Страница:
Кард Орсон Скотт
Подмастерье Элвин (Сказание о Мастере Элвине, книга 3)
Орсон Скотт Кард
Подмастерье Элвин
Цикл "Сказание о Мастере Элвине", книга третья.
Посвящается всем моим учителям, и в частности:
ФРЭН ШРЕДЕР, четвертый класс, Миликинская школа,
Санта-Клара, Калифорния, - ей я писал свои первые стихи.
ИДЕ ХУБЕР, десятый класс, Месанская школа, Аризона,
она верила в мое будущее, хотя сам я в него не верил.
ЧАРЛЬЗУ УИТМЕНУ, курс драматургии, Биргемский университет,
он придал моим сценарным наброскам вид, которого они
явно не заслуживали.
НОРМАНУ КАУНСИЛУ, курс литературы, Университет Юты,
за вечно живых Спенсера и Милътона.
ЭДВАРДУ ВАСТЕ, курс литературы, Университет Нотр-Дам,
за Чосера и нашу дружбу.
И, как всегда, ФРАНСУА.
БЛАГОДАРНОСТИ
В работе над данным томом "Сказаний о Мастере Элвине" мне, как всегда, помогало множество людей. За неоценимую помощь в написании первых глав я благодарю второй семинар писателей Сикамора-Хилл и участвовавших в нем Кэрол Эмшуиллер, Карен Джой Фаулер, Грегга Кейцера, Джеймса Патрика Келли, Джона Кессела, Нэнси Кресс, Шарианн Льюитт, Джека Массу, Ребекку Браун Ор, Сюзан Полвик, Брюса Стерлинга, Марка Л.Ван Нэйма, Конни Виллис и Аллена Вольда.
Также огромное спасибо Государственному институту изобразительных искусств штата Юта, который присудил приз моей повести-поэме "Подмастерье Элвин и Необычный Плуг". Эта награда воодушевила меня на изложение всей истории в прозе, и "Подмастерье Элвин" - первый том, в котором частично воплотился замысел, изложенный в поэме.
В поисках деталей о временах покорения Северной Америки я обращался к прекрасной книге Джона Сеймура "Забытые дары" (Нью-Йорк, издательство "Кнопф", 1984) и к "Путеводителю по американской истории" Дугласа Л.Браунстоуна (Нью-Йорк, издательство "Фэктс он Файл, Инкорпорэйтед", 1984).
Я чрезмерно благодарен Гарднеру Дозуа, который великодушно позволил отрывкам из "Сказаний о Мастере Элвине" появиться на страницах "Журнала научной фантастики Айзека Азимова". Благодаря этому я обрел читателя задолго до того, как были изданы книги.
Бет Мичем, издательство "Тор", относится к, увы, исчезающей породе редакторов, чье прикосновение превращает книгу в золото. Ее советы всегда мудры и тактичны, а самое главное (очень редкая черта редакторов) - Бет всегда отвечает на мои телефонные звонки. За одно это ее следует возвести в ранг святых.
Спасибо моему классу чистописания, Гринсборо, зима-весна 1988 года, за предложения, которые привели к тому, что в данную книгу были внесены крайне важные изменения. И спасибо моей сестре Дженис, нежному другу и редактору по совместительству, которая прилежно держала в памяти мельчайшие детали повествования.
Но самую огромную благодарность я выражаю Кристин Э.Кард, которая выслушивает бред, который я несу, готовясь к написанию той или иной книги, и вычитывает "слепые" распечатки первых набросков. Она - мое второе "я" и присутствует на каждой странице моих сочинений.
1. НАДСМОТРЩИК
Позвольте мне начать историю ученичества Элвина с того самого момента, когда все пошло наперекосяк. События те начались далеко на юге, и ответственен за них человек, с которым Элвин никогда в жизни не встречался и никогда не встретится. Однако именно этот человек повернул ход всей истории в сторону. Именно эта дорога привела Элвина к тому, что закон называет "убийством". А случилось оное в день, когда срок ученичества нашего героя подошел к концу и Элвин получил полное право называться мужчиной.
То местечко находилось в Аппалачах, а год стоял 1811-й, как раз накануне подписания Аппалачами Договора о беглых рабах и присоединения гор к Соединенным Штатам. В те времена на границах Аппалачей и Королевских Колоний белый человек считал своей святой обязанностью иметь в подчинении хотя бы несколько чернокожих рабов, которые трудились бы на него круглый день.
Рабство для белых людей, живущих в тех краях, являлось своего рода алхимией. Каждую капельку пота чернокожих рабовладельцы умудрялись превратить в золотую монетку; каждый отчаянный стон, слетевший с губ рабыни, отзывался чистым, милым сердцу звоном серебреника, падающего на стол торговца-менялы. В тех местах продавали и покупали души. Однако никто, ни один тамошний житель, не понимал, что когда-нибудь последует расплата, расплата за то, что ты владел другими людьми.
Слушайте внимательно, и я поведаю вам, каким казался мир изнутри сердца Кэвила Плантера. Но прежде проверьте, спят ли дети, ибо эта часть моей истории не предназначена для ушек маленьких ребятишек, ведь в ней пойдет речь о голоде и страстях, которых они еще не понимают, а я вовсе не хочу, чтобы мой рассказ натолкнул их на дурные мысли.
Кэвил Плантер был благочестивым человеком - он исправно посещал церковь и платил свою десятину. Каждого нового раба немедленно обучали английскому, чтобы он мог внимать Священному Писанию, после чего крестили и нарекали христианским именем. Таким образом все рабы Кэвила Плантера были крещены и носили христианские имена. Практика темных искусств была строго-настрого запрещена - Кэвил не позволял своим рабам даже курицу зарезать, поскольку даже столь невинное деяние они могли обратить в жертвоприношение своему жуткому языческому божеству. В общем, Господу Богу Кэвил Плантер преданно служил и всячески угождал.
Но какова ж была награда за такую праведность?! У жены его, Долорес, вдруг начались ужасные боли, пальцы ее стали сгибаться, превращаясь в скрюченные когти, прямо как у старухи. Ей еще и двадцати пяти не исполнилось, а все ночи она рыдала от неимоверных страданий, так что супружеское ложе стало для Кэвила настоящей пыткой.
Он пытался помочь ей. Делал примочки холодной ключевой водой, грел ей пальцы над раскаленным паром, поил порошками, мазал мазями - он потратил целое состояние на всяких шарлатанов-докторов с дипломами Камелотского университета, приводил к ней целые колонны молящихся о вечной жизни проповедников и бормочущих под нос бесконечные литании священников. И все это ни к чему не привело, ровным счетом ни к чему. Каждую ночь он слышал ее рыдания, пока в конце концов слезы не сменялись тихонькими стонами, а уже стоны, в свою очередь, превращались к мерные сонные вздохи-выдохи, в которых лишь изредка проскальзывало тихое поскуливание, свидетельство о недремлющей боли.
Кэвил чуть с ума не сошел от жалости, гнева и отчаяния. Многие месяцы он не спал нормальным, человеческим сном. Целый день, от восхода до заката, он работал, а по ночам слушал стоны жены, молясь, чтобы Господь даровал ей облегчение. Если не ей, то ему.
Именно Долорес неожиданно подарила ему спокойный сон по ночам.
- Кэвил, ты каждый день трудишься, но у тебя не хватит сил исполнять свою работу, если ты как следует не выспишься. Я не могу сдерживаться и постоянно бужу тебя рыданиями. Прошу тебя - спи в другой комнате.
Но Кэвил все равно не хотел уходить.
- Я твой муж, я должен спать рядом с тобой... - возразил он, но она и слушать не захотела.
- Уходи, - попросила она. Даже повысила голос. - Иди!
И он ушел, терзаемый стыдом, ведь в душе он испытывал великое облегчение. В ту ночь он не проснулся ни разу, проспал все пять часов, которые оставались до восхода, так крепко он спал впервые за долгие месяцы, а может, и годы - но, проснувшись утром, почувствовал себя виноватым, что не выдержал и не остался рядом с женой, как ему было положено.
Однако спустя некоторое время Кэвил Плантер привык спать один. Он часто навещал жену - по утрам и вечерам. Они завтракали, обедали и ужинали вместе: Кэвил сидел в кресле в ее комнате, тарелки его стояли на маленьком боковом столике, тогда как лежащую в постели Долорес кормила с ложечки чернокожая рабыня. И руки его жены валялись на одеялах, словно мертвые крабы.
Впрочем, даже перебравшись в другую комнату, Кэвил не смог избежать мучений. Ведь у него не будет детей. Некому унаследовать ухоженную плодоносную плантацию Кэвила. Некому будет устраивать пышные свадьбы. А бальная зала внизу... когда он ввел Долорес в просторный новый особняк, который построил для нее, то сказал: "Наши дочери в этой бальной зале встретят своих суженых и впервые прикоснутся к их рукам, точно так же, как когда-то соприкоснулись наши руки в доме твоего отца". Теперь Долорес больше не заходила в бальную залу. Вниз она спускалась только по воскресеньям, чтобы посетить воскресную службу, а также в те редкие дни, когда в дом прибывали новые рабы и их надо было покрестить.
Люди, видя ее редкие появления на публике, восхищались мужеством и преданностью этой пары. Но восхищение соседей - утешение весьма слабое, когда перед глазами у тебя каждый день маячат рухнувшие мечты. Все, о чем Кэвил молился, о чем просил, обратилось в прах... как будто сам Господь, просмотрев список просьб, поставил на каждой строчке "нет, нет, нет".
Мужчина с более слабой верой не перенес бы подобных разочарований непременно сломался бы, озлобился. Но Кэвил Плантер был благочестивым, праведным человеком, поэтому каждый раз, когда ему начинало казаться, что Господь поступил с ним несправедливо, он сразу бросал работу, которой в тот момент занимался, вытаскивал из кармашка маленький Псалтирь и зачитывал вслух слова мудрого человека:
"На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек; по правде Твоей избавь меня.
Приклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня. Будь для меня каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня" [Библия, Псалтирь, псалом 30].
Он полностью отдавался чтению псалма, и вскоре от сомнений и обид даже следа не оставалось. Господь по-прежнему сопутствовал Кэвилу Плантеру, не покидая его в горестях и бедах.
Но однажды утром внимание Кэвила вдруг привлекли первые два стиха шестнадцатой главы Книги Бытия:
"Но Сара, жена Аврамова, не рождала ему. У ней была служанка Египтянка, именем Агарь.
И сказала Сара Авраму: вот, Господь заключил чрево мое, чтобы мне не рождать; войди же к служанке моей; может быть, я буду иметь детей от нее".
"Ведь Аврам был праведным человеком, как и я, - неожиданно мелькнула мысль в голове Кэвила. - Жена Аврамова не могла рожать ему детей, и моя тоже не принесет мне потомков. В их доме, как и в моем, была рабыня-африканка. Так почему бы мне не поступить, как Авраму, и не воспитать детей от одной из рабынь?"
Эта мысль привела его в ужас. До него доходили слухи о белых испанцах, французах и португальцах, которые, поселившись на южных, поросших джунглями островах, в открытую жили с чернокожими женщинами - такие мужчины были самыми низкими, самыми презренными тварями, ведь это все равно что заниматься любовью со зверьем. Кроме того, разве может ребенок, рожденный черной женщиной, стать наследником белого человека? В Аппалачах муха имела больше прав на плантацию, нежели ребенок-полукровка. И Кэвил выкинул эти мысли из головы.
Однако, сев с женой завтракать, он вдруг снова вспомнил о своих сомнениях, поймав себя на том, что не может оторвать глаз от кормящей жену чернокожей рабыни. Ведь эта женщина, как и Агарь, родом происходит из Египта. Он заметил, как изящно изгибается ее тело, когда она несет ложку ко рту Долорес. Обратил внимание, что, когда она наклоняется, прижимая чашку к ослабевшим губам хозяйки, грудь служанки чуточку оттягивает ткань блузки. Подметил, как ловко ее мягкие пальчики стряхивают крошки с губ Долорес. Он представил себе, как эти пальчики нежно дотрагиваются до него, и тихонько задрожал. Со стороны этой дрожи никто бы и не заметил, но ему показалось, что внутри его тела разразилось настоящее землетрясение.
Ни сказав ни слова, он опрометью выбежал из комнаты. Очутившись во дворе, он схватился за спасительный Псалтирь.
"Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня.
Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною" [Библия, Псалтирь, псалом 50].
Тихо шепча эти слова, он вдруг поднял глаза и увидел работниц, вернувшихся с поля и моющихся в корыте. Среди них присутствовала юная рабыня, которую он купил несколькими днями ранее за шесть сотен долларов будучи совсем девочкой, она уже обещала многое, сразу было видно, что дети у нее будут здоровыми и крепкими работниками. Она лишь недавно ступила с борта на землю, а поэтому еще не знала, что такое христианская благочестивость. Она стояла голая, как змея, и, нагнувшись над корытом, лила себе на голову и на спину воду из ковша.
Кэвил словно остолбенел, он не мог оторвать от нее глаз. Мелкая нечестивая мыслишка, промелькнувшая за завтраком в спальне жены, превратилась в настоящую похоть. Он в жизни не видел ничего более грациозного и прекрасного, чем эти голубовато-черные бедра, трущиеся одно о другое, не видел ничего более вызывающего, чем ее дрожь, когда вода стекала по телу девочки.
Может, это ответ на его лихорадочные молитвы? Может, сам Господь указывает ему поступить точно так же, как Авраму?
Но в то же самое время это могло быть обыкновенным колдовством. Кто знает, какими способностями обладают только что прибывшие из Африки чернокожие? "Она заметила, что я наблюдаю за ней, и теперь искушает меня. Эти черные и в самом деле отродье самого дьявола, раз ввергли меня в такую пучину искушений".
Он с трудом оторвался от новой рабыни и отвернулся, пряча пылающий взгляд в строчках Писания. Только страницы каким-то образом перевернулись - разве он их переворачивал? - и Кэвил вдруг понял, что читает Песнь Песней Соломона:
"Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями" [Библия, Книга Песни Песней Соломона, глава 4, 5].
- Боже, спаси и сохрани, - прошептал он. - Избавь от наваждения сего.
День за днем он повторял эту молитву, однако снова и снова ловил себя на сладострастных взглядах, которые бросал в сторону своих рабынь. Особенно его влекла новенькая девушка. Ну почему Господь не обращает на него внимания? Разве не был Кэвил праведным человеком? Разве не достойно обращался он со своей женой? Разве обманывал кого? Разве не платил десятину, не жертвовал церкви? Разве не обращался с рабами и лошадьми хорошо, по справедливости? Так почему ж Господь Бог не защитит его и не избавит от наведенного чернокожей женщиной морока?
С каждым днем исповеди его становились все откровеннее, все нечестивее. "О Господь, прости меня за то, что я представил себе, как эта девочка вошла ко мне в спальню вся в слезах, после того как несправедливый надсмотрщик отхлестал ее. Прости меня за то, что я представил себе, как уложил ее на кровать и поднял ей юбки, а погладив по спине, вдруг увидел, что рубцы на ее бедрах и ягодицах исчезли прямо на глазах, и она начала тихонько хихикать, сладострастно извиваться на простынях, оглядываясь на меня через плечо, улыбаясь, а потом она вдруг переворачивается, тянется ко мне и... О Господи милосердный, спаси и сохрани!"
Каждый раз, когда подобные фантазии одолевали его, он дивился, не понимая, почему эти мысли лезут к нему в голову даже во время молитвы. "Может быть, я столь же праведен, как и Аврам; может быть, сам Господь вселяет в меня эти желания? Ведь, по сути дела, я впервые подумал об этом, когда читал Писание. Господь способен на чудеса - что если я войду в новую рабыню, она понесет от меня, а Господь сотворит чудо и ребенок родится белым? Для Бога нет ничего невозможного".
Мысль была прекрасной и ужасной одновременно. Если б только мечты Кэвила сбылись! Аврам слышал голос Господа, поэтому ему не приходилось сомневаться в желаниях Создателя. Тогда как с Кэвилом Плантером Господь пока что и словечком не перемолвился.
А почему бы нет? Почему бы Господу не выложить ему все начистоту? "Бери девчонку, она твоя!" Или же: "Не смей пальцем касаться ее, ибо запретна она!" "Позволь же мне услышать твой голос. Господь, дабы понял я, как дальше поступать!"
"К тебе, Господи, взываю: твердыня моя! не будь безмолвен для меня, чтобы при безмолвии Твоем я не уподобился нисходящих в могилу" [Библия, Псалтирь, псалом 27].
И в один прекрасный день года 1810-го на его молитву откликнулись.
Кэвил стоял на коленях в почти пустом амбаре - богатый урожай прошлого года давным-давно продан, а новый еще зеленеет на полях. Кэвил настолько истерзал себя молитвами, исповедями и темными видениями, что в конце концов не выдержал и вскричал во весь голос:
- Неужель никто не слышит моих молитв?
- Ну почему же, я тебя прекрасно слышу, - произнес чей-то язвительный голос.
Кэвил сначала перепугался до смерти, подумав, что кто-то посторонний надсмотрщик или сосед - подслушал его ужасные признания. Но, оглянувшись, он увидел перед собой какого-то незнакомца. Хоть Кэвил никогда не встречался с этим человеком, он тем не менее сразу понял, чем вновь прибывший зарабатывает себе на жизнь. Он определил это по силе его рук, по загоревшему на солнце лицу, по его открытой рубахе - сюртука и в помине не было. Джентльменом незнакомец быть не мог. Однако он не относился и к отбросам общества, не был и торговцем. Твердые, словно высеченные из камня черты лица, холодный взгляд, постоянно напряженные мускулы, напоминающие пружину в огромном медвежьем капкане, - сразу видно, что человек этот кнутом и палкой поддерживает дисциплину среди чернокожих работников, трудящихся на полях. Это надсмотрщик. Только выглядел незнакомец куда сильнее и опаснее, чем любой другой надсмотрщик из тех, что Кэвил повидал за свою жизнь. Кэвил по одному его внешнему виду догадался, что этот надсмотрщик выжмет весь пот из ленивых обезьян, которые только и думают, как бы увильнуть от работы. Он понял, что плантация, на которой работает этот надсмотрщик, всегда будет процветать. Но также он осознал, что никогда не осмелится нанять такого человека, ибо надсмотрщик, стоявший перед ним, был настолько силен, что Кэвил сам вскоре позабыл бы, кто из них двоих подчиненный, а кто - господин.
- Многие величали меня своим господином, - кивнул незнакомец. - Я знал, что ты сразу догадаешься, кто я есть на самом деле.
Откуда этому человеку известно, что подумал Кэвил? Как он угадал, что за мысль промелькнула в потаенных уголках ума Кэвила?
- Значит, ты действительно надсмотрщик?
- Точно так же, как и тот, которого зовут не господином, а Господом, я не просто надсмотрщик, а Надсмотрщик.
- Зачем же ты пришел сюда?
- Ты звал, вот я и явился.
- Как я мог звать, если вижу тебя первый раз в жизни?
- Обращаясь к невидимому, Кэвил Плантер, ты должен понимать, что вскоре увидишь то, что никогда не видел.
Вот когда Кэвил полностью осознал, какой образ ему явился в хранилище-амбаре. Тот, кого многие называли своим Господом, своим Властелином, откликнулся наконец на его молитвы.
- Господи Иисусе! - вскричал Кэвил.
Надсмотрщик аж отшатнулся, прикрыв глаза рукой, словно ограждаясь от слов Кэвила.
- Никогда, никогда не называй меня этим именем! Никто не должен так меня называть! - рявкнул он.
В ужасе Кэвил хлопнулся оземь:
- Прости меня, о Надсмотрщик! Но если я слишком презренен, чтобы произносить твое имя вслух, то как я могу смотреть тебе в глаза? Или настал мой смертный час и мне суждено умереть непрощенным?
- Типун тебе на язык, презренный глупец, - прорычал Надсмотрщик. Неужели ты и в самом деле веришь, что можешь встретиться со мною взором?
Кэвил поднял голову и посмотрел на высящегося над ним человека.
- Но я вижу, как ты смотришь на меня...
- Лицо, которое ты видишь, изобрел ты сам, оно взято из твоего ума, а тело это создано из твоих фантазий. Твой жалкий умишко разорвется на кусочки, если ты увидишь мой истинный образ. Так что твое здравомыслие, твой разум предпочел защититься, присвоив мне сей облик. Ты лицезреешь меня как Надсмотрщика потому, что в этом облике, по-твоему, я обладаю настоящим величием и могуществом. Это образ, который ты обожаешь и боишься, этот образ вызывает у тебя поклонение и раболепие. У меня много имен. Ангел Света и Шагающий Человек, Внезапный Гость и Сияющий Посетитель, Облеченный Тайной и Лев Войны, Разрушитель Железа и Водонос. Сегодня ты назвал меня Надсмотрщиком, значит, для тебя я буду Надсмотрщиком.
- Но смогу ли я когда-нибудь узнать твое истинное имя или увидеть твое настоящее лицо, о Надсмотрщик?
Брови Надсмотрщика нахмурились, рот перекосила ужасная гримаса.
- Один-единственный человек на всем белом свете видел мой истинный облик, - взвыл он, - и человек - этот умрет страшной смертью!
Ужасные слова, словно гром, сотрясли стены амбара, а сам Кэвил Плантер аж подпрыгнул на месте и глубже впился пальцами в земляной пол, чтобы не быть унесенным, как пушинка, этим яростным смерчем.
- Прости мою наглость, о Надсмотрщик, не рази на месте! - взмолился Кэвил.
Ответ Надсмотрщика, будто утренний лучик, обогрел и обласкал Кэвила:
- Почему я должен поразить тебя на месте? Ведь ты тот избранный, кто должен познакомиться с моим самым заветным учением, писанием, не ведомым ни одному священнику, ни одному проповеднику.
- Ты избрал меня?
- Я давно учу тебя, и ты понимаешь мои слова. Мне известно, ты искренне желаешь следовать моим повелениям. Но тебе не хватает веры. Ты еще не совсем в моей власти.
Сердце Кэвила радостно подпрыгнуло. Может, Надсмотрщик даст ему то, что он дал Авраму?
- Надсмотрщик, я недостоин.
- Конечно, недостоин. На всей земле не найдется достойного меня человека. И все же, исполняя мои приказы и повинуясь мне, ты сможешь обрести милость в моих глазах.
"О да! - вскричал в душе Кэвил. - Он отдаст мне эту женщину!"
- Я готов повиноваться тебе, Надсмотрщик.
- Неужели ты считаешь, я отдам тебе Агарь только потому, что тебя одолевает идиотская страсть, только потому, что ты жаждешь наследников? Нет, моя цель куда более высока. Эти чернокожие так же, как и ты, являются сыновьями и дочерьми Господа, но в Африке они жили под властью дьявола. Этот страшный разрушитель отравил их кровь - откуда ж еще чернота в их коже? И мне не спасти их, поскольку каждое новое поколение рождается все того же угольно-черного цвета, ибо дьявол не отпускает их из своих когтей. Как еще спасти этих людей, если ты не поможешь мне?
- Значит, если я возьму эту девушку, мой ребенок родится белокожим?
- Мне важно, чтобы этот ребенок не был чисто черного цвета. Ты понимаешь, чего я от тебя добиваюсь? Мне нужен не один Измаил [от связи Аврама и Агари родился сын, которого нарекли Измаил], но множество детей; ты должен взять не одну Агарь, но множество женщин.
- Что, всех? - едва дыша, промолвил Кэвил, не веря, что самая заветная мечта его сердца вскоре осуществится.
- Я дарю их тебе, Кэвил Плантер. Это поколение зла отныне принадлежит тебе. Приложи должное усердие, и ты подготовишь мне потомков, которые сами придут в мои руки.
- Я все исполню, Надсмотрщик!
- Ты никому не должен говорить, что видел меня. Я являюсь только тем людям, чьи желания уже обращены ко мне и к моим деяниям, только тем, которые возжаждали воды, что я несу.
- Я ни словом не обмолвлюсь. Надсмотрщик!
- Повинуйся мне, Кэвил Плантер, и я обещаю, в конце своей жизни ты снова встретишься со мной и тогда узнаешь, кто я есть на самом деле. Сейчас же я всего лишь скажу тебе: ты мой, Кэвил Плантер. Приди и будь моим преданным рабом во веки веков.
- С радостью! - воскликнул Кэвил. - С радостью! С радостью!
Он раскинул руки, чтобы обнять ноги Надсмотрщика. Но руки его сомкнулись в пустоте. Надсмотрщик исчез.
С той самой ночи рабыни Кэвила Плантера не знали покоя. Приводя женщин по ночам к себе в комнату, он старался обращаться с ними с той же силой и властностью, которую наблюдал в лице грозного Надсмотрщика. "Они должны смотреть на меня и видеть Его лицо", - думал Кэвил. Именно это они и видели.
Первой он взял некую девушку, которую недавно купил и которая даже по-английски еще не говорила. Она закричала от ужаса, когда, следуя своим мечтам, он одним движением сорвал с нее юбки. Затем, обливаясь слезами, она позволила ему исполнить то, что повелел Надсмотрщик. В первый раз на какую-то секунду ему показалось, что в голосе девушки прозвучали те же всхлипы, которые издавала Долорес, мечась по подушкам от страшной боли, и Кэвилом овладела та же глубокая жалость, что он питал к своей возлюбленной жене. Он даже протянул руку, чтобы нежно погладить несчастную девчушку, как гладил и успокаивал когда-то Долорес. Но, вспомнив лицо Надсмотрщика, он подумал: "Эта черная девчонка - Его враг; она - моя собственность. Человек должен боронить и засеивать землю, данную ему Господом, я не позволю чреву этой черной рабыни забыть, что такое плодоносить".
"Агарь, - сказал он ей в первую ночь. - Ты просто не понимаешь, что за благословение снизошло на тебя".
Утром он погляделся в зеркало и увидел нечто новое в своем лице. Некую мощь. Ужасную, скрытую внутри силу. "Ага, - возрадовался Кэвил, - никто не видел моего истинного лица, даже я сам. Однако теперь я открыл, что мы с Надсмотрщиком едины, он - это я, а я - это он".
И больше он никогда не испытывал уколов совести, исполняя свой ночной труд. Держа в руке ясеневую трость, он заходил в барак рабынь и указывал на ту, которая должна последовать за ним. Стоило женщине задержаться, и трость мигом объясняла ей, чего стоит неповиновение приказам. Если же какой-либо раб или рабыня смели протестовать, на следующий день они расплачивались кровью - Кэвил крепко вбивал уроки Надсмотрщика. Никто из белых соседей-плантаторов ни о чем не догадывался, и ни один из чернокожих рабов не смел обвинить Кэвила.
Та девушка, Агарь, зачала первой. Он с нескрываемой гордостью следил, как растет ее живот. Увидев, что она понесла, Кэвил понял: Надсмотрщик действительно избрал его для своих целей, и при виде той власти, которая была ему дана, Кэвила охватила неизбывная радость. Вскоре должен родиться ребенок, его ребенок. Следующий шаг был очевиден. Если его белая кровь призвана спасти как можно больше душ чернокожих, ему не следует держать детей-полукровок на своей плантации. Он будет продавать их на юг, по одному в каждые руки, в разные города, а Надсмотрщик приглядит за ними они вырастут и распространят семя Кэвила среди всего несчастного чернокожего народа.
Подмастерье Элвин
Цикл "Сказание о Мастере Элвине", книга третья.
Посвящается всем моим учителям, и в частности:
ФРЭН ШРЕДЕР, четвертый класс, Миликинская школа,
Санта-Клара, Калифорния, - ей я писал свои первые стихи.
ИДЕ ХУБЕР, десятый класс, Месанская школа, Аризона,
она верила в мое будущее, хотя сам я в него не верил.
ЧАРЛЬЗУ УИТМЕНУ, курс драматургии, Биргемский университет,
он придал моим сценарным наброскам вид, которого они
явно не заслуживали.
НОРМАНУ КАУНСИЛУ, курс литературы, Университет Юты,
за вечно живых Спенсера и Милътона.
ЭДВАРДУ ВАСТЕ, курс литературы, Университет Нотр-Дам,
за Чосера и нашу дружбу.
И, как всегда, ФРАНСУА.
БЛАГОДАРНОСТИ
В работе над данным томом "Сказаний о Мастере Элвине" мне, как всегда, помогало множество людей. За неоценимую помощь в написании первых глав я благодарю второй семинар писателей Сикамора-Хилл и участвовавших в нем Кэрол Эмшуиллер, Карен Джой Фаулер, Грегга Кейцера, Джеймса Патрика Келли, Джона Кессела, Нэнси Кресс, Шарианн Льюитт, Джека Массу, Ребекку Браун Ор, Сюзан Полвик, Брюса Стерлинга, Марка Л.Ван Нэйма, Конни Виллис и Аллена Вольда.
Также огромное спасибо Государственному институту изобразительных искусств штата Юта, который присудил приз моей повести-поэме "Подмастерье Элвин и Необычный Плуг". Эта награда воодушевила меня на изложение всей истории в прозе, и "Подмастерье Элвин" - первый том, в котором частично воплотился замысел, изложенный в поэме.
В поисках деталей о временах покорения Северной Америки я обращался к прекрасной книге Джона Сеймура "Забытые дары" (Нью-Йорк, издательство "Кнопф", 1984) и к "Путеводителю по американской истории" Дугласа Л.Браунстоуна (Нью-Йорк, издательство "Фэктс он Файл, Инкорпорэйтед", 1984).
Я чрезмерно благодарен Гарднеру Дозуа, который великодушно позволил отрывкам из "Сказаний о Мастере Элвине" появиться на страницах "Журнала научной фантастики Айзека Азимова". Благодаря этому я обрел читателя задолго до того, как были изданы книги.
Бет Мичем, издательство "Тор", относится к, увы, исчезающей породе редакторов, чье прикосновение превращает книгу в золото. Ее советы всегда мудры и тактичны, а самое главное (очень редкая черта редакторов) - Бет всегда отвечает на мои телефонные звонки. За одно это ее следует возвести в ранг святых.
Спасибо моему классу чистописания, Гринсборо, зима-весна 1988 года, за предложения, которые привели к тому, что в данную книгу были внесены крайне важные изменения. И спасибо моей сестре Дженис, нежному другу и редактору по совместительству, которая прилежно держала в памяти мельчайшие детали повествования.
Но самую огромную благодарность я выражаю Кристин Э.Кард, которая выслушивает бред, который я несу, готовясь к написанию той или иной книги, и вычитывает "слепые" распечатки первых набросков. Она - мое второе "я" и присутствует на каждой странице моих сочинений.
1. НАДСМОТРЩИК
Позвольте мне начать историю ученичества Элвина с того самого момента, когда все пошло наперекосяк. События те начались далеко на юге, и ответственен за них человек, с которым Элвин никогда в жизни не встречался и никогда не встретится. Однако именно этот человек повернул ход всей истории в сторону. Именно эта дорога привела Элвина к тому, что закон называет "убийством". А случилось оное в день, когда срок ученичества нашего героя подошел к концу и Элвин получил полное право называться мужчиной.
То местечко находилось в Аппалачах, а год стоял 1811-й, как раз накануне подписания Аппалачами Договора о беглых рабах и присоединения гор к Соединенным Штатам. В те времена на границах Аппалачей и Королевских Колоний белый человек считал своей святой обязанностью иметь в подчинении хотя бы несколько чернокожих рабов, которые трудились бы на него круглый день.
Рабство для белых людей, живущих в тех краях, являлось своего рода алхимией. Каждую капельку пота чернокожих рабовладельцы умудрялись превратить в золотую монетку; каждый отчаянный стон, слетевший с губ рабыни, отзывался чистым, милым сердцу звоном серебреника, падающего на стол торговца-менялы. В тех местах продавали и покупали души. Однако никто, ни один тамошний житель, не понимал, что когда-нибудь последует расплата, расплата за то, что ты владел другими людьми.
Слушайте внимательно, и я поведаю вам, каким казался мир изнутри сердца Кэвила Плантера. Но прежде проверьте, спят ли дети, ибо эта часть моей истории не предназначена для ушек маленьких ребятишек, ведь в ней пойдет речь о голоде и страстях, которых они еще не понимают, а я вовсе не хочу, чтобы мой рассказ натолкнул их на дурные мысли.
Кэвил Плантер был благочестивым человеком - он исправно посещал церковь и платил свою десятину. Каждого нового раба немедленно обучали английскому, чтобы он мог внимать Священному Писанию, после чего крестили и нарекали христианским именем. Таким образом все рабы Кэвила Плантера были крещены и носили христианские имена. Практика темных искусств была строго-настрого запрещена - Кэвил не позволял своим рабам даже курицу зарезать, поскольку даже столь невинное деяние они могли обратить в жертвоприношение своему жуткому языческому божеству. В общем, Господу Богу Кэвил Плантер преданно служил и всячески угождал.
Но какова ж была награда за такую праведность?! У жены его, Долорес, вдруг начались ужасные боли, пальцы ее стали сгибаться, превращаясь в скрюченные когти, прямо как у старухи. Ей еще и двадцати пяти не исполнилось, а все ночи она рыдала от неимоверных страданий, так что супружеское ложе стало для Кэвила настоящей пыткой.
Он пытался помочь ей. Делал примочки холодной ключевой водой, грел ей пальцы над раскаленным паром, поил порошками, мазал мазями - он потратил целое состояние на всяких шарлатанов-докторов с дипломами Камелотского университета, приводил к ней целые колонны молящихся о вечной жизни проповедников и бормочущих под нос бесконечные литании священников. И все это ни к чему не привело, ровным счетом ни к чему. Каждую ночь он слышал ее рыдания, пока в конце концов слезы не сменялись тихонькими стонами, а уже стоны, в свою очередь, превращались к мерные сонные вздохи-выдохи, в которых лишь изредка проскальзывало тихое поскуливание, свидетельство о недремлющей боли.
Кэвил чуть с ума не сошел от жалости, гнева и отчаяния. Многие месяцы он не спал нормальным, человеческим сном. Целый день, от восхода до заката, он работал, а по ночам слушал стоны жены, молясь, чтобы Господь даровал ей облегчение. Если не ей, то ему.
Именно Долорес неожиданно подарила ему спокойный сон по ночам.
- Кэвил, ты каждый день трудишься, но у тебя не хватит сил исполнять свою работу, если ты как следует не выспишься. Я не могу сдерживаться и постоянно бужу тебя рыданиями. Прошу тебя - спи в другой комнате.
Но Кэвил все равно не хотел уходить.
- Я твой муж, я должен спать рядом с тобой... - возразил он, но она и слушать не захотела.
- Уходи, - попросила она. Даже повысила голос. - Иди!
И он ушел, терзаемый стыдом, ведь в душе он испытывал великое облегчение. В ту ночь он не проснулся ни разу, проспал все пять часов, которые оставались до восхода, так крепко он спал впервые за долгие месяцы, а может, и годы - но, проснувшись утром, почувствовал себя виноватым, что не выдержал и не остался рядом с женой, как ему было положено.
Однако спустя некоторое время Кэвил Плантер привык спать один. Он часто навещал жену - по утрам и вечерам. Они завтракали, обедали и ужинали вместе: Кэвил сидел в кресле в ее комнате, тарелки его стояли на маленьком боковом столике, тогда как лежащую в постели Долорес кормила с ложечки чернокожая рабыня. И руки его жены валялись на одеялах, словно мертвые крабы.
Впрочем, даже перебравшись в другую комнату, Кэвил не смог избежать мучений. Ведь у него не будет детей. Некому унаследовать ухоженную плодоносную плантацию Кэвила. Некому будет устраивать пышные свадьбы. А бальная зала внизу... когда он ввел Долорес в просторный новый особняк, который построил для нее, то сказал: "Наши дочери в этой бальной зале встретят своих суженых и впервые прикоснутся к их рукам, точно так же, как когда-то соприкоснулись наши руки в доме твоего отца". Теперь Долорес больше не заходила в бальную залу. Вниз она спускалась только по воскресеньям, чтобы посетить воскресную службу, а также в те редкие дни, когда в дом прибывали новые рабы и их надо было покрестить.
Люди, видя ее редкие появления на публике, восхищались мужеством и преданностью этой пары. Но восхищение соседей - утешение весьма слабое, когда перед глазами у тебя каждый день маячат рухнувшие мечты. Все, о чем Кэвил молился, о чем просил, обратилось в прах... как будто сам Господь, просмотрев список просьб, поставил на каждой строчке "нет, нет, нет".
Мужчина с более слабой верой не перенес бы подобных разочарований непременно сломался бы, озлобился. Но Кэвил Плантер был благочестивым, праведным человеком, поэтому каждый раз, когда ему начинало казаться, что Господь поступил с ним несправедливо, он сразу бросал работу, которой в тот момент занимался, вытаскивал из кармашка маленький Псалтирь и зачитывал вслух слова мудрого человека:
"На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек; по правде Твоей избавь меня.
Приклони ко мне ухо Твое, поспеши избавить меня. Будь для меня каменною твердынею, домом прибежища, чтобы спасти меня" [Библия, Псалтирь, псалом 30].
Он полностью отдавался чтению псалма, и вскоре от сомнений и обид даже следа не оставалось. Господь по-прежнему сопутствовал Кэвилу Плантеру, не покидая его в горестях и бедах.
Но однажды утром внимание Кэвила вдруг привлекли первые два стиха шестнадцатой главы Книги Бытия:
"Но Сара, жена Аврамова, не рождала ему. У ней была служанка Египтянка, именем Агарь.
И сказала Сара Авраму: вот, Господь заключил чрево мое, чтобы мне не рождать; войди же к служанке моей; может быть, я буду иметь детей от нее".
"Ведь Аврам был праведным человеком, как и я, - неожиданно мелькнула мысль в голове Кэвила. - Жена Аврамова не могла рожать ему детей, и моя тоже не принесет мне потомков. В их доме, как и в моем, была рабыня-африканка. Так почему бы мне не поступить, как Авраму, и не воспитать детей от одной из рабынь?"
Эта мысль привела его в ужас. До него доходили слухи о белых испанцах, французах и португальцах, которые, поселившись на южных, поросших джунглями островах, в открытую жили с чернокожими женщинами - такие мужчины были самыми низкими, самыми презренными тварями, ведь это все равно что заниматься любовью со зверьем. Кроме того, разве может ребенок, рожденный черной женщиной, стать наследником белого человека? В Аппалачах муха имела больше прав на плантацию, нежели ребенок-полукровка. И Кэвил выкинул эти мысли из головы.
Однако, сев с женой завтракать, он вдруг снова вспомнил о своих сомнениях, поймав себя на том, что не может оторвать глаз от кормящей жену чернокожей рабыни. Ведь эта женщина, как и Агарь, родом происходит из Египта. Он заметил, как изящно изгибается ее тело, когда она несет ложку ко рту Долорес. Обратил внимание, что, когда она наклоняется, прижимая чашку к ослабевшим губам хозяйки, грудь служанки чуточку оттягивает ткань блузки. Подметил, как ловко ее мягкие пальчики стряхивают крошки с губ Долорес. Он представил себе, как эти пальчики нежно дотрагиваются до него, и тихонько задрожал. Со стороны этой дрожи никто бы и не заметил, но ему показалось, что внутри его тела разразилось настоящее землетрясение.
Ни сказав ни слова, он опрометью выбежал из комнаты. Очутившись во дворе, он схватился за спасительный Псалтирь.
"Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня.
Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною" [Библия, Псалтирь, псалом 50].
Тихо шепча эти слова, он вдруг поднял глаза и увидел работниц, вернувшихся с поля и моющихся в корыте. Среди них присутствовала юная рабыня, которую он купил несколькими днями ранее за шесть сотен долларов будучи совсем девочкой, она уже обещала многое, сразу было видно, что дети у нее будут здоровыми и крепкими работниками. Она лишь недавно ступила с борта на землю, а поэтому еще не знала, что такое христианская благочестивость. Она стояла голая, как змея, и, нагнувшись над корытом, лила себе на голову и на спину воду из ковша.
Кэвил словно остолбенел, он не мог оторвать от нее глаз. Мелкая нечестивая мыслишка, промелькнувшая за завтраком в спальне жены, превратилась в настоящую похоть. Он в жизни не видел ничего более грациозного и прекрасного, чем эти голубовато-черные бедра, трущиеся одно о другое, не видел ничего более вызывающего, чем ее дрожь, когда вода стекала по телу девочки.
Может, это ответ на его лихорадочные молитвы? Может, сам Господь указывает ему поступить точно так же, как Авраму?
Но в то же самое время это могло быть обыкновенным колдовством. Кто знает, какими способностями обладают только что прибывшие из Африки чернокожие? "Она заметила, что я наблюдаю за ней, и теперь искушает меня. Эти черные и в самом деле отродье самого дьявола, раз ввергли меня в такую пучину искушений".
Он с трудом оторвался от новой рабыни и отвернулся, пряча пылающий взгляд в строчках Писания. Только страницы каким-то образом перевернулись - разве он их переворачивал? - и Кэвил вдруг понял, что читает Песнь Песней Соломона:
"Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями" [Библия, Книга Песни Песней Соломона, глава 4, 5].
- Боже, спаси и сохрани, - прошептал он. - Избавь от наваждения сего.
День за днем он повторял эту молитву, однако снова и снова ловил себя на сладострастных взглядах, которые бросал в сторону своих рабынь. Особенно его влекла новенькая девушка. Ну почему Господь не обращает на него внимания? Разве не был Кэвил праведным человеком? Разве не достойно обращался он со своей женой? Разве обманывал кого? Разве не платил десятину, не жертвовал церкви? Разве не обращался с рабами и лошадьми хорошо, по справедливости? Так почему ж Господь Бог не защитит его и не избавит от наведенного чернокожей женщиной морока?
С каждым днем исповеди его становились все откровеннее, все нечестивее. "О Господь, прости меня за то, что я представил себе, как эта девочка вошла ко мне в спальню вся в слезах, после того как несправедливый надсмотрщик отхлестал ее. Прости меня за то, что я представил себе, как уложил ее на кровать и поднял ей юбки, а погладив по спине, вдруг увидел, что рубцы на ее бедрах и ягодицах исчезли прямо на глазах, и она начала тихонько хихикать, сладострастно извиваться на простынях, оглядываясь на меня через плечо, улыбаясь, а потом она вдруг переворачивается, тянется ко мне и... О Господи милосердный, спаси и сохрани!"
Каждый раз, когда подобные фантазии одолевали его, он дивился, не понимая, почему эти мысли лезут к нему в голову даже во время молитвы. "Может быть, я столь же праведен, как и Аврам; может быть, сам Господь вселяет в меня эти желания? Ведь, по сути дела, я впервые подумал об этом, когда читал Писание. Господь способен на чудеса - что если я войду в новую рабыню, она понесет от меня, а Господь сотворит чудо и ребенок родится белым? Для Бога нет ничего невозможного".
Мысль была прекрасной и ужасной одновременно. Если б только мечты Кэвила сбылись! Аврам слышал голос Господа, поэтому ему не приходилось сомневаться в желаниях Создателя. Тогда как с Кэвилом Плантером Господь пока что и словечком не перемолвился.
А почему бы нет? Почему бы Господу не выложить ему все начистоту? "Бери девчонку, она твоя!" Или же: "Не смей пальцем касаться ее, ибо запретна она!" "Позволь же мне услышать твой голос. Господь, дабы понял я, как дальше поступать!"
"К тебе, Господи, взываю: твердыня моя! не будь безмолвен для меня, чтобы при безмолвии Твоем я не уподобился нисходящих в могилу" [Библия, Псалтирь, псалом 27].
И в один прекрасный день года 1810-го на его молитву откликнулись.
Кэвил стоял на коленях в почти пустом амбаре - богатый урожай прошлого года давным-давно продан, а новый еще зеленеет на полях. Кэвил настолько истерзал себя молитвами, исповедями и темными видениями, что в конце концов не выдержал и вскричал во весь голос:
- Неужель никто не слышит моих молитв?
- Ну почему же, я тебя прекрасно слышу, - произнес чей-то язвительный голос.
Кэвил сначала перепугался до смерти, подумав, что кто-то посторонний надсмотрщик или сосед - подслушал его ужасные признания. Но, оглянувшись, он увидел перед собой какого-то незнакомца. Хоть Кэвил никогда не встречался с этим человеком, он тем не менее сразу понял, чем вновь прибывший зарабатывает себе на жизнь. Он определил это по силе его рук, по загоревшему на солнце лицу, по его открытой рубахе - сюртука и в помине не было. Джентльменом незнакомец быть не мог. Однако он не относился и к отбросам общества, не был и торговцем. Твердые, словно высеченные из камня черты лица, холодный взгляд, постоянно напряженные мускулы, напоминающие пружину в огромном медвежьем капкане, - сразу видно, что человек этот кнутом и палкой поддерживает дисциплину среди чернокожих работников, трудящихся на полях. Это надсмотрщик. Только выглядел незнакомец куда сильнее и опаснее, чем любой другой надсмотрщик из тех, что Кэвил повидал за свою жизнь. Кэвил по одному его внешнему виду догадался, что этот надсмотрщик выжмет весь пот из ленивых обезьян, которые только и думают, как бы увильнуть от работы. Он понял, что плантация, на которой работает этот надсмотрщик, всегда будет процветать. Но также он осознал, что никогда не осмелится нанять такого человека, ибо надсмотрщик, стоявший перед ним, был настолько силен, что Кэвил сам вскоре позабыл бы, кто из них двоих подчиненный, а кто - господин.
- Многие величали меня своим господином, - кивнул незнакомец. - Я знал, что ты сразу догадаешься, кто я есть на самом деле.
Откуда этому человеку известно, что подумал Кэвил? Как он угадал, что за мысль промелькнула в потаенных уголках ума Кэвила?
- Значит, ты действительно надсмотрщик?
- Точно так же, как и тот, которого зовут не господином, а Господом, я не просто надсмотрщик, а Надсмотрщик.
- Зачем же ты пришел сюда?
- Ты звал, вот я и явился.
- Как я мог звать, если вижу тебя первый раз в жизни?
- Обращаясь к невидимому, Кэвил Плантер, ты должен понимать, что вскоре увидишь то, что никогда не видел.
Вот когда Кэвил полностью осознал, какой образ ему явился в хранилище-амбаре. Тот, кого многие называли своим Господом, своим Властелином, откликнулся наконец на его молитвы.
- Господи Иисусе! - вскричал Кэвил.
Надсмотрщик аж отшатнулся, прикрыв глаза рукой, словно ограждаясь от слов Кэвила.
- Никогда, никогда не называй меня этим именем! Никто не должен так меня называть! - рявкнул он.
В ужасе Кэвил хлопнулся оземь:
- Прости меня, о Надсмотрщик! Но если я слишком презренен, чтобы произносить твое имя вслух, то как я могу смотреть тебе в глаза? Или настал мой смертный час и мне суждено умереть непрощенным?
- Типун тебе на язык, презренный глупец, - прорычал Надсмотрщик. Неужели ты и в самом деле веришь, что можешь встретиться со мною взором?
Кэвил поднял голову и посмотрел на высящегося над ним человека.
- Но я вижу, как ты смотришь на меня...
- Лицо, которое ты видишь, изобрел ты сам, оно взято из твоего ума, а тело это создано из твоих фантазий. Твой жалкий умишко разорвется на кусочки, если ты увидишь мой истинный образ. Так что твое здравомыслие, твой разум предпочел защититься, присвоив мне сей облик. Ты лицезреешь меня как Надсмотрщика потому, что в этом облике, по-твоему, я обладаю настоящим величием и могуществом. Это образ, который ты обожаешь и боишься, этот образ вызывает у тебя поклонение и раболепие. У меня много имен. Ангел Света и Шагающий Человек, Внезапный Гость и Сияющий Посетитель, Облеченный Тайной и Лев Войны, Разрушитель Железа и Водонос. Сегодня ты назвал меня Надсмотрщиком, значит, для тебя я буду Надсмотрщиком.
- Но смогу ли я когда-нибудь узнать твое истинное имя или увидеть твое настоящее лицо, о Надсмотрщик?
Брови Надсмотрщика нахмурились, рот перекосила ужасная гримаса.
- Один-единственный человек на всем белом свете видел мой истинный облик, - взвыл он, - и человек - этот умрет страшной смертью!
Ужасные слова, словно гром, сотрясли стены амбара, а сам Кэвил Плантер аж подпрыгнул на месте и глубже впился пальцами в земляной пол, чтобы не быть унесенным, как пушинка, этим яростным смерчем.
- Прости мою наглость, о Надсмотрщик, не рази на месте! - взмолился Кэвил.
Ответ Надсмотрщика, будто утренний лучик, обогрел и обласкал Кэвила:
- Почему я должен поразить тебя на месте? Ведь ты тот избранный, кто должен познакомиться с моим самым заветным учением, писанием, не ведомым ни одному священнику, ни одному проповеднику.
- Ты избрал меня?
- Я давно учу тебя, и ты понимаешь мои слова. Мне известно, ты искренне желаешь следовать моим повелениям. Но тебе не хватает веры. Ты еще не совсем в моей власти.
Сердце Кэвила радостно подпрыгнуло. Может, Надсмотрщик даст ему то, что он дал Авраму?
- Надсмотрщик, я недостоин.
- Конечно, недостоин. На всей земле не найдется достойного меня человека. И все же, исполняя мои приказы и повинуясь мне, ты сможешь обрести милость в моих глазах.
"О да! - вскричал в душе Кэвил. - Он отдаст мне эту женщину!"
- Я готов повиноваться тебе, Надсмотрщик.
- Неужели ты считаешь, я отдам тебе Агарь только потому, что тебя одолевает идиотская страсть, только потому, что ты жаждешь наследников? Нет, моя цель куда более высока. Эти чернокожие так же, как и ты, являются сыновьями и дочерьми Господа, но в Африке они жили под властью дьявола. Этот страшный разрушитель отравил их кровь - откуда ж еще чернота в их коже? И мне не спасти их, поскольку каждое новое поколение рождается все того же угольно-черного цвета, ибо дьявол не отпускает их из своих когтей. Как еще спасти этих людей, если ты не поможешь мне?
- Значит, если я возьму эту девушку, мой ребенок родится белокожим?
- Мне важно, чтобы этот ребенок не был чисто черного цвета. Ты понимаешь, чего я от тебя добиваюсь? Мне нужен не один Измаил [от связи Аврама и Агари родился сын, которого нарекли Измаил], но множество детей; ты должен взять не одну Агарь, но множество женщин.
- Что, всех? - едва дыша, промолвил Кэвил, не веря, что самая заветная мечта его сердца вскоре осуществится.
- Я дарю их тебе, Кэвил Плантер. Это поколение зла отныне принадлежит тебе. Приложи должное усердие, и ты подготовишь мне потомков, которые сами придут в мои руки.
- Я все исполню, Надсмотрщик!
- Ты никому не должен говорить, что видел меня. Я являюсь только тем людям, чьи желания уже обращены ко мне и к моим деяниям, только тем, которые возжаждали воды, что я несу.
- Я ни словом не обмолвлюсь. Надсмотрщик!
- Повинуйся мне, Кэвил Плантер, и я обещаю, в конце своей жизни ты снова встретишься со мной и тогда узнаешь, кто я есть на самом деле. Сейчас же я всего лишь скажу тебе: ты мой, Кэвил Плантер. Приди и будь моим преданным рабом во веки веков.
- С радостью! - воскликнул Кэвил. - С радостью! С радостью!
Он раскинул руки, чтобы обнять ноги Надсмотрщика. Но руки его сомкнулись в пустоте. Надсмотрщик исчез.
С той самой ночи рабыни Кэвила Плантера не знали покоя. Приводя женщин по ночам к себе в комнату, он старался обращаться с ними с той же силой и властностью, которую наблюдал в лице грозного Надсмотрщика. "Они должны смотреть на меня и видеть Его лицо", - думал Кэвил. Именно это они и видели.
Первой он взял некую девушку, которую недавно купил и которая даже по-английски еще не говорила. Она закричала от ужаса, когда, следуя своим мечтам, он одним движением сорвал с нее юбки. Затем, обливаясь слезами, она позволила ему исполнить то, что повелел Надсмотрщик. В первый раз на какую-то секунду ему показалось, что в голосе девушки прозвучали те же всхлипы, которые издавала Долорес, мечась по подушкам от страшной боли, и Кэвилом овладела та же глубокая жалость, что он питал к своей возлюбленной жене. Он даже протянул руку, чтобы нежно погладить несчастную девчушку, как гладил и успокаивал когда-то Долорес. Но, вспомнив лицо Надсмотрщика, он подумал: "Эта черная девчонка - Его враг; она - моя собственность. Человек должен боронить и засеивать землю, данную ему Господом, я не позволю чреву этой черной рабыни забыть, что такое плодоносить".
"Агарь, - сказал он ей в первую ночь. - Ты просто не понимаешь, что за благословение снизошло на тебя".
Утром он погляделся в зеркало и увидел нечто новое в своем лице. Некую мощь. Ужасную, скрытую внутри силу. "Ага, - возрадовался Кэвил, - никто не видел моего истинного лица, даже я сам. Однако теперь я открыл, что мы с Надсмотрщиком едины, он - это я, а я - это он".
И больше он никогда не испытывал уколов совести, исполняя свой ночной труд. Держа в руке ясеневую трость, он заходил в барак рабынь и указывал на ту, которая должна последовать за ним. Стоило женщине задержаться, и трость мигом объясняла ей, чего стоит неповиновение приказам. Если же какой-либо раб или рабыня смели протестовать, на следующий день они расплачивались кровью - Кэвил крепко вбивал уроки Надсмотрщика. Никто из белых соседей-плантаторов ни о чем не догадывался, и ни один из чернокожих рабов не смел обвинить Кэвила.
Та девушка, Агарь, зачала первой. Он с нескрываемой гордостью следил, как растет ее живот. Увидев, что она понесла, Кэвил понял: Надсмотрщик действительно избрал его для своих целей, и при виде той власти, которая была ему дана, Кэвила охватила неизбывная радость. Вскоре должен родиться ребенок, его ребенок. Следующий шаг был очевиден. Если его белая кровь призвана спасти как можно больше душ чернокожих, ему не следует держать детей-полукровок на своей плантации. Он будет продавать их на юг, по одному в каждые руки, в разные города, а Надсмотрщик приглядит за ними они вырастут и распространят семя Кэвила среди всего несчастного чернокожего народа.