Л.В.Милов говорил прежде всего о климатическом факторе, однако хорошо изучено и значение биологической продуктивности почвы (хотя она, конечно, связана с климатом). Недавно вышла книга П.Ф.Лойко «Земельный потенциал Мира и России: пути глобализации его использования в XXI веке». Она вышла под грифом «учебное пособие», значит, содержит сведения достаточно давно и надежно установленные. Эти данные также показывают, насколько глупо было проклинать наши колхозы за то, что они в чем-то уступают американским фермерам.
   В книге приведен «коэффициент биологической продуктивности» почв разных стран — этот показатель для России принят равным 100. В США он равен 187, в Западной Европе — около 150, в Индии — 363, а в Индонезии 523! С помощью этого коэффициента пересчитана обеспеченность жителей разных стран пахотной землей с одинаковой биологической продуктивностью.
 
 
   Наконец, стоит всем задуматься, как вообще могли принять наши граждане именно США за образец в сельском хозяйстве? Ведь с точки зрения затрат «абсолютного» дефицитного ресурса человечества, — энергии — США создали специфическую аграрную систему, которая наименее эффективна из всех известных в наше время. Согласно докладу А.Кинга Римскому клубу (1990), в сельском хозяйстве США затрачивается 6 калорий энергии минерального топлива на получение одной пищевой калории (американский эколог и экономист Одум приводит другую величину — 10 калорий топлива на 1 пищевую калорию).
   Поскольку энергия становится критическим ресурсом в мировой хозяйстве, такой расточительный тип хозяйства при наличии земельных угодий со столь высоким потенциалом биологической продуктивности приходится считать совершенно неприемлемым в качестве стандарта. Ведь в Индии, например, энергетический баланс «затраты-выпуск» составляет 1:10. На одну калорию затраченной энергии — 10 пищевых калорий.
   Если же сравнивать СССР и США, то энерговооруженность труда в сельском хозяйстве у них была просто несопоставимая. В 1989 г. в СССР на одного работающего приходилось 27 киловатт энергетических мощностей, а в США — 105 квт35. На 1000 га пашни США имели втpое больше тpактоpов, чем мы, а пpоизводили зерна (кpоме кукуpузы) и картофеля существенно меньше. И хотя наши тpактоpа похуже амеpиканских, запчастей к ним поменьше, и выполнял у нас тpактоp, помимо своих пpямых обязанностей, массу таких pабот, для котоpых в США есть вееp специальных машин — все pавно, в pуках колхозника, еще не задушенного Гайдаpом, тpактоp использовался в несколько pаз эффективнее, чем у феpмеpа США.
   А зерноуборочные комбайны? В СССР их на 1.000 га было в 2,4 раза меньше, чем в США. Спросите колхозника: неплохо было бы иметь в страду в два раза больше комбайнов, да еще американского производства? Небось, поменьше были бы потери. Да где там, чуть не каждый журналист-"демократ" считал своим долгом представить многолетние усилия по развитию в СССР современного комбайностроения как «абсурд плановой экономики». Наконец добились своего — уже в 1991 году производство тракторов и комбайнов резко упало. О 1992 годе и говорить нечего. Фермеры будут жать злаки серпами, как в имении Маркиза Карабаса.
   Значит, даже если бы у нас был такой же климат, как в США, такая же сеть доpог и такое же обоpудование феpм и жилья, то только чтобы достичь уpовня пpоизводства США, более низкого, чем в колхозах и совхозах, пpишлось бы pазом увеличить паpк тpактоpов в тpи pаза. Знаток нашего села А.В.Чаянов сказал полушутя: если бы Ротшильд пpи pеволюции в Евpопе сбежал в Россию и вынужден был заняться сельским тpудом, то пpи всей своей буpжуазной психологии он пошел бы в общину (или, добавлю, в колхоз).
   В целом, я считаю, что успешная кампания горбачевско-яковлевской идеологической машины по очернению советского сельского хозяйства нанесла один из самых сильных ударов по СССР и его общественному строю. Но значение этого успеха гораздо фундаментальнее этой политической задачи. Это был большой эксперимент, который показал исключительную беззащитность сознания советского человека против самой грубой и примитивной лжи. Именно после этого эксперимента можно было спокойно планировать и осуществлять прямое ограбление нашего народа. Вся камарилья будущих «новых собственников» могла быть спокойна — такой народ под волшебную дудочку соблазнителей отдаст все свое достояние и даже будущее своих детей и внуков (если они будут).
 
Колхозное хозяйство — регресс или модернизация?
 
   Сельское хозяйство, отрасль очень массивная, в массовом сознании было превращено в позор СССР. Мы обязаны в этом разобраться.
   Занимаясь и статистикой, и «натурным» сравнением с Испанией, где агрикультура стоит высоко, я пришел к выводу, что отсталость, а тем более регресс советского сельского хозяйства — большой миф. Именно начиная с середины 70-х годов, когда наконец была создана промышленность удобрений, машин, средств защиты растений и добавок, наше сельское хозяйство стало быстро улучшать и экстенсивные, и интенсивные показатели.
   Быстро росло поголовье скота, очень быстро — поголовье птицы. Производство птичьего мяса за 1975-1987 гг. выросло с 1335 тыс. т. до 3126 тыс. т. Быстро улучшалось стадо: в 1980 было чистопородных 30% коров, а в 1985 — 40%. Все это означает, что быстро улучшалось питание людей — несмотря на неудобства распределения. Как ни крути, по качеству питания — 7-е место в мире.
   Быстро улучшались интенсивные показатели. Надой молока на корову вырос с 2,3 т. в 1970 до 2,85 т. в 1989 г. Быстро снижались прямые трудозатраты на получение 1 ц продукции — в 1971-1975 гг. в колхозах на производстве зерна они были 1,8 человеко-часа, а в 1987 — 1,2. Это — огромное улучшение, учитывая масштабы. Росла энерговооруженность труда: в 1980 г. сельское хозяйство потребило 111 млрд. квт-ч электроэнергии, а в 1989 — 173 млрд. Значит, снизились перегрузки работника, условия труда явно улучшались. Это видно из табл. 9.
 
 
   К 1985 г. колхозник в среднем работал 22,4 дня в месяц — пятидневную неделю. Бегство из деревни к концу 70-х годов прекратилось — вплоть до 1990 г. численность сельского населения поддерживалась на уровне 98 млн. человек. Стабильной была и численность механизаторов (4,6 млн.), а их квалификация выросла — 70% из них работали по специальности более 5 лет, 37% — были механизаторы I класса.
   В 70-е годы в сельской местности было размещено множество производств, чтобы занять освобождающуюся при механизации рабочую силу и снизить фактор сезонности работ. К началу 80-х годов на селе действовало около 300 тыс. промышленных предприятий и филиалов городских фабрик. В рамках сельского образа жизни произошел значительный переток рабочей силы. Если в 1965 г. из всех сельских работников 71,1% были заняты в сельском хозяйстве, то в 1982 г. их доля составляла всего 52,7%. То есть, почти половина работников, живущих в селе, была занята уже не сельским хозяйством. Уже 14,1% работников были заняты в социально-культурном обслуживании села и 6,6% -торгово-бытовым обслуживанием (В.И.Староверов. Социальные аспекты развития производительных сил агропромышленного комплекса СССР. Социологические исследования. 1985 № 2). Быстро насыщалось село и кадрами с высшим образованием. Где же симптомы деградации?
 
Крестьяне и диктат райкома КПСС.
 
   Одна из постоянных тем в обличении колхозного строя — утрата кооперативами своей самостоятельности и инициативы вследствие тоталитарного контроля со стороны «командно-административной системы». Ходила масса слухов о том, как тупые партийные чиновники из райкомов указывают крестьянам, когда и что сеять, на какую глубину пахать. Из этих рассказов и анекдотов вытекало, что все эти требования абсурдны, но председатели колхозов, эти марионетки КПСС, их послушно выполняют и губят производство.
   Очень популярный фильм «Председатель» по сценарию Ю.Нагибина в художественной форме задал жесткую идеологическую модель. В типичный умирающий колхоз является извне системы герой-избавитель, отважный офицер-инвалид. Он собирает вокруг себя остатки «здоровых сил» и начинает сложную и опасную для жизни борьбу с «системой» — райкомом, КГБ, их «пятой колонной» в родном селе. Слава Богу, на самом верху «системы» уже подрастают будущие Горбачевы и Шеварднадзе, они тайно поддерживают борца. И вот — колхоз процветает, в него даже эмигрируют подданные других, обычных советских колхозов.
   Фильм был сделан талантливо, агрессивно, в нем играли любимые актеры (главные из них, М.Ульянов и Н.Мордюкова, кстати, стали потом оголтелыми сторонниками Ельцина). Он был принят на «ура», и такая реакция была всеобщей. Это говорит о том, что почва для его восприятия созрела, так что фильм только художественно «оформил» готовые стереотипы массового сознания. Связь «КПСС-государство-колхоз» виделась как подавление крестьянства. Как говорится, «производственные отношения как тормоз развития производительных сил». Недаром Д.Балашов в цитированной выше статье в «Советской России» воскликнул: «Советская власть отбросила земледелие России на тысячи лет назад!». Писателю такое преувеличение простительно, а средний интеллигент считал, что отбросила, ну, не на тысячи, но на 60-70 лет уж точно.
   Сам Нагибин даже рассказывал о своем фильме такой случай. Ехал он на машине с Бэлой Ахмадуллиной, его женой, и на шоссе его остановил инспектор ГАИ — он что-то нарушил. Взял документы, узнал Нагибина и, конечно, простил нарушение — за фильм «Председатель». Но потом подумал, и говорит: «С Вас штраф один рубль. За вторую серию». Мол, за то, что из конформизма или из цензурных соображений Нагибин дал счастливый конец, образ процветающего колхоза. Скорее всего, Нагибин завершение своего анекдота придумал, но важно, что людям оно нравилось, и его пересказывали.
   Таким образом, возник отдельный ствол антисоветского мышления — как бы вырастающий из боли за русского крестьянина, замордованного в колхозе партийно-государственной системой. Здесь созревала идея разрушить всю связку «КПСС-государство-колхоз», и удары готовились как по связям этой триады, так и по каждому из ее элементов. Это очень четко обнаружилось во время перестройки. Каковы были истоки этого разрушительного пафоса, чем он питался? Когда разбираешь это чувство по полочкам, получается сложная, многослойная картина, где один слой даже как будто отрицает другой.
   Прежде всего, предпосылкой к этому видению было издавна присущее интеллигенции здоровое отрицание «империалистического» подхода к крестьянству, свойственного российской бюрократии. Да, крестьянство для бюрократии всегда было своим, отечественным «диким племенем», в которое надо нести прогресс — даже силой. Эта верно подмеченная либералами черта российской власти, как известно, сразу же усваивалась самими либералами, как только они каким-то боком в эту власть встраивались.
   Так что в том, как диктовали райкомы КПСС колхозам, не было ничего нового. Только от невежества мог советский интеллигент полагать, что это — порождение большевизма Сталина или волюнтаризма Хрущева. Это — наше историческое наследие, для преодоления которого нужно просвещение и скромность. Но этих качеств у антисоветского интеллигента в какой-то момент стало не хватать, и он направил свой гражданский пафос против самой сердцевины власти. Но уж сегодня-то можно прочитать «Письма из деревни» А.Н.Энгельгардта. Вот что он пишет о земстве, о либералах, как бы предшественниках нынешних врагов колхоза:
   "Вот, например, в нынешнем году в иных губерниях козявка какая-то рожь поизъянила. Выписали энтомолога-профессора, тот сейчас узнал, какая козявка: гессенская муха, говорит… Целую лекцию губернским и земским начальникам прочел. Нужно, говорит, жнивья выжигать, нужно жнивья тотчас после уборки запахивать, нужно рожь сеять не раньше 15-го августа… Энтомолог, конечно, никакого понятия о хозяйстве не имеет… Что произойдет от позднего посева ржи, в противность долголетней практике? Не произойдет ли от этого позднего посева того, что в будущем году не только людям, но и самой мухе нечего будет есть? Ничего этого энтомолог не знает, ничего не понимает, он знает и видит одну только муху.
   Расчувствовались земцы, прослушав красноречивую, ученую лекцию профессора-энтомолога, да и нельзя же ничего не сделать, зачем же было ученого энтомолога приглашать? Одна глупость влечет за собою другую, сейчас — бац! — обязательное постановление: сеять рожь не ранее 15-го августа. И вот земледельцы нескольких губерний должны, обязаны, сеять озимь в известный срок, по назначению начальников: какого-то энтомолога, каких-то земских чиновников. Господи, да что же это такое? Опыт миллионов земледельцев-хозяев, долголетняя практика показали, что рожь нужно сеять в пору, что эта пора начинается с конца июля, что эта пора для разных мест разная, и вдруг какой-то энтомолог решает, а земство делает обязательное постановление и предписывает миллионам земледельцев сеять озимь в назначенный срок…
   Это обязательное постановление для нескольких губерний — сеять рожь после 15-го августа — характерный факт новейшего времени… Но этого мало. Одно земство сообразило: сделаем мы обязательное постановление, а что если его вдруг исполнять не будут! И вот елецкое земство, сделав обязательное распоряжение не производить в нынешнем году посева озимых хлебов ранее 15-го августа, в то же время поручило управе обратиться к начальнику губернии с просьбой о том, чтобы земской полиции было вменено в обязанность оказывать содействие управе при исполнении ее постановления. Но этого еще мало. Елецкое земство постановило ходатайствовать перед правительством о том, чтобы, независимо от штрафа, налагаемого по закону (29 ст. устава о наказ., нал. мир. суд.), было разъяснено, что при исполнении этого постановления преждевременный посев, то есть произведенный до 15-го августа, подлежит запашке на счет виновного.
   Не верится даже, но это так… Мало показалось, что мировой оштрафует, мало того, что, если губернское начальство прикажет смотреть, чтобы не сеяли до 15-го августа, так урядники нагайками станут гонять мужиков с пашни, нужно и еще: запахивать на счет виновного посев, произведенный до 15-го августа. Расчетливый хозяин, разумеется, скорее согласится заплатить штраф у мирового, чем сеять рожь не в пору; и урядник, ежели сгонит с посева, тоже не беда — не будет же он целый день торчать на поле. Земство это поняло и задумало покрепче сделать. Посеешь раньше срока, сейчас приедет земство и запашет твои всходы озими".
   Обратите внимание: речь идет о 70-х годах XIX века, не было еще ни колхозов, ни КПСС, ни даже РСДРП. Были крестьяне — каждый со своим наделом — и земские начальники из будущих кадетов. И вот — диктат покруче диктата райкомов.
   Но если окинуть взглядом более крупные отрезки пространства и времени, то видишь и другую сторону этой проблемы. Этот диктат — хоть Петра I, хоть земства, хоть райкома — был для крестьян и для страны совершенно необходим. Несмотря на его зачастую тупые или даже гротескные проявления. Так получилось, что в России крестьянин не стал свободным предпринимателем, конкурирующим на рынке. У нас крестьянство было заключено в несколько сот тысяч общин, каждая из которых жила в своем космосе-деревне. Государственная власть была той силой, что объединяла все эти деревни в Россию и вводила их в сферу общенациональной и универсальной культуры — делала то, что на Западе делали национальный и мировой рынок и поголовное школьное образование.
   И в этой функции власти не могло не быть тупости, пренебрегающей особенностями места и момента, и даже жестокости, карающей за сопротивление. Комиссары Петра пороли крестьян, заставляя их сажать картошку, а потом есть ядовитые плоды этого растения. Не все они знали, что есть надо клубни. Что же мы не проклинаем Петра, который ввел картофель в обиход? Не проклинаем, потому что это было бы совсем уж глупо.
   На садовом участке, рядом с моим, сажал картошку мой сосед, инженер-механик, вернувшийся из Казахстана. С ним его тесть — старик из соседней деревни. Он никуда в жизни из нее не уезжал, кроме как в армию. Он спрашивает зятя: «Откуда картошка произошла?» — «Из Южной Америки». «А кто ее в Россию привез?» — «Петр». «Да-а. Большое дело сделал».
   Когда этот старик рассуждает со мной о колхозах и о перестройке, у меня не возникает ни малейшей нестыковки в понятиях, хотя не во всем мы согласны. Но в Москве даже со многими «идеологически близкими» коллегами разговор идет так, будто мы говорим на разных языках и с трудом нащупываем перевод.
   Совсем уж странно, что те, кто был так непримирим к диктату райкомов, в большинстве своем стали горячими поклонниками Столыпина. Ведь его требование к крестьянам — ликвидировать общину и превратиться в буржуа и пролетариат — по несовместимости с крестьянским космосом не идет ни в какое сравнение даже с требованием ВКП(б) превратить общину в колхоз. А он свой диктат подкреплял военно-полевыми судами и виселицей.
   Как пишет сегодня один пpофессоp-философ из Российской Академии наук, «Столыпин насильственными методами усмиpял пpотивников нового агpаpного стpоя, „пpививая“ им пpавовое сознание» (С.Никольский. Сознание крестьянства и аграрные модернизации России. — Свободная мысль, 1993, № 9). Сам, видимо, не понимает, какие чудовищные вещи пишет, считая казнь по пpиговоpу военно-полевого суда (или вообще без суда) «пpививкой» пpавового сознания.
   Но вернемся к диктату власти на первых этапах колхозного строительства. Кстати, на последних этапах эту тему обсуждали уже по инерции. Колхозы насытились агрономами и экономистами, а главное, собственной техникой, так что реальные основания для диктата исчезли. Остался лишь образ этого диктата, как улыбка Чеширского кота.
   Так вот, сегодня, вспомнив всю совокупность условий, я считаю, что перебора с этим диктатом, в общем, не было. Надо даже удивляться, как много управляющего воздействия было оставлено самоорганизации. Ведь колхозы сразу были втянуты в огромную технологическую революцию, которая на Западе заняла сотню лет — переход от трехпольной системы к травопольной с одновременной механизацией основных работ. При этом машин было так мало, что они были сосредоточены в МТС и обслуживали прикрепленные колхозы по напряженному графику, перемещаясь по мере завершения работ.
   Эта сложная система могла функционировать только при жесткой координации усилий формально автономных единиц (колхозов), а также при жестком диктате агрономического планирования. Агрономов тоже было мало, они тоже, как и машины, находились в «центре». И они с трудом могли объяснить смысл своих команд людям, не имевшим опыта ни работы с большими травопольными системами, ни машинной обработки земли. Райкомы в передаче этих команд от агрономов вообще были лишь промежуточным звеном. Конечно, эта система давала сбои, возникали нестыковки во времени, у кого-то урожай снижался из-за предписанного раннего посева, у кого-то осыпался из-за задержки комбайнов.
   Поэтому в каждом отдельном колхозе были основания для недовольства этим диктатом. Но его великий смысл заключался в том, что он дал принципиальную возможность запустить всю эту систему. И без диктата, окрика, наказания это было бы невозможно. Как гласит армейская поговорка, «приказы офицера должны быть решительными; лучше, конечно, если они при этом еще и правильны». Критики колхозной системы, говоря о диктате, возмущались тем, что приказы из райкомов были решительны. Но ведь главное-то в другом — были ли они правильны? Этого вопроса критики обычно не касались — потому что в целом, с уровня всей колхозной системы, эти приказы в общем были правильными.
 
Советская модернизация — либеральная архаизация.
 
   Вся доктрина колхозного строительства, включая «диктат райкомов», была большой, общенародного масштаба, программой модернизации деревни. Всей деревни, а не малой части «сильных» крестьян — на хуторах или отрубах. Это была программа подключения всего крестьянства к современному научно-техническому знанию, без разделения крестьян на модернизируемую и архаизируемую часть, как в «зеленой революции» в развивающихся странах. Это была первая в истории подобная программа, которая в иных формах прошла потом в Японии и Китае, во Вьетнаме и на Кубе. Эта программа включала в себя и обновление технологии, и изменение быта, и доступ к современному образованию университетского типа, и повышение доходов крестьян.
   Скажем честно, мы всего этого не понимали в советское время, все эти слова нам казались скучной пропагандой. Так бывает, хотя верхоглядство не подобает культурному человеку. Грешны мы в этом, почти все. Но совсем непростительно, если сущности не видят и тогда, когда она уничтожается и на смену приходит ее антипод. Ведь в этот момент как раз и приоткрывается самое важное. Оно недолго видно, его затягивает новое, отвлекает на себя все внимание. Важно не упустить момент, когда можно охватить взглядом и сущность старого, и сущность приходящего ему на смену антипода. Контраст помогает понять.
   В последние десять лет под аплодисменты влиятельной части горожан новый политический режим остановил советскую аграрную программу, приступил к разрушению построенной колхозно-совхозной системы и быстро насаждает социальные и производственные структуры, предписанные программой МВФ.
   То, что мы видим, является замечательно наглядной иллюстрацией концепции периферийного капитализма. Она, как уже было сказано, предполагает создание небольшого модернизированного анклава и одновременную архаизацию большей части прежней, «доколониальной» социальной системы. В России, однако, с передовыми современными анклавами пока что дело не идет, но архаизация проводится полным ходом. Несколькими мазками представим картину — чтобы по контрасту стала понятной суть именно советской программы.
   Перед началом сева 2001 г. Минсельхоз РФ доложил, что на 1 марта в сельском хозяйстве России имелось 514,4 тыс. исправных тракторов. В 1986 г. их было 1424 тыс. Сегодня добивают последнее, что осталось, новые купить не на что, да и производить тракторы почти перестали. В феврале 2001 года их произвели на всех заводах России 1200 штук — а в 80-е годы в месяц давали по 25 тыс. штук (см. рис. 9). Свернуто производство даже тех машин, которые были любимым объектом антисоветской пропаганды — в пику «гигантомании плановой экономики» — производство минитракторов. В 1997 г. их было выпущено в 20 раз меньше, чем в 1993 г. — всего 400 штук на всю Россию.
   В 1992-93 гг. правительство перекачало колоссальные средства из аграрного сектора за счет искусственных «ножниц цен» на продукты сельского и промышленного производства. За 1992 год цены на сельхозпродукцию выросли в 8,6 раза, а на покупаемую селом продукцию и услуги — в 16,2 раза. В 1993 г. положение еще резко ухудшилось. В целом за 1992-93 гг. закупочные цены на мясо возросли в 45 раз, на молоко в 63 раза, а на бензин в 324 раза! А на трактор К-700 в 828 раз! А на трактор Т-4 в 1344 раза! Выдержать этого хозяйства не могли. В целом на всю сельскохозяйственную технику спрос в России за четыре года реформ снизился более чем на 90%.
   Рис.9 Производство тракторов в России (тыс. штук)
 
   И даже при такой скудной емкости рынка множеством способов идет лоббирование иностранной техники (надо думать, бескорыстно помогают западным фирмам). По данным «Ростсельмаша», средняя цена импортного комбайна на нашем рынке составляет 220000 долл., а российского — 50000 («Ведомости», 9 июля 2001). Но в 2000 г. импортные комбайны захватили 25% российского рынка.
   Затихли вопли о фермерах, которые, дай только разгромить колхозы, накормят Россию. Фермера у нас оставили и без машин, и без удобрений. Менее 3 тракторов имеют в среднем наши фермеры на 1000 га пашни — при европейской норме 120. В сорок раз меньше! У меня дом в деревне, и я вижу, во что обошлось это фермерам, а еще пуще их детям. Худые, усталые лица, потухшие глаза. Едет мальчик вечером на этом изношенном тракторе, который глохнет каждую минуту, — пьяный. А ему 13 лет. От непосильного труда в начале ХХ века потребляли спиртное более 60% деревенских мальчиков в возрасте семи-восьми лет. Возрождаете ту Россию, господа?
   Деревня сжимается, затихает. Режет скот — свой последний резерв (рис. 10). За 2000-й год еще сократилось стадо крупного рогатого скота — до 28,4 млн. голов (в 1988 г. было 60 млн.). В 1996 г. Россия перешла рубеж, какого даже в войну не переходила, — у нас стало меньше одной коровы на 10 человек (сейчас, в 2001 г. уже осталось 0,89 коров на 10 душ). Коз и овец сегодня вчетверо меньше, чем в 80-е годы.
   Рис.10 Поголовье крупного рогатого скота в России (млн. голов)
 
   Вдумайтесь в такую цифру: в январе 2001 г. средняя зарплата в сельском хозяйстве России была 852 руб. в месяц, а у служащих банков и страховых компаний — 13341 руб. В 16 раз больше! Клеркам, протирающим штаны в офисах. Какая подлость — так поступить с тружениками, которые кормят страну. И полезно вспомнить тем, у кого память коротка: в 1988 г. средний месячный доход на душу в семьях колхозников был в СССР 121 руб. (а средняя зарплата в колхозе, вместе с выплатами из общественных фондов — 249 руб.). По среднедушевому доходу колхозники приблизились к горожанам — рабочим и служащим. У них тогда среднедушевой доход был 153 руб.
   Горожане не хотят видеть, что уже десять лет в России выполняется невиданная, небывалая программа уничтожения сельского хозяйства огромной страны. Когда-нибудь историки будут ломать голову — как такое могло произойти? Ведь все на глазах, при нашем общем попустительстве. Делается черное и явно антинародное дело — а народ равнодушен. Мало кто вообще этим интересуется.