— В своем заявлении в полицию вы говорите… Где же оно? А, вот: «Сейчас мне кажется, что я не сразу заснул. Пока я там лежал…» Ну и так далее до описания появления фигуры в униформе. Вы уверены, что не спали?
— Нет, не уверен.
— Мне хотелось бы установить следующее, — продолжал доктор Фелл с таким упорством, что Хэдли встревожился. Каждый свистящий вздох, казалось, подчеркивал слово. — Вы отдавали себе отчет об интервале времени между тем, как вы лежали на диване, и моментом, когда увидели эту фигуру?
— Не знаю, — простонал Беллоуз, потирая тыльную сторону ладони. — Неужели вы думаете, что я не пытался припомнить? Думаю, какой-то интервал был, да. Это имеет какое-то отношение к лунному свету. Но я не уверен, какое именно. — Он прервался. — Кстати, вы юрист?
Определенно, доктор Фелл напоминал представителя этой профессии, хотя в любое другое время он бы с горячностью отверг подобное предположение.
— Значит, вы называете это полубессознательным состоянием, верно?
— Да, это, так сказать, вежливая форма определения моего тогдашнего состояния.
— Пока вы там лежали, слышали какие-нибудь звуки? Кто-то двигался или что-то в этом роде?
— Нет.
— Но что вас разбудило? Понимаете, меня интересует именно этот момент. Что-то должно было заставить вас посмотреть вверх или как-то побеспокоило вас.
— Наверное, — неуверенно согласился допрашиваемый. — У меня смутное воспоминание, будто кто-то разговаривал или шептался. Но больше ничего не могу вспомнить.
— Послушайте. Я хочу прочитать вам часть вашего заявления.
«Я бы описал его как человека среднего роста, одетого в униформу, которую можно видеть в крупных отелях вроде „Королевского багрянца“ или „Королевского пурпура“. Это была темно-синяя куртка с высоким воротником и серебристыми или медными пуговицами. В лунном свете я не очень разглядел их цвет. По-моему, обшлага куртки были отделаны красной тесьмой. Темно-красной тесьмой. У него в руках было что-то вроде подноса, и сначала он стоял просто в углу и не двигался.
Вопрос: А его лицо?
Ответ: Лицо я не разглядел, потому что там, где у него должны быть глаза, была тень или словно дыра».
Доктор Фелл опустил лист. В освещенном и теплом коридоре гостиницы, покрытом ковром, подобная фигура выглядела просто фантастично. Здесь, в отдаленном деревенском месте, это приобретало совсем другой оттенок. Кент, который раньше не был знаком с этим описанием лица, испытал чувство, сходное с тем ужасом, который его охватил, когда он увидел тело Дженни.
— Вы можете что-либо добавить, мистер Беллоуз?
— К сожалению, нет.
— Вы бы узнали лицо этого человека, если бы снова его увидели?
— Нет, не думаю. Оно было полным, как мне кажется, или такое впечатление ему придавала тень. Господи! — вскричал Беллоуз, и, к всеобщему замешательству, у него на глазах показались слезы. Похоже, слезы жалости к себе. — Кем вы меня считаете? Я был не в том состоянии, чтобы его рассматривать. Если бы у меня не было феноменальной зрительной памяти, может, я вообще бы ничего не заметил. А может, у меня вообще двоилось в глазах в тот момент.
— Успокойтесь! — встревожился доктор Фелл, оглушительно чихнув. — Здесь вы упоминаете о Голубой комнате. Это там был убит мистер Кент?
— Так мне сказали.
— А вы туда не заходили?
Беллоуз притих.
— Мне известно о тех отпечатках пальцев или о том, что их приписывают мне. Но, несмотря на это, честно говоря, не думаю, что заходил туда, даже будучи пьяным. Еще с детства я терпеть не мог ту комнату. Понимаете, это была комната моего деда. Поэтому там такая старомодная мебель, от которой я с радостью избавился, когда продал дом. Отец пугал меня дедом, чтобы приструнить, как каким-нибудь великаном-людоедом из сказки.
— И последний вопрос, мистер Беллоуз. Вы помните поднос или, скорее, подносик для визитных карточек?
— Помню, что видел его.
Доктор Фелл подался вперед:
— На нем что-нибудь лежало?
— На нем?
— Он что-нибудь нес на нем? Подумайте. Когда перед вами раскладывают множество маленьких предметов, вы их легко запоминаете. Это ваш талант. Вы должны его использовать. Лежало что-нибудь на том подносе?
Ричи Беллоуз потер лоб, уставясь на журнал, пошаркал подошвами ботинок. Ничего не произошло.
— Сожалею, — извинился он в сотый раз, — нет, может, что-то и было, но я не помню.
— Большое вам спасибо, — уныло промямлил доктор Фелл. — Это все.
Но даже теперь он не успокоился. Когда они уже выходили, Фелл вернулся задать заключенному еще один вопрос. О чем бы он ни спросил, Беллоуз отвечал решительным отрицанием. Это, казалось, немного развеселило доктора. Во время допроса замкнувшийся в себе Хэдли с видимым усилием хранил молчание. Но по дороге в Норфилд он дал волю своим чувствам.
— Ладно, — мрачно произнес Хэдли. — Давайте вас послушаем. Раньше я задавал вам почти те же вопросы. Что лежало на том подносике? Чья-то голова?
— Да. — Доктор Фелл отвечал вполне серьезно. — Моя. Голова осла, и очень большого! Понимаете, до вчерашнего вечера я не понимал назначения или значения этого подноса. Это представляло для меня настоящую проблему. Вместе с тем это совершенно просто. Должно быть, я впадаю в старческое слабоумие.
— Хорошо, — нетерпеливо перебил его Хэдли. — Я хочу сказать, я рад, что вы находите это простым. Признаюсь, я ничего пока не понимаю. Но не это главное. Вы же не хотите, чтобы я пренебрег надежной информацией из Южной Африки. Вчера вечером вы обрушили на меня массу версий. Среди них была теория, что кто-то пригласил Беллоуза в дом вечером, а ночью произошло убийство. Что стало теперь с этой вашей версией?
Доктор Фелл благодушно уступил:
— Вычеркиваю ее в той форме, в какой представил вам. Я также обращаю ваше внимание…
— Новые предположения?
— А вы никаких не видите?
— Как только я заслышу призыв мумбо-юмбо, — свирепо заявил Хэдли, — мне приходят в голову идеи. Да, должен признать, что вы, похоже, на верном пути. Но все равно мне это не нравится. В один из этих дней, мой друг, вы потерпите крах. И это будет самый выдающийся крах. Зачем вам понадобилось снова похоронить под этими снегами нашу компанию? Если вы хотели просто посмотреть на дом, разве вы не могли приехать сюда один и не тащить всех за собой? Когда они были в Лондоне, я хотя бы держал их у себя на глазах. В Норфилде у меня нет такого успокоительного ощущения.
Доктор Фелл не ответил. Их машина обогнула деревенский луг и покатила по дорожке рядом с церковью, занесенной тонким слоем снега, напоминающего порошок для снятия отпечатков пальцев. В конце пологого спуска живая изгородь расступалась, открывая вид на небольшую территорию «Четырех входов». Здание, построенное в стиле королевы Анны, казалось одновременно и массивным и сдавленным, из-за толстых стен с натыканными тут и там окнами с закругленным верхом. Парадный вход, выкрашенный белой краской, как и окна на фасаде, был квадратным. Как и приземистый большой дом, его стены обвила высохшая глициния. Маленький садик с бордюром из цветов и с солнечными цветами на каменной дорожке в центре примыкал к фасаду. Группа из Лондона, очевидно, уже прибыла — на дорожке стоял большой черный автомобиль. За домом виднелся склон холма, а на фоне неба вырисовывался силуэт огромного вяза. Дующий с востока ветер отчетливо доносил бой часов на церкви. Наступил полдень.
Некоторое время компания во главе с доктором Феллом рассматривала дом, а ветер шумел в кустах, поднимая снежную пыль вокруг солнечных часов.
— Вы понимаете, что я хотел сказать? — обратился к доктору Хэдли.
— Не понимаю, — ответил Фелл. — Позвольте вас уверить, здесь нет никакой опасности.
Не успела их машина остановиться перед домом, как сэр Гайлс открыл им дверь. Гэй стоял на пороге, приветствуя гостей. Он по-прежнему казался заинтересованным, даже улыбался, держа руки за спиной, словно в раздумье. Но его безупречный галстук был помят, и он приветствовал гостей излишне серьезно.
— Заходите, джентльмены. Я все ждал, когда же вы приедете. Мы здесь всего час, но уже произошло несколько событий. Кажется, деревенский воздух производит странный эффект.
Хэдли, как вкопанный, застыл в дверях.
— Нет-нет! — с кривой усмешкой поспешил успокоить хозяин. — Не то, что вы могли подумать, ничего серьезного. Я хотел сказать, что деревенский воздух, видимо, обостряет чувство юмора. Но юмор какой-то необычный, извращенный, так что… — он оглянулся на уютный теплый холл, — не могу сказать, что он мне нравится.
— Что случилось?
Гэй опять оглянулся, но не сделал попытки войти в дом.
— Помните, вчера я говорил, что мы играли здесь в разные игры, включая прикалывание бумажного хвоста обезьяны?
— Да. А что? — встрял в разговор доктор Фелл.
— Когда вы спрашивали, я не знал, поедем ли мы все сюда, понадобимся ли мы вам только на день или на несколько дней. Во всяком случае, я оставил для вас комнаты, если бы вы пожелали остановиться у меня. — Он взглянул на доктора Фелла: — Это касается комнаты, которую я предназначил для вас, доктор. Но полчаса назад кто-то зло пошутил, прикрепив бумажный обезьяний хвост к двери вашей спальни.
Все переглянулись. Но никого известие не насмешило.
— Но это не все, — продолжал Гэй, высовывая голову наружу и заглядывая за дверь. — Юморист на этом не успокоился. Я обнаружил вот что… засунутым в очень любопытное место. Кто-то явно рассчитывал, что его скоро найдут.
Он вынул руки из-за спины и протянул кусок твердой бумаги. Это была групповая фотография, сделанная профессиональным фотографом, которые подстерегают свои объекты на отдыхе, а потом убеждают купить снимок. Кент сразу узнал эту часть Луна-парка под Дурбаном. Он вспомнил спускающиеся вниз желоба, стойку с лимонадом у окна. Люди были сфотографированы стоящими наверху широкой платформы, откуда начинался спускной желоб, по которому вы несетесь вниз в темноту. Там стояла вся компания Дэна, большинство из них повернули смеющиеся лица к камере, хотя Мелитта выглядела величественной, а Франсин — недовольной. За спиной Дэна кто-то сидел на краю желоба, отчаянно взмахнув руками, явно протестуя против спуска.
— А теперь посмотрите на другую сторону. — Гэй перевернул фото.
Там была надпись, сделанная точно таким же способом: частью печатными буквами, частью скорописью, как они уже видели в отеле «Королевский багрянец».
Сделанная красными чернилами, она сползала сверху вниз: «Еще один умрет».
Глава 14
— Нет, не уверен.
— Мне хотелось бы установить следующее, — продолжал доктор Фелл с таким упорством, что Хэдли встревожился. Каждый свистящий вздох, казалось, подчеркивал слово. — Вы отдавали себе отчет об интервале времени между тем, как вы лежали на диване, и моментом, когда увидели эту фигуру?
— Не знаю, — простонал Беллоуз, потирая тыльную сторону ладони. — Неужели вы думаете, что я не пытался припомнить? Думаю, какой-то интервал был, да. Это имеет какое-то отношение к лунному свету. Но я не уверен, какое именно. — Он прервался. — Кстати, вы юрист?
Определенно, доктор Фелл напоминал представителя этой профессии, хотя в любое другое время он бы с горячностью отверг подобное предположение.
— Значит, вы называете это полубессознательным состоянием, верно?
— Да, это, так сказать, вежливая форма определения моего тогдашнего состояния.
— Пока вы там лежали, слышали какие-нибудь звуки? Кто-то двигался или что-то в этом роде?
— Нет.
— Но что вас разбудило? Понимаете, меня интересует именно этот момент. Что-то должно было заставить вас посмотреть вверх или как-то побеспокоило вас.
— Наверное, — неуверенно согласился допрашиваемый. — У меня смутное воспоминание, будто кто-то разговаривал или шептался. Но больше ничего не могу вспомнить.
— Послушайте. Я хочу прочитать вам часть вашего заявления.
«Я бы описал его как человека среднего роста, одетого в униформу, которую можно видеть в крупных отелях вроде „Королевского багрянца“ или „Королевского пурпура“. Это была темно-синяя куртка с высоким воротником и серебристыми или медными пуговицами. В лунном свете я не очень разглядел их цвет. По-моему, обшлага куртки были отделаны красной тесьмой. Темно-красной тесьмой. У него в руках было что-то вроде подноса, и сначала он стоял просто в углу и не двигался.
Вопрос: А его лицо?
Ответ: Лицо я не разглядел, потому что там, где у него должны быть глаза, была тень или словно дыра».
Доктор Фелл опустил лист. В освещенном и теплом коридоре гостиницы, покрытом ковром, подобная фигура выглядела просто фантастично. Здесь, в отдаленном деревенском месте, это приобретало совсем другой оттенок. Кент, который раньше не был знаком с этим описанием лица, испытал чувство, сходное с тем ужасом, который его охватил, когда он увидел тело Дженни.
— Вы можете что-либо добавить, мистер Беллоуз?
— К сожалению, нет.
— Вы бы узнали лицо этого человека, если бы снова его увидели?
— Нет, не думаю. Оно было полным, как мне кажется, или такое впечатление ему придавала тень. Господи! — вскричал Беллоуз, и, к всеобщему замешательству, у него на глазах показались слезы. Похоже, слезы жалости к себе. — Кем вы меня считаете? Я был не в том состоянии, чтобы его рассматривать. Если бы у меня не было феноменальной зрительной памяти, может, я вообще бы ничего не заметил. А может, у меня вообще двоилось в глазах в тот момент.
— Успокойтесь! — встревожился доктор Фелл, оглушительно чихнув. — Здесь вы упоминаете о Голубой комнате. Это там был убит мистер Кент?
— Так мне сказали.
— А вы туда не заходили?
Беллоуз притих.
— Мне известно о тех отпечатках пальцев или о том, что их приписывают мне. Но, несмотря на это, честно говоря, не думаю, что заходил туда, даже будучи пьяным. Еще с детства я терпеть не мог ту комнату. Понимаете, это была комната моего деда. Поэтому там такая старомодная мебель, от которой я с радостью избавился, когда продал дом. Отец пугал меня дедом, чтобы приструнить, как каким-нибудь великаном-людоедом из сказки.
— И последний вопрос, мистер Беллоуз. Вы помните поднос или, скорее, подносик для визитных карточек?
— Помню, что видел его.
Доктор Фелл подался вперед:
— На нем что-нибудь лежало?
— На нем?
— Он что-нибудь нес на нем? Подумайте. Когда перед вами раскладывают множество маленьких предметов, вы их легко запоминаете. Это ваш талант. Вы должны его использовать. Лежало что-нибудь на том подносе?
Ричи Беллоуз потер лоб, уставясь на журнал, пошаркал подошвами ботинок. Ничего не произошло.
— Сожалею, — извинился он в сотый раз, — нет, может, что-то и было, но я не помню.
— Большое вам спасибо, — уныло промямлил доктор Фелл. — Это все.
Но даже теперь он не успокоился. Когда они уже выходили, Фелл вернулся задать заключенному еще один вопрос. О чем бы он ни спросил, Беллоуз отвечал решительным отрицанием. Это, казалось, немного развеселило доктора. Во время допроса замкнувшийся в себе Хэдли с видимым усилием хранил молчание. Но по дороге в Норфилд он дал волю своим чувствам.
— Ладно, — мрачно произнес Хэдли. — Давайте вас послушаем. Раньше я задавал вам почти те же вопросы. Что лежало на том подносике? Чья-то голова?
— Да. — Доктор Фелл отвечал вполне серьезно. — Моя. Голова осла, и очень большого! Понимаете, до вчерашнего вечера я не понимал назначения или значения этого подноса. Это представляло для меня настоящую проблему. Вместе с тем это совершенно просто. Должно быть, я впадаю в старческое слабоумие.
— Хорошо, — нетерпеливо перебил его Хэдли. — Я хочу сказать, я рад, что вы находите это простым. Признаюсь, я ничего пока не понимаю. Но не это главное. Вы же не хотите, чтобы я пренебрег надежной информацией из Южной Африки. Вчера вечером вы обрушили на меня массу версий. Среди них была теория, что кто-то пригласил Беллоуза в дом вечером, а ночью произошло убийство. Что стало теперь с этой вашей версией?
Доктор Фелл благодушно уступил:
— Вычеркиваю ее в той форме, в какой представил вам. Я также обращаю ваше внимание…
— Новые предположения?
— А вы никаких не видите?
— Как только я заслышу призыв мумбо-юмбо, — свирепо заявил Хэдли, — мне приходят в голову идеи. Да, должен признать, что вы, похоже, на верном пути. Но все равно мне это не нравится. В один из этих дней, мой друг, вы потерпите крах. И это будет самый выдающийся крах. Зачем вам понадобилось снова похоронить под этими снегами нашу компанию? Если вы хотели просто посмотреть на дом, разве вы не могли приехать сюда один и не тащить всех за собой? Когда они были в Лондоне, я хотя бы держал их у себя на глазах. В Норфилде у меня нет такого успокоительного ощущения.
Доктор Фелл не ответил. Их машина обогнула деревенский луг и покатила по дорожке рядом с церковью, занесенной тонким слоем снега, напоминающего порошок для снятия отпечатков пальцев. В конце пологого спуска живая изгородь расступалась, открывая вид на небольшую территорию «Четырех входов». Здание, построенное в стиле королевы Анны, казалось одновременно и массивным и сдавленным, из-за толстых стен с натыканными тут и там окнами с закругленным верхом. Парадный вход, выкрашенный белой краской, как и окна на фасаде, был квадратным. Как и приземистый большой дом, его стены обвила высохшая глициния. Маленький садик с бордюром из цветов и с солнечными цветами на каменной дорожке в центре примыкал к фасаду. Группа из Лондона, очевидно, уже прибыла — на дорожке стоял большой черный автомобиль. За домом виднелся склон холма, а на фоне неба вырисовывался силуэт огромного вяза. Дующий с востока ветер отчетливо доносил бой часов на церкви. Наступил полдень.
Некоторое время компания во главе с доктором Феллом рассматривала дом, а ветер шумел в кустах, поднимая снежную пыль вокруг солнечных часов.
— Вы понимаете, что я хотел сказать? — обратился к доктору Хэдли.
— Не понимаю, — ответил Фелл. — Позвольте вас уверить, здесь нет никакой опасности.
Не успела их машина остановиться перед домом, как сэр Гайлс открыл им дверь. Гэй стоял на пороге, приветствуя гостей. Он по-прежнему казался заинтересованным, даже улыбался, держа руки за спиной, словно в раздумье. Но его безупречный галстук был помят, и он приветствовал гостей излишне серьезно.
— Заходите, джентльмены. Я все ждал, когда же вы приедете. Мы здесь всего час, но уже произошло несколько событий. Кажется, деревенский воздух производит странный эффект.
Хэдли, как вкопанный, застыл в дверях.
— Нет-нет! — с кривой усмешкой поспешил успокоить хозяин. — Не то, что вы могли подумать, ничего серьезного. Я хотел сказать, что деревенский воздух, видимо, обостряет чувство юмора. Но юмор какой-то необычный, извращенный, так что… — он оглянулся на уютный теплый холл, — не могу сказать, что он мне нравится.
— Что случилось?
Гэй опять оглянулся, но не сделал попытки войти в дом.
— Помните, вчера я говорил, что мы играли здесь в разные игры, включая прикалывание бумажного хвоста обезьяны?
— Да. А что? — встрял в разговор доктор Фелл.
— Когда вы спрашивали, я не знал, поедем ли мы все сюда, понадобимся ли мы вам только на день или на несколько дней. Во всяком случае, я оставил для вас комнаты, если бы вы пожелали остановиться у меня. — Он взглянул на доктора Фелла: — Это касается комнаты, которую я предназначил для вас, доктор. Но полчаса назад кто-то зло пошутил, прикрепив бумажный обезьяний хвост к двери вашей спальни.
Все переглянулись. Но никого известие не насмешило.
— Но это не все, — продолжал Гэй, высовывая голову наружу и заглядывая за дверь. — Юморист на этом не успокоился. Я обнаружил вот что… засунутым в очень любопытное место. Кто-то явно рассчитывал, что его скоро найдут.
Он вынул руки из-за спины и протянул кусок твердой бумаги. Это была групповая фотография, сделанная профессиональным фотографом, которые подстерегают свои объекты на отдыхе, а потом убеждают купить снимок. Кент сразу узнал эту часть Луна-парка под Дурбаном. Он вспомнил спускающиеся вниз желоба, стойку с лимонадом у окна. Люди были сфотографированы стоящими наверху широкой платформы, откуда начинался спускной желоб, по которому вы несетесь вниз в темноту. Там стояла вся компания Дэна, большинство из них повернули смеющиеся лица к камере, хотя Мелитта выглядела величественной, а Франсин — недовольной. За спиной Дэна кто-то сидел на краю желоба, отчаянно взмахнув руками, явно протестуя против спуска.
— А теперь посмотрите на другую сторону. — Гэй перевернул фото.
Там была надпись, сделанная точно таким же способом: частью печатными буквами, частью скорописью, как они уже видели в отеле «Королевский багрянец».
Сделанная красными чернилами, она сползала сверху вниз: «Еще один умрет».
Глава 14
Красные чернила
— Очень смешно, правда? — спросил Гэй. — Когда я это увидел, чуть не надорвался от хохота. Однако, прошу вас, заходите.
В особняке работало центральное отопление, поэтому в доме было так же тепло, как в гостинице. Гэй провел их через уютный холл в гостиную, где в дополнение к отоплению весело полыхал огонь в камине. Хотя здание было массивным и тяжеловесным, с веерообразными окнами над высокими дверьми и деревянными балками, выступающими на потолке, Гэй обставил его очень удобной и уютной мебелью. В доме не слышалось признаков присутствия других людей, кроме хозяина. Но Гэй старательно закрыл высокие двойные двери.
— Где вы это нашли? — тихо спросил Хэдли.
— А, вот это еще одно из проявлений тонкого юмора. Я пошел в ванную умыться, а потом протянул руку за полотенцем. Откуда-то и выпала фотография.
— Когда вы ее обнаружили?
— Да не больше десяти минут назад. Кстати, я установил один факт. Мы прибыли сюда в одиннадцать часов, и тогда этой забавной штуки в полотенцах не было. Понимаете, у меня работают повар и две горничные. Когда мы приехали, Летти только что закончила убирать ванную и повесила для нас свежие полотенца. Следовательно…
— Кто-нибудь, кроме вас, знает об этом?
— Только тот юморист, который это сделал. Надеюсь, вы не думаете, что я сказал об этом Летти. Я также сдернул бумажный обезьяний хвост с двери до того, как кто-то его заметил. Не знаю, когда его успели приколоть. Я его увидел по пути в ванную.
— Да. И что, по-вашему, все это означает?
— Дорогие мои, — Гэй смотрел прямо в глаза Хэдли, — вы отлично понимаете, что я об этом думаю. Я люблю почитать о преступлениях, но мне не нравятся похороны. Этому нужно положить конец. — Поколебавшись, он с полной серьезностью обратился к Кенту: — Сэр, прошу у вас прощения.
— Охотно вам его даю, — ответил Кент, которому нравился забавный старикан, — но за что?
— Потому что я почти наверняка подозревал вас. Э-э-э… Простите, вы ведь были с доктором Феллом и начальником полиции? Между одиннадцатью и двенадцатью часами?
— Да. В это время мы были в полицейском участке. Но почему вы подозревали именно меня?
— Честно говоря, — искренне признался Гэй, — потому, что вы как-то слишком подозрительно оказались вчера в гостинице. И потому, что ходили упорные слухи, будто вас очень привлекала миссис Джозефина Кент.
— Это может подождать, — резко прервал их Хэдли и протянул фотографию доктору Феллу: — И вы еще уверяли меня, что опасности больше нет? А как вот это согласуется с вашим утверждением?
Доктор сунул шляпу под мышку и прислонил к стене трость. Слегка озабоченный, он поправил очки и стал внимательно рассматривать фотографию.
— Ничего не имею против обезьяньего хвоста, — пробормотал он, — думаю, это вполне современная шутка. Временами мне кажется, что я заслуживаю участи старого дуралея, над которым все потешаются. Но, честно говоря, это не совсем то. С другой стороны, мне не очень по душе новое осложнение. Видимо, кто-то начинает бояться. — Он посмотрел на Гэя: — Чья это фотография? Вы уже видели ее?
— Да, она принадлежит мне. Не знаю, известно ли вам о страсти Рипера к фотографированию. Он присылает мне целые пачки фотографий, где его друзья сняты на акваплане, за кружкой пива и все в этом роде.
— Вот как! И где вы ее видели в последний раз?
— По-моему, она лежала с остальными снимками у меня в кабинете в письменном столе.
— Интересно, что это не обычные чернила. — Доктор Фелл поскреб ногтем толстые слоистые штрихи надписи на обороте фото. — Они слишком липкие. Похоже…
— Это тушь, вот что это такое, — предположил Гэй. — Пойдемте со мной.
Он казался более напряженным, чем вчера, сохраняя твердый блеск глаз, как полировка на надгробии, даже когда улыбался. Как будто приняв решение, он провел их через другие двойные двери в конце гостиной, и визитеры оказались в расположенном в глубине дома кабинете. Его окна выходили в сад позади дома, где деревья гнулись от ветра. Из окон были видны ворота в кирпичной стене, а за ними — высокие кладбищенские вязы. В кабинете весело танцевал огонь в камине, бросая отблески пламени на стены, уставленные полками книг. На верху полок были расставлены бюсты. Если не считать внутренней лестницы, которая спускалась вдоль дальней стены, комната выглядела скорее современной, чем старинной. Хозяин взглянул на лестницу, прежде чем показать им на письменный стол.
— Как видите, здесь у меня несколько флаконов туши разного цвета, — сказал он. — Я редко ею пользуюсь. Но зима тянется слишком долго, и однажды, в это тоскливое время года, я увлекся архитектурой. Судя по всему, надпись сделана вот этой тушью.
Он снял крышку с флакончика с черной тушью. Изнутри к крышке было прикреплено широкое перо — обычное приспособление для туши, чтобы проверить ее перед употреблением. Он помахал крышкой перед своими гостями. Теперь Кенту не понравилось выражение его лица.
— Думаю, вы догадываетесь, куда ведет эта лестница? Наверху дверь, она рядом с верхней ванной комнатой. Очевидно, этот неуловимый юморист просто спустился сюда, намалевал надпись на фото, как мальчишки рисуют на стенах, и ушел по лестнице, захватив фотографию.
Впервые Хэдли выказал нерешительность. Очевидно, ему тоже не понравилась шутка и напряжение, которое ощущалось в доме с первого момента их появления. Но он изучал Гэя с очень странным выражением лица.
— Вы держите бюро запертым?
— Нет. Да и зачем? В нем нет ничего ценного. Чаще всего я даже не опускаю крышку, вот как сейчас.
— А где же фотографии? — спросил доктор Фелл. — Я проделал длинный путь, чтобы увидеть их.
Гэй быстро обернулся к нему:
— Прошу прощения, я не расслышал. Что вы проделали?
— Длинный путь, чтобы посмотреть на них. Где они?
Гэй протянул было руку к брючному карману, затем пожал плечами и выдвинул один ящик из правой тумбы бюро.
— Боюсь, вы будете недостаточно вознаграждены, — язвительно сказал он. — Здесь мало что… Боже мой!
Он быстро отдернул руку. Липкая жидкость, стекавшая у него с пальцев, была не кровью, а красной тушью. Столпившись вокруг хозяина, гости увидели внутри ящика то, что доктор Фелл назвал дьявольской шуткой. В ящике находились разорванные на мелкие клочки фотографии, щедро политые красной тушью.
Доктор Фелл застонал от досады. Сэр Гайлс Гэй воздержался. Стоя с вытянутой рукой, чтобы не забрызгать одежду, он вытирал ее носовым платком и ругался. Он ругался так витиевато, с таким спокойствием и сдержанностью, что это показало его с новой стороны. Дало, так сказать, новое употребление его белоснежным искусственным зубам. Он ругался на английском, на африканос и на кафрском, угрожая снять шкуру с проклятого слуги или с правительственного департамента. Тем не менее Кент не мог отделаться от впечатления, что точно так же ругаются во время игры в гольф, промахнувшись на шестом, очень легком ударе. Кент видел, как на шее Гэя вздулись вены.
— Надеюсь, — Гэй старался не изменять тон, — меня можно назвать хорошим хозяином. Я люблю принимать гостей. Мне очень нравится их общество. Но это! Черт побери! Это заходит слишком далеко. Тушь все еще течет. Значит, ее вылили там не больше получаса назад. А где сейчас мои гости? Могу вам сказать. Не сомневаюсь, что каждый сидит или лежит у себя в комнате. Не сомневаюсь, что никто из них не выходил по каким-то другим делам. И все совершенно тихо и спокойно, бот таким образом.
Доктор Фелл задумчиво почесал подбородок.
— Не сердитесь, — заметил он, — но вы кажетесь мне довольно странным человеком.
— Премного благодарю.
— Нет, серьезно. Когда было совершено убийство — да еще в вашем собственном доме, — вы старались помочь, относились к случившемуся философски и все такое. Вы считали это проблемой для ума. Трагическое происшествие возбуждало вас. Но самым неожиданным образом вы полностью потеряли самообладание, когда кто-то подстроил эту грубую шутку, из-за чего вы испачкали руку. Вы не возражаете, если кому-то перережут горло, но не выносите, когда вас дурачат.
— Я могу понять убийство, — широко раскрыв глаза, заявил Гэй, — но не в состоянии понять это!
— И вы не видите здесь никакого смысла?
— Не мне судить! Но я хочу знать, что происходит. До сих пор неизвестный предпочитал действовать ночью. А теперь этот тип выходит на свет божий и пишет… А чековая книжка! — вдруг воскликнул Гэй.
Уже не обращая внимания на беспорядок в ящике, он начал в нем рыться. С облегчением старик вытащил чековую книжку «Капитал каунтис» в кожаной обложке. К счастью, она осталась незапачканной, и Гэй осторожно положил ее на стол. Затем вынул небольшой кожаный кошелек — в таких жители деревень обычно носят мелочь — и, щелкнув замочком, открыл его.
— Здесь что-то не так. — Его голос изменился. — Не хватает денег.
— Денег? — переспросил Хэдли. — Но вы сказали, что не держите в этом столе ничего ценного.
— Совершенно верно, господин полицейский, не держу. В этом кошельке обычно лежит мелочь, серебро, на случай, если нужно оплатить посылку или дать на чай. Больше фунта здесь никогда и не бывает.
— И сколько пропало?
— Судя по всему, двенадцать шиллингов, — уверенно сказал Гэй. — Это тоже чья-то остроумная шутка, да?
Тяжело вздохнув, Хэдли обвел комнату взглядом, в котором читалась мстительность, равная мстительности Гэя. Обернув пузырек с красной тушью платком, он поставил его на стол. Наверняка именно с ее помощью и натворили эту пакость в ящике стола. Он был почти пустым.
— Да, — протянул Хэдли, — я принимаю эти меры предосторожности на случай, если на пузырьке обнаружатся отпечатки пальцев шутника. Помню, Фелл, как-то раз, в случае с Мэдом Хаттлером, когда мы разгадали автора шутовского номера, мы узнали, кто убийца. Понимаете… — Хэдли оборвал себя на полуслове. — Займемся этим безотлагательно. Не могли бы вы, — обратился он к Кенту, — собрать остальных? Нет, сэр Гайлс, не надо посылать слуг. Пусть они тоже придут сюда, позовите их. С них и начнем. Если у вас служат две горничные, понять не могу, как этому озорнику удалось проделать все так, что его не заметили. — Он угрюмо добавил: — Можете сказать им что хотите. Этим вы уже не повредите.
Кент поднялся по внутренней лестнице и оказался в верхнем коридоре. Он шел быстро, не желая задумываться о произошедшем. Особняк, в соответствии с первоначальным планом строительства, был довольно продолговатым, с центральным коридором, который тянулся вдоль всего здания. Он без труда нашел тех, кого искал. Франсин, Дэн и Мелитта сидели в верхней гостиной, с окном эркером, выходящим на парадный вход, вокруг газового камина и ворчали друг на друга.
Дэн сварливо приветствовал Кента:
— Хороший же ты друг! Вчера ушел с Франсин, и это еще можно понять. Но сегодня утром исчез вместе с полицейскими…
Все было опять как дома.
— Я ушел с ними, — ответил Кент, — потому, что доктор Фелл позволил, и потому, что мне хотелось найти хоть что-нибудь, что помогло бы нам в этом деле. И могу уже многое сообщить. — Он огляделся. — А где Рейберн?
Интуиция Дэна оказалась острой, даже острее, чем Мелитты. Он сидел, согнувшись и опершись руками на колени, но тут же выпрямился. Справа от него Мелитта, в платье от Шанель, пребывала в своем обычном расстроенном состоянии. Сидящая с другой стороны Франсин курила сигарету, проявляя должное внимание к происходящему. Кент навсегда запомнил, какими они были в этот момент. Наверное, из-за домашней атмосферы — случившееся сегодня утром походило на обычную домашнюю перебранку, которая обернулась стычкой или дурной шуткой. Самое ужасное, что все так и было. Это могло случиться и случилось, только закончилось не примирением, а убийством. И Дэн догадался. От этой догадки он забыл, что стоит близко к огню, пока не почувствовал запах гари от его костюма.
— Гарви? — переспросил Дэн. — Он пошел в паб за сигаретами. А что случилось?
— Кто-то здесь валяет дурака. — Кент замолчал. Это было не совсем точное выражение, несмотря на все признаки насмешливого издевательства в утренних проделках. — Сколько времени вы просидели здесь втроем?
— Мы с Мел только что пришли. Франсин была здесь все время. Да что случилось-то?
Кент обо всем рассказал.
То, как они восприняли сообщение, можно было считать странным. Все оставались спокойными и равнодушными, что отчасти напоминало унылое настроение Мелитты, когда они приехали отдохнуть на побережье и вынуждены были целыми днями торчать в гостиной, потому что все две недели шел непрерывный дождь. Только в конце рассказа до Дэна стало что-то доходить.
— В жизни не слышал о более идиотских проделках! — заявил он, оглядываясь по сторонам, словно высматривал предателя в углах комнаты. — Постой, все ли я правильно понял? Кто-то берет фотографию, делает на обороте эту надпись и засовывает ее в стопку полотенец? Кто-то рвет на клочки другие фотографии и поливает их красной тушью. Потом кто-то крадет двенадцать шиллингов… Стоп! Кто украл деньги?
— Ты понял, — сказал Кент, начиная и сам все понимать. Наконец-то он осознал, что ему показалось подозрительным с фотографией. — У меня было ощущение, что здесь что-то не стыкуется, и ты это понял. Деньги! Остальное можно считать следствием извращенного юмора. Во всяком случае, это как-то можно объяснить, и, думаю, одно объяснение я уже могу предложить. Но украденные деньги не вписываются в эту картину.
— Может, они не имеют к этому отношения, — подчеркнул Дэн. — Ведь деньги могла стащить горничная, верно?
— Помните, у Дженни тоже ничего не было, — вставила свое слово Мелитта.
— Чего у нее не было?
— Не было серебряных монеток, меди, никакой мелочи, — послушно пояснила она. — Ее не нашли у нее в сумочке. Я точно знаю, потому что меня попросили проверить ее вещи.
Так оно и было. Кент вспомнил, что сам отмечал это в своих заметках. Мелитта, чей хорошенький носик порозовел сегодня утром, не на шутку разгорячилась:
— Только не говорите, будто я не понимаю, что говорю. Мне и тогда это показалось очень странным, и я сказала об этом мистеру Хэдли. Человек во время поездок обязательно имеет при себе мелкие деньги, и я совершенно уверена, что у Дженни они были. Когда я обнаружила, что их нет, я подумала, что их кто-то взял, но, конечно, не решилась об этом сказать.
— Но у нее было тридцать фунтов банкнотами, а их не тронули.
— Правильно, дорогой. Но откуда ты знаешь?
— Потому что я сам об этом позаботился, — мрачно ответил Дэн, очевидно не понимая намека. — Кто-то должен был взять на себя ответственность. Я — тот человек, который потом все разгребает. Да, я исполнитель, но я хочу, чтобы вся эта бессмыслица прекратилась. Ты считаешь, что кто-то постоянно крутится поблизости, чтобы стащить мелкие деньги, оставив на месте крупные банкноты?
— Не знаю, дорогой, — отвечала Мелитта со своей раздражающей безмятежностью и разгладила платье на коленях. — Как говорил мой дед…
В особняке работало центральное отопление, поэтому в доме было так же тепло, как в гостинице. Гэй провел их через уютный холл в гостиную, где в дополнение к отоплению весело полыхал огонь в камине. Хотя здание было массивным и тяжеловесным, с веерообразными окнами над высокими дверьми и деревянными балками, выступающими на потолке, Гэй обставил его очень удобной и уютной мебелью. В доме не слышалось признаков присутствия других людей, кроме хозяина. Но Гэй старательно закрыл высокие двойные двери.
— Где вы это нашли? — тихо спросил Хэдли.
— А, вот это еще одно из проявлений тонкого юмора. Я пошел в ванную умыться, а потом протянул руку за полотенцем. Откуда-то и выпала фотография.
— Когда вы ее обнаружили?
— Да не больше десяти минут назад. Кстати, я установил один факт. Мы прибыли сюда в одиннадцать часов, и тогда этой забавной штуки в полотенцах не было. Понимаете, у меня работают повар и две горничные. Когда мы приехали, Летти только что закончила убирать ванную и повесила для нас свежие полотенца. Следовательно…
— Кто-нибудь, кроме вас, знает об этом?
— Только тот юморист, который это сделал. Надеюсь, вы не думаете, что я сказал об этом Летти. Я также сдернул бумажный обезьяний хвост с двери до того, как кто-то его заметил. Не знаю, когда его успели приколоть. Я его увидел по пути в ванную.
— Да. И что, по-вашему, все это означает?
— Дорогие мои, — Гэй смотрел прямо в глаза Хэдли, — вы отлично понимаете, что я об этом думаю. Я люблю почитать о преступлениях, но мне не нравятся похороны. Этому нужно положить конец. — Поколебавшись, он с полной серьезностью обратился к Кенту: — Сэр, прошу у вас прощения.
— Охотно вам его даю, — ответил Кент, которому нравился забавный старикан, — но за что?
— Потому что я почти наверняка подозревал вас. Э-э-э… Простите, вы ведь были с доктором Феллом и начальником полиции? Между одиннадцатью и двенадцатью часами?
— Да. В это время мы были в полицейском участке. Но почему вы подозревали именно меня?
— Честно говоря, — искренне признался Гэй, — потому, что вы как-то слишком подозрительно оказались вчера в гостинице. И потому, что ходили упорные слухи, будто вас очень привлекала миссис Джозефина Кент.
— Это может подождать, — резко прервал их Хэдли и протянул фотографию доктору Феллу: — И вы еще уверяли меня, что опасности больше нет? А как вот это согласуется с вашим утверждением?
Доктор сунул шляпу под мышку и прислонил к стене трость. Слегка озабоченный, он поправил очки и стал внимательно рассматривать фотографию.
— Ничего не имею против обезьяньего хвоста, — пробормотал он, — думаю, это вполне современная шутка. Временами мне кажется, что я заслуживаю участи старого дуралея, над которым все потешаются. Но, честно говоря, это не совсем то. С другой стороны, мне не очень по душе новое осложнение. Видимо, кто-то начинает бояться. — Он посмотрел на Гэя: — Чья это фотография? Вы уже видели ее?
— Да, она принадлежит мне. Не знаю, известно ли вам о страсти Рипера к фотографированию. Он присылает мне целые пачки фотографий, где его друзья сняты на акваплане, за кружкой пива и все в этом роде.
— Вот как! И где вы ее видели в последний раз?
— По-моему, она лежала с остальными снимками у меня в кабинете в письменном столе.
— Интересно, что это не обычные чернила. — Доктор Фелл поскреб ногтем толстые слоистые штрихи надписи на обороте фото. — Они слишком липкие. Похоже…
— Это тушь, вот что это такое, — предположил Гэй. — Пойдемте со мной.
Он казался более напряженным, чем вчера, сохраняя твердый блеск глаз, как полировка на надгробии, даже когда улыбался. Как будто приняв решение, он провел их через другие двойные двери в конце гостиной, и визитеры оказались в расположенном в глубине дома кабинете. Его окна выходили в сад позади дома, где деревья гнулись от ветра. Из окон были видны ворота в кирпичной стене, а за ними — высокие кладбищенские вязы. В кабинете весело танцевал огонь в камине, бросая отблески пламени на стены, уставленные полками книг. На верху полок были расставлены бюсты. Если не считать внутренней лестницы, которая спускалась вдоль дальней стены, комната выглядела скорее современной, чем старинной. Хозяин взглянул на лестницу, прежде чем показать им на письменный стол.
— Как видите, здесь у меня несколько флаконов туши разного цвета, — сказал он. — Я редко ею пользуюсь. Но зима тянется слишком долго, и однажды, в это тоскливое время года, я увлекся архитектурой. Судя по всему, надпись сделана вот этой тушью.
Он снял крышку с флакончика с черной тушью. Изнутри к крышке было прикреплено широкое перо — обычное приспособление для туши, чтобы проверить ее перед употреблением. Он помахал крышкой перед своими гостями. Теперь Кенту не понравилось выражение его лица.
— Думаю, вы догадываетесь, куда ведет эта лестница? Наверху дверь, она рядом с верхней ванной комнатой. Очевидно, этот неуловимый юморист просто спустился сюда, намалевал надпись на фото, как мальчишки рисуют на стенах, и ушел по лестнице, захватив фотографию.
Впервые Хэдли выказал нерешительность. Очевидно, ему тоже не понравилась шутка и напряжение, которое ощущалось в доме с первого момента их появления. Но он изучал Гэя с очень странным выражением лица.
— Вы держите бюро запертым?
— Нет. Да и зачем? В нем нет ничего ценного. Чаще всего я даже не опускаю крышку, вот как сейчас.
— А где же фотографии? — спросил доктор Фелл. — Я проделал длинный путь, чтобы увидеть их.
Гэй быстро обернулся к нему:
— Прошу прощения, я не расслышал. Что вы проделали?
— Длинный путь, чтобы посмотреть на них. Где они?
Гэй протянул было руку к брючному карману, затем пожал плечами и выдвинул один ящик из правой тумбы бюро.
— Боюсь, вы будете недостаточно вознаграждены, — язвительно сказал он. — Здесь мало что… Боже мой!
Он быстро отдернул руку. Липкая жидкость, стекавшая у него с пальцев, была не кровью, а красной тушью. Столпившись вокруг хозяина, гости увидели внутри ящика то, что доктор Фелл назвал дьявольской шуткой. В ящике находились разорванные на мелкие клочки фотографии, щедро политые красной тушью.
Доктор Фелл застонал от досады. Сэр Гайлс Гэй воздержался. Стоя с вытянутой рукой, чтобы не забрызгать одежду, он вытирал ее носовым платком и ругался. Он ругался так витиевато, с таким спокойствием и сдержанностью, что это показало его с новой стороны. Дало, так сказать, новое употребление его белоснежным искусственным зубам. Он ругался на английском, на африканос и на кафрском, угрожая снять шкуру с проклятого слуги или с правительственного департамента. Тем не менее Кент не мог отделаться от впечатления, что точно так же ругаются во время игры в гольф, промахнувшись на шестом, очень легком ударе. Кент видел, как на шее Гэя вздулись вены.
— Надеюсь, — Гэй старался не изменять тон, — меня можно назвать хорошим хозяином. Я люблю принимать гостей. Мне очень нравится их общество. Но это! Черт побери! Это заходит слишком далеко. Тушь все еще течет. Значит, ее вылили там не больше получаса назад. А где сейчас мои гости? Могу вам сказать. Не сомневаюсь, что каждый сидит или лежит у себя в комнате. Не сомневаюсь, что никто из них не выходил по каким-то другим делам. И все совершенно тихо и спокойно, бот таким образом.
Доктор Фелл задумчиво почесал подбородок.
— Не сердитесь, — заметил он, — но вы кажетесь мне довольно странным человеком.
— Премного благодарю.
— Нет, серьезно. Когда было совершено убийство — да еще в вашем собственном доме, — вы старались помочь, относились к случившемуся философски и все такое. Вы считали это проблемой для ума. Трагическое происшествие возбуждало вас. Но самым неожиданным образом вы полностью потеряли самообладание, когда кто-то подстроил эту грубую шутку, из-за чего вы испачкали руку. Вы не возражаете, если кому-то перережут горло, но не выносите, когда вас дурачат.
— Я могу понять убийство, — широко раскрыв глаза, заявил Гэй, — но не в состоянии понять это!
— И вы не видите здесь никакого смысла?
— Не мне судить! Но я хочу знать, что происходит. До сих пор неизвестный предпочитал действовать ночью. А теперь этот тип выходит на свет божий и пишет… А чековая книжка! — вдруг воскликнул Гэй.
Уже не обращая внимания на беспорядок в ящике, он начал в нем рыться. С облегчением старик вытащил чековую книжку «Капитал каунтис» в кожаной обложке. К счастью, она осталась незапачканной, и Гэй осторожно положил ее на стол. Затем вынул небольшой кожаный кошелек — в таких жители деревень обычно носят мелочь — и, щелкнув замочком, открыл его.
— Здесь что-то не так. — Его голос изменился. — Не хватает денег.
— Денег? — переспросил Хэдли. — Но вы сказали, что не держите в этом столе ничего ценного.
— Совершенно верно, господин полицейский, не держу. В этом кошельке обычно лежит мелочь, серебро, на случай, если нужно оплатить посылку или дать на чай. Больше фунта здесь никогда и не бывает.
— И сколько пропало?
— Судя по всему, двенадцать шиллингов, — уверенно сказал Гэй. — Это тоже чья-то остроумная шутка, да?
Тяжело вздохнув, Хэдли обвел комнату взглядом, в котором читалась мстительность, равная мстительности Гэя. Обернув пузырек с красной тушью платком, он поставил его на стол. Наверняка именно с ее помощью и натворили эту пакость в ящике стола. Он был почти пустым.
— Да, — протянул Хэдли, — я принимаю эти меры предосторожности на случай, если на пузырьке обнаружатся отпечатки пальцев шутника. Помню, Фелл, как-то раз, в случае с Мэдом Хаттлером, когда мы разгадали автора шутовского номера, мы узнали, кто убийца. Понимаете… — Хэдли оборвал себя на полуслове. — Займемся этим безотлагательно. Не могли бы вы, — обратился он к Кенту, — собрать остальных? Нет, сэр Гайлс, не надо посылать слуг. Пусть они тоже придут сюда, позовите их. С них и начнем. Если у вас служат две горничные, понять не могу, как этому озорнику удалось проделать все так, что его не заметили. — Он угрюмо добавил: — Можете сказать им что хотите. Этим вы уже не повредите.
Кент поднялся по внутренней лестнице и оказался в верхнем коридоре. Он шел быстро, не желая задумываться о произошедшем. Особняк, в соответствии с первоначальным планом строительства, был довольно продолговатым, с центральным коридором, который тянулся вдоль всего здания. Он без труда нашел тех, кого искал. Франсин, Дэн и Мелитта сидели в верхней гостиной, с окном эркером, выходящим на парадный вход, вокруг газового камина и ворчали друг на друга.
Дэн сварливо приветствовал Кента:
— Хороший же ты друг! Вчера ушел с Франсин, и это еще можно понять. Но сегодня утром исчез вместе с полицейскими…
Все было опять как дома.
— Я ушел с ними, — ответил Кент, — потому, что доктор Фелл позволил, и потому, что мне хотелось найти хоть что-нибудь, что помогло бы нам в этом деле. И могу уже многое сообщить. — Он огляделся. — А где Рейберн?
Интуиция Дэна оказалась острой, даже острее, чем Мелитты. Он сидел, согнувшись и опершись руками на колени, но тут же выпрямился. Справа от него Мелитта, в платье от Шанель, пребывала в своем обычном расстроенном состоянии. Сидящая с другой стороны Франсин курила сигарету, проявляя должное внимание к происходящему. Кент навсегда запомнил, какими они были в этот момент. Наверное, из-за домашней атмосферы — случившееся сегодня утром походило на обычную домашнюю перебранку, которая обернулась стычкой или дурной шуткой. Самое ужасное, что все так и было. Это могло случиться и случилось, только закончилось не примирением, а убийством. И Дэн догадался. От этой догадки он забыл, что стоит близко к огню, пока не почувствовал запах гари от его костюма.
— Гарви? — переспросил Дэн. — Он пошел в паб за сигаретами. А что случилось?
— Кто-то здесь валяет дурака. — Кент замолчал. Это было не совсем точное выражение, несмотря на все признаки насмешливого издевательства в утренних проделках. — Сколько времени вы просидели здесь втроем?
— Мы с Мел только что пришли. Франсин была здесь все время. Да что случилось-то?
Кент обо всем рассказал.
То, как они восприняли сообщение, можно было считать странным. Все оставались спокойными и равнодушными, что отчасти напоминало унылое настроение Мелитты, когда они приехали отдохнуть на побережье и вынуждены были целыми днями торчать в гостиной, потому что все две недели шел непрерывный дождь. Только в конце рассказа до Дэна стало что-то доходить.
— В жизни не слышал о более идиотских проделках! — заявил он, оглядываясь по сторонам, словно высматривал предателя в углах комнаты. — Постой, все ли я правильно понял? Кто-то берет фотографию, делает на обороте эту надпись и засовывает ее в стопку полотенец? Кто-то рвет на клочки другие фотографии и поливает их красной тушью. Потом кто-то крадет двенадцать шиллингов… Стоп! Кто украл деньги?
— Ты понял, — сказал Кент, начиная и сам все понимать. Наконец-то он осознал, что ему показалось подозрительным с фотографией. — У меня было ощущение, что здесь что-то не стыкуется, и ты это понял. Деньги! Остальное можно считать следствием извращенного юмора. Во всяком случае, это как-то можно объяснить, и, думаю, одно объяснение я уже могу предложить. Но украденные деньги не вписываются в эту картину.
— Может, они не имеют к этому отношения, — подчеркнул Дэн. — Ведь деньги могла стащить горничная, верно?
— Помните, у Дженни тоже ничего не было, — вставила свое слово Мелитта.
— Чего у нее не было?
— Не было серебряных монеток, меди, никакой мелочи, — послушно пояснила она. — Ее не нашли у нее в сумочке. Я точно знаю, потому что меня попросили проверить ее вещи.
Так оно и было. Кент вспомнил, что сам отмечал это в своих заметках. Мелитта, чей хорошенький носик порозовел сегодня утром, не на шутку разгорячилась:
— Только не говорите, будто я не понимаю, что говорю. Мне и тогда это показалось очень странным, и я сказала об этом мистеру Хэдли. Человек во время поездок обязательно имеет при себе мелкие деньги, и я совершенно уверена, что у Дженни они были. Когда я обнаружила, что их нет, я подумала, что их кто-то взял, но, конечно, не решилась об этом сказать.
— Но у нее было тридцать фунтов банкнотами, а их не тронули.
— Правильно, дорогой. Но откуда ты знаешь?
— Потому что я сам об этом позаботился, — мрачно ответил Дэн, очевидно не понимая намека. — Кто-то должен был взять на себя ответственность. Я — тот человек, который потом все разгребает. Да, я исполнитель, но я хочу, чтобы вся эта бессмыслица прекратилась. Ты считаешь, что кто-то постоянно крутится поблизости, чтобы стащить мелкие деньги, оставив на месте крупные банкноты?
— Не знаю, дорогой, — отвечала Мелитта со своей раздражающей безмятежностью и разгладила платье на коленях. — Как говорил мой дед…