Страница:
— Куда едем? — возвратившись в «оку», равнодушно спросила девушка. Равнодушно — потому, что было безразлично куда ее отвезет любовник, лишь бы подальше от страшного Жетона и его безжалостных шестерок.
— Сказал же: в надежное место… Не сбежишь? Дождешься меня?
Ответ — еле слышный, будто легкий ветерок перебрал листья березы.
— Не сбегу… Дождусь…
«Ока» долго петляла между деревьями. Наконец, выбралась на шоссе и помчалась в дальнее Подмосковье. Валерий решил спрятать девушку в Клину. Там жил старинный его приятель, с которым почти пять лет телохраниитель Жетона провел на зоне. Мужик завязал, работает сторожем в городской больнице, растит троих пацанят. Человек верный, не подведет, не обманет. Поживет у него девушка до тех пор, пока Свистун не найдет более надежного укрытия.
Попрощавшись с Викой, Валерий, не отдыхая, мотанул в Москву к Поршню. Судьба офицерика, да и Красули тоже его не волновала. Пусть Поршень расправляется с ними — режет или расстреливает — главное, возвратиться в лесную усадьбу, доложить о выполнении задания… Еще главнее — живым выбраться в Клин, к Вике… * * *
О приклеенной на зоне кликухе — Поршень, Иван Засядько старался забыть. Точно так же, как и о прежней своей профессии киллера. Да и некогда было раздумывать о старой жизни, в которой — пьянки и кровь. Водкой когда-то киллер старался погасить прочно поселившуюся в нем боязнь расплаты за погубленных им людей. Кровь приносила доход, позволяла жить безбедно. Алкоголь не ликвидировал страх — временно подавлял его. А вот работа в котельной, плюс — семья, дети, оказалась более действенным «лекарством».
Чистая ухоженная квартирка, сытная еда, ласковая жена — что нужно еще для спокойного существования, когда нет нужды прислушиваться к шороху за окнами или — в под"езде, когда безбоязненно проходишь мимо разгуливающих ментов.
К сожалению, характер Тамары с возрастом портился, в нем появилась страсть к богатству, стремление воспитать мужа, заставить его плясать под супружескую «музыку».
Вот и сегодня…
— Иван, деньги кончились, — с раннего утра испортила ему настроение жена. — До зарплаты не дотянем… Чем собираешься кормить меня и пацанов?
Тамара привыкла к другой жизни. Профессиональная воровка, ловкая и удачливая, она эавязала одновременно с хахалем, ставшим после ее законным супругом. Работать не хочет, да и кем ей работать — ни профессии, ни нажитого опыта. Похоже, она не завязала — продолжает промышлять на рынках и в автобусах, с раздражением подумал Иван, посадят, куда он с детьми?
— Дотянем, — привычно подавил он раздражение. — Не помрем. В заначке — килограмм пять круп, пяток пакетов вермишели. На хлеб и молоко хватит…
— Хлеб и молоко? Сама-то могу, жирок нарастила, а сам что — на диету, да? Откуда силы возьмешь справлять мужское удовольствие? Небось, каждый вечер ощупываешь меня… А как же нам быть с сыновьями? Тоже — на молочную диету? А ребенкам, промежду прочем, витамины разные нужны, им телятинку подавай, лимоны-бананы.
Тамара выпятила грудь, уперла кулачки в бока. Кажется, сейчас набросится на ленивого мужика, силой погонит его на подработку. Зарплата оператора котельной для нее «легкий закус». Привыкла воровка к широкой жизни, одевается барыней: если обувь, то самая модная и престижная, есди духи — самые дорогие. А уж о платьях и о пальто-шубках и говорить нечего. Будто не жена кочегара, а супруга миллионера.
— Мое дело обслуживать тебя на кухне и в постели. Скажешь, не справляюсь? Ходишь чистый, ухоженный, сытый, в квартире — ни пылинки, каждый вечер меня пользуешь. А сам разве добытчик? Твоей «котельной» зарплаты едва для нашей Мурки хватает…
— Снова толкаешь на прежнюю дорожку, падла грязная? — угрожающе поднялся с места Поршень. — Заруби на носу — не будет этого! Сама примешься шарить по чужим карманам — мигом выбью из головы дурь. Поняла или пояснить другими словами?
— Знать бы раньше, что заместо мужика взяла в мужья мокрую подстилку, ни за что не пошла бы за тебя, — не уступала женщина, косясь однако на дверь. Распалится «подстилка» — может и врезать кулаком, а кулачище у него — дай Боже. — Соседка говорит: жена — мужняя выставка, сам может в рванине ходить, а жену обязан одевать и кормить, как королеву…
— Попадать на зону, а то и под пулю не собираюсь. И без того забила квартиру тряпками. Невесть на какие доходы купленными.
Словесная перепалка вот-вот перерастет в примитивную драку. С матерками, визгом, битьем посуды. Поршень выдернул из брюк здоровенный ремень, Тамара придвинула массивную швабру.
Негромкий стук в дверь насторожил обоих. Немногочисленные знакомые и друзья заранее оповещают о визите, не стучат по старомодному — пользуются электрическим звонком. Неужто, менты пожаловали? Ивану бояться нечего, а вот супруге-воровке…
— Кто? — негромко спросил Поршень. — У нас все дома…
— Меня не хватает, дружан, — так же тихо рассмеялся визитер. — Открой, базар имеется…
Свистун? Как его называют, «тень Жетона». Ему-то что понадобилось от бывшего киллера? Предчувствие неведомой опасности будто подстегнуло затаившийся в сознании страх.
Все же, пришлось открыть. В прихожую шагнул старый дружан. Веселый, в костюме, при галстуке. Преподнес Тамаре букет роз — пять штук, такие подарки Поршню давно не по карману, поцеловал ей руку. Хозяин получил от гостя бутылку коньяка.
Тамара расцвела, порозовела, по родственному чмокнула Свистуна в макушку. Выразительно покосилась на мужа. Дескать, есть еще на белом свете настоящие мужики, не чета некоторым бездельникам и хамам.
Гость наклонился, снимая обувь. Воспользовавшись этим Поршень постучал согнутым пальцем по виску. Дескать, и ты, и «тень Жетона» — одинаковые идиоты, навозные аристократы, мать вашу вдоль и поперек.
— Проходи, Свистун, в комнату, побазарим. А Тамара пока закуску приготовит.
Валерка понимает: говорить с отставным киллером в лоб опасно, нужно подвести его к мысли о возврате к Жетону осторожно, как выводят рыбаки крупную рыбу, способную при слишком резком рывке оборвать леску и нырнуть в спасительную глубину.
Побазарили о том, о сем, повспоминали старых приятелей. Одни парятся на зоне, другие — в следственных изоляторах, более удачливые — на свободе.
— Помнишь Корягу? Того, который замочил банкира.
Поршень скривился, будто его пронзила зубная боль.
— Конечное дело, помню. Повязали или замочили?
— Такого замочишь? Он сам кого угодно посадит на пику… Дока он, капусту гребет лопатой. Представляешь, недавно замочил дерьмового политика, отхватил аж двадцать тыщ баксов.
Краем глаза Свистун заметил в коридорчике, ведущем в кухню, подслушивающую хозяйку. Глаза жадно горят, ловкие «профессиональные» пальчки шевелятся, будто пересчитывают стодоларовые бумажки. Ага, кажется, союзница появилась! Нужно подбросить жару.
— Что толку в баксах, когда повяжут, — неуверенно сопротивлялся Поршень, тоже косясь на супругу. — Окрестят на пятнадцать годков…
— Всего бояться — жить не стоит… Помнишь Воротилу? Тоже добычливый дружан. Одного бизнесмена отправил в царство небесное, за что получил еще больше, нежели Коряга. Так ловко — дух захватывает. Сумел дока приспособить взрывпакет прд сидение тачки «клиента». Никаких тебе следов, никаких «пальчиков», все чисто. Сейчас отдыхает не то на Балатоне, не то на Канарах. Вместе с женой и старшей дочерью.
— Живут же люди, — задохнулась от жадности Тамара. — А с моим муженьком не только на Канары — на Волгу не поедешь. Только и знает, что сидеть перед телеком да глотать вонючий дым…
— Усохни! — бросил Засядько, не глядя на жену, — Твое дело — кухня, стирка, пацаны. Вот и занимайся.
Обстановка снова сгустилась. Вот-вот грянет гром, засверкают молнии. Язычек у Тамары острый, наточенный в схватках с соседками и рыночными торговками. Тем более, знает — в присутствии гостя муженек не влепит плюху, даже матерком не оглушит. Больно уж совестливым сделался отставной киллер. До тошноты совестливым, до рвоты!
Поэтому Тамара ответила соответственно. Сравнила супруга со шлюхой, вышедшей на пенсию, с импотентом, которому и хочется испробовать женского мясца, и побаивается опозориться. Короче, применила все свои познания в блатном жаргоне.
Супружеская словесная схватка грозила перерасти в самую настоящую баталию. С кровью и синяками. Удерживал разгорячившихся хозяев незванный гость.
Пришлось Свистуну принимать срочные меры.
— Ни за что не поверю, что Поршень бездельничает. Просто еще не подвернулась приличная работенка с солидной платой.
— Разве сейчас есть такая, — заинтересовался Иван, подстегиваемый выразительным взглядом жены. — Лично я не знаю. Вкалываю в дерьмовой котельной до седьмого пота, до головокружения, а получаю — пшик.
— Коряга тоже вкалывал грузчиком, — подхватил Свистун, — пуп надорвал, едва не окачурился. А после решил попробовать киллером. И получилось ведь, еще как получилось!
— Я вот тоже «пробовал», сколько пролил кровушки — не сосчитать. Виснут на мне мертвяки, придавливают к земле… Нет, больше по этой дорожке не пойду, никакими деньгами не приворожить… Завязал узелок — не развязать.
— Может быть и не развязать, — согласился Свистун. — А ежели… разрезать?
Вдвоем с «союзницей» он принялся обрабатывать Поршня. Тамара, как и положено женщине, ударилась в слезы. Безжалостный попался муж, знать бы раньше — ни за что не вышла бы за него. Подумаешь, мертвяки! Вон на той же чеченской войне сколько полегло. А в Афгане? Семьи получили такие компенсации — сказать стыдно. А Поршень замочил десяток и переживает, мучается.
Свистун подбирался с другой стороны. Убийство, конечно, — не конфетка, лишить человека жизни противоестественно. Но это человека, а не разную мразь, которая растет осокой да лопухами, сама не живет и другим жить мешает.
В конце концов Засядько начал сдаваться. Не сразу — возмущался, отнекивался, ссылался на нежелание оставлять в страшное время жену вдовой, детей — сиротами. А уж о себе и говорить нечего — хочется прожить остаток жизни в свое удовольствие, не вздрагивая при виде проходящего мимо мента. Но все это выдавалось неуверенным тоном.
— Короче, перестань брать на понт. Если базар о той самой мрази, которая жить мешает, — подумаю.
Обрадованная туманным согласием мужа хозяйка пригласила к столу. Даже расщедрилась на бутылку заморской водки, открыла баночку черной икры. Выпила с мужиками и незаметно для мужа подмигнула Свистуну. Дескать, жми, кореш, добивай супруга, доводи его до нужной кондиции.
— Дело простое, как обкаканная детская пеленка. Жетон отвалит столько баксов — и на Канары, и на норковую шубку Тамарке, и на новую берложку хватит…
— Кого мочить? Политиков, чиновников, банкиров не стану… За них такой срок отвалят — дедом выйдешь с зоны.
— Никакой политики, дружан. Замочишь отставного офицерика, дружка Красули.
Свистун упомянул кликуху известной криминальной бизнесменши и прикусил язык. Надо же так оплошать! О жестокости мстительной дамочки ходят легенды не только по Москве — вся Россия знает: на кого положит глазз Красуля, двух дней не проживет. Без следствия и суда.
— Связаться с Красулей? — подскочил Поршень. Из упавшей бутылки полилась водка. — Сбрендил? Да я лучше самого Президента замочу, чем красулинского хахаля!
Пришлось Свистуну отрабатывать задний ход. Красулин дружок — сильно сказано, она сама не знает, как отделаться от него. Поэтому еще и доплатит за его ликвидацию. Хитрый Валерка извивался на подобии дождевого червя, на которого наступил прохожий. Тамара подпевала гостю, нажимала на самолюбие мужа, на его снайперское умение.
Минут двадцать обработки и Поршень окончательно сдался.
— Ладно. Сделаю. Сколько баксов? Меньше чем за десять кусков не возьмусь.
— Десять? Слабо себя ценишь, дружан. Думаю, Жетон все двадцать отвалит.
Поршень вымученно улыбнулся. Ограничился подтверждающим согласие кивком. Обрадованная супруга выставила еще одну бутылку. Речь пошла о технических тонкостях предстоящей операции. Узнав, что «об»ект" не имеет собственной машины, ездит на общественном транспорте, киллер недовольно поморщился. Чего легче — подбросить радиоуправляемую мину или обычный взрывпакет. А тут придется выслеживать, выбирать удобный момент. И стрелять, только стрелять! Ибо Поршень никогда не пользуется ножиком или затяжной петлей.
— Все, сговорились! — поставил точку на обсуждании Свистун. — Сделаешь — сообщишь по этому адресу, скажу куда приехать за «гонораром».
Решительно отодвинул пустую рюмку, прихлопнул ладонями по столу. Встал из-за стола.
— Как это все? — так же решительно поднялась Тамара. — Аванс!
Моложавое лицо бывшей воровки покраснело, на шее и верхней части груди вспухли багровые пятна. Ловкие пальчики профессиональной карманницы забегали по отворотам халатика, по цветастой клеенке, полупустым тарелкам с закусками.
— Какой еще аванс? — сделал вид, что не понял Свистун. Ему не хотелось расставаться с врученной боссом пачкой зеленых. — Замочит — получит.
— Аванс! — более громко, на грани истерического взрыва, потребовала жена киллера. — Пятьдесят процентов! Договор есть договор, никогда не заключается без аванса. Это тебе не ночь переспать с проституткой — недавнего офицера замочить. Только такие умельцы, как Иванушка, способны на такое. Поэтому — выкладывай аванец!
Пришлось расплачиваться. Медленно отсчитывая деньги, Свистун мысленно проверял готовность спрятанного под рубашкой пистолета. Поршня он не опасался — киллер равнодушен к деньгам, все до рубля отдает жадной супруге. А вот отставная воровка при виде пачки стодолларовых бумажек на все способна — отраву подсунет, ножик загонит под ребро.
— Посошек на дорожку, — удовлетворенно промяукала Тамара, спрятав за бюстгалтер пачку кредиток. — Выпьем, дружаны, чтобы удача нас не чуралась, а денежки не кончались, — многозначительно предложила она.
Пришлось выпить.
Выполнив поручение босса, Свистун помчался с докладом в лесную «захоронку»…
Глава 10
— Сказал же: в надежное место… Не сбежишь? Дождешься меня?
Ответ — еле слышный, будто легкий ветерок перебрал листья березы.
— Не сбегу… Дождусь…
«Ока» долго петляла между деревьями. Наконец, выбралась на шоссе и помчалась в дальнее Подмосковье. Валерий решил спрятать девушку в Клину. Там жил старинный его приятель, с которым почти пять лет телохраниитель Жетона провел на зоне. Мужик завязал, работает сторожем в городской больнице, растит троих пацанят. Человек верный, не подведет, не обманет. Поживет у него девушка до тех пор, пока Свистун не найдет более надежного укрытия.
Попрощавшись с Викой, Валерий, не отдыхая, мотанул в Москву к Поршню. Судьба офицерика, да и Красули тоже его не волновала. Пусть Поршень расправляется с ними — режет или расстреливает — главное, возвратиться в лесную усадьбу, доложить о выполнении задания… Еще главнее — живым выбраться в Клин, к Вике… * * *
О приклеенной на зоне кликухе — Поршень, Иван Засядько старался забыть. Точно так же, как и о прежней своей профессии киллера. Да и некогда было раздумывать о старой жизни, в которой — пьянки и кровь. Водкой когда-то киллер старался погасить прочно поселившуюся в нем боязнь расплаты за погубленных им людей. Кровь приносила доход, позволяла жить безбедно. Алкоголь не ликвидировал страх — временно подавлял его. А вот работа в котельной, плюс — семья, дети, оказалась более действенным «лекарством».
Чистая ухоженная квартирка, сытная еда, ласковая жена — что нужно еще для спокойного существования, когда нет нужды прислушиваться к шороху за окнами или — в под"езде, когда безбоязненно проходишь мимо разгуливающих ментов.
К сожалению, характер Тамары с возрастом портился, в нем появилась страсть к богатству, стремление воспитать мужа, заставить его плясать под супружескую «музыку».
Вот и сегодня…
— Иван, деньги кончились, — с раннего утра испортила ему настроение жена. — До зарплаты не дотянем… Чем собираешься кормить меня и пацанов?
Тамара привыкла к другой жизни. Профессиональная воровка, ловкая и удачливая, она эавязала одновременно с хахалем, ставшим после ее законным супругом. Работать не хочет, да и кем ей работать — ни профессии, ни нажитого опыта. Похоже, она не завязала — продолжает промышлять на рынках и в автобусах, с раздражением подумал Иван, посадят, куда он с детьми?
— Дотянем, — привычно подавил он раздражение. — Не помрем. В заначке — килограмм пять круп, пяток пакетов вермишели. На хлеб и молоко хватит…
— Хлеб и молоко? Сама-то могу, жирок нарастила, а сам что — на диету, да? Откуда силы возьмешь справлять мужское удовольствие? Небось, каждый вечер ощупываешь меня… А как же нам быть с сыновьями? Тоже — на молочную диету? А ребенкам, промежду прочем, витамины разные нужны, им телятинку подавай, лимоны-бананы.
Тамара выпятила грудь, уперла кулачки в бока. Кажется, сейчас набросится на ленивого мужика, силой погонит его на подработку. Зарплата оператора котельной для нее «легкий закус». Привыкла воровка к широкой жизни, одевается барыней: если обувь, то самая модная и престижная, есди духи — самые дорогие. А уж о платьях и о пальто-шубках и говорить нечего. Будто не жена кочегара, а супруга миллионера.
— Мое дело обслуживать тебя на кухне и в постели. Скажешь, не справляюсь? Ходишь чистый, ухоженный, сытый, в квартире — ни пылинки, каждый вечер меня пользуешь. А сам разве добытчик? Твоей «котельной» зарплаты едва для нашей Мурки хватает…
— Снова толкаешь на прежнюю дорожку, падла грязная? — угрожающе поднялся с места Поршень. — Заруби на носу — не будет этого! Сама примешься шарить по чужим карманам — мигом выбью из головы дурь. Поняла или пояснить другими словами?
— Знать бы раньше, что заместо мужика взяла в мужья мокрую подстилку, ни за что не пошла бы за тебя, — не уступала женщина, косясь однако на дверь. Распалится «подстилка» — может и врезать кулаком, а кулачище у него — дай Боже. — Соседка говорит: жена — мужняя выставка, сам может в рванине ходить, а жену обязан одевать и кормить, как королеву…
— Попадать на зону, а то и под пулю не собираюсь. И без того забила квартиру тряпками. Невесть на какие доходы купленными.
Словесная перепалка вот-вот перерастет в примитивную драку. С матерками, визгом, битьем посуды. Поршень выдернул из брюк здоровенный ремень, Тамара придвинула массивную швабру.
Негромкий стук в дверь насторожил обоих. Немногочисленные знакомые и друзья заранее оповещают о визите, не стучат по старомодному — пользуются электрическим звонком. Неужто, менты пожаловали? Ивану бояться нечего, а вот супруге-воровке…
— Кто? — негромко спросил Поршень. — У нас все дома…
— Меня не хватает, дружан, — так же тихо рассмеялся визитер. — Открой, базар имеется…
Свистун? Как его называют, «тень Жетона». Ему-то что понадобилось от бывшего киллера? Предчувствие неведомой опасности будто подстегнуло затаившийся в сознании страх.
Все же, пришлось открыть. В прихожую шагнул старый дружан. Веселый, в костюме, при галстуке. Преподнес Тамаре букет роз — пять штук, такие подарки Поршню давно не по карману, поцеловал ей руку. Хозяин получил от гостя бутылку коньяка.
Тамара расцвела, порозовела, по родственному чмокнула Свистуна в макушку. Выразительно покосилась на мужа. Дескать, есть еще на белом свете настоящие мужики, не чета некоторым бездельникам и хамам.
Гость наклонился, снимая обувь. Воспользовавшись этим Поршень постучал согнутым пальцем по виску. Дескать, и ты, и «тень Жетона» — одинаковые идиоты, навозные аристократы, мать вашу вдоль и поперек.
— Проходи, Свистун, в комнату, побазарим. А Тамара пока закуску приготовит.
Валерка понимает: говорить с отставным киллером в лоб опасно, нужно подвести его к мысли о возврате к Жетону осторожно, как выводят рыбаки крупную рыбу, способную при слишком резком рывке оборвать леску и нырнуть в спасительную глубину.
Побазарили о том, о сем, повспоминали старых приятелей. Одни парятся на зоне, другие — в следственных изоляторах, более удачливые — на свободе.
— Помнишь Корягу? Того, который замочил банкира.
Поршень скривился, будто его пронзила зубная боль.
— Конечное дело, помню. Повязали или замочили?
— Такого замочишь? Он сам кого угодно посадит на пику… Дока он, капусту гребет лопатой. Представляешь, недавно замочил дерьмового политика, отхватил аж двадцать тыщ баксов.
Краем глаза Свистун заметил в коридорчике, ведущем в кухню, подслушивающую хозяйку. Глаза жадно горят, ловкие «профессиональные» пальчки шевелятся, будто пересчитывают стодоларовые бумажки. Ага, кажется, союзница появилась! Нужно подбросить жару.
— Что толку в баксах, когда повяжут, — неуверенно сопротивлялся Поршень, тоже косясь на супругу. — Окрестят на пятнадцать годков…
— Всего бояться — жить не стоит… Помнишь Воротилу? Тоже добычливый дружан. Одного бизнесмена отправил в царство небесное, за что получил еще больше, нежели Коряга. Так ловко — дух захватывает. Сумел дока приспособить взрывпакет прд сидение тачки «клиента». Никаких тебе следов, никаких «пальчиков», все чисто. Сейчас отдыхает не то на Балатоне, не то на Канарах. Вместе с женой и старшей дочерью.
— Живут же люди, — задохнулась от жадности Тамара. — А с моим муженьком не только на Канары — на Волгу не поедешь. Только и знает, что сидеть перед телеком да глотать вонючий дым…
— Усохни! — бросил Засядько, не глядя на жену, — Твое дело — кухня, стирка, пацаны. Вот и занимайся.
Обстановка снова сгустилась. Вот-вот грянет гром, засверкают молнии. Язычек у Тамары острый, наточенный в схватках с соседками и рыночными торговками. Тем более, знает — в присутствии гостя муженек не влепит плюху, даже матерком не оглушит. Больно уж совестливым сделался отставной киллер. До тошноты совестливым, до рвоты!
Поэтому Тамара ответила соответственно. Сравнила супруга со шлюхой, вышедшей на пенсию, с импотентом, которому и хочется испробовать женского мясца, и побаивается опозориться. Короче, применила все свои познания в блатном жаргоне.
Супружеская словесная схватка грозила перерасти в самую настоящую баталию. С кровью и синяками. Удерживал разгорячившихся хозяев незванный гость.
Пришлось Свистуну принимать срочные меры.
— Ни за что не поверю, что Поршень бездельничает. Просто еще не подвернулась приличная работенка с солидной платой.
— Разве сейчас есть такая, — заинтересовался Иван, подстегиваемый выразительным взглядом жены. — Лично я не знаю. Вкалываю в дерьмовой котельной до седьмого пота, до головокружения, а получаю — пшик.
— Коряга тоже вкалывал грузчиком, — подхватил Свистун, — пуп надорвал, едва не окачурился. А после решил попробовать киллером. И получилось ведь, еще как получилось!
— Я вот тоже «пробовал», сколько пролил кровушки — не сосчитать. Виснут на мне мертвяки, придавливают к земле… Нет, больше по этой дорожке не пойду, никакими деньгами не приворожить… Завязал узелок — не развязать.
— Может быть и не развязать, — согласился Свистун. — А ежели… разрезать?
Вдвоем с «союзницей» он принялся обрабатывать Поршня. Тамара, как и положено женщине, ударилась в слезы. Безжалостный попался муж, знать бы раньше — ни за что не вышла бы за него. Подумаешь, мертвяки! Вон на той же чеченской войне сколько полегло. А в Афгане? Семьи получили такие компенсации — сказать стыдно. А Поршень замочил десяток и переживает, мучается.
Свистун подбирался с другой стороны. Убийство, конечно, — не конфетка, лишить человека жизни противоестественно. Но это человека, а не разную мразь, которая растет осокой да лопухами, сама не живет и другим жить мешает.
В конце концов Засядько начал сдаваться. Не сразу — возмущался, отнекивался, ссылался на нежелание оставлять в страшное время жену вдовой, детей — сиротами. А уж о себе и говорить нечего — хочется прожить остаток жизни в свое удовольствие, не вздрагивая при виде проходящего мимо мента. Но все это выдавалось неуверенным тоном.
— Короче, перестань брать на понт. Если базар о той самой мрази, которая жить мешает, — подумаю.
Обрадованная туманным согласием мужа хозяйка пригласила к столу. Даже расщедрилась на бутылку заморской водки, открыла баночку черной икры. Выпила с мужиками и незаметно для мужа подмигнула Свистуну. Дескать, жми, кореш, добивай супруга, доводи его до нужной кондиции.
— Дело простое, как обкаканная детская пеленка. Жетон отвалит столько баксов — и на Канары, и на норковую шубку Тамарке, и на новую берложку хватит…
— Кого мочить? Политиков, чиновников, банкиров не стану… За них такой срок отвалят — дедом выйдешь с зоны.
— Никакой политики, дружан. Замочишь отставного офицерика, дружка Красули.
Свистун упомянул кликуху известной криминальной бизнесменши и прикусил язык. Надо же так оплошать! О жестокости мстительной дамочки ходят легенды не только по Москве — вся Россия знает: на кого положит глазз Красуля, двух дней не проживет. Без следствия и суда.
— Связаться с Красулей? — подскочил Поршень. Из упавшей бутылки полилась водка. — Сбрендил? Да я лучше самого Президента замочу, чем красулинского хахаля!
Пришлось Свистуну отрабатывать задний ход. Красулин дружок — сильно сказано, она сама не знает, как отделаться от него. Поэтому еще и доплатит за его ликвидацию. Хитрый Валерка извивался на подобии дождевого червя, на которого наступил прохожий. Тамара подпевала гостю, нажимала на самолюбие мужа, на его снайперское умение.
Минут двадцать обработки и Поршень окончательно сдался.
— Ладно. Сделаю. Сколько баксов? Меньше чем за десять кусков не возьмусь.
— Десять? Слабо себя ценишь, дружан. Думаю, Жетон все двадцать отвалит.
Поршень вымученно улыбнулся. Ограничился подтверждающим согласие кивком. Обрадованная супруга выставила еще одну бутылку. Речь пошла о технических тонкостях предстоящей операции. Узнав, что «об»ект" не имеет собственной машины, ездит на общественном транспорте, киллер недовольно поморщился. Чего легче — подбросить радиоуправляемую мину или обычный взрывпакет. А тут придется выслеживать, выбирать удобный момент. И стрелять, только стрелять! Ибо Поршень никогда не пользуется ножиком или затяжной петлей.
— Все, сговорились! — поставил точку на обсуждании Свистун. — Сделаешь — сообщишь по этому адресу, скажу куда приехать за «гонораром».
Решительно отодвинул пустую рюмку, прихлопнул ладонями по столу. Встал из-за стола.
— Как это все? — так же решительно поднялась Тамара. — Аванс!
Моложавое лицо бывшей воровки покраснело, на шее и верхней части груди вспухли багровые пятна. Ловкие пальчики профессиональной карманницы забегали по отворотам халатика, по цветастой клеенке, полупустым тарелкам с закусками.
— Какой еще аванс? — сделал вид, что не понял Свистун. Ему не хотелось расставаться с врученной боссом пачкой зеленых. — Замочит — получит.
— Аванс! — более громко, на грани истерического взрыва, потребовала жена киллера. — Пятьдесят процентов! Договор есть договор, никогда не заключается без аванса. Это тебе не ночь переспать с проституткой — недавнего офицера замочить. Только такие умельцы, как Иванушка, способны на такое. Поэтому — выкладывай аванец!
Пришлось расплачиваться. Медленно отсчитывая деньги, Свистун мысленно проверял готовность спрятанного под рубашкой пистолета. Поршня он не опасался — киллер равнодушен к деньгам, все до рубля отдает жадной супруге. А вот отставная воровка при виде пачки стодолларовых бумажек на все способна — отраву подсунет, ножик загонит под ребро.
— Посошек на дорожку, — удовлетворенно промяукала Тамара, спрятав за бюстгалтер пачку кредиток. — Выпьем, дружаны, чтобы удача нас не чуралась, а денежки не кончались, — многозначительно предложила она.
Пришлось выпить.
Выполнив поручение босса, Свистун помчался с докладом в лесную «захоронку»…
Глава 10
— Как хочешь, Михаил, а мне все это не по душе, — угрюмо проговорил Фимка, глядя поверх головы компаньона. — Вроде мы не хозяева фирмы, а приказчики Сотовой. Ремонтируй только те помещения, на которые она укажет. И ни шагу в сторону… Теперь очередная новость — приставила «оценщика»… Неужто сам не понимаешь во что мы превратились?
Федоров молчал. За несколько недель он так похудел, что стал просто неузнаваем: щеки ввалились, на скулах вспухли желваки, на лбу появились ранее незаметные морщины, в глазах — нездоровый блеск.
Владельцы фирмы сидели в заново отремонтированном кабинете президента. На столе ехидно подмаргивал невесть зачем поставленный компьютер, в углу комнаты на вычурной тумбе — японский телевизор, под потолком — хрустальная люстра. Ни следа недавнего разгрома, учиненного рэкетирами.
— Молчишь? Неужели не видишь куда вляпался? Я уже не говорю о том, что развалил семью — хозяин-барин, но приставленный к нам «оценщик» — самый настоящий бандюга. Одна кликуха чего стоит — Хвост!
— Виктор…
— Какой там Виктор? — отмахнулся Савчук. — Вчера позвонил какой-то хмырь: позовите Хвоста. Я в ответ — «хвостов» в нашей фирме не имеется. Так же, как и «голов», «окороков», «ног». А он — ну, Виктора… Мишка, тебе не страшно?
Федоров с трудом удержался от вздоха. Фимка прав — страшно, еще как страшно. Во время армейской службы, до своего преображения в военные строители, офицеры тоже нередко рисковали жизнью, но там все было ясно и понятно: противник — впереди, приказ на наступление или на оборону четко расписывал все особенности операции. Неважно, кто этот противник — афганец либо чеченец, приказ — святое дело, его нужно выполнять.
А здесь? Ласковая кошечка, вволю позабавившись с любовником, спокойно стреляет в недавнего претендента на роль жениха, а после кровавой расправы, раздевшись донага, снова ласкает «купленного» мужчину. Надоест — с такой же легкостью отправит на тот свет. Как недавно отправила Купцова.
— Вижу, Фима, все вижу, но сделать ничего не могу. Заколдовала меня Красуля… Дам сейчас тебе честное слово сбежать от нее — не верь. Увижу Надю, почувствую на себе ее ласкающие руки — все позабуду.
— Может быть, пойти к бабке? — полушутливо спросил Савчук. — Сбрызнет с уголька, даст какого-то снадобья. Авось, полегчает.
На самом деле Фимке до боли жаль друга, шутливое предложение — неуклюжая попытка замаскировать эту боль. Знает Савчук — Михаил терпеть не может сочувствия, немедленно взрывается. На этот раз обошлось без раздражения, Федоров, наоборот, даже улыбнулся.
— Спасибо, Фима, только ни одна бабка мне не поможет. Постараюсь вылечиться сам.
Напряженную беседу друзей прервало неожиданное появление Хвоста. Коротконогий, широкоплечий посланец Красули вошел в кабинет по-хозяйски без стука, развалился в полукресле, закурил.
— О чем базар, мужики? Очередной шмон планируете? Зря, кореши, Красуля за вас банкует, ее на понт не возьмешь.
Отставники молчали. Переглянулись, будто обменялись мнениями. Вот и очередное подтверждание правоты Савчука. Красулинcкая шестерка предупредил: не вздумайте самовольничать, все будет так, как скажет хозяйка.
— Мало ли у нас забот, — миролюбиво проговорил Фимка. — Тут тебе и инструмент, и специалисты. Вот и обсуждаем.
— Ништяк, справитесь. За это капусту получаете, фирму отхватили… Сегодня вечером пойдем оценивать квартиру одного дерьмового коллекционера. Задумал сявка ремонтироваться, ему трекнули про нашу фирму. Кто потопает со мной?
Компаньоны в очередной раз обменялись понимающими взглядами. Значит, планируется налет на бедного коллекционера. Однажды было нечто подобное — Красуля посоветовала отремонтировать офис одной финансовой компании. Вместе с официальным оценщиком отправился Хвост. А через несколько дней Савчук принес газету, в которой сообщалось об ограблении компании, убийстве двух охранников. Как водится, преступники скрылись, не оставив следов.
И вот — подготовка очередного преступления!
— Ремонт большой?
Хвост насмешливо улыбнулся.
— Тысяч на пять долларов. Побелить, покрасить, перенести перегородку, поменять входные двери.
Солидно подготовились бандюги, узнали что и как делать.
— Тогда он и пойдет, — кивнул Федоров на друга. — Похоже предстоит не ремонт — целая реконструкция, обычному оценщику не по зубам… Ты тоже собираешься?
— А как же? Похаваю, отдохну и пошлепаем… А тебя ожидает хозяйка. Соскучилась дамочка по родному фрайеру… Завидую тебе, офицерик, такую центровую бабу подцепил, одни фуфеля чего стоят. Гляди только не фрайернись. Плохо сработаешь — можешь на пику налететь. У нашей Красули не заржавеет… Приказано тебе появиться часам к пяти вечера. Не вздумай опаздывать.
После обеда Федоров решил перед визитом к любовнице посетить несколько ремонтируемых квартир и офисов, поглядеть, как там управляются работяги. Странно, почему ни одно из этих помещений не подверглось нападению красулинских боевиков? Наверно, они действуют, так сказать, выборочно — меньше привлекают внимание сыщиков.
Эх, упаковать бы барахлишко да умотать из Москвы подальше, на тот же Дальний Восток, где они с Фимкой прослужили почти четверть века! Нельзя, красулинские «ребятишки» всюду достанут, и в России, и за рубежом. Остается покрепче сжать зубы и ожидать удобного момента. Авось, сыщики повяжут банду, освободят отставников от тяжкого пресса, под который они по наивности и глупости сунули головы.
Дай— то Бог!
После осмотра ремонтируемых об"ектов — к Надежде. За обеденный стол и… в жаркую постель. Не сбежать, не вывернуться.
Погруженный в нелегкие думы «ремонтный» президент доехал на метро до нужной станции. Потом — на автобусе. Метрах в пятистах от остановки — огромный жилой дом, на первом этаже которого — офис компании. Арендуемый ею подвал фирма Федорова перестраивает под склад. Как и положено, договор на ремонт и реконструкцию заключен по наводке Красули.
Оглядеть, оценить уже сделанное и остающийся об"ем работ, потолковать с работягами и поехать на другой конец города, в шестикомнатную квартиру финансового воротилы. Решил банкир соорудить дополнительных две ванных и один туалет. Наплевать ему на то, что придется ломать перекрытия трех этажей, отселять на время жильцов. Деньги решают все проблемы.
Потом — офис торговой фирмы…
Казалось бы, живи и радуйся — пухнет папка с договорами, соответственно наращивает мускулы счет в банке. Но радости не было. Ибо в неволе смех и счастье — противоестественные чувства, а они с Фимкой — обычные рабы без права голоса и выбора.
Раздумывая над нелегкой своей судьбой, то и дело вспоминая покинувшую его жену, Федоров медленно пошел по тротуару к подземному переходу. Он не обратил внимания на немолодого мужчину, плотного, с большой головой, который двигался в том же направлении, выдерживая дистанцию в десять шагов — ни шагом больше или меньше.
Это был Поршень.
Киллер с досадой осматривал многочисленных прохожих, с опаской провожал взглядами милицейские машины, прогуливающихся ментов. Попробуй поработай в такой обстановке: не успеешь выстрелить — налетят скрутят, и прощай свобода. Если — не жизнь. Рисковать Засядько не любил. Тем более, в таком тонком деле, как заказное убийство. Залезет, скажем, Тамара в карман фрайеру, поймают, посадят в СИЗО. Что ей грозит? Три годика, всего-навсего три! А попадется Иван — пятнадцать на ушах обеспечено. Поэтому и ходит он за клиентом, будто приклеенный, выжидает удобный момент. А этот самый момент никак не дается в руки.
Федоров остановился напротив почты.
Оленька! Будто подталкиваемый неожиданным чувством тоски и одиночества, Михаил вошел в операционный зал. Вызвать по межгороду? Нет, только не это, он может сорваться и завыть в трубку одиноким волком.
Ограничиться телеграммой.
Поршень пристроился рядом, тоже взял бланк, достал из внутреннего кармана ручку. Кому и что писать — неважно, главное следить за клиентом. Засядько мысленно зафиксировал адрес, который Федоров написал на бланке. На всякий случай, авось, пригодится. Не ему, конечно — после ликвидации офцерика он не собирается посылать телеграмм соболезнования — боссу.
Так— так, значит, Рига, Федоровой. Матери или жинке?
Написав адрес, Федоров надолго остановился. То, что он хотел сказать Оленьке, не укладывалось в скупое телеграфное сообщение. Повиниться, попросить прощения, сослаться на какую-нибудь психическую болезнь… То-есть, в очередной раз соврать… Нет, телеграммы он посылать не станет — сегодня же вечером напишет подробное письмо, в которое вложит душевную боль, одиночество, сознание вины… просьбу о помиловании.
Пустой бланк телеграммы порван в клочья. Михаил поднялся и вышел на улицу. Походка — твердая, уверенная, голова вызывающе поднята. Дескать, не жалейте меня, сам напаскудил — сам за собой уберу.
Вслед за ним двинулся Поршень.
Подземный переход перекрыт полосатой лентой. Ремонт, черт бы побрал муниципалитет вместе с префектурами и мэрией, с досадой подумал Федоров. До следующего перехода метров двести топать, а время подпирает — опаздывать на любовно-деловое свидание с Красулей не хочется, мало ли что взбредет на ум взбаламошной дамочке!
Огляделся Михаил, придвинулся к краю тротуара. Переход, конечно, закрыт не полностью — второй вход-выход работает. Но там — плотный поток людей, потных, раздраженных, многие — с колясками и туго набитыми сумками. Толкаться в толпе, когда тебе наступают на ноги, подталкивают сумками, больно ударяют коляскам — избави Боже.
Лучше нарушить правила, дождаться, когда светофор на перекрестке перекроет движение и перебежать улицу. Маневр не раз опробован — никакой опасности не предвидится.
Рядом с ним пристроился еще один человек, плотный, в распахнутой на волосатой груди безрукавке. Видимо, тоже не терпит многолюдия и норовит перескочить дорогу.
Наконец! С одной стороны, нетерпеливо пофыркивая, машины сгрудились возле закрытого перекрестка, с другой — рванули по прямой, некоторые — заворачивают на трассу, которую должен пересечь отставник. И следящий за ним киллер.
Вперед! Стараясь не сорваться на бег, Федоров поспешил проскочить опасный участок. Поршень замешкался и ринулся вслед за клиентом с опозданием всего на несколько секунд. Но и этих секунд оказалось достаточно, чтобы вывернувшаяся из-за поворота иномарка налетела на него. С визгом шин, с густым матом. Опытный водитель умудрился все же вывернуться, ударил прохожего не бампфером — боком.
Когда добежавший до осевой разметки Федоров оглянулся, пострадавший ворочался на асфальте, пытался подняться. Не обращая внимания на хлынувший из-за светофора поток транспорта, Михаил бросился к нему.
— Давай, друг, шевелись. Налетят гаишники, станут измерять да рисовать. Не на «зебре» же попал под машину — скажут: сам виноват.
Упоминание милиции придало Поршню силы. Он сел и просительно протянул перед собой руки. На подобии ребенка, который просится на колени к мамаше. Федоров помог ему подняться, но итти на своих двоих Засядько был не в силах. Обвис на руках спасителя, сполз на асфальт. На этот раз потерял сознание.
Федоров молчал. За несколько недель он так похудел, что стал просто неузнаваем: щеки ввалились, на скулах вспухли желваки, на лбу появились ранее незаметные морщины, в глазах — нездоровый блеск.
Владельцы фирмы сидели в заново отремонтированном кабинете президента. На столе ехидно подмаргивал невесть зачем поставленный компьютер, в углу комнаты на вычурной тумбе — японский телевизор, под потолком — хрустальная люстра. Ни следа недавнего разгрома, учиненного рэкетирами.
— Молчишь? Неужели не видишь куда вляпался? Я уже не говорю о том, что развалил семью — хозяин-барин, но приставленный к нам «оценщик» — самый настоящий бандюга. Одна кликуха чего стоит — Хвост!
— Виктор…
— Какой там Виктор? — отмахнулся Савчук. — Вчера позвонил какой-то хмырь: позовите Хвоста. Я в ответ — «хвостов» в нашей фирме не имеется. Так же, как и «голов», «окороков», «ног». А он — ну, Виктора… Мишка, тебе не страшно?
Федоров с трудом удержался от вздоха. Фимка прав — страшно, еще как страшно. Во время армейской службы, до своего преображения в военные строители, офицеры тоже нередко рисковали жизнью, но там все было ясно и понятно: противник — впереди, приказ на наступление или на оборону четко расписывал все особенности операции. Неважно, кто этот противник — афганец либо чеченец, приказ — святое дело, его нужно выполнять.
А здесь? Ласковая кошечка, вволю позабавившись с любовником, спокойно стреляет в недавнего претендента на роль жениха, а после кровавой расправы, раздевшись донага, снова ласкает «купленного» мужчину. Надоест — с такой же легкостью отправит на тот свет. Как недавно отправила Купцова.
— Вижу, Фима, все вижу, но сделать ничего не могу. Заколдовала меня Красуля… Дам сейчас тебе честное слово сбежать от нее — не верь. Увижу Надю, почувствую на себе ее ласкающие руки — все позабуду.
— Может быть, пойти к бабке? — полушутливо спросил Савчук. — Сбрызнет с уголька, даст какого-то снадобья. Авось, полегчает.
На самом деле Фимке до боли жаль друга, шутливое предложение — неуклюжая попытка замаскировать эту боль. Знает Савчук — Михаил терпеть не может сочувствия, немедленно взрывается. На этот раз обошлось без раздражения, Федоров, наоборот, даже улыбнулся.
— Спасибо, Фима, только ни одна бабка мне не поможет. Постараюсь вылечиться сам.
Напряженную беседу друзей прервало неожиданное появление Хвоста. Коротконогий, широкоплечий посланец Красули вошел в кабинет по-хозяйски без стука, развалился в полукресле, закурил.
— О чем базар, мужики? Очередной шмон планируете? Зря, кореши, Красуля за вас банкует, ее на понт не возьмешь.
Отставники молчали. Переглянулись, будто обменялись мнениями. Вот и очередное подтверждание правоты Савчука. Красулинcкая шестерка предупредил: не вздумайте самовольничать, все будет так, как скажет хозяйка.
— Мало ли у нас забот, — миролюбиво проговорил Фимка. — Тут тебе и инструмент, и специалисты. Вот и обсуждаем.
— Ништяк, справитесь. За это капусту получаете, фирму отхватили… Сегодня вечером пойдем оценивать квартиру одного дерьмового коллекционера. Задумал сявка ремонтироваться, ему трекнули про нашу фирму. Кто потопает со мной?
Компаньоны в очередной раз обменялись понимающими взглядами. Значит, планируется налет на бедного коллекционера. Однажды было нечто подобное — Красуля посоветовала отремонтировать офис одной финансовой компании. Вместе с официальным оценщиком отправился Хвост. А через несколько дней Савчук принес газету, в которой сообщалось об ограблении компании, убийстве двух охранников. Как водится, преступники скрылись, не оставив следов.
И вот — подготовка очередного преступления!
— Ремонт большой?
Хвост насмешливо улыбнулся.
— Тысяч на пять долларов. Побелить, покрасить, перенести перегородку, поменять входные двери.
Солидно подготовились бандюги, узнали что и как делать.
— Тогда он и пойдет, — кивнул Федоров на друга. — Похоже предстоит не ремонт — целая реконструкция, обычному оценщику не по зубам… Ты тоже собираешься?
— А как же? Похаваю, отдохну и пошлепаем… А тебя ожидает хозяйка. Соскучилась дамочка по родному фрайеру… Завидую тебе, офицерик, такую центровую бабу подцепил, одни фуфеля чего стоят. Гляди только не фрайернись. Плохо сработаешь — можешь на пику налететь. У нашей Красули не заржавеет… Приказано тебе появиться часам к пяти вечера. Не вздумай опаздывать.
После обеда Федоров решил перед визитом к любовнице посетить несколько ремонтируемых квартир и офисов, поглядеть, как там управляются работяги. Странно, почему ни одно из этих помещений не подверглось нападению красулинских боевиков? Наверно, они действуют, так сказать, выборочно — меньше привлекают внимание сыщиков.
Эх, упаковать бы барахлишко да умотать из Москвы подальше, на тот же Дальний Восток, где они с Фимкой прослужили почти четверть века! Нельзя, красулинские «ребятишки» всюду достанут, и в России, и за рубежом. Остается покрепче сжать зубы и ожидать удобного момента. Авось, сыщики повяжут банду, освободят отставников от тяжкого пресса, под который они по наивности и глупости сунули головы.
Дай— то Бог!
После осмотра ремонтируемых об"ектов — к Надежде. За обеденный стол и… в жаркую постель. Не сбежать, не вывернуться.
Погруженный в нелегкие думы «ремонтный» президент доехал на метро до нужной станции. Потом — на автобусе. Метрах в пятистах от остановки — огромный жилой дом, на первом этаже которого — офис компании. Арендуемый ею подвал фирма Федорова перестраивает под склад. Как и положено, договор на ремонт и реконструкцию заключен по наводке Красули.
Оглядеть, оценить уже сделанное и остающийся об"ем работ, потолковать с работягами и поехать на другой конец города, в шестикомнатную квартиру финансового воротилы. Решил банкир соорудить дополнительных две ванных и один туалет. Наплевать ему на то, что придется ломать перекрытия трех этажей, отселять на время жильцов. Деньги решают все проблемы.
Потом — офис торговой фирмы…
Казалось бы, живи и радуйся — пухнет папка с договорами, соответственно наращивает мускулы счет в банке. Но радости не было. Ибо в неволе смех и счастье — противоестественные чувства, а они с Фимкой — обычные рабы без права голоса и выбора.
Раздумывая над нелегкой своей судьбой, то и дело вспоминая покинувшую его жену, Федоров медленно пошел по тротуару к подземному переходу. Он не обратил внимания на немолодого мужчину, плотного, с большой головой, который двигался в том же направлении, выдерживая дистанцию в десять шагов — ни шагом больше или меньше.
Это был Поршень.
Киллер с досадой осматривал многочисленных прохожих, с опаской провожал взглядами милицейские машины, прогуливающихся ментов. Попробуй поработай в такой обстановке: не успеешь выстрелить — налетят скрутят, и прощай свобода. Если — не жизнь. Рисковать Засядько не любил. Тем более, в таком тонком деле, как заказное убийство. Залезет, скажем, Тамара в карман фрайеру, поймают, посадят в СИЗО. Что ей грозит? Три годика, всего-навсего три! А попадется Иван — пятнадцать на ушах обеспечено. Поэтому и ходит он за клиентом, будто приклеенный, выжидает удобный момент. А этот самый момент никак не дается в руки.
Федоров остановился напротив почты.
Оленька! Будто подталкиваемый неожиданным чувством тоски и одиночества, Михаил вошел в операционный зал. Вызвать по межгороду? Нет, только не это, он может сорваться и завыть в трубку одиноким волком.
Ограничиться телеграммой.
Поршень пристроился рядом, тоже взял бланк, достал из внутреннего кармана ручку. Кому и что писать — неважно, главное следить за клиентом. Засядько мысленно зафиксировал адрес, который Федоров написал на бланке. На всякий случай, авось, пригодится. Не ему, конечно — после ликвидации офцерика он не собирается посылать телеграмм соболезнования — боссу.
Так— так, значит, Рига, Федоровой. Матери или жинке?
Написав адрес, Федоров надолго остановился. То, что он хотел сказать Оленьке, не укладывалось в скупое телеграфное сообщение. Повиниться, попросить прощения, сослаться на какую-нибудь психическую болезнь… То-есть, в очередной раз соврать… Нет, телеграммы он посылать не станет — сегодня же вечером напишет подробное письмо, в которое вложит душевную боль, одиночество, сознание вины… просьбу о помиловании.
Пустой бланк телеграммы порван в клочья. Михаил поднялся и вышел на улицу. Походка — твердая, уверенная, голова вызывающе поднята. Дескать, не жалейте меня, сам напаскудил — сам за собой уберу.
Вслед за ним двинулся Поршень.
Подземный переход перекрыт полосатой лентой. Ремонт, черт бы побрал муниципалитет вместе с префектурами и мэрией, с досадой подумал Федоров. До следующего перехода метров двести топать, а время подпирает — опаздывать на любовно-деловое свидание с Красулей не хочется, мало ли что взбредет на ум взбаламошной дамочке!
Огляделся Михаил, придвинулся к краю тротуара. Переход, конечно, закрыт не полностью — второй вход-выход работает. Но там — плотный поток людей, потных, раздраженных, многие — с колясками и туго набитыми сумками. Толкаться в толпе, когда тебе наступают на ноги, подталкивают сумками, больно ударяют коляскам — избави Боже.
Лучше нарушить правила, дождаться, когда светофор на перекрестке перекроет движение и перебежать улицу. Маневр не раз опробован — никакой опасности не предвидится.
Рядом с ним пристроился еще один человек, плотный, в распахнутой на волосатой груди безрукавке. Видимо, тоже не терпит многолюдия и норовит перескочить дорогу.
Наконец! С одной стороны, нетерпеливо пофыркивая, машины сгрудились возле закрытого перекрестка, с другой — рванули по прямой, некоторые — заворачивают на трассу, которую должен пересечь отставник. И следящий за ним киллер.
Вперед! Стараясь не сорваться на бег, Федоров поспешил проскочить опасный участок. Поршень замешкался и ринулся вслед за клиентом с опозданием всего на несколько секунд. Но и этих секунд оказалось достаточно, чтобы вывернувшаяся из-за поворота иномарка налетела на него. С визгом шин, с густым матом. Опытный водитель умудрился все же вывернуться, ударил прохожего не бампфером — боком.
Когда добежавший до осевой разметки Федоров оглянулся, пострадавший ворочался на асфальте, пытался подняться. Не обращая внимания на хлынувший из-за светофора поток транспорта, Михаил бросился к нему.
— Давай, друг, шевелись. Налетят гаишники, станут измерять да рисовать. Не на «зебре» же попал под машину — скажут: сам виноват.
Упоминание милиции придало Поршню силы. Он сел и просительно протянул перед собой руки. На подобии ребенка, который просится на колени к мамаше. Федоров помог ему подняться, но итти на своих двоих Засядько был не в силах. Обвис на руках спасителя, сполз на асфальт. На этот раз потерял сознание.