Вошли в обычную квартиру, на первый взгляд, населенную обычными жильцами.На кухне возится благообразная старушка в косынке и цветастом вытертом почти до дыр халатик. В комнате с очками на крючковатом носу читает газету старик-хозяин. На нем — теплый халат, из под которого выглядывает грязная коричневая рубашка.
   Никому в голову прийти не может, что эти полунищие, доживающий свой век старики не уступят в богатстве самому крутому «новому русскому», что не старость, а непомерная, никогда не утихающая жажда наживы скрутила им пальцы рук, пробороздила морщины на лицах, лишила покоя.
   — Здравствуйте, дедушка.
   Очки сами по сбе взлетели на лоб. Губы искривила жалкая улыбка.
   — Здравствуем, здравствуем, доченька. Вот только лекарства подорожали, никак выкупить не можем — пенсии разве на хлеб с молочком хватает…
   — А ты, дедок, покопался бы в кубышке, авось, нашел бы там не один лимон. — не выдержав, хмуро посоветовал Хвост, но под неодобрнительным взглядом Сотовой замешкался. — И тебе от нас — здравствуй, — вывернулся он.
   — Как дела, как радикулит? — заботливо расспрашивала хозяйка, будто интересовалась здоровьем мерина, которого завтра с утра погонит на пашню. — Сердечко постукивает?
   — Бывает — с перезвоном, — охотно поддержал разговор о болезнях дед. — Скоро согнусь до самого пола с этим самым радикулитом, — со вкусом просмаковал он модную болезнь, даже губы вытер несвежим носовым платком. — Дела-делишки идут, ползают. Шибенник богатую квартиру взял, цельный грузовик вывез… Баламут иностранца подковал… на все четыре ноги.
   Надежда Савельевна внимательно слушала «доклад», запоминала приблизительную стоимость похищенного и пограбленного, мысленно переводя ее в доллары и марки.
   Старик, поглядывая на потолок, так и сыпал кликухами, адресами, цифрами. А еще жалуется — склероз, подумала Сотова, голова работает, как хороший компьютер.
   Наконец, умолк. Отпил из стоящей на поручне кресла чашки крепкий, заваренный на травах чаек и уставился немигающим взглядом на хозяйку. Он не выпрашивал указаний, как действовать дальше — сам знает, долгая жизнь вора и убийцы научила — требует вознаграждения.
   — Спасибо, дедушка.
   Надежда Савельевна расстегнула висящий на поясе «кошель», одарила барыгу тошей стопкой баксов. Когда прятала оставшиеся деньги, поймала потускневший взгляд деда, в котором пряталась угроза смерти. Он не собирался выпускать из своей квартиры доллары.
   Телохранители насторожились. Знали, что в стариковском взгляде — не пустая угроза, вслед за ним может последовать удар ножом или яд, спрятанный старухой в подаваемых пирожках с капустой.
   — К вам моя Вика не заглядывала? — беззаботно спросила Сотова. Обожает отчаянная женщина играть с огнем, к тому же, знает — ничего с ней не произойдет, верные шестерки заслонят ее жизнь своими. — Не приложу ума, куда могла деваться.
   — Нет, не заглядывала, — глубоко вздохнул старик, так глубоко, что выпуклая, далеко не стариковская грудь едва не порвала рубашку. — Редко навещает стариков Викочка, давненько ее не видали…
   Благополучно покинув квартиру барыги, Надежда Савельевна села в машину и задумалась. Нужно, конечно, навестить еще парочку заповедных мест, поглядеть, чем занимаются фармазоны, изготовляющие поддельные бриллианты, велик ли «надой» у уличных проституток, как налажен сбыт фальшивых баксов? Короче, пробежаться по организованным еще покойным мужем отраслям доходного бизнеса.
   Хватит! Еще одно место, куда почти каждую ночь заглядывает хозяйка и — все, домой!
   — Двигай к Павлу Егорычу, — приказала Сотова. — И — поторопись, спать пора.
   Павел Егорович — единственный человек в красулиной группировке, которого именовали не по кликухе или фамилии — по имени-отчеству. Художник, гравер, механик, он занимался изготовлением фальшивых денег. Окладистая с проседью борода, такие же усы, умнейшие глаза, казалось, просвечивают собеседника не хуже рентгеновскх лучей. Высказывает свое мнение, нередко противоположное мнению хозяйки, резко и откровенно.
   Открыл дверь сразу же после звонка, не таясь и не опасаясь появления сыскарей. Не ожидая когда «гости» войдут в переднюю, повернулся спиной и, шаркая поношенными тапочками, прошагал на кухню.
   — Здравствуйте, Павел Егорыч, — угодливо поздоровалась Красуля. — Простите за позднее вторжение…
   — Добрые люди давно сны видят, недобрые — по городу шастают, — пробурчал в бороду фальшивомонетчик. — И тебе привет, бандитская королева. Зачем пожаловала?
   Обидное обращение — бандитская королева — пришлось проглотить. Наоборот, засмеялась. Дескать, ценю ваше остроумие.
   — Сколько купюр выбросили на рынок?
   Изучающий взгляд из-под густых бровей, ироническая улыбка на губах.
   — Не крути, Красуля. Еще вечером прибегал твой подхалим, требовал отчета. Так что говори, что надо?
   Хитрить с прозорливым до тошноты человеком не только бесполезно, но и вредно. Обозлится, упрется взглядом в угол комнаты — никакими увещеваниями слова не вытащить.
   — Вика к вам не заглядывала?
   — Понятно. Значит, загуляла девочка и ты ее разыскиваешь… Вчера утром заходила, попросила денег.
   — Дали?
   — Не отказал. Выдал два куска. Не фальшивых, конечно, — настоящих. Так что не волнуйся, царица разбоя, принцесса грабежей. Отправляйся на покой и мне дай отдохнуть.
   Ехидные выражения фальщивомонетчика больно ранили самолюбие Сотовой. Поэтому она поторопилась покинуть неприветливую квартиру.
   Понимала — дочь ей не найти. У Вики — множество путей-дорог, у ней — одна: порыться в своем «хозяйстве». А почему, спрашивается, дочка станет прятаться в известных матери местах? В ее распоряжении — чердаки и подвалы, квартиры, занимаемые наркоманами и наркодельцами, леса и перелески Подмосковья.
   — Все, Петенька, двигаем домой. Устала я…
   В прихожей женщина сбросила обувь и, не обращая внимание на водителя, принялась стаскивать «выездной» костюм. Недавние мысли о сексуальном сеансе с Петенькой покинули голову. В ней теперь царили двое: своевольная Вика и новый компаньон, отставной офицер Михаил Федоров… * * *
   Вика не врала матери — она действительно твердо решила завязать с наркотой. И не только по причине увещеваний Надежды Савельевны. Как-то случайно прочитала не то в журнале, не то в газете о непоправимом вреде, который приносит женскому организму сидение на игле либо глотании «колес». Значительно лучше заняться «безопасным» сексом. Так его рекламирует пресса и телевидение.
   Унаследовав от матери знойный темперамент, девушка стремилась к общению с мужиками и боялась его, считала, что слишком опасно бросаться, очертя голову, в омут наслаждения — легко можно утонуть. Следовательно, нужно подготовить свой организм к предстоящим сексуальным «играм». В первую очередь, отказаться от сомнительных удовольствий, получаемых от героина или марихуаны.
   Покончить с наркотическим кайфом нелегко, но Вика твердо верила в два начала, которые помогут ей. Во первых, она еще не успела накачать себя зельем до такой степени, чтобы оно сделалось необходимым. Во вторых, была зверски упряма, следовательно, обладала силой воли, способной сокрушить тягу к наркоте.
   Сбежав из дому, она направилась к друзьям по институту, в который устроила дочку Надежда Савельевна. Друзья собирались на загородной даче родителей Витюха. Играли на гитаре, пели срамные по старым меркам шлягеры, балдели за бутылками сухого вина, ну, и конечно, кололись.
   Где же ей проверить свою силу воли, как не в этой компашке?
   Встретили Сотову восторженно.
   — Викочка, наконец-то появилась!
   — Гип-гип, ура! Побалдеем, порезвимся в полном составе!
   — Что предпочитаешь, подружка: сесть на иглу или испробовать водчонку?
   Особенно старался Витюха, который, по мнению студенток, влюбился в симпатичную однокурсницу. Парень — видный, красивый, поэтому подруги завидовали Вике, втихомолку нашептывали Витюхе разные небылицы о ней.
   — Савка-лох раздобыл по паре доз на всех. Дружно сядем на иглу и — в кайф…
   Вика вздернула кучерявую головку. Будто непокорная кобылка, которую пытаются взнуздать.
   — Никаких игл! Завязала!
   В комнате — тишина. Начинающие наркоманы с невольным уважением смотрели на героиню, отказывающуюся от «сладкого» дурмана. Некоторые считали подобное решение глупостью, другие завидовали, зная, что лично у них духу не хватит отказаться, третии прикидывали, сколько им достанется кайфа после отказа Вики.
   — Да ты что говоришь? — зашептал Витюха. — Разве не знаешь, что такое «ломка»? Вывернет наизнанку, суставы скрутит жгутом, кости затрещат…
   — Переживем, — решительно проговорила Вика. — И вам не советую. Особо, девчонкам.
   — Почему девчонкам? — заинтересованно спросила полная фигуристая брюнетка. — Значит, у парней ломка проходит легче?
   Вика уселась на край стола, играя полуснятой туфелькой, принялась за подробные пояснения. Не стесняясь парней, рисовала женские половые органы, начиняла их зловредными «червячками» наркоты. Откровенно говорила о сексе и вреде, которое ему приносит ядовитое зелье.
   Ее слушали без обычных выкриков и подбадривающих высказываний. Молчали.
   — Вот я и решила, что намного лучше получать удовольствие от секса, нежели от травки. Во всех ее видах.
   — Так может быть, сейчас и переключимся с одного кайфа на другой? — предложил Витюха и деланно засмеялся. — Сравним, после решим, что лучше… Согласны, коллеги?
   Конечно, вопрос задан в шутку, но за ней прячется мужское желание молодых здоровых парней. Такое притягательное и приятное, что девицы дружно покраснели.
   — Побаловаться, полобызаться, ради Бога, согласна. А вот с сексом пока повременим. По заказу он бывает только у проституток, — со знанием дела проговорила Сотова. — Мы ведь к ним не относимся…
   Несмотря на чудом сохраненную невинность, Вика в интимных проблемах намного грамотней подруг. Однажды с разрешения хозяйки борделя, она из-за занавески с любопытством следила за умелыми ласками профессиональной проститутки, обслуживающей толстого, неповоротливого клиента. Тот вертелся на постели, стонал, икал, старался завалить девушку. Та не давалась. Как потом она об"яснила дочери Сотовой, мужика предварительно нужно довести до «кондиции», но, избави Господи, не переборщить — найти ту невидимую грань, за которой нужно сдаться и позволить клиенту получить страстно желаемое наслаждение.
   Вот Вика и предложила друзьям и подругам поиграть в любовную игру, испытать себя, позабавиться. Не доводя эту игру до опасного завершения. Девушки дружно поддержали подругу. Парни помалкивали. С одной стороны, неплохо, конечно, пощупать у девок под юбками, но с другой — без желанного наслаждения?
   — Тогда хотя бы полобызаемся, — решительно обнял Витюха Вику и она с усмешкой подставила ему пухлые губешки. — Хлопцы, гасите свет!
   Двухрожковое бра погасло. И все же парочки предпочли разойтись по дому. Темнота — вещь ненадежная, кто-нибудь из парней вздумает щелкнуть выключателем, каково будет предстать перед подругами в полураздетом состоянии?
   Витюха с Викой выбрали веранду. Сначала целовались стоя, потом, когда от напряжения задрожали ноги, легли на кушетку. Девушка не разрешала раздеть себя, сопротивлялась, выскальзывая из рук разгоряченного парня.
   — Мы как договорились? — задыхаясь, шептала она. — Облизываться сколько угодно и где угодно. Ласкаться, как захочется. А вот раздеваться — ни-ни…
   Витька молчал. Изо всех сил старался довести подружку до такого состояния, когда сама стянет с себя джинсы. Но он плохо знал Вику. Она, наслаждаясь самыми откровенными ласками, не теряла головы. В последний момент скрещивала ноги, резко отбрасывала бесстыдные руки парня.
   И все начиналось сначала.
   Дача переполнена сладостными вздохами, стонами, звуками поцелуев. Наверно, не все девчонки нашли в себе силы противостоять мужскому напору, многие сдались, позволили раздеть себя, пустили парней в заповедные места, в которых «свободная охота» запрещена.
   Вика тоже чувствовала, что находится на краю обрыва, вот-вот рухнет в пропасть, увлекая за собой настырного Витюху. Она, вроде, не заметила расстегнутой кофточки, под которой нет бюстгалтера, допустила туда жаркие губы парня. Пропустила другую руку, казалось бы, невинно поглаживающую оголенное бедро, и вдруг очутившуюся между ног.
   — Забеременеть боишься? — прерывисто шептал Витюха, чувствуя — еще пять минут бесплодной борьбы и он перегорит. — — Так у меня презервативчик имеется — японский, с усиками… Хочешь, натяну?
   Последнее предложение окончательно доконала темпераментную девицу. Она согласно мотнула головой — говорить не было сил. Витюха мгновенно стянул с себя джинсы…
   — Гляди-ка, дружан, трахаются? — раздался гнусавый голос и под потолком веранды вспыхнула лампочка. — Кажись, помешали.
   На пороге — трое в масках, широких блузах и потертых джинсах. В руках — автоматы.
   Витюн спрыгнул на пол, натянул джинсы. Вика неторопливо застегнула кофточку. Ничего страшного не произойдет, узнают материнские шестерки, кто перед ними и отвалят. Знают — случись что с хозяйкиной дочерью, Надежда Савельевна руки с ногами перевяжет, за член к потолку подвесит.
   Бандиты с недоумением смотрели на независимое поведение телки. Неужто она не понимает того, что сейчас ее распнут прямо на полу, что ей придется пропустить через себя всех налетчиков?
   — Моя фамилия — Сотова, — негромко представилась Вика, втайне сожалея о прерванной любовной игре. — Уходите и не мешайте нам… Скажу маме — плохо вам будет.
   Реакция была не такая, как представляла себе девушка.
   — Гляди-ка, Жетон, красулина дочка…
   Из темноты вышел здоровенный мужик в натянутом на морду чулке. Вгляделся в лицо Вики.
   — Вот это — фарт! — радостно прохрипел он. — Фрайеров положите на пол в большой комнате. Барахлишко — в грузовик. Красулина телка поедет со мной в «ауди»…

Глава 3

   У компаньонов-подполковников все построено на противоположностях. Федоров — сильный, натренированный, с бычьей шеей и мощной мускулатурой, Савчук — тощий, поджарый, небольшого роста и хлипкого телосложения. Первый, в соответствии с внешностью — немногословен, упрям, второй — излишне разговорчив, но недоверчив и подозрителен.
   Такими же противоположностями обладают и жены. Жена Федорова, Оленька, хрупкая, невесомая женщина, рядом с солидным мужем — былинка. Жена Савчука, Машенька, — полная, с могучей грудью и буграми крепких бедер. Михаил подшучивает: навалится ночью — ненароком раздавит, потом и следа мужа не отыщет на простынях.
   На следующий день после встречи с Надеждой Савельевной Михаил вызвал друга на переговоры. Официальная причина вызова — покурить на лестничной площадке, куда жены обычно выпроваживают мужиков, дабы они не портили табачным зельем чистый воздух в комнатах. Неофициальная — обменяться мнениями по поводу предстоящего подписания кабального договора.
   — Думаю, лучше пойти мне одному, — осторожно предложил Федоров. — Разговор с глазу на глаз всегда более доверителен, нежели в компании.
   — Может быть, ты и прав, — неожиданно поддержал Ефим. — Тем более, что лично у меня зародилась этакое недоверие к пронырливой красотке. Зачем ей, скажи на милость, тратить огромные деньжища на неизвестно откула вынырнувших бизнесменов? Откуда знать — удастся ли должникам рассчитаться или их подомнут конкуренты и раскатают по бревнышку созданную фирму? Скажешь, риск — благородное дело? Возможно и так, но только не у «новых русских», к числу которых, подозреваю, принадлежит «благодетельница». Современные нувориши рисковать не любят, предпочитают надежное обеспечение любой сделки… И еще есть одна причина… Ты только не обижайся, ладно?
   — Не обижусь, — коротко пообещал Михаил. — Выкладывай.
   — Похоже, красотка заинтересовалась тобой не только, как компаньоном. Значит, мое присутствие исключается — третий лишний всегда начисто портит настроение… Но все же главное не это — как хочешь, не верю я в добрые намерения Сотовой…
   Федоров насмешливо покривился. В переводе эта гримаса означает — кто не рискует, тот не пьет шампанское. Но решил не спорить. Главное достигнуто, Фимка не обиделся, с удовольствием предоставил компаньону возможность самому заключить договор, первому сунуть дурную голову в разверзнутую пасть капкана, где в виде примнанки — пачка зелененьких баксов.
   — Так и порешили — пойду один…
   Возвратившись в свою квартиру, Михаил принялся собираться. Делал он это вдумчиво и неторопливо. Обычный наряд — джинсы, летняя безрукавка и босоножки — отвергнут, как не соответствующий важности предстоящего свидания. Его сменили легкие светлокоричневые брюки, белая рубашка с игривым галстуком.
   Внешность должна подчеркнуть надежность фирмачей, их способность по первому требованию кредитора прибежать с деньгами в зубах. Поэтому, в дополнении к яркому галстуку на палец насажен серебряный перстень. Именно, серебряный, а не золотой или платиновый.
   Федоров насадил перстень на палец, полюбовался. Скромно и солидно.
   — На свидание с дамочкой собираешься? — прозорливо спросила жена, всегда и во всем видящая измену. — Рановато больно, секс света не любит, в темноте прячется… Не зря люди говорят: седина — в голову, бес — в ребро. Так и у тебя. Жена постарела, а ты еще — ого-го, какой мужик, на молоденьких посматриваешь, как наш Васька-кот на сметанку. А может быть, не только посматриваешь, но и дегустируешь?
   Сама себя уверяла: муж ей изменяет, ему опротивели стандартные ласки супруги, захотелось познать других баб, раскованных и изобретательных в постели. Не зря в последнее время не успевает укрыться простыней — засыпает. Да еще и спиной к законной супруге поворачивается.
   — Гляди-ка, даже перстенек приспособил на палец. Небось, чистое белье тоже надел?… Ох, Мишка, доиграешься, допрыгаешься. Я ведь молчу, молчу, но предел молчанию тоже есть — возьму и уеду к родителям.
   Михаил отмалчивался. Возражать, отшучиваться — все равно, что подбрасывать сушняк в разгорающийся костер. А так, глядишь, сам собой погаснет.
   — И куда ты все же нацелился? Если, конечно, не секрет.
   Дольше отмалчиваться нельзя. Федоров остановился в дверях, изобразил примирительную улыбку.
   — Фантазерка ты, Оленька. Кто позарится на пожилого мужика, обремененного, к тому же, заботами о хлебе насущном? Нарисовалось одно дельце, интересное и многообещающее. Сегодня решится… Постараюсь не задерживаться.
   Погладил худенькое плечико жены. Ольга растаяла от мимолетной ласки, поправила воротничек мужней рубашки, стряхнула с нее невидимые соринки.
   — Не опаздывай к обеду. Так и быть, приготовлю любимый борщок…
   Но не успел Федоров войти в лифт, как прежние подозрения обрушились на женщину. Она побежала на лоджию. Отсюда отлично просматривается вход в метро с многолюдным базарчиком возле него, с множеством цветочных киосков.
   Если муж торопится на свидание с любовницей, обязательно купит цветы, мелькнула дурацкая мысль. Почему именно рялом с домом, если сейчас торгуют цветами на каждом шагу? А может быть, «ухаживание» переросло в прочную, повседневную связь, когда дарить цветы нет необходимости, мужика с радостью принимают и без подношений?
   И тем не менее, она следила за неторопливо идущим по тротуару мужем.
   Слава Богу, цветы он не купил. Мало того, свернул в сторону от стихийного рынка, к автобусной остановке.
   На душе полегчало.
   Федоров остановился возле автобусного павильончика. Развернул газету и принялся изучать ее, начиная с последней страницы, на которой три раза в неделю печатаются кроссворды.
   Он терпеть не мог подземки. Суета, толкотня, в намеченный пункт добираешься незаметно. То ли дело — медленный автобус, пусть даже с десятком пересадок. Есть время подумать, настроиться. Да и толкотня, не в пример метро, относительная — заберешься на сидение, уставишься в окно, не замечая стариков, инвалидов и беременных женщин, балдей на здоровье, размышляй о своих проблемах.
   Так он и сделал. Но размышлять не пришлось. Невольно прислушался к беседе двух бабенок, судя по внешности — жен бизнесменов средней руки.
   — Я-то думала, что вы живете на даче, — завистливо округлила глазки особа, сидящая с краю. — У вас же — благодать: двухэтажный домик, банька, ягоды, зелень…
   — Пришлось сбежать… Ночью такое случилось — не чаяли унести ноги, — снизила голос до едва слышанного шопота дородная дама. — На соседнюю дачу наехали бандиты, — современное словечко «наехали» выделено с этаким придыханием, будто оно застряло в горле и никак не желало покинуть полюбившегося места.
   — Убийство? — побледнела от ужаса соседка. — Изнасилование?
   Дамочка несколько минут молчала. Видимо, ей страшно хотелось поведать о страшных преступлениях, реках крови, распятых прямо на полу голых женщинах. Но действительность была слишком далека от фантазии, к тому же, пронырливые журналисты обязательно самым подробным образом распишут совершенное преступлние. Выглядеть в глазах подруг вруньей и фантазеркой — не самый лучший способ завоевать популярность.
   — Точно не знаю, врать не обучена, — сквозь зубы призналась она. — Самих хозяев дачи, вроде, не было — уехали то ли в санаторий, то ли в гости. Сынок, студент, повеса из современных, собрал компанию таких же забулдыг. Что они там вытворяют — трудно передать! Представляете, парни и девушки раздеваются догола и… — видимо, заметив напряженное лицо Федорова, дамочка приникла к уху подруги. Поведав о том, что вытворяли голые студенты, немного отстранилась. — И вдруг в самый, надеюсь, вы понимаете, что я имею ввиду, ответственный момент появляются бандиты. С автоматами, гранатометами. Отставной генерал, дача которого по соседсту, уверяет — даже танк подогнали.
   — Студентов поубивали?
   Очередная нерешительная пауза.
   — Точно не знаю, — снова скучно призналась рассказчица. — Когда бандиты вывезли несколько грузовиков с добром, студенты вызвали милицию… Краем уха слышала — одну студентку, самую красивую, прихватили с собой. Конечно, не для чтения лекций…
   — Какой ужас!
   Федоров с трудом погасил ироническую улыбку. Какой там ужас — обычная картинка теперяшней жизни. В сознании почему-то состыковались две картинки: расправа со студентами и сжавшаяся в комок Вика. Если дочь бизнесменши действительно похитили, как это отразится на сегодняшнем деловом свидании?… * * *
   Проснулась Надежда Савельевна непривычно рано — в половине десятого утра. Обычно после ночного об"езда своих «предприятий» раньше полудня не покидала теплой постели. Открыла глаза, оглядела ухоженную спальню. Что за причина раннего пробуждения? Ах, да, в двенадцать появится новый компаньон, от одного вида которого закипает в жилах кровь.
   Еще в пятнадцать лет Надя заметила в себе излишнее внимание к проблемам взаимоотношения полов. Пооткровеничала с матерью и та потащила дочь к сексопатологу. Заключение специалиста — обнадеживающее и, одновременно, тревожное. Бешенства нет, но имеет место излишняя тяга к половым отношениям, необходимо поскорей выйти замуж и вести нормальную семейную жизнь.
   Замужество помогло, но не так уж сильно. Тяга к сильным мужикам осталась. Скорей всего, это было следствием излишнего увлечения мужа бизнесом, которое мешало ему полностью удовлетворять намалые потребности жены.
   Со временем Надежда Савельевна научилась бороться со своими непомерными желаниями — каждое утро и каждый вечер выстаивала под холодным душем, принимала успокоительные таблетки, «давила» на свое сознание, изгоняя оттуда красочные картинки постельных утех.
   Приступы «бешенства» уменьшились, но окончательно не прекратились. Очередной приступ — этой ночью, когда она с трудом удержалась от желания пригласить в постель рыжего слугу-водителя.
   Предстояло заглушить очередное искушение, когда заявится новый компаньон. И снова в душе заработали сразу два «голоса». Перекрикивали один другого, доказывая необходимость наступить на горло «собственной песне» и желание «спеть» ее на полную мощь. Нельзя расслабляться, ты — не девочка, твердил один «голос», стыдно покориться мужчине, терять самообладание и гордость… Живешь на свете только один раз, вкрадчиво ввинчивался в душу второй, так почему должна отказываться от наслаждения, подаренного природой?
   Надежда Савельевна прислушивалась к голосу благоразумия, с жаром и учащенным дыханием внимала совету отдаться природному тяготению. Как поступить? До визита Федорова остается больше двух часов, за это время она обязана прийти к определенному решению.
   В конце концов, не лучше ли положиться на случай? Бросит он ее в об"ятия симпатичного офицерика — так тому и быть, не сопротивляться. покориться неизбежному. Поставит заслон женскому желанию — остаться гордой и неприступной. Достаточно того, что мечты о Михаиле подняли ее ни свет, ни заря. Только ли они, эти горячие мечты? И вдруг женщина вспомнила о дочери. Спит, небось, гулена, после разгульной ночи в своей комнате, наплевать ей на материнское беспокойство.
   — Петенька?
   В спальню осторожно заглянул рыжий водитель. Увидел голую грудь хозяйки и отвел загоревшиеся глаза.