться странствовать.
   Он двинулся в путь, обгоняя ветер, а с собой взял попугая, который был его доверенным и искренним другом. Несколько приятелей, разумных и расположенных к нему, считая, что в такой момент покинуть друга противоречит обычаям дружбы и законам верности, как многобожие противоречит единобожию, присоединились к нему и во имя достижения счастья и вечного блаженства отправились с ним в дальние края.

Джахандар приходит к безбрежному морю и переходит через него с помощью дервиша, похожего на хызра

   Когда шахзаде, подобно Меджнуну, по велению всевластной и беспощадной любви, в закоулках которой томятся, словно Харут, столько прославленных шахов, попавших в западню ямочек на подбородках, закованных в цепи локонов красавиц с челом Зухры, пренебрег покоем, словно беспечные цветы на лужайке; сел на коня скитаний и пустился в путь по пустыне страданий, он преодолевал трудности пустыни, окрыленный любовью и страстью, и путь не казался ему трудным, так что в короткий промежуток времени он прошел большое расстояние, словно месяц, который опережает все звезды. Наконец, перед ним предстало безбрежное море, бушующие волны которого даже рыб приводили в трепет, даже крокодилов — в ужас. Как перейти это море без проводника? Томимый жаждой любви, переполненный страстью, шахзаде готов был просить крылья у птиц небесных. В волнении он дрожал и трепетал, словно рыба на суше.
   Попугай, который был искренне предан шахзаде, пожалел его и сказал:
   — О ты, скитающийся на чужбине! О ты, странствующий по долинам невзгод! Теперь, когда ты сам оказался в железной клетке беды, в тенетах любви, неразумно держать в клетке меня. Напротив, надо выпустить на волю преданного и безгрешного друга, снять путы с моих крыльев, чтобы я мог расправить их, полететь туда и сюда и сыскать кормчего — последователя Ноя. Быть может, тогда разрешатся наши трудности и ты достигнешь своей цели.
   — О мой сострадательный друг, — ответил шахзаде, — ты хорошо знаешь, в этом опасном и утомительном пути единственный утешитель и доброжелатель мой — ты. Я боюсь, что, поднявшись в воздух на свободных крыльях, ты устремишься к своим попугаям и позабудешь меня, что желание побыть и поговорить со своими собратьями победит в тебе любовь ко мне, и тогда разлука с тобой еще более усугубит мою скорбь.
   — О шахзаде, — отвечал попугай, — хотя слово слабой птицы и не заслуживает, может быть, большого доверия и мудрец не станет надеяться на верность выпущенной на волю птицы, однако следует знать, что творец-художник в этой мастерской бытия нарисовал свои творения не на один лад. Слава и благодарность Аллаху, глина, из которой я был сотворен, состояла из воды и праха верности, а на пашню моей природы, этой горсти перьев, посеяли только правдивые семена.
 
Я не тот, кто способен нарушить присягу свою,
Даже если на дольки меня рассекут, как тростник.
 
   — Я буду верен тебе, — продолжал попугай, — пока ты не поймаешь в море желания жемчужину цели. Пока ты не добьешься, чего желаешь, я ни за что не расстанусь с тобой. Я всегда буду летать на расправленных крыльях, жертвовать собой ради тебя и угождение тебе буду считать своим поклонением единому богу.
 
В этом мире лишь дом твой убежище мне.
Я склонюсь до земля лишь у двери твоей. [73]
 
   — Если же мои слова будут осквернены грязью лжи, то пусть всемогущий творец, который сотворил попугаев благородными и уважаемыми, в день Страшного суда сделает мое счастье черным, как ворон, а в этом преходящем мире пусть он бросит меня в когти кровожадного кота-палача. Мои речи продиктованы лишь доброжелательством и любовью к тебе, другой цели у меня нет. Я хочу только отплатить тебе за то добро, которое ты оказывал мне, и отблагодарить тебя.
   Шахзаде поверил в преданность и верность попугая и выпустил его из клетки.
   Оказавшись на свободе, попугай взлетел в воздух и с высоты стал осматривать все края и закоулки той пустыни. Вдруг он увидел на берегу моря хижину, низкую, как помыслы подлецов, и узкую, как глаза тюрков. Он полетел и сел на ветке дерева, растущего неподалеку, чтобы разузнать, кто обитает в этой лачуге и почему он поселился в таких нелюдимых краях. Лачуга была сплетена из тростника, дверь открыта, словно взор прямодушного человека, а дом был чист, как помыслы праведных мужей. Перед дверью сидел слабый старец, облачившись по обычаю тех, кто смиренно стремится к богу и познанию божественной сущности, в старое рубище. Он сидел на молитвенном коврике, перебирал четки с покорностью и смирением и произносил про себя молитвы. Чело его блистало божественной истиной и осведомленностью в поту— сторонних тайнах. Его помыслы были свободны от мирских соблазнов, а сердце было разбито и истерзано, весь облик его говорил о страхе перед богом, а душа его стремилась к единению с творцом. От его смиренного лица исходили лучи сокровенного смысла, словно свет от лампады.
   Попугай, убедившись в том, что помыслы дервиша чисты, как зеркало, сразу же заговорил и, как полагается воспитанным людям, стал воздавать ему хвалу. Мудрый муж, услышав сладостные речи попугая, пришел в волнение, обратил на птицу взор и молвил:
   — О птица с изумрудными крыльями, речами, как у Исы, с твоего розового клюва каплет прозрачная вода красноречия! Что у тебя за важное дело? Ради кого расправил ты свои крылья? От твоих жалобных речей веет правдивостью и искренностью!
   — О ты, украшающий сад истины, — ответил попугай, — о ты, наряжающий мыслями пир познания! Просьба моя отразилась в твоем возвышенном уме отчетливо, словно красавица в зеркале, и потому мне не следует проявлять излишнюю настойчивость.
 
Для чего о желании вслух говорить при тебе? -
В мире нет ничего, что бы сердцем познать ты не мог.
Свет и радость вселенной, пылающий солнечный глаз,
Силу черпает в прахе, который ты стряхивал с ног [74].
 
   Тот муж, чей разум был равен солнцу, своим проникновенным умом распознал тайну попугая и велел привести шахзаде.
   Услышав его слова, попугай проникся надеждой, от большой радости захохотал, как куропатка, и в один миг долетел до шахзаде. Его розовый клюв раскрылся в улыбке, словно бутон роз от утреннего ветерка.
   Шахзаде, опечаленный и удрученный усталостью и волнением, с нетерпением ждал возвращения попугая. Увидел улыбающуюся птицу, он снова проникся надеждой. Попугай поведал ему приятную весть, и они отправились к тому праведному мужу, который вкушал из чаши поклонения единому богу и мог открыть им врата надежды. Шахзаде всей душой доверился попугаю и, не задумываясь, направился к дервишу, который обещал ему счастье. Когда он прибыл к благословенному порогу и взоры его осчастливил сокровенный облик, он, как и подобает благородному, оказал дервишу подобающие почести, подошел поближе и сел у его порога, исцелявшего душу, словно сурьма глаза [75], и выразил свою просьбу в стихах:
 
Как я устал от морей и от гор, что встают на пути моем,
Праведный Хызр, помоги мне своей благосклонностью [76].
 
   — О счастливый юноша, — сказал дервиш, — «Слава Аллаху, господу миров» [77], он устраивает трудные дела своих рабов. Поступай же соответственно благому изречению. «Тебе мы поклоняемся и у тебя просим помощи» [78], ибо ни у кого другого не следует просить покровительства. Ступи на правильный путь и уповай на бога, ибо он лучше всех исполняет надежды и чаяния. Иди один, ибо путь желания узок, и не полагайся ни на кого, кроме как на Аллаха, если хочешь увидеть возлюбленную.
   Шахзаде по совету дервиша отправил назад своих верных друзей и слуг, отрекся от этой бренной жизни и ступил на путь исканий, просветленный. Иными словами, он закрыл глаза, а когда открыл, то он и попугай были на том берегу моря.
 
То, о чем молятся все падишахи великие,
В зеркале счастия дервишей видно заранее.
Царь словно кыбла, к нему обращаются с просьбами,
Дервиша мудрость — всему на земле основание. [79]
 
   Хотя шахзаде перешел через бурное море при помощи мудрой и красноречивой птицы, хотя это очень радовало его, хотя сердце ему ублажали сладостные речи попугая, все же от одиночества и разлуки с друзьями он был печален в той страшной пустыне, где не было дорог, и был растерян, словно заблудившийся путник. Но стремление побывать в стране возлюбленной одолело другие желания, любовь захватила поводья его сердца, и он, наконец, отбросив осторожность, двинулся вперед, словно Меджнун. Он проливал дождь кровавых слез, словно пьяный шагая по камням и колючкам.
   Положившись на милосердие бога, который является другом страдающих в темные ночи и путеводителем одиноких путников на чужбине, он раскрыл свои уста, подобные по сладости соловью, и произнес стихи:
 
Если ночью светильник Мусы не разгонит кромешную тьму,
Как смогу я во мраке найти благодатного счастья долину? [80]
 

Шахзаде встречается с путешественником, обошедшим весь свет, который после долгих скитаний по свету поселился в пустыне. Попугай отпрашивается у шахзаде для поисков пути к цели, а встречный рассказывает удивительные истории и сказки с целью наставить шахзаде на истинный путь

   Когда шахзаде, страждущий в долине печали и напоенный напитком безумия, прошел, не делая остановок, несколько фарсахов по той ужасной пустыне, в которой даже дикие звери умирали от страха, вдруг из тени поднялся старец. Тело его от худобы походило на новый месяц, а лицо светом благочестия напоминало месяц полный.
   — Вот уже два дня, как я жду тебя в гости и непрестанно смотрю на дорогу. Слава Аллаху, желание мое исполнилось, и ты осчастливил меня своим приходом, — сказал старец.
 
Сень счастья ты бросил на этот разрушенный дом. [81]
 
   Шахзаде не стал много рассказывать, а предложил отшельнику разделить с ним скромную трапезу, сладостную, как пища Исы [82]. Они поели, и шахзаде, отдохнув, сбросив с себя бремя дорожных трудностей и утолив голод, попросил старца помочь ему в его деле.
   Дервиш ответил:
   — О беспокойный юноша! Много лет назад я долго бродил по свету жертвой своих страстей. Я повидал и добро и зло этого мира. Распознавши суть вещей, я отбросил бремя тщетных волнений, решил уединиться, довольствуясь малым, покинул людские поселения и укрылся в этих диких местах. И теперь я не ведаю никого, кроме творца вселенной, и ни с кем не знаюсь. Не проси меня о помощи, ибо в пустыне, любви каждая росинка — сотня бушующих морей пламени.
   Раз ты ступил ногой на этот путь, то не избегай трудностей, а храбро бросайся в пламя мучений и бедствий, отложи в сторону здравый смысл, довольствуйся упованием на бога, смирись перед ним, прими удел одиночества и разлуки с ближними.
 
Страсть не игра для детей, сердце, смело не слушайся разума.
Мячик любви не взлетит, если бить по нему вожделеньем. [83]
 
   Итак, попутный ветер благосклонности не подул со стороны избравшего уделом одиночество странника на бутон надежды Джахандара, в горло шахзаде не упала капля надежды из чаши благородства. Тут шахзаде сильно растерялся, впал в отчаяние, встретившись с враждебностью судьбы, и погрузился в изумление.
 
Легкой казалась любовь, трудности всплыли не сразу. [84]
 
   Отчаявшись достичь желанной цели в этой обители горя, он решил погибнуть, стал царапать ногтями лицо и посыпать прахом голову, читая печальные стихи.
   — О заглавный лист всех опечаленных на пути любви, — стал утешать его попугай. — На каждом шагу тебе придется жертвовать своей жизнью и отдавать свою голову, а нетерпение и слабость духа проявляют только мужи незрелые. Те же, кто созрел в делах любовной скорби, кто опален пламенем страсти, считает каждую каплю, которая падает из скорбного сердца, желанным плодом.