Мне лезть некуда. Сижу. Гляжу на однообразную трассу. Позевываю. Покуриваю. Патрик не расположен к беседам, на все вопросы отвечает односложно: "Да" или "Нет". Мои попытки разговорить его окончились тем, что я пару раз услышал: "Так точно, сэр" - и: "Никак нет, сэр", после чего окончательно понял бессмысленность своего занятия. От скуки поворачиваюсь назад и, перевесившись через перегородку, заговариваю с трясущимся пациентом:
- Как дела, родной?
- Ничего, спасибо. Только холодно очень.
- Это от температуры. Извини, пожалуйста, но я вот чего недопонимаю. Болезнь твоя через кровь передается. На наркомана ты вроде не похож.
Озябший больной мотает отрицательно головой.
- Нет, нет, что вы!
- Да я вижу, что человек приличный. Остается что: переливание крови или плохо простерилизованный шприц. Ты, наверное, от чего-нибудь лечился? Коллеги напортачили?
Вновь отрицательное движение. Тонкие уши забавно мотаются, волнообразно.
- Тогда совсем непонятно. Где ж ты эту дрянь подцепил?
- Извините... Мне не хотелось бы это обсуждать. Могут понять неправильно.
Я фыркаю презрительно:
- Мы, брат, психиатрическая бригада. Это просто к тебе нас не по специальности послали. Уж чего только в этой машине не рассказывали - вряд ли нас чем удивить еще можно. Так что у тебя там?
- Ну... Я, видите ли, вампир.
Я вовсе не упал в обморок от этого заявления. Более того, не слишком-то оно меня и шокировало. В том странном мире, где я нахожусь, не редкость всяческие диковинные существа.
Довелось здесь уже пообщаться и с гномом (или кем-то очень похожим на него), и с русалкой, и с колдовским созданием, считающимся у нас дома вымершей древнеегипетской богиней. Уж не заикаюсь о своих коллегах по работе - дюжину ребят и девчат хоть сейчас на съемки фильма о летающих тарелках приглашай. На главные роли. А мирно дрыхнущая сейчас начальница? Да и все мое здещнееь существование - сплошная триллемистика.
- Глотните горяченького, Шура. - Водитель вытащил свой неизменный термос. Очень кстати, должно признать.
- Эй, братишка, - оборачиваюсь к больному, - чайку горячего налить? Согреешься чуток. Или ты такого не пьешь?
- Пью, спасибо, - приподнявшись, тянет тонкую пожелтевшую руку за кружкой.
Плед соскользнул у него с плеч. Зашуршал, раскрываясь с треском. Только сейчас я запоздало сообразил, что это и не одеяло вовсе, а широкие крылья. Крылья схлопнулись, вновь превратившись в плед.
- Извините, - смущенно бормочет вампир, - ужасно плохо себя чувствую, сложно сохранять приличный вид. Очень вкусный чай.
И, сгорбившись над кружкой, стал прихлебывать горячий напиток, Я не удержался от подковырки:
- Кровушка-то, поди, повкуснее будет?
Окончательно затерроризированный пациент, покраснев, отвернулся.
- Шура, - встревает мой пилот, - что вы на парня нападаете? Это все же не по нашему профилю перевозка, нельзя так. И потом, при чем здесь кровь?
- А, так ты не слышал? Твой милый парень - вампир.
- Надо же. Тихий, вежливый, культурный человек - и такое с ним несчастье! Как это его угораздило? - удивляется Патрик, на всякий случай подымая глаза туда, где неподалеку от рукоятки фары-искателя к обивке кабины прикреплен образок Девы Марии.
Пришел черед удивляться мне:
- Что значит "несчастье"? Как это "случилось"? Он что, не родился вампиром?
- Шура, я вам удивляюсь. У нас дома, в Ирландии, каждому ребенку известны такие простые вещи. Ну конечно же нет. - И Патрик пустился в изложение народных сказаний зеленого острова. Сколько в них было правды, а сколько вымысла - сказать невозможно, но слушалось, по крайней мере, с интересом. Чеснок, серебро, осиновые колы - мне попался в водители крупный специалист по нечистой силе1
Обзор профилактики потусторонних вредностей ширился:
- .. .сомневаешься - глянь на него поверх лезвия, оборотень свой натуральный вид и покажет, а ежели...
- Ладно, как с вампирами бороться, я понял. А это лечится?
Патрик обиженно замер на полуслове.
- Издеваетесь?
- Отнюдь. Вполне серьезно.
- Издеваетесь. И напрасно. Кто, как не я, первым русалку распознал?
- Верно, было.
- То-то же. Вы что думаете, Ирландия такое дикое место, где даже нечистая сила не водится? От Дублина до Лондона меньше часа лета, сэр!
- Ну, если цивилизованность измеряется количеством нечисти, то Эйре колыбель цивилизации, не иначе, - расхохотался я.
Патрик замолк, насупившись. Крышка перчаточного ящика приоткрылась.
- Что делим, ребята?
- Вот пытаюсь выяснить у Патрика, лечится ли вампиризм, а он обижается.
- Профессора нашел! Я-то, дура, полагала, что старшая по лечебным вопросам здесь доктор Рат, а он с пилотом консультируется! А что это вы тут пьете? И почему меня не зовете?
- Так это ж чай, не пиво.
- Все равно налейте.
Лес просыпался, стряхивая клочки сизого тумана с ветвей. Кусты расправляли листья навстречу встающему солнцу Вылезли из ночных убежищ первые птицы, начали пробовать голос. Грунтовка, превратившись в поросшую травой колею, повернула в вовсе уж глухую чащобу.
- Так ты, значит, у нас крупный спец по сверхъестественным явлениям? хмыкнула Люси, перекатывая по капоту обгрызаемое ею яблоко необъеденным боком к себе.
- И вы туда же, мэм? - тоскливо промычал наш водитель.
- Я туда. А вот они куда? - показала лапкой мышка на виднеющуюся в паре сот ярдов впереди нас белую корму медицинской машины. У нее мигал левый сигнал поворота. Коллеги притормаживали, явно собираясь свернуть. Но слева тянулась на сколько хватало взгляда - сплошная темно-седоватая мрачная стена старого ельника.
Просветов в ней категорически не наблюдалось. Расстояние между нами и машиной коллег сокращалось. Нам было уже отлично видно, как она, перекосившись набок, выбралась из колеи и... растворилась в чаще? Нет, мне на миг почудился отблеск асфальта среди переплетения ветвей. И, похоже, не только мне.
- Там шоссе! - охнул Патрик и дернул рычагом коробки передач, прибавляя скорости.
- Здесь, что ли, они поворачивали? - Вездеход остановился кривовато, и наш ирландский знаток колдовства почел за лучшее вытянуть рукоятку стояночного тормоза.
- Ага, похоже. Вот и колея разбита.
- Они одни так не разбросали б. Здесь часто ездят.
-А дорога-то где ж? Дороги не было.
Мы выбрались из автомобиля, озираясь. Бедолага вампир приподнялся с носилок.
- Приехали?
- Нет, нет, полежи еще. Задержка образовалась.
Тот опустил голову, вновь закутался (в плед? в крылья?), прикрыл глаза, не интересуясь окружающим.
Старый ельник - мрачное место. Мертвое. Под ногами - толстенный рыжий ковер опавшей хвои, громко хрустящий при каждом движении. Темные, почти черные густые лапы где-то высоко над головой смыкаются непроницаемым пологом, оставляя внизу грубые шершавые .стволы с торчащими голыми прутьями отмерших без солнца ветвей. Серая шелушащаяся кора покрыта болезненно-бледными пятнами мха и свисающими космами перепутанных клубков лишайника.
Неприятное место. Жутковатое. Если уж зашел у нас разговор о нечисти, то где для нее самое подходящее жилье, коли не тут? Кинодекоратор, озабоченный постановкой сказки с лесными ужасами, уписался б от радости, узрев эту чащобу, и немедленно побежал бы за бензопилой - расчищать место под избу на курьих ногах или языческое капище, смотря что по сценарию положено.
Прямо напротив места, где повернула неведомо куда шедшая перед нами машина, стояла особо гигантская ель. Не ель, а Ель. Жирным шрифтом и с большой буквы. Такого колосса не приходилось видеть даже на главной площади столицы моей родины перед Рождеством, а туда праздничное дерево перли на прицепе для перевозки межконтинентальных баллистических ракет.
Да, то была елочка! Но этой, что красовалась сейчас перед нами, она в подметки не годилась. Должно быть, мы созерцали патриарха и главу рода всех елей во всех мирах. Ежели ее срезать - на пне Патрик вполне сможет демонстрировать фигурное вождение вездехода. В отличие от соседних, ее нижние ветви не отмерли от старости и колоссальным темным шатром покрывали изрядное пространство. Сколь высоко вздымалась вершина, нам не удалось рассмотреть. Не удивлюсь, если она царапала своим концом ночной спутник этого мира, когда тот всходил над лесом. Свисавшие из седой от старости хвои шишки изумляли своими размерами.
- Может, они там? - робко вымолвил Патрик.
-Там?
- А что? Под этими ветвями можно танковую роту упрятать.
Я сильно усомнился, что в реальности такое осуществимо, но, не видя других вариантов, направился к царь-дереву Люси не упустила случая присоединиться, естественно, используя меня в качестве транспорта.
Мертвый игольник хрустел под сапогами. Отчего-то по мере приближения к дереву мне становилось все неуютней, возникало впечатление постороннего присутствия. Прямо скажу, нехорошее чувство. Я даже замедлил шаг.
Знаете, похвастаться какой-то сверхинтуицией я, наверное, не могу. Но чувство подстерегающей меня опасности приходилось ощущать неоднократно. Бывало не раз: приезжаешь на вызов, не сулящий, кажется, никаких сложностей. И вдруг как кипятком ошпарит. Возвращаешься бегом от подъезда за дубинкой, часы начинаешь лихорадочно в карман совать, а наручники и газовый баллончик наоборот, под руку перекладывать. Удивляется бригада: "Шура, ты что?" Сам не знаю. Не нравится что-то. Зайдешь, и точно - проблемы начались.
Мне приходилось беседовать с людьми, которым довелось провести изрядный кусок жизни в обстановке реальных боевых действий, - подобных историй каждый из них может нарассказать во множестве. Еще и покруче. Знать, у человека, сделавшего своей профессией совать башку туда, где велики шансы без нее остаться, появляется или обостряется какое-то шестое чувство. Нюх какой-то внутренний.
Вот и сейчас я точно что-то унюхал. Начальница тоже неспокойна:
- Шура, может, ну его? Какое нам-то дело до этих загадок? Нас больной в салоне ждет.
Но я уже у самого дерева. Чуть наклонясь, заглядываю под его темный полог. Конечно, нет там никакой машины. Зато меня прямо-таки обожгло ощущение чужого злобного взгляда. Жесткого. Ненавидящего. Отшатываюсь, бросив ветвь, которую отвел, нагибаясь. Отворачиваюсь, поспешаю к транспорту. И, готов поклясться, нас провожает короткий недобрый смешок.
- Нет там никого.
- Так-таки и никого? А мне показалось...
- Креститься надо, когда кажется, - обрывает Люси пилота, - во всяком случае, машин там нет. Скрытого въезда куда-нибудь тоже. Заводи поживей, не черта тут застревать.
Вездеход сдернулся с места. И, словно в насмешку, не успели мы отъехать и на четверть мили, как увидели в зеркале заднего вида: из чащобы выбралась медицинская машина, плюхнулась в колею и, включив проблесковый маячок, наладилась в противоположную от нас сторону.
Патрик помотал головой и, глядя на образ Божьей матери, занес руку, явно намереваясь осенить себя крестным знамением. Рат перехватила ее, сильно дернув за рукав.
- Э, ты чего?
- Не надо. Пациенту может не понравится. - Она кивнула в сторону вампира.
- Тьфу, - плюнул водитель, - пропадешь тут с вами, к бесу!
Пациент выгружен в изолированный бокс инфекционного отделения. Машина загнана на площадку для мойки и дезинфекции, где над ней взялись трудиться, охая и жалуясь на тяжелую работу, пара нерадивых санитарок.
Еще бы им не охать! Больной еще до койки, поди, не дошел, как эти шустрячки выволокли из своего закута толстую засаленную книгу и, выспросив фамилию доктора и номер машины, подсунули ее мне - расписаться. Ну, в школе, где они учились, я директором был. Не вступая с ними в споры, закрыл, не оставляя автографа, трепаный гроссбух, выразительно постучал пальцем по надписи на обложке: "Санобработка автотранспорта" и задал единственный вопрос:
- Уже помыли?
Бабульки, вмиг поняв, что новенький фельдшер, оказывается, со старыми дырками, поволокли к автомобилю свои вонючие растворы, оглашая округу громкими жалобами на то, что-де есть на белом свете такие подлецы, которые заставляют их, несчастных, выполнять свои прямые служебные обязанности.
Люси зазвали в отделение попить чайку и проконсультировать какую-то маразматическую старушенцию, я остался близ боксового корпуса - покуривать на лавочке и общаться со средним персоналом.
Дружеские отношения с работниками любого медучреждения коллега по несчастью (то бишь по специальности) может установить мгновенно при помощи всего двух вопросов: "Как у вас с зарплатой?" - и: "А начальство что?" вызывающих всегда поистине вулканическое извержение кипящей лавы эмоций.
После обработки салона дезраствором его полагается выдерживать не менее сорока минут, дабы вся возможная зараза окончательно издохла, а нам еще потом сутки, не меньше, ездить с открытыми окнами. Чтоб не издохнуть самим.
Вполне естественно, что за сорок минут будоражащие темы финансов и взаимоотношений с руководством подиссякли и разговор переключился на клиентуру, пардон, пациентов.
Я с искренним удивлением узнал, что доставка вампира в инфекционную больницу для больницы вовсе не событие.
- Э-э, милый. Их и так-то немного, а скоро, поди, и вовсе все у нас соберутся. Они ж с кровью чего только не насосут! И тебе гепатит, и тебе малярия, и, прости господи, сифилис. Даже с AIDS один был, только на той неделе ногами вперед выписался.
Я хотел было удивиться, почему они до сих пор не вымерли, но тут же понял, что знаю ответ. Раньше они не болели. Это мы. Это опять мы. Из нашего мира тащится в этот длинный хвост неведомых здесь прежде напастей. В данном случае хоть больные сами виноваты - вроде как у нас там наркоманы с гомосеками. А эпидемия гриппа, от которого мы пару дней почихали, но зато от него вымерла чуть ли не десятая часть коренного населения Озерных секторов?! А...
- А что ты, Шура, чайку испить не пожелал? - услыхал я бодрый голос начальницы, довольно восседавшей на перилах крыльца.
Судя по ее брюшку, округлившемуся до стадии расстегивания пуговиц на халате, мокрым коричневым потекам на мордочке и подозрительно веселым глазкам, эвфемизм "пить чай" имел сегодня особо иносказательный смысл.
- Ладно, не переживай. Жареных куриных лапок вам сейчас притащут, цените заботу. Вечно я о вас думать должна!
Больничная шавка долго бродила возле нас в надежде получить еще пару косточек. Покуда барбосина не уразумела тщетность своих надежд, командирша опасливо пряталась в кабине, как мы ни заверяли ее, что после такой знатной трапезы сомнительные пищевые достоинства уважаемой госпожи Рат псину вряд ли привлекут.
Утерлись. Перекурили. Влезли в отчаянно воняющий химической дрянью автомобиль. Отзвонились, получив очередной вызов за тридевять земель. Тронулись. Поехали.
Перемещение, которое мы прозевали, обгладывая не добравшиеся до желудков пациентов ножки, унесло лес неведомо куда, заменив свежими утренними прелестями Озерного края.
Бодрящий ветерок, пахнущий чистой речной водой, весело заскакивал в открытые окна, приятно холодя щеки. Причудливо играли солнечные зайчики, метавшиеся по кабине, то прыгая нам на колени, то шаловливо щекоча нос.
В хорошем настроении и добром расположении духа я, развалясь на сиденье и закинув руки за голову, любовался причудливыми изгибами петляющей средь водного лабиринта посыпанной речной галькой дороги. Как непохожа она на мрачную лесную колею, которой мы пробирались сюда! А все-таки те машины "Скорой", они куда...
Стоп. Лес. "Скорая". Шоссе, которое исчезло. Где-то это я уже слышал. А не от Рат ли, кстати?
- Люсь?
-Аиньки?
- Это не ты мне рассказывала про лесную дорогу, которая пропала? С подстанцией вместе?
Начальница в изумлении вывалилась из моего кармана на капот и, не вставая с четверенек, удивленно воззрилась на меня. Хвостик завился в замысловатую фигуру, да так и остался - надо быть, эквивалент разинутого рта.
- Шура, ты гений!
- Спасибо, госпожа доктор, я в курсе, - скромно ответил я.
- Там же дорога на Тринадцатую подстанцию!
- Я уже сообразил.
- Правда, все равно непонятно, куда-таки она прячется. Тебе, часом, этот секрет не известен?
- А леший ее знает... - рассеянно пробормотал я.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Что рассказать вам еще о моей любимой?
Я могу говорить о ней часами, и мне не надоест'- о ее глазах и руках, голосе и улыбке, о том, как она хмурится или откусывает кусочек от пирожного. Мне все интересно, все дорого, все кажется не таким, как у других. А вам-то что за дело? Пожмете плечами недоуменно: что ты особенного в ней нашел? Серовата, не топ-модель, да и возраст... Вон, глянь, какие у вас практикантки!
Не знаю что. Но знаю твердо: для меня она самая лучшая, самая необходимая, самая красивая и замечательная. Ежишка. Счастье мое и беда, горе и радость...
А расскажу-ка я, пожалуй, историю про рубашку. Нет, не про ту, голубую, что носила ты наедине со мной. Это совсем другая история. История о том, как человек может не поверить в свое счастье.
Первое наше свидание принесло в мою жизнь столько нового, что я даже растерялся. Признался в любви и услышал "люблю" в ответ. Держал тебя, прежде далекую и недоступную, в своих объятиях, целовал, ласкал, а ты отвечала на мои ласки, жарко шепча:
- Сашка... Сашенька...
Разве я мог помыслить о таком? Смел ли я мечтать, что услышу когда-нибудь:
- Все будет так, как ты захочешь...
Знать, слишком много пришлось всего за один раз на мою начинающую седеть голову. Голова и не выдержала, приступив к самообороне сепаратно от сердца.
Заявился я домой далеко после заката, весь выжатый, что твой лимон. Пробормотав жене что-то малоубедительное, наскоро разделся и рухнул в кровать. Подозреваю, что моя половина долго прикидывала, где это меня угораздило так назюзюкаться. Ага, точно, пьян был. Да не от вина только.
Не успел закрыть глаза - безжалостный будильник злобно проинформировал меня, что пора вставать и двигаться на дежурство. Поднимался, как на расстрел, стеная и охая. В мутной башке гвоздем торчало крепкое убеждение: весь этот удивительный день мне приснился. Такого случиться наяву просто не могло. Выкарабкавшись из постели, крутил носом и с полуулыбкой вздыхал: когда-де такие сладкие сны видятся, то и просыпаться не хочется. Долго тянулся, чихал и курил, бродя по дому и, что ни миг, вспоминая обрывочки упоительного сновидения.
Уже вполне проснувшись, допивал вторую чашку кофе и похихикивал над собой. Да, Шурик, крепенько тебя зацепило! Пораспустил слюни! Подбери, подбери. Кто ты есть-то, чтоб она на тебя глядела? Молчи уж, не срамись.
Пора, однако, и на службу. Огляделся: старшая дочь свежую рубашку погладить забыла. Ну, да и ладно. Вчерашней обойдусь. Все одно на "Скорой" переодеваться в рабочее. Взял рубаху со стула, начал напяливать и остановился, сраженный.
Шок. Удар. Остановка сердца и дыхания одновременно.
Рубашка пахла твоим телом!
Затряслись руки. Снова изумленно прижал мягкую ткань к лицу - настолько я успел убедить себя в нереальности вчерашних событий.
Так мне ничего не приснилось! Все это было, случилось на самом деле!
Я раздулся от радости вчетверо, расправил крылья и принялся летать.
Чуть позже я даже написал по этому поводу стихотворение. Не слишком удачное, как, должно быть, все стихи влюбленных, но в точности выражавшее мои ощущения, испытанные тем утром.
Именно тогда я подарил тебе первого из ежиков. Принес его вместе со стихами прямо на работу (мы дежурили в разные смены). Как же ты растаяла! Долго держала ежика на руке, рассматривала, гладила... Не его, казалось, гладишь меня.
Маленькая стеклянная .игрушка долго потом сопровождала тебя повсюду, обитая в кармашке сумки. Последующие ежи поселялись где-то дома, а этот, самый первый (в том ли кармашке живет он сейчас?), оказался тебе особенно дорог.
В чем-то и мне. Им было проиллюстрировано еще одно признание. Признание, острой сладкой болью сжавшее мое сердце.
Ты положила его на открытую ладошку и, серьезно глядя мне в глаза, тихо произнесла:
- Знаешь, чего бы мне больше всего хотелось? Чтобы ты у меня был вот так, - и захлопнула ладонь, с силой зажав игрушку в кулаке.
Я с ужасом понял, что совсем бы не прочь оказаться на месте ежика.
...Снятая с тормоза, машина дрогнула и покатилась под гору, набирая скорость.
Ну не могу я, ну не умею. Не умею и не хочу! Не для меня это занятие линейные вызова обслуживать. Откровенно говоря, я их слегка побаиваюсь. Не настолько, конечно, как линейные бригады к нашим больным попадать, но все-таки.
Вроде и руки у меня на месте, и голова не мякиной набита. Знаю немало. Умею почти все. И тем не менее. Люси утверждает, что это проистекает от недостатка линейного опыта.
- К нашему дураку приходишь - ты сразу его видишь.
У тебя в голове тут же - диагноз, прогноз, степень опасности. Парочка вопросов для уточнения - и четко знаешь, что с ним делать. Нет?
- Ты права на все сто.
- А я не сомневалась. Теперь спроецируй все сказанное на линейных. У них то же самое. Пришел, увидел, засадил. Покуда больной задницу трет, уже карточка отписана. Это потому для тебя мука мученическая, что тебе над непрофильными больными думать надо. А линейный не думает. Есть в башке картинка болезни, быстренько совместил с той, что видит, - ага, совпало! Умные люди даже термин специальный для этого придумали - "Диагноз узнавания".
- Случаи всякие бывают.
- Разумеется. Но большая часть клиентуры все-таки обслуживается на автопилоте. Они к одному своему больному из сотни умственные усилия прикладывают, а ты, на соматические вызова попадая, с каждым вместе умираешь. Для линейных инфаркт или там авто - такая же рутина, как для тебя алкогольный галлюциноз.
Конечно, все так. Справляюсь я в итоге неплохо, один или с врачом. Только не мое это. Когда-то, немало времени тому назад, сделало мне тогдашнее начальство лестное предложение - перейти на реанимационную бригаду. Престижное для "Скорой" место. Уважаемая всеми служба. Шарахнулся я в сторону, как черт от ладана, с криком: "Умоляю, не надо!" Разинуло то начальство в изумлении рот. "Шура, - грит, - ты что! Подумай".
Что тут думать? Я ж не на "Скорую" работать шел, а на психперевозку. Это не я придумал ее на "ноль-три" поставить, а не у психдиспансера. В таком вот ключе начальству и объяснил. Покачало оно головой, мол, если Бог хочет покарать кого, то лишает его разума, да и отстало. Ну и хорошо.
А еще лучше было бы на те линейные вызова вовсе не ездить. Только эта мечта, увы, неосуществима. Никто и не думает всерьез, что, когда в гараже пусто, а в диспетчерской весь стол вызовами завален, старший врач будет спокойно глядеть на единственную оставшуюся машину. Вылетим пробочкой!
Не это, так жизнь сама подкинет работы. Населению без разницы, кто там сидит в автомобиле. Кресты на бортах, белые халаты на людях - значит, помогут стал-быть, спасут. Ведь не откажешь, в самом-то деле! Остановишься, вылезешь, пойдешь смотреть. Это - нормально.
Чего только не подберешь по дороге! Чаще, понятно, натыкаешься вот так, попутно, на автоаварии и сбитых пешеходов, но попадались мне и поножовщина, и отравление, и (не раз, кстати) роды. У моей сменщицы (кого, интересно, она там, далеко, теперь меняет? Неужто Влада на мое место посадили?) как-то выскочил чуть не под колеса голый мужик с жуткими ожогами по всему телу - кипящую смолу на себя опрокинул.
Так что хочешь не хочешь, а все равно любую работу делаешь. На что попадешь - то и лечишь. Вот и мы с Люси сегодня попали.
Стандартная ситуация, до отвращения всем знакомая - увидели машину у соседнего подъезда и побежали отлавливать выходящих из дома медиков. Добро, хоть сами к автомобилю подошли. А то зачастую просто звонят из соображения, что от одного подъезда до другого ехать недолго. А диспетчер в своей постоянной запарке не помнит, где кто находится. И едет вторая бригада в тот же дом. Бывает, и третья - в соседний, особливо если у него адрес по другой улице значится...
Ну, тут обижаться нам не на что. Звали не зазря. Напрасно только не сделали этого раньше. Все, как в учебнике: бабулечка - холодная, мокрая, липкая. Губы синие. Задыхается. Боль - за грудиной, отдает в левое плечо. Давление низкое. Нитроглицерин под язык - без эффекта. Кардиограф (которого у нас отродясь не было) для уточнения диагноза не требуется. И без него все ясно. Инфаркт. Ох...
- Кардиобригаду? - тихо спрашиваю у начальницы.
- Спроси, где они находятся. У нас сейчас больничка недалеко, за часок сами довезем.
Пошел спрашивать. Вернулся с носилками и Патриком.
- Грузим?
- Что, далеко?
- Дальше, чем больница. Да и заняты еще.
- Значит, грузим.
Обезболили. Поставили капельницу. Кислородную маску приладили. Едем, сверкая иллюминацией. Жаль, что не летим. От городской окраины сразу перескочили на ухабистый проселок - не разгонишься. А старушка нехороша. Гормонов в резинку капельницы закачали солидно, но давление помалу ползет вниз.
- Адреналин заряжать?
- А дофамина нет?
- Ну, откуда, это ж не аминазин...
Бабульки - они знают. Приоткрыла невидящие глаза, шепчет:
- Сынок, я сейчас помру
- Да ты что, родимая, - пытаюсь ее успокоить, - зачем так торопишься? Туда не опаздывают.
- Как дела, родной?
- Ничего, спасибо. Только холодно очень.
- Это от температуры. Извини, пожалуйста, но я вот чего недопонимаю. Болезнь твоя через кровь передается. На наркомана ты вроде не похож.
Озябший больной мотает отрицательно головой.
- Нет, нет, что вы!
- Да я вижу, что человек приличный. Остается что: переливание крови или плохо простерилизованный шприц. Ты, наверное, от чего-нибудь лечился? Коллеги напортачили?
Вновь отрицательное движение. Тонкие уши забавно мотаются, волнообразно.
- Тогда совсем непонятно. Где ж ты эту дрянь подцепил?
- Извините... Мне не хотелось бы это обсуждать. Могут понять неправильно.
Я фыркаю презрительно:
- Мы, брат, психиатрическая бригада. Это просто к тебе нас не по специальности послали. Уж чего только в этой машине не рассказывали - вряд ли нас чем удивить еще можно. Так что у тебя там?
- Ну... Я, видите ли, вампир.
Я вовсе не упал в обморок от этого заявления. Более того, не слишком-то оно меня и шокировало. В том странном мире, где я нахожусь, не редкость всяческие диковинные существа.
Довелось здесь уже пообщаться и с гномом (или кем-то очень похожим на него), и с русалкой, и с колдовским созданием, считающимся у нас дома вымершей древнеегипетской богиней. Уж не заикаюсь о своих коллегах по работе - дюжину ребят и девчат хоть сейчас на съемки фильма о летающих тарелках приглашай. На главные роли. А мирно дрыхнущая сейчас начальница? Да и все мое здещнееь существование - сплошная триллемистика.
- Глотните горяченького, Шура. - Водитель вытащил свой неизменный термос. Очень кстати, должно признать.
- Эй, братишка, - оборачиваюсь к больному, - чайку горячего налить? Согреешься чуток. Или ты такого не пьешь?
- Пью, спасибо, - приподнявшись, тянет тонкую пожелтевшую руку за кружкой.
Плед соскользнул у него с плеч. Зашуршал, раскрываясь с треском. Только сейчас я запоздало сообразил, что это и не одеяло вовсе, а широкие крылья. Крылья схлопнулись, вновь превратившись в плед.
- Извините, - смущенно бормочет вампир, - ужасно плохо себя чувствую, сложно сохранять приличный вид. Очень вкусный чай.
И, сгорбившись над кружкой, стал прихлебывать горячий напиток, Я не удержался от подковырки:
- Кровушка-то, поди, повкуснее будет?
Окончательно затерроризированный пациент, покраснев, отвернулся.
- Шура, - встревает мой пилот, - что вы на парня нападаете? Это все же не по нашему профилю перевозка, нельзя так. И потом, при чем здесь кровь?
- А, так ты не слышал? Твой милый парень - вампир.
- Надо же. Тихий, вежливый, культурный человек - и такое с ним несчастье! Как это его угораздило? - удивляется Патрик, на всякий случай подымая глаза туда, где неподалеку от рукоятки фары-искателя к обивке кабины прикреплен образок Девы Марии.
Пришел черед удивляться мне:
- Что значит "несчастье"? Как это "случилось"? Он что, не родился вампиром?
- Шура, я вам удивляюсь. У нас дома, в Ирландии, каждому ребенку известны такие простые вещи. Ну конечно же нет. - И Патрик пустился в изложение народных сказаний зеленого острова. Сколько в них было правды, а сколько вымысла - сказать невозможно, но слушалось, по крайней мере, с интересом. Чеснок, серебро, осиновые колы - мне попался в водители крупный специалист по нечистой силе1
Обзор профилактики потусторонних вредностей ширился:
- .. .сомневаешься - глянь на него поверх лезвия, оборотень свой натуральный вид и покажет, а ежели...
- Ладно, как с вампирами бороться, я понял. А это лечится?
Патрик обиженно замер на полуслове.
- Издеваетесь?
- Отнюдь. Вполне серьезно.
- Издеваетесь. И напрасно. Кто, как не я, первым русалку распознал?
- Верно, было.
- То-то же. Вы что думаете, Ирландия такое дикое место, где даже нечистая сила не водится? От Дублина до Лондона меньше часа лета, сэр!
- Ну, если цивилизованность измеряется количеством нечисти, то Эйре колыбель цивилизации, не иначе, - расхохотался я.
Патрик замолк, насупившись. Крышка перчаточного ящика приоткрылась.
- Что делим, ребята?
- Вот пытаюсь выяснить у Патрика, лечится ли вампиризм, а он обижается.
- Профессора нашел! Я-то, дура, полагала, что старшая по лечебным вопросам здесь доктор Рат, а он с пилотом консультируется! А что это вы тут пьете? И почему меня не зовете?
- Так это ж чай, не пиво.
- Все равно налейте.
Лес просыпался, стряхивая клочки сизого тумана с ветвей. Кусты расправляли листья навстречу встающему солнцу Вылезли из ночных убежищ первые птицы, начали пробовать голос. Грунтовка, превратившись в поросшую травой колею, повернула в вовсе уж глухую чащобу.
- Так ты, значит, у нас крупный спец по сверхъестественным явлениям? хмыкнула Люси, перекатывая по капоту обгрызаемое ею яблоко необъеденным боком к себе.
- И вы туда же, мэм? - тоскливо промычал наш водитель.
- Я туда. А вот они куда? - показала лапкой мышка на виднеющуюся в паре сот ярдов впереди нас белую корму медицинской машины. У нее мигал левый сигнал поворота. Коллеги притормаживали, явно собираясь свернуть. Но слева тянулась на сколько хватало взгляда - сплошная темно-седоватая мрачная стена старого ельника.
Просветов в ней категорически не наблюдалось. Расстояние между нами и машиной коллег сокращалось. Нам было уже отлично видно, как она, перекосившись набок, выбралась из колеи и... растворилась в чаще? Нет, мне на миг почудился отблеск асфальта среди переплетения ветвей. И, похоже, не только мне.
- Там шоссе! - охнул Патрик и дернул рычагом коробки передач, прибавляя скорости.
- Здесь, что ли, они поворачивали? - Вездеход остановился кривовато, и наш ирландский знаток колдовства почел за лучшее вытянуть рукоятку стояночного тормоза.
- Ага, похоже. Вот и колея разбита.
- Они одни так не разбросали б. Здесь часто ездят.
-А дорога-то где ж? Дороги не было.
Мы выбрались из автомобиля, озираясь. Бедолага вампир приподнялся с носилок.
- Приехали?
- Нет, нет, полежи еще. Задержка образовалась.
Тот опустил голову, вновь закутался (в плед? в крылья?), прикрыл глаза, не интересуясь окружающим.
Старый ельник - мрачное место. Мертвое. Под ногами - толстенный рыжий ковер опавшей хвои, громко хрустящий при каждом движении. Темные, почти черные густые лапы где-то высоко над головой смыкаются непроницаемым пологом, оставляя внизу грубые шершавые .стволы с торчащими голыми прутьями отмерших без солнца ветвей. Серая шелушащаяся кора покрыта болезненно-бледными пятнами мха и свисающими космами перепутанных клубков лишайника.
Неприятное место. Жутковатое. Если уж зашел у нас разговор о нечисти, то где для нее самое подходящее жилье, коли не тут? Кинодекоратор, озабоченный постановкой сказки с лесными ужасами, уписался б от радости, узрев эту чащобу, и немедленно побежал бы за бензопилой - расчищать место под избу на курьих ногах или языческое капище, смотря что по сценарию положено.
Прямо напротив места, где повернула неведомо куда шедшая перед нами машина, стояла особо гигантская ель. Не ель, а Ель. Жирным шрифтом и с большой буквы. Такого колосса не приходилось видеть даже на главной площади столицы моей родины перед Рождеством, а туда праздничное дерево перли на прицепе для перевозки межконтинентальных баллистических ракет.
Да, то была елочка! Но этой, что красовалась сейчас перед нами, она в подметки не годилась. Должно быть, мы созерцали патриарха и главу рода всех елей во всех мирах. Ежели ее срезать - на пне Патрик вполне сможет демонстрировать фигурное вождение вездехода. В отличие от соседних, ее нижние ветви не отмерли от старости и колоссальным темным шатром покрывали изрядное пространство. Сколь высоко вздымалась вершина, нам не удалось рассмотреть. Не удивлюсь, если она царапала своим концом ночной спутник этого мира, когда тот всходил над лесом. Свисавшие из седой от старости хвои шишки изумляли своими размерами.
- Может, они там? - робко вымолвил Патрик.
-Там?
- А что? Под этими ветвями можно танковую роту упрятать.
Я сильно усомнился, что в реальности такое осуществимо, но, не видя других вариантов, направился к царь-дереву Люси не упустила случая присоединиться, естественно, используя меня в качестве транспорта.
Мертвый игольник хрустел под сапогами. Отчего-то по мере приближения к дереву мне становилось все неуютней, возникало впечатление постороннего присутствия. Прямо скажу, нехорошее чувство. Я даже замедлил шаг.
Знаете, похвастаться какой-то сверхинтуицией я, наверное, не могу. Но чувство подстерегающей меня опасности приходилось ощущать неоднократно. Бывало не раз: приезжаешь на вызов, не сулящий, кажется, никаких сложностей. И вдруг как кипятком ошпарит. Возвращаешься бегом от подъезда за дубинкой, часы начинаешь лихорадочно в карман совать, а наручники и газовый баллончик наоборот, под руку перекладывать. Удивляется бригада: "Шура, ты что?" Сам не знаю. Не нравится что-то. Зайдешь, и точно - проблемы начались.
Мне приходилось беседовать с людьми, которым довелось провести изрядный кусок жизни в обстановке реальных боевых действий, - подобных историй каждый из них может нарассказать во множестве. Еще и покруче. Знать, у человека, сделавшего своей профессией совать башку туда, где велики шансы без нее остаться, появляется или обостряется какое-то шестое чувство. Нюх какой-то внутренний.
Вот и сейчас я точно что-то унюхал. Начальница тоже неспокойна:
- Шура, может, ну его? Какое нам-то дело до этих загадок? Нас больной в салоне ждет.
Но я уже у самого дерева. Чуть наклонясь, заглядываю под его темный полог. Конечно, нет там никакой машины. Зато меня прямо-таки обожгло ощущение чужого злобного взгляда. Жесткого. Ненавидящего. Отшатываюсь, бросив ветвь, которую отвел, нагибаясь. Отворачиваюсь, поспешаю к транспорту. И, готов поклясться, нас провожает короткий недобрый смешок.
- Нет там никого.
- Так-таки и никого? А мне показалось...
- Креститься надо, когда кажется, - обрывает Люси пилота, - во всяком случае, машин там нет. Скрытого въезда куда-нибудь тоже. Заводи поживей, не черта тут застревать.
Вездеход сдернулся с места. И, словно в насмешку, не успели мы отъехать и на четверть мили, как увидели в зеркале заднего вида: из чащобы выбралась медицинская машина, плюхнулась в колею и, включив проблесковый маячок, наладилась в противоположную от нас сторону.
Патрик помотал головой и, глядя на образ Божьей матери, занес руку, явно намереваясь осенить себя крестным знамением. Рат перехватила ее, сильно дернув за рукав.
- Э, ты чего?
- Не надо. Пациенту может не понравится. - Она кивнула в сторону вампира.
- Тьфу, - плюнул водитель, - пропадешь тут с вами, к бесу!
Пациент выгружен в изолированный бокс инфекционного отделения. Машина загнана на площадку для мойки и дезинфекции, где над ней взялись трудиться, охая и жалуясь на тяжелую работу, пара нерадивых санитарок.
Еще бы им не охать! Больной еще до койки, поди, не дошел, как эти шустрячки выволокли из своего закута толстую засаленную книгу и, выспросив фамилию доктора и номер машины, подсунули ее мне - расписаться. Ну, в школе, где они учились, я директором был. Не вступая с ними в споры, закрыл, не оставляя автографа, трепаный гроссбух, выразительно постучал пальцем по надписи на обложке: "Санобработка автотранспорта" и задал единственный вопрос:
- Уже помыли?
Бабульки, вмиг поняв, что новенький фельдшер, оказывается, со старыми дырками, поволокли к автомобилю свои вонючие растворы, оглашая округу громкими жалобами на то, что-де есть на белом свете такие подлецы, которые заставляют их, несчастных, выполнять свои прямые служебные обязанности.
Люси зазвали в отделение попить чайку и проконсультировать какую-то маразматическую старушенцию, я остался близ боксового корпуса - покуривать на лавочке и общаться со средним персоналом.
Дружеские отношения с работниками любого медучреждения коллега по несчастью (то бишь по специальности) может установить мгновенно при помощи всего двух вопросов: "Как у вас с зарплатой?" - и: "А начальство что?" вызывающих всегда поистине вулканическое извержение кипящей лавы эмоций.
После обработки салона дезраствором его полагается выдерживать не менее сорока минут, дабы вся возможная зараза окончательно издохла, а нам еще потом сутки, не меньше, ездить с открытыми окнами. Чтоб не издохнуть самим.
Вполне естественно, что за сорок минут будоражащие темы финансов и взаимоотношений с руководством подиссякли и разговор переключился на клиентуру, пардон, пациентов.
Я с искренним удивлением узнал, что доставка вампира в инфекционную больницу для больницы вовсе не событие.
- Э-э, милый. Их и так-то немного, а скоро, поди, и вовсе все у нас соберутся. Они ж с кровью чего только не насосут! И тебе гепатит, и тебе малярия, и, прости господи, сифилис. Даже с AIDS один был, только на той неделе ногами вперед выписался.
Я хотел было удивиться, почему они до сих пор не вымерли, но тут же понял, что знаю ответ. Раньше они не болели. Это мы. Это опять мы. Из нашего мира тащится в этот длинный хвост неведомых здесь прежде напастей. В данном случае хоть больные сами виноваты - вроде как у нас там наркоманы с гомосеками. А эпидемия гриппа, от которого мы пару дней почихали, но зато от него вымерла чуть ли не десятая часть коренного населения Озерных секторов?! А...
- А что ты, Шура, чайку испить не пожелал? - услыхал я бодрый голос начальницы, довольно восседавшей на перилах крыльца.
Судя по ее брюшку, округлившемуся до стадии расстегивания пуговиц на халате, мокрым коричневым потекам на мордочке и подозрительно веселым глазкам, эвфемизм "пить чай" имел сегодня особо иносказательный смысл.
- Ладно, не переживай. Жареных куриных лапок вам сейчас притащут, цените заботу. Вечно я о вас думать должна!
Больничная шавка долго бродила возле нас в надежде получить еще пару косточек. Покуда барбосина не уразумела тщетность своих надежд, командирша опасливо пряталась в кабине, как мы ни заверяли ее, что после такой знатной трапезы сомнительные пищевые достоинства уважаемой госпожи Рат псину вряд ли привлекут.
Утерлись. Перекурили. Влезли в отчаянно воняющий химической дрянью автомобиль. Отзвонились, получив очередной вызов за тридевять земель. Тронулись. Поехали.
Перемещение, которое мы прозевали, обгладывая не добравшиеся до желудков пациентов ножки, унесло лес неведомо куда, заменив свежими утренними прелестями Озерного края.
Бодрящий ветерок, пахнущий чистой речной водой, весело заскакивал в открытые окна, приятно холодя щеки. Причудливо играли солнечные зайчики, метавшиеся по кабине, то прыгая нам на колени, то шаловливо щекоча нос.
В хорошем настроении и добром расположении духа я, развалясь на сиденье и закинув руки за голову, любовался причудливыми изгибами петляющей средь водного лабиринта посыпанной речной галькой дороги. Как непохожа она на мрачную лесную колею, которой мы пробирались сюда! А все-таки те машины "Скорой", они куда...
Стоп. Лес. "Скорая". Шоссе, которое исчезло. Где-то это я уже слышал. А не от Рат ли, кстати?
- Люсь?
-Аиньки?
- Это не ты мне рассказывала про лесную дорогу, которая пропала? С подстанцией вместе?
Начальница в изумлении вывалилась из моего кармана на капот и, не вставая с четверенек, удивленно воззрилась на меня. Хвостик завился в замысловатую фигуру, да так и остался - надо быть, эквивалент разинутого рта.
- Шура, ты гений!
- Спасибо, госпожа доктор, я в курсе, - скромно ответил я.
- Там же дорога на Тринадцатую подстанцию!
- Я уже сообразил.
- Правда, все равно непонятно, куда-таки она прячется. Тебе, часом, этот секрет не известен?
- А леший ее знает... - рассеянно пробормотал я.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Что рассказать вам еще о моей любимой?
Я могу говорить о ней часами, и мне не надоест'- о ее глазах и руках, голосе и улыбке, о том, как она хмурится или откусывает кусочек от пирожного. Мне все интересно, все дорого, все кажется не таким, как у других. А вам-то что за дело? Пожмете плечами недоуменно: что ты особенного в ней нашел? Серовата, не топ-модель, да и возраст... Вон, глянь, какие у вас практикантки!
Не знаю что. Но знаю твердо: для меня она самая лучшая, самая необходимая, самая красивая и замечательная. Ежишка. Счастье мое и беда, горе и радость...
А расскажу-ка я, пожалуй, историю про рубашку. Нет, не про ту, голубую, что носила ты наедине со мной. Это совсем другая история. История о том, как человек может не поверить в свое счастье.
Первое наше свидание принесло в мою жизнь столько нового, что я даже растерялся. Признался в любви и услышал "люблю" в ответ. Держал тебя, прежде далекую и недоступную, в своих объятиях, целовал, ласкал, а ты отвечала на мои ласки, жарко шепча:
- Сашка... Сашенька...
Разве я мог помыслить о таком? Смел ли я мечтать, что услышу когда-нибудь:
- Все будет так, как ты захочешь...
Знать, слишком много пришлось всего за один раз на мою начинающую седеть голову. Голова и не выдержала, приступив к самообороне сепаратно от сердца.
Заявился я домой далеко после заката, весь выжатый, что твой лимон. Пробормотав жене что-то малоубедительное, наскоро разделся и рухнул в кровать. Подозреваю, что моя половина долго прикидывала, где это меня угораздило так назюзюкаться. Ага, точно, пьян был. Да не от вина только.
Не успел закрыть глаза - безжалостный будильник злобно проинформировал меня, что пора вставать и двигаться на дежурство. Поднимался, как на расстрел, стеная и охая. В мутной башке гвоздем торчало крепкое убеждение: весь этот удивительный день мне приснился. Такого случиться наяву просто не могло. Выкарабкавшись из постели, крутил носом и с полуулыбкой вздыхал: когда-де такие сладкие сны видятся, то и просыпаться не хочется. Долго тянулся, чихал и курил, бродя по дому и, что ни миг, вспоминая обрывочки упоительного сновидения.
Уже вполне проснувшись, допивал вторую чашку кофе и похихикивал над собой. Да, Шурик, крепенько тебя зацепило! Пораспустил слюни! Подбери, подбери. Кто ты есть-то, чтоб она на тебя глядела? Молчи уж, не срамись.
Пора, однако, и на службу. Огляделся: старшая дочь свежую рубашку погладить забыла. Ну, да и ладно. Вчерашней обойдусь. Все одно на "Скорой" переодеваться в рабочее. Взял рубаху со стула, начал напяливать и остановился, сраженный.
Шок. Удар. Остановка сердца и дыхания одновременно.
Рубашка пахла твоим телом!
Затряслись руки. Снова изумленно прижал мягкую ткань к лицу - настолько я успел убедить себя в нереальности вчерашних событий.
Так мне ничего не приснилось! Все это было, случилось на самом деле!
Я раздулся от радости вчетверо, расправил крылья и принялся летать.
Чуть позже я даже написал по этому поводу стихотворение. Не слишком удачное, как, должно быть, все стихи влюбленных, но в точности выражавшее мои ощущения, испытанные тем утром.
Именно тогда я подарил тебе первого из ежиков. Принес его вместе со стихами прямо на работу (мы дежурили в разные смены). Как же ты растаяла! Долго держала ежика на руке, рассматривала, гладила... Не его, казалось, гладишь меня.
Маленькая стеклянная .игрушка долго потом сопровождала тебя повсюду, обитая в кармашке сумки. Последующие ежи поселялись где-то дома, а этот, самый первый (в том ли кармашке живет он сейчас?), оказался тебе особенно дорог.
В чем-то и мне. Им было проиллюстрировано еще одно признание. Признание, острой сладкой болью сжавшее мое сердце.
Ты положила его на открытую ладошку и, серьезно глядя мне в глаза, тихо произнесла:
- Знаешь, чего бы мне больше всего хотелось? Чтобы ты у меня был вот так, - и захлопнула ладонь, с силой зажав игрушку в кулаке.
Я с ужасом понял, что совсем бы не прочь оказаться на месте ежика.
...Снятая с тормоза, машина дрогнула и покатилась под гору, набирая скорость.
Ну не могу я, ну не умею. Не умею и не хочу! Не для меня это занятие линейные вызова обслуживать. Откровенно говоря, я их слегка побаиваюсь. Не настолько, конечно, как линейные бригады к нашим больным попадать, но все-таки.
Вроде и руки у меня на месте, и голова не мякиной набита. Знаю немало. Умею почти все. И тем не менее. Люси утверждает, что это проистекает от недостатка линейного опыта.
- К нашему дураку приходишь - ты сразу его видишь.
У тебя в голове тут же - диагноз, прогноз, степень опасности. Парочка вопросов для уточнения - и четко знаешь, что с ним делать. Нет?
- Ты права на все сто.
- А я не сомневалась. Теперь спроецируй все сказанное на линейных. У них то же самое. Пришел, увидел, засадил. Покуда больной задницу трет, уже карточка отписана. Это потому для тебя мука мученическая, что тебе над непрофильными больными думать надо. А линейный не думает. Есть в башке картинка болезни, быстренько совместил с той, что видит, - ага, совпало! Умные люди даже термин специальный для этого придумали - "Диагноз узнавания".
- Случаи всякие бывают.
- Разумеется. Но большая часть клиентуры все-таки обслуживается на автопилоте. Они к одному своему больному из сотни умственные усилия прикладывают, а ты, на соматические вызова попадая, с каждым вместе умираешь. Для линейных инфаркт или там авто - такая же рутина, как для тебя алкогольный галлюциноз.
Конечно, все так. Справляюсь я в итоге неплохо, один или с врачом. Только не мое это. Когда-то, немало времени тому назад, сделало мне тогдашнее начальство лестное предложение - перейти на реанимационную бригаду. Престижное для "Скорой" место. Уважаемая всеми служба. Шарахнулся я в сторону, как черт от ладана, с криком: "Умоляю, не надо!" Разинуло то начальство в изумлении рот. "Шура, - грит, - ты что! Подумай".
Что тут думать? Я ж не на "Скорую" работать шел, а на психперевозку. Это не я придумал ее на "ноль-три" поставить, а не у психдиспансера. В таком вот ключе начальству и объяснил. Покачало оно головой, мол, если Бог хочет покарать кого, то лишает его разума, да и отстало. Ну и хорошо.
А еще лучше было бы на те линейные вызова вовсе не ездить. Только эта мечта, увы, неосуществима. Никто и не думает всерьез, что, когда в гараже пусто, а в диспетчерской весь стол вызовами завален, старший врач будет спокойно глядеть на единственную оставшуюся машину. Вылетим пробочкой!
Не это, так жизнь сама подкинет работы. Населению без разницы, кто там сидит в автомобиле. Кресты на бортах, белые халаты на людях - значит, помогут стал-быть, спасут. Ведь не откажешь, в самом-то деле! Остановишься, вылезешь, пойдешь смотреть. Это - нормально.
Чего только не подберешь по дороге! Чаще, понятно, натыкаешься вот так, попутно, на автоаварии и сбитых пешеходов, но попадались мне и поножовщина, и отравление, и (не раз, кстати) роды. У моей сменщицы (кого, интересно, она там, далеко, теперь меняет? Неужто Влада на мое место посадили?) как-то выскочил чуть не под колеса голый мужик с жуткими ожогами по всему телу - кипящую смолу на себя опрокинул.
Так что хочешь не хочешь, а все равно любую работу делаешь. На что попадешь - то и лечишь. Вот и мы с Люси сегодня попали.
Стандартная ситуация, до отвращения всем знакомая - увидели машину у соседнего подъезда и побежали отлавливать выходящих из дома медиков. Добро, хоть сами к автомобилю подошли. А то зачастую просто звонят из соображения, что от одного подъезда до другого ехать недолго. А диспетчер в своей постоянной запарке не помнит, где кто находится. И едет вторая бригада в тот же дом. Бывает, и третья - в соседний, особливо если у него адрес по другой улице значится...
Ну, тут обижаться нам не на что. Звали не зазря. Напрасно только не сделали этого раньше. Все, как в учебнике: бабулечка - холодная, мокрая, липкая. Губы синие. Задыхается. Боль - за грудиной, отдает в левое плечо. Давление низкое. Нитроглицерин под язык - без эффекта. Кардиограф (которого у нас отродясь не было) для уточнения диагноза не требуется. И без него все ясно. Инфаркт. Ох...
- Кардиобригаду? - тихо спрашиваю у начальницы.
- Спроси, где они находятся. У нас сейчас больничка недалеко, за часок сами довезем.
Пошел спрашивать. Вернулся с носилками и Патриком.
- Грузим?
- Что, далеко?
- Дальше, чем больница. Да и заняты еще.
- Значит, грузим.
Обезболили. Поставили капельницу. Кислородную маску приладили. Едем, сверкая иллюминацией. Жаль, что не летим. От городской окраины сразу перескочили на ухабистый проселок - не разгонишься. А старушка нехороша. Гормонов в резинку капельницы закачали солидно, но давление помалу ползет вниз.
- Адреналин заряжать?
- А дофамина нет?
- Ну, откуда, это ж не аминазин...
Бабульки - они знают. Приоткрыла невидящие глаза, шепчет:
- Сынок, я сейчас помру
- Да ты что, родимая, - пытаюсь ее успокоить, - зачем так торопишься? Туда не опаздывают.