- С чего это в нашем начальстве человеколюбие взыграло? Ну, рванет. Ну, еще пару могил на болотах выкопают. Им-то что за убыток? Мы и так тут мрем мал-помалу. Вон сколько новеньких набрали - я уже по рации слышал, линейную пятьсот шестьдесят какую-то кликали.
- Ага, когда б в тебе одном дело было - да хоть сгори ты синим пламенем. Они за другое боятся - мало ли, где взрыв случится? Кто там рядом окажется? Не дай бог что - неприятностей же не оберешься. Может, ты у главнокомандующего Жувре на вызове будешь, а тут твой тарантас и шандарахнет!
- Да я только оттуда.
- Вот видишь!
- Что ж так бестолково: собрали всех в кучу? Как понять - на миру и смерть красна? А ну взаправду рванет - то бы одна машина, а тут полпарка со зданием "Скорой" вместе. И полиции тоже достанется. Рассредоточь по одной да проверяй сколько влезет.
- Он меня спрашивает! - оскорбился собеседник. - Я тебе чем на ногу наступил? Начальство толще, ему небось виднее, как взрываться положено.
Вернувшись в транспорт, я доложил Рат о результатах расспросов. Мышка загрустила.
- Ну вот... Пока суд да дело - это сколько ж мы тут проторчим не жрамши? А потом еще всю работу что за это время скопится, добрых полсуток разгребать.
- Ты что, думаешь, вызова принимают?
- А ты думаешь, нет? И не надейся. Где ты видишь хоть кого из диспетчеров?
Я внимательно несколько раз обвел глазами двор. Никого из наших дородных ухоженных дам во дворе не наблюдалось.
- Похоже, ты права. М-да, попали. Слушай, а может, сбегать? Времени до взрыва полно, у нас же там еще фунта три икры в холодильнике.
- Если не съели. А что, здравая мысль. Ну, попробуй.
- И кипяточку наберите, пожалуйста. - Патрик сунул мне в руки пустой термос. - А то скучно без горяченького.
Просочившись сквозь толпу народа, шмыгнул в приоткрытую дверь станции и потрусил к столовой. Мельком скосив глаза, за стеклом увидел: диспетчеры трудятся вовсю. Все новые и новые бумажки с вызовами ложатся одна На одну, заполняя стол. Ой-ой, однако...
В грудь мне уперлось что-то твердое. Я резко затормозил, обнаружив, что сей предмет - автоматное дуло. Прямо передо мной, загородив проход, стоял, широко расставив ноги, коренастый крепыш в алом берете спецбригады полиции.
- Осади, парень, куда прешь, - бросил он мне беззлобно.
- Брат, пусти в столовую кипяточку набрать, - потряс я термосом.
- Какой, к бесу, кипяток! Вы щас на воздух взлетите, а он - чаи гонять.
- Вот потому и гонять. Неохота помирать на пустой желудок. Сам прикинь, на том свете не покормят.
- От шустряк. Ну, давай, только шибче.
Бегом полетел я на кухню, налил, безбожно напустив на пол здоровущую лужу, полный термос из страдающего аденомой простаты ведерного чайника, натряс в него сверху порядочно заварки из забытой кем-то на подоконнике пачки приличного чая, закрутил, выволок из холодильника икру (маскировка сработала, и ее никто не тронул), уцепил полбуханки чужого хлеба. Если рванет, искать не будут.
Полицейский уже образовался в дверях:
- Живее, черт тебя!
Я глянул на часы:
- Ну что ты все погоняешь? До взрыва еще сорок минут. Вполне можно успеть суп разогреть и пожрать по-людски.
- Не, ну ты точно психованный.
- Ага. Мне по должности положено.
- Как это?
- Да я с психбригады.
Полисмен покивал сочувственно - мол, беда, что сказать, - и почти уже мирно изрек:
- Ладно, проваливай.
Что я благополучно и сделал.
Бригада встретила прибытие харчей и термоса громкими аплодисментами, суля изобразить в честь моего подвига золотую мемориальную надпись на борту вездехода.
- Выше или ниже слов "Санитарный транспорт"? - поинтересовался я.
- Конечно, ниже. Выше окна начинаются. Не хватит места в подробностях описать, как ты под дулом автомата геройски чужие булки воровал. Только вот есть проблема в связи с увековечиванием твоей беспримерной отваги.
-Какая?
- А вот взорвемся сейчас, и писать негде будет. Никто о тебе, Шурик, не узнает. Так что - Патрик!
- Слушаю, мэм.
- Как ты полагаешь, если подать чуток вперед, ты сможешь вдоль оградки носом во-он к тому взгорочку развернуться?
- Одну минутку
Потерзав несколько времени рычаги с педалями и раскидав, к немалому возмущению пилотов соседних автомобилей, изрядно жидкой грязи, наш водитель в конце концов выполнил требуемое.
- Молодец. А теперь постарайся, не особо привлекая внимания, за взгорок переместиться.
На нас никто и не смотрел. Общее внимание было всецело поглощено действиями полиции, переворачивающей вверх дном содержимое кабин и салонов скоропомощного транспорта. Добротно выученные овчарки, помогая, без команды заскакивали в машины и обнюхивали все уголки в поисках взрывчатки, потом ныряли под днище и проверяли там. Время от времени то одна, то другая из них напряженно брехала, облаиваемый фургон тут же охватывался плотным кольцом алых беретов, но всякий раз то оказывалось забытое кем-то в салоне или кабине штатное оружие.
Старший фельдшер помечала номера бригад раззяв в блокнотике - не иначе, окажутся очередными кандидатами на "соответствующие выводы" администрации с отдельным подарком в виде снятия надбавок к зарплате.
Никем не задержанные, завернув за холмик в полумиле от здания "Скорой", мы обнаружили там еще пяток машин. Четыре из них принадлежали коллегам-психиатрам, уже начавшим на травке пикничок, пятая - Рою, разлегшемуся, широко раскинув ноги, на вершине горушки и изучающему бестолкню в мощный полевой бинокль.
Что ж, естественно. Быстрее всех сориентировались в обстановке и приняли меры к тому, чтобы уцелеть, те, кому не привыкать воевать. Рат удовлетворенно пискнула:
- Ага. Вот и приятная компания для обеда. Шура! Всю икру не бери отложи половину во что-нибудь. Коллеги радостно встретили наше появление.
- Ха, а мы тут только что обсуждали, что такой коньяк, - мадам Натали помахала фигурной бутылкой, - с котлетами, яйцами да сырыми сосисками употреблять - сплошная профанация. Теперь вопрос снят.
Ольгерт уже подбрасывал в широких ладонях моего доктора, целуя ее в крошечный носик и сетуя, что, не рассчитывая на встречу, не припас пивка.
Джонс, согнув голыми руками здоровенный шуруп, вкручивал его вместо штопора в пробку благородного напитка.
Рой, отложив бинокль, легко сбежал с холма.
- Тупорыло ищут. Если там и впрямь взрывное устройство окажется навряд ли найдут. Кого по три раза трясут, а кого - совсем не досматривали. Хоть бы номера записывали. Только нет там ничего.
- Почему так уверен?
- Серьезные люди заранее не звонят - когда жахнет, тогда и берут на себя ответственность. А уж если почему-то необходимо оповестить о взрыве заранее - то не за полдня же! Нельзя давать время на поиски - азбука террориста. Опять же - где заявление о целях акции, где требования? Чем с собаками бегать, лучше б опросили бригады - не было ли конфликтов на вызовах. Может, обиделся кто и решил чуток жизнь отравить. Не на вас ли, господа психиатры? Слышал я, у вас понятия о медицинской этике весьма любопытные.
Компания принялась дружно возражать и оскорбляться, кто-то выкрикнул:
- Что ж ты, деликатный наш, тут хоронишься, коли считаешь, что розыгрыш? Иль жмет все-таки?
Рой ответил, словно не слыша издевки в голосе, вполне серьезно:
- Ну, во-первых, один шанс из тысячи все же существует, и пренебрегать им нельзя. Тот же псих ваш, к примеру, сдуру не только что за год позвонит плакаты о взрыве поразвесит. Вы бы все-таки проверили свои автомобильчики, а? Во-вторых... Это, скажем так, мои проблемы. Не хочется мне что-то к себе в машину полицию пускать. Им там не все видеть надо, а прятать лениво.
- Тоже мне, секретный агент, - пробормотал Хосе, на всякий случай заглядывая под днище фургона своей бригады, - великие тайны скрывает...
- Невелики, да есть. - И, повернувшись ко мне. Рой выразительно подмигнул.
До меня дошло. Да у него ж взрывчатка в машине! Да, десантничек зря словами не бросается. У него, похоже, уже давно все готово к осуществлению его безумного самоубийственного плана.
Я, глядя Рою в глаза, медленно покачал головой. Тот в ответ пожал плечами - твое дело, мол, и тихо добавил:
- Тебя с ответом не торопят.
Пришлось отвернуться и сделать вид, что смакую коньяк. Неплох напиток, хоть и далеко ему до того, что довелось попробовать раз в грязной придорожной таверне на задворках этого мира. Мне вдруг остро захотелось заглянуть туда как-нибудь еще.
Нет, все-таки я очень люблю вкусно поесть. Дома, бывало, и сам к плите встать не брезговал, к удовольствию супруги и детей. Дома... Хороший стол, бутылочка доброго винца, неспешный приятный разговор... Не на мине сидючи, бренди холодной котлетой заедать!
Все, что можно, выпили и съели. Вдоволь посудачили о больных, насплетничались о коллегах и начальстве. Начал было кто-то:
- Вот, помню, там, у нас...
На него хором цыкнули:
- Не порть отдых!
Шоферам - тем проще. Старый раздолбанный автомобиль - тема для бесед неисчерпаемая. От их оживленной кучки то и дело слышится:
- Крестовина... трамблер... со старого "форда" снять... продувай не продувай...
До чего у них жизнь интересная!
Бросил куртку на траву, пристроил свернутые брезентовые носилки вместо подушки, объявляю:
- Как взорветесь - разбудите.
- Не укладывайся, Шура, не укладывайся, - затеребила меня Люси, похоже, там процесс близок к завершению.
Взял у Роя бинокль, выглянул, любуюсь.
Полиция уже, убрав оцепление, расходится по автомобилям, сопровождаемая рыком и клубами дыма, извергающимися из пасти дракончика Зинки, недовольной тем, что ей приходится сидеть прикованной цепью к ограде. Кому-то она-таки изловчилась порвать брюки, внеся в общий шум свою лепту в виде отборной брани, каковой ее долго поливал перепуганный полисмен.
Нарисовалась во дворе старший диспетчер Лизавета с огромной стопой бумажных четвертушек в когтистых лапах и, грациозно помахивая хвостом, отправилась обходить ряды машин "Скорой помощи", распределяя работу по бригадам. За ней поспешала Руфь с журналом приема вызовов, помечая, кому и во сколько они переданы.
- Ну что, пора и нам к базе?
- Обожди, покуда Лиза закончит. Сильно трудиться рвешься?
- Нашу работу за нас никто не сделает.
- Мы ж тут не всем составом. Значит, кто-то там, в куче, застрял. Вот пусть и едут. Как это? Кто не спрятался - не моя вина. Лишь бы линейным помогать не сунули.
Во всем, что касается грамотной организации несения службы, суждения моей начальницы, как всегда, логичны до идеальности.
К моменту тушения второго окурка суета вокруг базы улеглась, испаханная сотнями колес окружающая территория очистилась. Пара десятков счастливцев, на которых не хватило работы, гуськом потянулись в двери станции, а их машины - в гараж.
- Вот теперь и нам можно. По коням, ребята! Сытый, приятно захмелевший, отдохнувший, зашел я в тепло помещения. В ординаторской наше верхнее начальство улаживало последние формальности с полицейскими чинами. Диспетчеры уже раскрыли яркие томики дамских романов.
- А где ж народ?
Народ оказался в столовой. Все свободные от вызова медики навалились на еду с такой силой, что за чавканьем и звоном ложек никто не расслышал моего разговора с мышкой, неспешно расчесывающей шерстку, сидя у меня на плече:
- Скажи, Люси, я правильно помню или как: кажись, в клинику реактивных невротических расстройств входит стремление "заедать" неприятности?
- Верно. Многие от переживаний усиленно жрать начинают.
- Оно и видно. - Я кивнул в сторону едальни. - Ты только глянь, как все расстроились, что все-таки не взорвалось.
Рат звонко расхохоталась, вызвав тем материализацию подле нас медвежьей фигуры старшего доктора.
- Чему смеемся, коллеги? Скажите, вместе повеселимся.
- Да вот взрыв обсуждаем.
- Ну и каковы впечатления?
- Нет, умом-то мы, конечно, понимали, что все это - не более чем глупые шуточки, но в сердце теплилась надежда: а вдруг...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Инверсионный след от "боинга", уносящего тебя, медленно таял в хмуром, сером небе. След пропал, а с ним пропало мое короткое счастье. С ощущением, что из меня вынули что-то, без чего нельзя быть, побрел из шумного здания аэропорта вниз по пологому пандусу - сам не зная куда.
Шел, натыкаясь на прохожих, не обращая внимания на сигналы машин и брань рассерженных водителей. Перед глазами стояло неотступно, неотвязно:
Ты, уже из-за таможенных барьеров, увидела меня в толпе провожающих. Твой взгляд - сквозь сутолоку и сумятицу огромного аэропорта, сквозь мечущихся взад-вперед людей, через головы - встретился с моим.
Ты бросила вещи, повернулась ко мне и долго-долго стояла, не чувствуя, как тебя дергают за рукав и говорят что-то, не замечая машущих руками родственников, в тщетных попытках привлечь к себе твое внимание. Стояла. Смотрела. Смотрела на меня - пристально, не в силах отвести взгляд. Так прощаются навсегда. Словно предчувствовала...
Доводилось ли вам видеть собаку, ползающую на коленях? Не на четвереньках, не на брюхе - на коленях? Мне не доводилось. Сегодня увидел впервые.
Крупный темно-желтый пес в черную тигровую полоску полз ко мне от ворот, цепляясь за полувытоптанную траву передними лапами и подтягивая к ним парализованную заднюю часть тела, опираясь на колени - так, как нормальная собака перемещаться не в состоянии.
За псом тянулась клейкая полоска жидких испражнений - определенно, перебит позвоночник в поясничном отделе. Вот и подтверждение диагнозу продолговатая пролысина шрама поперек хребта - аккурат в размер автоматного приклада.
Обыкновенно таких собак умерщвляют из чисто гуманных соображений: чтобы не мучить и не мучиться самим, на них глядя. Эту оставили жить. Из жалости? На потеху?
Стержневой хребет моей жизни перебила лютая доля, зашвырнув сюда. Лишенный всего, что было мне дорого, ползаю вот так же, бессмысленно цепляясь за возможность смотреть и дышать. Их у меня не отобрали. Из жалости? На потеху?
Ворота лагеря - высокие, сплошные. Мелькнул в окне будки чей-то глаз, железная створка медленно поползла в сторону Динамик громкоговорителя промычал:
- Быстрее отъезжайте за барак, если хотите остаться целы.
В подтверждение этих слов, поперек предзонника вздыбились фонтанчики земли, завизжал от камня стен рикошет.
Патрик явил чудеса скоростного вождения, прямо-таки телепортировав наш транспорт под прикрытие ободранной стены жилого корпуса.
Я выбрался из автомобиля, озираясь. К кому обращаться, было непонятно. Никто не встречает, не бежит к машине с дежурными воплями: "Скорее, скорее!" Что здесь происходит? Окинул лагерь взглядом.
В дни своей молодости я служил в войсках, охраняющих вот такие же лагеря, или, как это у нас называлось, "зоны". Заключенных, правда, не конвоировал и на вышках не стоял - просто связистом тянул свой обязательный армейский срок. Но общее представление об устройстве тюремных заведений получил.
Лагерь невелик, жилая часть даже не отделена от рабочей - длинного строения, явно фабричного вида. Странно, это не в традициях подобных учреждений. Кроме рабочего и жилого корпусов, различается бездействующая кухня, хорошо огороженная казарма охраны и небольшое строение с забранными железным листом окнами - скорее всего внутренняя тюрьма, карцер. Все это обнесено высокой кирпичной стеной со сверкающими спиралями проволоки-бритвы поверху. Ага, вот и изоляторы - проволока еще и под током. По углам - деревянные вышки.
Похоже, под лагерь приспосабливали строения, имевшие изначально другое назначение - что-то вроде монастыря, что ли? Из-за этого сектора обстрела с вышек не перекрываются, образуя "слепые" зоны. Неграмотно.
Черт возьми, да куда люди девались? Раздосадованный, я заорал на весь двор:
- Есть кто живой?!
Ответ раздался совсем недалеко от меня:
- Слышь, что орешь? Глухих нету.
Около стены, примостившись на корточках, неподвижно сидел голый по пояс бритоголовый человек звероватого вида, покуривая внушительную самокрутку из газетного листа. Я направился к нему Шибанул в нос запах дешевого табака и лука.
- Куда все запропастились?
Амбал, словно не слыша вопроса, спокойно разглядывал меня подвижными маленькими глазками. Руки, плечи, грудь и спина его были сплошь покрыты татуировкой. В причудливом переплетении змей, кинжалов, куполов, цепей и непонятных надписей выделялся мастерски исполненный красной тушью на волосатой груди орел. Когда заключенный двигался, казалось, что гордая птица взмахивает крыльями.
Наконец татуированный закончил обследование и, не отвечая на мой вопрос, поинтересовался:
- Ты кто есть? Обзовись.
- Шура.
- Психический, что ли?
- Ну, вроде как.
- Это ты Кабана повязал?
Я кивнул. Было когда-то такое дело. В глазках сидящего родилось подобие интереса, он привстал.
- Здоров ты ножичком баловать, слышал. Ладно. Я - Волдырь.
- Кто нас вызвал?
-Ну я.
- А что произошло?
- Да этот Кузя чокнутый своих наколбасил целую гору. Теперь сидит там, как сыч на толчке, и шмаляет по ком ни допадя.
- Что за Кузя? Каких своих?
- Пошли, сам зирнешь. Только сильно не высовывайся, коли у тебя не две головы, конечно.
Одна, увы. Я с осторожностью выдвинул ее из-за оштукатуренного угла барака.
По двору валяются разорванные тела охраны - человек шесть, если не больше. Часовые на трех вышках тоже расстреляны - двое распластались на земле, один повис на ограждении площадки. Не похоже, чтобы кто-то мог уцелеть - по ним молотили пулями долго и с чувством.
Четвертая вышка подает признаки жизни - ствол пулемета с навернутым на него длинным конусом пламегасителя ходит из стороны в сторону, пытаясь нащупать малейшее шевеление во дворе.
- Вон там он и засел, Кузя полоумный.
- Ну и зачем ты меня вызвал? Здесь работа для военной полиции.
- Мне - и легавым стучать? - оскорбился татуированный. - Западло! Да и чокнулся он, сто пудов. Все орал, что не может глядеть, как пеньки мучатся.
- Кто?
- Да пеньки, - терпеливо объяснял Волдырь, - ну эти, из цеха. Их паук до того заморочил, что точно, как пеньки стали. Побазарить не с кем.
-Паук?
- Да ты откуда свалился, в натуре? - изумился собеседник. - Идем, покажу.
Длинный зал производственного корпуса заполняли стоявшие в четыре ряда высоченные стойки, выкрашенные в серый цвет. Наверху стоек крепились странной формы контейнеры, от них тянулись вниз блестящие яркие нити, концы которых болтались над наклонно стоящими на полу шестигранными рамами.
Перед каждой рамой - простой табурет с сидящим на нем заключенным. Лица людей отрешенно-отсутствующие, глаза пусты. Руки всех синхронно, как по команде, взлетают вверх, хватают нить, рывком сдергивают и крепят сложным узлом на раме. Завязав узел, снова вздымаются, продолжая раз за разом бесконечное размеренное движение.
А ведь правда, по команде! Из скрытого где-то динамика несется нечто вроде монотонной мелодии без слов. Руки работающих с точностью балерины совершают сложные эволюции в такт ей.
- Вон он, паук-то. - Волдырь показал вверх. Пение издавал, оказывается, вовсе не динамик. Над дальними воротами цеха, невесть как держась на стене, растопырилось многоногое чудище - не то гигантский краб, не то и впрямь паук ярко-золотого цвета. Шевеля членистыми лапами и помаргивая многочисленными красными глазками, монстр широко разевал беззубый клюв, откуда раздавались заворожившие арестантов звуки.
- Он их и дурит, чтоб плели лучше свою тряхомуть.
- Что здесь производят? - не мог понять я существо процесса.
- Там где-то у вояк штука торчит. Зеркало звать. Через нее сюда попадают. А это к нему запчасти. Сорок девять кусков - отражатель. Крякнет Зеркальце у фуражек - раз-два, и новое воткнут. Их тут до драной Феклы уже напасли, на два века вперед хватит.
- А ты таким замороченным стать не боишься?
-Что бояться? Мне-то уколов не делали. Должен кто-то порядок у пеньков держать. Фуражки ни в рабочую, ни в жилку носу не кажут - ссуть. Меня и оставили.
- А это не западло? - полюбопытствовал я, памятуя кое-что из тюремных порядков по слышанным некогда разговорам бойцов батальона охраны. - Вроде выходит, с легавыми сотрудничаешь?
- А! - махнул рукой Волдырь. - Зато пеньки сдохнут сегодня, а я завтра.
Безупречная логика, что говорить.
Я отправился в автомобиль передавать сообщение военной полиции. Начальница, мирно жующая, сидя на папке с бумагами, прищурилась на меня:
- Что, своими силами попытаться взять не желаешь?
- А! - махнул я рукой в сторону расстрелянной охраны. - Они сдохли сегодня, а я хочу завтра.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Какой это там Сашка считал, потому что ему будет легче, что он уже простился? Как бы не так! Может, и сошло бы. Но этот взгляд! Через все барьеры, через толпу - насквозь, через всё - прямо мне в глаза. Перестало существовать окружающее, исчезли люди, пропал аэропорт, осталась ты.
Ты не умеешь прощаться? А что же ты делала?..
...Верный привычке провожать автобус или электричку, покуда они не скроются из виду, глядел и как растворяется в дождливой хмари самолет.
Ну, вот и все. Теперь уже на самом деле, окончательно все.
Люси, аки Юлий Цезарь, вершила четыре дела одновременно - носилась с авторучкой влево-вправо по капоту, отписывая очередную карту вызова, грызла холодный картофель-фри, обильно посыпая мелкими крошками кабину, слушала меня и пыталась разобраться с пилотом, куда нам все-таки поворачивать.
- Загородное шоссе, дом два. Паскер Донно Роберт Мария, - обратилась ко мне мышка, так и не договорившись с Патриком. - Жутко знакомая фамилия. Это не тот эксплозивный психопат, что постоянно вены режет? Шурик, не помнишь? Мы с тобой вроде у него были.
Я внутренне усмехнулся знаменательному совпадению этих координат с адресом широко известного дурдома у себя на родине.
- Мне трудно тебе сказать что-нибудь путное. По такому адресу можно найти несколько сот больных, но у меня дома. А психопат не психопат и как его кличут - это не ко мне.
- Через почему?
- Пять лет санитарского стажа сказываются. Мышление навек санитарское осталось.
- Таки и что ты имеешь этим сказать?
- Я. Имею. Сказать. Первое. Не нужно пить пиво с Райзманом по полночи. У тебя уже акцент специфический. А бригаде притом всего бутылку принесла.
Второе. Про образ мышления. Врач - он что запоминает? Адрес, фамилию, диагноз. А санитар - морду и чем провинился. Вот и все, что я имел этим сказать и, доступным тебе языком выражаясь, ничего более чем. Э?
- Шура, если ты такой умный, то почему ты не богатый?
- Все мое богатство дома осталось.
- Ты про что?
- Да уж не про деньги.
Люси осеклась, так и не отпустив следующую злопакостную реплику, вертевшуюся у нее на языке. Шкурка на мордочке мышки передернулась в нервном тике, и она поспешила сменить тему разговора на достаточно нейтральную:
- Все-таки дикий грязнослов твой Волдырь.
- От вас, госпожа Рат, прямо-таки странны подобные речи, - вмешался Патрик, - при вашей-то специальности. Тут иной раз такое услышишь, чего и пьяный-то матрос не вымолвит. Да вы и сами, между нами говоря, иногда себе как позволите - позволите! Уши трубкой заворачиваются, осмелюсь заметить, мэм!
- Ну, я все-таки в письменной форме не сквернословлю, - заоправдывалась наша маленькая доктор. Я не вполне понял, что она хотела высказать.
- А что, можно не по своей воле выражаться, да еще письменно? Это что ж, тебя на заборах гадости писать заставляют? Как это? Приказные голоса слышишь, а, начальница?
- Да слышала как-то, - согласилась та, - от нашего главврача. Вот кто установочки дает!
- Да, - подтвердил я, - указивки одна другой хлеще. Ежели все выполнять некритично - точно к коллегам на лечение приплывешь. Но при чем тут ругань?
- Так ты не знаешь? А, это, наверное, до тебя было. Наши карточки, сам знаешь, особо-то не читают, потому как в нашей работе никто ни черта не смыслит.
- Включая нас самих.
- А я ни на что и не претендую, кажется. Хрена ли тут смыслить - грузи да вези.
- Кто-то кого-то грязнословом обзывал...
- Мне объясняли, что хрен - растение, используемое как приправа. Не пробовала, но человеку верить можно.
- Я тебе потом растолкую насчет хрена, а ты пока про что начала, доскажи.
- А, ну да. Так вот, нашей шефине очередная блажь на ум припала. Взяла карточки психиатров за последний месяц и прочитала их все. Не знаю, что уж там она вычитала, но крыша у ней окончательно протекла, видать. Вот на очередной пяти... десятиминутке взяла слово и заявляет: "У нас врачи психбригад то и дело пишут о нецензурных ругательствах в их адрес. Я попрошу в дальнейшем указывать, какие именно слова произносили пациенты, во избежание недопонимания. С не выполняющих этого обещаю отдельный спрос".
Ну, про "отдельный спрос" мы знаем. Это не намного легче "соответствующих выводов". Я, правда, врать не буду, ничего такого не писала. Все равно эта придурь у шефини долго не продержится.
Мы с Патриком согласно кивнули, причем тот вставил:
- Ага. У нас в армии тоже присказка была: "Получив команду, не спеши выполнять. Не исключено, что следующая будет: "Отставить".
- Во-во, - продолжила мышка, - так примерно я и рассудила. А Ольгерт Полли, простая душа, понаписал за пару недель, да и сдал в диспетчерскую, когда вдругорядь на базу прибыл.
Начальственное повеление к тому времени не то уже отменено оказалось, не то о нем просто забыли.
Пал Юрьич, знать, на Полли зуб имел. Будить его и спрашивать, что это за чертовня, он не стал, хотя мог бы. Переписал бы Ольгерт карточки, да и вся недолга. Нет, старший приволок их на минутку и стал принародно художественно зачитывать. У Ольгерта, видать, духу не хватило писать прямо то, что клиентура буровила, так что звучало это следующим манером:
- Ага, когда б в тебе одном дело было - да хоть сгори ты синим пламенем. Они за другое боятся - мало ли, где взрыв случится? Кто там рядом окажется? Не дай бог что - неприятностей же не оберешься. Может, ты у главнокомандующего Жувре на вызове будешь, а тут твой тарантас и шандарахнет!
- Да я только оттуда.
- Вот видишь!
- Что ж так бестолково: собрали всех в кучу? Как понять - на миру и смерть красна? А ну взаправду рванет - то бы одна машина, а тут полпарка со зданием "Скорой" вместе. И полиции тоже достанется. Рассредоточь по одной да проверяй сколько влезет.
- Он меня спрашивает! - оскорбился собеседник. - Я тебе чем на ногу наступил? Начальство толще, ему небось виднее, как взрываться положено.
Вернувшись в транспорт, я доложил Рат о результатах расспросов. Мышка загрустила.
- Ну вот... Пока суд да дело - это сколько ж мы тут проторчим не жрамши? А потом еще всю работу что за это время скопится, добрых полсуток разгребать.
- Ты что, думаешь, вызова принимают?
- А ты думаешь, нет? И не надейся. Где ты видишь хоть кого из диспетчеров?
Я внимательно несколько раз обвел глазами двор. Никого из наших дородных ухоженных дам во дворе не наблюдалось.
- Похоже, ты права. М-да, попали. Слушай, а может, сбегать? Времени до взрыва полно, у нас же там еще фунта три икры в холодильнике.
- Если не съели. А что, здравая мысль. Ну, попробуй.
- И кипяточку наберите, пожалуйста. - Патрик сунул мне в руки пустой термос. - А то скучно без горяченького.
Просочившись сквозь толпу народа, шмыгнул в приоткрытую дверь станции и потрусил к столовой. Мельком скосив глаза, за стеклом увидел: диспетчеры трудятся вовсю. Все новые и новые бумажки с вызовами ложатся одна На одну, заполняя стол. Ой-ой, однако...
В грудь мне уперлось что-то твердое. Я резко затормозил, обнаружив, что сей предмет - автоматное дуло. Прямо передо мной, загородив проход, стоял, широко расставив ноги, коренастый крепыш в алом берете спецбригады полиции.
- Осади, парень, куда прешь, - бросил он мне беззлобно.
- Брат, пусти в столовую кипяточку набрать, - потряс я термосом.
- Какой, к бесу, кипяток! Вы щас на воздух взлетите, а он - чаи гонять.
- Вот потому и гонять. Неохота помирать на пустой желудок. Сам прикинь, на том свете не покормят.
- От шустряк. Ну, давай, только шибче.
Бегом полетел я на кухню, налил, безбожно напустив на пол здоровущую лужу, полный термос из страдающего аденомой простаты ведерного чайника, натряс в него сверху порядочно заварки из забытой кем-то на подоконнике пачки приличного чая, закрутил, выволок из холодильника икру (маскировка сработала, и ее никто не тронул), уцепил полбуханки чужого хлеба. Если рванет, искать не будут.
Полицейский уже образовался в дверях:
- Живее, черт тебя!
Я глянул на часы:
- Ну что ты все погоняешь? До взрыва еще сорок минут. Вполне можно успеть суп разогреть и пожрать по-людски.
- Не, ну ты точно психованный.
- Ага. Мне по должности положено.
- Как это?
- Да я с психбригады.
Полисмен покивал сочувственно - мол, беда, что сказать, - и почти уже мирно изрек:
- Ладно, проваливай.
Что я благополучно и сделал.
Бригада встретила прибытие харчей и термоса громкими аплодисментами, суля изобразить в честь моего подвига золотую мемориальную надпись на борту вездехода.
- Выше или ниже слов "Санитарный транспорт"? - поинтересовался я.
- Конечно, ниже. Выше окна начинаются. Не хватит места в подробностях описать, как ты под дулом автомата геройски чужие булки воровал. Только вот есть проблема в связи с увековечиванием твоей беспримерной отваги.
-Какая?
- А вот взорвемся сейчас, и писать негде будет. Никто о тебе, Шурик, не узнает. Так что - Патрик!
- Слушаю, мэм.
- Как ты полагаешь, если подать чуток вперед, ты сможешь вдоль оградки носом во-он к тому взгорочку развернуться?
- Одну минутку
Потерзав несколько времени рычаги с педалями и раскидав, к немалому возмущению пилотов соседних автомобилей, изрядно жидкой грязи, наш водитель в конце концов выполнил требуемое.
- Молодец. А теперь постарайся, не особо привлекая внимания, за взгорок переместиться.
На нас никто и не смотрел. Общее внимание было всецело поглощено действиями полиции, переворачивающей вверх дном содержимое кабин и салонов скоропомощного транспорта. Добротно выученные овчарки, помогая, без команды заскакивали в машины и обнюхивали все уголки в поисках взрывчатки, потом ныряли под днище и проверяли там. Время от времени то одна, то другая из них напряженно брехала, облаиваемый фургон тут же охватывался плотным кольцом алых беретов, но всякий раз то оказывалось забытое кем-то в салоне или кабине штатное оружие.
Старший фельдшер помечала номера бригад раззяв в блокнотике - не иначе, окажутся очередными кандидатами на "соответствующие выводы" администрации с отдельным подарком в виде снятия надбавок к зарплате.
Никем не задержанные, завернув за холмик в полумиле от здания "Скорой", мы обнаружили там еще пяток машин. Четыре из них принадлежали коллегам-психиатрам, уже начавшим на травке пикничок, пятая - Рою, разлегшемуся, широко раскинув ноги, на вершине горушки и изучающему бестолкню в мощный полевой бинокль.
Что ж, естественно. Быстрее всех сориентировались в обстановке и приняли меры к тому, чтобы уцелеть, те, кому не привыкать воевать. Рат удовлетворенно пискнула:
- Ага. Вот и приятная компания для обеда. Шура! Всю икру не бери отложи половину во что-нибудь. Коллеги радостно встретили наше появление.
- Ха, а мы тут только что обсуждали, что такой коньяк, - мадам Натали помахала фигурной бутылкой, - с котлетами, яйцами да сырыми сосисками употреблять - сплошная профанация. Теперь вопрос снят.
Ольгерт уже подбрасывал в широких ладонях моего доктора, целуя ее в крошечный носик и сетуя, что, не рассчитывая на встречу, не припас пивка.
Джонс, согнув голыми руками здоровенный шуруп, вкручивал его вместо штопора в пробку благородного напитка.
Рой, отложив бинокль, легко сбежал с холма.
- Тупорыло ищут. Если там и впрямь взрывное устройство окажется навряд ли найдут. Кого по три раза трясут, а кого - совсем не досматривали. Хоть бы номера записывали. Только нет там ничего.
- Почему так уверен?
- Серьезные люди заранее не звонят - когда жахнет, тогда и берут на себя ответственность. А уж если почему-то необходимо оповестить о взрыве заранее - то не за полдня же! Нельзя давать время на поиски - азбука террориста. Опять же - где заявление о целях акции, где требования? Чем с собаками бегать, лучше б опросили бригады - не было ли конфликтов на вызовах. Может, обиделся кто и решил чуток жизнь отравить. Не на вас ли, господа психиатры? Слышал я, у вас понятия о медицинской этике весьма любопытные.
Компания принялась дружно возражать и оскорбляться, кто-то выкрикнул:
- Что ж ты, деликатный наш, тут хоронишься, коли считаешь, что розыгрыш? Иль жмет все-таки?
Рой ответил, словно не слыша издевки в голосе, вполне серьезно:
- Ну, во-первых, один шанс из тысячи все же существует, и пренебрегать им нельзя. Тот же псих ваш, к примеру, сдуру не только что за год позвонит плакаты о взрыве поразвесит. Вы бы все-таки проверили свои автомобильчики, а? Во-вторых... Это, скажем так, мои проблемы. Не хочется мне что-то к себе в машину полицию пускать. Им там не все видеть надо, а прятать лениво.
- Тоже мне, секретный агент, - пробормотал Хосе, на всякий случай заглядывая под днище фургона своей бригады, - великие тайны скрывает...
- Невелики, да есть. - И, повернувшись ко мне. Рой выразительно подмигнул.
До меня дошло. Да у него ж взрывчатка в машине! Да, десантничек зря словами не бросается. У него, похоже, уже давно все готово к осуществлению его безумного самоубийственного плана.
Я, глядя Рою в глаза, медленно покачал головой. Тот в ответ пожал плечами - твое дело, мол, и тихо добавил:
- Тебя с ответом не торопят.
Пришлось отвернуться и сделать вид, что смакую коньяк. Неплох напиток, хоть и далеко ему до того, что довелось попробовать раз в грязной придорожной таверне на задворках этого мира. Мне вдруг остро захотелось заглянуть туда как-нибудь еще.
Нет, все-таки я очень люблю вкусно поесть. Дома, бывало, и сам к плите встать не брезговал, к удовольствию супруги и детей. Дома... Хороший стол, бутылочка доброго винца, неспешный приятный разговор... Не на мине сидючи, бренди холодной котлетой заедать!
Все, что можно, выпили и съели. Вдоволь посудачили о больных, насплетничались о коллегах и начальстве. Начал было кто-то:
- Вот, помню, там, у нас...
На него хором цыкнули:
- Не порть отдых!
Шоферам - тем проще. Старый раздолбанный автомобиль - тема для бесед неисчерпаемая. От их оживленной кучки то и дело слышится:
- Крестовина... трамблер... со старого "форда" снять... продувай не продувай...
До чего у них жизнь интересная!
Бросил куртку на траву, пристроил свернутые брезентовые носилки вместо подушки, объявляю:
- Как взорветесь - разбудите.
- Не укладывайся, Шура, не укладывайся, - затеребила меня Люси, похоже, там процесс близок к завершению.
Взял у Роя бинокль, выглянул, любуюсь.
Полиция уже, убрав оцепление, расходится по автомобилям, сопровождаемая рыком и клубами дыма, извергающимися из пасти дракончика Зинки, недовольной тем, что ей приходится сидеть прикованной цепью к ограде. Кому-то она-таки изловчилась порвать брюки, внеся в общий шум свою лепту в виде отборной брани, каковой ее долго поливал перепуганный полисмен.
Нарисовалась во дворе старший диспетчер Лизавета с огромной стопой бумажных четвертушек в когтистых лапах и, грациозно помахивая хвостом, отправилась обходить ряды машин "Скорой помощи", распределяя работу по бригадам. За ней поспешала Руфь с журналом приема вызовов, помечая, кому и во сколько они переданы.
- Ну что, пора и нам к базе?
- Обожди, покуда Лиза закончит. Сильно трудиться рвешься?
- Нашу работу за нас никто не сделает.
- Мы ж тут не всем составом. Значит, кто-то там, в куче, застрял. Вот пусть и едут. Как это? Кто не спрятался - не моя вина. Лишь бы линейным помогать не сунули.
Во всем, что касается грамотной организации несения службы, суждения моей начальницы, как всегда, логичны до идеальности.
К моменту тушения второго окурка суета вокруг базы улеглась, испаханная сотнями колес окружающая территория очистилась. Пара десятков счастливцев, на которых не хватило работы, гуськом потянулись в двери станции, а их машины - в гараж.
- Вот теперь и нам можно. По коням, ребята! Сытый, приятно захмелевший, отдохнувший, зашел я в тепло помещения. В ординаторской наше верхнее начальство улаживало последние формальности с полицейскими чинами. Диспетчеры уже раскрыли яркие томики дамских романов.
- А где ж народ?
Народ оказался в столовой. Все свободные от вызова медики навалились на еду с такой силой, что за чавканьем и звоном ложек никто не расслышал моего разговора с мышкой, неспешно расчесывающей шерстку, сидя у меня на плече:
- Скажи, Люси, я правильно помню или как: кажись, в клинику реактивных невротических расстройств входит стремление "заедать" неприятности?
- Верно. Многие от переживаний усиленно жрать начинают.
- Оно и видно. - Я кивнул в сторону едальни. - Ты только глянь, как все расстроились, что все-таки не взорвалось.
Рат звонко расхохоталась, вызвав тем материализацию подле нас медвежьей фигуры старшего доктора.
- Чему смеемся, коллеги? Скажите, вместе повеселимся.
- Да вот взрыв обсуждаем.
- Ну и каковы впечатления?
- Нет, умом-то мы, конечно, понимали, что все это - не более чем глупые шуточки, но в сердце теплилась надежда: а вдруг...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Инверсионный след от "боинга", уносящего тебя, медленно таял в хмуром, сером небе. След пропал, а с ним пропало мое короткое счастье. С ощущением, что из меня вынули что-то, без чего нельзя быть, побрел из шумного здания аэропорта вниз по пологому пандусу - сам не зная куда.
Шел, натыкаясь на прохожих, не обращая внимания на сигналы машин и брань рассерженных водителей. Перед глазами стояло неотступно, неотвязно:
Ты, уже из-за таможенных барьеров, увидела меня в толпе провожающих. Твой взгляд - сквозь сутолоку и сумятицу огромного аэропорта, сквозь мечущихся взад-вперед людей, через головы - встретился с моим.
Ты бросила вещи, повернулась ко мне и долго-долго стояла, не чувствуя, как тебя дергают за рукав и говорят что-то, не замечая машущих руками родственников, в тщетных попытках привлечь к себе твое внимание. Стояла. Смотрела. Смотрела на меня - пристально, не в силах отвести взгляд. Так прощаются навсегда. Словно предчувствовала...
Доводилось ли вам видеть собаку, ползающую на коленях? Не на четвереньках, не на брюхе - на коленях? Мне не доводилось. Сегодня увидел впервые.
Крупный темно-желтый пес в черную тигровую полоску полз ко мне от ворот, цепляясь за полувытоптанную траву передними лапами и подтягивая к ним парализованную заднюю часть тела, опираясь на колени - так, как нормальная собака перемещаться не в состоянии.
За псом тянулась клейкая полоска жидких испражнений - определенно, перебит позвоночник в поясничном отделе. Вот и подтверждение диагнозу продолговатая пролысина шрама поперек хребта - аккурат в размер автоматного приклада.
Обыкновенно таких собак умерщвляют из чисто гуманных соображений: чтобы не мучить и не мучиться самим, на них глядя. Эту оставили жить. Из жалости? На потеху?
Стержневой хребет моей жизни перебила лютая доля, зашвырнув сюда. Лишенный всего, что было мне дорого, ползаю вот так же, бессмысленно цепляясь за возможность смотреть и дышать. Их у меня не отобрали. Из жалости? На потеху?
Ворота лагеря - высокие, сплошные. Мелькнул в окне будки чей-то глаз, железная створка медленно поползла в сторону Динамик громкоговорителя промычал:
- Быстрее отъезжайте за барак, если хотите остаться целы.
В подтверждение этих слов, поперек предзонника вздыбились фонтанчики земли, завизжал от камня стен рикошет.
Патрик явил чудеса скоростного вождения, прямо-таки телепортировав наш транспорт под прикрытие ободранной стены жилого корпуса.
Я выбрался из автомобиля, озираясь. К кому обращаться, было непонятно. Никто не встречает, не бежит к машине с дежурными воплями: "Скорее, скорее!" Что здесь происходит? Окинул лагерь взглядом.
В дни своей молодости я служил в войсках, охраняющих вот такие же лагеря, или, как это у нас называлось, "зоны". Заключенных, правда, не конвоировал и на вышках не стоял - просто связистом тянул свой обязательный армейский срок. Но общее представление об устройстве тюремных заведений получил.
Лагерь невелик, жилая часть даже не отделена от рабочей - длинного строения, явно фабричного вида. Странно, это не в традициях подобных учреждений. Кроме рабочего и жилого корпусов, различается бездействующая кухня, хорошо огороженная казарма охраны и небольшое строение с забранными железным листом окнами - скорее всего внутренняя тюрьма, карцер. Все это обнесено высокой кирпичной стеной со сверкающими спиралями проволоки-бритвы поверху. Ага, вот и изоляторы - проволока еще и под током. По углам - деревянные вышки.
Похоже, под лагерь приспосабливали строения, имевшие изначально другое назначение - что-то вроде монастыря, что ли? Из-за этого сектора обстрела с вышек не перекрываются, образуя "слепые" зоны. Неграмотно.
Черт возьми, да куда люди девались? Раздосадованный, я заорал на весь двор:
- Есть кто живой?!
Ответ раздался совсем недалеко от меня:
- Слышь, что орешь? Глухих нету.
Около стены, примостившись на корточках, неподвижно сидел голый по пояс бритоголовый человек звероватого вида, покуривая внушительную самокрутку из газетного листа. Я направился к нему Шибанул в нос запах дешевого табака и лука.
- Куда все запропастились?
Амбал, словно не слыша вопроса, спокойно разглядывал меня подвижными маленькими глазками. Руки, плечи, грудь и спина его были сплошь покрыты татуировкой. В причудливом переплетении змей, кинжалов, куполов, цепей и непонятных надписей выделялся мастерски исполненный красной тушью на волосатой груди орел. Когда заключенный двигался, казалось, что гордая птица взмахивает крыльями.
Наконец татуированный закончил обследование и, не отвечая на мой вопрос, поинтересовался:
- Ты кто есть? Обзовись.
- Шура.
- Психический, что ли?
- Ну, вроде как.
- Это ты Кабана повязал?
Я кивнул. Было когда-то такое дело. В глазках сидящего родилось подобие интереса, он привстал.
- Здоров ты ножичком баловать, слышал. Ладно. Я - Волдырь.
- Кто нас вызвал?
-Ну я.
- А что произошло?
- Да этот Кузя чокнутый своих наколбасил целую гору. Теперь сидит там, как сыч на толчке, и шмаляет по ком ни допадя.
- Что за Кузя? Каких своих?
- Пошли, сам зирнешь. Только сильно не высовывайся, коли у тебя не две головы, конечно.
Одна, увы. Я с осторожностью выдвинул ее из-за оштукатуренного угла барака.
По двору валяются разорванные тела охраны - человек шесть, если не больше. Часовые на трех вышках тоже расстреляны - двое распластались на земле, один повис на ограждении площадки. Не похоже, чтобы кто-то мог уцелеть - по ним молотили пулями долго и с чувством.
Четвертая вышка подает признаки жизни - ствол пулемета с навернутым на него длинным конусом пламегасителя ходит из стороны в сторону, пытаясь нащупать малейшее шевеление во дворе.
- Вон там он и засел, Кузя полоумный.
- Ну и зачем ты меня вызвал? Здесь работа для военной полиции.
- Мне - и легавым стучать? - оскорбился татуированный. - Западло! Да и чокнулся он, сто пудов. Все орал, что не может глядеть, как пеньки мучатся.
- Кто?
- Да пеньки, - терпеливо объяснял Волдырь, - ну эти, из цеха. Их паук до того заморочил, что точно, как пеньки стали. Побазарить не с кем.
-Паук?
- Да ты откуда свалился, в натуре? - изумился собеседник. - Идем, покажу.
Длинный зал производственного корпуса заполняли стоявшие в четыре ряда высоченные стойки, выкрашенные в серый цвет. Наверху стоек крепились странной формы контейнеры, от них тянулись вниз блестящие яркие нити, концы которых болтались над наклонно стоящими на полу шестигранными рамами.
Перед каждой рамой - простой табурет с сидящим на нем заключенным. Лица людей отрешенно-отсутствующие, глаза пусты. Руки всех синхронно, как по команде, взлетают вверх, хватают нить, рывком сдергивают и крепят сложным узлом на раме. Завязав узел, снова вздымаются, продолжая раз за разом бесконечное размеренное движение.
А ведь правда, по команде! Из скрытого где-то динамика несется нечто вроде монотонной мелодии без слов. Руки работающих с точностью балерины совершают сложные эволюции в такт ей.
- Вон он, паук-то. - Волдырь показал вверх. Пение издавал, оказывается, вовсе не динамик. Над дальними воротами цеха, невесть как держась на стене, растопырилось многоногое чудище - не то гигантский краб, не то и впрямь паук ярко-золотого цвета. Шевеля членистыми лапами и помаргивая многочисленными красными глазками, монстр широко разевал беззубый клюв, откуда раздавались заворожившие арестантов звуки.
- Он их и дурит, чтоб плели лучше свою тряхомуть.
- Что здесь производят? - не мог понять я существо процесса.
- Там где-то у вояк штука торчит. Зеркало звать. Через нее сюда попадают. А это к нему запчасти. Сорок девять кусков - отражатель. Крякнет Зеркальце у фуражек - раз-два, и новое воткнут. Их тут до драной Феклы уже напасли, на два века вперед хватит.
- А ты таким замороченным стать не боишься?
-Что бояться? Мне-то уколов не делали. Должен кто-то порядок у пеньков держать. Фуражки ни в рабочую, ни в жилку носу не кажут - ссуть. Меня и оставили.
- А это не западло? - полюбопытствовал я, памятуя кое-что из тюремных порядков по слышанным некогда разговорам бойцов батальона охраны. - Вроде выходит, с легавыми сотрудничаешь?
- А! - махнул рукой Волдырь. - Зато пеньки сдохнут сегодня, а я завтра.
Безупречная логика, что говорить.
Я отправился в автомобиль передавать сообщение военной полиции. Начальница, мирно жующая, сидя на папке с бумагами, прищурилась на меня:
- Что, своими силами попытаться взять не желаешь?
- А! - махнул я рукой в сторону расстрелянной охраны. - Они сдохли сегодня, а я хочу завтра.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Какой это там Сашка считал, потому что ему будет легче, что он уже простился? Как бы не так! Может, и сошло бы. Но этот взгляд! Через все барьеры, через толпу - насквозь, через всё - прямо мне в глаза. Перестало существовать окружающее, исчезли люди, пропал аэропорт, осталась ты.
Ты не умеешь прощаться? А что же ты делала?..
...Верный привычке провожать автобус или электричку, покуда они не скроются из виду, глядел и как растворяется в дождливой хмари самолет.
Ну, вот и все. Теперь уже на самом деле, окончательно все.
Люси, аки Юлий Цезарь, вершила четыре дела одновременно - носилась с авторучкой влево-вправо по капоту, отписывая очередную карту вызова, грызла холодный картофель-фри, обильно посыпая мелкими крошками кабину, слушала меня и пыталась разобраться с пилотом, куда нам все-таки поворачивать.
- Загородное шоссе, дом два. Паскер Донно Роберт Мария, - обратилась ко мне мышка, так и не договорившись с Патриком. - Жутко знакомая фамилия. Это не тот эксплозивный психопат, что постоянно вены режет? Шурик, не помнишь? Мы с тобой вроде у него были.
Я внутренне усмехнулся знаменательному совпадению этих координат с адресом широко известного дурдома у себя на родине.
- Мне трудно тебе сказать что-нибудь путное. По такому адресу можно найти несколько сот больных, но у меня дома. А психопат не психопат и как его кличут - это не ко мне.
- Через почему?
- Пять лет санитарского стажа сказываются. Мышление навек санитарское осталось.
- Таки и что ты имеешь этим сказать?
- Я. Имею. Сказать. Первое. Не нужно пить пиво с Райзманом по полночи. У тебя уже акцент специфический. А бригаде притом всего бутылку принесла.
Второе. Про образ мышления. Врач - он что запоминает? Адрес, фамилию, диагноз. А санитар - морду и чем провинился. Вот и все, что я имел этим сказать и, доступным тебе языком выражаясь, ничего более чем. Э?
- Шура, если ты такой умный, то почему ты не богатый?
- Все мое богатство дома осталось.
- Ты про что?
- Да уж не про деньги.
Люси осеклась, так и не отпустив следующую злопакостную реплику, вертевшуюся у нее на языке. Шкурка на мордочке мышки передернулась в нервном тике, и она поспешила сменить тему разговора на достаточно нейтральную:
- Все-таки дикий грязнослов твой Волдырь.
- От вас, госпожа Рат, прямо-таки странны подобные речи, - вмешался Патрик, - при вашей-то специальности. Тут иной раз такое услышишь, чего и пьяный-то матрос не вымолвит. Да вы и сами, между нами говоря, иногда себе как позволите - позволите! Уши трубкой заворачиваются, осмелюсь заметить, мэм!
- Ну, я все-таки в письменной форме не сквернословлю, - заоправдывалась наша маленькая доктор. Я не вполне понял, что она хотела высказать.
- А что, можно не по своей воле выражаться, да еще письменно? Это что ж, тебя на заборах гадости писать заставляют? Как это? Приказные голоса слышишь, а, начальница?
- Да слышала как-то, - согласилась та, - от нашего главврача. Вот кто установочки дает!
- Да, - подтвердил я, - указивки одна другой хлеще. Ежели все выполнять некритично - точно к коллегам на лечение приплывешь. Но при чем тут ругань?
- Так ты не знаешь? А, это, наверное, до тебя было. Наши карточки, сам знаешь, особо-то не читают, потому как в нашей работе никто ни черта не смыслит.
- Включая нас самих.
- А я ни на что и не претендую, кажется. Хрена ли тут смыслить - грузи да вези.
- Кто-то кого-то грязнословом обзывал...
- Мне объясняли, что хрен - растение, используемое как приправа. Не пробовала, но человеку верить можно.
- Я тебе потом растолкую насчет хрена, а ты пока про что начала, доскажи.
- А, ну да. Так вот, нашей шефине очередная блажь на ум припала. Взяла карточки психиатров за последний месяц и прочитала их все. Не знаю, что уж там она вычитала, но крыша у ней окончательно протекла, видать. Вот на очередной пяти... десятиминутке взяла слово и заявляет: "У нас врачи психбригад то и дело пишут о нецензурных ругательствах в их адрес. Я попрошу в дальнейшем указывать, какие именно слова произносили пациенты, во избежание недопонимания. С не выполняющих этого обещаю отдельный спрос".
Ну, про "отдельный спрос" мы знаем. Это не намного легче "соответствующих выводов". Я, правда, врать не буду, ничего такого не писала. Все равно эта придурь у шефини долго не продержится.
Мы с Патриком согласно кивнули, причем тот вставил:
- Ага. У нас в армии тоже присказка была: "Получив команду, не спеши выполнять. Не исключено, что следующая будет: "Отставить".
- Во-во, - продолжила мышка, - так примерно я и рассудила. А Ольгерт Полли, простая душа, понаписал за пару недель, да и сдал в диспетчерскую, когда вдругорядь на базу прибыл.
Начальственное повеление к тому времени не то уже отменено оказалось, не то о нем просто забыли.
Пал Юрьич, знать, на Полли зуб имел. Будить его и спрашивать, что это за чертовня, он не стал, хотя мог бы. Переписал бы Ольгерт карточки, да и вся недолга. Нет, старший приволок их на минутку и стал принародно художественно зачитывать. У Ольгерта, видать, духу не хватило писать прямо то, что клиентура буровила, так что звучало это следующим манером: