Он ткнул пальцем куда-то вверх.
Мы вгляделись. На краю рыночной площади, доминируя над местностью, торчало, уходя щербатой вершиной в небеса, непонятное строение: башня не башня, минарет не минарет. Труба какая-то без окон и без дверей. Где-то на двух третях высоты ее, неведомо как прикрепленная, висела огромная сине-желтая люлька смутно знакомой мне формы. Чуть подумав, я осознал, что там болтается, удивительным образом не падая, кузов от старого двухэтажного автобуса.
- Там и живут все время, почти не слазят. Что едят-пьют, никто не знает. Вот и зовем птичками. Что, в гости собрались? - хохотнул. - Идите на здоровье.
-Как?
- А вот, как он.
При взгляде на то, "как он", меня замутило. Иона карабкался, растопырясь, словно паук, прямо по внешней стене башни, цепляясь пальцами за одному ему заметные выступы и трещинки. За спиной парня безвольным тюком моталось тело его возлюбленной, привязанное к плечам верхолаза веревкой. Пару раз пальцы Ионы срывались, заставляя мое сердце ёкнуть, но всякий раз находили новую опору, и движение продолжалось.
Минута, другая - и пара скрылась в небесном автобусе.
- Да, теперь без вертолета - никак...
Я понуро опустил голову
- Не казнись, Шура, ты не виноват.
- Да знаю... А кому с этого легче?
Болтался весь день, как в воду сунутый, вспоминая прозрачное личико с горящими на нем огромными глазами. Болело сердце, и пожирал стыд за тех, кто превратил нежную доверчивую девочку в затравленного зверька.
За нас. За себя. За мир, экспортирующий только один товар - страх.
И не развлекали, а ранили очередные откровения упившегося до синевы калеки:
- Кто драпает ученые драпают задержать дерьмоедов - молодцы всех взяли - двое дохлых наплевать - откуда у них грузовик кто-то мне за это ответит - вы скоты куда намылились - ах завтра канал свернется ах отсюда не выбраться будет - вы и так не выберетесь - всех к стенке - в овраг не надо вонять будет буди хозвзвод могилы копать.
...Это предательство - я двадцать шесть лет служил короне что мне ихние подачки - нас всех тут бросили - оружие и медикаменты пусть чины из метрополии себе в задницу заткнут - мало что сами себя прокормим что я теперь здесь сдохнуть должен - ко всем чертям - командира подрывников ко мне - прибыл ну орел тебе охота в глуши околеть - шесть кило тротила под Зеркало чтоб в пыль когда ключ закрутится ходу отсюда - на город на-класть жрачка есть проживут.
...Нет ребята вы что серьезно я же ваш командир - Жувре - Каледи Робине - мы ж огонь и воду - как разжаловали - кто в метрополию донес из вас кто-то - вам что тут охота так отменю - я снят с командования а кто - скотина Жувре ах ты черт - сволочи думаете победили Зака - честь у меня не отобрать - я с этим кольтом три войны меня не подведет - сдохнуть так как солдат и пошли вы все...
Вот и вся история этого мира... Я сплюнул досадливо. Хотели, как лучше, а получилось... Да ничего не получилось! Отсюда никуда дальше не попасть, а обратно - кому-то очень невыгодно. Для тех, кто здесь заправляет, этот мир как это? - "кормушка", а расплачиваться по их счетам - нам. Подозревал я, что все тут, как дома, но не до такой же степени...
Люси, скривившись, озвучила мои мысли:
- Ох и противно же!
- Люсь, у нас виски не осталось?
Мышка прищурилась:
- Напиться с горя решил? Не пошло. Завтра настоящее дело начнется. Праздник богини, чтоб ее. Ты мне работоспособный понадобишься.
- Что он хоть собой представляет, этот праздник?
Рат подергала хвостом из стороны в сторону.
- У нас вообще-то Фестиваль безумцев - тема для бесед непопулярная.
- Что-то многовато у нас непопулярных тем.
- Не без того. Но тут дела обстоят чуть иначе. Ребята, побывавшие здесь, сами болтать не рвутся. Неприятно вспоминать.
- А взятки им получать приятно?
- Ну, об этом-то они толкуют охотно. А вот насчет всего остального... Ну, в общем, примерно так: завтра наша клиентура попьет-погуляет, попоет-потанцует, а потом начнет свою богиню призывать. И богиня явится.
- Да ну?
- Явится, явится. В том-то и соль, что ее увидят не только психи - все, кто будет на празднике. И наши видели.
- Массовый психоз?
- Не похоже. Последнее время именно из-за таких предположений сюда выезжают исключительно психбригады. Как ты видел, и Тринадцатая поступила так же. Сеппо - наш коллега, психиатр.
- Ну и?
- А ничего. Один бес, является. Похоже, тут на самом деле происходит что-то непонятное. Сам подумай, тебе охота будет, на нее полюбовавшись, о том трепать? Что народ подумает - совсем уже крыша набекрень съехала?
- Ну, может, я ее и не увижу
- Знаешь, Шура, ты, конечно, надейся на лучшее, но давай-ка, на всякий случай, рассчитывай на худшее. И, явится тебе эта зараза или нет, все равно желающих пообщаться с ней идиотов будет столько, что давка неминуема. Покалеченных останется чертова уйма, а нам с тобой это все разгребать. Так что вали-ка ты дрыхнуть. Подниму с рассветом.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Ну что... К приему большого количества пострадавших мы готовы. Выезжая в Пески, я предусмотрительно запасся почтенным количеством растворов, капельниц и бинтов. Заправка попыталась что-то там не дать, но, увидев командировочное предписание, заткнулась. Наркотиков, правда, мало - только стандартная укладка. Больше не положено, хоть ты встань на год у перекрестка, где каждые пять минут - авария, а десять - наезд. Ладно, вывернемся. Не впервой.
Дома я в течение многих лет наркотическую коробочку вообще не брал - и ничего. Вполне адекватно удавалось обезболить все что угодно - от почечной колики до перелома, от ожога до инфаркта - ненаркотическими средствами. А погорел - смешно сказать на чем, на радикулите!
Ну, не совсем уж просто. Скрутило мужика так, что стоял, бедолага, на четвереньках и ни туда, ни сюда. Защемило.
Перепробовав на нем всю аптеку и ничего не достигнув, я погрузил его на жесткие носилки и, прямо в такой позе, привез в больницу, поразив даже тамошний, привычный ко всему персонал. Итог моих трудов: два приказа. Один с выговором за оказание помощи в неполном объеме, другой - обязывающий меня выезжать укомплектованным соответственно принятым стандартам. Что значит: бери наркоту.
Ничего не поделаешь, стал получать. Ну а раз уж беру, так и пользуюсь. Не зря ж ее таскаю! Должен признать, что слазить за ампулкой в ту укладку нередко проще, чем мудровать. Я не хотел-то ее брать в основном почему? По моей дурацкой работе, с ее постоянной возней и драками, уж больно легко небольшую коробочку из кармана невзначай вытряхнуть. Добра-то на пару центов, а спрос с меня потом будет, как с главы Медельинского картеля.
Так. Я что-то отвлекся. Народишко, однако, гуляет уже вовсю. Тут под бой огромных барабанов вытанцовывают непонятное, там хором горланят не поймешь что: не то марш, не то гимн. Взобравшись на кучу битого кирпича, дергая руками и гримасничая, бритоголовый субъект, завернутый в лиловую простынку, выступает перед группкой грязных, пассивных, с неподвижными физиономиями пустоглазых. Пьяно пол-Кардина. Эх, винную посуду здесь не сдают - кто-то озолотился бы! Жуликоватой внешности типчики делают прохожим на ушко неведомые, но определенно малоприличные предложения. Большинство мотают головами, однако некоторые и кивают. Их хватают за руку, увлекают в кривые проулки. Вышли на работу карманники и трудятся вовсю.
Наш транспорт мы еще с вечера перегнали от обиталища леди Зак на центральную улицу - ее вполне можно назвать проспектом - туда, где произойдет явление богини.
Чтобы лучше видеть происходящее, я взобрался на крышу вездехода и посиживаю там, глядя сверху вниз на праздничную суету Несмотря на то что в разных концах проспекта то и дело вспыхивают разные потасовки, к нам никого еще не приводили. Покуда сами обходятся.
Надо сказать, город худо-бедно подготовился к предстоящему сегодня. Дома вдоль улицы приукрашены в соответствии с возможностями и фантазией их жителей, по сторонам щербатой пыльной мостовой установлено нечто вроде ограждения из чего под руку попало - ящиков, бочек, труб, булыжника. Я так понял, чтоб зеваки не мешали предстоящему шествию.
Патрик благоразумно установил автомобиль так, чтобы не оказаться внутри отгороженной части улицы. Хуже 'нет, чем угодить в колонну демонстрантов- пока не пройдут, не выберешься.
Снизу меня дернули за штанину. Наклонившись, обнаружил стоявшего подле машины давнего знакомца - охотника, принесшего песчаных зайцев в начале нашей пустынной эпопеи. Воспользовавшись в качестве лесенки открытой дверцей, я спустился с крыши и оказался рядом с ним.
- Как рука?
- Спасибо, заживает. Слышь, доктор, скоро богиня Пустыни придет. Ты б залез в кабину. Да двери запри.
- А что?
Мужичок помялся, потоптался с ноги на ногу и, явно смущаясь, спросил:
- Ты ведь того... Ну, у вас для дураков машина?
- Да, мы психиатры.
- Во-во. Спрячься, парень, дело говорю.
- Не пойму, чем на крыше плохо.
- Вишь какое дело... Богиня эта, она ведь может с собой забрать. Которые психи уже больше жить не в силах, ну, совсем им уже неохота, те к ней лезут. Она, как сказать... Выбирает, что ли. Кто вконец дошел, тем свою милость оказывает, берет к себе. Они, понимаешь, верят, что кого возьмут, те окажутся там, где им хорошо. А я так думаю - не могут же они все в рай попасть.
- Что, помирают?
- Не знаю. Никто не знает. Только пропадают они, совсем, навсегда пропадают.
- А я-то здесь при чем?
Тот снова потоптался, помычал, но все-таки выговорил:
- Значит, без обид, ладно? Только это, говорят, что вы, психиатры, сами все чуток того, - покрутил у виска пальцем, - как бы тебе под раздачу не попасть. Прикинь, заберет тебя богиня - кто потом лечить будет? Тут сейчас столько народу перетопчут-передавят, страх! Ты уж залезь в кабину, а?
Я умостился на потертой сидушке и плотно захлопнул дверцу. Что греха таить, нет уверенности, что мой рассудок здоров. В этом сумасшедшем мире любой рехнется. А отчаяния мне и подавно не занимать. Давно уж все опостылело. Но вот на тот свет еще не готов.
Когда я уходил на работу, жена, провожая меня, целовала у калитки, всякий раз говоря:
- Будь осторожен.
И я обещал ей:
- Постараюсь. Я знаю, что я вам нужен. И - старался. Потому - до сих пор жив. Здесь никто не ждет моего возвращения, но я по-прежнему осторожен. Рефлекс...
Похоже, посуленное нам явление не за горами. Разношерстная публика на проспекте раздалась в стороны. В рядах этих наблюдалось четкое расслоение: чем дальше от выгороженной середины, тем нормальнее лица. Перевешивающийся через ограждение и карабкающийся на него первый ряд видом своим приводил в легкий трепет даже меня. Ближайшие кандидаты на милость богини, попади они в то заведение, куда им, по-хорошему, и надо, выписаны оттуда оказались бы ой не скоро. Может, и никогда.
Что-то не видать их божества. Коротая время, вынул нож, принявшись его кончиком вдумчиво вычищать из-под отросших ногтей грязь. Люси покосилась на меня неодобрительно и прошлась насчет гнусных привычек, завершив речь неожиданным оборотом:
- Нет, все же здорово.
- Что здорово? - опешил я, не поспевая за сменой мыслей доктора.
- Здорово, что мы не обязаны местных дуриков госпитализировать. Это же технически неисполнимо! Без раздумий, без опросов - только тех, кого руки чешутся в дурку упечь.
- Может, наоборот? Вместо того чтобы в психлечебницу таскать, давай возить сюда да выпускать. Им тут хорошо будет, среди своих-то.
- А лечение? Наблюдение врача?
- А мы однорукого куда-нибудь денем, потом Борю Райзмана на королеве женим. Будет у нас Борух Авраамович - король Песков...
В рядах зевак поднялось волнение. Наша клиентура активизировалась, зажужжала, заухала, руками размахивать стала. Истерические клики "Славься!" и "Приди!" взмывали над общим гулом, раздаваясь все громче и чаще. Похоже, сейчас начнется.
Тяжелый рокот. Мостовая глухо затряслась. Безумцы подались вперед, местами сбивая ограждение. Вездеход качнуло. Богиня, она на танке ездит, что ли?
Не думал я, что впрямь ее увижу. Но вот она. Огромная, чуть не выше домов, с отрешенно-строгим, прекрасным бледным лицом, облаченная в пышный багрянец и золото. Величественной поступью, сотрясая ветхие стены и Дробя камни мостовой, неспешно движется в нашу сторону, не отвлекаясь на нарастающий вал хвалебных выкриков. Приостановилась, чуть склонилась, простерла длань, коснулась ею плеча какого-то бедолаги. Пораженный, я узрел: избранник богини исчез!
Обалдело потянулся вытереть со лба выступившую у меня ледяную испарину, чуть не выколов себе глаз стиснутым в кулаке ножом - я забыл его убрать. В момент, когда отточенная сталь полыхнула перед моими зрачками, заметил: в наблюдаемой мной картине - резкие перемены. Опустил руку. Богиня продолжала свое движение. Вновь поднял, глядя через синевато-переливчатое лезвие. Господи!!!
Впервые случилось мне прочувствовать, что "наложить в штаны со страху" - не метафора, лет этак двенадцать тому, когда мне в брюхо первый раз в жизни уткнули ствол обреза. Не шутя и не пугая, уткнули. Сделай я тогда неверное движение, скажи неосторожно слово, курок оказался бы спущен. К стреляющим предметам в руках населения я за прошедшие годы попривык, да, положим, и тогда портки остались чистыми, но тот позорный позыв до сих пор помню.
А вот сейчас вторично ощутил не менее императивный толчок. Шевелюра зашевелилась. Коленки ослабли. Кишечник заурчал предательски. Как завороженный смотрел я, раскрыв от ужаса рот, на невероятное зрелище.
Гигантская, колоссальная, огромная, неправдоподобная самка глорза неспешно брела, оставляя следы истертых тупых когтей на брусчатке. Она была фантастически стара - свалявшаяся, бурая когда-то шерсть отливала грязной сединой, свино-гиенья морда мелко тряслась, экскаваторный ковш нижней челюсти слюняво отвисал, демонстрируя желтые гнилые клыки, обломанные наполовину Будто на трухлявом пне, на шкуре ее росли омерзительного вида не то лишаи, не то водоросли, плоское желтое вымя подметало пыль рваными сосками. И вдобавок чудище было слепо!
На месте вытекших, должно быть, еще до постройки Кардина глаз выпирали розовато-зеленые, похожие на истлевшие капустные кочны, гноящиеся образования. Нестерпимой древностью веяло от этого кошмарного пустынного реликта. Древностью и холодом обездвиживающего, лишающего воли страха - словно сам Рок ронял из зловонной пасти ошметки велений на мостовую.
Вот и очередной нежелающий жить безумец "избран". Причавкивающая челюсть медленно ворочается, дробя человеческую плоть вместе с одеждой, в углах пасти пенятся розовые слюни. Следующий сумасшедший подсунулся не вовремя - рот еще занят- и, отброшенный в сторону сокрушающим движением лапы, скрючился под ограждением, силясь затолкать обратно в живот лезущие оттуда петли кишок.
Я бессильно уронил руку на колени. Великолепная богиня, ослепляя холодной красотой, удалялась от нас, уводя с собой в лучший мир отчаявшихся...
Последствия праздничка разгребали долго. Сломанные руки, ноги, ребра, пробитые головы... Парочка человек оказалась с резаными ранами. Воткнули под шумок ножичек в сопротивлявшихся грабежу - в общей сутолоке не заметят. Двое затоптанных насмерть пристроены под забором. Мы даже не стали выяснять, кто они. Справка о, смерти в Песках никому не нужна - и без нее закопают. Там же, рядышком, воют от боли трое безнадежных пациентов. В соответствии с принципами медицинской сортировки сперва занимаются теми, кому в силах реально помочь. Пока мы с ними разберемся, этим, возможно, помощь уже будет не нужна.
Кто сказал, что бинтов в достатке? Давно уже отрываем куски от нижнего белья клиентов и их приятелей. На шины разобраны все ящики в пределах досягаемости, Патрик командирован приволочь еще. Набираю, колю, перевязываю, снова колю и снова перевязываю, как заведенная механическая кукла. Рат тоже вкалывает изо всех своих мышиных сил, раздирая одежду на полосы, надергивая ампулы из кассет укладки и открывая их, завязывая узлы, собирая капельницы и когда-то еще успевая вести медицинскую документацию и раздавать советы. Наплевав на асептику, антисептику и скоропомощные инструкции, шьём что можем чем под руку попадется - от шелковых ниток до сапожной дратвы. Какой там спирт! Уже третью бутылку раздобытого в местном кабачке дрянного виски открыли - и ни капли в рот. Все на раны, задницы, мытье рук и лап.
В глазах темно. Башка давно уже выключена. Автопилот
Воткнуть. Перевязать. Зашинировать. Набрать. Воткнуть. Зашить. Перевязать... Рука тянется за новым рулончиком тряпья для перевязки.
- Всё, Шура.
Всё? Я, не веря своим ушам, распрямился. Огляделся. Надо же!
- Выходит, мы управились? - еще не могу поверить.
- Ага. Праздник кончился. Сто девять рыл, если я всех записала.
- А с этими как быть? - кивнул я на еще живую троицу, перемолотую лапами богини.
- Вопрос, однако. И здесь не помочь ничем, и нетранспортабельны... Наркотики делал?
- Считай, на них все и извел. А толку?
- Что делать, что делать! - раздалось откуда-то со стороны. - Не знаешь разве?
Я повернулся на голос. На перевернутой бочке сидел все тот же охотник.
- Держи! - И он швырнул мне что-то.
Я машинально выбросил вперед руку, поймал предмет. Больно ушибив пальцы, в мою ладонь упало затертое ложе старенького промыслового карабина.
- Что вылупился, доктор? Действуй! Тебе в удовольствие любоваться, как они корячатся? Сам же сказал: не помочь.
Сделав два шага в сторону изувеченных, я поглядел. Тот, кому на моих глазах "отказало в милости" чудовищное порождение пустыни, глухо хрипел. От распоротого живота уже попахивало гниением. Я, внутренне сжавшись, приставил к его лбу дуло ружья и, зажмурившись, потянул за спуск.
Выстрела не последовало. Охотник вздохнул:
- Неприспособленные вы, медицина! С предохранителя-то кто снимать будет?
Тугая пупочка предохранителя не сразу поддалась усилиям моих трясущихся влажных рук. Но потом послушалась, отскочила вперед с громким щелчком, освобождая затвор. Больше я глаз не закрывал...
Общее чувство было таково: не из Песков выбрались - из могилы. Патрик даже не хотел, невзирая на смертельную усталость, оставаться ночевать, предпочитая путь через ночную пустыню кошмарам Кардина. Лишь после категорического отказа Рат он поплелся в отведенный нам зал, где вырубился, не раздеваясь, тут же. Люси отключилась через пару секунд после него, свернувшись в крошечный серый комочек на сложенной куртке Роя. Я отупел и вымотался настолько, что уснуть и то сил не было. Покуда не догадался допить остатки паршивого горлодера, недорасходованного в процессе дневных трудов, так и ворочался, таращась в высокий облупленный потолок.
Но уж едва очнулись, только нас в городе и видели. Утреннее солнце еще не успело превратить песок в раскаленную сковородку, так что путь до красной скалы мы проделали с относительным комфортом.
И уже на выезде из города мелькнул последний штрих в картине напраздновавшегося Кардина.
Между дюн, спотыкаясь, брел почерневший сгорбленный Иона, навьюченный продолговатым тюком, замотанным в драный брезент. В опущенной руке болталась заржавевшая лопата. Брел в глубь Песков - хоронить птичку, навсегда упорхнувшую от него...
Лишь оказавшись на другой стороне границы сектора, мы остановили автомобиль. Мы так торопились унести ноги, что даже не позавтракали. Теперь, в тенечке, с видом на чистый пруд, стали наверстывать упущенное.
Начальница что-то произнесла, с набитым ртом слова прозвучали невнятно.
-Что вы сказали, мэм? Простите, не расслышал,- переспросил ее пилот. Рат проглотила, запила.
- Мерзка, говорю, богинька-то. Любопытно, где этот гиенозавр между Фестивалями обретается?
- Почему мерзка, мэм? Вполне благовидная дама, только неприветлива больно. Прямо как Снежная королева какая-то. А что после праздника у горожан неприятностей много, так это ж не она виновата. А как вы думаете, госпожа доктор, этим несчастным сумасшедшим, им правда у нее лучше будет или как?
Люси открыла было рот, чтобы высказаться от души, но перехватила мой взгляд.
Я отрицательно покачал головой. Мышка кивнула и промолчала.
Доели. Ополоснулись в пруду, смыв с себя грязь и страх пустыни. До чего это здорово - прохладная вода, зелень деревьев! И солнышко ласковое - не палит, греет.
- Ну, теперь, благословясь, до базы...
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Как иногда хочется, чтобы сломалась эта чертова рация! Но прочно устроен аппарат, чтоб его! Только-только расслабишься, настроишься на роздых и-на тебе:
- Всем машинам "Скорой помощи"! Всем машинам "Скорой помощи"! Находящиеся в секторе Ди-три, особое внимание! Кто есть поблизости от Трескучего Лога, ответь Зениту!
Мы обреченно посмотрели на дорожный указатель. Под стрелкой вправо значилось: "Кленицы", под стрелкой влево - "Трескучий Лог". Возвращаться к базе следовало по правой дороге.
- Может, мы еще в Песках? - робко предположил Патрик, - Раз так орут, значит, неспроста. Что-то серьезное.
- И не надейся, - отрезала Люси.
- Это откуда такой несвоевременный гуманизм, госпожа доктор? - позволил себе поинтересоваться я.
- У тебя с совестью вообще-то как? - хмуро буркнула начальница.
- Где была совесть, там знаешь что выросло?
- У тебя? Знаю. Жадность, нахальство и полное отсутствие понятий о субординации. Верно, Патрик?
- Так точно, мэм!
- Вот видишь. Отвечай, покуда Раиса не охрипла.
- Зенит, Зениту Песчаные бродяги один-девять.
- Вернулись целыми, один-девять? Что у вас там?
- У нас поворот на Трескучий Лог.
- Отменно. Принимайте срочный вызов... Приняли. Переглянулись недоуменно. Ну, ребенок. Ну, пищевое отравление. Но не грудной же - десять лет. Что он, при смерти?
- Вас поняли. Зенит. А с чего столько шума?
- Не засоряйте эфир, один-девять. Выполняйте вызов. Трубку перехватил старший врач:
- Эй, ребята! За языками своими следите. В высший свет едете! Избави бог...
В высший свет? Как-то не предполагал, что здесь такой имеется. До сих пор устройство этого взбесившегося мира представлялось мне вполне демократичным. Насколько я успел усвоить, здесь даже централизованного правительства нет, только местные власти в каждом конкретном населенном пункте. Единственный всемирный орган - полицейское управление. Ну и, пожалуй, наша "Скорая помощь". Или я все же ошибаюсь? Глянул еще раз на записанный начальницей вызов.
Трескучий Лог. Имение (!) "Ивы". Большой дворец (!!). Жан-Поль Жувре. Контакты соединились, выключатель сработал. Жувре! Мы едем в имение полковника Жувре! Да, если кто и может претендовать здесь на главные роли, то это, безусловно, командующий оккупационными силами. А нас, стало быть, приглашают к его отпрыску.
Люси, независимо от меня придя к тем же выводам, уже залезла по мягкой обивке кабины, оставляя на ней следы острых коготков, к зеркалу, укрепленному посередине лобового стекла. Поелику окна в нашем вездеходе закрашены, оно у нас служит не для обзора дороги сзади, а для наблюдения за больными в салоне.
Начальница обмотала хвост вокруг рукоятки фары-искателя и, повиснув вниз головой, стала оправлять шерстку. Патрик побледнел и выпучил глаза. В нем взыграла армейская закваска. Глядя на свою бригаду, даже я, по некотором размышлении, упер из спального ящика мышки мягкую тряпочку и навел глянец на порядком запылившиеся сапоги. Водитель шепотом повторял снова и снова:
- Машина не мыта... Не мыта машина... Наконец, решившись, произнес вслух:
- Госпожа Рат, мэм! Разрешите обратиться!
-Э?
- Разрешите остановиться для помывки автотранспорта, мэм!
- Оставь, нет времени, вдруг и правда помирает?
- Слушаюсь, мэм. Осмелюсь заметить, неловко как бы.
- Неловко будет, если мы полковничьему дитяти смерть законстатируем. А еще неуютно. Всем, а пилоту особливо. У тебя желудочный зонд как? В порядке?
- У меня, мэм? Никак нет, у меня нет, чего вы спросили.
- Да не у тебя, балда. У Шуры.
Я проверил, на месте ли мешок с брюхомойной снастью, доложил о наличии. Поглупевший от субординации Патрик недопонял:
- А почему вы сулите мне особые неприятности, мэм?
- Тьфу на тебя, за рулем кто?
- Ефрейтор 0'Доннели, мэм!
- Вот по его вине и опоздаем.
- По чьей вине?
- Виноват, мэм. А зачем нам опаздывать?
- Тьфу на тебя еще раз.
- Так точно! - И Патрик налег на руль, сворачивая на посыпанную красным гравием узкую дорогу, обозначенную при въезде большим плакатом "Частное владение".
Под плакатом красовался на полосатом столбике аккуратный ярко-синий почтовый ящик с надписью белыми готическими буквами "Имение "Ивы". Были в наличии и сами ивы. Их ровный ряд тянулся по правой стороне дороги, склоня к ней аккуратные, однообразные, словно обрезанные под гребенку, плакучие ветви.
Нас ждали. Огромные затейливо-кованые чугунные 'ворота были распахнуты настежь, охранник торчал навытяжку возле будки. При виде въезжающего на подопечную территорию нашего побитого и грязного транспорта он вытянулся еще больше и протянул руку в сторону, показывал, куда рулить.
Мне тут же вспомнились мои давние визиты в далекий психинтернат. Там один душевнобольной от безделья взялся добровольно работать привратником. Совершенно бескорыстно - просто чтобы скрасить скуку. Днем ли, ночью ли мы приезжали туда - он, обряженный в устаревшего образца армейский китель и полицейскую фуражку без кокарды, незамедлительно выскакивал к воротам, с широкой улыбкой на круглом лице распахивал их и делал вот такой же указующий жест, только не пустой рукой, а самодельным бело-красным жезлом.
Мы вгляделись. На краю рыночной площади, доминируя над местностью, торчало, уходя щербатой вершиной в небеса, непонятное строение: башня не башня, минарет не минарет. Труба какая-то без окон и без дверей. Где-то на двух третях высоты ее, неведомо как прикрепленная, висела огромная сине-желтая люлька смутно знакомой мне формы. Чуть подумав, я осознал, что там болтается, удивительным образом не падая, кузов от старого двухэтажного автобуса.
- Там и живут все время, почти не слазят. Что едят-пьют, никто не знает. Вот и зовем птичками. Что, в гости собрались? - хохотнул. - Идите на здоровье.
-Как?
- А вот, как он.
При взгляде на то, "как он", меня замутило. Иона карабкался, растопырясь, словно паук, прямо по внешней стене башни, цепляясь пальцами за одному ему заметные выступы и трещинки. За спиной парня безвольным тюком моталось тело его возлюбленной, привязанное к плечам верхолаза веревкой. Пару раз пальцы Ионы срывались, заставляя мое сердце ёкнуть, но всякий раз находили новую опору, и движение продолжалось.
Минута, другая - и пара скрылась в небесном автобусе.
- Да, теперь без вертолета - никак...
Я понуро опустил голову
- Не казнись, Шура, ты не виноват.
- Да знаю... А кому с этого легче?
Болтался весь день, как в воду сунутый, вспоминая прозрачное личико с горящими на нем огромными глазами. Болело сердце, и пожирал стыд за тех, кто превратил нежную доверчивую девочку в затравленного зверька.
За нас. За себя. За мир, экспортирующий только один товар - страх.
И не развлекали, а ранили очередные откровения упившегося до синевы калеки:
- Кто драпает ученые драпают задержать дерьмоедов - молодцы всех взяли - двое дохлых наплевать - откуда у них грузовик кто-то мне за это ответит - вы скоты куда намылились - ах завтра канал свернется ах отсюда не выбраться будет - вы и так не выберетесь - всех к стенке - в овраг не надо вонять будет буди хозвзвод могилы копать.
...Это предательство - я двадцать шесть лет служил короне что мне ихние подачки - нас всех тут бросили - оружие и медикаменты пусть чины из метрополии себе в задницу заткнут - мало что сами себя прокормим что я теперь здесь сдохнуть должен - ко всем чертям - командира подрывников ко мне - прибыл ну орел тебе охота в глуши околеть - шесть кило тротила под Зеркало чтоб в пыль когда ключ закрутится ходу отсюда - на город на-класть жрачка есть проживут.
...Нет ребята вы что серьезно я же ваш командир - Жувре - Каледи Робине - мы ж огонь и воду - как разжаловали - кто в метрополию донес из вас кто-то - вам что тут охота так отменю - я снят с командования а кто - скотина Жувре ах ты черт - сволочи думаете победили Зака - честь у меня не отобрать - я с этим кольтом три войны меня не подведет - сдохнуть так как солдат и пошли вы все...
Вот и вся история этого мира... Я сплюнул досадливо. Хотели, как лучше, а получилось... Да ничего не получилось! Отсюда никуда дальше не попасть, а обратно - кому-то очень невыгодно. Для тех, кто здесь заправляет, этот мир как это? - "кормушка", а расплачиваться по их счетам - нам. Подозревал я, что все тут, как дома, но не до такой же степени...
Люси, скривившись, озвучила мои мысли:
- Ох и противно же!
- Люсь, у нас виски не осталось?
Мышка прищурилась:
- Напиться с горя решил? Не пошло. Завтра настоящее дело начнется. Праздник богини, чтоб ее. Ты мне работоспособный понадобишься.
- Что он хоть собой представляет, этот праздник?
Рат подергала хвостом из стороны в сторону.
- У нас вообще-то Фестиваль безумцев - тема для бесед непопулярная.
- Что-то многовато у нас непопулярных тем.
- Не без того. Но тут дела обстоят чуть иначе. Ребята, побывавшие здесь, сами болтать не рвутся. Неприятно вспоминать.
- А взятки им получать приятно?
- Ну, об этом-то они толкуют охотно. А вот насчет всего остального... Ну, в общем, примерно так: завтра наша клиентура попьет-погуляет, попоет-потанцует, а потом начнет свою богиню призывать. И богиня явится.
- Да ну?
- Явится, явится. В том-то и соль, что ее увидят не только психи - все, кто будет на празднике. И наши видели.
- Массовый психоз?
- Не похоже. Последнее время именно из-за таких предположений сюда выезжают исключительно психбригады. Как ты видел, и Тринадцатая поступила так же. Сеппо - наш коллега, психиатр.
- Ну и?
- А ничего. Один бес, является. Похоже, тут на самом деле происходит что-то непонятное. Сам подумай, тебе охота будет, на нее полюбовавшись, о том трепать? Что народ подумает - совсем уже крыша набекрень съехала?
- Ну, может, я ее и не увижу
- Знаешь, Шура, ты, конечно, надейся на лучшее, но давай-ка, на всякий случай, рассчитывай на худшее. И, явится тебе эта зараза или нет, все равно желающих пообщаться с ней идиотов будет столько, что давка неминуема. Покалеченных останется чертова уйма, а нам с тобой это все разгребать. Так что вали-ка ты дрыхнуть. Подниму с рассветом.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Ну что... К приему большого количества пострадавших мы готовы. Выезжая в Пески, я предусмотрительно запасся почтенным количеством растворов, капельниц и бинтов. Заправка попыталась что-то там не дать, но, увидев командировочное предписание, заткнулась. Наркотиков, правда, мало - только стандартная укладка. Больше не положено, хоть ты встань на год у перекрестка, где каждые пять минут - авария, а десять - наезд. Ладно, вывернемся. Не впервой.
Дома я в течение многих лет наркотическую коробочку вообще не брал - и ничего. Вполне адекватно удавалось обезболить все что угодно - от почечной колики до перелома, от ожога до инфаркта - ненаркотическими средствами. А погорел - смешно сказать на чем, на радикулите!
Ну, не совсем уж просто. Скрутило мужика так, что стоял, бедолага, на четвереньках и ни туда, ни сюда. Защемило.
Перепробовав на нем всю аптеку и ничего не достигнув, я погрузил его на жесткие носилки и, прямо в такой позе, привез в больницу, поразив даже тамошний, привычный ко всему персонал. Итог моих трудов: два приказа. Один с выговором за оказание помощи в неполном объеме, другой - обязывающий меня выезжать укомплектованным соответственно принятым стандартам. Что значит: бери наркоту.
Ничего не поделаешь, стал получать. Ну а раз уж беру, так и пользуюсь. Не зря ж ее таскаю! Должен признать, что слазить за ампулкой в ту укладку нередко проще, чем мудровать. Я не хотел-то ее брать в основном почему? По моей дурацкой работе, с ее постоянной возней и драками, уж больно легко небольшую коробочку из кармана невзначай вытряхнуть. Добра-то на пару центов, а спрос с меня потом будет, как с главы Медельинского картеля.
Так. Я что-то отвлекся. Народишко, однако, гуляет уже вовсю. Тут под бой огромных барабанов вытанцовывают непонятное, там хором горланят не поймешь что: не то марш, не то гимн. Взобравшись на кучу битого кирпича, дергая руками и гримасничая, бритоголовый субъект, завернутый в лиловую простынку, выступает перед группкой грязных, пассивных, с неподвижными физиономиями пустоглазых. Пьяно пол-Кардина. Эх, винную посуду здесь не сдают - кто-то озолотился бы! Жуликоватой внешности типчики делают прохожим на ушко неведомые, но определенно малоприличные предложения. Большинство мотают головами, однако некоторые и кивают. Их хватают за руку, увлекают в кривые проулки. Вышли на работу карманники и трудятся вовсю.
Наш транспорт мы еще с вечера перегнали от обиталища леди Зак на центральную улицу - ее вполне можно назвать проспектом - туда, где произойдет явление богини.
Чтобы лучше видеть происходящее, я взобрался на крышу вездехода и посиживаю там, глядя сверху вниз на праздничную суету Несмотря на то что в разных концах проспекта то и дело вспыхивают разные потасовки, к нам никого еще не приводили. Покуда сами обходятся.
Надо сказать, город худо-бедно подготовился к предстоящему сегодня. Дома вдоль улицы приукрашены в соответствии с возможностями и фантазией их жителей, по сторонам щербатой пыльной мостовой установлено нечто вроде ограждения из чего под руку попало - ящиков, бочек, труб, булыжника. Я так понял, чтоб зеваки не мешали предстоящему шествию.
Патрик благоразумно установил автомобиль так, чтобы не оказаться внутри отгороженной части улицы. Хуже 'нет, чем угодить в колонну демонстрантов- пока не пройдут, не выберешься.
Снизу меня дернули за штанину. Наклонившись, обнаружил стоявшего подле машины давнего знакомца - охотника, принесшего песчаных зайцев в начале нашей пустынной эпопеи. Воспользовавшись в качестве лесенки открытой дверцей, я спустился с крыши и оказался рядом с ним.
- Как рука?
- Спасибо, заживает. Слышь, доктор, скоро богиня Пустыни придет. Ты б залез в кабину. Да двери запри.
- А что?
Мужичок помялся, потоптался с ноги на ногу и, явно смущаясь, спросил:
- Ты ведь того... Ну, у вас для дураков машина?
- Да, мы психиатры.
- Во-во. Спрячься, парень, дело говорю.
- Не пойму, чем на крыше плохо.
- Вишь какое дело... Богиня эта, она ведь может с собой забрать. Которые психи уже больше жить не в силах, ну, совсем им уже неохота, те к ней лезут. Она, как сказать... Выбирает, что ли. Кто вконец дошел, тем свою милость оказывает, берет к себе. Они, понимаешь, верят, что кого возьмут, те окажутся там, где им хорошо. А я так думаю - не могут же они все в рай попасть.
- Что, помирают?
- Не знаю. Никто не знает. Только пропадают они, совсем, навсегда пропадают.
- А я-то здесь при чем?
Тот снова потоптался, помычал, но все-таки выговорил:
- Значит, без обид, ладно? Только это, говорят, что вы, психиатры, сами все чуток того, - покрутил у виска пальцем, - как бы тебе под раздачу не попасть. Прикинь, заберет тебя богиня - кто потом лечить будет? Тут сейчас столько народу перетопчут-передавят, страх! Ты уж залезь в кабину, а?
Я умостился на потертой сидушке и плотно захлопнул дверцу. Что греха таить, нет уверенности, что мой рассудок здоров. В этом сумасшедшем мире любой рехнется. А отчаяния мне и подавно не занимать. Давно уж все опостылело. Но вот на тот свет еще не готов.
Когда я уходил на работу, жена, провожая меня, целовала у калитки, всякий раз говоря:
- Будь осторожен.
И я обещал ей:
- Постараюсь. Я знаю, что я вам нужен. И - старался. Потому - до сих пор жив. Здесь никто не ждет моего возвращения, но я по-прежнему осторожен. Рефлекс...
Похоже, посуленное нам явление не за горами. Разношерстная публика на проспекте раздалась в стороны. В рядах этих наблюдалось четкое расслоение: чем дальше от выгороженной середины, тем нормальнее лица. Перевешивающийся через ограждение и карабкающийся на него первый ряд видом своим приводил в легкий трепет даже меня. Ближайшие кандидаты на милость богини, попади они в то заведение, куда им, по-хорошему, и надо, выписаны оттуда оказались бы ой не скоро. Может, и никогда.
Что-то не видать их божества. Коротая время, вынул нож, принявшись его кончиком вдумчиво вычищать из-под отросших ногтей грязь. Люси покосилась на меня неодобрительно и прошлась насчет гнусных привычек, завершив речь неожиданным оборотом:
- Нет, все же здорово.
- Что здорово? - опешил я, не поспевая за сменой мыслей доктора.
- Здорово, что мы не обязаны местных дуриков госпитализировать. Это же технически неисполнимо! Без раздумий, без опросов - только тех, кого руки чешутся в дурку упечь.
- Может, наоборот? Вместо того чтобы в психлечебницу таскать, давай возить сюда да выпускать. Им тут хорошо будет, среди своих-то.
- А лечение? Наблюдение врача?
- А мы однорукого куда-нибудь денем, потом Борю Райзмана на королеве женим. Будет у нас Борух Авраамович - король Песков...
В рядах зевак поднялось волнение. Наша клиентура активизировалась, зажужжала, заухала, руками размахивать стала. Истерические клики "Славься!" и "Приди!" взмывали над общим гулом, раздаваясь все громче и чаще. Похоже, сейчас начнется.
Тяжелый рокот. Мостовая глухо затряслась. Безумцы подались вперед, местами сбивая ограждение. Вездеход качнуло. Богиня, она на танке ездит, что ли?
Не думал я, что впрямь ее увижу. Но вот она. Огромная, чуть не выше домов, с отрешенно-строгим, прекрасным бледным лицом, облаченная в пышный багрянец и золото. Величественной поступью, сотрясая ветхие стены и Дробя камни мостовой, неспешно движется в нашу сторону, не отвлекаясь на нарастающий вал хвалебных выкриков. Приостановилась, чуть склонилась, простерла длань, коснулась ею плеча какого-то бедолаги. Пораженный, я узрел: избранник богини исчез!
Обалдело потянулся вытереть со лба выступившую у меня ледяную испарину, чуть не выколов себе глаз стиснутым в кулаке ножом - я забыл его убрать. В момент, когда отточенная сталь полыхнула перед моими зрачками, заметил: в наблюдаемой мной картине - резкие перемены. Опустил руку. Богиня продолжала свое движение. Вновь поднял, глядя через синевато-переливчатое лезвие. Господи!!!
Впервые случилось мне прочувствовать, что "наложить в штаны со страху" - не метафора, лет этак двенадцать тому, когда мне в брюхо первый раз в жизни уткнули ствол обреза. Не шутя и не пугая, уткнули. Сделай я тогда неверное движение, скажи неосторожно слово, курок оказался бы спущен. К стреляющим предметам в руках населения я за прошедшие годы попривык, да, положим, и тогда портки остались чистыми, но тот позорный позыв до сих пор помню.
А вот сейчас вторично ощутил не менее императивный толчок. Шевелюра зашевелилась. Коленки ослабли. Кишечник заурчал предательски. Как завороженный смотрел я, раскрыв от ужаса рот, на невероятное зрелище.
Гигантская, колоссальная, огромная, неправдоподобная самка глорза неспешно брела, оставляя следы истертых тупых когтей на брусчатке. Она была фантастически стара - свалявшаяся, бурая когда-то шерсть отливала грязной сединой, свино-гиенья морда мелко тряслась, экскаваторный ковш нижней челюсти слюняво отвисал, демонстрируя желтые гнилые клыки, обломанные наполовину Будто на трухлявом пне, на шкуре ее росли омерзительного вида не то лишаи, не то водоросли, плоское желтое вымя подметало пыль рваными сосками. И вдобавок чудище было слепо!
На месте вытекших, должно быть, еще до постройки Кардина глаз выпирали розовато-зеленые, похожие на истлевшие капустные кочны, гноящиеся образования. Нестерпимой древностью веяло от этого кошмарного пустынного реликта. Древностью и холодом обездвиживающего, лишающего воли страха - словно сам Рок ронял из зловонной пасти ошметки велений на мостовую.
Вот и очередной нежелающий жить безумец "избран". Причавкивающая челюсть медленно ворочается, дробя человеческую плоть вместе с одеждой, в углах пасти пенятся розовые слюни. Следующий сумасшедший подсунулся не вовремя - рот еще занят- и, отброшенный в сторону сокрушающим движением лапы, скрючился под ограждением, силясь затолкать обратно в живот лезущие оттуда петли кишок.
Я бессильно уронил руку на колени. Великолепная богиня, ослепляя холодной красотой, удалялась от нас, уводя с собой в лучший мир отчаявшихся...
Последствия праздничка разгребали долго. Сломанные руки, ноги, ребра, пробитые головы... Парочка человек оказалась с резаными ранами. Воткнули под шумок ножичек в сопротивлявшихся грабежу - в общей сутолоке не заметят. Двое затоптанных насмерть пристроены под забором. Мы даже не стали выяснять, кто они. Справка о, смерти в Песках никому не нужна - и без нее закопают. Там же, рядышком, воют от боли трое безнадежных пациентов. В соответствии с принципами медицинской сортировки сперва занимаются теми, кому в силах реально помочь. Пока мы с ними разберемся, этим, возможно, помощь уже будет не нужна.
Кто сказал, что бинтов в достатке? Давно уже отрываем куски от нижнего белья клиентов и их приятелей. На шины разобраны все ящики в пределах досягаемости, Патрик командирован приволочь еще. Набираю, колю, перевязываю, снова колю и снова перевязываю, как заведенная механическая кукла. Рат тоже вкалывает изо всех своих мышиных сил, раздирая одежду на полосы, надергивая ампулы из кассет укладки и открывая их, завязывая узлы, собирая капельницы и когда-то еще успевая вести медицинскую документацию и раздавать советы. Наплевав на асептику, антисептику и скоропомощные инструкции, шьём что можем чем под руку попадется - от шелковых ниток до сапожной дратвы. Какой там спирт! Уже третью бутылку раздобытого в местном кабачке дрянного виски открыли - и ни капли в рот. Все на раны, задницы, мытье рук и лап.
В глазах темно. Башка давно уже выключена. Автопилот
Воткнуть. Перевязать. Зашинировать. Набрать. Воткнуть. Зашить. Перевязать... Рука тянется за новым рулончиком тряпья для перевязки.
- Всё, Шура.
Всё? Я, не веря своим ушам, распрямился. Огляделся. Надо же!
- Выходит, мы управились? - еще не могу поверить.
- Ага. Праздник кончился. Сто девять рыл, если я всех записала.
- А с этими как быть? - кивнул я на еще живую троицу, перемолотую лапами богини.
- Вопрос, однако. И здесь не помочь ничем, и нетранспортабельны... Наркотики делал?
- Считай, на них все и извел. А толку?
- Что делать, что делать! - раздалось откуда-то со стороны. - Не знаешь разве?
Я повернулся на голос. На перевернутой бочке сидел все тот же охотник.
- Держи! - И он швырнул мне что-то.
Я машинально выбросил вперед руку, поймал предмет. Больно ушибив пальцы, в мою ладонь упало затертое ложе старенького промыслового карабина.
- Что вылупился, доктор? Действуй! Тебе в удовольствие любоваться, как они корячатся? Сам же сказал: не помочь.
Сделав два шага в сторону изувеченных, я поглядел. Тот, кому на моих глазах "отказало в милости" чудовищное порождение пустыни, глухо хрипел. От распоротого живота уже попахивало гниением. Я, внутренне сжавшись, приставил к его лбу дуло ружья и, зажмурившись, потянул за спуск.
Выстрела не последовало. Охотник вздохнул:
- Неприспособленные вы, медицина! С предохранителя-то кто снимать будет?
Тугая пупочка предохранителя не сразу поддалась усилиям моих трясущихся влажных рук. Но потом послушалась, отскочила вперед с громким щелчком, освобождая затвор. Больше я глаз не закрывал...
Общее чувство было таково: не из Песков выбрались - из могилы. Патрик даже не хотел, невзирая на смертельную усталость, оставаться ночевать, предпочитая путь через ночную пустыню кошмарам Кардина. Лишь после категорического отказа Рат он поплелся в отведенный нам зал, где вырубился, не раздеваясь, тут же. Люси отключилась через пару секунд после него, свернувшись в крошечный серый комочек на сложенной куртке Роя. Я отупел и вымотался настолько, что уснуть и то сил не было. Покуда не догадался допить остатки паршивого горлодера, недорасходованного в процессе дневных трудов, так и ворочался, таращась в высокий облупленный потолок.
Но уж едва очнулись, только нас в городе и видели. Утреннее солнце еще не успело превратить песок в раскаленную сковородку, так что путь до красной скалы мы проделали с относительным комфортом.
И уже на выезде из города мелькнул последний штрих в картине напраздновавшегося Кардина.
Между дюн, спотыкаясь, брел почерневший сгорбленный Иона, навьюченный продолговатым тюком, замотанным в драный брезент. В опущенной руке болталась заржавевшая лопата. Брел в глубь Песков - хоронить птичку, навсегда упорхнувшую от него...
Лишь оказавшись на другой стороне границы сектора, мы остановили автомобиль. Мы так торопились унести ноги, что даже не позавтракали. Теперь, в тенечке, с видом на чистый пруд, стали наверстывать упущенное.
Начальница что-то произнесла, с набитым ртом слова прозвучали невнятно.
-Что вы сказали, мэм? Простите, не расслышал,- переспросил ее пилот. Рат проглотила, запила.
- Мерзка, говорю, богинька-то. Любопытно, где этот гиенозавр между Фестивалями обретается?
- Почему мерзка, мэм? Вполне благовидная дама, только неприветлива больно. Прямо как Снежная королева какая-то. А что после праздника у горожан неприятностей много, так это ж не она виновата. А как вы думаете, госпожа доктор, этим несчастным сумасшедшим, им правда у нее лучше будет или как?
Люси открыла было рот, чтобы высказаться от души, но перехватила мой взгляд.
Я отрицательно покачал головой. Мышка кивнула и промолчала.
Доели. Ополоснулись в пруду, смыв с себя грязь и страх пустыни. До чего это здорово - прохладная вода, зелень деревьев! И солнышко ласковое - не палит, греет.
- Ну, теперь, благословясь, до базы...
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Как иногда хочется, чтобы сломалась эта чертова рация! Но прочно устроен аппарат, чтоб его! Только-только расслабишься, настроишься на роздых и-на тебе:
- Всем машинам "Скорой помощи"! Всем машинам "Скорой помощи"! Находящиеся в секторе Ди-три, особое внимание! Кто есть поблизости от Трескучего Лога, ответь Зениту!
Мы обреченно посмотрели на дорожный указатель. Под стрелкой вправо значилось: "Кленицы", под стрелкой влево - "Трескучий Лог". Возвращаться к базе следовало по правой дороге.
- Может, мы еще в Песках? - робко предположил Патрик, - Раз так орут, значит, неспроста. Что-то серьезное.
- И не надейся, - отрезала Люси.
- Это откуда такой несвоевременный гуманизм, госпожа доктор? - позволил себе поинтересоваться я.
- У тебя с совестью вообще-то как? - хмуро буркнула начальница.
- Где была совесть, там знаешь что выросло?
- У тебя? Знаю. Жадность, нахальство и полное отсутствие понятий о субординации. Верно, Патрик?
- Так точно, мэм!
- Вот видишь. Отвечай, покуда Раиса не охрипла.
- Зенит, Зениту Песчаные бродяги один-девять.
- Вернулись целыми, один-девять? Что у вас там?
- У нас поворот на Трескучий Лог.
- Отменно. Принимайте срочный вызов... Приняли. Переглянулись недоуменно. Ну, ребенок. Ну, пищевое отравление. Но не грудной же - десять лет. Что он, при смерти?
- Вас поняли. Зенит. А с чего столько шума?
- Не засоряйте эфир, один-девять. Выполняйте вызов. Трубку перехватил старший врач:
- Эй, ребята! За языками своими следите. В высший свет едете! Избави бог...
В высший свет? Как-то не предполагал, что здесь такой имеется. До сих пор устройство этого взбесившегося мира представлялось мне вполне демократичным. Насколько я успел усвоить, здесь даже централизованного правительства нет, только местные власти в каждом конкретном населенном пункте. Единственный всемирный орган - полицейское управление. Ну и, пожалуй, наша "Скорая помощь". Или я все же ошибаюсь? Глянул еще раз на записанный начальницей вызов.
Трескучий Лог. Имение (!) "Ивы". Большой дворец (!!). Жан-Поль Жувре. Контакты соединились, выключатель сработал. Жувре! Мы едем в имение полковника Жувре! Да, если кто и может претендовать здесь на главные роли, то это, безусловно, командующий оккупационными силами. А нас, стало быть, приглашают к его отпрыску.
Люси, независимо от меня придя к тем же выводам, уже залезла по мягкой обивке кабины, оставляя на ней следы острых коготков, к зеркалу, укрепленному посередине лобового стекла. Поелику окна в нашем вездеходе закрашены, оно у нас служит не для обзора дороги сзади, а для наблюдения за больными в салоне.
Начальница обмотала хвост вокруг рукоятки фары-искателя и, повиснув вниз головой, стала оправлять шерстку. Патрик побледнел и выпучил глаза. В нем взыграла армейская закваска. Глядя на свою бригаду, даже я, по некотором размышлении, упер из спального ящика мышки мягкую тряпочку и навел глянец на порядком запылившиеся сапоги. Водитель шепотом повторял снова и снова:
- Машина не мыта... Не мыта машина... Наконец, решившись, произнес вслух:
- Госпожа Рат, мэм! Разрешите обратиться!
-Э?
- Разрешите остановиться для помывки автотранспорта, мэм!
- Оставь, нет времени, вдруг и правда помирает?
- Слушаюсь, мэм. Осмелюсь заметить, неловко как бы.
- Неловко будет, если мы полковничьему дитяти смерть законстатируем. А еще неуютно. Всем, а пилоту особливо. У тебя желудочный зонд как? В порядке?
- У меня, мэм? Никак нет, у меня нет, чего вы спросили.
- Да не у тебя, балда. У Шуры.
Я проверил, на месте ли мешок с брюхомойной снастью, доложил о наличии. Поглупевший от субординации Патрик недопонял:
- А почему вы сулите мне особые неприятности, мэм?
- Тьфу на тебя, за рулем кто?
- Ефрейтор 0'Доннели, мэм!
- Вот по его вине и опоздаем.
- По чьей вине?
- Виноват, мэм. А зачем нам опаздывать?
- Тьфу на тебя еще раз.
- Так точно! - И Патрик налег на руль, сворачивая на посыпанную красным гравием узкую дорогу, обозначенную при въезде большим плакатом "Частное владение".
Под плакатом красовался на полосатом столбике аккуратный ярко-синий почтовый ящик с надписью белыми готическими буквами "Имение "Ивы". Были в наличии и сами ивы. Их ровный ряд тянулся по правой стороне дороги, склоня к ней аккуратные, однообразные, словно обрезанные под гребенку, плакучие ветви.
Нас ждали. Огромные затейливо-кованые чугунные 'ворота были распахнуты настежь, охранник торчал навытяжку возле будки. При виде въезжающего на подопечную территорию нашего побитого и грязного транспорта он вытянулся еще больше и протянул руку в сторону, показывал, куда рулить.
Мне тут же вспомнились мои давние визиты в далекий психинтернат. Там один душевнобольной от безделья взялся добровольно работать привратником. Совершенно бескорыстно - просто чтобы скрасить скуку. Днем ли, ночью ли мы приезжали туда - он, обряженный в устаревшего образца армейский китель и полицейскую фуражку без кокарды, незамедлительно выскакивал к воротам, с широкой улыбкой на круглом лице распахивал их и делал вот такой же указующий жест, только не пустой рукой, а самодельным бело-красным жезлом.