Нет, зряшные надежды, не нужно расслабляться. Сколько времени прошло после удара по голове? Кажется, около часа… Значит, Михаил уже близко. И не один — во главе ракетного взвода…
— … вместе с твоей ментовкой, — издевательски ухмыляясь, закончил фразу Убийца. Испытующе всмотрелся в непроницаемое лицо сыщика. — Понял?
— Что ты имеешь в виду под «проводами»? В тайге я новый человек…
— Не понял, сыскарь? До чего же ты туп, а мне говорили — дока… Таежные маршруты сам знаю, не разберусь — Федька подскажет, он местный. А вот когда задержат нас твои дружки из оцепления, покажешь им милицейскую ксиву — пропустят… Усек, мент, или пояснить? Ежели ты такой уж идейный, не боишься смерти — пощади свою бабу-ментовку!
Добято недоуменно поглядел на интеллигентного бандита. Какая ещё ментовка? Убийца вторично упоминает о ней. Но это недоумение не имело ничего общего с так желанной Грандом растерянностью. Обычное удивление.
— Не знаешь? — насмешливо спросил Гранд. — Сейчас «познакомлю»… Заодно отвечу на последний твой вопрос… Бурдюк! Хватит хавать — шагай сюда!
Из кухни выглянул… жирный прапорщик. В руках настороженный… арбалет. Держит его не так, как недавно держал ружье, — уверенно, крепко. Увидев повязанного москвича, ехидно сморщился.
— Добрый вечер, Тарас Викторович… Как же это вы так оплошали?
Появление Толкунова будто смыло пелену с глаз сыщика. Так вот кто был главным местным «клопом», информатором Гранда — «юрист», «опытный детектив», временно исполняющий обязанности начальника тыла отряда! Именно он информировал своего босса о времени и маршруте поездки в голубой распадок, предупредил о намеченном захвате охотничьей избушки, выпустил из бесшумного оружия на ночной улице две стрелки! За что-же тогда Гранд убил дневального по штабу отряда? Чем ему не угодил тощий солдатик?
Немолодого сотрудника московского уголовного розыска провели, как мальчишку-детсадовца. Он искал бандитскую шестерку на стройке, среди офицеров отряда, пытался расколоть ротного старшину. Охотно поверил Серафиму, который умело подставил свою ничего не знающую и даже не подозревающую сожительницу.
Настоящий «бурдюк» — только не с вином, со зловонным настоем подлости и предательства.
— За сколько продался, Серафим?
— Дак уж не продешевил, — снова ухмыльнулся толстяк. — Прапорщикова жалованья рази на каши хватает, а я ещё и ветчинки желаю, и новый дом построить для законной супруги задумал… Не понять вам меня, Тарас Викторович, в жизнь не понять!
Говорит, издевается, а сам легонько водит перед лицом Добято дурацким своим арбалетом.
— Мент просит открыть ему, кто нас предупреждает об опасности. Как думаешь, выполнить эту просьбу или умолчать?
— Умолчать, босс, — торопливо прошепелявил Толкунов. — Прошу…
— Трусишь, сявка? В штаны наложил? Я уже дал добро — выполню. Все, мент, очень просто. Батя дает условную телеграмму супруженнице Бурдюка, та дублирует её в отряд. Вот и все.
Действительно, просто, черти бы тебя драли за печенку, ругнулся про себя сыщик. Получает супруженница условленную телеграмму из Москвы: встречайте племянника, вылетает тогда-то. Отбивает любимому супругу такой же текст, либо — заболела, на такое-то число вызвала врача. Естественно, телеграфирует на службу, о любовных шалостях заботливого супруга она, конечно, не знает. Борька доставляет телеграмму на медвежьепадьевскую почту, сестричка Евдокии передает её в отряд. Жирный Толкунов немедля предупреждает босса…
— Как же вы, Тарас Викторович, не разобрались, — подхватил прапорщик, размахивая арбалетом. — А ещё — московский сыскарь…
— Хватит тебе раскланиваться! — зло прикрикнул Гранд. — Веди сюда дамочку.
Серафим скрылся в кухне и через пару минут втолкнул в горницу… Александру. Тарасик про себя охнул, кроме головы, заныло сердце. Как же так, Сашенька, за что тебя?
«Травяная колдунья» со связанными руками и с гордо поднятой головой вовсе не походила на пленницу. Она смотрела не на Гранда и его подельников — на Добято. Губы её шевелились. «Не бойся, милый, не поддавайся, мы — вместе, это — главное!»
— Не знакомы? — издевательски пропел убийца. — Могу представить. ментовская подстилка… Итак, что порешим? — отвернувшись от пленницы, Гранд воткнул вопрошающий взгляд в сыщика. Не посмотрел — именно воткнул! — Повторяю: проведешь к железке — пальцем не трону. Любитесь, размножайтесь… Откажешься — замочим. И тебя, и её. Точно так же, как замочили дерзкого молокососа Кустова, болтливого Чудака, подсматривающего да подслушивающего Тетькина, твоего дружка — грубьяна и хама Парамонова… Как говорится в детективных романах, ожидаю твое решение в течении пяти минут. Извини, больше дать не могу.
Он картинно поднял изящную руку, отодвинул манжету рубашки. Отсчитывая минуты, манерно шевелил губами… Одна… две…
Сразу сдаваться нельзя — заподозрит обман. Понимает, упырь, не так уж легко согласиться на предательство. Тем более, человеку, всю свою сознательную жизнь отдавшему нелегкой службе в уголовном розыске.
— Три… Четыре…
Зловеще улыбаясь, сынок Евдокии снял пистолет с предохранителя, втиснул вороненный ствол в затылок сыщика. Коротконогий приложил лезвие ножа к горлу Александры.
Прапорщик поднял на уровень глаз Тарасика страшное свое оружие.
— Не надо стрелять Федун, — обратился он к Федьке. — Могут услышать. Лучше тихо, аккуратно — стрелочкой…
— Четыре с половиной, — продолжал наслаждаться Убийца, глядя не на часы — на приговоренного к смерти. Наверно, точно так же он смотрел на мучения прокурора Храмцова, на предсмертные судороги его жены. Смотрел и… наслаждался.
— Стоп… Согласен…
В голосе — мастерски изображенные страдания, в меру — мучительная нерешительность. Знал Тарасик, что ежели бы он даже захотел спасти кровожадного маньяка — ничего бы не получилось. Оцепление мигом повязало бы всех, в том числе, проводника. Фотографии Убийцы размножены, они — у всех офицеров и сержантов.
Странно, что этого не знает Гранд. Или притворяется незнающим? Зачем? Какие хитроумные планы сидят в его, охваченной безумием, голове?
— Благодарю за понимание, — поощрительно улыбнулся бандит. — Через пару часов, когда выведешь нас к железке, пожелаю счастья и семейного благополучия. Правильно решил, мант, жизнь дороже любых идей. На место, сявки! — негромко приказал он шестеркам.
Прапорщик опустил арбалет, Федька спрятал пистолет, коротконогий — нож. Все это они сделали с неудовольствием, с ворчанием голодной собаки, из-под носа которой убрали вкусную кость.
— Зря ты так, босс — осмелился возразить Толкунов. — Ведь все равно сыскарь продаст. — Цыц, Бурдюк, не штормуй! Лучше скажи, где твой грузовичок? — Рядом. В кустах.
Так вот она, причина исчезновения особиста — ищет машину! Ну, какой, спрашивается, из Мишки чекист? Другой давно бы уже обо всем догадался, плюнул на транспорт и побежал в избушку «колдуньи»! Ох, до чего же хотелось сыщику увидеть армянско-еврейскую носяру «конкурента»! Ведь он понимает — данное Гранду согласие не означает отмену смертного приговора — только на время откладывает его исполнение.
— Кто за рулем? Ты?
— Что ты, босс! Никогда не рулил и не собираюсь. Славка.
Ага, вот и помощник «клопа» нарисовался — безответный, вспыльчивый водитель. Тогда, во время налета на дороге Федька обменялся понимающими взглядами не с Козелковым, как подумал Добято, — с Толкуновым и Славкой! Теперь все стало на свои места, все проявилось, пора готовиться к смерти. Придется Михаилу произносить погребальную речь.
— Тогда отправляемся. Ноги менту придется развязать, — легко поднялся со стула Гранд. — Тащить его на себе лично я отказываюсь… Только учти, сыскарь вонючий: будете с дамочкой под прицелом. Шаг влево, шаг вправо, лишнее слово солдатам, прочесывающим местность, — мгновенная смерть, — мягко пропел он знакомую по зоне «мелодию». — Вместе вознесемся на небеси. Втроем. Вернее — вшестером.
Коротконогий, посапывая, развязал Добято ноги.
Вышли на веранду. Впереди — Толкунов, за ним — Добято с Александрой, стиснутые с боков пехотинцами. Позади с пистолетом в руке — Гранд. Остановились, огляделись. Ничего подозрительного. Под несильным ветерком шелестит листва, с темного, без единной звездочки, неба опять сыпет мелкий дождь, смешанный с мокрыми, колючими снежинками…
Мишка, где ты?
— Бурдюк, куда спрятал машину?
— Сей момент будет!
Толкунов сбежал по ступеням, нырнул в кусты. Вслед за ним с веранды спустились остальные.
Неожиданно на крыше появилась темная фигура. Никто не заметил её — один Тарасик. Да и то потому, что запрокинул голову, встречая разгоряченным лицом падающие снежинки. Первые в эту зиму и, похоже, последние в его жизни. Спасать подлого маньяка он не собирается.
Михаил!
Прыжок и сбитый с ног Гранд очутился на земле. С двух сторон на бандитов навалились солдаты — невооруженные плотники, бетонщики, арматурщики, разнорабочие. Отчаянно матерясь, ротный старшина Козелков молотил увесистыми кулаками Федьку. Тот успел один единственеый раз выстрелить и ранить Ахметина. Зимин вместе с Борькой-водителем вязали коротконогого. Тот отбивался, что-то скулил о жалости и правах человека.
Все это произошло в считанные мгновения…
33
— … вместе с твоей ментовкой, — издевательски ухмыляясь, закончил фразу Убийца. Испытующе всмотрелся в непроницаемое лицо сыщика. — Понял?
— Что ты имеешь в виду под «проводами»? В тайге я новый человек…
— Не понял, сыскарь? До чего же ты туп, а мне говорили — дока… Таежные маршруты сам знаю, не разберусь — Федька подскажет, он местный. А вот когда задержат нас твои дружки из оцепления, покажешь им милицейскую ксиву — пропустят… Усек, мент, или пояснить? Ежели ты такой уж идейный, не боишься смерти — пощади свою бабу-ментовку!
Добято недоуменно поглядел на интеллигентного бандита. Какая ещё ментовка? Убийца вторично упоминает о ней. Но это недоумение не имело ничего общего с так желанной Грандом растерянностью. Обычное удивление.
— Не знаешь? — насмешливо спросил Гранд. — Сейчас «познакомлю»… Заодно отвечу на последний твой вопрос… Бурдюк! Хватит хавать — шагай сюда!
Из кухни выглянул… жирный прапорщик. В руках настороженный… арбалет. Держит его не так, как недавно держал ружье, — уверенно, крепко. Увидев повязанного москвича, ехидно сморщился.
— Добрый вечер, Тарас Викторович… Как же это вы так оплошали?
Появление Толкунова будто смыло пелену с глаз сыщика. Так вот кто был главным местным «клопом», информатором Гранда — «юрист», «опытный детектив», временно исполняющий обязанности начальника тыла отряда! Именно он информировал своего босса о времени и маршруте поездки в голубой распадок, предупредил о намеченном захвате охотничьей избушки, выпустил из бесшумного оружия на ночной улице две стрелки! За что-же тогда Гранд убил дневального по штабу отряда? Чем ему не угодил тощий солдатик?
Немолодого сотрудника московского уголовного розыска провели, как мальчишку-детсадовца. Он искал бандитскую шестерку на стройке, среди офицеров отряда, пытался расколоть ротного старшину. Охотно поверил Серафиму, который умело подставил свою ничего не знающую и даже не подозревающую сожительницу.
Настоящий «бурдюк» — только не с вином, со зловонным настоем подлости и предательства.
— За сколько продался, Серафим?
— Дак уж не продешевил, — снова ухмыльнулся толстяк. — Прапорщикова жалованья рази на каши хватает, а я ещё и ветчинки желаю, и новый дом построить для законной супруги задумал… Не понять вам меня, Тарас Викторович, в жизнь не понять!
Говорит, издевается, а сам легонько водит перед лицом Добято дурацким своим арбалетом.
— Мент просит открыть ему, кто нас предупреждает об опасности. Как думаешь, выполнить эту просьбу или умолчать?
— Умолчать, босс, — торопливо прошепелявил Толкунов. — Прошу…
— Трусишь, сявка? В штаны наложил? Я уже дал добро — выполню. Все, мент, очень просто. Батя дает условную телеграмму супруженнице Бурдюка, та дублирует её в отряд. Вот и все.
Действительно, просто, черти бы тебя драли за печенку, ругнулся про себя сыщик. Получает супруженница условленную телеграмму из Москвы: встречайте племянника, вылетает тогда-то. Отбивает любимому супругу такой же текст, либо — заболела, на такое-то число вызвала врача. Естественно, телеграфирует на службу, о любовных шалостях заботливого супруга она, конечно, не знает. Борька доставляет телеграмму на медвежьепадьевскую почту, сестричка Евдокии передает её в отряд. Жирный Толкунов немедля предупреждает босса…
— Как же вы, Тарас Викторович, не разобрались, — подхватил прапорщик, размахивая арбалетом. — А ещё — московский сыскарь…
— Хватит тебе раскланиваться! — зло прикрикнул Гранд. — Веди сюда дамочку.
Серафим скрылся в кухне и через пару минут втолкнул в горницу… Александру. Тарасик про себя охнул, кроме головы, заныло сердце. Как же так, Сашенька, за что тебя?
«Травяная колдунья» со связанными руками и с гордо поднятой головой вовсе не походила на пленницу. Она смотрела не на Гранда и его подельников — на Добято. Губы её шевелились. «Не бойся, милый, не поддавайся, мы — вместе, это — главное!»
— Не знакомы? — издевательски пропел убийца. — Могу представить. ментовская подстилка… Итак, что порешим? — отвернувшись от пленницы, Гранд воткнул вопрошающий взгляд в сыщика. Не посмотрел — именно воткнул! — Повторяю: проведешь к железке — пальцем не трону. Любитесь, размножайтесь… Откажешься — замочим. И тебя, и её. Точно так же, как замочили дерзкого молокососа Кустова, болтливого Чудака, подсматривающего да подслушивающего Тетькина, твоего дружка — грубьяна и хама Парамонова… Как говорится в детективных романах, ожидаю твое решение в течении пяти минут. Извини, больше дать не могу.
Он картинно поднял изящную руку, отодвинул манжету рубашки. Отсчитывая минуты, манерно шевелил губами… Одна… две…
Сразу сдаваться нельзя — заподозрит обман. Понимает, упырь, не так уж легко согласиться на предательство. Тем более, человеку, всю свою сознательную жизнь отдавшему нелегкой службе в уголовном розыске.
— Три… Четыре…
Зловеще улыбаясь, сынок Евдокии снял пистолет с предохранителя, втиснул вороненный ствол в затылок сыщика. Коротконогий приложил лезвие ножа к горлу Александры.
Прапорщик поднял на уровень глаз Тарасика страшное свое оружие.
— Не надо стрелять Федун, — обратился он к Федьке. — Могут услышать. Лучше тихо, аккуратно — стрелочкой…
— Четыре с половиной, — продолжал наслаждаться Убийца, глядя не на часы — на приговоренного к смерти. Наверно, точно так же он смотрел на мучения прокурора Храмцова, на предсмертные судороги его жены. Смотрел и… наслаждался.
— Стоп… Согласен…
В голосе — мастерски изображенные страдания, в меру — мучительная нерешительность. Знал Тарасик, что ежели бы он даже захотел спасти кровожадного маньяка — ничего бы не получилось. Оцепление мигом повязало бы всех, в том числе, проводника. Фотографии Убийцы размножены, они — у всех офицеров и сержантов.
Странно, что этого не знает Гранд. Или притворяется незнающим? Зачем? Какие хитроумные планы сидят в его, охваченной безумием, голове?
— Благодарю за понимание, — поощрительно улыбнулся бандит. — Через пару часов, когда выведешь нас к железке, пожелаю счастья и семейного благополучия. Правильно решил, мант, жизнь дороже любых идей. На место, сявки! — негромко приказал он шестеркам.
Прапорщик опустил арбалет, Федька спрятал пистолет, коротконогий — нож. Все это они сделали с неудовольствием, с ворчанием голодной собаки, из-под носа которой убрали вкусную кость.
— Зря ты так, босс — осмелился возразить Толкунов. — Ведь все равно сыскарь продаст. — Цыц, Бурдюк, не штормуй! Лучше скажи, где твой грузовичок? — Рядом. В кустах.
Так вот она, причина исчезновения особиста — ищет машину! Ну, какой, спрашивается, из Мишки чекист? Другой давно бы уже обо всем догадался, плюнул на транспорт и побежал в избушку «колдуньи»! Ох, до чего же хотелось сыщику увидеть армянско-еврейскую носяру «конкурента»! Ведь он понимает — данное Гранду согласие не означает отмену смертного приговора — только на время откладывает его исполнение.
— Кто за рулем? Ты?
— Что ты, босс! Никогда не рулил и не собираюсь. Славка.
Ага, вот и помощник «клопа» нарисовался — безответный, вспыльчивый водитель. Тогда, во время налета на дороге Федька обменялся понимающими взглядами не с Козелковым, как подумал Добято, — с Толкуновым и Славкой! Теперь все стало на свои места, все проявилось, пора готовиться к смерти. Придется Михаилу произносить погребальную речь.
— Тогда отправляемся. Ноги менту придется развязать, — легко поднялся со стула Гранд. — Тащить его на себе лично я отказываюсь… Только учти, сыскарь вонючий: будете с дамочкой под прицелом. Шаг влево, шаг вправо, лишнее слово солдатам, прочесывающим местность, — мгновенная смерть, — мягко пропел он знакомую по зоне «мелодию». — Вместе вознесемся на небеси. Втроем. Вернее — вшестером.
Коротконогий, посапывая, развязал Добято ноги.
Вышли на веранду. Впереди — Толкунов, за ним — Добято с Александрой, стиснутые с боков пехотинцами. Позади с пистолетом в руке — Гранд. Остановились, огляделись. Ничего подозрительного. Под несильным ветерком шелестит листва, с темного, без единной звездочки, неба опять сыпет мелкий дождь, смешанный с мокрыми, колючими снежинками…
Мишка, где ты?
— Бурдюк, куда спрятал машину?
— Сей момент будет!
Толкунов сбежал по ступеням, нырнул в кусты. Вслед за ним с веранды спустились остальные.
Неожиданно на крыше появилась темная фигура. Никто не заметил её — один Тарасик. Да и то потому, что запрокинул голову, встречая разгоряченным лицом падающие снежинки. Первые в эту зиму и, похоже, последние в его жизни. Спасать подлого маньяка он не собирается.
Михаил!
Прыжок и сбитый с ног Гранд очутился на земле. С двух сторон на бандитов навалились солдаты — невооруженные плотники, бетонщики, арматурщики, разнорабочие. Отчаянно матерясь, ротный старшина Козелков молотил увесистыми кулаками Федьку. Тот успел один единственеый раз выстрелить и ранить Ахметина. Зимин вместе с Борькой-водителем вязали коротконогого. Тот отбивался, что-то скулил о жалости и правах человека.
Все это произошло в считанные мгновения…
33
Обстановка в горнице изменилась. В полукресле, вместо Добято, восседал Гранд. Руки притянуты к жестким подлокотникам, туловище увязаное веревками и ремнями, напоминет верблюжий тюк.
— Вот теперь — нормалеус, — удовлетворенно оглядев упакованного Убийцу, хвастливо проговорил Борька. — Что бы вы без меня делали, хрен вам… во все места. Хорошо, встретился на дороге с ним, — кивнул он на Михаила, — и понял — чистый фрайер. Без меня ничего не выйдет, бандиты мигом солдатикам яйца вырубят, из мужиков в баб превратят…
Зимин взволнованно посмеивался, обкручивал голову Тетькина чистой тряпицей.
Тарасик стоял со все ещё связанными руками, облегченно смеялся над Борькиными матерными вывертами. Просветился ещё один «подозреваемый»! Кажется, сыщику, действительно, пора на пенсию — мозги заплесневели, поворачиваются со скрипом. Столько наворочал ошибок — стыдно вспомнить.
В принципе, вел он себя правильно, распутывал клубок за клубком. Ведь не бродить по тайге, заглядывая под каждый куст, за каждое дерево, не чаевничать с лесниками, пытаясь выжать из них сведения о сбежавшем «капитане».
Сыщик и сейчас уверен в том, что поиски грандовских информаторов — было важнейшей его задачей, которую он и выполнял. Другое дело, что увлеченный раскрытием офицеров-строителей, Евдокии, тощего дневального по штабу, просмотрел главное. Подозревал «помощника», не без этого, но дальше не двигался, упрямо считал прапорщика безобидным глупцом и болтуном. А тот оказался козырным тузом в колоде Убийцы…
— Советую тебе, сыскарь, в ножки поклониться Дениске, — внешне спокойно проговорил особист. На самом деле волновался — подрагивали губы, ещё больше покраснел нос. — Это он засек прапорщика и водителя, когда они крали грузовик. Заподозрил неладное и — ко мне. Сам понимаешь, дозваниваться до Нефедова, ожидать подмоги не было времени. Вот и пришлось мобилизовать строителей…
Федька и его коротконогий дружан лежат на полу, уткнувшись мордами в пол. Руки — за спиной, ноги привычно раздвинуты. Ничего не скажешь, опыт — великое дело! За свою многострадальную жизнь зекам не раз приходилось принимать аналогичные позы. Научились. Над ними стоит старшина Козелков, в руке — Федькин, вернее, Добятовский, пистолет.
Толкунов не лежит — под надзором раненного Дениски трясется в углу. Из глаз катятся слезы, стекают по жирному подбородку, ноги в коленях ходят ходуном. Ахметов с любопытством вертит в руках арбалет.
— Сашенька, цела? — развязывая руки «колдунье», заботливо спросил особист. — Успокойся, милая, все — позади. Спасибо тебе, милая, за службу!
Добято ещё больше прозрел. Так вот кто — агент Особого отдела! А он, недоумок, глупец, подозревал женщину в предательстве, гордился своей проницательностью, психологическим талантом! Любил и… подозревал! Мерзость какая!
— Я… не хотел… Меня заставили, — ноет прапорщик. — Тарас Викторович, подтвердите — помогал, как мог… Если бы этот выродок, — ткнул он грязным пальцем в Гранда, — решил вас убить, я бы ему…
— Заткнись, вонючее дерьмо! — выкрикнул Козелков и вдруг остановился, принюхался. — Братцы, он же обосрался с перепугу! — хрипло расхохотался он. Брезгливо, будто, дотронувшись до прапоршика, испачкал руки, вытер их о полу бушлата.
Серафим сейчас походил на опорожненный от воздуха воздушный шарик. Даже всегда выпученная грудь вжалась, арбузообразный живот опал, плечи опустились, колени подрагивают. От него, действительно, несет сортирными запахами.
А вот Гранд держится молодцом! Ногу закинул на ногу, высоко поднял красивую голову, в глазах вспыхивают и гаснут насмешливые огоньки, губы кривятся в ехидной улыбке. Дескать, думаешь подмял меня, мент? Ничего подобного — с помощью всемогущего отца-академика выкручусь, вывернусь и сполна расплачусь за теперяшнее унижение. Точно так же, как уже расплатился с твоим дружком, прокурором, его жинкой и с местными недоносками, позволившими себе грубость и хамство.
Добято, не отрываясь, смотрел ему в лицо. Но видел он не наглого бандюгу, не вонючего убийцу — истерзанного пытками Николая, растрелянных его жену и детей. Из глубины души к горлу подкатился комок ненависти. Казалось, он вот-вот разрастется и прервет и без того затрудненное дыхание.
Освобожденная от веревок Александра потерла красные рубцы на запястьях, опустилась на колени рядом с Тарасиком, принялась пальцами и зубами развязывать туго затянутые узлы. Одновременно, не стыдясь окружающих, целовала руки сыщика, поливала их слезами.
Добято невежливо, даже грубо, отстранил прильнувшую к нему женщину, не отрывая цепкого взгляда от побледневшего Гранда, протянул руку к пистолету, который держал Михаил.
— Прекрати, Тарасик. Не надо. Есть суд…
— Я ему — и суд, и прокурор, и защитник, и палач, — хрипло проговорил сыщик. — Больно уж мы милосердны и законнопослушны. Пролитая маньяком кровь требует расплаты!… Ты так говоришь потому, что не видел растерзанные этим садистом жертвы: не только мужчин — женщин, детей. Суд, говоришь? Проведут психиатрическую экспертизу, отправят в дурдом, там, не без помощи всесильного отца-академика, «вылечат», возвратят домой. И снова — убийства, издевательства? Ну, нет, этого не будет! К тому же, этот мозгляк сам признался в убийстве капитана и в других преступлениях. Пора оборвать кровавый след, который тянется за ним.
— Ничего я не говорил, ни в чем не признавался! — негромко возразил Гранд. — Прекратите издеваться! Лучше дайте мне лекарство — оно в правом кармане, в коробочке.
— Сейчас будет тебе «лекарство». Сразу вылечишься!
— Опомнись, милый, — тихо прошептала Александра. — Не пачкай руки ядовитой кровью… Опомнись!
— Отойди… Михаил, дай оружие!
Поколебавшись, особист вложил в протянутую руку Тарасика пистолет.
— Встать, недоносок!
В лице Гранда — ни кровинки. Даже тонкие, самоуверенные губы усохли, потеряли свой природный цвет. Его покинула всегдашняя самоуверенность, её сменил животный страх. В жестком взгляде сыщика Убийца прочитал смертный приговор, который не смягчить, тем более, не отменить.
— Это беззаконие, — хрипло, без малейшего следа недавней бравады, прохрипел он. — Требую суда…
— Беззаконие, говоришь? А когда ты резал детей, издевался над беззащитноми женщинами, убивал заточкой пенсионера, стрелял в постового милиционера — все это было в рамках закона? На тебе столько трупов — удивляюсь, как они тебя до сих пор в землю не вогнали. Придется сделать это мне!… Шагай на улицу, подонок, двигай ходулями! Сейчас я отстрелю тебе обе ноги, как ты сделал с Николаем, потом — член, которым ты насиловал малолетних девочек. А уж потом, когда ты вволю поорешь, ворочаясь в крови…
Сыщик знал: так он не поступит. Максимум — выстрелит в лоб, между выцветших от страха глаз. Но надо же рассосать сгусток ненависти, перекрывший ему дыхание.
В комнате — похоронная тишина. Только натужно кашляет успокоившийся ротный старшина да что-то бормочет бледный до синевы прапорщик.
И вдруг Добято опомнился. Нет, в нем заговорили не жалость или профессиональный долг, он неожиданно вспомнил о жалельщиках и покровителях Убийцы. Вдруг Гранд знает их? Убьет его мститель — они продолжат вершить темные свои делишки, спасая ещё одного — одного ли? — кровавого маньяка. Естественно, не безвозмездно, за солидную плату, которую выделяют доброхоты. Типа отца маньяка, профессора и академика.
Сыщик отдал пистолет особисту.
— Веди его сам. Боюсь, не выдержу. Гляди, не упусти — скользкая это тварь, будто ядовитая змея. Да и за Серафимом пригляди — поганка из той же породы… Пошли, Сашенька, собираться… Ведь ты поедешь со мной?
Будто по волшебству, Тарасик позабыл о желании рассчитаться с Убийцей, из головы испарились мысли о том, что в Москве его ожидает законная, ещё не разведенная, супруга, что он уже немолод.
— Конечно, поеду, — не стесняясь любопытных взглядов окружающих, женщина прижалась к груди сыщика. — Куда же мне деваться?…
— Вот теперь — нормалеус, — удовлетворенно оглядев упакованного Убийцу, хвастливо проговорил Борька. — Что бы вы без меня делали, хрен вам… во все места. Хорошо, встретился на дороге с ним, — кивнул он на Михаила, — и понял — чистый фрайер. Без меня ничего не выйдет, бандиты мигом солдатикам яйца вырубят, из мужиков в баб превратят…
Зимин взволнованно посмеивался, обкручивал голову Тетькина чистой тряпицей.
Тарасик стоял со все ещё связанными руками, облегченно смеялся над Борькиными матерными вывертами. Просветился ещё один «подозреваемый»! Кажется, сыщику, действительно, пора на пенсию — мозги заплесневели, поворачиваются со скрипом. Столько наворочал ошибок — стыдно вспомнить.
В принципе, вел он себя правильно, распутывал клубок за клубком. Ведь не бродить по тайге, заглядывая под каждый куст, за каждое дерево, не чаевничать с лесниками, пытаясь выжать из них сведения о сбежавшем «капитане».
Сыщик и сейчас уверен в том, что поиски грандовских информаторов — было важнейшей его задачей, которую он и выполнял. Другое дело, что увлеченный раскрытием офицеров-строителей, Евдокии, тощего дневального по штабу, просмотрел главное. Подозревал «помощника», не без этого, но дальше не двигался, упрямо считал прапорщика безобидным глупцом и болтуном. А тот оказался козырным тузом в колоде Убийцы…
— Советую тебе, сыскарь, в ножки поклониться Дениске, — внешне спокойно проговорил особист. На самом деле волновался — подрагивали губы, ещё больше покраснел нос. — Это он засек прапорщика и водителя, когда они крали грузовик. Заподозрил неладное и — ко мне. Сам понимаешь, дозваниваться до Нефедова, ожидать подмоги не было времени. Вот и пришлось мобилизовать строителей…
Федька и его коротконогий дружан лежат на полу, уткнувшись мордами в пол. Руки — за спиной, ноги привычно раздвинуты. Ничего не скажешь, опыт — великое дело! За свою многострадальную жизнь зекам не раз приходилось принимать аналогичные позы. Научились. Над ними стоит старшина Козелков, в руке — Федькин, вернее, Добятовский, пистолет.
Толкунов не лежит — под надзором раненного Дениски трясется в углу. Из глаз катятся слезы, стекают по жирному подбородку, ноги в коленях ходят ходуном. Ахметов с любопытством вертит в руках арбалет.
— Сашенька, цела? — развязывая руки «колдунье», заботливо спросил особист. — Успокойся, милая, все — позади. Спасибо тебе, милая, за службу!
Добято ещё больше прозрел. Так вот кто — агент Особого отдела! А он, недоумок, глупец, подозревал женщину в предательстве, гордился своей проницательностью, психологическим талантом! Любил и… подозревал! Мерзость какая!
— Я… не хотел… Меня заставили, — ноет прапорщик. — Тарас Викторович, подтвердите — помогал, как мог… Если бы этот выродок, — ткнул он грязным пальцем в Гранда, — решил вас убить, я бы ему…
— Заткнись, вонючее дерьмо! — выкрикнул Козелков и вдруг остановился, принюхался. — Братцы, он же обосрался с перепугу! — хрипло расхохотался он. Брезгливо, будто, дотронувшись до прапоршика, испачкал руки, вытер их о полу бушлата.
Серафим сейчас походил на опорожненный от воздуха воздушный шарик. Даже всегда выпученная грудь вжалась, арбузообразный живот опал, плечи опустились, колени подрагивают. От него, действительно, несет сортирными запахами.
А вот Гранд держится молодцом! Ногу закинул на ногу, высоко поднял красивую голову, в глазах вспыхивают и гаснут насмешливые огоньки, губы кривятся в ехидной улыбке. Дескать, думаешь подмял меня, мент? Ничего подобного — с помощью всемогущего отца-академика выкручусь, вывернусь и сполна расплачусь за теперяшнее унижение. Точно так же, как уже расплатился с твоим дружком, прокурором, его жинкой и с местными недоносками, позволившими себе грубость и хамство.
Добято, не отрываясь, смотрел ему в лицо. Но видел он не наглого бандюгу, не вонючего убийцу — истерзанного пытками Николая, растрелянных его жену и детей. Из глубины души к горлу подкатился комок ненависти. Казалось, он вот-вот разрастется и прервет и без того затрудненное дыхание.
Освобожденная от веревок Александра потерла красные рубцы на запястьях, опустилась на колени рядом с Тарасиком, принялась пальцами и зубами развязывать туго затянутые узлы. Одновременно, не стыдясь окружающих, целовала руки сыщика, поливала их слезами.
Добято невежливо, даже грубо, отстранил прильнувшую к нему женщину, не отрывая цепкого взгляда от побледневшего Гранда, протянул руку к пистолету, который держал Михаил.
— Прекрати, Тарасик. Не надо. Есть суд…
— Я ему — и суд, и прокурор, и защитник, и палач, — хрипло проговорил сыщик. — Больно уж мы милосердны и законнопослушны. Пролитая маньяком кровь требует расплаты!… Ты так говоришь потому, что не видел растерзанные этим садистом жертвы: не только мужчин — женщин, детей. Суд, говоришь? Проведут психиатрическую экспертизу, отправят в дурдом, там, не без помощи всесильного отца-академика, «вылечат», возвратят домой. И снова — убийства, издевательства? Ну, нет, этого не будет! К тому же, этот мозгляк сам признался в убийстве капитана и в других преступлениях. Пора оборвать кровавый след, который тянется за ним.
— Ничего я не говорил, ни в чем не признавался! — негромко возразил Гранд. — Прекратите издеваться! Лучше дайте мне лекарство — оно в правом кармане, в коробочке.
— Сейчас будет тебе «лекарство». Сразу вылечишься!
— Опомнись, милый, — тихо прошептала Александра. — Не пачкай руки ядовитой кровью… Опомнись!
— Отойди… Михаил, дай оружие!
Поколебавшись, особист вложил в протянутую руку Тарасика пистолет.
— Встать, недоносок!
В лице Гранда — ни кровинки. Даже тонкие, самоуверенные губы усохли, потеряли свой природный цвет. Его покинула всегдашняя самоуверенность, её сменил животный страх. В жестком взгляде сыщика Убийца прочитал смертный приговор, который не смягчить, тем более, не отменить.
— Это беззаконие, — хрипло, без малейшего следа недавней бравады, прохрипел он. — Требую суда…
— Беззаконие, говоришь? А когда ты резал детей, издевался над беззащитноми женщинами, убивал заточкой пенсионера, стрелял в постового милиционера — все это было в рамках закона? На тебе столько трупов — удивляюсь, как они тебя до сих пор в землю не вогнали. Придется сделать это мне!… Шагай на улицу, подонок, двигай ходулями! Сейчас я отстрелю тебе обе ноги, как ты сделал с Николаем, потом — член, которым ты насиловал малолетних девочек. А уж потом, когда ты вволю поорешь, ворочаясь в крови…
Сыщик знал: так он не поступит. Максимум — выстрелит в лоб, между выцветших от страха глаз. Но надо же рассосать сгусток ненависти, перекрывший ему дыхание.
В комнате — похоронная тишина. Только натужно кашляет успокоившийся ротный старшина да что-то бормочет бледный до синевы прапорщик.
И вдруг Добято опомнился. Нет, в нем заговорили не жалость или профессиональный долг, он неожиданно вспомнил о жалельщиках и покровителях Убийцы. Вдруг Гранд знает их? Убьет его мститель — они продолжат вершить темные свои делишки, спасая ещё одного — одного ли? — кровавого маньяка. Естественно, не безвозмездно, за солидную плату, которую выделяют доброхоты. Типа отца маньяка, профессора и академика.
Сыщик отдал пистолет особисту.
— Веди его сам. Боюсь, не выдержу. Гляди, не упусти — скользкая это тварь, будто ядовитая змея. Да и за Серафимом пригляди — поганка из той же породы… Пошли, Сашенька, собираться… Ведь ты поедешь со мной?
Будто по волшебству, Тарасик позабыл о желании рассчитаться с Убийцей, из головы испарились мысли о том, что в Москве его ожидает законная, ещё не разведенная, супруга, что он уже немолод.
— Конечно, поеду, — не стесняясь любопытных взглядов окружающих, женщина прижалась к груди сыщика. — Куда же мне деваться?…