Страница:
– По крайней мере хоть один человек в моей семье разбирается и в политике, и в дружбе, – заметил царь, бросая укоризненные взгляды на Теа и Мелеагра. – Даже девятилетнее дитя понимает, как важно сохранить добрые отношения с человеком, который усмирил пиратов Средиземноморья и победил царя Митридата Понтийского.
Посол поклонился Авлету.
– На это Помпей и надеялся, владыка. Он верил, что великий царь Птолемей оценит его вклад в политику Средиземноморья и откликнется на просьбу о помощи.
Клеопатра помнила, что отец всегда принимал в расчет мнение римлян. Ей хотелось, чтобы ни напыщенный евнух, ни глупая мачеха не помешали договору Авлета с грозным Помпеем. И прежде чем кто-либо успел вставить слово, девочка обратилась к послу:
– А теперь расскажи, прошу тебя, о Спартаке. Ты был там? Видел его?
– Да-да, – подхватил царь, – давайте послушаем рассказ про восставшего раба. Поведай нам, добрый человек, каким он был.
Судя по всему, римлянину не терпелось оставить разговор о делах, пока Авлет не передумал. Он расправил плечи и набрал в грудь воздуха.
– Спартак был высоким. Сильным. Гордым. По слухам, он был ионийцем. Еще поговаривают, что он родился во Фракии или Македонии.
– Отец, – просияла Клеопатра, – а вдруг Спартак был нашим родичем?
Береника поморщилась, впервые за все утро выдав свои чувства, а Теа с Мелеагром попросту расхохотались. Клеопатру задел этот оскорбительный и фальшивый смех, и царевна преисполнилась презрения к своим родственникам.
– Спартак – это вам не какой-то там простой раб! – воскликнула она с жаром, сжимая подлокотники кресла.
Римлянин спас девочку от неловкого положения. Он перебросил складки тоги через левую руку, а правую простер вперед и начал рассказ так, словно во всем огромном зале он был один:
– Нас было в десять раз больше, чем взбунтовавшихся рабов. Мы окружили их в горах Лукании. Красс предложил им сдаться, но они бросились на наши ряды, готовые сражаться и умирать, как гладиаторы.
Он перевел дыхание и продолжил:
– Тогда я и увидел его. Спартак был высокий, как титан, и бесстрашный, как Посейдон. Его грудь вздымалась, словно утес, а руки были сильными и крепкими, точно у Зевса. Этот демон пришпилил двоих моих солдат к скале. Он толкнул одного на другого и пронзил их одним ударом меча.
Царевна слушала рассказ, затаив дыхание.
– Трое моих людей набросились на него и поразили в грудь и под колени. Но чудовище продолжило сражаться, разя мечом моих солдат, хотя уже не могло сдвинуться с места.
Римлянин приподнял край тоги и показал зрителям старый шрам на бедре, который белел рваной молнией на загорелой обветренной коже.
– Сюда он ранил меня, – пояснил он с достоинством.
Воспоминания вдохновили рассказчика, и он, разгорячившись, поведал конец этой истории – как храбрый Спартак отказался сдаваться, как он продолжал биться, проливая благородную римскую кровь. Как римский центурион, не уступавший отважному рабу в силе и росте, сразил Спартака одним могучим ударом, разрубив его от горла до паха. Посол взмахнул рукой, показывая сокрушительность этого последнего удара, и замер перед Клеопатрой, словно салютуя ей мечом.
– Вот так, моя царевна, и погиб твой Спартак.
Клеопатра перевела дыхание. В зале воцарилась тишина. Потом Теа жестом приказала рабам обмахивать ее опахалами. Авлет вздохнул. Береника скучающе заерзала в кресле. Все молчали.
– Расскажи еще раз! – воскликнула Клеопатра, вскакивая с места.
Девочка задела головой за деревянную кобру на спинке трона и сбила набок свою корону.
Хармиона, которая простояла все это время, не шелохнувшись, жестом велела воспитаннице сесть обратно. Одно дело, когда царевна восхищалась необузданной фантазией Гомера, и совсем другое – слушать враки о невероятной силе какого-то раба от человека, якобы видевшего все своими глазами.
– Господин, – начала она, – едва ли можно с уверенностью сказать, что этот раб и был Спартаком. Ведь его соратники никогда бы не выдали своего вождя, даже увидев его мертвым.
– Конечно, они все отрицали. Но мы-то сразу поняли. Спартака выдала его мощь.
Было заметно, что вопрос смутил посла.
– Отец, – нетерпеливо вмешалась Клеопатра, – можно, наш гость еще раз повторит свой рассказ? Ну пожалуйста!
Царь милостиво кивнул. И римлянин начал заново, на этот раз по очереди выступая в ролях всех участников – отважного центуриона, восставших рабов и самого Спартака. Под конец он театрально рухнул у ног царевны, распростершись на каменной мозаике пола, которая изображала Диониса.
– Жаль, что я не встретилась со Спартаком лицом к лицу, – сказала Клеопатра отцу, пока слуги помогали гостю подняться и расправить складки одеяния.
Римлянину поднесли чашу с вином, к которой он с жадностью припал.
– Неужели, царевна?
– Да, – серьезно, насколько это возможно для ребенка ее возраста, ответила Клеопатра и сдвинула брови. – Я бы научила его осторожности. Разве он не знал, что Рим нельзя победить?
Береника, которой надоело молча томиться, зло одернула сестру:
– Это почему еще? Что такого в Риме?
– Потому что Спартака поймали и убили. Вот почему, – ответила девочка. – Никто не может победить Рим. Так говорил отец.
– Но свобода значит больше, чем жизнь, – заметила Теа. – Я всегда так считала.
И со значением посмотрела на Авлета.
– Оставим эти вопросы философам, – примирительно промолвил царь, желая сменить тему. – Мне придется отправить вас на учебу в Мусейон. Раз уж тебе так понравился Спартак, скажи, что бы ты сделала, если бы он поднял восстание против нас?
– Я поступила бы так, как римляне, – ответила Клеопатра, к радости Авлета. А сама подумала, что они со Спартаком полюбили бы друг друга и основали бы собственное государство. – Так велит мой долг.
Царь обратился с тем же вопросом к Беренике:
– А ты, дочь моя?
– Я освободила бы греческого раба Спартака и прибила бы к крестам римлян, – усмехнулась она.
Черные глаза Авлета гневно сверкнули.
– Отправляйся в свою комнату, царевна Береника. Ты проявила неуважение к гостю и опозорила корону.
Клеопатра возликовала: отцовское недовольство обрушилось не на нее! Царь выпятил нижнюю губу, будто набрал полный рот воды.
– Два дня посидишь без еды. Ступай. А ты, наставник Мелеагр, пойдешь с ней и объяснишь, что думать надо головой, а не злым языком.
Береника гордо вышла из зала, даже не взглянув в сторону римлянина. Обиженный евнух направился следом за царевной. Клеопатра тихо злорадствовала. Она молилась про себя, чтобы отец выдал Беренику замуж за какого-нибудь противного чужеземца, который заставит ее бросить оружие и заняться воспитанием детей. А еще ей придется учить незнакомый язык, что Береника ненавидела больше всего на свете.
– Прошу простить мою дочь, – извинился Авлет. – Она сама не знает, что говорит. Боюсь, бедняжка страдает умственным расстройством.
– Горячая девушка, – заметил римлянин. – Чудесная! И очень красивая, если ты простишь мне мою смелость, владыка.
Царь замолчал и некоторое время пристально вглядывался в собеседника.
– Ты слышал когда-нибудь зов Муз? – спросил наконец он.
– Муз? – удивился гость.
И сосредоточенно нахмурился, словно ученик на трудном экзамене.
– Мне, как и Гесиоду, не дают покоя эти волшебные повелительницы. Особенно Эвтерпа. Богиня флейты преследует меня повсюду, даже во сне, увлекая меня в чудесный мир музыки. Она безжалостна и неутомима. Я – раб ее.
Тяжко вздохнув, Авлет склонил голову и уронил руки на колени. Темные кудри закрыли его лицо. Он отвел их рукой и промолвил:
– Вторая госпожа моей души – Терпсихора. Я люблю танцевать. По рождению я царь, а по призванию – артист. Меня тянет в разные стороны, страсти разрывают меня.
Римлянин слыхал, что царь Авлет немного не в себе, что иногда он неожиданно пускается в пляс или начинает петь, но и подумать не мог, что этот спектакль случится прямо на его глазах.
– Ты бы хотел, чтобы я сыграл на флейте? – промурлыкал Авлет, словно предлагая гостю не послушать его игру, а возлечь с юной девственницей.
– Да, отец! – захлопала в ладошки Клеопатра. – Пожалуйста, сыграй нам!
– Тебе пора на учебу, Клеопатра, – вмешалась Теа. – Мелеагр будет ждать тебя.
Царица бросила томный взгляд на посла и, раздвинув сочные алые губы, сверкнула великолепной улыбкой.
– Наш государь – великий музыкант, – промолвила Теа.
Авлет зарделся от ее похвалы. «Нет, – подумала Клеопатра, – она похвалила не мужа, а царя! И одновременно отвлекла внимание римлянина на себя. Она не в силах смотреть на мое счастье, а у меня нет власти просто выгнать ее из зала».
– Ты так добра, любовь моя, – проворковал Авлет и скромно добавил: – Моя семья потворствует моим капризам.
Они уже не раз разыгрывали этот спектакль перед гостями дворца.
– Разве Клеопатра не должна отправиться к своей сестре и Мелеагру? – осведомилась Теа у Хармионы. – Сегодня дети слишком долго находились в главном зале.
Не успела Хармиона проронить и слова, как вмешалась Клеопатра:
– Госпожа, разве я не получу здесь более важный урок? Наш гость – друг и доверенный человек великого римского полководца.
– Девочка права, – улыбнулся царь. – Мелеагр возносит гимны мертвому прошлому. А наш гость – живой свидетель настоящего.
«Победа, – подумала царевна. – Пусть маленькая, но победа».
Один из рабов принес флейту Авлета. Он держал эбонитовую трубочку с инкрустацией из слоновой кости и золочеными клавишами, словно священную реликвию.
– Жестокая госпожа, – воззвал Авлет к своей музе, – божественная и прихотливая Грация, осени меня своим даром, дабы я мог потешить Диониса своей игрой.
Царь прижал руку к груди и закрыл глаза. А потом начал описывать явившееся ему видение.
– Ах, вот она, витает перед моим взором и завлекает в волшебный мир. И в каждое мгновение может покинуть меня. Непостоянная возлюбленная! Останься, госпожа моя! Не улетай. Побудь со мной еще немного, чтобы я мог воздать хвалу Дионису и развлечь моего гостя.
Набрав в грудь побольше воздуха, Авлет извлек из флейты первый звук проникновенной мелодии, моля богов даровать ему свое расположение.
Выводя высокие ноты, царь закрывал глаза, трепеща ресницами, и сжимался в кресле. И расслаблялся, выпячивая огромный живот, когда заставлял флейту петь низким голосом.
Клеопатра мечтательно покачивалась в такт музыке. В эти минуты она любила отца еще сильнее обычного. Сердце девочки переполняла благодарность за все, что он сделал для нее.
Глава 3
Посол поклонился Авлету.
– На это Помпей и надеялся, владыка. Он верил, что великий царь Птолемей оценит его вклад в политику Средиземноморья и откликнется на просьбу о помощи.
Клеопатра помнила, что отец всегда принимал в расчет мнение римлян. Ей хотелось, чтобы ни напыщенный евнух, ни глупая мачеха не помешали договору Авлета с грозным Помпеем. И прежде чем кто-либо успел вставить слово, девочка обратилась к послу:
– А теперь расскажи, прошу тебя, о Спартаке. Ты был там? Видел его?
– Да-да, – подхватил царь, – давайте послушаем рассказ про восставшего раба. Поведай нам, добрый человек, каким он был.
Судя по всему, римлянину не терпелось оставить разговор о делах, пока Авлет не передумал. Он расправил плечи и набрал в грудь воздуха.
– Спартак был высоким. Сильным. Гордым. По слухам, он был ионийцем. Еще поговаривают, что он родился во Фракии или Македонии.
– Отец, – просияла Клеопатра, – а вдруг Спартак был нашим родичем?
Береника поморщилась, впервые за все утро выдав свои чувства, а Теа с Мелеагром попросту расхохотались. Клеопатру задел этот оскорбительный и фальшивый смех, и царевна преисполнилась презрения к своим родственникам.
– Спартак – это вам не какой-то там простой раб! – воскликнула она с жаром, сжимая подлокотники кресла.
Римлянин спас девочку от неловкого положения. Он перебросил складки тоги через левую руку, а правую простер вперед и начал рассказ так, словно во всем огромном зале он был один:
– Нас было в десять раз больше, чем взбунтовавшихся рабов. Мы окружили их в горах Лукании. Красс предложил им сдаться, но они бросились на наши ряды, готовые сражаться и умирать, как гладиаторы.
Он перевел дыхание и продолжил:
– Тогда я и увидел его. Спартак был высокий, как титан, и бесстрашный, как Посейдон. Его грудь вздымалась, словно утес, а руки были сильными и крепкими, точно у Зевса. Этот демон пришпилил двоих моих солдат к скале. Он толкнул одного на другого и пронзил их одним ударом меча.
Царевна слушала рассказ, затаив дыхание.
– Трое моих людей набросились на него и поразили в грудь и под колени. Но чудовище продолжило сражаться, разя мечом моих солдат, хотя уже не могло сдвинуться с места.
Римлянин приподнял край тоги и показал зрителям старый шрам на бедре, который белел рваной молнией на загорелой обветренной коже.
– Сюда он ранил меня, – пояснил он с достоинством.
Воспоминания вдохновили рассказчика, и он, разгорячившись, поведал конец этой истории – как храбрый Спартак отказался сдаваться, как он продолжал биться, проливая благородную римскую кровь. Как римский центурион, не уступавший отважному рабу в силе и росте, сразил Спартака одним могучим ударом, разрубив его от горла до паха. Посол взмахнул рукой, показывая сокрушительность этого последнего удара, и замер перед Клеопатрой, словно салютуя ей мечом.
– Вот так, моя царевна, и погиб твой Спартак.
Клеопатра перевела дыхание. В зале воцарилась тишина. Потом Теа жестом приказала рабам обмахивать ее опахалами. Авлет вздохнул. Береника скучающе заерзала в кресле. Все молчали.
– Расскажи еще раз! – воскликнула Клеопатра, вскакивая с места.
Девочка задела головой за деревянную кобру на спинке трона и сбила набок свою корону.
Хармиона, которая простояла все это время, не шелохнувшись, жестом велела воспитаннице сесть обратно. Одно дело, когда царевна восхищалась необузданной фантазией Гомера, и совсем другое – слушать враки о невероятной силе какого-то раба от человека, якобы видевшего все своими глазами.
– Господин, – начала она, – едва ли можно с уверенностью сказать, что этот раб и был Спартаком. Ведь его соратники никогда бы не выдали своего вождя, даже увидев его мертвым.
– Конечно, они все отрицали. Но мы-то сразу поняли. Спартака выдала его мощь.
Было заметно, что вопрос смутил посла.
– Отец, – нетерпеливо вмешалась Клеопатра, – можно, наш гость еще раз повторит свой рассказ? Ну пожалуйста!
Царь милостиво кивнул. И римлянин начал заново, на этот раз по очереди выступая в ролях всех участников – отважного центуриона, восставших рабов и самого Спартака. Под конец он театрально рухнул у ног царевны, распростершись на каменной мозаике пола, которая изображала Диониса.
– Жаль, что я не встретилась со Спартаком лицом к лицу, – сказала Клеопатра отцу, пока слуги помогали гостю подняться и расправить складки одеяния.
Римлянину поднесли чашу с вином, к которой он с жадностью припал.
– Неужели, царевна?
– Да, – серьезно, насколько это возможно для ребенка ее возраста, ответила Клеопатра и сдвинула брови. – Я бы научила его осторожности. Разве он не знал, что Рим нельзя победить?
Береника, которой надоело молча томиться, зло одернула сестру:
– Это почему еще? Что такого в Риме?
– Потому что Спартака поймали и убили. Вот почему, – ответила девочка. – Никто не может победить Рим. Так говорил отец.
– Но свобода значит больше, чем жизнь, – заметила Теа. – Я всегда так считала.
И со значением посмотрела на Авлета.
– Оставим эти вопросы философам, – примирительно промолвил царь, желая сменить тему. – Мне придется отправить вас на учебу в Мусейон. Раз уж тебе так понравился Спартак, скажи, что бы ты сделала, если бы он поднял восстание против нас?
– Я поступила бы так, как римляне, – ответила Клеопатра, к радости Авлета. А сама подумала, что они со Спартаком полюбили бы друг друга и основали бы собственное государство. – Так велит мой долг.
Царь обратился с тем же вопросом к Беренике:
– А ты, дочь моя?
– Я освободила бы греческого раба Спартака и прибила бы к крестам римлян, – усмехнулась она.
Черные глаза Авлета гневно сверкнули.
– Отправляйся в свою комнату, царевна Береника. Ты проявила неуважение к гостю и опозорила корону.
Клеопатра возликовала: отцовское недовольство обрушилось не на нее! Царь выпятил нижнюю губу, будто набрал полный рот воды.
– Два дня посидишь без еды. Ступай. А ты, наставник Мелеагр, пойдешь с ней и объяснишь, что думать надо головой, а не злым языком.
Береника гордо вышла из зала, даже не взглянув в сторону римлянина. Обиженный евнух направился следом за царевной. Клеопатра тихо злорадствовала. Она молилась про себя, чтобы отец выдал Беренику замуж за какого-нибудь противного чужеземца, который заставит ее бросить оружие и заняться воспитанием детей. А еще ей придется учить незнакомый язык, что Береника ненавидела больше всего на свете.
– Прошу простить мою дочь, – извинился Авлет. – Она сама не знает, что говорит. Боюсь, бедняжка страдает умственным расстройством.
– Горячая девушка, – заметил римлянин. – Чудесная! И очень красивая, если ты простишь мне мою смелость, владыка.
Царь замолчал и некоторое время пристально вглядывался в собеседника.
– Ты слышал когда-нибудь зов Муз? – спросил наконец он.
– Муз? – удивился гость.
И сосредоточенно нахмурился, словно ученик на трудном экзамене.
– Мне, как и Гесиоду, не дают покоя эти волшебные повелительницы. Особенно Эвтерпа. Богиня флейты преследует меня повсюду, даже во сне, увлекая меня в чудесный мир музыки. Она безжалостна и неутомима. Я – раб ее.
Тяжко вздохнув, Авлет склонил голову и уронил руки на колени. Темные кудри закрыли его лицо. Он отвел их рукой и промолвил:
– Вторая госпожа моей души – Терпсихора. Я люблю танцевать. По рождению я царь, а по призванию – артист. Меня тянет в разные стороны, страсти разрывают меня.
Римлянин слыхал, что царь Авлет немного не в себе, что иногда он неожиданно пускается в пляс или начинает петь, но и подумать не мог, что этот спектакль случится прямо на его глазах.
– Ты бы хотел, чтобы я сыграл на флейте? – промурлыкал Авлет, словно предлагая гостю не послушать его игру, а возлечь с юной девственницей.
– Да, отец! – захлопала в ладошки Клеопатра. – Пожалуйста, сыграй нам!
– Тебе пора на учебу, Клеопатра, – вмешалась Теа. – Мелеагр будет ждать тебя.
Царица бросила томный взгляд на посла и, раздвинув сочные алые губы, сверкнула великолепной улыбкой.
– Наш государь – великий музыкант, – промолвила Теа.
Авлет зарделся от ее похвалы. «Нет, – подумала Клеопатра, – она похвалила не мужа, а царя! И одновременно отвлекла внимание римлянина на себя. Она не в силах смотреть на мое счастье, а у меня нет власти просто выгнать ее из зала».
– Ты так добра, любовь моя, – проворковал Авлет и скромно добавил: – Моя семья потворствует моим капризам.
Они уже не раз разыгрывали этот спектакль перед гостями дворца.
– Разве Клеопатра не должна отправиться к своей сестре и Мелеагру? – осведомилась Теа у Хармионы. – Сегодня дети слишком долго находились в главном зале.
Не успела Хармиона проронить и слова, как вмешалась Клеопатра:
– Госпожа, разве я не получу здесь более важный урок? Наш гость – друг и доверенный человек великого римского полководца.
– Девочка права, – улыбнулся царь. – Мелеагр возносит гимны мертвому прошлому. А наш гость – живой свидетель настоящего.
«Победа, – подумала царевна. – Пусть маленькая, но победа».
Один из рабов принес флейту Авлета. Он держал эбонитовую трубочку с инкрустацией из слоновой кости и золочеными клавишами, словно священную реликвию.
– Жестокая госпожа, – воззвал Авлет к своей музе, – божественная и прихотливая Грация, осени меня своим даром, дабы я мог потешить Диониса своей игрой.
Царь прижал руку к груди и закрыл глаза. А потом начал описывать явившееся ему видение.
– Ах, вот она, витает перед моим взором и завлекает в волшебный мир. И в каждое мгновение может покинуть меня. Непостоянная возлюбленная! Останься, госпожа моя! Не улетай. Побудь со мной еще немного, чтобы я мог воздать хвалу Дионису и развлечь моего гостя.
Набрав в грудь побольше воздуха, Авлет извлек из флейты первый звук проникновенной мелодии, моля богов даровать ему свое расположение.
Выводя высокие ноты, царь закрывал глаза, трепеща ресницами, и сжимался в кресле. И расслаблялся, выпячивая огромный живот, когда заставлял флейту петь низким голосом.
Клеопатра мечтательно покачивалась в такт музыке. В эти минуты она любила отца еще сильнее обычного. Сердце девочки переполняла благодарность за все, что он сделал для нее.
Глава 3
Пение флейты растекалось по дворцу, поднимаясь все выше. Слуги – египтяне, ливийцы, эфиопы и нубийцы – забывали о делах и замирали, вслушиваясь в волшебные звуки. А в комнате, расположенной в конце коридора, бесновалась царевна Береника и молча злился ее евнух-наставник.
Его, хранителя традиций Птолемеев, выставили из зала, как щенка! Мелеагр предпочитал именовать себя именно так – хранитель традиций, поскольку он оставался придворным, пусть и потерявшим право называться мужчиной. «Мой род такой же древний, как и род Птолемеев, – говорил он сам себе. – Мы – жрецы храмов и святилищ, советники царей, регенты и наставники царских детей во всех поколениях, хранители истории правящей семьи и учредители дворцового церемониала».
В каждом поколении высокопоставленной семьи Мелеагра избирался мальчик, которому выпадала честь служить богине. Мелеагру было семнадцать лет, когда он постиг тайны Кибелы. «Ты станешь супругом богини, – сказала ему мать. – Ты будешь земным воплощением Аттиса, жреца Кибелы, ее слуги и возлюбленного. Нет чести выше. К тому же это самый верный способ занять высокое положение при дворе».
Всю жизнь Мелеагр мечтал быть избранным воплощением Аттиса, сына девы Наны. Аттис был прекрасным юношей, который пожертвовал своим мужским естеством, чтобы никогда не возлечь со смертной женщиной и принадлежать только богине. Он был богом-спасителем, который был принесен людьми в жертву, кастрирован и распят на кресте. Его кровь омыла и освятила землю. Плоть этого бога, ставшая хлебом, накормила людей. Самый величественный из всех богов, он восстал на третий день после смерти, явив миру могущество богини-матери. Их вместе перевезли в Рим после поражения Ганнибала, дабы воздать почести за дарованную победу.
Жарким летним вечером, много лет назад, юный Мелеагр надел на голову венок из фиалок – цветов, выросших из капель крови Аттиса, и выпил поданный жрецом напиток. И его захватили видения о жизни бога: любовные сцены между ним и богиней, его жертва, его кровь, брызнувшая на хлеба, и колосья, которые сразу же взметнулись до небес. Откуда-то доносился рокот барабанов, звон цимбал, звуки рогов и пение флейт, которые хором возносили хвалу великой богине. Эта музыка гремела в такт с его собственным сердцем, бурлила в его венах. Жрицы трясли головами, отдаваясь безумному ритму, а жрецы полосовали ножами свои руки и грудь.
Оглушенный и опьяненный, Мелеагр не чувствовал боли, когда взял левой рукой свои тестикулы, а правой – священный кинжал и оскопил себя.
И рухнул в агонии, которая превышала любую мыслимую боль. Очнулся он через два дня, и у его изголовья сидел лекарь. «Я умер и воскрес, – сказал себе Мелеагр, – как и бог Аттис». Его гениталии остались в пещере богини, как приношение, а сам он был направлен ко двору.
Мелеагр верил, что был избран во служение не семьей и не царским указом, а самой Матерью богов. Потому и не терпел насмешек и неуважения, от кого бы они ни исходили. «Я ужинал вместе с царицей и царевнами, – ответил бы он на издевательские намеки. – А где ужинал ты?»
Сам Александр однажды возлег с евнухом, напомнил бы он тем грекам, которых возмущала традиция кастрировать мужчин. Они думают, что выше его лишь потому, что у них между ног болтаются два лишних комочка плоти! Они наивно полагают, что мужественность и плотские радости заключены в мешочке с двумя шариками. Великий завоеватель Кир, которым восхищался Александр, ценил силу и преданность скопцов. Кир заметил, что мерины – смирные животные, но от этого сила их не умаляется. Напротив, в битве или на охоте в них просыпается дух соперничества. Кир обнаружил те же качества у евнухов, которые окружали его в сражениях и при дворе. У скопцов нет жен и отпрысков, они свободны от сентиментальной привязанности к семье и всю нерастраченную преданность дарят своему господину. Ну и пусть у евнухов нет такой впечатляющей мускулатуры! Как говорил Кир, в бою сталь уравнивает сильных и слабых. В Александрии – свои сражения, и оружие может быть каким угодно. Мелеагр избрал объект для поклонения, вооружился знаниями и изготовился к битве.
Только дураки могут рассуждать о том, что скопцы чем-то обделены в жизни. Мелеагр не считал себя обделенным. Царские родственники одаривали его за службу прекрасными драгоценностями. Он жил в великолепных покоях, рядом с комнатами самого царя. Из его окон открывался головокружительный вид на гавань. А еда, которую ему подавали, уступала лишь лакомствам царицы. Искатели приключений обоих полов восхищались Мелеагром и ценили его за моложавость, умение красиво говорить и приближенность к царской семье. Зрелые матроны приходили к нему по ночам, они жаловались на грубость своих любовников и искали более утонченных ласк. Юные и крепкие красавцы из царской родни искали с ним встреч, чтобы обучиться правильному поведению на приеме у царя, и часто заканчивали вечер в его постели. И даже могущественные вельможи из царского совета часто обедали у него, обсуждая политику и церемониал, а вечером скрепляли дружбу легкими любовными играми. Он знал, что такое страсть, и умел дарить наслаждение. И что с того, что у него никогда не будет детей?
У Мелеагра не было никаких прав на эту стройную девушку, которая в бешенстве металась по комнате, но в глубине сердца он знал, что она предназначена ему так же, как сам он предназначен богине-матери. Великая богиня избрала его для служения этой девушке, а та, в свою очередь, отдала Египет под его руку. К сожалению, они не могли стать любовниками, ибо девушки Птолемеев должны хранить невинность до самого замужества. У Мелеагра не было прав на ее руку, ведь в его жилах не текла кровь правителей. Но он знал: Береника должна была стать царицей Египта – и стала бы ею, если бы коварная Теа не совратила царя и не лишила сестру законных прав на престол. Все это открыла ему богиня. Но Мелеагр не мог рассказать об этом Беренике. Девушка с детства привыкла доверять Теа и принимала ее лицемерие за чистую монету. Нет, чтобы сохранить расположение царевны, евнух делал вид, что тоже предан царице. И ждал часа, когда сможет поведать Беренике слово богини и открыть ей глаза.
– Мой отец – глупец! – выпалила Береника, меряя шагами комнату. Она размахивала кинжалом, пластая воздух. – Надутый глупец, готовый лизать римлянам ноги!
Длинное платье с разрезами по бокам разлеталось от каждого шага, открывая длинные красивые ноги. Береника была выше Теа, хотя ее красоте не хватало мягкой женственности. Ее живые глаза блестели ярко и зло. Рот был слишком велик для полудетского лица, но Мелеагр знал, что пройдет немного времени – и эти губы станут украшением девушки.
– Твой отец – царь, – спокойно напомнил советник, который считал, что нельзя вслух высказывать свое недовольство правителем, какие бы глупости он ни совершал.
– Мужчины нашего рода жирны и глупы. Говорят, это потому, что мы женимся на своих братьях, а такие браки губят мужчин. Мой отец – живое доказательство, не находишь?
Это было правдой. На протяжении последних поколений Птолемеи действительно порождали слабых, полоумных, истеричных мужчин.
– Я бы не стал поднимать свой голос против короны, царевна. Тем не менее, согласно историческим хроникам, в последние годы цари Птолемеи и впрямь отличались скорее телесной полнотой, нежели твердостью характера. Но браки между братом и сестрой никак не отразились на женщинах Птолемеев. Напротив, в каждом поколении рождалась царица, наделенная необыкновенной мудростью.
Царевна резко остановилась и угрожающе направила кинжал на Мелеагра.
– Ты будто рассказываешь о домашних животных! Не забывай, что женщины нашего рода – царицы древней династии. Нас не разводят, как охотничьих собак!
Он бы обиделся на вздорную девчонку, если бы не сам внушил ей эту непримиримую гордость.
– Царевна Береника, прости мою нетактичность.
– Ты и не должен быть тактичен со мной, наставник, – сказала Береника, не опуская кинжала. – Но никогда не забывай, с кем разговариваешь.
Царевна отвела переднюю полу платья, возвращая кинжал в ножны, которые были пристегнуты к бедру. Затем она села на диван и аккуратно расправила платье на коленях. Мелеагр достал пухлый и увесистый свиток.
– О нет, только не семейная история! Зачем тревожить мертвецов? Почему я не могу просто отправиться на охоту? – простонала Береника.
Мелеагр начал разворачивать длинный свиток, что оказалось непросто без помощи секретаря. Но сегодня лишние уши были ни к чему.
Папирус развернулся, являя семейное древо династии Птолемеев, где каждый член семьи был представлен небольшим портретом. Наставник закрепил свиток на специальной деревянной подставке, которая натягивала и удерживала папирус.
– Тебе понравится урок. Мы рассмотрим женщин вашей семьи.
– Тогда давай займемся самыми интересными, – попросила Береника, устраиваясь поудобнее. – Оставим тех дурочек, которых отравили советники.
Урок оборвал скрип двери. Хармиона ввела в комнату маленькую царевну.
– Царевна Клеопатра пришла на урок, – заявила Хармиона, провожая девочку до дивана.
Евнух и наставница маленькой царевны слегка поклонились друг другу.
– Останься со мной, – попросила Хармиону Клеопатра. Она всегда побаивалась своей старшей сестры.
– Какой ты несносный ребенок! – возмутилась Береника.
– Я не ребенок, – тотчас же возразила девочка. – Я младше тебя совсем чуть-чуть. И я скажу об этом папе.
– Весь мир с трепетом ждет его ответа на твое нытье, – сухо бросила Береника.
Хармиона поспешила удалиться. Клеопатра, хоть и была испугана, постаралась придать лицу самое решительное и злое выражение. Она успела заметить очертания ножен под платьем сестры и сейчас раздумывала, не собирается ли Береника ее убить? А если да, то станет ли Мелеагр защищать ее, Клеопатру? Но старшую царевну, похоже, больше донимала скука, чем гнев.
– Наставник рассказывает историю македонских цариц, – сообщила она. – Мы должны выучить ее на тот невероятный случай, если отец потеряет трон и я действительно стану македонской царицей.
Она повернулась к евнуху и велела продолжать.
Мелеагр набрал в грудь воздуха и промолвил:
– Мы начнем с царицы Олимпиады, матери Александра.
– Ее все боялись, – перебила его Береника. – Она вплетала в волосы живых змей!
– Именно. Предполагается, что это дань Дионису. На самом деле она хотела запугать своего супруга, царя Филиппа Македонского. Он предпочитал полигамию и женился на всех варварках, до каких мог дотянуться, – из политических соображений. Таким образом на свет явилась целая толпа царских ублюдков.
Мелеагр поведал, что более всего на свете Олимпиада желала возвести своего любимого сына Александра на престол.
– Македонский двор пестрел возможными наследниками, и между ними постоянно шла борьба. У Филиппа была старшая жена по имени Эвридика, иллирийская воительница.
Евнух указал на портрет старшей супруги Филиппа.
– Вместе с дочерью Кинаной они отправлялись сражаться бок о бок с царем только затем, чтобы убивать жен-соперниц. Олимпиаде ничего не оставалось, как стать такой же сильной и свирепой, да поскорее.
– Неудивительно, что Александр влюбился в амазонку! – воскликнула Береника. История страсти великого полководца к воительнице была любимым местом царевны в жизнеописании Александра.
– Александр привык видеть рядом с собой сильных женщин. Он понимал, что именно мать возвела его на трон. Говорят, ей пришлось ради этого даже убить Филиппа.
– Правда? – вскинулась Клеопатра, впервые проявляя интерес к давно умершей царице. Девочка не любила выказывать любопытство к вещам, которыми увлекалась Береника, но сейчас не смогла сдержать удивления.
– О да. Такова была Олимпиада. Как и многие греческие царицы, – медленно и раздельно произнес Мелеагр. Он бросил эти слова прямо в глаза Беренике, словно зерна в удобренную почву. – Их кровь текла в жилах вашей матери. Когда царь правит неразумно или когда истинный наследник престола находится в опасности, именно царица обязана проследить за сохранением традиций и позволить свершиться правосудию богов.
– Значит, Теа должна направлять отца в политике, а если не удастся, то устранить его? – уточнила Береника.
– Ты думаешь, Теа может убить отца? – вспыхнула Клеопатра. – Папа – царь! Он сам ее убьет!
– Пусть сначала поймает! – рассмеялась Береника.
Мелеагр пожалел о своей несдержанности.
– Царевны, вы поняли меня неправильно. Царица не может просто так взять и убить своего супруга. Царица воплощает в себе мудрость, выдержку и духовную силу, которой боги наделили женскую часть правящей семьи. Лишь в крайних случаях царица может обратить свой гнев на своего владыку.
– А разве помощь Риму – не крайний случай? – уточнила старшая царевна.
Мелеагр замялся. Прежде Береника не задавала таких прямых вопросов. Он собирался рассказать ей одну легенду, которую приберегал для особого случая, когда его воспитанница сумеет провести нужные параллели. Все-таки ей всего четырнадцать лет. А наставник не хотел говорить при младшей девочке, которая обычно словно витала в облаках, но, бывало, выдавала такое, что все лишь диву давались. Хотя ей только девять лет…
– Царевны, вам известна история Птолемея Восьмого?
– Нашего предка, которого называли Брюханом? – спросила Береника.
Мелеагр кивнул, указывая на восьмого по счету царя Птолемея. Девочки подались вперед, чтобы получше рассмотреть портрет. Этот царь отличался огромным животом, который свисал до самых колен. Евнух смотрел на царевен и думал, что они совсем не похожи на сестер. Береника – высокая и красивая, как ее македонские предки, а Клеопатра унаследовала малый рост и оливковую кожу от бабушки-сирийки.
– По этому портрету нетрудно догадаться, откуда взялось его прозвище. Я хотел бы рассказать о его сестре и супруге Клеопатре Второй, замечательной и мудрой женщине. Она – ваша прапрапрабабушка.
Учитель пояснил, что сперва Клеопатра II была замужем за старшим братом, Филометором, и они правили страной вместе. Но когда Филометор погиб в бою, правящие круги решили, что царица должна соблюсти традиции и выйти замуж за своего второго брата.
– За этого ужасного Брюхана! – воскликнула Клеопатра.
– Такого гадкого, – скривилась Береника.
– Тем не менее она исполнила свой долг и продолжала править, в то время как Брюхан потакал своей невероятной невоздержанности.
Обе царевны широко распахнули глаза в ожидании пикантных подробностей, но достоинство и церемониал не позволили Мелеагру пуститься в описание всех похождений древнего царя.
Его, хранителя традиций Птолемеев, выставили из зала, как щенка! Мелеагр предпочитал именовать себя именно так – хранитель традиций, поскольку он оставался придворным, пусть и потерявшим право называться мужчиной. «Мой род такой же древний, как и род Птолемеев, – говорил он сам себе. – Мы – жрецы храмов и святилищ, советники царей, регенты и наставники царских детей во всех поколениях, хранители истории правящей семьи и учредители дворцового церемониала».
В каждом поколении высокопоставленной семьи Мелеагра избирался мальчик, которому выпадала честь служить богине. Мелеагру было семнадцать лет, когда он постиг тайны Кибелы. «Ты станешь супругом богини, – сказала ему мать. – Ты будешь земным воплощением Аттиса, жреца Кибелы, ее слуги и возлюбленного. Нет чести выше. К тому же это самый верный способ занять высокое положение при дворе».
Всю жизнь Мелеагр мечтал быть избранным воплощением Аттиса, сына девы Наны. Аттис был прекрасным юношей, который пожертвовал своим мужским естеством, чтобы никогда не возлечь со смертной женщиной и принадлежать только богине. Он был богом-спасителем, который был принесен людьми в жертву, кастрирован и распят на кресте. Его кровь омыла и освятила землю. Плоть этого бога, ставшая хлебом, накормила людей. Самый величественный из всех богов, он восстал на третий день после смерти, явив миру могущество богини-матери. Их вместе перевезли в Рим после поражения Ганнибала, дабы воздать почести за дарованную победу.
Жарким летним вечером, много лет назад, юный Мелеагр надел на голову венок из фиалок – цветов, выросших из капель крови Аттиса, и выпил поданный жрецом напиток. И его захватили видения о жизни бога: любовные сцены между ним и богиней, его жертва, его кровь, брызнувшая на хлеба, и колосья, которые сразу же взметнулись до небес. Откуда-то доносился рокот барабанов, звон цимбал, звуки рогов и пение флейт, которые хором возносили хвалу великой богине. Эта музыка гремела в такт с его собственным сердцем, бурлила в его венах. Жрицы трясли головами, отдаваясь безумному ритму, а жрецы полосовали ножами свои руки и грудь.
Оглушенный и опьяненный, Мелеагр не чувствовал боли, когда взял левой рукой свои тестикулы, а правой – священный кинжал и оскопил себя.
И рухнул в агонии, которая превышала любую мыслимую боль. Очнулся он через два дня, и у его изголовья сидел лекарь. «Я умер и воскрес, – сказал себе Мелеагр, – как и бог Аттис». Его гениталии остались в пещере богини, как приношение, а сам он был направлен ко двору.
Мелеагр верил, что был избран во служение не семьей и не царским указом, а самой Матерью богов. Потому и не терпел насмешек и неуважения, от кого бы они ни исходили. «Я ужинал вместе с царицей и царевнами, – ответил бы он на издевательские намеки. – А где ужинал ты?»
Сам Александр однажды возлег с евнухом, напомнил бы он тем грекам, которых возмущала традиция кастрировать мужчин. Они думают, что выше его лишь потому, что у них между ног болтаются два лишних комочка плоти! Они наивно полагают, что мужественность и плотские радости заключены в мешочке с двумя шариками. Великий завоеватель Кир, которым восхищался Александр, ценил силу и преданность скопцов. Кир заметил, что мерины – смирные животные, но от этого сила их не умаляется. Напротив, в битве или на охоте в них просыпается дух соперничества. Кир обнаружил те же качества у евнухов, которые окружали его в сражениях и при дворе. У скопцов нет жен и отпрысков, они свободны от сентиментальной привязанности к семье и всю нерастраченную преданность дарят своему господину. Ну и пусть у евнухов нет такой впечатляющей мускулатуры! Как говорил Кир, в бою сталь уравнивает сильных и слабых. В Александрии – свои сражения, и оружие может быть каким угодно. Мелеагр избрал объект для поклонения, вооружился знаниями и изготовился к битве.
Только дураки могут рассуждать о том, что скопцы чем-то обделены в жизни. Мелеагр не считал себя обделенным. Царские родственники одаривали его за службу прекрасными драгоценностями. Он жил в великолепных покоях, рядом с комнатами самого царя. Из его окон открывался головокружительный вид на гавань. А еда, которую ему подавали, уступала лишь лакомствам царицы. Искатели приключений обоих полов восхищались Мелеагром и ценили его за моложавость, умение красиво говорить и приближенность к царской семье. Зрелые матроны приходили к нему по ночам, они жаловались на грубость своих любовников и искали более утонченных ласк. Юные и крепкие красавцы из царской родни искали с ним встреч, чтобы обучиться правильному поведению на приеме у царя, и часто заканчивали вечер в его постели. И даже могущественные вельможи из царского совета часто обедали у него, обсуждая политику и церемониал, а вечером скрепляли дружбу легкими любовными играми. Он знал, что такое страсть, и умел дарить наслаждение. И что с того, что у него никогда не будет детей?
У Мелеагра не было никаких прав на эту стройную девушку, которая в бешенстве металась по комнате, но в глубине сердца он знал, что она предназначена ему так же, как сам он предназначен богине-матери. Великая богиня избрала его для служения этой девушке, а та, в свою очередь, отдала Египет под его руку. К сожалению, они не могли стать любовниками, ибо девушки Птолемеев должны хранить невинность до самого замужества. У Мелеагра не было прав на ее руку, ведь в его жилах не текла кровь правителей. Но он знал: Береника должна была стать царицей Египта – и стала бы ею, если бы коварная Теа не совратила царя и не лишила сестру законных прав на престол. Все это открыла ему богиня. Но Мелеагр не мог рассказать об этом Беренике. Девушка с детства привыкла доверять Теа и принимала ее лицемерие за чистую монету. Нет, чтобы сохранить расположение царевны, евнух делал вид, что тоже предан царице. И ждал часа, когда сможет поведать Беренике слово богини и открыть ей глаза.
– Мой отец – глупец! – выпалила Береника, меряя шагами комнату. Она размахивала кинжалом, пластая воздух. – Надутый глупец, готовый лизать римлянам ноги!
Длинное платье с разрезами по бокам разлеталось от каждого шага, открывая длинные красивые ноги. Береника была выше Теа, хотя ее красоте не хватало мягкой женственности. Ее живые глаза блестели ярко и зло. Рот был слишком велик для полудетского лица, но Мелеагр знал, что пройдет немного времени – и эти губы станут украшением девушки.
– Твой отец – царь, – спокойно напомнил советник, который считал, что нельзя вслух высказывать свое недовольство правителем, какие бы глупости он ни совершал.
– Мужчины нашего рода жирны и глупы. Говорят, это потому, что мы женимся на своих братьях, а такие браки губят мужчин. Мой отец – живое доказательство, не находишь?
Это было правдой. На протяжении последних поколений Птолемеи действительно порождали слабых, полоумных, истеричных мужчин.
– Я бы не стал поднимать свой голос против короны, царевна. Тем не менее, согласно историческим хроникам, в последние годы цари Птолемеи и впрямь отличались скорее телесной полнотой, нежели твердостью характера. Но браки между братом и сестрой никак не отразились на женщинах Птолемеев. Напротив, в каждом поколении рождалась царица, наделенная необыкновенной мудростью.
Царевна резко остановилась и угрожающе направила кинжал на Мелеагра.
– Ты будто рассказываешь о домашних животных! Не забывай, что женщины нашего рода – царицы древней династии. Нас не разводят, как охотничьих собак!
Он бы обиделся на вздорную девчонку, если бы не сам внушил ей эту непримиримую гордость.
– Царевна Береника, прости мою нетактичность.
– Ты и не должен быть тактичен со мной, наставник, – сказала Береника, не опуская кинжала. – Но никогда не забывай, с кем разговариваешь.
Царевна отвела переднюю полу платья, возвращая кинжал в ножны, которые были пристегнуты к бедру. Затем она села на диван и аккуратно расправила платье на коленях. Мелеагр достал пухлый и увесистый свиток.
– О нет, только не семейная история! Зачем тревожить мертвецов? Почему я не могу просто отправиться на охоту? – простонала Береника.
Мелеагр начал разворачивать длинный свиток, что оказалось непросто без помощи секретаря. Но сегодня лишние уши были ни к чему.
Папирус развернулся, являя семейное древо династии Птолемеев, где каждый член семьи был представлен небольшим портретом. Наставник закрепил свиток на специальной деревянной подставке, которая натягивала и удерживала папирус.
– Тебе понравится урок. Мы рассмотрим женщин вашей семьи.
– Тогда давай займемся самыми интересными, – попросила Береника, устраиваясь поудобнее. – Оставим тех дурочек, которых отравили советники.
Урок оборвал скрип двери. Хармиона ввела в комнату маленькую царевну.
– Царевна Клеопатра пришла на урок, – заявила Хармиона, провожая девочку до дивана.
Евнух и наставница маленькой царевны слегка поклонились друг другу.
– Останься со мной, – попросила Хармиону Клеопатра. Она всегда побаивалась своей старшей сестры.
– Какой ты несносный ребенок! – возмутилась Береника.
– Я не ребенок, – тотчас же возразила девочка. – Я младше тебя совсем чуть-чуть. И я скажу об этом папе.
– Весь мир с трепетом ждет его ответа на твое нытье, – сухо бросила Береника.
Хармиона поспешила удалиться. Клеопатра, хоть и была испугана, постаралась придать лицу самое решительное и злое выражение. Она успела заметить очертания ножен под платьем сестры и сейчас раздумывала, не собирается ли Береника ее убить? А если да, то станет ли Мелеагр защищать ее, Клеопатру? Но старшую царевну, похоже, больше донимала скука, чем гнев.
– Наставник рассказывает историю македонских цариц, – сообщила она. – Мы должны выучить ее на тот невероятный случай, если отец потеряет трон и я действительно стану македонской царицей.
Она повернулась к евнуху и велела продолжать.
Мелеагр набрал в грудь воздуха и промолвил:
– Мы начнем с царицы Олимпиады, матери Александра.
– Ее все боялись, – перебила его Береника. – Она вплетала в волосы живых змей!
– Именно. Предполагается, что это дань Дионису. На самом деле она хотела запугать своего супруга, царя Филиппа Македонского. Он предпочитал полигамию и женился на всех варварках, до каких мог дотянуться, – из политических соображений. Таким образом на свет явилась целая толпа царских ублюдков.
Мелеагр поведал, что более всего на свете Олимпиада желала возвести своего любимого сына Александра на престол.
– Македонский двор пестрел возможными наследниками, и между ними постоянно шла борьба. У Филиппа была старшая жена по имени Эвридика, иллирийская воительница.
Евнух указал на портрет старшей супруги Филиппа.
– Вместе с дочерью Кинаной они отправлялись сражаться бок о бок с царем только затем, чтобы убивать жен-соперниц. Олимпиаде ничего не оставалось, как стать такой же сильной и свирепой, да поскорее.
– Неудивительно, что Александр влюбился в амазонку! – воскликнула Береника. История страсти великого полководца к воительнице была любимым местом царевны в жизнеописании Александра.
– Александр привык видеть рядом с собой сильных женщин. Он понимал, что именно мать возвела его на трон. Говорят, ей пришлось ради этого даже убить Филиппа.
– Правда? – вскинулась Клеопатра, впервые проявляя интерес к давно умершей царице. Девочка не любила выказывать любопытство к вещам, которыми увлекалась Береника, но сейчас не смогла сдержать удивления.
– О да. Такова была Олимпиада. Как и многие греческие царицы, – медленно и раздельно произнес Мелеагр. Он бросил эти слова прямо в глаза Беренике, словно зерна в удобренную почву. – Их кровь текла в жилах вашей матери. Когда царь правит неразумно или когда истинный наследник престола находится в опасности, именно царица обязана проследить за сохранением традиций и позволить свершиться правосудию богов.
– Значит, Теа должна направлять отца в политике, а если не удастся, то устранить его? – уточнила Береника.
– Ты думаешь, Теа может убить отца? – вспыхнула Клеопатра. – Папа – царь! Он сам ее убьет!
– Пусть сначала поймает! – рассмеялась Береника.
Мелеагр пожалел о своей несдержанности.
– Царевны, вы поняли меня неправильно. Царица не может просто так взять и убить своего супруга. Царица воплощает в себе мудрость, выдержку и духовную силу, которой боги наделили женскую часть правящей семьи. Лишь в крайних случаях царица может обратить свой гнев на своего владыку.
– А разве помощь Риму – не крайний случай? – уточнила старшая царевна.
Мелеагр замялся. Прежде Береника не задавала таких прямых вопросов. Он собирался рассказать ей одну легенду, которую приберегал для особого случая, когда его воспитанница сумеет провести нужные параллели. Все-таки ей всего четырнадцать лет. А наставник не хотел говорить при младшей девочке, которая обычно словно витала в облаках, но, бывало, выдавала такое, что все лишь диву давались. Хотя ей только девять лет…
– Царевны, вам известна история Птолемея Восьмого?
– Нашего предка, которого называли Брюханом? – спросила Береника.
Мелеагр кивнул, указывая на восьмого по счету царя Птолемея. Девочки подались вперед, чтобы получше рассмотреть портрет. Этот царь отличался огромным животом, который свисал до самых колен. Евнух смотрел на царевен и думал, что они совсем не похожи на сестер. Береника – высокая и красивая, как ее македонские предки, а Клеопатра унаследовала малый рост и оливковую кожу от бабушки-сирийки.
– По этому портрету нетрудно догадаться, откуда взялось его прозвище. Я хотел бы рассказать о его сестре и супруге Клеопатре Второй, замечательной и мудрой женщине. Она – ваша прапрапрабабушка.
Учитель пояснил, что сперва Клеопатра II была замужем за старшим братом, Филометором, и они правили страной вместе. Но когда Филометор погиб в бою, правящие круги решили, что царица должна соблюсти традиции и выйти замуж за своего второго брата.
– За этого ужасного Брюхана! – воскликнула Клеопатра.
– Такого гадкого, – скривилась Береника.
– Тем не менее она исполнила свой долг и продолжала править, в то время как Брюхан потакал своей невероятной невоздержанности.
Обе царевны широко распахнули глаза в ожидании пикантных подробностей, но достоинство и церемониал не позволили Мелеагру пуститься в описание всех похождений древнего царя.