Карчик Михаил. Право на выбор

   - Алло. Инка? Что, обживаешься в штабе? Молодец. Так, отлично! Пока. Ну вот, (уже к Олегу), уже публикуем адреса штабов. Пока в Центральном районе, но пока дойдет до верстки, должны появиться и остальные штабы.
   Толик допил пиво и поставил под подоконник бутылку: "начали создавать большую батарею".
   - Вроде набросали, давай раскидывать. Так, главный материал интервью, берешь ты, у тебя в этом городе уже опыт есть.
   - Кассетку бы купить. У Батьки ее забирать не хочется
   - Будет тебе кассетка. Сегодня составим список канцелярских потребностей и Ольге на исполнение. Значит, ты - интервью, манифест призрак бродит по Европе, борода на круглой ж.пе, пишу я, статью про историю завода - ты, ну и историю счастливого утопленника, сам понимаешь, инициатива должна быть наказуема.
   - Братский дележ вышел. Может поровну поделим?
   - Мне уже задали листовку написать, которую будут на стены вешать, благодарное письмо подписантам - тем, кто за него отдал подписи и текстовку для агитаторов. Всем хватит.
   Толик сунулся в стол и вытащил оттуда бутылку пива - как?
   - Не откажусь, - сказал Олег, подставляя кружку, в которой уже давно высох кофейный остаток.
   Солнце уходило за Ирхай. Принтер медленно потрескивая, извергал план спецвыпуска. Друзья курили на подоконнике.
   - Толь, а как с четвертой полосой?
   - Как всегда. Кроссворд, анекдоты из инета. Карикатурка безвредная. Знаешь, чего меня беспокоит? Нет нормального рисовальщика. Когда будем делать другой спецвыпуск, мочильный, то придется картинки брать из инета. Но весь этот набор, Шилова, Богорада, Тюрина - уже во рту колом стоит. Найти бы местного, чтобы рисовал на местную тематику. Только найдешь тут!
   * * *
   - Игорь Вилорович, а вот вы можете найти несколько ребят, шебутных, но с головой.
   - Могу.
   - Это здорово. Желательно, чтобы работали не в фирме Ивана Дмитрича. Их загрести могут, так нужно, чтобы по документам наших людей не подводили. Вы, когда будете искать, тоже смотрите, чтобы на вас выйти не могли.
   - Кто не мог бы выйти? Их охранная организация?
   - Не важно кто: менты, бандиты или эти бандюки в законе "Пердун". Лишь бы не вышли. Еще лучше, свяжитесь с вашей охраной, какая бы она у вас правильной не была, все равно, у рядовых бойцов много разных и полезных знакомств. А кто-нибудь из этих знакомых уж непременно захочет подзаработать.
   - Молодой человек, извините, а вы что, будете криминалом заниматься?
   - Нет, что вы, - беспечно ответил Тараскин. - Так, просто, город на уши поставим.
   Глава 4 (пятая неделя)
   Политическая педофилия ("шестнадцать им есть?"). Ненормированная рабочая ночь. С почтением и любовью к УПК. Возвращение Валенсы. "Это еще не мандраж". Десять тысяч за рыбалку. Крокодил и стая белок. "Или работать на Савушкина, или в бандиты". Первое интервью. "Заплакал через месяц". Ребенок и завод: "Человек должен видеть, как течет металл". Облом для сержанта. Принцесса и художник-шпион. Дурная карма или астральная неразбериха?
   Со спецвыпуском все оказалось хуже некуда (как уверил Толик) - обычная ситуация. Сначала Куклинс раскритиковал всю концепцию, особенно же уже написанный манифест и поругался с Толиком до мата. Гречин примирил их и тут же набросал идеологию на четыре варианта манифеста, которые оказалось невозможно написать. Окончательно примирил всех Котелков, разложив за две минуты, в чем не права каждая из сторон. Гречин занялся йогой, Куклинс пошел пить чай с конфетами, а Толик, матерясь, сел за компьютер.
   У Олега были свои сложности. Историю счастливого работяги он написал между утренним кофе и завтраком, зато с интервью пришлось побегать. Савушкин оказался неуловим. Он назначал интервью между десятью и двенадцатью (шестнадцатью и восемнадцать, или просто, "после обеда") после чего просто пробегал мимо Олега. Секретарша, которую Олег успел полюбить и возненавидеть, объяснила ему: если бы он назначил на определенный час, то принял бы непременно. А сейчас у него и правда нет времени.
   Светлое пятно - внезапно нашелся рисовальщик. Баринов, однажды заглянувший в Пансионат, что-то обсудить с Котелковым и Тараскином, задержался на чашку чая. Конечно, не чая, а собственного пива, которого он презентовал ящик (Толик ухитрился перетаскать почти треть в писательскую комнату). Нечаянно погрузившись в производственные разговоры, он сказал:
   - Чего, карикатурист нужен? Есть у меня такой на примете. Учится в одном классе с моей Юлькой. Как и все в нее влюблен, и достал всех друзей-соперников своими рисунками, они его чуть не убили. С учителями воюет: кто двойку Юльке поставит, уже через час шарж, совсем не дружеский, и на дверь учительской, га-га-га. Он отличник круглый, иначе бы давно исключили. Хотите, Юлька его сюда привезет. И вообще, может вы для агитации задействуете всех ее приятелей? Маются от безделья, лицеисты хреновы, а вы им хоть какие деньги за работу заплатите.
   - Шестнадцать им есть? - спросил Куклинс. - Чтобы мы не пошли по статье "политическая педофилия"?
   - Есть. В одиннадцатый класс все перешли.
   - Хорошо. Агитаторы пусть обращаются в районные штабы, лучше всего в Центральный, а насчет рисовальщика - это договаривайтесь с писателями.
   Тут появился как всегда свежий и довольный Котелков, со слегка заросшим Тараскином. Они цапнули из ящика по паре бутылок и направились в переговорную комнату. Дверь еще не закрылась, как Баринов уже пробасил: "Какие проблемы? Все подпишутся".
   * * *
   Спортивный бар на улице Свердлова открылся восемь лет назад, и за это время его вывеска менялась трижды. Поначалу он назывался "Марадона", потом "Платини", а сейчас - "Риналдо". Фанаты футбола (а в какой городе их нет, не путайте только с "мясом" или "конями") запоминали каждое новое название. Прочие же продвинутые жители Ирхайска, для простоты звали заведение "Спортбаром" и любили не только за гигантский телеэкран, но и за пивную разносортицу.
   Сейчас был день, поэтому любители пока еще не добрались до "Спортбара". В углу, под огромным надувным футбольным мячом, сидел Тараскин и уплетал яичницу, прихлебывая пиво и поглядывая на часы. Ожидания оправдались; открылась дверь, дзинькнул колокольчик, обожаемый хозяевами всех заведений Ирхайска. Не опуская пивную кружку, Тараскин чуть приподнял кепку, натянутую, естественно, козырьком назад и опять принялся отделять желток от белка. Спортбар держал марку: официант оказался рядом еще до того, как посетитель сел рядом с Тараскином.
   - Еще кружечку "Вьюги", сказала Тараскин и лишь после этого поздоровался с вошедшим. - Привет, Степа. Хорошее пиво у вас. Особенно эта "Вьюга". Жаль, его в Нижнем не купить.
   Степа согласился с выбором Тараскина.
   - Говорят, хочешь поработать? - сказал Тараскин. - Со сдельной оплатой и ненормированным рабочим днем. Заранее предупреждаю - будет и ненормированная рабочая ночь.
   - Хочу, - ответил Степа. - Но только чтоб не наркота и не на чеченов. Все остальное рассматривается.
   - Вот и хорошо. Официант! Будь добр, пиво еще и включи телевизор. Сейчас же по "Евроспорту" британский чемпионат.
   Телевизор был включен, после чего Тараскин сам отрегулировал громкость.
   - Поначалу, дело будет совсем простое. Нужно набрать пятьдесят человек, чтобы они за два дня собрали бы три тысячи сто подписей, за одного кандидата. А потом, еще столько же. Но, уже можно за четыре дня.
   - Пятьдесят? Многовато. Человек двадцать обеспечу без проблем. Будет и больше, но не обещаю.
   - Так и думал. Двадцать тоже хорошо. Тебе надо из них выбрать бригадиров - один на десяток. Чтобы отмашку на работу люди получали через них.
   - Зачем?
   -Чтобы если этих ребят кто-нибудь возьмет в оборот, пусть называют бригадиров. Чем длинней будет цепочка, тем лучше. Но, если всю работу делать быстро, и по моим инструкциям, никто взят не будет. Разумеется, если кого-то взяли, и он проболтался, то ни копейки не получит. Работа исключительно по закону, с почтением и любовью к УПК.
   - А за кого собираем?
   Тараскин с интересом взглянул на экран, цокнув языком оценил очередную атаку "Ливерпуля", после чего взглянул на Степу.
   - За очень хорошего человека. Но очень скромного. Вот когда ты отстроишь свои бригады и скажешь мне "готово", тогда сразу узнаешь фамилию. Да, вот еще что. Подозреваю, кто-то из твоих ребят не захочет подписаться на дело, в котором можно в оборот попасть. Если это ребята не совсем дебилы, сразу переводи их в отдельную бригаду, которая будет собирать за того мужика, на которого положено четыре дня. Вот это вариант безопасный, тут уже никто не загребет. Но, сам понимаешь, за такую непыльную работу и денег будет полагаться чуть меньше.
   - А сколько полагается?
   - Вот, какой хороший и деловой вопрос. Я не знаю, сколько в городе стоит одна подпись, потому что не знаю, их покупали когда-нибудь или нет. Поступим проще. Я выделяю на всех твоих людей общий бюджет - двадцать тысяч российских единиц, а ты распределяешь их сам. Это наш первый проект, поэтому никаких предоплат. За качество и опережение графика - премия, причем солидная. За срыв и брак - штрафы. Обязательно какой-нибудь мальчик или девочка подумают: а чего нам собирать подписи, да еще людям за это приплачивать. Придумаем сами фамилии и паспортные данные. Предупреждаю: обнаружу такой брак - штраф в пять процентов. С общей суммы. Если мне будут нужны поддельные подписи, так и скажу.
   - Какой график?
   - Так. Сегодня у нас понедельник. Уже со вторника запускай тех, кто собирает за четыре дня. Сколько нужно собрать - скажу завтра. А в среду утром - основной проект. Сколько надо собрать, скажу тоже. И чтобы в четверг вечером здесь же я от тебя их принял. Ты приносишь подписи, я деньги. Мобилу, кстати, мою запиши, для связи.
   - Как-то шустро все выходит. Людей искать надо, обзванивать, объяснять им.
   - Так ты же безработный, времени должно быть много. Если есть какие побочные дела, мой совет: бросай. Впереди еще месяц, работы хватит и ты здорово поднимешься. Причем, без всякого криминал. Почти без.
   Степа допил кружку, ушел. Тараскин что-то записал в блокнот, отхлебнул пивка, взглянул на часы. Минут через десять опять звякнул колокольчик, и Тараскин, кивнув вошедшему, попросил еще одну кружку.
   * * *
   У Сани Дикина было несколько кличек, и каждая из них отражала как знание истории борьбы за освобождение угнетенных классов, теми, кто ее дал, так и личного отношения к Дикину. Его называли и Стенькой Разиным, и Маратом, и Гапоном, и Валенсой. Имя лидера польской "Солидарности" Дикину нравилось больше всего. Во-первых, он носил такие же роскошные усы, во-вторых же, в отличие от Разина, Гапона и Марата, хорошо начинавших, но не очень хорошо кончивших, Валенса стал президентом Польши. В глубине души, Дикин тайно надеялся повторить его судьбу, пусть даже в меньших масштабах.
   Пока же карьера Дикина уж очень напоминала разинскую, разве, без финального шоу на Красной площади. Когда в 1989 году начались шахтерские забастовки в соседнем Кемерово, Дикин создал свободный профсоюз и стачком на "Красном катке". Пролетарская вспышка была подавлена массированной выдачей продуктов из спецрасрпределителя, а Валенсу тихо уволили. Через год его так же тихо взяли обратно, после статьи в "Известиях". Теперь свободный профком действовал уже в открытую. В 1991 году Дикин поднял завод на однодневную забастовку против ГКЧП, к которой присоединились даже другие предприятия. Позже, когда назначили выборы директора, Дикин получил большинство голосов, и пару лет боролся за власть с Назаренко: серия удачных изменений форм собственности свела на нет выборную победу. В городских газетах появились в общем-то объективные расследования о судьбе членских взносов свободного профкома; бунтари - плохие бухгалтеры. Когда стало ясно, что директор нового АОЗТ знать не хочет "народного директора" Дикина, он опять поднял народ на забастовку. На этот раз Назаренко подавил ее за три дня, сократив долг по зарплате с шести месяцев до двух.
   После этого Валенсу два раза увольняли, он два раза восстанавливался по суду, участвовал в выборах мэра, но не был зарегистрирован, а когда суд признал отмену незаконной, выборы уже прошли. Окончательно выбитый с завода, Валенса устроил в квартире незарегистрированную типографию и каждую неделю обклеивал листовками завод и административные здания в городе. В результате, квартира сгорела вместе с компьютером, принтером и пишущей машинкой, а Валенсе пробили голову в подъезде, не хуже, чем Стеньке Разину под Симбирском. Валенса вышел из больницы, начал писать листовки от руки, два раза голодал на центральной площади, еще раз получил по голове, но черепная коробка оказалась крепкой. Последние четыре года он, забыв прежние бунташные дела, работал в авторемонте и лишь раз в неделю, напиваясь в кафе на рынке, отводил душу, говоря про Батьку все, что думал.
   Сейчас он сидел у окна, своей двухкомнатной избушки частного сектора наследство родителей жены. Супруга, вытерпевшая все перипетии судьбы, трудилась в огороде. Что же касается самого Валенсы, он все еще не мог понять: шутка или нет, то, что ему сказали вчера. Якобы, им заинтересовался какой-то Гречин. Но для чего?
   Донесся шорох едущей машины - не самый частый звук для Ильинского переулка, в котором проживал Валенса. Машина остановилась, не доезжая до дома. Еще минута и перед калиткой появился незнакомец: высокий, мощный дядя, просто богатырь, с такими же пышными усами, как и у Дикина. Незнакомец крепко постучал, дождался ответа, после чего ловким, хозяйским движением открыл щеколду, запертую изнутри, (Валенса отметил, парень-то не городской по рождению) и вошел во двор. Перед крыльцом он тщательно вытер ноги, поздоровался с вышедшим хозяином, поздоровался с хозяйкой и прошел в комнату. Супруга, не привыкшая интересоваться делами мужа, пошла на кухню ставить чай.
   - Здорово, - еще раз сказал вошедший. - Александр Петрович, чего ты в мэры-то не идешь?
   Не ожидавший такого захода, Валенса, даже поначалу немного растерялся.
   - Зовите меня лучшей Саней. Привычно так.
   - А меня можешь Егорычем. Тоже привычно. Полное будет - Сергей Егорович, но это так, к сведению.
   - Я хотел пойти. Даже подписи собирать стал. Но потом закон посмотрел, тут же всего неделя на сбор подписей. А в избиркоме мне честно сказали: сколько не старайся - зарубим.
   - Так стараться надо грамотно. С юристом. Если все сроки соблюдены и каждая подпись правильная, тогда тебя зарегистрируют. Поступить по другому - дело подсудное. А наша Белочкина под суд не хочет.
   Валенса вздохнул.
   - Хочу идти. Совсем тут закис, того и гляди, сопьюсь. А эта мразь, "народный мэр, народный директор". Он всю жизнь об народ ноги вытирал и продолжает! Ненавижу! - дальше шепотом, - жену жалко. Она же, умница, меня любит, тогда она чуть в квартире не сгорела. А это деревяха, из нее не выйти, если что случится. У этого "народного мэра", мафия из бывших штрейкбрехеров. И убьют, и спалят, не задумаются.
   Вошла жена, с двумя огромными кружками чая, тарелкой с сушками и блюдцем варенья из китайский яблок.
   - Это хорошо, - сказал Егорыч, положив Дикину руку на плечо, когда супруга удалилась. - Хорошо, что ты сразу перешел к техническим моментам. У жены родня есть? В Омске? Туда ее на месяц и отправим. Дом застрахуем по высшему разряду, как виллу, пусть жгут, тебе же лучше. Ты будешь жить на квартире, в своем штабе, с охраной. Как зарегистрируют - сразу выпускаешь свою газету. Редакционный коллектив уже есть. Вообще, все технические вопросы решаются через меня и очень быстро. Ну, и твой профсоюз без финансовой помощи не останется.
   Валенса хлебнул горячего чаю, взглянул на Егорыча.
   - Ну, ты сам такой вопрос понимать должен - твой какой во всем этом интерес?
   - Правду, или полную правду?
   - Как хочешь. Все равно, в душу не залезешь.
   - У меня хобби такое - батек гасить. Я такого же Батьку, как этот, погасил в Калининграде. Собрался во Владивосток, но Наздратенко сам ушел. Вот решил сюда заглянуть. Удовлетворен?
   - Значит, квартира будет, штаб, газета со всем обеспечением. Хорошо. А дом сегодня застрахуешь?
   - Если все документы в порядке, хоть сегодня.
   - Тогда удовлетворен.
   * * *
   - Лизы нет, если хочешь, вари сам свой кофе. Она ищет помещение для ризографа. Что же ты за мандраж устроил на моем предприятии? Никогда такого не было.
   - Это еще не мандраж, - ухмыльнулся Котелков, выходя из кабинета в приемную. - Это еще не мандраж, Иван Дмитрич, мандраж впереди, - и, ловко заправляя кофейный агрегат, - добавлю, пора и вам поучаствовать в этом мандраже. Причем плотно.
   - Это как? - спросил Савушкин.
   - Поначалу отдаться фотографу. Причем по полной программе.
   - Может хватить домашнего архива. Да и здесь, помнишь, тебе же Лена показывала, весь запас.
   - Этого недостаточно. Фотограф у меня классный, пожалуй, даже самый именитый член команды, лауреат шести выставок, из них четыре международные, причем, без дураков. Из всего родного политбомонда, по фамилии называет лишь Путина, так как его лично не снимал. Остальных снимал всех. Сам понимаешь, такого специалиста я могу вызвать на один день. Сначала он облазает все производство, снимет и тебя в кабинете, и цеха. Потом отщелкает тебя дома.
   - Еще чего придумал?
   - Погоди, там кофе уже сварился. Сейчас. Ух ты, чего-то я до нормы не дотянул, у Леночки выходит правильней, с соблюдением нормы. Так вот, Иван Дмитрич, готовься к встречам, что, кстати, весьма похабное занятие, а еще к телевизионным дебатам, что еще похабнее. Я тебя понимаю: ты мне говорил не люблю обещать. Придется через "не люблю". Иначе не выйдет. Утешь себя одним - все остальные будут обещать еще больше, а если победят - сделают меньше.
   - Готовься к встречам, это как?
   - Планируй. Завтра у Куклинса будет готов план и вы сядьте втроем, с ним и с Гордеевым и все распишите. Ваня, не тебе это говорить, но усвой: если на встречу с избирателем опоздал или, вообще не приехал, это не прокол. Это осознанная провокация, которая в таком маленьком городе как Ирхайск, вполне сопоставима с крупным терактом. Провокации, такие, кстати будут. Будут расклеивать листовки, назначать лже-встречи с вами. Но это несерьезно, лишь несколько листовок расклеют. Наши же штабы собирают встречи всерьез, на сотни людей. Тут уж динамить нельзя.
   - Так я же не динамщик.
   - Не обижайьтесь, Иван Дмитрич, никакой вы не динамщик. Тут бы еще нашего писателя приголубить. Он, мне сообщили, третий день не может интервью взять. Интервью большое, полтора часа на это надо, не меньше. Иначе никак.
   - Полтора часа... Где взять-то их? Передай ему, завтра, в половину восьмого. И чтобы не опоздал. В девять ноль пять, уезжаю на ЦБК.
   - Ну, если работа пойдет, так продолжить можно и в машине, рассмеялся Котелков. - Передам. И готовься к встречам. Для накачки пришлю Гречина.
   * * *
   - Так вы уверены, что меня точно не зарегистрируют?
   - Еще раз повторяю, Игорь Анатольевич, этого не случится. Что от вас требуется? Завтра, в это же время, мы отвозим вас на подачу заявки. После этого, на той же машине, мы уезжаем из города. Вы ведь, говорили, что любите рыбалку?
   - Люблю, а что?
   - Мы привозим вас на охотничью базу, "Ирхайский плес", пятьдесят километров от города. Там и порыбачите на здоровье. Можете взять кого-нибудь из друзей. Жена ваша, как сами сказали, вернется из Новосибирска лишь через неделю, так что, отдохните на здоровье. А через три дня мы вас забираем, приезжаем в город, вы идете на комиссию, которая отказывается вас зарегистрировать. Вот и все. А гонорар за это беспокойство - десять тысяч рублей, плюс прочие расходы, вроде проживания. Все ясно?
   - А вы уверены, что меня точно не зарегистрируют? Если что не так, если я стану кандидатом... Я же на другой день напишу заявление, чтобы меня отчислили.
   - Даю слово - вас не зарегистрируют. Не будет в бюллетене двоих Назаренко, мы сами это не хотим. Можно сказать, это проверка избиркома на вшивость. Причем, тайная. А вы, на другой день после этой проверки, можете даже пойти в предвыборной штаб Батьки, если такой уже существует и рассказать ему о случившемся. О деньгах, конечно, говорить не надо - их бандиты отберут, в часы свободные от охранной работы. Можете сказать, вас шантажировали, обещали жену взять в заложники, самого в тайгу увезли. Не забудьте, что я был в маске и кричал "Аллах акбар". Но советую этого не делать. Зачем лишний раз о себе напоминать? Вы же ему никакого урона не принесли, никто мстить и не будет. Ну, если бы вы у него на заводе работали, тогда понятно. А так, военный пенсионер. Пенсию же он не отнимет.
   - Ох, боязно чего-то.
   - Вы же летчик. Чего вам бояться? - И Тараскин еще около получаса обсуждал с Игорем Анатольевичем Назаренко и его собственное военное прошлое, и рассказы отца, который пятнадцать лет назад таскал его, мальцом по разным гарнизонам. К концу беседы дух Игоря Назаренко поднялся, он перешел на "ты" с Тараскином и с легкой дрожью в сердце согласился на авантюру.
   * * *
   Когда действительно нужно рано встать, батарейка кончается, что в часах, что в будильнике и происходит маленькая катастрофа. На этот раз, правда, будильник сработал вовремя - в половину седьмого. Олег вскочил, побрился с опасной скоростью, оделся с претензией на парадность: та же форма, что и при походе к Батьке, побежал в штаб, пить кофе. Там еще никого не было, только уборщица, средних лет, ловко, по слаломному обходя стулья тряпкой домывала пол.
   Плеснув кипяток в чашку с растворимым кофе, Олег взял диктофон, желая проверить новую кассету.
   "Я люблю людей, я люблю, когда их нет, я вышел на балкон и разрядил бы пистолет", отмотал назад, прослушал - нормально. Взглянул на часы, еще минут пятнадцать есть точно. Сел в кресло, поставив на колени блюдце с чашкой.
   За полторы недели штабной офис преобразился. Компьютеров стало четыре, в углу свое место занял ксерокс, а рядом - враг любой бумаги крокодил. Олег впервые столкнулся с этим полезным деловым прибором и до сих пор не мог избавиться от страха и омерзения. Ему было противно наблюдать, как крокодил поглощает бумагу, даже почти чистый лист, с тремя строчками, превращая ее в бесполезные белые лохмотья. Во времена атамана Чура, бумажный лист в этих краях, верно, меняли на беличью шкурку; каждый вечер крокодил пожирал стаи белок. Пусть сегодня Ирхайский ЦБК заполнил своей бумагой все соседние области; все равно, бумага остается бумагой, ее жалко.
   Больше всего изменились стены. Теперь они были обвешены листками и листочками. Самым зрелищным был, конечно, понедельный график, протянувшийся чуть ли не через всю стену, на восьми листах формата А-2. Олег уже выяснил, что календарь кампании отличается от обычного графика: отсчет ведется от дня голосования. Последняя неделя считается первой, предпоследняя второй и так далее. Логика здесь была: можно долго спорить, с какого дня кампания началась, но день, когда она должна завершиться признают все...
   За окном загудела машина. Молодцы, на пять минут раньше.
   Допив кофе одним глотком, Олег вышел на крыльцо, тут же ослепленный прямым солнцем. Рядом стояла белая "Волга", шофер издали махнул рукой давай!
   На улице было жарко, а про машину и говорить нечего. И это еще семь утра с хвостиком. Как-то будет днем!
   - У вас еще долго такая жара будет? - спросил Олег.
   - Еще недели три. А может и до середины сентября. Потом, как по графику, дожди на неделю и опять бабье лето, но уже холодное, с заморозками. У нас же Сибирь - можно и в сентябре купаться, а в октябре снег выпадет, может до весны так и не растает.
   Машина выехала из Пансионата. Ехали окраиной, среди полей и покосившегося частного сектора.
   - Сам-то откуда? - спросил шофер.
   - Из Питера.
   - Здорово. А я не был никогда. И в Москве не был. Только в Свердловске. Я вообще, дальше Камня никуда не выезжал. Отслужил под Читой, теперь сюда вернулся.
   Олег хотел было переспросить, но тут вспомнил, что в старину камнем называли уральский хребет. Опять вспомнились недавние мысли про времена атамана Чура.
   - Думаю еще денег подкопить, - продолжил шофер, - да махнуть к морю. Еще не решил куда. В наше Сочи, так там говорят грязно. Может в Анталью, может в Таиланд. Расстояние почти одно и то же, да и цена почти одна.
   Впереди показался забор Кирпичного завода. Его Олег еще не видел.
   - Так наш Савушкин точно решил на выборы идти? - спросил шофер.
   - Точно. Точней не бывает.
   - Зря. Не нужно было этого ему советовать.
   - Почему?
   - Убьют. А если убьют, вся фирма развалится. Сейчас в городе можно только или бандитничать, или у него работать.
   Когда подъехали к офису, Олег взглянул на часы - без пяти минут половина.
   Савушкин сидел на диване, перед журнальным столиком, в костюме, будто у него собирались не брать интервью, а фотографировать. "Интересно, сколько раз брали? - подумал Олег. - Не первый ли раз?"
   - Здравствуйте Иван Дмитриевич.
   - Привет, Олег. - (вот ведь сукин сын, память крепкая, виделись один раз). - Садись, давай без отчеств, время на них не трать. Начинай.
   Олег присел напротив и протянул два листка бумаги с вопросами.
   - Ага, системный подход. Сейчас, соображу, как отвечать. Отвечу как умею, потом все равно, прочту и поправлю. Чаю хочешь?
   - Кофейку бы.
   - Лена, свари кофе. Два. Чего-то я сам стал на кофе пересаживаться с чая. По утрам без него жизни нет. Так, что тут. Родом из детства? Ну, что же, включай.
   - Родители. Отец из городских старожилов. Половина СТаняной улицы сейчас хрущовками застроена, там как раз его дом и стоял. В пять лет меня водил туда, показывал две яблони - все, что от сада и двора осталось. Отец - инженер на Кирпичном заводе, дед же был булочником, при НЭПе держал лавку, потом пек хлеб уже в Хлебпотребсоюзе; отец говорит, жил в тихой печали. Мать из сосланных, мещане из Ярославля. Отсюда, верно, все мои деловые гены. Да, еще отметь, Сергей Николаевич, дед по материнской линии, погиб под Сталинградом. Ваш Гречин сказал, что такие вещи надо отмечать.