Страница:
Этот язык Теа слышала в далеком детстве, но уже успела позабыть.
– Прекрати! – зарычала Теа. – Либо ты будешь говорить со мной на греческом, либо будешь молчать!
Возликовав, что ей удалось вывести Теа из себя, Клеопатра выдала в лицо сестре длинный монолог на сирийском.
– Заткнись! – закричала Теа. – Зачем ты бубнишь на этом языке? Какая муха тебя укусила?
Клеопатра только невинно улыбнулась. Она сама не знала, как ей удается понимать разные языки и диалекты, это было неким волшебным даром, снизошедшим к ней во сне. Не вслушиваясь в речь иноземца, девочка пристально смотрела ему в глаза и понимала значение произносимых слов. Заговорила она в три с половиной года, а через два месяца после четвертого дня рождения маленькая царевна уже могла повторять за рассказчиком целые предложения на египетском, эфиопском, троглодитском, нумидийском и арабском. На этих языках говорили рабы и слуги, привезенные во дворец со всего света. Девочка так и не осилила македонский вариант греческого, на котором изъяснялась царская семья, хотя любила подражать более изысканной речи ученых, которые беседовали с ее отцом. Слава о необычных способностях Клеопатры к языкам вихрем пронеслась по городу. Царевна знала об этом и радовалась, что сестры, считавшие Клеопатру недалекой, были вынуждены слушать восторженные отзывы о ней.
– Ты просто завидуешь, – спокойно промолвила девочка. – Тому, что я особенная, а ты нет.
– И в чем же ты особенная, чудовище? – процедила сквозь зубы Теа.
– Я – первая из Птолемеев, кто умеет говорить на языке египтян. Первая за триста лет, кто знает не только греческий язык. Так говорят сами египтяне. Они считают меня оракулом!
И, заметив, что Теа начинает закипать, малышка поспешила добавить:
– По-гречески каждый может!
Клеопатра знала все, что говорила о ней самой прислуга из египтян. То, что дитя греческих тиранов говорит на египетском, они трактовали самыми разными способами, в основном считая это зловещим признаком. Возможно, это знак, что греки усилят давление. Либо из Птолемеев выйдет новый правитель, который будет с виду любить египетский народ, а на деле еще сильнее притеснять его. Те, кто смотрел в будущее с надеждой, утверждали: это означает, что не Египет покорился греческой культуре, но ребенок тиранов наконец встал на сторону несгибаемого Египта.
Клеопатра не знала, которое мнение на самом деле верное. Ей просто нравилось говорить на непонятном для сестер языке.
– Тебя терпеть не могут, паршивка, – вне себя бросила Теа. – Жаль, что ты не родилась рабыней! Тогда бы тебя пороли кнутом! С тобой только так и можно обращаться!
– Где мои няни? – заныла Клеопатра, испугавшись, что, поддразнивая Теа, зашла слишком далеко. – Я хочу к няням.
– Они ждут в соседней комнате, но я не выпущу тебя отсюда, пока ты не сделаешь все, что я велю. Ты – капризный, ужасный ребенок, ты всех нянь выводишь из себя, – выпалила Теа.
– А такая милая маленькая девочка, – миролюбивым тоном добавила старшая швея, чем разозлила Клеопатру еще больше.
Швея подошла к манекену, на котором ждало платье Клеопатры, и сняла его.
– Иди сюда, маленькая царевна, – сказала она девочке. – Примерь это чудное платьице.
– Не буду, – стальным голосом ответила малышка.
– Видишь, какая она? – пожаловалась Теа. – Стоит оставить ее с няней, как эта змея норовит улизнуть или ругается с наставницей на чем свет стоит. А ведь ее даже высечь нельзя! Няньки просто счастливы, когда их выгоняют!
Сейчас за Клеопатрой приглядывала египтянка, тощая и сухая, как щепка, и двое шустрых рабов-африканцев, которые готовы были молиться на маленькую госпожу.
– Ты – ходячее несчастье, – подала голос Береника. – Сдается мне, это ты наслала на маму горячку, которая ее и сгубила.
– Неправда! – горячо воскликнула Клеопатра. – Египтяне говорят, что я одарена богами, что я вознесусь на небо и стану звездой.
На самом деле девочка надеялась, что как раз это предположение окажется неверным. Ей вовсе не хотелось стать какой-то там звездой, у которой всех занятий – висеть в небесах и светить.
– А теперь поторопись! – приказала Теа.
– И не подумаю! Если меня долго не будет, папа только сильнее соскучится. Он любит меня больше всех!
Это признавала даже нянька. Клеопатре были известны и другие слухи, которые о ней ходили. Например, что она – новорожденная богиня. Нет, она – освободительница египетского народа, она примет корону фараонов и изгонит греков с этой земли. Последний вариант, кстати, Клеопатре не нравился: что ж ей теперь, отца родного изгонять? Но малышка продолжала болтать на разных языках, поскольку сам Авлет признал, что это дар божий. Моя дочь обласкана богами, сказал бы он, ведь именно владыка Дионис говорит с нами на всех языках земли. Так-то оно так, возразила бы Теа, но хорошо бы царевне Клеопатре научиться придерживать свой язычок!
Теа уперлась кулачками в бедра и поглядела на девочку сверху вниз.
– Сегодня моя свадьба. У меня нет времени играть в твои игры.
Она позвала двух служанок.
– Помогите ей надеть платье, не захочет – заставьте.
Женщины обеспокоенно переглянулись.
Швея приподняла наряд над головой Клеопатры.
– Надевай, – донеслось из-за платья.
– Ну же, Клеопатра, – сказала Теа. – Делай, как тебе говорят.
Маленькая царевна зачарованно смотрела на опускающееся платье, словно оно было чудовищем из кошмарного сна и готовилось проглотить девочку целиком. Она подняла руки, но, когда платье скользнуло по телу, Клеопатре показалось, что ее кожу опалило огнем. Решив, что сейчас все вспыхнет, девочка сорвала платье и отбросила его. Затем пнула старшую швею в колено, топнула по босой ноге одной из рабынь, плюнула на Теа и опрометью бросилась из комнаты.
– За ней! – завизжала Теа.
Рабыни кинулись следом за Клеопатрой. За ними поспешили Теа, Береника и швея. Теа на бегу крикнула слугам, чтобы ловили маленькую царевну. Береника, ругаясь, едва переставляла ноги – ей мешало тяжелое и узкое платье.
Девочка неслась по коридору, словно маленькая лисичка, убегающая от своры собак. Она слетела вниз по лестнице. Преследователи отстали – столпились у перил, толкая друг друга. Клеопатра добежала до закрытых на замок покоев царицы Трифены и колотила кулачками в дверь, пока не заболели руки. Высокий раб подхватил ее на руки и нежно прижимал к себе, пока малышка не перестала вырываться. Девочка вцепилась в густую поросль на его груди, словно в одеяло, и затихла.
По приказу Теа Клеопатру напоили крепким настоем корня валерианы. Питье пахло омерзительно. Маленькая царевна стояла, чуть пошатываясь, пока ее обряжали в ненавистное платье. Береника наблюдала за этим с победной улыбкой на лице. Клеопатра заметила эту ухмылку, но промолчала. Она уснула еще до того, как швея зашнуровала платье. Потом, во время брачной церемонии, девочке так и не удалось исполнить задуманные загодя каверзы. Она спала в мягких объятиях толстой рабыни, которая сидела на полу в дальнем конце зала. Когда на следующий день Клеопатра проснулась, ее сестра уже была царицей.
Глава 2
– Прекрати! – зарычала Теа. – Либо ты будешь говорить со мной на греческом, либо будешь молчать!
Возликовав, что ей удалось вывести Теа из себя, Клеопатра выдала в лицо сестре длинный монолог на сирийском.
– Заткнись! – закричала Теа. – Зачем ты бубнишь на этом языке? Какая муха тебя укусила?
Клеопатра только невинно улыбнулась. Она сама не знала, как ей удается понимать разные языки и диалекты, это было неким волшебным даром, снизошедшим к ней во сне. Не вслушиваясь в речь иноземца, девочка пристально смотрела ему в глаза и понимала значение произносимых слов. Заговорила она в три с половиной года, а через два месяца после четвертого дня рождения маленькая царевна уже могла повторять за рассказчиком целые предложения на египетском, эфиопском, троглодитском, нумидийском и арабском. На этих языках говорили рабы и слуги, привезенные во дворец со всего света. Девочка так и не осилила македонский вариант греческого, на котором изъяснялась царская семья, хотя любила подражать более изысканной речи ученых, которые беседовали с ее отцом. Слава о необычных способностях Клеопатры к языкам вихрем пронеслась по городу. Царевна знала об этом и радовалась, что сестры, считавшие Клеопатру недалекой, были вынуждены слушать восторженные отзывы о ней.
– Ты просто завидуешь, – спокойно промолвила девочка. – Тому, что я особенная, а ты нет.
– И в чем же ты особенная, чудовище? – процедила сквозь зубы Теа.
– Я – первая из Птолемеев, кто умеет говорить на языке египтян. Первая за триста лет, кто знает не только греческий язык. Так говорят сами египтяне. Они считают меня оракулом!
И, заметив, что Теа начинает закипать, малышка поспешила добавить:
– По-гречески каждый может!
Клеопатра знала все, что говорила о ней самой прислуга из египтян. То, что дитя греческих тиранов говорит на египетском, они трактовали самыми разными способами, в основном считая это зловещим признаком. Возможно, это знак, что греки усилят давление. Либо из Птолемеев выйдет новый правитель, который будет с виду любить египетский народ, а на деле еще сильнее притеснять его. Те, кто смотрел в будущее с надеждой, утверждали: это означает, что не Египет покорился греческой культуре, но ребенок тиранов наконец встал на сторону несгибаемого Египта.
Клеопатра не знала, которое мнение на самом деле верное. Ей просто нравилось говорить на непонятном для сестер языке.
– Тебя терпеть не могут, паршивка, – вне себя бросила Теа. – Жаль, что ты не родилась рабыней! Тогда бы тебя пороли кнутом! С тобой только так и можно обращаться!
– Где мои няни? – заныла Клеопатра, испугавшись, что, поддразнивая Теа, зашла слишком далеко. – Я хочу к няням.
– Они ждут в соседней комнате, но я не выпущу тебя отсюда, пока ты не сделаешь все, что я велю. Ты – капризный, ужасный ребенок, ты всех нянь выводишь из себя, – выпалила Теа.
– А такая милая маленькая девочка, – миролюбивым тоном добавила старшая швея, чем разозлила Клеопатру еще больше.
Швея подошла к манекену, на котором ждало платье Клеопатры, и сняла его.
– Иди сюда, маленькая царевна, – сказала она девочке. – Примерь это чудное платьице.
– Не буду, – стальным голосом ответила малышка.
– Видишь, какая она? – пожаловалась Теа. – Стоит оставить ее с няней, как эта змея норовит улизнуть или ругается с наставницей на чем свет стоит. А ведь ее даже высечь нельзя! Няньки просто счастливы, когда их выгоняют!
Сейчас за Клеопатрой приглядывала египтянка, тощая и сухая, как щепка, и двое шустрых рабов-африканцев, которые готовы были молиться на маленькую госпожу.
– Ты – ходячее несчастье, – подала голос Береника. – Сдается мне, это ты наслала на маму горячку, которая ее и сгубила.
– Неправда! – горячо воскликнула Клеопатра. – Египтяне говорят, что я одарена богами, что я вознесусь на небо и стану звездой.
На самом деле девочка надеялась, что как раз это предположение окажется неверным. Ей вовсе не хотелось стать какой-то там звездой, у которой всех занятий – висеть в небесах и светить.
– А теперь поторопись! – приказала Теа.
– И не подумаю! Если меня долго не будет, папа только сильнее соскучится. Он любит меня больше всех!
Это признавала даже нянька. Клеопатре были известны и другие слухи, которые о ней ходили. Например, что она – новорожденная богиня. Нет, она – освободительница египетского народа, она примет корону фараонов и изгонит греков с этой земли. Последний вариант, кстати, Клеопатре не нравился: что ж ей теперь, отца родного изгонять? Но малышка продолжала болтать на разных языках, поскольку сам Авлет признал, что это дар божий. Моя дочь обласкана богами, сказал бы он, ведь именно владыка Дионис говорит с нами на всех языках земли. Так-то оно так, возразила бы Теа, но хорошо бы царевне Клеопатре научиться придерживать свой язычок!
Теа уперлась кулачками в бедра и поглядела на девочку сверху вниз.
– Сегодня моя свадьба. У меня нет времени играть в твои игры.
Она позвала двух служанок.
– Помогите ей надеть платье, не захочет – заставьте.
Женщины обеспокоенно переглянулись.
Швея приподняла наряд над головой Клеопатры.
– Надевай, – донеслось из-за платья.
– Ну же, Клеопатра, – сказала Теа. – Делай, как тебе говорят.
Маленькая царевна зачарованно смотрела на опускающееся платье, словно оно было чудовищем из кошмарного сна и готовилось проглотить девочку целиком. Она подняла руки, но, когда платье скользнуло по телу, Клеопатре показалось, что ее кожу опалило огнем. Решив, что сейчас все вспыхнет, девочка сорвала платье и отбросила его. Затем пнула старшую швею в колено, топнула по босой ноге одной из рабынь, плюнула на Теа и опрометью бросилась из комнаты.
– За ней! – завизжала Теа.
Рабыни кинулись следом за Клеопатрой. За ними поспешили Теа, Береника и швея. Теа на бегу крикнула слугам, чтобы ловили маленькую царевну. Береника, ругаясь, едва переставляла ноги – ей мешало тяжелое и узкое платье.
Девочка неслась по коридору, словно маленькая лисичка, убегающая от своры собак. Она слетела вниз по лестнице. Преследователи отстали – столпились у перил, толкая друг друга. Клеопатра добежала до закрытых на замок покоев царицы Трифены и колотила кулачками в дверь, пока не заболели руки. Высокий раб подхватил ее на руки и нежно прижимал к себе, пока малышка не перестала вырываться. Девочка вцепилась в густую поросль на его груди, словно в одеяло, и затихла.
По приказу Теа Клеопатру напоили крепким настоем корня валерианы. Питье пахло омерзительно. Маленькая царевна стояла, чуть пошатываясь, пока ее обряжали в ненавистное платье. Береника наблюдала за этим с победной улыбкой на лице. Клеопатра заметила эту ухмылку, но промолчала. Она уснула еще до того, как швея зашнуровала платье. Потом, во время брачной церемонии, девочке так и не удалось исполнить задуманные загодя каверзы. Она спала в мягких объятиях толстой рабыни, которая сидела на полу в дальнем конце зала. Когда на следующий день Клеопатра проснулась, ее сестра уже была царицей.
Глава 2
– Клеопатра, почему ты явилась в тронный зал непричесанной? – нахмурилась Теа. – Хвала богам, наш гость еще не вошел. Что бы он подумал о царской дочери, которая разгуливает с такой лохматой гривой на голове? Он решил бы, что ты настоящая дикарка и неряха.
– Он решил бы, госпожа, что у этой дочери есть занятия поважнее, чем возня с гребешками.
Клеопатру распирало от радости, так что язвительный ответ слетел с кончика ее языка прежде, чем она успела спохватиться и сдержать себя.
– Корону хотя бы поправь! – прошипела Теа.
Клеопатре уже исполнилось девять. Она презирала Теа. Девочке постоянно хотелось сорвать с головы царицы золотую диадему – корону их матери. Она с радостью вцепилась бы ногтями в это прекрасное лицо, которое Авлет так любил ласкать своими пухлыми пальцами. Клеопатра не могла находиться рядом с Теа долго, поскольку от нее разило маслом лотоса. Младшую царевну тошнило от крепких духов сестры, о чем она собиралась заявить при первом же подходящем случае. Но не сейчас, ведь рядом стояла ее новая наставница, Хармиона. Эта молодая гречанка была приставлена к Клеопатре – все надеялись, что она укротит буйный нрав царевны. Хармиона была молода, ее строгое лицо и вся фигура казались выточенными из камня. Она редко одергивала воспитанницу, ей удавалось гасить вспышки неповиновения одним холодным взглядом. Это вовсе не пугало Клеопатру, напротив, девочка готова была из кожи вон вылезти, чтобы заслужить одобрительную улыбку наставницы. Иногда, в порыве тайного обожания и гордыни, царевна пыталась держаться как Хармиона. Увы, безуспешно.
Царская семья восседала на возвышении в главном тронном зале, в самом сердце дворца. Этот зал выстроил сам Авлет и посвятил его богу Дионису. Над спинками сидений всех членов властительной семьи нависали двухголовые кобры – знак фараонов. У подножия престолов искрилась мозаика, которая изображала сцены земной жизни божества. Вверху, словно обнимая правителей Египта, распростер гигантские крылья бронзовый орел – символ основателя династии, Птолемея I Спасителя. Все, кто бывал при дворе, не могли не заметить, что носы царя и его младшей дочери напоминают орлиный клюв.
На одном из уроков истории отец объяснил Клеопатре, что означает этот орел. Обычно девочка занималась со своим учителем, но она всегда любила слушать истории о властителях Египта из уст самого царя. Он усаживал дочь к себе на колени и, потягивая вино, разворачивал перед ее восхищенным взором страницы сказания о Птолемеях. Такой чести удостаивалась только Клеопатра. Но девочке и без того многое позволялось – например, без спроса врываться в тронный зал и на глазах обескураженных придворных забираться к царю на колени.
Авлет строгим и серьезным голосом объяснял малышке, что она должна знать о своей семье все. Дочь царя обязана помнить, кто она такая и откуда произошел их род, чтобы никто не посмел сомневаться в их праве повелевать этими землями.
– Отцом Птолемея Первого был Лаг, поэтому именно Лаг считается родоначальником нашей семьи, – объяснял он. – Если тебе скажут, что ты из Дома Лагидов, не нужно возражать, что ты из Дома Птолемеев.
Царь внимательно посмотрел на девочку сверху вниз.
– Я знаю, как ты любишь спорить, поэтому и предупреждаю. Спорь, но не выставляй себя невеждой.
Лаг, по словам Авлета, прослышал, что его жена, по слухам, сошлась со своим двоюродным братом Филиппом, царем Македонии. Решив, что Птолемей на самом деле сын Филиппа, Лаг приказал отнести ребенка на вершину горы в Македонии и бросить там. Но огромный орел спас мальчика и вернул в объятия матери.
– Мы стали правителями этой страны благодаря орлу, – заключил царь, после чего спросил у девочки, может ли она объяснить почему.
– Конечно, папа, – с готовностью откликнулась Клеопатра, которая обожала радовать отца своими познаниями. – Филипп Македонский был отцом Александра Великого. Птолемей стал другом Александра, его советником и полководцем. Может, они и вправду были сводными братьями и знали об этом!
Девочка обожала секреты и тайны.
– Александр покорил Египет и стал первым фараоном-эллином. Народ его любил, потому что он освободил страну от персов, которые плохо обращались с египтянами. А когда верховный жрец оракула Сивы напророчил, что Александр – сын самого Ра, народ провозгласил его фараоном и богом.
– И Александр правил Египтом до самой старости, вырастил много детей и умер во сне, в возрасте восьмидесяти лет, – закончил Авлет, поддразнивая дочку.
– Вовсе нет, ты меня хочешь запутать! Будто я маленькая и ничего не знаю. Александр отправился завоевывать весь мир и оставил Птолемея править Египтом. Но великий царь умер в Вавилоне от лихорадки, когда ему исполнилось тридцать три года. Поэтому Птолемей поехал в Мемфис и стал фараоном, ведь Египет не мог остаться без фараона.
– Прекрасно, малышка. Хотя я – царь и один из самых умных людей на свете, но провести тебя мне не удалось.
– И когда Птолемей понял, что египтяне хотят, чтобы мы следовали их традициям, он поженил сына и дочь. И после его смерти они стали правителями. Когда они умерли, править стали их собственные сыновья и дочери. И поныне, спустя почти двести пятьдесят лет, сыны и дочери Птолемея восседают на троне Египта! – выпалила Клеопатра на едином дыхании.
Маленькая царевна искренне гордилась своим родом и была готова доказать всем очернителям их неправоту. Она слышала ужасные сплетни, которыми делилась дворцовая прислуга, не подозревая, что ребенок может понимать их язык. Птолемеи, болтали они, на самом деле никакие не греки, а потомки диких краснорожих горцев Македонии. На это отец учил ее отвечать, что македоняне придали греческой изнеженности силу и гибкость.
– Погляди на Александрию – город, который превзошел Афины в развитии науки, искусства и красоты.
Его построили не слабые южные греки, а сами македоняне. Наш Мусейон заставил бы покраснеть Платона с его Академией и Аристотеля и его лицеистов. Да, македоняне вдохнули жизнь в греческий мир! Этот мир погубили бы напыщенные сволочи, которые приговорили к смерти Сократа!
Лицо Авлета раскраснелось, он был уверен в правоте своих горячих слов.
– Александр, и никто другой, оживил мир греков!
– Я все понимаю, папа, – согласилась Клеопатра.
И призналась, что подслушала еще одну сплетню. Будто Птолемеи неверно истолковали закон фараонов, призывающий именовать супругу «сестрой», и положили начало ужасной традиции сочетать браком брата и сестру.
– Проклятые египтяне забыли собственную историю, – проворчал царь.
И пояснил, что великий Птолемей, сам знаменитый историк, никогда бы не допустил подобной ошибки. Судя по всему, Авлета не задели эти сплетни, и Клеопатра впервые задумалась о том, что у ее отца не хватает гордости. Она только начала вчитываться в книги, написанные Птолемеем – ее предком, и была уверена, что они с Александром не стали бы терпеть подобных оскорблений.
Поговаривали, что Птолемеи выдумали всю историю с орлом, дабы связать свой род с Александром Великим, но Клеопатра не верила этому измышлению. Бюсты царя Филиппа и Птолемея I выделялись одинаковой формой носов, именно такие носы были у отца и у нее самой.
Авлету пришлась по душе уверенность, с которой дочь рассказывала легенду про орла. И он захотел, чтобы девочка повторила свой рассказ для гостей. Клеопатра надеялась, что сегодня ее снова попросят продекламировать легенду, поскольку посетитель был римлянином. Как и отцу, девочке нравилось производить впечатление на римлян. Они оказались не такими образованными, как греки, и их легче было поразить. Клеопатру щедро одаривали во время ее блестящих выступлений перед иноземцами. Правда, однажды Береника разыскала девочку после приема и, когда никто не видел, больно вывернула ей руку, обозвав грязной римской шлюхой. Девочка бросила на сестру косой взгляд, пытаясь угадать, в каком она настроении на этот раз.
Беренике недавно исполнилось четырнадцать. Угрюмая царевна сидела рядом с Теа, обливаясь потом под корсетом, который ее заставили надеть. Она мусолила длинный локон, будто маленькая. Правой рукой Береника поглаживала кинжал, который прятала под складками длинного платья. Обычно царевна ходила в коротком свободном хитоне – такой носили греческие подростки. Но Авлет и Теа, узнав о ценности Береники на рынке невест, больше не позволяли ей показываться в неподобающем наряде. По традиции полагалось, чтобы старшая дочь царя выходила замуж за брата, но Птолемей XIII лишь недавно появился на свет и лежал в колыбели. А поскольку нынешней царице шел всего двадцать второй год, неразумно было томить прекрасную Беренику в девичестве.
– Ты должна выглядеть как юная царица, – постоянно повторяла Теа.
– А я и есть царица, – отрезала Береника. – Я Пентесилея, царица амазонок!
Услышав ее слова, Авлет поморщился.
Мелеагр, придворный евнух, царский советник и наставник двух царевен, сидел рядом с Береникой, только на одну ступеньку ниже. Это был высокий гладкокожий мужчина средних лет, его талия уже начала расплываться, как у любого евнуха в его годы. Шептались, что Мелеагр изнурял себя диетами, каждый день занимался в гимнасии и любил устраивать оргии. Клеопатра терпеть не могла этого любезного хитреца, который всегда держался с царственным величием. Она чувствовала, что евнух воспринимал ее отца с покровительственным снисхождением. Мелеагр, который прекрасно знал историю царского рода, не мог простить Авлету, что тот был незаконнорожденным.
Отец сообщил, что сегодняшний проситель, родом из Рима, в молодые годы был одним из полководцев Красса. В настоящее время он посол. Одновременно этот римлянин возит кое-какие товары из тех стран, куда его посылают.
– Мне сообщили, что он желает, чтобы ему разрешили провозить через египетские воды пряности из южных стран без обычной пошлины, – усмехнулся Авлет. – Возможно, я окажу ему такую услугу, но ему придется потом расплатиться.
Клеопатра знала, что царь часто уступает просителям за некоторую информацию о римских делах. Римляне опустошали соседние государства, наводняли окрестные земли, сажали своих жадных наместников и заставляли выплачивать Риму невероятные налоги. Чтобы не попасться в ту же ловушку, Авлет создал в Римской империи собственную разветвленную сеть доносчиков и шпионов. Он выведывал, что именно хотят получить римляне от богатых земель Египта, и тут же предоставлял это империи, пока Рим не успел выслать армию и захватить желаемое силой.
– Гораздо легче подкупить богача, чем бедняка, – наставлял царь свое семейство. – Богатый человек привык все делать ради денег. Бедняк же никогда не забывает о своей несчастной доле, потому более склонен к предательству. Богачу есть что терять, потому он умеет подавлять недобрые чувства к нанимателю. Богачом легче управлять.
– А что нам могут сделать эти римляне? – презрительно бросила Теа, как человек, твердо уверенный в своем положении.
– Моя милая супруга, неужели ты не видишь, что Рим угрожает нашей власти? Разве Марк Красс не вынес на обсуждение Сената предложение сделать Египет римскими владениями? Разве римляне не стремятся захватить наши запасы зерна, чтобы прокормить свою огромную армию?
Авлет глубоко вздохнул, утомившись объяснять молодой жене политические отношения Рима и Египта.
– Разве римляне не захватили все соседние страны, включая Сирию? И сегодня у нас в гостях посол. Мне продолжать?
– Но мы же потомки Александра! – вздернула голову Теа, так что Авлет мог видеть, как раздуваются ее ноздри. – У нас довольно золота и серебра, чтобы снарядить армию и сразиться с римлянами. Почему мы должны склоняться перед ними?
Клеопатра покосилась на мачеху, недоумевая, как у той хватило ума возражать царю.
– Ты юна и наивна, моя дорогая Теа. Римляне сражаются потому, что уверены в своем праве управлять целым миром. Наемные войска никогда не сокрушат такой народ. Сейчас боги на стороне римлян. Не будем бросать вызов богам. С теми, кого избрали высшие силы, лучше торговать, а не сражаться.
– Кровь Александра течет в твоих жилах медленней, чем в моих, мой повелитель! – дерзко воскликнула Теа.
– Милая моя, твоя греческая гордость может стоить нам трона. Неужели ты считаешь, что римляне смирят свои притязания на наши земли из-за нашего прославленного предка? Мы в беде. Наш предшественник, полоумный сводный брат, перед смертью оставил завещание, согласно которому весь Египет переходит к Риму. На этом основании римский Сенат неоднократно пытался предъявлять права на эти земли.
– А народ вытащил его из гимнасия и перерезал ему глотку! – воскликнула Теа. – И никакой Рим его не защитил! Так будет и с Римом!
Авлет поднял руки, его пальцы заметно дрожали.
– Ему перерезали глотку потому, что ненавидели. И хвала за то богам, иначе мне никогда бы не бывать царем, а тебе, моя прекрасная супруга, не бывать царицей.
– Повелитель, – вмешался Мелеагр, – это убийство было протестом против Рима. Жители Александрии – и греки, и египтяне – не хотят торговать с римлянами. По городу ходят слухи, что ты собираешься позволить Риму покорить Египет. Народ взволнован. Ни греки, ни египтяне не желают склоняться перед Римом. Мне кажется, что в словах царицы есть доля правды. Возможно, настало время бросить римлянам вызов.
– А ты слышал поговорку: «Кого римляне хотят возвести на трон, они возводят на трон; кого они хотят сокрушить, они сокрушают»? Я не хочу, чтобы меня сокрушили, – горячо возразил Авлет. – Я не хочу, чтобы меня выслали на какой-нибудь грязный островок в Эгейском море, пока жадный римский наместник будет запускать пальцы в сокровища, накопленные моими предками. Жизнь мне еще не надоела. Я люблю свое толстое тело. И расставаться с ним не спешу. Мне его будет так не хватать!
Авлет закатил глаза под лоб, прикидываясь мертвым.
Нарушив дворцовый этикет, Клеопатра сорвалась с места и прыгнула отцу на колени. Он обнял дочку, прижал к груди и отвел с ее лица длинные рыжие волосы.
– За год до рождения этой маленькой царевны, – продолжил царь, – римская армия подавила восстание рабов, которых возглавлял гладиатор Спартак. Их было шесть тысяч. Их тела висели вдоль всей Аппиевой дороги, на протяжении трехсот миль. Трупы оставались на крестах полгода, как предупреждение для остальных. Месть римлян страшна, моя любимая Теа. Мне бы не хотелось видеть, как твое милое личико гниет на столбе. А еще меньше мне бы хотелось болтаться на соседнем кресте.
– Позволь напомнить тебе, владыка, что мы не рабы, – заметила Теа.
– Папа, расскажи нам про Спартака, – попросила Клеопатра, зная, что это разозлит Теа.
– Сколько можно! – возмутилась та, прижав руку к животу.
Клеопатра исполнилась подозрений, что ее мачеха снова в тягости. Она уже дала жизнь двоим детям – девочке Арсиное, которой исполнилось два года, и маленькому принцу.
– Полгода, – не унимался Авлет. – Ты видела когда-нибудь труп человека, который умер полгода назад? Не мумию, а непогребенный труп? Не слишком приятное зрелище.
– Ты расскажешь нам историю, папа? – снова попросила царевна.
– Клеопатра, мы лучше послушаем нашего гостя. Говорят, он тогда сражался вместе с Крассом.
Девочка спрыгнула с колен отца и села в свое кресло. В ее представлении эти проклятые римляне были невыразимо притягательными.
Клеопатра заметила, что римлянин украдкой улыбается ей, когда царь отворачивался. Ей польстило такое внимание, и девочка начала улыбаться в ответ. Как и все зажиточные римляне, посол был крепким мужчиной. На его тоге красовалась узкая фиолетовая полоса – знак его ранга. Хотя он не был патрицием, но, по словам Авлета, мог похвастаться крупным состоянием. Римский посол, представляющий свой народ при чужеземных дворах, держался с явным превосходством, хотя и явился сюда с просьбой.
– Мою дочь очень взволновала история о том, как был повержен восставший раб Спартак, – весело заметил царь.
– Повелитель, я прибыл сюда по срочному делу и предпочел бы тешить тебя рассказами после того, как мы все обсудим.
– Да, мои советники предупредили меня, что ты хотел бы провозить пряности без обычных пошлин. Я уверен, что мы сумеем найти решение, которое устроит нас обоих, – промолвил Авлет.
– Господин, я привез тебе письмо от Помпея.
– От самого Помпея, великого полководца? – переспросил царь, расправляя плечи.
– Я встретил его в Иудее. Он ведет войну с иудеями и просит, чтобы ты доказал на деле дружбу между нашими странами. Помпею нужны провиант и солдаты, дабы он принудил эту упрямую нацию к повиновению.
Римлянин протянул Авлету письмо. Царь молча прочел его. Клеопатра заметила, что Теа принялась теребить мочку уха. Это значило, что царица волнуется. С тех пор как год назад Авлет закатил пир в честь Помпея, царь с женой постоянно спорили о том, стоит ли водить дружбу с римлянами. Тогда Авлет долго ворчал, придирчиво выбирая кушанья для пира, и требовал, чтобы каждому из тысячи гостей меняли золотые кубки после каждой перемены блюд, каковых было семь.
«Неужели ты в состоянии праздновать его победу над Сирией? – возмущалась Теа. – Ведь это же твоя родня!»
«Могу, дорогая царица, чтобы ему не пришло в голову уничтожить нас, – ответил царь. – Нас – меня, тебя и наших драгоценных крошек».
Авлет свернул письмо.
– Дружба с Помпеем Великим – большая честь для меня. Можешь передать ему, что я немедленно вышлю и золото, и восемь тысяч солдат.
– Но, любовь моя, – вмешалась Теа, и в ее голосе зазвенели настойчивость пополам с мольбой, – как посмотрят на это жители города?
Она повернулась к послу.
– Видишь ли, господин, неприязнь александрийцев к правящей семье может выражаться весьма ужасными способами. Мятеж – нож острый у горла, когда его не ожидаешь. Ты ведь понимаешь, что мы должны действовать, учитывая желания нашего народа?
Клеопатра сидела неподвижно, но теперь ее терпение иссякло. Что эта Теа себе позволяет, как она смеет открыто противоречить отцу? Девочка знала, что сейчас не ее черед вмешиваться в беседу, но она хотела вступиться за отца.
– Госпожа, Помпей – самый могущественный человек в целом мире. Наш отец желает стать ему другом. Разве это не делает ему честь?
– Он решил бы, госпожа, что у этой дочери есть занятия поважнее, чем возня с гребешками.
Клеопатру распирало от радости, так что язвительный ответ слетел с кончика ее языка прежде, чем она успела спохватиться и сдержать себя.
– Корону хотя бы поправь! – прошипела Теа.
Клеопатре уже исполнилось девять. Она презирала Теа. Девочке постоянно хотелось сорвать с головы царицы золотую диадему – корону их матери. Она с радостью вцепилась бы ногтями в это прекрасное лицо, которое Авлет так любил ласкать своими пухлыми пальцами. Клеопатра не могла находиться рядом с Теа долго, поскольку от нее разило маслом лотоса. Младшую царевну тошнило от крепких духов сестры, о чем она собиралась заявить при первом же подходящем случае. Но не сейчас, ведь рядом стояла ее новая наставница, Хармиона. Эта молодая гречанка была приставлена к Клеопатре – все надеялись, что она укротит буйный нрав царевны. Хармиона была молода, ее строгое лицо и вся фигура казались выточенными из камня. Она редко одергивала воспитанницу, ей удавалось гасить вспышки неповиновения одним холодным взглядом. Это вовсе не пугало Клеопатру, напротив, девочка готова была из кожи вон вылезти, чтобы заслужить одобрительную улыбку наставницы. Иногда, в порыве тайного обожания и гордыни, царевна пыталась держаться как Хармиона. Увы, безуспешно.
Царская семья восседала на возвышении в главном тронном зале, в самом сердце дворца. Этот зал выстроил сам Авлет и посвятил его богу Дионису. Над спинками сидений всех членов властительной семьи нависали двухголовые кобры – знак фараонов. У подножия престолов искрилась мозаика, которая изображала сцены земной жизни божества. Вверху, словно обнимая правителей Египта, распростер гигантские крылья бронзовый орел – символ основателя династии, Птолемея I Спасителя. Все, кто бывал при дворе, не могли не заметить, что носы царя и его младшей дочери напоминают орлиный клюв.
На одном из уроков истории отец объяснил Клеопатре, что означает этот орел. Обычно девочка занималась со своим учителем, но она всегда любила слушать истории о властителях Египта из уст самого царя. Он усаживал дочь к себе на колени и, потягивая вино, разворачивал перед ее восхищенным взором страницы сказания о Птолемеях. Такой чести удостаивалась только Клеопатра. Но девочке и без того многое позволялось – например, без спроса врываться в тронный зал и на глазах обескураженных придворных забираться к царю на колени.
Авлет строгим и серьезным голосом объяснял малышке, что она должна знать о своей семье все. Дочь царя обязана помнить, кто она такая и откуда произошел их род, чтобы никто не посмел сомневаться в их праве повелевать этими землями.
– Отцом Птолемея Первого был Лаг, поэтому именно Лаг считается родоначальником нашей семьи, – объяснял он. – Если тебе скажут, что ты из Дома Лагидов, не нужно возражать, что ты из Дома Птолемеев.
Царь внимательно посмотрел на девочку сверху вниз.
– Я знаю, как ты любишь спорить, поэтому и предупреждаю. Спорь, но не выставляй себя невеждой.
Лаг, по словам Авлета, прослышал, что его жена, по слухам, сошлась со своим двоюродным братом Филиппом, царем Македонии. Решив, что Птолемей на самом деле сын Филиппа, Лаг приказал отнести ребенка на вершину горы в Македонии и бросить там. Но огромный орел спас мальчика и вернул в объятия матери.
– Мы стали правителями этой страны благодаря орлу, – заключил царь, после чего спросил у девочки, может ли она объяснить почему.
– Конечно, папа, – с готовностью откликнулась Клеопатра, которая обожала радовать отца своими познаниями. – Филипп Македонский был отцом Александра Великого. Птолемей стал другом Александра, его советником и полководцем. Может, они и вправду были сводными братьями и знали об этом!
Девочка обожала секреты и тайны.
– Александр покорил Египет и стал первым фараоном-эллином. Народ его любил, потому что он освободил страну от персов, которые плохо обращались с египтянами. А когда верховный жрец оракула Сивы напророчил, что Александр – сын самого Ра, народ провозгласил его фараоном и богом.
– И Александр правил Египтом до самой старости, вырастил много детей и умер во сне, в возрасте восьмидесяти лет, – закончил Авлет, поддразнивая дочку.
– Вовсе нет, ты меня хочешь запутать! Будто я маленькая и ничего не знаю. Александр отправился завоевывать весь мир и оставил Птолемея править Египтом. Но великий царь умер в Вавилоне от лихорадки, когда ему исполнилось тридцать три года. Поэтому Птолемей поехал в Мемфис и стал фараоном, ведь Египет не мог остаться без фараона.
– Прекрасно, малышка. Хотя я – царь и один из самых умных людей на свете, но провести тебя мне не удалось.
– И когда Птолемей понял, что египтяне хотят, чтобы мы следовали их традициям, он поженил сына и дочь. И после его смерти они стали правителями. Когда они умерли, править стали их собственные сыновья и дочери. И поныне, спустя почти двести пятьдесят лет, сыны и дочери Птолемея восседают на троне Египта! – выпалила Клеопатра на едином дыхании.
Маленькая царевна искренне гордилась своим родом и была готова доказать всем очернителям их неправоту. Она слышала ужасные сплетни, которыми делилась дворцовая прислуга, не подозревая, что ребенок может понимать их язык. Птолемеи, болтали они, на самом деле никакие не греки, а потомки диких краснорожих горцев Македонии. На это отец учил ее отвечать, что македоняне придали греческой изнеженности силу и гибкость.
– Погляди на Александрию – город, который превзошел Афины в развитии науки, искусства и красоты.
Его построили не слабые южные греки, а сами македоняне. Наш Мусейон заставил бы покраснеть Платона с его Академией и Аристотеля и его лицеистов. Да, македоняне вдохнули жизнь в греческий мир! Этот мир погубили бы напыщенные сволочи, которые приговорили к смерти Сократа!
Лицо Авлета раскраснелось, он был уверен в правоте своих горячих слов.
– Александр, и никто другой, оживил мир греков!
– Я все понимаю, папа, – согласилась Клеопатра.
И призналась, что подслушала еще одну сплетню. Будто Птолемеи неверно истолковали закон фараонов, призывающий именовать супругу «сестрой», и положили начало ужасной традиции сочетать браком брата и сестру.
– Проклятые египтяне забыли собственную историю, – проворчал царь.
И пояснил, что великий Птолемей, сам знаменитый историк, никогда бы не допустил подобной ошибки. Судя по всему, Авлета не задели эти сплетни, и Клеопатра впервые задумалась о том, что у ее отца не хватает гордости. Она только начала вчитываться в книги, написанные Птолемеем – ее предком, и была уверена, что они с Александром не стали бы терпеть подобных оскорблений.
Поговаривали, что Птолемеи выдумали всю историю с орлом, дабы связать свой род с Александром Великим, но Клеопатра не верила этому измышлению. Бюсты царя Филиппа и Птолемея I выделялись одинаковой формой носов, именно такие носы были у отца и у нее самой.
Авлету пришлась по душе уверенность, с которой дочь рассказывала легенду про орла. И он захотел, чтобы девочка повторила свой рассказ для гостей. Клеопатра надеялась, что сегодня ее снова попросят продекламировать легенду, поскольку посетитель был римлянином. Как и отцу, девочке нравилось производить впечатление на римлян. Они оказались не такими образованными, как греки, и их легче было поразить. Клеопатру щедро одаривали во время ее блестящих выступлений перед иноземцами. Правда, однажды Береника разыскала девочку после приема и, когда никто не видел, больно вывернула ей руку, обозвав грязной римской шлюхой. Девочка бросила на сестру косой взгляд, пытаясь угадать, в каком она настроении на этот раз.
Беренике недавно исполнилось четырнадцать. Угрюмая царевна сидела рядом с Теа, обливаясь потом под корсетом, который ее заставили надеть. Она мусолила длинный локон, будто маленькая. Правой рукой Береника поглаживала кинжал, который прятала под складками длинного платья. Обычно царевна ходила в коротком свободном хитоне – такой носили греческие подростки. Но Авлет и Теа, узнав о ценности Береники на рынке невест, больше не позволяли ей показываться в неподобающем наряде. По традиции полагалось, чтобы старшая дочь царя выходила замуж за брата, но Птолемей XIII лишь недавно появился на свет и лежал в колыбели. А поскольку нынешней царице шел всего двадцать второй год, неразумно было томить прекрасную Беренику в девичестве.
– Ты должна выглядеть как юная царица, – постоянно повторяла Теа.
– А я и есть царица, – отрезала Береника. – Я Пентесилея, царица амазонок!
Услышав ее слова, Авлет поморщился.
Мелеагр, придворный евнух, царский советник и наставник двух царевен, сидел рядом с Береникой, только на одну ступеньку ниже. Это был высокий гладкокожий мужчина средних лет, его талия уже начала расплываться, как у любого евнуха в его годы. Шептались, что Мелеагр изнурял себя диетами, каждый день занимался в гимнасии и любил устраивать оргии. Клеопатра терпеть не могла этого любезного хитреца, который всегда держался с царственным величием. Она чувствовала, что евнух воспринимал ее отца с покровительственным снисхождением. Мелеагр, который прекрасно знал историю царского рода, не мог простить Авлету, что тот был незаконнорожденным.
Отец сообщил, что сегодняшний проситель, родом из Рима, в молодые годы был одним из полководцев Красса. В настоящее время он посол. Одновременно этот римлянин возит кое-какие товары из тех стран, куда его посылают.
– Мне сообщили, что он желает, чтобы ему разрешили провозить через египетские воды пряности из южных стран без обычной пошлины, – усмехнулся Авлет. – Возможно, я окажу ему такую услугу, но ему придется потом расплатиться.
Клеопатра знала, что царь часто уступает просителям за некоторую информацию о римских делах. Римляне опустошали соседние государства, наводняли окрестные земли, сажали своих жадных наместников и заставляли выплачивать Риму невероятные налоги. Чтобы не попасться в ту же ловушку, Авлет создал в Римской империи собственную разветвленную сеть доносчиков и шпионов. Он выведывал, что именно хотят получить римляне от богатых земель Египта, и тут же предоставлял это империи, пока Рим не успел выслать армию и захватить желаемое силой.
– Гораздо легче подкупить богача, чем бедняка, – наставлял царь свое семейство. – Богатый человек привык все делать ради денег. Бедняк же никогда не забывает о своей несчастной доле, потому более склонен к предательству. Богачу есть что терять, потому он умеет подавлять недобрые чувства к нанимателю. Богачом легче управлять.
– А что нам могут сделать эти римляне? – презрительно бросила Теа, как человек, твердо уверенный в своем положении.
– Моя милая супруга, неужели ты не видишь, что Рим угрожает нашей власти? Разве Марк Красс не вынес на обсуждение Сената предложение сделать Египет римскими владениями? Разве римляне не стремятся захватить наши запасы зерна, чтобы прокормить свою огромную армию?
Авлет глубоко вздохнул, утомившись объяснять молодой жене политические отношения Рима и Египта.
– Разве римляне не захватили все соседние страны, включая Сирию? И сегодня у нас в гостях посол. Мне продолжать?
– Но мы же потомки Александра! – вздернула голову Теа, так что Авлет мог видеть, как раздуваются ее ноздри. – У нас довольно золота и серебра, чтобы снарядить армию и сразиться с римлянами. Почему мы должны склоняться перед ними?
Клеопатра покосилась на мачеху, недоумевая, как у той хватило ума возражать царю.
– Ты юна и наивна, моя дорогая Теа. Римляне сражаются потому, что уверены в своем праве управлять целым миром. Наемные войска никогда не сокрушат такой народ. Сейчас боги на стороне римлян. Не будем бросать вызов богам. С теми, кого избрали высшие силы, лучше торговать, а не сражаться.
– Кровь Александра течет в твоих жилах медленней, чем в моих, мой повелитель! – дерзко воскликнула Теа.
– Милая моя, твоя греческая гордость может стоить нам трона. Неужели ты считаешь, что римляне смирят свои притязания на наши земли из-за нашего прославленного предка? Мы в беде. Наш предшественник, полоумный сводный брат, перед смертью оставил завещание, согласно которому весь Египет переходит к Риму. На этом основании римский Сенат неоднократно пытался предъявлять права на эти земли.
– А народ вытащил его из гимнасия и перерезал ему глотку! – воскликнула Теа. – И никакой Рим его не защитил! Так будет и с Римом!
Авлет поднял руки, его пальцы заметно дрожали.
– Ему перерезали глотку потому, что ненавидели. И хвала за то богам, иначе мне никогда бы не бывать царем, а тебе, моя прекрасная супруга, не бывать царицей.
– Повелитель, – вмешался Мелеагр, – это убийство было протестом против Рима. Жители Александрии – и греки, и египтяне – не хотят торговать с римлянами. По городу ходят слухи, что ты собираешься позволить Риму покорить Египет. Народ взволнован. Ни греки, ни египтяне не желают склоняться перед Римом. Мне кажется, что в словах царицы есть доля правды. Возможно, настало время бросить римлянам вызов.
– А ты слышал поговорку: «Кого римляне хотят возвести на трон, они возводят на трон; кого они хотят сокрушить, они сокрушают»? Я не хочу, чтобы меня сокрушили, – горячо возразил Авлет. – Я не хочу, чтобы меня выслали на какой-нибудь грязный островок в Эгейском море, пока жадный римский наместник будет запускать пальцы в сокровища, накопленные моими предками. Жизнь мне еще не надоела. Я люблю свое толстое тело. И расставаться с ним не спешу. Мне его будет так не хватать!
Авлет закатил глаза под лоб, прикидываясь мертвым.
Нарушив дворцовый этикет, Клеопатра сорвалась с места и прыгнула отцу на колени. Он обнял дочку, прижал к груди и отвел с ее лица длинные рыжие волосы.
– За год до рождения этой маленькой царевны, – продолжил царь, – римская армия подавила восстание рабов, которых возглавлял гладиатор Спартак. Их было шесть тысяч. Их тела висели вдоль всей Аппиевой дороги, на протяжении трехсот миль. Трупы оставались на крестах полгода, как предупреждение для остальных. Месть римлян страшна, моя любимая Теа. Мне бы не хотелось видеть, как твое милое личико гниет на столбе. А еще меньше мне бы хотелось болтаться на соседнем кресте.
– Позволь напомнить тебе, владыка, что мы не рабы, – заметила Теа.
– Папа, расскажи нам про Спартака, – попросила Клеопатра, зная, что это разозлит Теа.
– Сколько можно! – возмутилась та, прижав руку к животу.
Клеопатра исполнилась подозрений, что ее мачеха снова в тягости. Она уже дала жизнь двоим детям – девочке Арсиное, которой исполнилось два года, и маленькому принцу.
– Полгода, – не унимался Авлет. – Ты видела когда-нибудь труп человека, который умер полгода назад? Не мумию, а непогребенный труп? Не слишком приятное зрелище.
– Ты расскажешь нам историю, папа? – снова попросила царевна.
– Клеопатра, мы лучше послушаем нашего гостя. Говорят, он тогда сражался вместе с Крассом.
Девочка спрыгнула с колен отца и села в свое кресло. В ее представлении эти проклятые римляне были невыразимо притягательными.
Клеопатра заметила, что римлянин украдкой улыбается ей, когда царь отворачивался. Ей польстило такое внимание, и девочка начала улыбаться в ответ. Как и все зажиточные римляне, посол был крепким мужчиной. На его тоге красовалась узкая фиолетовая полоса – знак его ранга. Хотя он не был патрицием, но, по словам Авлета, мог похвастаться крупным состоянием. Римский посол, представляющий свой народ при чужеземных дворах, держался с явным превосходством, хотя и явился сюда с просьбой.
– Мою дочь очень взволновала история о том, как был повержен восставший раб Спартак, – весело заметил царь.
– Повелитель, я прибыл сюда по срочному делу и предпочел бы тешить тебя рассказами после того, как мы все обсудим.
– Да, мои советники предупредили меня, что ты хотел бы провозить пряности без обычных пошлин. Я уверен, что мы сумеем найти решение, которое устроит нас обоих, – промолвил Авлет.
– Господин, я привез тебе письмо от Помпея.
– От самого Помпея, великого полководца? – переспросил царь, расправляя плечи.
– Я встретил его в Иудее. Он ведет войну с иудеями и просит, чтобы ты доказал на деле дружбу между нашими странами. Помпею нужны провиант и солдаты, дабы он принудил эту упрямую нацию к повиновению.
Римлянин протянул Авлету письмо. Царь молча прочел его. Клеопатра заметила, что Теа принялась теребить мочку уха. Это значило, что царица волнуется. С тех пор как год назад Авлет закатил пир в честь Помпея, царь с женой постоянно спорили о том, стоит ли водить дружбу с римлянами. Тогда Авлет долго ворчал, придирчиво выбирая кушанья для пира, и требовал, чтобы каждому из тысячи гостей меняли золотые кубки после каждой перемены блюд, каковых было семь.
«Неужели ты в состоянии праздновать его победу над Сирией? – возмущалась Теа. – Ведь это же твоя родня!»
«Могу, дорогая царица, чтобы ему не пришло в голову уничтожить нас, – ответил царь. – Нас – меня, тебя и наших драгоценных крошек».
Авлет свернул письмо.
– Дружба с Помпеем Великим – большая честь для меня. Можешь передать ему, что я немедленно вышлю и золото, и восемь тысяч солдат.
– Но, любовь моя, – вмешалась Теа, и в ее голосе зазвенели настойчивость пополам с мольбой, – как посмотрят на это жители города?
Она повернулась к послу.
– Видишь ли, господин, неприязнь александрийцев к правящей семье может выражаться весьма ужасными способами. Мятеж – нож острый у горла, когда его не ожидаешь. Ты ведь понимаешь, что мы должны действовать, учитывая желания нашего народа?
Клеопатра сидела неподвижно, но теперь ее терпение иссякло. Что эта Теа себе позволяет, как она смеет открыто противоречить отцу? Девочка знала, что сейчас не ее черед вмешиваться в беседу, но она хотела вступиться за отца.
– Госпожа, Помпей – самый могущественный человек в целом мире. Наш отец желает стать ему другом. Разве это не делает ему честь?