Страница:
Основные моменты опыта мистического озарения: а) оно является следствием длительной подготовки, но всегда случается внезапно, "подобно вспышке молнии"; б) оно связано с внутренним светом, ощущаемым в теле, прежде всего – в голове; в) когда человек впервые проходит через это озарение, он ощущает, что его возносят вверх; г) с этим озарением связано видение на расстоянии и одновременно – ясновидение: шаман видит все происходящее далеко вокруг, но при этом он видит и невидимые сущности (души больных, духов и т. д.), а также прозревает грядущие события.
Прибавим, что опыт кавманек неотделим от иного, специфически шаманского духовного упражнения – способности видеть собственное тело, обнажившееся до скелета. Другими словами, шаман способен «видеть» то, что невидимо во времени. Это можно понять двояко: либо он видит сквозь плоть и зрение его подобно рентгену), либо он провидит далекое будущее – то, что произойдет с телом после смерти. В любом случае, эта способность – тоже своего рода ясновидение, обретаемое благодаря озарению. На этом моменте следует остановиться особо: хотя проявление внутреннего света, ощущаемое как лю-минофания, происходит в почти прямом смысле слова, на физическом уровне, это озарение дает эскимосскому шаману парагномические способности и знания мистического порядка.
Было бы весьма соблазнительно от анализа опыта шаманов сразу перейти к концепциям внутреннего света, сформированным в Индии. Здесь мы обнаружим сходное сочетание представлений о световом потоке, познании и возможностях преодоления человеческого уровня существования. Однако я хотел бы ненадолго коснуться другой группы фактов, связанных с примитивными обществами, и в первую очередь – с инициацией австралийских знахарей. Мне неизвестны примеры из австралийского материала, напоминающие озарения шаманов у эскимосов-иглюлик, но, возможно, это связано с недостатком знаний об австралийских знахарях в целом. Тем не менее, у нас есть все основания сравнивать их с шаманами Сибири и Арктики, не только потому, что и у тех и у других обряды инициации имеют много сходного, но также потому, что и шаманам и знахарям приписывают сходные парапсихологичес-кие способности: они могут ходить по углям, исчезать и появляться по собственному желанию, обладают ясновидением, способны читать чужие мысли и т. д.
В церемониях инициации австралийских знахарей мистический свет играет весьма важную роль. Во время посвящения знахарь должен отождествиться с Байаме, мастером инициации, который во всем сходен с неофитом, но "из его глаз льется свет". Другими словами, сверхъестественное состояние бытия связывается со сверхизобилием света. Байаме посвящает претендентов, окропляя их "священной водой, дарующей силы", которая, по словам знахарей, не что иное, как жидкий хрусталь. Хрусталь играет важную роль в инициации. Считается, что сверхъестественное существо убивает посвящаемого, расчленяет его и наполняет тело горным хрусталем: когда знахарь возвращается к жизни, он способен видеть духов, читать мысли, взлетать на Небо, делаться невидимым и т. д. Благодаря кристаллам горного хрусталя, заключенным в его теле и особенно в голове, знахарь находится на другой ступени бытия по сравнению с прочими смертными. Такое почитание хрусталя связано с его небесным происхождением: трон Байаме сделан из хрусталя, и Байаме кидает на землю выломанные из него осколки. Другими словами, подразумевается, что кристаллы – упавшие фрагменты небесного свода, то есть своего рода "застывший свет".
Точно так же даяки, живущие на побережье, называют кристаллы "камнями света". Считается, что свет, заключенный в хрустале, имеет сверхъестественную природу: благодаря ему знахари получают способность видеть души, причем даже души, находящиеся чрезвычайно далеко: души больных, скитающиеся в зарослях или похищенные демонами. Более того, благодаря этим кристаллам знахари способны взлетать на Небо – сходные представления распространены и у индейцев Северной Америки. Способность видеть на большом расстоянии, подниматься на Небо, видеть духов (души мертвых, демонов, богов) означает, что знахарь более не принадлежит профанной Вселенной, а разделяет бытие сверхъестественных Существ. Он достиг этого уровня благодаря смерти-посвящению, когда в его тело вошла субстанция, описываемая как застывший свет: когда он таинственным образом воскрес к жизни, можно сказать, что он омылся внутренним, сверхъестественным светом.
Таким образом, у австралийских знахарей мы находим то же отождествление духовного света, познания, вознесения, ясновидения и способности к сверхчувственному восприятию, что мы встречали у эскимосских шаманов. Но при этом интересующий нас элемент – духовный свет – имеет несколько иное качество. Предполагается, что в Австралии посвящаемый не проходит через озарение, сходное с тем, которое испытывают эскимосские шаманы: сверхъестественный свет заполняет его тело в прямом смысле слова – в виде кристаллов горного хрусталя. Он получает свет не благодаря мистическому переживанию озарения, а благодаря инициатической смерти, во время которой его тело наполняют кристаллами, символизирующими божественный небесный свет. В данном случае мы имеем дело с ритуалом экстатического типа: хотя посвящаемый «мертв» и расчленен на куски, он наблюдает происходящее с ним: он видит сверхъестественные Существа, которые заполняют его тело кварцем, и, вернувшись к жизни, в той или иной мере обладает способностями, получаемыми эскимосскими шаманами в результате опыта озарения. Акцент падает на ритуал, отправляемый сверхъестественными Существами, в то время как озарение эскимосского шамана – опыт, обретаемый в одиночестве и являющийся результатом долгих упражнений. Но, повторяем, результат обеих инициации может быть описан в сходных терминах: эскимосский шаман, как и австралийский знахарь, – преображенный человек, «видящий», понимающий, обладающий сверхъестественными знаниями и способный совершать сверхъестественные действия.
В религиозных и философских концепциях Индии, как и следовало ожидать, мистика света носит более сложный характер. На первое место выступает основополагающее представление о том, что свет – творящая сила. О "порождении из света" (джиотир праджанаман) говорится в «Шатапатха-брахмане» (VIII, 7, 2, 16–17). Свет – это "порождающая сила" ("Тайттирия-самхита", VIII, I, I, 10). Уже в «Ригведе» (I, 115,1) утверждается, что Солнце есть Жизнь, или атман, «Я» всего сущего. Особое внимание уделяется этой проблеме в упанишадах; бытие манифестирует себя в виде чистого света, человек же познает бытие, проходя через опыт приобщения сверхъестественному Свету. Так, в «Чхандогья-упани-шаде» (III, 13, 7) говорится, что "свет, который сияет над этим небом, над всем, над каждым в непревзойденных, высших мирах, поистине, он и есть тот свет, который [находится] в этом человеке (антах пуруше)".
Осознание единства внутреннего света и света сверхкосмического сопровождается двумя известными феноменами, проявляющимися на тонком психическом уровне: повышением температуры тела и восприятием таинственного гула (там же, 13, 8). Это свидетельствует, что откровение атмана брахмана в виде Света не просто акт метафизического мышления, но внутренний опыт, к которому человек должен стремиться. Высшее знание ведет к изменению способа человеческого существования. Так, в "Брихадараньяка-упанишаде" (I, 3, 28) сказано: "Веди меня от небытия (асат) к бытию (сат). Веди меня от тьмы к свету (тамасо ма джиотир гамайя). Веди меня от смерти к бессмертию".
Свет отождествляется с бытием и бессмертием. В «Чхандо-гья-упанишаде» (III, 17, 7) приведены два стиха из «Ригведы», в которых говорится о созерцании "Света, сияющего под небом", далее же сказано, что "за тьмою видя высший свет, видя высший блеск, мы достигли солнца, бога среди богов…". В соответствии с известной формулой "Брихадараньяка-упаниша-ды" (IV, 3, 7) атман отождествляется с сущностью, пребывающей в сердце человека, в виде "света, внутри сердца (хрди ангар джиотих пурушах)". "Это совершенное успокоение, которое, возникши из этого тела и достигнув высшего света, проявляется в своем образе (свена рупенабхиниспадиате), и есть атман. Это бессмертное, это бесстрашное, это брахман. Поистине, имя этого Брахмана – Действительное (сатиям)" ("Чхандогья-упа-нишада", VIII, 3,4). В момент смерти, говорится в «Чхандо-гья-упаншаде» чуть далее (VIII, 6, 5), душа с помощью лучей Солнца восходит вверх. Она достигает Солнца, "врат мира", которые – "доступ знающим, преграда незнающим".
Тем самым мы сталкиваемся с учением, имеющим трансцендентальный и инициатический характер, ибо воспринявший его приобретает не только знания, но и достигает нового, высшего уровня бытия. Откровение приходит внезапно; в силу этого его сравнивают со вспышкой молнии – в ином контексте мы уже рассматривали индийскую символику "мгновенного озарения". Так, на Будду озарение сходит в момент, находящийся вне времени, – когда на заре, после ночи, проведенной в медитации, он поднимает взор к небу и внезапно видит утреннюю звезду. В философии Махаяны свет утреннего неба, когда на нем нет Луны, символизирует "Чистый Свет, называемый Вселенской Пустотой". Иными словами, состояние Будды, – того, кто освободился от всякой обусловленности, – символизируется Светом, который Гаутама увидел в момент озарения. Этот Свет описывается как «ясный», «чистый», – то есть в нем не только нет ни следа тени, но также отсутствуют цвета и качества. Поэтому он назван "Вселенской Пустотой", так как термин пустота (санкхья) точно выражает тот факт, что этот свет лишен всех атрибутов, всех отличий: это – Urdrund ("первооснова"), абсолютная реальность. Осознание Вселенской Пустоты, как и акт постижения единства брахмана и атмана, описывается в упанишадах как мгновенное озарение, подобное вспышке молнии. Точно так же, как ничто не предшествует внезапной вспышке, прорезающей тьму, ничто не предшествует опыту озарения; он принадлежит совершенно иному плану бытия, и потому отсутствует переход от момента, ему предшествующего, к вневременному мгновению, в которое он происходит.
Тем не менее, в текстах упоминается о "предварительных образах (рупани пурассарани) проявления Брахмана", открывающихся йогу в форме светящихся проявлений: туман, дым, солнце, огонь, ветер, светлячки, молния, кристалл и луна.
"Мандала-брахманаупанишада" (II, 1) предусматривает иную последовательность: звезда, алмазное зеркало, лунный диск солнце в полдень, круг пламени, кристалл, темный круг, за тем точка бинду), палец (кала), звезда (наксатра), снова солнце лампа, глаз, сияние солнца и девяти ожерелий».
Как мы видим, не существует каких-либо жестких правил, регулирующих последовательность образов, связанных с опытом люминофании. Больше того, порядок, в котором перечисляются световые манифестации, вовсе не соответствует последовательному увеличению световой интенсивности. Так, в тексте "Шветашватара-упанишады" свет солнца упоминается намного раньше света луны. В тексте "Мандала-брахмана-упа-нишады" последовательность световых манифестаций еще более прихотлива. С моей точки зрения, это является еще одним подтверждением того, что мы имеем здесь дело не с физическим светом, принадлежащим природному миру, но с опытом мистического характера.
О манифестации внутреннего света упоминают различные школы йоги. Так, комментируя «Йога-сутру», Вьяса говорит о "концентрации внутри лотоса сердца", ведущей к переживанию чистого света. В ином контексте (III, 1) он упоминает "свет головы" как один из объектов, на котором следует концентрироваться йогу. Буддийские трактаты настаивают на потенциальной важности для успеха медитации световых знамений. "Не дайте ускользнуть световым образам, – читаем мы в «Сра-вакабхуми», – будь то светильник, отблеск костра или солнечный диск!"
Нет нужды говорить, что эти световые символы служат лишь отправными точками для различных йогических медитаций. В трактатах Йогавакары детально описана цветовая последовательность мистических световых образов являвшихся ему в ходе йогических практик. Основная тема его сочинения – медитация на космические стихии; в нем предлагается ряд упражнений, каждое из которых состоит из трех стадий, и соответствующая стадия распознается по окраске возникающего в сознании светового образа. Заметим, что проникновение в сущность каждого космического элемента – проникновение, достигаемое посредством йогических медитаций, – сопровождается переживанием световых образов разной окраски.
Мы поймем значение и сотериологическую ценность погружения в конечную суть космической субстанции, если вспомним, что в махаяне космические стихии – скапдха или дхату – отождествляются с татхагатами; медитация йога на космические стихии фактически является методом достижения откровения самой сущности Татхагаты, что есть продвижение по пути освобождения. Таким образом, абсолютная реальность Татхагат – свет различной окраски. "Все татхагаты – пять огней", – пишет Чандракирти Дхарама Дату – трансцендентная форма Ваджрадхары, является Чистым Светом, Светом, совершенно лишенным окраски. Чандракирти говорит: "Дхарама-Дату есть яркий Свет, а концентрация йога есть восприятие такового". Заметим в заключение, что бытие может быть воспринято лишь посредством мистического опыта – и восприятие бытия сопровождается переживанием световых образов. Напомним, что в упанишадах брахман, или атман тождествен Свету.
Таким образом, мы имеем дело с учением, характерным для Индии в целом; вкратце его можно свести к следующему: чистое бытие, абсолютная реальность отчасти может быть познана через переживание чистого света; процесс космического откровения представлен в виде серии световых манифестаций, и возврат к космическому бытию, растворение в нем идет как последовательная манифестация световых образов, имеющих различную окраску.
Традиция, следы которой можно проследить в «Дигха-ни-кае» (I, 2, 2), утверждает, что после разрушения Мироздания останутся лишь сияющие существа, называемые абхасвары: тела их состоят из эфира, они витают в воздухе, от них исходит ^свет, и жизнь их не имеет конца. Растворение на уровне микрокосма происходит в момент смерти – и, как мы увидим ниже, умирание фактически представляет собой ряд переживаний световых образов.
Характерная для всей Индии метафизика Света подталкивает к определенным выводам: отметим особо, что
1) наиболее адекватное откровение божества осуществляется благодаря Свету;
2) достигшие высоких степеней духовности – по крайней мере, достигшие ступени «освобождения» или Будды – также способны излучать свет;
и наконец, заметим,
3) что космогония сравнима со световым откровением. Проиллюстрируем эти выводы некоторыми примерами.
Читавшим «Бхагавадгиту» известно, что порой теофания ("явление божества") обретает вид слепящего потока света. Напомним знаменитую XI главу, где Кришна открывается Арджуне в своем истинном облике, который, в сущности, есть проявление огня:
В XII книге «Махабхараты» Вишну открывается в виде вспышки молнии, яркой, как свет тысячи солнц. Вслед за этим описанием в тексте сказано: "проникаясь этим светом, смертные, искусные в йоге, достигают конечного освобождения". В той же XII книге изложена история трех отшельников, которые в стране, что к северу от горы Меру, тысячу лет практиковали тапас, чтобы постигнуть истинный облик Нараяны. И вот голос с неба повелел им отправиться на север, где посреди молочного океана расположен остров Светадвипа, таинственная "Белая земля" индийских мифов: ее символика связана как с метафизикой Света, так и с сотериологическим гнозисом. Отшельники добрались до Светадвипы, но свет, исходящий от Нараяны, был столь ярок, что они ослепли. Еще сотню лет они провели в медитации и стали различать людей, белых, как лунный свет. "Сияние их, – сказано в тексте, – подобно сиянию Солнца, когда оно сойдет, чтобы испепелить Вселенную". Внезапно три отшельника видят свет, сравнимый со светом тысячи Солнц. Это манифестация Нараяны – и все население Светадвипы устремляется к божеству, чтобы преклонить перед ним колени и вознести молитвы.
Последний пример иллюстрирует сразу два момента: Свет есть сама сущность божественности, и те, кто достиг мистического совершенства, окружены сиянием. Образ Светадвипы, белого острова, подтверждает, что свет неразрывно связан с представлением о духовном совершенстве; эта земля бела, ибо она населена совершенными людьми. Если мы вспомним другие "белые земли", присутствующие в индоевропейской традиции, – Левка, Авалон, – то увидим, что в основе мифа о трансцендентных областях – чудесных странах, которых нет на географической карте, – лежит представление об особом качестве белого цвета, который символизирует трансцендентность, совершенство и святость.
Сходные представления можно обнаружить в буддизме. Усами самого Будды в «Дигха-никае» сказано, что знак, предшествующий манифестации Брахмы, – "льющийся свет и сияющая слава". В одной из китайских сутр утверждается, что боги благодаря практике созерцания и отсутствию нечистых желаний достигают состояния самадхи, известного как "вспышка пламени", когда их тела источают свет, который ярче света Солнца и Луны. Это необычайно яркое сияние проистекает от совершенной чистоты сердца. Согласно «Абхидхармакоше», божества, соотносимые с Брахмой, белы как серебро, тогда как те, что соотносятся с рупадхату, – желты и белы. В других буддистских текстах говорится, что боги всех 18 классов имеют тела, сияющие как серебро, и живут во дворцах, желтых как золото.
A fortiori ("тем паче") изображают в сиянии Будду. В Ама-равати он представлен в виде колонны пламени. В конце повествования Будда замечает: "Я стал пламенем и поднялся в воздух на высоту семи пальмовых деревьев" ("Дигха-никая", III, 27), Два образа, выражающие преодоление человеческого уровня – огненная яркость и вознесение на небо, – здесь использованы рядом. Упоминания о сиянии Будды – своего рода клише, переходящие из текста в текст ("Дивьявадана", XLVI–VII, 75; "Дхаммапада, XXVI, 51 и др.). Статуэтки школы Гандхары отличаются тем, что изображают языки пламени, исходящие от тела Будды, особенно – от его плеч. Иногда Будда изображается парящим в воздухе, и тогда трудно дать однозначный ответ на вопрос, видим ли мы за его спиной языки пламени или крылья.
То, что этот свет имеет йогическую природу, то есть является результатом практической реализации трансцендентного состояния, свободного от всяких ограничений, подтверждается рядом текстов. Так, «Лалитавистара» говорит, что когда Будда пребывает в самадхи, "луч, называемый Украшение Света Знания ("джнаналокаланакрам намарасмих"), поднимается от его черепного шва (усниса) я сияет над головой". Поэтому в иконографии Будду принято изображать с нимбом пламени, окружающим его голову. А. К. Кумарасвами цитирует вопрос из Саддхармапундарики" (с. 467): "Ради ка-кого знания сияет нимб над головой "Татхагаты?" – и находит ответ в строке из Бхагавадгиты" (XIV, II): "Там, где знание, свет сияет сквозь отверстия тела". Тем самым сияние тела есть признак преодоления всех обусловленных состояний; боги, люди и Будды сияют, когда они погружены в самадхи, то есть когда они составляют одно с абсолютной реальностью, Бытием. Традиция, связанная с чань-буддизмом, утверждает, что при рождении каждого Будды он осиян пятью огнями, а от тела его исходит пламя. Точно так же любой Будда может озарить всю Вселенную светом, что исходит от нескольких волосков, растущих между его бровями. Характерно, в ами-дизме – мистическом течении, которое придает опыту люми-нофании гораздо большее значение, чем другие школы буддизма, – именно Амида, Будда Бесконечного света, играет главную роль.
Другая мистическая тема, важная для нашего исследования, – посещение Будды, медитирующего в пещере, Индрой (Индра-шайлагуха). Согласно этому мифу, Индра в сопровождении сонма богов сошел с неба в Магадху, где в пещере на горе Ведийяка медитировал Татхагата. Пробужденный пением Гандхарвы от медитации. Будда волшебным образом раздвинул пещеру, так что все гости смогли войти в нее, а он – принять их подобающим образом. Пещеру освещал яркий свет. В «Дигха-никае» (Сакка Панха Сутта) говорится, что свет исходил от богов, однако другие источники ("Диргханаиа-сутра", X и далее) приписывают причину этого света "пламенеющему экстазу" Будды. В классических биографиях Будды, написанных на пали и санскрите, это посещение Индры не упоминается. Однако данный эпизод занимает важное место в искусстве Ган-дхары и Центральной Азии. Параллель с пещерой Рождества и поклонением волхвов напрашивается сама собой. Монере Вил-лар заметил, что обе легенды повествуют о том, как Царь богов (Индра) или "Цари, сыновья царей" посещают пещеру, чтобы поклониться Спасителю, при этом пещера чудесным образом озарена сиянием. Несомненно, сам этот мотив старше, чем индо-ирано-эллинистический синкретизм; он неотделим от мифа о победном появлении Бога Сына из изначальной пещеры.
Следует сказать несколько слов о связи космогонии с метафизикой света. Мы видели, что махаяна отождествляет тат-хагат с космическими стихиями (скандха), рассматривая их как светоносные сущности. Это весьма смелое онтологическое допущение может быть понято лишь на фоне развития буддизма в целом. Однако возможно, что сходные представления высказывались и раньше: во всяком случае, в текстах гораздо более древних можно обнаружить предпосылки этой грандиозной космогонии, трактующей творение как манифестацию Света. Так, Кумарасвами связывает санскритское лила – «игра» и в первую очередь – "игра космических сил" с корнем ле-лэй – «гореть», «искриться», «сиять». Таким образом, слово лелэй могло значить Огонь, Свет или Дух. Судя по всему, уже тогда индийские мудрецы осознали связь между творением космоса, возникающего из игры божественных сущностей, и танцем языков пламени, пожирающего топливо. Аналогия эта напрашивалась сама собой, так как пламя изначально считалось парадигматической манифестацией божественности. Приведенные здесь примеры подтверждают именно такой вывод. Пламя и, соответственно, свет в Индии были символами творения и выражали самую сущность Космоса, особенно если учесть, что Вселенная считалась всего лишь манифестацией божественного или, точнее, "побочным результатом" «игры» божественных сил.
Параллельный ряд образов и представлений, выкристаллизовавшихся вокруг майи, обнаруживает сходное видение: творение мироздания – божественная игра, мираж, иллюзия, магически проецируемая божеством. Известно, сколь серьезное значение имело представление о майе для развития онтологии и сотериологии в Индии. Меньшее ударение делалось на ином: чтобы разорвать покрывало майи и прорвать космическую иллюзию, необходимо сперва осознать ее характер как «игры» – свободной спонтанной активности божества – и вслед за этим, имитируя божественный образ действий, можно достичь свободы. Парадокс индийской мысли заключается в том, что представление о свободе скрыто за представлением о майе – то есть об иллюзии и рабстве, – и потому обрести свободу можно лишь косвенным путем. Тем не менее, достаточно открыть глубокое значение майи – божественной «игры», чтобы уже встать на путь освобождения.
В махаяне Чистый Свет одновременно символизирует и абсолютную реальность, и сознание, погруженное в нирвану. В момент смерти каждый на несколько мгновений встречается с этим светом; йоги переживают встречу с ним в состоянии самадхи; Будда пребывает в свете постоянно. Смерть – это процесс растворения в космосе, не в том смысле, что плоть возвращается в землю, но в том, что космические стихии последовательно растворяются одна в другой: Земля поглощается Водой, Вода – Огнем и т. д. Очевидно, каждый из этих «переходов» стихий соответствует определенной ступени развопло-щения, и в конце процесса микрокосмос, явленный в человеке, уничтожается, подобно тому как уничтожается в конце Великого Цикла (махаюги) Вселенная. Каждый переход стихий посвященным воспринимается на психическом уровне. Так, когда Земля растворяется в Воде, тело лишается опоры (буквально: "подпорки"), иначе говоря – теряется способность управлять членами, тело становится разболтанным, как у марионетки.
Прибавим, что опыт кавманек неотделим от иного, специфически шаманского духовного упражнения – способности видеть собственное тело, обнажившееся до скелета. Другими словами, шаман способен «видеть» то, что невидимо во времени. Это можно понять двояко: либо он видит сквозь плоть и зрение его подобно рентгену), либо он провидит далекое будущее – то, что произойдет с телом после смерти. В любом случае, эта способность – тоже своего рода ясновидение, обретаемое благодаря озарению. На этом моменте следует остановиться особо: хотя проявление внутреннего света, ощущаемое как лю-минофания, происходит в почти прямом смысле слова, на физическом уровне, это озарение дает эскимосскому шаману парагномические способности и знания мистического порядка.
Было бы весьма соблазнительно от анализа опыта шаманов сразу перейти к концепциям внутреннего света, сформированным в Индии. Здесь мы обнаружим сходное сочетание представлений о световом потоке, познании и возможностях преодоления человеческого уровня существования. Однако я хотел бы ненадолго коснуться другой группы фактов, связанных с примитивными обществами, и в первую очередь – с инициацией австралийских знахарей. Мне неизвестны примеры из австралийского материала, напоминающие озарения шаманов у эскимосов-иглюлик, но, возможно, это связано с недостатком знаний об австралийских знахарях в целом. Тем не менее, у нас есть все основания сравнивать их с шаманами Сибири и Арктики, не только потому, что и у тех и у других обряды инициации имеют много сходного, но также потому, что и шаманам и знахарям приписывают сходные парапсихологичес-кие способности: они могут ходить по углям, исчезать и появляться по собственному желанию, обладают ясновидением, способны читать чужие мысли и т. д.
В церемониях инициации австралийских знахарей мистический свет играет весьма важную роль. Во время посвящения знахарь должен отождествиться с Байаме, мастером инициации, который во всем сходен с неофитом, но "из его глаз льется свет". Другими словами, сверхъестественное состояние бытия связывается со сверхизобилием света. Байаме посвящает претендентов, окропляя их "священной водой, дарующей силы", которая, по словам знахарей, не что иное, как жидкий хрусталь. Хрусталь играет важную роль в инициации. Считается, что сверхъестественное существо убивает посвящаемого, расчленяет его и наполняет тело горным хрусталем: когда знахарь возвращается к жизни, он способен видеть духов, читать мысли, взлетать на Небо, делаться невидимым и т. д. Благодаря кристаллам горного хрусталя, заключенным в его теле и особенно в голове, знахарь находится на другой ступени бытия по сравнению с прочими смертными. Такое почитание хрусталя связано с его небесным происхождением: трон Байаме сделан из хрусталя, и Байаме кидает на землю выломанные из него осколки. Другими словами, подразумевается, что кристаллы – упавшие фрагменты небесного свода, то есть своего рода "застывший свет".
Точно так же даяки, живущие на побережье, называют кристаллы "камнями света". Считается, что свет, заключенный в хрустале, имеет сверхъестественную природу: благодаря ему знахари получают способность видеть души, причем даже души, находящиеся чрезвычайно далеко: души больных, скитающиеся в зарослях или похищенные демонами. Более того, благодаря этим кристаллам знахари способны взлетать на Небо – сходные представления распространены и у индейцев Северной Америки. Способность видеть на большом расстоянии, подниматься на Небо, видеть духов (души мертвых, демонов, богов) означает, что знахарь более не принадлежит профанной Вселенной, а разделяет бытие сверхъестественных Существ. Он достиг этого уровня благодаря смерти-посвящению, когда в его тело вошла субстанция, описываемая как застывший свет: когда он таинственным образом воскрес к жизни, можно сказать, что он омылся внутренним, сверхъестественным светом.
Таким образом, у австралийских знахарей мы находим то же отождествление духовного света, познания, вознесения, ясновидения и способности к сверхчувственному восприятию, что мы встречали у эскимосских шаманов. Но при этом интересующий нас элемент – духовный свет – имеет несколько иное качество. Предполагается, что в Австралии посвящаемый не проходит через озарение, сходное с тем, которое испытывают эскимосские шаманы: сверхъестественный свет заполняет его тело в прямом смысле слова – в виде кристаллов горного хрусталя. Он получает свет не благодаря мистическому переживанию озарения, а благодаря инициатической смерти, во время которой его тело наполняют кристаллами, символизирующими божественный небесный свет. В данном случае мы имеем дело с ритуалом экстатического типа: хотя посвящаемый «мертв» и расчленен на куски, он наблюдает происходящее с ним: он видит сверхъестественные Существа, которые заполняют его тело кварцем, и, вернувшись к жизни, в той или иной мере обладает способностями, получаемыми эскимосскими шаманами в результате опыта озарения. Акцент падает на ритуал, отправляемый сверхъестественными Существами, в то время как озарение эскимосского шамана – опыт, обретаемый в одиночестве и являющийся результатом долгих упражнений. Но, повторяем, результат обеих инициации может быть описан в сходных терминах: эскимосский шаман, как и австралийский знахарь, – преображенный человек, «видящий», понимающий, обладающий сверхъестественными знаниями и способный совершать сверхъестественные действия.
В религиозных и философских концепциях Индии, как и следовало ожидать, мистика света носит более сложный характер. На первое место выступает основополагающее представление о том, что свет – творящая сила. О "порождении из света" (джиотир праджанаман) говорится в «Шатапатха-брахмане» (VIII, 7, 2, 16–17). Свет – это "порождающая сила" ("Тайттирия-самхита", VIII, I, I, 10). Уже в «Ригведе» (I, 115,1) утверждается, что Солнце есть Жизнь, или атман, «Я» всего сущего. Особое внимание уделяется этой проблеме в упанишадах; бытие манифестирует себя в виде чистого света, человек же познает бытие, проходя через опыт приобщения сверхъестественному Свету. Так, в «Чхандогья-упани-шаде» (III, 13, 7) говорится, что "свет, который сияет над этим небом, над всем, над каждым в непревзойденных, высших мирах, поистине, он и есть тот свет, который [находится] в этом человеке (антах пуруше)".
Осознание единства внутреннего света и света сверхкосмического сопровождается двумя известными феноменами, проявляющимися на тонком психическом уровне: повышением температуры тела и восприятием таинственного гула (там же, 13, 8). Это свидетельствует, что откровение атмана брахмана в виде Света не просто акт метафизического мышления, но внутренний опыт, к которому человек должен стремиться. Высшее знание ведет к изменению способа человеческого существования. Так, в "Брихадараньяка-упанишаде" (I, 3, 28) сказано: "Веди меня от небытия (асат) к бытию (сат). Веди меня от тьмы к свету (тамасо ма джиотир гамайя). Веди меня от смерти к бессмертию".
Свет отождествляется с бытием и бессмертием. В «Чхандо-гья-упанишаде» (III, 17, 7) приведены два стиха из «Ригведы», в которых говорится о созерцании "Света, сияющего под небом", далее же сказано, что "за тьмою видя высший свет, видя высший блеск, мы достигли солнца, бога среди богов…". В соответствии с известной формулой "Брихадараньяка-упаниша-ды" (IV, 3, 7) атман отождествляется с сущностью, пребывающей в сердце человека, в виде "света, внутри сердца (хрди ангар джиотих пурушах)". "Это совершенное успокоение, которое, возникши из этого тела и достигнув высшего света, проявляется в своем образе (свена рупенабхиниспадиате), и есть атман. Это бессмертное, это бесстрашное, это брахман. Поистине, имя этого Брахмана – Действительное (сатиям)" ("Чхандогья-упа-нишада", VIII, 3,4). В момент смерти, говорится в «Чхандо-гья-упаншаде» чуть далее (VIII, 6, 5), душа с помощью лучей Солнца восходит вверх. Она достигает Солнца, "врат мира", которые – "доступ знающим, преграда незнающим".
Тем самым мы сталкиваемся с учением, имеющим трансцендентальный и инициатический характер, ибо воспринявший его приобретает не только знания, но и достигает нового, высшего уровня бытия. Откровение приходит внезапно; в силу этого его сравнивают со вспышкой молнии – в ином контексте мы уже рассматривали индийскую символику "мгновенного озарения". Так, на Будду озарение сходит в момент, находящийся вне времени, – когда на заре, после ночи, проведенной в медитации, он поднимает взор к небу и внезапно видит утреннюю звезду. В философии Махаяны свет утреннего неба, когда на нем нет Луны, символизирует "Чистый Свет, называемый Вселенской Пустотой". Иными словами, состояние Будды, – того, кто освободился от всякой обусловленности, – символизируется Светом, который Гаутама увидел в момент озарения. Этот Свет описывается как «ясный», «чистый», – то есть в нем не только нет ни следа тени, но также отсутствуют цвета и качества. Поэтому он назван "Вселенской Пустотой", так как термин пустота (санкхья) точно выражает тот факт, что этот свет лишен всех атрибутов, всех отличий: это – Urdrund ("первооснова"), абсолютная реальность. Осознание Вселенской Пустоты, как и акт постижения единства брахмана и атмана, описывается в упанишадах как мгновенное озарение, подобное вспышке молнии. Точно так же, как ничто не предшествует внезапной вспышке, прорезающей тьму, ничто не предшествует опыту озарения; он принадлежит совершенно иному плану бытия, и потому отсутствует переход от момента, ему предшествующего, к вневременному мгновению, в которое он происходит.
Тем не менее, в текстах упоминается о "предварительных образах (рупани пурассарани) проявления Брахмана", открывающихся йогу в форме светящихся проявлений: туман, дым, солнце, огонь, ветер, светлячки, молния, кристалл и луна.
"Мандала-брахманаупанишада" (II, 1) предусматривает иную последовательность: звезда, алмазное зеркало, лунный диск солнце в полдень, круг пламени, кристалл, темный круг, за тем точка бинду), палец (кала), звезда (наксатра), снова солнце лампа, глаз, сияние солнца и девяти ожерелий».
Как мы видим, не существует каких-либо жестких правил, регулирующих последовательность образов, связанных с опытом люминофании. Больше того, порядок, в котором перечисляются световые манифестации, вовсе не соответствует последовательному увеличению световой интенсивности. Так, в тексте "Шветашватара-упанишады" свет солнца упоминается намного раньше света луны. В тексте "Мандала-брахмана-упа-нишады" последовательность световых манифестаций еще более прихотлива. С моей точки зрения, это является еще одним подтверждением того, что мы имеем здесь дело не с физическим светом, принадлежащим природному миру, но с опытом мистического характера.
О манифестации внутреннего света упоминают различные школы йоги. Так, комментируя «Йога-сутру», Вьяса говорит о "концентрации внутри лотоса сердца", ведущей к переживанию чистого света. В ином контексте (III, 1) он упоминает "свет головы" как один из объектов, на котором следует концентрироваться йогу. Буддийские трактаты настаивают на потенциальной важности для успеха медитации световых знамений. "Не дайте ускользнуть световым образам, – читаем мы в «Сра-вакабхуми», – будь то светильник, отблеск костра или солнечный диск!"
Нет нужды говорить, что эти световые символы служат лишь отправными точками для различных йогических медитаций. В трактатах Йогавакары детально описана цветовая последовательность мистических световых образов являвшихся ему в ходе йогических практик. Основная тема его сочинения – медитация на космические стихии; в нем предлагается ряд упражнений, каждое из которых состоит из трех стадий, и соответствующая стадия распознается по окраске возникающего в сознании светового образа. Заметим, что проникновение в сущность каждого космического элемента – проникновение, достигаемое посредством йогических медитаций, – сопровождается переживанием световых образов разной окраски.
Мы поймем значение и сотериологическую ценность погружения в конечную суть космической субстанции, если вспомним, что в махаяне космические стихии – скапдха или дхату – отождествляются с татхагатами; медитация йога на космические стихии фактически является методом достижения откровения самой сущности Татхагаты, что есть продвижение по пути освобождения. Таким образом, абсолютная реальность Татхагат – свет различной окраски. "Все татхагаты – пять огней", – пишет Чандракирти Дхарама Дату – трансцендентная форма Ваджрадхары, является Чистым Светом, Светом, совершенно лишенным окраски. Чандракирти говорит: "Дхарама-Дату есть яркий Свет, а концентрация йога есть восприятие такового". Заметим в заключение, что бытие может быть воспринято лишь посредством мистического опыта – и восприятие бытия сопровождается переживанием световых образов. Напомним, что в упанишадах брахман, или атман тождествен Свету.
Таким образом, мы имеем дело с учением, характерным для Индии в целом; вкратце его можно свести к следующему: чистое бытие, абсолютная реальность отчасти может быть познана через переживание чистого света; процесс космического откровения представлен в виде серии световых манифестаций, и возврат к космическому бытию, растворение в нем идет как последовательная манифестация световых образов, имеющих различную окраску.
Традиция, следы которой можно проследить в «Дигха-ни-кае» (I, 2, 2), утверждает, что после разрушения Мироздания останутся лишь сияющие существа, называемые абхасвары: тела их состоят из эфира, они витают в воздухе, от них исходит ^свет, и жизнь их не имеет конца. Растворение на уровне микрокосма происходит в момент смерти – и, как мы увидим ниже, умирание фактически представляет собой ряд переживаний световых образов.
Характерная для всей Индии метафизика Света подталкивает к определенным выводам: отметим особо, что
1) наиболее адекватное откровение божества осуществляется благодаря Свету;
2) достигшие высоких степеней духовности – по крайней мере, достигшие ступени «освобождения» или Будды – также способны излучать свет;
и наконец, заметим,
3) что космогония сравнима со световым откровением. Проиллюстрируем эти выводы некоторыми примерами.
Читавшим «Бхагавадгиту» известно, что порой теофания ("явление божества") обретает вид слепящего потока света. Напомним знаменитую XI главу, где Кришна открывается Арджуне в своем истинном облике, который, в сущности, есть проявление огня:
Если бы свет тысячи солнц разом из неба возникли,
Эти светы были бы схожи со светом того Махатмы.
(XI, 12)
Венчанного, лучезарного, всеозаряющего, со скипетром, диском,
Труднозримого, неизмеримого, в блеске огня и молний я Тебя вижу?
(XI, 17)
Безмерномощного, неисчислиморукого, без конца, середины, начала
Солнце-луноокого, вижу Тебя; жертвенным пламенем
Пылают Твои уста. Ты озаряешь весь этот мир своим блеском.
(XI, 19)
Неба касаясь, Ты сияешь огромными, пылающими очами, многоцветный, разверзнув зевы…Однако этот пример – всего лишь самая известная из многочисленных теофаний, упоминаемых в «Махабхарате» и пуранах. В «Хариванше» рассказывается о путешествии Кришны, Арджуны и одного брахмана на север, к великому океану. Когда они наконец достигают его, волны расступаются по слову Кришны, и странники проходят по дну, а справа и слева от них вздымается стена воды. Далее странники прибывают к подножию величественных гор, и, повинуясь велению Кришны, горы исчезают. И вот путники достигают некой туманной области; лошади останавливаются и отказываются идти дальше. Тогда Кришна поражает туман лучом, исходящим из чакры, – и туман рассеивается. При этом Арджуна и брахман видят очень яркий свет, в котором пропадает в конце концов Кришна. Позже Кришна открывает Арджуне, что этот свет и есть истинное "Я".
Узрев подобные огням губительного времени страшные зевы с торчащими клыками,
Не узнаю сторон, не нахожу спасенья…
(XI, 24–25).
В XII книге «Махабхараты» Вишну открывается в виде вспышки молнии, яркой, как свет тысячи солнц. Вслед за этим описанием в тексте сказано: "проникаясь этим светом, смертные, искусные в йоге, достигают конечного освобождения". В той же XII книге изложена история трех отшельников, которые в стране, что к северу от горы Меру, тысячу лет практиковали тапас, чтобы постигнуть истинный облик Нараяны. И вот голос с неба повелел им отправиться на север, где посреди молочного океана расположен остров Светадвипа, таинственная "Белая земля" индийских мифов: ее символика связана как с метафизикой Света, так и с сотериологическим гнозисом. Отшельники добрались до Светадвипы, но свет, исходящий от Нараяны, был столь ярок, что они ослепли. Еще сотню лет они провели в медитации и стали различать людей, белых, как лунный свет. "Сияние их, – сказано в тексте, – подобно сиянию Солнца, когда оно сойдет, чтобы испепелить Вселенную". Внезапно три отшельника видят свет, сравнимый со светом тысячи Солнц. Это манифестация Нараяны – и все население Светадвипы устремляется к божеству, чтобы преклонить перед ним колени и вознести молитвы.
Последний пример иллюстрирует сразу два момента: Свет есть сама сущность божественности, и те, кто достиг мистического совершенства, окружены сиянием. Образ Светадвипы, белого острова, подтверждает, что свет неразрывно связан с представлением о духовном совершенстве; эта земля бела, ибо она населена совершенными людьми. Если мы вспомним другие "белые земли", присутствующие в индоевропейской традиции, – Левка, Авалон, – то увидим, что в основе мифа о трансцендентных областях – чудесных странах, которых нет на географической карте, – лежит представление об особом качестве белого цвета, который символизирует трансцендентность, совершенство и святость.
Сходные представления можно обнаружить в буддизме. Усами самого Будды в «Дигха-никае» сказано, что знак, предшествующий манифестации Брахмы, – "льющийся свет и сияющая слава". В одной из китайских сутр утверждается, что боги благодаря практике созерцания и отсутствию нечистых желаний достигают состояния самадхи, известного как "вспышка пламени", когда их тела источают свет, который ярче света Солнца и Луны. Это необычайно яркое сияние проистекает от совершенной чистоты сердца. Согласно «Абхидхармакоше», божества, соотносимые с Брахмой, белы как серебро, тогда как те, что соотносятся с рупадхату, – желты и белы. В других буддистских текстах говорится, что боги всех 18 классов имеют тела, сияющие как серебро, и живут во дворцах, желтых как золото.
A fortiori ("тем паче") изображают в сиянии Будду. В Ама-равати он представлен в виде колонны пламени. В конце повествования Будда замечает: "Я стал пламенем и поднялся в воздух на высоту семи пальмовых деревьев" ("Дигха-никая", III, 27), Два образа, выражающие преодоление человеческого уровня – огненная яркость и вознесение на небо, – здесь использованы рядом. Упоминания о сиянии Будды – своего рода клише, переходящие из текста в текст ("Дивьявадана", XLVI–VII, 75; "Дхаммапада, XXVI, 51 и др.). Статуэтки школы Гандхары отличаются тем, что изображают языки пламени, исходящие от тела Будды, особенно – от его плеч. Иногда Будда изображается парящим в воздухе, и тогда трудно дать однозначный ответ на вопрос, видим ли мы за его спиной языки пламени или крылья.
То, что этот свет имеет йогическую природу, то есть является результатом практической реализации трансцендентного состояния, свободного от всяких ограничений, подтверждается рядом текстов. Так, «Лалитавистара» говорит, что когда Будда пребывает в самадхи, "луч, называемый Украшение Света Знания ("джнаналокаланакрам намарасмих"), поднимается от его черепного шва (усниса) я сияет над головой". Поэтому в иконографии Будду принято изображать с нимбом пламени, окружающим его голову. А. К. Кумарасвами цитирует вопрос из Саддхармапундарики" (с. 467): "Ради ка-кого знания сияет нимб над головой "Татхагаты?" – и находит ответ в строке из Бхагавадгиты" (XIV, II): "Там, где знание, свет сияет сквозь отверстия тела". Тем самым сияние тела есть признак преодоления всех обусловленных состояний; боги, люди и Будды сияют, когда они погружены в самадхи, то есть когда они составляют одно с абсолютной реальностью, Бытием. Традиция, связанная с чань-буддизмом, утверждает, что при рождении каждого Будды он осиян пятью огнями, а от тела его исходит пламя. Точно так же любой Будда может озарить всю Вселенную светом, что исходит от нескольких волосков, растущих между его бровями. Характерно, в ами-дизме – мистическом течении, которое придает опыту люми-нофании гораздо большее значение, чем другие школы буддизма, – именно Амида, Будда Бесконечного света, играет главную роль.
Другая мистическая тема, важная для нашего исследования, – посещение Будды, медитирующего в пещере, Индрой (Индра-шайлагуха). Согласно этому мифу, Индра в сопровождении сонма богов сошел с неба в Магадху, где в пещере на горе Ведийяка медитировал Татхагата. Пробужденный пением Гандхарвы от медитации. Будда волшебным образом раздвинул пещеру, так что все гости смогли войти в нее, а он – принять их подобающим образом. Пещеру освещал яркий свет. В «Дигха-никае» (Сакка Панха Сутта) говорится, что свет исходил от богов, однако другие источники ("Диргханаиа-сутра", X и далее) приписывают причину этого света "пламенеющему экстазу" Будды. В классических биографиях Будды, написанных на пали и санскрите, это посещение Индры не упоминается. Однако данный эпизод занимает важное место в искусстве Ган-дхары и Центральной Азии. Параллель с пещерой Рождества и поклонением волхвов напрашивается сама собой. Монере Вил-лар заметил, что обе легенды повествуют о том, как Царь богов (Индра) или "Цари, сыновья царей" посещают пещеру, чтобы поклониться Спасителю, при этом пещера чудесным образом озарена сиянием. Несомненно, сам этот мотив старше, чем индо-ирано-эллинистический синкретизм; он неотделим от мифа о победном появлении Бога Сына из изначальной пещеры.
Следует сказать несколько слов о связи космогонии с метафизикой света. Мы видели, что махаяна отождествляет тат-хагат с космическими стихиями (скандха), рассматривая их как светоносные сущности. Это весьма смелое онтологическое допущение может быть понято лишь на фоне развития буддизма в целом. Однако возможно, что сходные представления высказывались и раньше: во всяком случае, в текстах гораздо более древних можно обнаружить предпосылки этой грандиозной космогонии, трактующей творение как манифестацию Света. Так, Кумарасвами связывает санскритское лила – «игра» и в первую очередь – "игра космических сил" с корнем ле-лэй – «гореть», «искриться», «сиять». Таким образом, слово лелэй могло значить Огонь, Свет или Дух. Судя по всему, уже тогда индийские мудрецы осознали связь между творением космоса, возникающего из игры божественных сущностей, и танцем языков пламени, пожирающего топливо. Аналогия эта напрашивалась сама собой, так как пламя изначально считалось парадигматической манифестацией божественности. Приведенные здесь примеры подтверждают именно такой вывод. Пламя и, соответственно, свет в Индии были символами творения и выражали самую сущность Космоса, особенно если учесть, что Вселенная считалась всего лишь манифестацией божественного или, точнее, "побочным результатом" «игры» божественных сил.
Параллельный ряд образов и представлений, выкристаллизовавшихся вокруг майи, обнаруживает сходное видение: творение мироздания – божественная игра, мираж, иллюзия, магически проецируемая божеством. Известно, сколь серьезное значение имело представление о майе для развития онтологии и сотериологии в Индии. Меньшее ударение делалось на ином: чтобы разорвать покрывало майи и прорвать космическую иллюзию, необходимо сперва осознать ее характер как «игры» – свободной спонтанной активности божества – и вслед за этим, имитируя божественный образ действий, можно достичь свободы. Парадокс индийской мысли заключается в том, что представление о свободе скрыто за представлением о майе – то есть об иллюзии и рабстве, – и потому обрести свободу можно лишь косвенным путем. Тем не менее, достаточно открыть глубокое значение майи – божественной «игры», чтобы уже встать на путь освобождения.
В махаяне Чистый Свет одновременно символизирует и абсолютную реальность, и сознание, погруженное в нирвану. В момент смерти каждый на несколько мгновений встречается с этим светом; йоги переживают встречу с ним в состоянии самадхи; Будда пребывает в свете постоянно. Смерть – это процесс растворения в космосе, не в том смысле, что плоть возвращается в землю, но в том, что космические стихии последовательно растворяются одна в другой: Земля поглощается Водой, Вода – Огнем и т. д. Очевидно, каждый из этих «переходов» стихий соответствует определенной ступени развопло-щения, и в конце процесса микрокосмос, явленный в человеке, уничтожается, подобно тому как уничтожается в конце Великого Цикла (махаюги) Вселенная. Каждый переход стихий посвященным воспринимается на психическом уровне. Так, когда Земля растворяется в Воде, тело лишается опоры (буквально: "подпорки"), иначе говоря – теряется способность управлять членами, тело становится разболтанным, как у марионетки.