Страница:
Необходимо, конечно, заметить, что процесс обновления, перехода к новому способу мышления нельзя понимать как происходящий одномоментно, подобно вспышке молнии, мгновенно освещающей всех и все; и это не будет картина, подобная обещанному Страшному суду: "И вострубил первый ангел..." - это всего лишь красивая поэтическая метафора. Переделка человеческого мышления, мировоззрения всегда происходит медленно, но грядущая может быть еще более длительной и мучительной - ведь меняется не только взгляд, или система взглядов на окружающую природу, мир, Вселенную, - человек будет вынужден по-иному взглянуть на самого себя, что намного сложнее.
Вот уже две с лишним тысячи лет звучит призыв древнего мудреца: "Человек, познай себя!", но "трагедия современного разума "разгадавшего загадку Вселенной" как раз и состоит в том, что одну загадку он заменил другой загадкой самого себя" - и решение этой загадки и составляет суть нового этапа познания.
Человек двойствен, как и все во Вселенной, как и сама Вселенная, и об этом хорошо знали древние мыслители: инь и ян, ад и рай, двуликий Янус добра и зла - элементы, из которых она состоит сама, природа тщательно перемешала в душе человека, где самым причудливым образом соединяются страсть к разрушению, деградации и стремление к созиданию, росту, совершенствованию.
В этике человека добро и зло относительны и субъективны, и великое множество моральных систем, реализующих эту относительность и потому взаимно исключающих друг друга и в то же время демонстрирующих их удивительную гибкость и возможность самых невероятных адаптации, воспринимается как некий мировой закон, как безысходность и тупик всех споров и разногласий. Представления о добре и зле в различных этических системах являются, по сути дела, теми же самыми аксиомами, принимаемыми на основании "практического опыта человечества", "здравого смысла" - понятий, очевидно, переменных и зависящих от исторических, демографических, социальных, национальных, гастрономических и Бог знает от какого еще множества других факторов. И как невозможно строго доказуемое разрешение спора между материализмом и идеализмом, так и в рамках отдельных, не рассматриваемых как бы "сверху" этических систем, невозможно разрешение моральных аксиом.
Мы с отвращением судим о морали каннибалов, определявших достоинство человека по числу съеденных им врагов, нас поражает восточный фатализм, победивший даже инстинкт самосохранения, следствием чего является полное пренебрежение к собственной жизни, и точно так же нас потрясают убийцы всех масштабов, презирающие жизни чужие, но у нас нет никаких положительных доказательств, которые позволили бы утвердить правильность и единственность исповедуемой нами морали. Сколько бы мы ни говорили о существовании единого кантовского "нравственного чувства во мне", об идеальной - для нас - морали, которую мы считаем единственно достойной человека, общечеловеческой и которой, впрочем, мы и сами придерживаемся до поры до времени,- и профессионал-убийца, и людоед, и буддийский святой вряд ли согласятся с нами и поймут преимущество любых других моральных норм. Относительность и субъективность добра и зла, моральных ценностей - вот самый тяжелый и в то же время самый важный и необходимый для разрешения нарождающейся новой наукой вопрос.
Всегда на протяжении всей истории человечества живет мечта о мире, где царит добро. В поразительной поэтической форме эта мечта выражена в загадочном древнем, уже тысячелетия занимающем умы людей удивительном пророчестве: "И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло". Но такого Бога нет, а потому человек должен сам становиться богом своих детских снов - добрым, справедливым, милосердным и всемогущим, и стать таким человеку поможет наука, но не наука ракет, пестицидов, атомных бомб и электростанций, а наука человеческая, наука о человеке.
Я убежден, что должна существовать какая-то высшая этическая система, метаэтика, моральные ценности в которой имели бы абсолютный и объективный характер, где добро было бы добром для всех, а зло, причиненное одному, вызвало бы общее страдание, а потому было бы невозможно. Должна существовать такая, не известная пока нам точка отсчета, такая мораль, где добро и зло были бы инвариантны, где их понимание не зависело бы от системы координат от всех тех многочисленных преходящих и проходящих факторов, от которых они зависят сейчас.
Это изменение статуса противоположностей, исчезновение их относительности не есть отступление от диалектики, содержащей в качестве одного из основных своих принципов систему противоположностей, которые всегда относительны, всегда переходят друг в друга. Поняв и приняв абсолют моральных ценностей, абсолют добра и зла, нравственный абсолют, установив критерии этой абсолютности, люди неминуемо встретятся с иными противоположностями, качества которых вообразить сегодня мы просто не в силах. Но дай нам Бог понять сейчас хотя бы, что есть добро и что есть зло - для всех, - потому что не понявшее этого и держащееся за собственное субъективное и такое непостоянное понимание добра и зла человечество обречено на гибель.
Метаэтика, как и любая другая новая система мышления, не может возникнуть на пустом месте. Однако есть уже признаки, позволяющие говорить о ее возрождении, поскольку на наших глазах набирает силу новая удивительная наука - экология - первая поистине космическая наука человечества.
Экология не только глобальна - этим может похвастаться и атомная физика, но и глубоко человечна. Она олицетворяет совершенно новый, невиданный в истории подход к природе, когда человек, ощутив свою вину и свою оторванность от природы, рассматривает ее как единое целое, как единый живой организм, неотъемлемой частью которого он сам начинает воспринимать себя, и тем самым все человечество начинает осознавать свое единство как единство одного народа, одной нации землян. И это не единственная особенность новой науки.
Экология, родившаяся как утилитарное средство изучения антропогенных воздействий на природу, стремительно становится наукой этической, всепланетарной, наднациональной, определяющей добро и зло безотносительно, "независимо от наблюдателя". Экология - это пробуждающаяся совесть человечества, которое, словно бы очнувшись от тяжелого сна прагматизма, впервые, пожалуй, в таких масштабах поступается своими сугубо материальными интересами во имя непонятных ранее, таких эфемерных ценностей, как красота и чистота природы, - любовь к природе становится научным понятием. Это первая ласточка грядущей научной революции, революции в человеческом сознании, и хоть она, может быть, и не делает весны, но это не значит, что весны не будет вовсе...
Это вторжение эмоций, этических и эстетических категорий в строгий и стройный, сугубо материалистический мир науки, ее поворот к духовному миру человека вынуждает многих ученых высказывать мысли о неполноте знания, замыкающегося в сухих формализациях, об одностороннем характере достижений науки, все больше напоминающих пирровы победы: "В этом победном шествии прогресса есть какие-то тревожащие моменты, и к этим тревожащим моментам не следует относиться легкомысленно... То, что дает нам искусство, никак не заменит никакая математизация. И очень страшно, если наиболее способные дети пойдут по линии такого суррогата".
Подобная критика не ставит под сомнение научное мышление как таковое - она сомневается в человечности классической науки: "Критика нацелена на неспособность классической науки справиться с некоторыми фундаментальными аспектами окружающего мира. Мы начинаем выходить за пределы того мира, который можно определить как "мир количества" и вступаем в "мир качества". Мы должны, по словам Гиллеспи, "найти в науке место для нашей качественной и этической оценки природы", что всегда являлось прерогативой искусства".
Понимание этого заставляет все большее число ученых искать в искусстве пути преодоления неадекватности современных научных методов описания фундаментальной картины мира, включающей человека. Этот начавшийся на заре нашего века процесс разрушения старой, механической и бездушной картины ньютоновского физического мира известен как эйнштейновская научная революция. Теория относительности, квантовая механика, астрофизический принцип антропности уже прямо связывают наблюдаемую Вселенную с человеком-наблюдателем, пока не принимая, однако, во внимание человеческую алогичность, эмоциональность, свободу воли, - но мир в таком описании тем не менее начинает приобретать черты человеческой неточности и непредсказуемости - тех черт, в исследовании которых давно преуспело искусство. Идут поиски путей единения науки и искусства с присущей ему полифонией смыслов, обертонами, подсознательными мотивами, эмоциональностью, неопределенностью. Вот что говорит об этом Роберт Музиль: "Именно в наше время как никогда прежде необходима не только творческая энергия, но и единодушие, целостность духа. Было бы глупостью думать, будто все упирается только в знание; суть заключена в самом характере мышления. Со своими притязаниями на глубину, смелость и новизну мышление пока что ограничивает себя исключительно сферой рационального и научного. Но такой разум поедает все вокруг себя. Лишь сливаясь с чувством, он обретает качество духа. Совершить такой шаг - дело поэтов".
Мне кажется, что человечество когда-то уже шло по дороге целостного, гуманистического понимания мироздания, но по какой-то причине свернуло на путь анализа природы и непрестанных попыток покорения и подчинения ее. Древние мыслители обладали удивительно цельным, образным и каким-то космическим взглядом на мир, и, быть может, именно невыносимые трудности, испытываемые ими при попытках адекватного выражения поразительно сложных образов на бедном человеческом языке, и подтолкнули естествознание к расчленению и анализу природы.
В качестве примера такого мышления я хочу привести удивительный комментарий к "Божественной комедии" Данте, дающий представление "о восприятии свойств пространства деятелями эпохи Возрождения. В третьей части дантовской "Божественной комедии", в "Рае", описан мир с необычной геометрией. Путешествуя по небесным сферам, Данте переходит из одной сферы в другую и всякий раз попадает в новый трехмерный мир. Каждый из новых миров вращается с большей скоростью, чем предыдущий. В один из моментов своего путешествия Данте видит далеко внизу исходный пункт - Землю, а в другой - уменьшающиеся быстро вращающиеся сферы, населенные небесным воинством. Каждый этап странствования Данте можно сопоставить трехмерному сечению четырехмерного шара. Если, читая Данте, помнить о такой четырехмерной модели, то трудно удержаться от изумления. Удивительно и то, что Боттичелли, притом только он один, в своих рисунках к "Раю" попытался передать такую невообразимую геометрию. Мыслители того времени обладали воображением необычной силы".
Искусство всегда говорило и говорит на таинственном, не поддающемся анализу языке образов, которые при всей их естественной многозначности кажутся максимально адекватными окружающему миру и самому человеку. Я не могу и не буду анализировать чье-либо творчество, да и сама возможность такого анализа в рамках существующих методов представляется весьма и весьма проблематичной, - здесь я хочу лишь отметить удивительное явление, которое можно было бы назвать информационным парадоксом классиков.
Суть его заключается в том, что произведение искусства всегда содержит существенно большее количество информации, чем счетная ее величина, полученная при "поверке алгеброй гармонии". Это - постулат, который подобно его родным и двоюродным братьям не доказывается, поскольку соответствует "практическому опыту человечества": как велика информационная, образная насыщенность поэзии Пушкина, который, затрачивая совершеннейший минимум слов, создает точный, живой и зримый образ, эквивалентное описание которого любым иным образом потребует существенно большего количества слов. Как измерить эту информацию? Как сопоставить? Этим парадоксом, кстати, можно объяснить разницу между Поэтом и каким-либо литературным поденщиком, который, проучившись немало лет творчеству как профессии и в совершенстве, как кажется, овладев техникой этой профессии, не способен по какой-то причине передать образ - получается все то же суетливое и кропотливое, многословное описание.
Только высочайшей информативностью, минимумом структурной энтропии, совершеннейшей соотнесенностью с миром можно объяснить то воздействие, то овладевающее человеком на всю жизнь потрясение, которое он испытывает, прикоснувшись к плодам великого творчества.
Воздействие произведений искусства бывает настолько велико, что иногда приобретает характер как бы физической силы, действующей на человека. Известен, например, случай со Стендалем, который однажды потерял сознание, рассматривая во Флоренции творения живописцев Возрождения. Некоторое время спустя во дворце Медичи писатель пришел в себя, но никак не мог объяснить, что с ним произошло.
Об этом можно было бы и не упоминать, если бы подобные случаи не стали повторяться. Этим удивительным явлением заинтересовалась итальянский профессор Габриэла Магелини.
- В последние годы, - говорит Магелини, - резкое расстройство нервной системы стало все чаще проявляться у туристов, посещающих флорентийские музеи. Мы исследовали последние 107 случаев и пришли к выводу, что у определенной категории людей в музеях наступает перебор положительных эмоций, который и приводит к шоковому состоянию. Этой в недавнем прошлом малоизвестной болезни теперь дано название "синдром Стендаля".
Восприятие произведений искусства доступно не всем и не всегда, и это, наверное, нельзя объяснить какими-то физиологическими отличиями между людьми. В то же время воспитание этого восприятия вряд ли может заключаться в усвоении толкований всевозможных искусствоведов, странным образом напоминающих толкователей религиозных текстов: "В первой части своей симфонии Бетховен раскрывает..." Да нельзя объяснить, что "раскрывает" Бетховен ни при помощи итальянской музыкальной терминологии, ни при помощи языка психоанализа - понимание искусства, понимание его образного языка возможно только через пробуждение души, воспитание чувств, воспитание любви, добра, красоты и милосердия.
Рост числа случаев проявления синдрома Стендаля в последнее время можно, наверное, рассматривать как внушающий надежду признак начавшегося нравственного пробуждения человечества, обращения людей к красоте и чистоте мира, не успевшего реализоваться в древности понимания единства мира и своей неотделимости от него. Эти ростки пока очень слабы и незаметны на фоне процветающего сиюминутного прагматизма и жажды наживы; их легко затоптать, но за ними будущее, потому что иного будущего просто может не быть.
Новые отрасли знания уже содержат в себе зародыши этого эмоционального, поэтического взгляда на природу - как пример, удивительная аналогия: "Метафора раскрывает гармонию явлений лишь благодаря неточности. На такое же специфически неточное употребление понятий в квантовой физике указывали ее создатели".
Иллюстрацией этой неточности, вероятностного подхода к изучаемым объектам в квантовой механике может служить один из ее основных принципов - соотношение неопределенностей. Сформулировавший этот принцип В. Гейзенберг, анализируя возможности одновременного измерения положения и импульса электрона, пришел к выводу, что условия, позволяющие измерить положение электрона, затрудняют нахождение импульса, и наоборот. Упрощенно физический смысл соотношения неопределенностей заключается в неизбежности воздействия средств измерения на характеристики измеряемого объекта. Например, при освещении электрона с целью измерения его положения светом с минимально возможной длиной волны импульс электрона изменится как минимум на величину, равную импульсу одного кванта.
Анализируя соотношение неопределенностей, Н.Бор пришел к выводу о возможной экстраполяции этого принципа на макрообъекты, то есть о возможном воздействии наблюдателя и на объекты макромира: "Непрерывный обмен веществ между организмом и окружающей средой необходим для жизни, вследствие чего четкое выделение организма как физико-химической системы не представляется возможным. Поэтому можно считать, что любая попытка провести резкую грань, позволяющую осуществить исчерпывающий физикохимический анализ, вызовет изменение обмена веществ в несовместимой для жизни организма степени..."
В качестве еще более сильной экстраполяции можно рассматривать высказывание немецкого физика Г. Тетроде: "Солнце не излучало бы, если бы оно было одно в пространстве и никакие другие тела не могли бы поглощать его излучение..."
Другими словами, Солнце светит только благодаря тому, что внешние глаза непрерывно отражают его волновой пакет, не давая ему расползтись. Тем самым речь идет не только о взаимодействии человека и Вселенной, но и о прямом воздействии человека, человеческой мысли на окружающий мир: эта идея, несмотря на ее весьма солидный возраст, достаточно экстравагантна и соблазнительна для того, чтобы в дальнейшем изложении вернуться к ней хотя бы еще раз.
Существует еще один, представляющий интерес в контексте рассматриваемой темы, аспект взаимоотношений между субъектом и объектом наблюдений, эксперимента, контакта.
Ученый, изучающий природу, описывает увиденное, познанное на выработанном наукой языке уравнений, связывающих давления, температуры, токи, скорости, концентрации и сотни прочих параметров, абстрагируясь от множества других, которые он считает несущественными. Пренебрежение деталями вовсе не делает математические формулировки физических законов неверными - путь абстрагирования принес свои, столь обильные и впечатляющие плоды. Но тот же исследователь, вне зависимости от объекта изучения - будь то тепловые или социальные процессы, поведение животных или вычислительного комплекса, НЛО или вопросы наследственности, - в ста случаях из ста следует познавательной установке, выраженной Эйнштейном в виде максимы: "Природа хитроумна, но не злонамеренна".
Научная революция, связанная с именами Галилея, Кеплера, Ньютона, создала образцы объяснений, исключающих влияние надприродных факторов. Тем самым из науки была изгнана телеология - "учение о целях как финальных причинах... Так когда-то развитие учения об атмосферном давлении показало, что телеологический принцип "природа не терпит пустоты" оказался не только ненужным, но и неверным".
Поскольку целесообразность живого не фикция, а неотъемлемое свойство организмов, то с ним были вынуждены считаться биологи, незаметно подменившие телеологию латинской формулой "причины себя" - внутренней причиной целесообразности живого, не распространяясь, впрочем, о природе этой "причины". Эрнст Брюкке заметил по этому поводу: "Телеология - это такая дама, без которой не может обойтись ни один биолог, однако с которой никто не решится появиться публично".
Смешивая рассуждения о зарождении нового мышления в науке и в обществе, я сознательно не разделял эти виды мышления, исходя из того, что наука, являясь частью человеческой культуры, постоянно находится с ней в сложном взаимодействии, включающем различные виды прямых и обратных связей. Это взаимодействие возникло не сразу: если ранняя наука не оказывала на общество практически никакого влияния, то наука сегодняшняя превратилась в реальную, действенную, а порой - и все чаще, к сожалению, - пугающую силу. Успешное развитие современного научного способа мышления оказалось, в соответствии со складом человеческого ума, самодовлеющим: люди склонны доверять такому образу мыслей, который дает наибольшее число универсальных принципов, позволяющих ответить на максимальное число вопросов. Богатый прагматический потенциал научной мысли вытеснил религиозное мышление, однако наука оказалась несостоятельней в решении многих, порой жизненно важных вопросов, которые бралась решить, да так и оставила нерешенными религия. "Что есть человек и куда он идет?", "что есть его жизнь и его смерть?", "что есть мир и каково место человека в мире?"- решения религией этих вопросов оказались в ряде случаев тусклыми и невзрачными, они походили на странный сон и что, наверное, главное - они не подходили деятельному и любознательному существу по имени "человек". Человеку по складу его ума претит агностицизм, непознаваемость, он, как нормальный и здоровый ребенок, хочет все проверить, все разобрать, все узнать и познать сам. Такой возможности ему религия не представила, и родилась наука - мировоззрение, основанное на деятельном экспериментировании с природой.
Человечество благодаря науке достигло небывалых высот, радикально изменился способ его существования, возросло богатство и комфорт, которые могли бы обеспечить высокий жизненный уровень для всех живущих на Земле миллиардов землян, если бы не присущий человеческой расе социальный идиотизм. Материальные достижения научно-технического прогресса велики. Велики, наверное, почти столь же, сколь незначительны его духовные плоды, и сейчас, когда все более ощутимым становится предчувствие будущих перемен в мышлении, в самом мировоззрении человека, должно измениться содержание одного из старейших понятий - "удовлетворение человеческих потребностей". "Главной целью здесь должна стать самореализация человеческого существа, и в этой связи основной акцент перемещается с того, что человек хочет иметь и как он может этого достигнуть, на то, что он есть и чем может стать".
Суть будущего мышления, мышления подлинно гуманистического, очевидно, должна заключаться в "целостном видении человека во всей его конечности и жизни во всей ее непрерывности. Ведь именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и концы, и в нем основа всех наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности. Хотя мысль эта, вероятно, уже навязла в зубах и порою кажется трюизмом, но факт остается фактом: в наше время цели практически любых социальных и политических действий направлены почти исключительно на материальную и биологическую стороны человеческого существования.
Пусть человек и вправду ненасытен, но нельзя же все-таки, следуя такому редукционистскому подходу, сводить к этому все его жизненные потребности, желания, амбиции и устремления. И что еще более существенно, такой подход оставляет в стороне главное достояние человека - его собственные нереализованные, невыявленные или неверно используемые возможности", - пишет А. Печчеи.
Нераскрытые возможности человека грандиозны, и рассказу о них посвящена большая часть следующей главы. Речь будет идти о скрытых способностях человека, называемых обычно парапсихологическими, или паранормальными, о феноменах трудноуловимых, не всегда воспроизводимых и не имеющих пока никакого теоретического фундамента.
Все что-то слышали о телепатии, о телекинезе, ясновидении, лозоискательстве; благодаря немногочисленным, но всегда резко отрицательным статьям в различных газетах и журналах хорошо известны биотерапия, психохирургия, теледиагностика и телетерапия. Менее известны такие феномены, как перевоплощение и внетелесный опыт, - но как бы там ни было, все эти явления в последние годы активно обсуждаются специалистами разных профилей практически во всех странах.
Помимо объективно зарегистрированных проявлений некоторых из этих феноменов, называемых также сверхчувственным или экстрасенсорным восприятием (ЭСВ), или пси-феноменами, существуют чисто конструктивные, физиологические особенности человеческого мозга, заставляющие предполагать его огромные, ныне скрытые потенции. Человеческий мозг работает с весьма низким коэффициентом полезного действия: он использует всего 3-4 процента своих предельных возможностей. Очевидно, что остальные 96-97 процентов могут содержать неожиданные тайны, невиданные возможности человека. Известно также, что зона максимально ясного сознания в психической деятельности сравнительно невелика: на сознательном уровне перерабатывается 10Е2 бит информации в секунду, на бессознательном 10Е9. Что там происходит? Что скрывается?
Совершенно естественно некоторые философы, ученые, писатели связывают наступление эры всеобщего счастья и благоденствия именно с освоением человеком своих сверхинтеллектуальных способностей. "Приходит Время, я уверен, что мы в нем живем, - писал американский социолог Н. Браун, - когда цивилизация должна обновиться в результате открытия новых таинств, при помощи верховной и эзотерической силы воображения..." Более категоричен один из героев Рэя Брэдбери: "...Измените человека! Сделайте его совершенным... Избавьте его от умственного убожества, дайте ему полностью овладеть своим телом, нервами, психикой; дайте ясный, проницательный ум, неутомимое кровообращение, тело, способное месяцами обходиться без пищи извне, освоиться где угодно, в любом климате, и побороть любую болезнь. Освободите человека от оков плоти, от бедствий плоти, и вот он уже не злосчастное ничтожество, которое страшится мечтать, ибо знает, что хрупкое тело помешает ему осуществить мечты, - и тогда он готов к борьбе, к единственной подлинно стоящей войне. Заново рожденный человек готов противостоять всей, черт ее подери, Вселенной!" К.Э. Циолковский, познакомившись с работами Б.Б. Кажинского по телепатии, сказал: "Именно в наступающий век космонавтики телепатические способности человека весьма будут нужны и послужат общему прогрессу человечества. Нас с вами можно назвать братьями по духу - идейными единомышленниками. В то время как моя космическая ракета может и должна привести к распознаванию великих тайн макрокосмоса, ваша теория может привести к распознаванию сокровенных тайн живого микрокосмоса - к решению великой загадки существа мыслящей материи мозга. А ведь макрокосмос и микрокосмос - единая природа Вселенной. Решение загадки микрокосмоса сулит человечеству поистине громадные достижения, быть может, не меньшие, чем даст космическая ракета".
Вот уже две с лишним тысячи лет звучит призыв древнего мудреца: "Человек, познай себя!", но "трагедия современного разума "разгадавшего загадку Вселенной" как раз и состоит в том, что одну загадку он заменил другой загадкой самого себя" - и решение этой загадки и составляет суть нового этапа познания.
Человек двойствен, как и все во Вселенной, как и сама Вселенная, и об этом хорошо знали древние мыслители: инь и ян, ад и рай, двуликий Янус добра и зла - элементы, из которых она состоит сама, природа тщательно перемешала в душе человека, где самым причудливым образом соединяются страсть к разрушению, деградации и стремление к созиданию, росту, совершенствованию.
В этике человека добро и зло относительны и субъективны, и великое множество моральных систем, реализующих эту относительность и потому взаимно исключающих друг друга и в то же время демонстрирующих их удивительную гибкость и возможность самых невероятных адаптации, воспринимается как некий мировой закон, как безысходность и тупик всех споров и разногласий. Представления о добре и зле в различных этических системах являются, по сути дела, теми же самыми аксиомами, принимаемыми на основании "практического опыта человечества", "здравого смысла" - понятий, очевидно, переменных и зависящих от исторических, демографических, социальных, национальных, гастрономических и Бог знает от какого еще множества других факторов. И как невозможно строго доказуемое разрешение спора между материализмом и идеализмом, так и в рамках отдельных, не рассматриваемых как бы "сверху" этических систем, невозможно разрешение моральных аксиом.
Мы с отвращением судим о морали каннибалов, определявших достоинство человека по числу съеденных им врагов, нас поражает восточный фатализм, победивший даже инстинкт самосохранения, следствием чего является полное пренебрежение к собственной жизни, и точно так же нас потрясают убийцы всех масштабов, презирающие жизни чужие, но у нас нет никаких положительных доказательств, которые позволили бы утвердить правильность и единственность исповедуемой нами морали. Сколько бы мы ни говорили о существовании единого кантовского "нравственного чувства во мне", об идеальной - для нас - морали, которую мы считаем единственно достойной человека, общечеловеческой и которой, впрочем, мы и сами придерживаемся до поры до времени,- и профессионал-убийца, и людоед, и буддийский святой вряд ли согласятся с нами и поймут преимущество любых других моральных норм. Относительность и субъективность добра и зла, моральных ценностей - вот самый тяжелый и в то же время самый важный и необходимый для разрешения нарождающейся новой наукой вопрос.
Всегда на протяжении всей истории человечества живет мечта о мире, где царит добро. В поразительной поэтической форме эта мечта выражена в загадочном древнем, уже тысячелетия занимающем умы людей удивительном пророчестве: "И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло". Но такого Бога нет, а потому человек должен сам становиться богом своих детских снов - добрым, справедливым, милосердным и всемогущим, и стать таким человеку поможет наука, но не наука ракет, пестицидов, атомных бомб и электростанций, а наука человеческая, наука о человеке.
Я убежден, что должна существовать какая-то высшая этическая система, метаэтика, моральные ценности в которой имели бы абсолютный и объективный характер, где добро было бы добром для всех, а зло, причиненное одному, вызвало бы общее страдание, а потому было бы невозможно. Должна существовать такая, не известная пока нам точка отсчета, такая мораль, где добро и зло были бы инвариантны, где их понимание не зависело бы от системы координат от всех тех многочисленных преходящих и проходящих факторов, от которых они зависят сейчас.
Это изменение статуса противоположностей, исчезновение их относительности не есть отступление от диалектики, содержащей в качестве одного из основных своих принципов систему противоположностей, которые всегда относительны, всегда переходят друг в друга. Поняв и приняв абсолют моральных ценностей, абсолют добра и зла, нравственный абсолют, установив критерии этой абсолютности, люди неминуемо встретятся с иными противоположностями, качества которых вообразить сегодня мы просто не в силах. Но дай нам Бог понять сейчас хотя бы, что есть добро и что есть зло - для всех, - потому что не понявшее этого и держащееся за собственное субъективное и такое непостоянное понимание добра и зла человечество обречено на гибель.
Метаэтика, как и любая другая новая система мышления, не может возникнуть на пустом месте. Однако есть уже признаки, позволяющие говорить о ее возрождении, поскольку на наших глазах набирает силу новая удивительная наука - экология - первая поистине космическая наука человечества.
Экология не только глобальна - этим может похвастаться и атомная физика, но и глубоко человечна. Она олицетворяет совершенно новый, невиданный в истории подход к природе, когда человек, ощутив свою вину и свою оторванность от природы, рассматривает ее как единое целое, как единый живой организм, неотъемлемой частью которого он сам начинает воспринимать себя, и тем самым все человечество начинает осознавать свое единство как единство одного народа, одной нации землян. И это не единственная особенность новой науки.
Экология, родившаяся как утилитарное средство изучения антропогенных воздействий на природу, стремительно становится наукой этической, всепланетарной, наднациональной, определяющей добро и зло безотносительно, "независимо от наблюдателя". Экология - это пробуждающаяся совесть человечества, которое, словно бы очнувшись от тяжелого сна прагматизма, впервые, пожалуй, в таких масштабах поступается своими сугубо материальными интересами во имя непонятных ранее, таких эфемерных ценностей, как красота и чистота природы, - любовь к природе становится научным понятием. Это первая ласточка грядущей научной революции, революции в человеческом сознании, и хоть она, может быть, и не делает весны, но это не значит, что весны не будет вовсе...
Это вторжение эмоций, этических и эстетических категорий в строгий и стройный, сугубо материалистический мир науки, ее поворот к духовному миру человека вынуждает многих ученых высказывать мысли о неполноте знания, замыкающегося в сухих формализациях, об одностороннем характере достижений науки, все больше напоминающих пирровы победы: "В этом победном шествии прогресса есть какие-то тревожащие моменты, и к этим тревожащим моментам не следует относиться легкомысленно... То, что дает нам искусство, никак не заменит никакая математизация. И очень страшно, если наиболее способные дети пойдут по линии такого суррогата".
Подобная критика не ставит под сомнение научное мышление как таковое - она сомневается в человечности классической науки: "Критика нацелена на неспособность классической науки справиться с некоторыми фундаментальными аспектами окружающего мира. Мы начинаем выходить за пределы того мира, который можно определить как "мир количества" и вступаем в "мир качества". Мы должны, по словам Гиллеспи, "найти в науке место для нашей качественной и этической оценки природы", что всегда являлось прерогативой искусства".
Понимание этого заставляет все большее число ученых искать в искусстве пути преодоления неадекватности современных научных методов описания фундаментальной картины мира, включающей человека. Этот начавшийся на заре нашего века процесс разрушения старой, механической и бездушной картины ньютоновского физического мира известен как эйнштейновская научная революция. Теория относительности, квантовая механика, астрофизический принцип антропности уже прямо связывают наблюдаемую Вселенную с человеком-наблюдателем, пока не принимая, однако, во внимание человеческую алогичность, эмоциональность, свободу воли, - но мир в таком описании тем не менее начинает приобретать черты человеческой неточности и непредсказуемости - тех черт, в исследовании которых давно преуспело искусство. Идут поиски путей единения науки и искусства с присущей ему полифонией смыслов, обертонами, подсознательными мотивами, эмоциональностью, неопределенностью. Вот что говорит об этом Роберт Музиль: "Именно в наше время как никогда прежде необходима не только творческая энергия, но и единодушие, целостность духа. Было бы глупостью думать, будто все упирается только в знание; суть заключена в самом характере мышления. Со своими притязаниями на глубину, смелость и новизну мышление пока что ограничивает себя исключительно сферой рационального и научного. Но такой разум поедает все вокруг себя. Лишь сливаясь с чувством, он обретает качество духа. Совершить такой шаг - дело поэтов".
Мне кажется, что человечество когда-то уже шло по дороге целостного, гуманистического понимания мироздания, но по какой-то причине свернуло на путь анализа природы и непрестанных попыток покорения и подчинения ее. Древние мыслители обладали удивительно цельным, образным и каким-то космическим взглядом на мир, и, быть может, именно невыносимые трудности, испытываемые ими при попытках адекватного выражения поразительно сложных образов на бедном человеческом языке, и подтолкнули естествознание к расчленению и анализу природы.
В качестве примера такого мышления я хочу привести удивительный комментарий к "Божественной комедии" Данте, дающий представление "о восприятии свойств пространства деятелями эпохи Возрождения. В третьей части дантовской "Божественной комедии", в "Рае", описан мир с необычной геометрией. Путешествуя по небесным сферам, Данте переходит из одной сферы в другую и всякий раз попадает в новый трехмерный мир. Каждый из новых миров вращается с большей скоростью, чем предыдущий. В один из моментов своего путешествия Данте видит далеко внизу исходный пункт - Землю, а в другой - уменьшающиеся быстро вращающиеся сферы, населенные небесным воинством. Каждый этап странствования Данте можно сопоставить трехмерному сечению четырехмерного шара. Если, читая Данте, помнить о такой четырехмерной модели, то трудно удержаться от изумления. Удивительно и то, что Боттичелли, притом только он один, в своих рисунках к "Раю" попытался передать такую невообразимую геометрию. Мыслители того времени обладали воображением необычной силы".
Искусство всегда говорило и говорит на таинственном, не поддающемся анализу языке образов, которые при всей их естественной многозначности кажутся максимально адекватными окружающему миру и самому человеку. Я не могу и не буду анализировать чье-либо творчество, да и сама возможность такого анализа в рамках существующих методов представляется весьма и весьма проблематичной, - здесь я хочу лишь отметить удивительное явление, которое можно было бы назвать информационным парадоксом классиков.
Суть его заключается в том, что произведение искусства всегда содержит существенно большее количество информации, чем счетная ее величина, полученная при "поверке алгеброй гармонии". Это - постулат, который подобно его родным и двоюродным братьям не доказывается, поскольку соответствует "практическому опыту человечества": как велика информационная, образная насыщенность поэзии Пушкина, который, затрачивая совершеннейший минимум слов, создает точный, живой и зримый образ, эквивалентное описание которого любым иным образом потребует существенно большего количества слов. Как измерить эту информацию? Как сопоставить? Этим парадоксом, кстати, можно объяснить разницу между Поэтом и каким-либо литературным поденщиком, который, проучившись немало лет творчеству как профессии и в совершенстве, как кажется, овладев техникой этой профессии, не способен по какой-то причине передать образ - получается все то же суетливое и кропотливое, многословное описание.
Только высочайшей информативностью, минимумом структурной энтропии, совершеннейшей соотнесенностью с миром можно объяснить то воздействие, то овладевающее человеком на всю жизнь потрясение, которое он испытывает, прикоснувшись к плодам великого творчества.
Воздействие произведений искусства бывает настолько велико, что иногда приобретает характер как бы физической силы, действующей на человека. Известен, например, случай со Стендалем, который однажды потерял сознание, рассматривая во Флоренции творения живописцев Возрождения. Некоторое время спустя во дворце Медичи писатель пришел в себя, но никак не мог объяснить, что с ним произошло.
Об этом можно было бы и не упоминать, если бы подобные случаи не стали повторяться. Этим удивительным явлением заинтересовалась итальянский профессор Габриэла Магелини.
- В последние годы, - говорит Магелини, - резкое расстройство нервной системы стало все чаще проявляться у туристов, посещающих флорентийские музеи. Мы исследовали последние 107 случаев и пришли к выводу, что у определенной категории людей в музеях наступает перебор положительных эмоций, который и приводит к шоковому состоянию. Этой в недавнем прошлом малоизвестной болезни теперь дано название "синдром Стендаля".
Восприятие произведений искусства доступно не всем и не всегда, и это, наверное, нельзя объяснить какими-то физиологическими отличиями между людьми. В то же время воспитание этого восприятия вряд ли может заключаться в усвоении толкований всевозможных искусствоведов, странным образом напоминающих толкователей религиозных текстов: "В первой части своей симфонии Бетховен раскрывает..." Да нельзя объяснить, что "раскрывает" Бетховен ни при помощи итальянской музыкальной терминологии, ни при помощи языка психоанализа - понимание искусства, понимание его образного языка возможно только через пробуждение души, воспитание чувств, воспитание любви, добра, красоты и милосердия.
Рост числа случаев проявления синдрома Стендаля в последнее время можно, наверное, рассматривать как внушающий надежду признак начавшегося нравственного пробуждения человечества, обращения людей к красоте и чистоте мира, не успевшего реализоваться в древности понимания единства мира и своей неотделимости от него. Эти ростки пока очень слабы и незаметны на фоне процветающего сиюминутного прагматизма и жажды наживы; их легко затоптать, но за ними будущее, потому что иного будущего просто может не быть.
Новые отрасли знания уже содержат в себе зародыши этого эмоционального, поэтического взгляда на природу - как пример, удивительная аналогия: "Метафора раскрывает гармонию явлений лишь благодаря неточности. На такое же специфически неточное употребление понятий в квантовой физике указывали ее создатели".
Иллюстрацией этой неточности, вероятностного подхода к изучаемым объектам в квантовой механике может служить один из ее основных принципов - соотношение неопределенностей. Сформулировавший этот принцип В. Гейзенберг, анализируя возможности одновременного измерения положения и импульса электрона, пришел к выводу, что условия, позволяющие измерить положение электрона, затрудняют нахождение импульса, и наоборот. Упрощенно физический смысл соотношения неопределенностей заключается в неизбежности воздействия средств измерения на характеристики измеряемого объекта. Например, при освещении электрона с целью измерения его положения светом с минимально возможной длиной волны импульс электрона изменится как минимум на величину, равную импульсу одного кванта.
Анализируя соотношение неопределенностей, Н.Бор пришел к выводу о возможной экстраполяции этого принципа на макрообъекты, то есть о возможном воздействии наблюдателя и на объекты макромира: "Непрерывный обмен веществ между организмом и окружающей средой необходим для жизни, вследствие чего четкое выделение организма как физико-химической системы не представляется возможным. Поэтому можно считать, что любая попытка провести резкую грань, позволяющую осуществить исчерпывающий физикохимический анализ, вызовет изменение обмена веществ в несовместимой для жизни организма степени..."
В качестве еще более сильной экстраполяции можно рассматривать высказывание немецкого физика Г. Тетроде: "Солнце не излучало бы, если бы оно было одно в пространстве и никакие другие тела не могли бы поглощать его излучение..."
Другими словами, Солнце светит только благодаря тому, что внешние глаза непрерывно отражают его волновой пакет, не давая ему расползтись. Тем самым речь идет не только о взаимодействии человека и Вселенной, но и о прямом воздействии человека, человеческой мысли на окружающий мир: эта идея, несмотря на ее весьма солидный возраст, достаточно экстравагантна и соблазнительна для того, чтобы в дальнейшем изложении вернуться к ней хотя бы еще раз.
Существует еще один, представляющий интерес в контексте рассматриваемой темы, аспект взаимоотношений между субъектом и объектом наблюдений, эксперимента, контакта.
Ученый, изучающий природу, описывает увиденное, познанное на выработанном наукой языке уравнений, связывающих давления, температуры, токи, скорости, концентрации и сотни прочих параметров, абстрагируясь от множества других, которые он считает несущественными. Пренебрежение деталями вовсе не делает математические формулировки физических законов неверными - путь абстрагирования принес свои, столь обильные и впечатляющие плоды. Но тот же исследователь, вне зависимости от объекта изучения - будь то тепловые или социальные процессы, поведение животных или вычислительного комплекса, НЛО или вопросы наследственности, - в ста случаях из ста следует познавательной установке, выраженной Эйнштейном в виде максимы: "Природа хитроумна, но не злонамеренна".
Научная революция, связанная с именами Галилея, Кеплера, Ньютона, создала образцы объяснений, исключающих влияние надприродных факторов. Тем самым из науки была изгнана телеология - "учение о целях как финальных причинах... Так когда-то развитие учения об атмосферном давлении показало, что телеологический принцип "природа не терпит пустоты" оказался не только ненужным, но и неверным".
Поскольку целесообразность живого не фикция, а неотъемлемое свойство организмов, то с ним были вынуждены считаться биологи, незаметно подменившие телеологию латинской формулой "причины себя" - внутренней причиной целесообразности живого, не распространяясь, впрочем, о природе этой "причины". Эрнст Брюкке заметил по этому поводу: "Телеология - это такая дама, без которой не может обойтись ни один биолог, однако с которой никто не решится появиться публично".
Смешивая рассуждения о зарождении нового мышления в науке и в обществе, я сознательно не разделял эти виды мышления, исходя из того, что наука, являясь частью человеческой культуры, постоянно находится с ней в сложном взаимодействии, включающем различные виды прямых и обратных связей. Это взаимодействие возникло не сразу: если ранняя наука не оказывала на общество практически никакого влияния, то наука сегодняшняя превратилась в реальную, действенную, а порой - и все чаще, к сожалению, - пугающую силу. Успешное развитие современного научного способа мышления оказалось, в соответствии со складом человеческого ума, самодовлеющим: люди склонны доверять такому образу мыслей, который дает наибольшее число универсальных принципов, позволяющих ответить на максимальное число вопросов. Богатый прагматический потенциал научной мысли вытеснил религиозное мышление, однако наука оказалась несостоятельней в решении многих, порой жизненно важных вопросов, которые бралась решить, да так и оставила нерешенными религия. "Что есть человек и куда он идет?", "что есть его жизнь и его смерть?", "что есть мир и каково место человека в мире?"- решения религией этих вопросов оказались в ряде случаев тусклыми и невзрачными, они походили на странный сон и что, наверное, главное - они не подходили деятельному и любознательному существу по имени "человек". Человеку по складу его ума претит агностицизм, непознаваемость, он, как нормальный и здоровый ребенок, хочет все проверить, все разобрать, все узнать и познать сам. Такой возможности ему религия не представила, и родилась наука - мировоззрение, основанное на деятельном экспериментировании с природой.
Человечество благодаря науке достигло небывалых высот, радикально изменился способ его существования, возросло богатство и комфорт, которые могли бы обеспечить высокий жизненный уровень для всех живущих на Земле миллиардов землян, если бы не присущий человеческой расе социальный идиотизм. Материальные достижения научно-технического прогресса велики. Велики, наверное, почти столь же, сколь незначительны его духовные плоды, и сейчас, когда все более ощутимым становится предчувствие будущих перемен в мышлении, в самом мировоззрении человека, должно измениться содержание одного из старейших понятий - "удовлетворение человеческих потребностей". "Главной целью здесь должна стать самореализация человеческого существа, и в этой связи основной акцент перемещается с того, что человек хочет иметь и как он может этого достигнуть, на то, что он есть и чем может стать".
Суть будущего мышления, мышления подлинно гуманистического, очевидно, должна заключаться в "целостном видении человека во всей его конечности и жизни во всей ее непрерывности. Ведь именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и концы, и в нем основа всех наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности. Хотя мысль эта, вероятно, уже навязла в зубах и порою кажется трюизмом, но факт остается фактом: в наше время цели практически любых социальных и политических действий направлены почти исключительно на материальную и биологическую стороны человеческого существования.
Пусть человек и вправду ненасытен, но нельзя же все-таки, следуя такому редукционистскому подходу, сводить к этому все его жизненные потребности, желания, амбиции и устремления. И что еще более существенно, такой подход оставляет в стороне главное достояние человека - его собственные нереализованные, невыявленные или неверно используемые возможности", - пишет А. Печчеи.
Нераскрытые возможности человека грандиозны, и рассказу о них посвящена большая часть следующей главы. Речь будет идти о скрытых способностях человека, называемых обычно парапсихологическими, или паранормальными, о феноменах трудноуловимых, не всегда воспроизводимых и не имеющих пока никакого теоретического фундамента.
Все что-то слышали о телепатии, о телекинезе, ясновидении, лозоискательстве; благодаря немногочисленным, но всегда резко отрицательным статьям в различных газетах и журналах хорошо известны биотерапия, психохирургия, теледиагностика и телетерапия. Менее известны такие феномены, как перевоплощение и внетелесный опыт, - но как бы там ни было, все эти явления в последние годы активно обсуждаются специалистами разных профилей практически во всех странах.
Помимо объективно зарегистрированных проявлений некоторых из этих феноменов, называемых также сверхчувственным или экстрасенсорным восприятием (ЭСВ), или пси-феноменами, существуют чисто конструктивные, физиологические особенности человеческого мозга, заставляющие предполагать его огромные, ныне скрытые потенции. Человеческий мозг работает с весьма низким коэффициентом полезного действия: он использует всего 3-4 процента своих предельных возможностей. Очевидно, что остальные 96-97 процентов могут содержать неожиданные тайны, невиданные возможности человека. Известно также, что зона максимально ясного сознания в психической деятельности сравнительно невелика: на сознательном уровне перерабатывается 10Е2 бит информации в секунду, на бессознательном 10Е9. Что там происходит? Что скрывается?
Совершенно естественно некоторые философы, ученые, писатели связывают наступление эры всеобщего счастья и благоденствия именно с освоением человеком своих сверхинтеллектуальных способностей. "Приходит Время, я уверен, что мы в нем живем, - писал американский социолог Н. Браун, - когда цивилизация должна обновиться в результате открытия новых таинств, при помощи верховной и эзотерической силы воображения..." Более категоричен один из героев Рэя Брэдбери: "...Измените человека! Сделайте его совершенным... Избавьте его от умственного убожества, дайте ему полностью овладеть своим телом, нервами, психикой; дайте ясный, проницательный ум, неутомимое кровообращение, тело, способное месяцами обходиться без пищи извне, освоиться где угодно, в любом климате, и побороть любую болезнь. Освободите человека от оков плоти, от бедствий плоти, и вот он уже не злосчастное ничтожество, которое страшится мечтать, ибо знает, что хрупкое тело помешает ему осуществить мечты, - и тогда он готов к борьбе, к единственной подлинно стоящей войне. Заново рожденный человек готов противостоять всей, черт ее подери, Вселенной!" К.Э. Циолковский, познакомившись с работами Б.Б. Кажинского по телепатии, сказал: "Именно в наступающий век космонавтики телепатические способности человека весьма будут нужны и послужат общему прогрессу человечества. Нас с вами можно назвать братьями по духу - идейными единомышленниками. В то время как моя космическая ракета может и должна привести к распознаванию великих тайн макрокосмоса, ваша теория может привести к распознаванию сокровенных тайн живого микрокосмоса - к решению великой загадки существа мыслящей материи мозга. А ведь макрокосмос и микрокосмос - единая природа Вселенной. Решение загадки микрокосмоса сулит человечеству поистине громадные достижения, быть может, не меньшие, чем даст космическая ракета".