Доктор Фелл сложил разрозненные листочки в пачку и сделал над ними гипнотические пассы.
— Eh bien — вопросил доктор. — Какой из них показался вам особенно интересным?
— Как третейский судья, — ответил Кент, — я бы выбрал второй вопрос. А именно — что случилось с этим загадочным костюмом? Это относится ко всем, в том числе к Гэю. Но, кажется, костюм растаял как дым. Убийца не мог отделаться от него никаким способом, по моим представлениям. Он не мог выкинуть его из окна, сжечь, спрятать. Думаю, вы это проверили. Вероятно, мы должны логически предположить, что он должен находиться где-то в гостинице. А значит, это была форма, занятая или украденная у кого-то из служащих. Вряд ли стоит допустить, что убийца бродил по зданию гостиницы, наобум разыскивая форму. Скорее похоже на сговор. Таким образом, мы вновь возвращаемся к гостинице — как в моей версии против управляющего.
— И вам больше ничего не приходит в голову? — Доктор Фелл с любопытством смотрел на Кента. — А кто-то из ваших друзей не выдвинул никакого предположения? Ну же! Уверен, кто-то придумал остроумную теорию. Например, версия Рейберна?
— Нет, мы с ним мало виделись. Предположений не было, за исключением…
Он замолчал, допустив промах.
— За исключением чего? — быстро спросил доктор Фелл.
— Ничего особенного. Это было только…
— Ваш тон достаточно нам сказал. Как ведущий совещания, я попросил бы вас поделиться с нами, на чем вы остановились?…
— Так, просто дурацкое предположение… что убийца мог оказаться женщиной. Вероятно, вы тоже думали об этом?
Доктор Фелл и Хэдли обменялись взглядами. Доктор усмехнулся.
— Вы ко мне несправедливы, — с небрежным добродушием произнес доктор. — Эта мысль пришла мне в голову одной из первых. Вы хотите сказать, что именно форма должна была нам внушить, что в ней расхаживает именно мужчина?
— Да. Но вы понимаете, почему этого не могло быть? Я говорю о замшевых туфлях. Прежде всего, женщина не могла выставить в коридор непарные туфли. Она бы отобрала пару. Во-вторых, что гораздо важнее, она никогда бы не выставила замшевые туфли, которые не нуждаются в чистке ваксой. Значит, это был мужчина. Я понимаю, когда задумываюсь о том, что замшевые туфли не нужно чистить. Но если бы я был убийцей и мне нужно было просто выставить в коридор пару туфель, сомневаюсь, что я подумал бы о такой мелочи в тот момент. Я подхватил бы любую подвернувшуюся под руку пару туфель. Как это и сделал убийца.
— Если только, — с облегчением вздохнул доктор Фелл, — это не было двойным трюком. Убийца был женщиной. Она хочет, чтобы думали, что она мужчина. Думаю, вы признаете, что это — главный смысл обмана. Она усиливает его, намеренно выбрав непарные туфли, чего женщина никогда бы не сделала.
Кент задумчиво уставился на кружку.
— Я понимаю, — признал он. — Это очень удобный прием для романа. Благодаря ему вы можете доказать все, что угодно. Или почти все. Но в душе я никогда этому не верил. Помните знаменитый отрывок, где Дупин показывает, как можно угадать направление, в котором станет работать ум человека? В качестве примера он берет школьную игру в чет-нечет. Вы прячете в одной руке мраморный шарик. Второй играющий получает этот шарик, если угадывает, в какой он руке. Игра продолжается до последнего шарика. Оценив умственные способности противника, вы мысленно ставите себя на его место, размышляете, как бы он это сделал, и выигрываете все шарики. Так вот, здесь это не срабатывает. Я пытался такое проделать. Это не срабатывает, потому что, даже если вы точно совмещаете два способа размышления, остается различие в стратегии. И если вы попытаетесь применить правила этой игры в ситуации, когда противник действует исключительно наудачу, вы построите такую сложную конструкцию, что уже не вспомните, с чего начали.
— Неужели вы серьезно думаете, что большинство убийц прибегают к таким затейливым тонкостям? У них нет на это времени. И мне кажется, они слишком опасаются быть неправильно понятыми.
Открылась дверь, и в зал вошел сэр Гайлс Гэй.
По выражению его лица было понятно, что он слышал последние слова и обдумывал их. Вместе с ним в комнату проник порыв холодного ветра, отчего пламя в камине взметнулось ввысь. На церковных часах громко пробило десять. Из бара выгоняли последних посетителей, время от времени громко хлопала дверь и доносились слова прощания. Гэй стоял в нахлобученной на лоб мягкой шляпе и теплом пальто. Под мышкой он держал трость.
— Я немного запоздал, джентльмены, — официальным тоном произнес он. — Прошу меня простить.
— Что-нибудь выпьете? — вежливо поинтересовался доктор Фелл, протягивая руку к колокольчику. — Мы остановились здесь ночевать и можем сделать заказ.
— Да, я знаю. — Гэй стягивал перчатки, одновременно изучая их лица. — Вы предпочли остановиться здесь, а не воспользоваться моим гостеприимством. Означает ли это, что вы не можете обедать с человеком, которого собираетесь арестовать? Во всяком случае, я не могу воспользоваться вашей любезностью.
— Вопрос о том, чтобы арестовать вас, сэр Гайлс, даже не стоит, — сухо проинформировал его Хэдли. — Вас попросили ответить на кое-какие вопросы. Почему-то вам понадобилось для этого несколько часов. По настоянию Фелла я согласился подождать. Теперь вы можете нам что-нибудь сказать?
Гэй положил на стол шляпу и трость и улыбнулся шляпе. Придвинув себе кресло, он осторожно уселся. Казалось, старик прислушивался к вою пламени в камине.
— Да, я готов рассказать вам правду. — Он оглядел их. — Должен предупредить, вы разочаруетесь. После того как я все расскажу, естественно, вы сможете предпринять любые шаги. Мне было нужно время на размышление. Я хотел вспомнить, встречался ли я прежде с миссис Кент. Погодите! — Он поднял руку. — Мне известно, что говорят ваши улики, господин полицейский. Я знаю, что должен быть с ней знаком. В том смысле, что мы с ней встречались. Сегодня днем вы не поверили мне, когда я уверял, что любая женщина могла приехать в Англию, заявив, что знакома со мной, — собственно, многие так и поступали, — и что через офис помощника секретаря за год проходит такое множество посетителей, что ему понадобилось бы завести картотеку, чтобы запомнить хотя бы малую их часть. И тем не менее ясно одно: я не помню эту женщину. Я старательно перебирал в памяти все, что мог вспомнить о том времени. Тогда я жил в Норфолке. С помощью дневника я смог почти полностью восстановить события того года. Миссис Кент не вписывалась ни в одно из событий. У меня не было с ней дел такого рода, как вы подразумеваете. И у меня нет никаких тайн, которые побудили бы меня убить ее. Это мое последнее слово.
Наступила тишина. Хэдли медленно и неуверенно барабанил пальцами по столу. В поведении этого человека была такая искренность, что даже на Хэдли она произвела впечатление.
— И это все, что вы хотите сказать?
— Не совсем. Засим последует мое признание. Это я подложил ту фотографию в кипу полотенец. Точнее, я не клал ее туда, потому что и не заходил в ванную, а только сделал вид, что обнаружил ее там. И я сам испортил содержимое своего ящика с помощью красной туши. Но это все, что я сделал.
По какой-то таинственной причине доктор Фелл удовлетворенно потер руки. Хэдли изучал Гэя. Тот ответил на его взгляд сардонической усмешкой:
— Да, страшно глупо. Вы это хотите сказать?
— Нет, — вмешался доктор Фелл. — Есть более важный вопрос. Вы разорвали остальные фотографии?
— Нет.
— Хорошо. В таком случае, думаю, вам лучше все объяснить.
— Приходится признать, что мое первое и единственное вмешательство в преступление оказалось неудачным, — заметил Гэй. Казалось, это его уязвляет больше, чем что-либо другое. Он приготовился к нападению, но не был готов к небрежному отношению своих слушателей. — Я пострадал от заблуждения, что, если я превращу все в гротеск, этому поверят. Это моя слабость, которая…
— Это мы можем опустить, — вмешался Хэдли. — Зачем вы это сделали?
— Потому что я не хотел ложных обвинений. — Морщинистое лицо Гэя покраснело, он зло сжал пальцы и подался вперед. — Если сможете мне еще раз поверить, слушайте. Я буду говорить абсолютную правду. Я не обладаю вашим зрением и способностями, чтобы определить, что чернила на фотографии старые. Я додумался до этого потом, за что проклинал себя. Я подумал, что ее подложили сегодня утром.
Мы приехали в «Четыре входа» в одиннадцать утра. Хорошо. Во всяком случае, этот пункт вы не отрицаете. Но, боюсь, вы что-то упустили при всех своих способностях к дедукции. У меня нет постоянного водителя. Я нанимаю одного и того же человека, когда мне понадобится. Этот человек — Берне — сегодня утром привез нас со станции. Следовательно, мне нужно было с ним расплатиться. Я намеревался дать ему денег из тех, что лежали в моем кошельке в ящике бюро. Как только мы приехали и все поднялись наверх, пока Берне заносил в дом багаж, я прошел в кабинет…
— Минутку. А этот ящик, как говорят горничные, обычно заперт на ключ?
— Всегда. Хотя я не был в курсе, что это известно моим слугам. Я буду помнить об этой возможности, когда соберусь на следующее преступление. Итак, я прошел в кабинет. Проходя через гостиную, я услышал чьи-то шаги. И, открыв дверь кабинета, успел увидеть, как он — или она — выскользнул за дверь наверху возле внутренней лестницы.
— Кто же это был?
— Я не знаю. Прошу вас поверить мне. Я успел только увидеть, как закрывалась та дверь наверху.
— А звук шагов?
— Да, шаги я слышал. Но я не могу их описать. Я окликнул человека, но ответа не получил. Если бы я сказал, что меня это не взволновало, я бы солгал. Мне стало не по себе. Особенно оттого, что я не понимал, что это может значить. Раздумывая о случившемся, я отпер ящик стола. Там обнаружил разорванные фотографии. Наверху лежал этот снимок, сообщающий еще об одном убийстве. Во всяком случае, так я понял эту надпись.
— А когда в последний раз вы заглядывали в ящик?
— Недели три назад.
— Продолжайте, — тихо попросил Хэдли.
В голосе Гэя зазвучал холод.
— Вы не глупец, друг мой. Вы понимаете, что я подумал и продолжаю думать. Это откровенная попытка подставить меня под обвинение. Вы хотите знать, почему я обрушился сегодня днем на своих гостей? Есть причина. Кто-то же подложил снимок. Через какое-то время кто-нибудь из них «обнаружил» бы его там. Вот как платят за гостеприимство некоторые искренние друзья. — Он судорожно стиснул пальцы и положил руки на колени. — Разве это было не ясно? Ключи от ящика имелись только у меня. И все же кто-то еще нашел к нему доступ. Я не знаю как. Почему — знаю слишком хорошо. Если вы можете привести более убедительный вариант заранее обдуманного намерения бросить подозрение на меня как на преступника, я охотно выслушаю.
— И поэтому…
— Существует старая, избитая истина насчет битья в грудь. Наверное, я повел себя глупо. Не знаю. Но я так разозлился, как это бывало только в бытность мою служащим, когда я сталкивался с невероятной тупостью государственных чиновников. Тогда у меня сильно испортился характер, и мне так и не удалось восстановить мое обычное детское простодушие.
Да, сейчас в нем не проблескивало признаков детского простодушия. И тем не менее казалось, что старик действительно считает простодушие своей чертой характера. Никто на это ничего не сказал, и, тяжело вздохнув, Гэй продолжил:
— Если бы я знал, кто положил в бюро фотографию…
— Фотографию, — лениво вставил доктор Фелл, — надпись на которой была сделана две недели назад.
— Но я-то этого не знал! — воскликнул Гэй. — Наверняка в мой кабинет кто-то пробрался сразу после приезда, то есть после одиннадцати. И с недобрыми намерениями. Повторяю, если бы я знал, кто это, я бы с удовольствием его схватил. Я попытался бы нанести встречный удар. Но я не знал и не хотел строить догадки. Они могли оказаться неверными. Видите ли, во многих отношениях я более милосердный, чем настоящий убийца. Но больше всего мне было страшно интересно нанести ответный удар «неизвестному». Возможно, разумнее было избавиться и от этой фотографии, и от всех разорванных снимков. Но мне не хотелось оставлять злодея безнаказанным. Я не виновен. И я хотел, чтобы полиция обнаружила эти улики. Но поймите меня, джентльмены, я не хотел, чтобы она обнаружила их у меня в бюро!
— И вам не пришло в голову с самого начала рассказать нам всю правду?
— Нет, — совершенно искренне признался Гэй. — Именно это мне в голову и не пришло.
— Продолжайте.
Гэй склонил голову набок. На его изрезанном морщинами лице появилось выражение удовольствия, которого не было видно уже несколько часов.
— Признаю, я вел себя слишком эффектно. Номер с обезьяньим хвостом тоже был ошибочным. И я не уверен, что много выиграл, залив содержимое ящика тушью. Но мне хотелось привлечь к нему внимание. Поверьте, джентльмены, у меня и в мыслях не было сделать снимки в ящике неузнаваемыми. Я восхищаюсь — хотя волосы у меня от страха дыбом встают, — с каким искусством вы увязали все эти улики. Я просто поражен своего рода отстраненным интересом, созерцанием самого себя со стороны, тем, как вы сплели дело из ничего. Я был Пиквиком, слушающим сержанта Басфуза и слышащим, как мои же котлеты и томатный соус используются против меня. — Он помолчал. — Думаю, больше мне нечего сказать. Поймите, я не пытаюсь представить дело так, будто ко мне кто-то забрался. У меня в кабинете действительно кто-то побывал. У вас появилась ценная улика, хотя это произошло таким путем, о котором я искренне сожалею. У меня нет темных и ужасных тайн, связанных с прошлым миссис Кент. Вот моя история, хотите верьте, хотите нет. Но, между нами говоря, мне безразлично.
Хэдли и доктор Фелл переглянулись. Втянув шею в высокий воротник пальто, Гэй уставился на огонь.
— Теперь атмосфера не кажется вам такой враждебной, не так ли? — дружелюбно спросил доктор Фелл.
— Гм… Нет, сказать по правде, нет.
— Тогда позвольте задать вам пару вопросов, — улыбнулся доктор. Хэдли в это время озабоченно изучал свои записи. — Вы можете представить себе причину, по которой кто-то разорвал фотографии?
— К сожалению, нет. Это не должно было бросить тень подозрения на меня. Во всяком случае, мне так кажется.
— Гм… да. Легко ли было получить дубликат вашего ключа к ящику?
— Не думаю. Это довольно сложный и затейливый ключ. Но поскольку это сделано, значит, вполне возможно. Я не очень представляю, как это делается. Поскольку я читаю много детективной литературы, понимаю, что для слепка используется воск или мыло. Но если бы мне кто-то дал их и сказал: «Сделай запасной ключ», не думаю, что я сумел бы.
— Вы говорите, что слышали шаги — кто-то находился у вас в кабинете. Шаги были легкими или тяжелыми?
— Во всем этом деле, — после недолгих размышлений сказал Гэй, — я кажусь себе лишь старым и беспомощным «медиумом».
— Это не могла быть одна из ваших горничных?
— Почему? Они бы мне сказали.
— Ваши слуги давно у вас работают?
— Да, конечно. Они приехали со мной из Норфолка. Я… э-э-э… Да, я полностью им доверяю.
— Вы сказали, что в то время, когда миссис Кент приезжала в Англию, вы жили в Норфолке?
— Да, если я правильно установил даты.
— Гм-м. И все-таки, сэр Гайлс, попытайтесь просто предположить, кто бы мог все это проделать?
Не отводя взгляда от огня, Гэй покачал головой. Его губы скривились в странной улыбке.
— Это ваша работа. Признаю, дело касается и меня, но в другом отношении. Не могли бы вы ответить, честно и искренне, на один вопрос?
Осторожный Хэдли поторопился вмешаться, прежде чем доктор Фелл успел открыть рот:
— Это зависит от существа вопроса, сэр Гайлс. Что вы хотите знать?
— Почему, — Гэй по-прежнему завороженно смотрел на огонь, — почему вы приставили полицейского следить за мисс Форбс?
Глава 18
— Eh bien — вопросил доктор. — Какой из них показался вам особенно интересным?
— Как третейский судья, — ответил Кент, — я бы выбрал второй вопрос. А именно — что случилось с этим загадочным костюмом? Это относится ко всем, в том числе к Гэю. Но, кажется, костюм растаял как дым. Убийца не мог отделаться от него никаким способом, по моим представлениям. Он не мог выкинуть его из окна, сжечь, спрятать. Думаю, вы это проверили. Вероятно, мы должны логически предположить, что он должен находиться где-то в гостинице. А значит, это была форма, занятая или украденная у кого-то из служащих. Вряд ли стоит допустить, что убийца бродил по зданию гостиницы, наобум разыскивая форму. Скорее похоже на сговор. Таким образом, мы вновь возвращаемся к гостинице — как в моей версии против управляющего.
— И вам больше ничего не приходит в голову? — Доктор Фелл с любопытством смотрел на Кента. — А кто-то из ваших друзей не выдвинул никакого предположения? Ну же! Уверен, кто-то придумал остроумную теорию. Например, версия Рейберна?
— Нет, мы с ним мало виделись. Предположений не было, за исключением…
Он замолчал, допустив промах.
— За исключением чего? — быстро спросил доктор Фелл.
— Ничего особенного. Это было только…
— Ваш тон достаточно нам сказал. Как ведущий совещания, я попросил бы вас поделиться с нами, на чем вы остановились?…
— Так, просто дурацкое предположение… что убийца мог оказаться женщиной. Вероятно, вы тоже думали об этом?
Доктор Фелл и Хэдли обменялись взглядами. Доктор усмехнулся.
— Вы ко мне несправедливы, — с небрежным добродушием произнес доктор. — Эта мысль пришла мне в голову одной из первых. Вы хотите сказать, что именно форма должна была нам внушить, что в ней расхаживает именно мужчина?
— Да. Но вы понимаете, почему этого не могло быть? Я говорю о замшевых туфлях. Прежде всего, женщина не могла выставить в коридор непарные туфли. Она бы отобрала пару. Во-вторых, что гораздо важнее, она никогда бы не выставила замшевые туфли, которые не нуждаются в чистке ваксой. Значит, это был мужчина. Я понимаю, когда задумываюсь о том, что замшевые туфли не нужно чистить. Но если бы я был убийцей и мне нужно было просто выставить в коридор пару туфель, сомневаюсь, что я подумал бы о такой мелочи в тот момент. Я подхватил бы любую подвернувшуюся под руку пару туфель. Как это и сделал убийца.
— Если только, — с облегчением вздохнул доктор Фелл, — это не было двойным трюком. Убийца был женщиной. Она хочет, чтобы думали, что она мужчина. Думаю, вы признаете, что это — главный смысл обмана. Она усиливает его, намеренно выбрав непарные туфли, чего женщина никогда бы не сделала.
Кент задумчиво уставился на кружку.
— Я понимаю, — признал он. — Это очень удобный прием для романа. Благодаря ему вы можете доказать все, что угодно. Или почти все. Но в душе я никогда этому не верил. Помните знаменитый отрывок, где Дупин показывает, как можно угадать направление, в котором станет работать ум человека? В качестве примера он берет школьную игру в чет-нечет. Вы прячете в одной руке мраморный шарик. Второй играющий получает этот шарик, если угадывает, в какой он руке. Игра продолжается до последнего шарика. Оценив умственные способности противника, вы мысленно ставите себя на его место, размышляете, как бы он это сделал, и выигрываете все шарики. Так вот, здесь это не срабатывает. Я пытался такое проделать. Это не срабатывает, потому что, даже если вы точно совмещаете два способа размышления, остается различие в стратегии. И если вы попытаетесь применить правила этой игры в ситуации, когда противник действует исключительно наудачу, вы построите такую сложную конструкцию, что уже не вспомните, с чего начали.
— Неужели вы серьезно думаете, что большинство убийц прибегают к таким затейливым тонкостям? У них нет на это времени. И мне кажется, они слишком опасаются быть неправильно понятыми.
Открылась дверь, и в зал вошел сэр Гайлс Гэй.
По выражению его лица было понятно, что он слышал последние слова и обдумывал их. Вместе с ним в комнату проник порыв холодного ветра, отчего пламя в камине взметнулось ввысь. На церковных часах громко пробило десять. Из бара выгоняли последних посетителей, время от времени громко хлопала дверь и доносились слова прощания. Гэй стоял в нахлобученной на лоб мягкой шляпе и теплом пальто. Под мышкой он держал трость.
— Я немного запоздал, джентльмены, — официальным тоном произнес он. — Прошу меня простить.
— Что-нибудь выпьете? — вежливо поинтересовался доктор Фелл, протягивая руку к колокольчику. — Мы остановились здесь ночевать и можем сделать заказ.
— Да, я знаю. — Гэй стягивал перчатки, одновременно изучая их лица. — Вы предпочли остановиться здесь, а не воспользоваться моим гостеприимством. Означает ли это, что вы не можете обедать с человеком, которого собираетесь арестовать? Во всяком случае, я не могу воспользоваться вашей любезностью.
— Вопрос о том, чтобы арестовать вас, сэр Гайлс, даже не стоит, — сухо проинформировал его Хэдли. — Вас попросили ответить на кое-какие вопросы. Почему-то вам понадобилось для этого несколько часов. По настоянию Фелла я согласился подождать. Теперь вы можете нам что-нибудь сказать?
Гэй положил на стол шляпу и трость и улыбнулся шляпе. Придвинув себе кресло, он осторожно уселся. Казалось, старик прислушивался к вою пламени в камине.
— Да, я готов рассказать вам правду. — Он оглядел их. — Должен предупредить, вы разочаруетесь. После того как я все расскажу, естественно, вы сможете предпринять любые шаги. Мне было нужно время на размышление. Я хотел вспомнить, встречался ли я прежде с миссис Кент. Погодите! — Он поднял руку. — Мне известно, что говорят ваши улики, господин полицейский. Я знаю, что должен быть с ней знаком. В том смысле, что мы с ней встречались. Сегодня днем вы не поверили мне, когда я уверял, что любая женщина могла приехать в Англию, заявив, что знакома со мной, — собственно, многие так и поступали, — и что через офис помощника секретаря за год проходит такое множество посетителей, что ему понадобилось бы завести картотеку, чтобы запомнить хотя бы малую их часть. И тем не менее ясно одно: я не помню эту женщину. Я старательно перебирал в памяти все, что мог вспомнить о том времени. Тогда я жил в Норфолке. С помощью дневника я смог почти полностью восстановить события того года. Миссис Кент не вписывалась ни в одно из событий. У меня не было с ней дел такого рода, как вы подразумеваете. И у меня нет никаких тайн, которые побудили бы меня убить ее. Это мое последнее слово.
Наступила тишина. Хэдли медленно и неуверенно барабанил пальцами по столу. В поведении этого человека была такая искренность, что даже на Хэдли она произвела впечатление.
— И это все, что вы хотите сказать?
— Не совсем. Засим последует мое признание. Это я подложил ту фотографию в кипу полотенец. Точнее, я не клал ее туда, потому что и не заходил в ванную, а только сделал вид, что обнаружил ее там. И я сам испортил содержимое своего ящика с помощью красной туши. Но это все, что я сделал.
По какой-то таинственной причине доктор Фелл удовлетворенно потер руки. Хэдли изучал Гэя. Тот ответил на его взгляд сардонической усмешкой:
— Да, страшно глупо. Вы это хотите сказать?
— Нет, — вмешался доктор Фелл. — Есть более важный вопрос. Вы разорвали остальные фотографии?
— Нет.
— Хорошо. В таком случае, думаю, вам лучше все объяснить.
— Приходится признать, что мое первое и единственное вмешательство в преступление оказалось неудачным, — заметил Гэй. Казалось, это его уязвляет больше, чем что-либо другое. Он приготовился к нападению, но не был готов к небрежному отношению своих слушателей. — Я пострадал от заблуждения, что, если я превращу все в гротеск, этому поверят. Это моя слабость, которая…
— Это мы можем опустить, — вмешался Хэдли. — Зачем вы это сделали?
— Потому что я не хотел ложных обвинений. — Морщинистое лицо Гэя покраснело, он зло сжал пальцы и подался вперед. — Если сможете мне еще раз поверить, слушайте. Я буду говорить абсолютную правду. Я не обладаю вашим зрением и способностями, чтобы определить, что чернила на фотографии старые. Я додумался до этого потом, за что проклинал себя. Я подумал, что ее подложили сегодня утром.
Мы приехали в «Четыре входа» в одиннадцать утра. Хорошо. Во всяком случае, этот пункт вы не отрицаете. Но, боюсь, вы что-то упустили при всех своих способностях к дедукции. У меня нет постоянного водителя. Я нанимаю одного и того же человека, когда мне понадобится. Этот человек — Берне — сегодня утром привез нас со станции. Следовательно, мне нужно было с ним расплатиться. Я намеревался дать ему денег из тех, что лежали в моем кошельке в ящике бюро. Как только мы приехали и все поднялись наверх, пока Берне заносил в дом багаж, я прошел в кабинет…
— Минутку. А этот ящик, как говорят горничные, обычно заперт на ключ?
— Всегда. Хотя я не был в курсе, что это известно моим слугам. Я буду помнить об этой возможности, когда соберусь на следующее преступление. Итак, я прошел в кабинет. Проходя через гостиную, я услышал чьи-то шаги. И, открыв дверь кабинета, успел увидеть, как он — или она — выскользнул за дверь наверху возле внутренней лестницы.
— Кто же это был?
— Я не знаю. Прошу вас поверить мне. Я успел только увидеть, как закрывалась та дверь наверху.
— А звук шагов?
— Да, шаги я слышал. Но я не могу их описать. Я окликнул человека, но ответа не получил. Если бы я сказал, что меня это не взволновало, я бы солгал. Мне стало не по себе. Особенно оттого, что я не понимал, что это может значить. Раздумывая о случившемся, я отпер ящик стола. Там обнаружил разорванные фотографии. Наверху лежал этот снимок, сообщающий еще об одном убийстве. Во всяком случае, так я понял эту надпись.
— А когда в последний раз вы заглядывали в ящик?
— Недели три назад.
— Продолжайте, — тихо попросил Хэдли.
В голосе Гэя зазвучал холод.
— Вы не глупец, друг мой. Вы понимаете, что я подумал и продолжаю думать. Это откровенная попытка подставить меня под обвинение. Вы хотите знать, почему я обрушился сегодня днем на своих гостей? Есть причина. Кто-то же подложил снимок. Через какое-то время кто-нибудь из них «обнаружил» бы его там. Вот как платят за гостеприимство некоторые искренние друзья. — Он судорожно стиснул пальцы и положил руки на колени. — Разве это было не ясно? Ключи от ящика имелись только у меня. И все же кто-то еще нашел к нему доступ. Я не знаю как. Почему — знаю слишком хорошо. Если вы можете привести более убедительный вариант заранее обдуманного намерения бросить подозрение на меня как на преступника, я охотно выслушаю.
— И поэтому…
— Существует старая, избитая истина насчет битья в грудь. Наверное, я повел себя глупо. Не знаю. Но я так разозлился, как это бывало только в бытность мою служащим, когда я сталкивался с невероятной тупостью государственных чиновников. Тогда у меня сильно испортился характер, и мне так и не удалось восстановить мое обычное детское простодушие.
Да, сейчас в нем не проблескивало признаков детского простодушия. И тем не менее казалось, что старик действительно считает простодушие своей чертой характера. Никто на это ничего не сказал, и, тяжело вздохнув, Гэй продолжил:
— Если бы я знал, кто положил в бюро фотографию…
— Фотографию, — лениво вставил доктор Фелл, — надпись на которой была сделана две недели назад.
— Но я-то этого не знал! — воскликнул Гэй. — Наверняка в мой кабинет кто-то пробрался сразу после приезда, то есть после одиннадцати. И с недобрыми намерениями. Повторяю, если бы я знал, кто это, я бы с удовольствием его схватил. Я попытался бы нанести встречный удар. Но я не знал и не хотел строить догадки. Они могли оказаться неверными. Видите ли, во многих отношениях я более милосердный, чем настоящий убийца. Но больше всего мне было страшно интересно нанести ответный удар «неизвестному». Возможно, разумнее было избавиться и от этой фотографии, и от всех разорванных снимков. Но мне не хотелось оставлять злодея безнаказанным. Я не виновен. И я хотел, чтобы полиция обнаружила эти улики. Но поймите меня, джентльмены, я не хотел, чтобы она обнаружила их у меня в бюро!
— И вам не пришло в голову с самого начала рассказать нам всю правду?
— Нет, — совершенно искренне признался Гэй. — Именно это мне в голову и не пришло.
— Продолжайте.
Гэй склонил голову набок. На его изрезанном морщинами лице появилось выражение удовольствия, которого не было видно уже несколько часов.
— Признаю, я вел себя слишком эффектно. Номер с обезьяньим хвостом тоже был ошибочным. И я не уверен, что много выиграл, залив содержимое ящика тушью. Но мне хотелось привлечь к нему внимание. Поверьте, джентльмены, у меня и в мыслях не было сделать снимки в ящике неузнаваемыми. Я восхищаюсь — хотя волосы у меня от страха дыбом встают, — с каким искусством вы увязали все эти улики. Я просто поражен своего рода отстраненным интересом, созерцанием самого себя со стороны, тем, как вы сплели дело из ничего. Я был Пиквиком, слушающим сержанта Басфуза и слышащим, как мои же котлеты и томатный соус используются против меня. — Он помолчал. — Думаю, больше мне нечего сказать. Поймите, я не пытаюсь представить дело так, будто ко мне кто-то забрался. У меня в кабинете действительно кто-то побывал. У вас появилась ценная улика, хотя это произошло таким путем, о котором я искренне сожалею. У меня нет темных и ужасных тайн, связанных с прошлым миссис Кент. Вот моя история, хотите верьте, хотите нет. Но, между нами говоря, мне безразлично.
Хэдли и доктор Фелл переглянулись. Втянув шею в высокий воротник пальто, Гэй уставился на огонь.
— Теперь атмосфера не кажется вам такой враждебной, не так ли? — дружелюбно спросил доктор Фелл.
— Гм… Нет, сказать по правде, нет.
— Тогда позвольте задать вам пару вопросов, — улыбнулся доктор. Хэдли в это время озабоченно изучал свои записи. — Вы можете представить себе причину, по которой кто-то разорвал фотографии?
— К сожалению, нет. Это не должно было бросить тень подозрения на меня. Во всяком случае, мне так кажется.
— Гм… да. Легко ли было получить дубликат вашего ключа к ящику?
— Не думаю. Это довольно сложный и затейливый ключ. Но поскольку это сделано, значит, вполне возможно. Я не очень представляю, как это делается. Поскольку я читаю много детективной литературы, понимаю, что для слепка используется воск или мыло. Но если бы мне кто-то дал их и сказал: «Сделай запасной ключ», не думаю, что я сумел бы.
— Вы говорите, что слышали шаги — кто-то находился у вас в кабинете. Шаги были легкими или тяжелыми?
— Во всем этом деле, — после недолгих размышлений сказал Гэй, — я кажусь себе лишь старым и беспомощным «медиумом».
— Это не могла быть одна из ваших горничных?
— Почему? Они бы мне сказали.
— Ваши слуги давно у вас работают?
— Да, конечно. Они приехали со мной из Норфолка. Я… э-э-э… Да, я полностью им доверяю.
— Вы сказали, что в то время, когда миссис Кент приезжала в Англию, вы жили в Норфолке?
— Да, если я правильно установил даты.
— Гм-м. И все-таки, сэр Гайлс, попытайтесь просто предположить, кто бы мог все это проделать?
Не отводя взгляда от огня, Гэй покачал головой. Его губы скривились в странной улыбке.
— Это ваша работа. Признаю, дело касается и меня, но в другом отношении. Не могли бы вы ответить, честно и искренне, на один вопрос?
Осторожный Хэдли поторопился вмешаться, прежде чем доктор Фелл успел открыть рот:
— Это зависит от существа вопроса, сэр Гайлс. Что вы хотите знать?
— Почему, — Гэй по-прежнему завороженно смотрел на огонь, — почему вы приставили полицейского следить за мисс Форбс?
Глава 18
Схватка над могилой
Кент вздрогнул и со стуком опустил кружку с пивом на стол. Он быстро оглядел собравшихся и по их спокойствию понял, что Хэдли и доктор Фелл восприняли вопрос чрезвычайно серьезно.
— Почему вы так решили? — поинтересовался Хэдли.
— Понятно, — усмехнулся Гэй. — Вы никому ничего не можете сказать, да? Когда сегодня днем мисс Форбс с мистером Кентом отправились на прогулку, вы послали следить за ними своего человека. Не знаю точно кого, но, кажется, это один из сержантов, что были в «Королевском багрянце». Когда молодые люди вернулись в «Четыре входа», ваш человек последовал за мисс Форбс. Я склонен подозревать, что причина, по которой вы… завлекли меня сегодня в паб, вместо того чтобы прийти ко мне, заключается в том, чтобы и в моем доме поместить своего человека. Я не возражаю. Но если мой дом используется для какой-то цели, я имею право знать о том, что готовится. Норфилд так и кишит полицейскими. Сегодня вечером в пабе тоже торчал один из них. В такой маленькой деревушке это невозможно скрыть. И я раздумываю, что же происходит.
— Лучше сказать ему, Хэдли, — предложил доктор Фелл. — Я все время на этом настаивал. Он может оказать нам большую помощь. А если почему-либо все пойдет не так, он может сорвать нам весь наш план.
— Но почему, — вмешался в разговор Кент, — почему вы следите за мисс Форбс?
Хэдли недовольно усмехнулся:
— Не по тем причинам, о которых вы думаете. Просто для того, чтобы она не попала в беду, что вполне возможно. — Он обратился к Гэю: — Хорошо. Дело в том, что, если повезет, сегодня ночью мы схватим убийцу.
Гэй присвистнул и резко выпрямился:
— Интересно! Даже захватывающе! Где и как?
— У вас весьма необычный дом, — стал пояснять Хэдли. — Он полностью соответствует своему названию. В противовес «Виду на море» или «Парк-сайду», у него на самом деле четыре входа, по одному на каждой стороне здания. За всеми дверьми будут наблюдать. Если Фелл прав, мы надеемся, что сегодня в полночь кое-кто выйдет из одной из этих дверей.
— Выйдет из дома? Зачем?
— Пока мы этого не можем сказать, — отрубил Хэдли.
Гэй озадачился:
— Все равно ничего не понимаю. Если кто-то выйдет из дома в полночь, разве это доказывает, что он — убийца? Я всегда думал, — размышлял старик вслух, — что, когда расставляются подобные ловушки и хватают кого-то подозрительного, человек готов расколоться и признать свою вину. А если он спокойно сложит руки на груди и заявит: «Это все подстроено. Я приглашу адвоката»? Что тогда будет с вашими доказательствами?
— У нас есть причины надеяться, — ответил Хэдли, — что они у нас есть. — Он сменил тон: — Но вот о чем я хотел вас просить, сэр Гайлс. Если случайно вы увидите у себя в доме полицейского, как бы подозрительно вам это ни показалось, пожалуйста, ничего не предпринимайте и никому ничего не говорите. Пусть все, как обычно, разойдутся спать. Возможно, рано утром вас разбудят, но если повезет, к этому времени все будет кончено. Вы обещаете молчать?
— С удовольствием! Я так понимаю, что вы… э-э-э… поверили в мой рассказ?
— А иначе разве я доверил бы вам наш тайный план?
— Не знаю, — искренне признался Гэй. — Но можете на меня положиться. Если я чувствую грязную работу, мне это даже нравится. Спокойной ночи, джентльмены. Надеюсь, вскоре увидимся.
Он натянул на голову шляпу, встал и сунул трость под мышку. Остановившись у двери, он с минуту смотрел на собравшихся за столом, затем быстро махнул им рукой и вышел. В комнату ворвался клуб холодного ночного воздуха.
Хэдли взглянул на часы:
— Пойду повидаюсь с хозяином. Нам нужно избегать вмешательств.
Он выключил свет.
В то время как комнату освещал неровный свет пламени в горелке и Хэдли неуверенно шагал в темноте к бару, Кент посмотрел на доктора Фелла. Тот молча потягивал пиво. Казалось, он прислушивался к церковным часам, которые должны были вскоре пробить очередные полчаса.
— Можно узнать, что вы задумали? — почти прошептал Кент. — И в чем дело с Франсин? Я имею право знать…
Он не очень отчетливо видел лицо доктора Фелла, только слышал его дыхание с присвистом.
— Мисс Форбс, — заявил доктор Фелл, — не грозит никакая опасность. На этот счет можете не беспокоиться.
— Но если она в опасности, я хочу…
— Гм… да. Думаю, это часть нашей идеи.
— Я веду к тому, что хочу быть на месте, чтобы…
— Нет, — сказал доктор Фелл, — больше такого не будет. Я допустил это в случае с восемью мечами и дал себе страшную клятву, что больше этого не повторится. Иначе выльется в трагедию. Это работа для профессионалов, мой друг. И пусть они ее делают. Но если желаете, можете оказать помощь. Нам нужно поставить у каждой из четырех дверей по два человека, а людей не хватает. Если хотите, можете принять участие в наблюдении. Не хочу преувеличивать серьезность дела, но мы можем столкнуться с человеком, который способен на самые ужасные вещи, если вдруг наш план сорвется.
Часы на улице громко пробили очередные полчаса.
Вернулся Хэдли с полными кружками пива. Они пили ароматный напиток и лишь изредка перебрасывались словами. Сидя близко к огню, чтобы можно было видеть наручные часы, Хэдли не сводил с них глаз. Царила тишина, нарушаемая лишь легким позвякиванием посуды, тиканьем часов и потрескиванием дров в камине. Пробило четверть часа, затем час. Норфилд погрузился в сон.
В пять минут двенадцатого Хэдли, который переходил от окна к окну, поднимая шторы, прошел к двери, выходящей на конюшню. Он широко открыл дверь и остановился на пороге, вглядываясь в темноту. В комнату врывался и стелился по полу холодный ветер, и пар от дыхания Хэдли курился над его плечами. В конном дворе послышался какой-то треск и шепот.
— Таннер!
— Да, шеф.
— Люди на местах?
— Все готово, сэр.
— Хорошо.
Под ногами Хэдли, когда он вышел наружу, скрипнула половица на крыльце, и он начал тихо совещаться с Таннером. Вернувшись в комнату, Хэдли снял со стула пальто и посмотрел на Кента.
— Ваше место, — сказал он, — будет с инспектором, у задней двери дома. Ему даны инструкции, так что вы только выполняйте его приказания. Вы не должны выходить на задний двор. Туда выходят окна комнаты мисс Форбс, и она может вас заметить, если выйдет луна. Стойте прямо снаружи, у ворот на границе с кладбищем. Оттуда хорошо видно заднюю дверь. Не боитесь?
— Как будто нет.
— На всякий случай… — Хэдли нагнулся, взял с камина кочергу и протянул Кенту. — Захватите с собой на всякий случай. Вы штатский, так что должны быть вооружены. А теперь идемте.
Они вышли на улицу. Там их ждал Таннер, выглядевший очень воинственно в своей плоской шапке. Но говорил он мало, лишь отдавал команды. Они осторожно двинулись через ворота, ведущие на луг.
Во всяком случае, Кент предполагал, что они идут в сторону луга. Он впервые оказался в этой озадачивающе тревожной обстановке совершенно непроглядной и не нарушаемой никакими звуками английской ночной деревни.
Мы небрежно пользуемся определениями. Даже немногочисленные улицы затерянного в глуши городка даже в самый глухой час ночи никогда не бывают без единого лучика света и без какого-нибудь движения. Всегда кто-то бодрствует. Ночь в южноафриканской степи светлее и более шумная, чем сердце этого населенного пункта, этой деревни. Осмельтесь войти туда один после полуночи, и вы никогда не догадаетесь, что вы уже в ней, пока не окажетесь в самом ее центре. Дом выглядит таким же пугающим, как привидение. У вас появится впечатление, что с наступлением ночи все жители впали в наркотический сон. Даже когда паб остается открытым до десяти часов вечера, шторы на его окнах так плотно задернуты и свет так слабо пробивается сквозь них, что он кажется таким же мертвым, как и остальные дома.
Шагая рядом с инспектором, Кент слышал хруст своих шагов по мерзлой земле, догадываясь, что оставляет следы. Ночь стояла холодная и туманная, и можно было чувствовать туман, не видя его. Позднее должна была появиться луна. Эхо их собственных шагов опережало путников, разносясь над лужайкой. «Кажется, в Норфилде нет ни единой собаки», — подумалось Кенту.
Вместо того чтобы пройти мимо церкви по теряющейся в темноте дороге, инспектор Таннер тихонько открыл калитку, ведущую на кладбище. Кент последовал за ним на аллею, окруженную высокими тисовыми деревьями. Кочерга в его руке поблескивала изморозью. Он слишком сильно сжимал ее и решил засунуть в глубокий карман пальто, прижав рукой. Они шагали по занесенной снежной пылью каменистой дорожке вокруг церкви. Там было так темно, что они были вынуждены продвигаться на ощупь, вытянув вперед руки. Затем мужчины вошли на кладбище, усеянное лабиринтом плоских надгробий.
— Куда теперь?
— Дальше вниз. Смотрите внимательно!
На фоне темного неба внезапно возникли черные силуэты огромных вязов. За ними тянулась стена с железными воротами. Кент увидел слабый свет. Очевидно, в «Четырех входах» кто-то еще не спал.
Кент, в котором еще жил детский страх перед кладбищем, запрещающий наступать на могилы, постоянно сворачивал, чтобы не наткнуться на них. Как только они дошли до конца кладбища, свет в доме погас. Но его глаза уже немного привыкли к темноте. Ощущение, подобное тому, что возникает, когда пробираешься к своему месту в театре при погашенном свете, постепенно исчезало. Железные створки ворот поблескивали в темноте. За ними ясно виднелись белые рамы окон и задняя дверь дома. Он даже различал очертания дымовой трубы.
— Почему вы так решили? — поинтересовался Хэдли.
— Понятно, — усмехнулся Гэй. — Вы никому ничего не можете сказать, да? Когда сегодня днем мисс Форбс с мистером Кентом отправились на прогулку, вы послали следить за ними своего человека. Не знаю точно кого, но, кажется, это один из сержантов, что были в «Королевском багрянце». Когда молодые люди вернулись в «Четыре входа», ваш человек последовал за мисс Форбс. Я склонен подозревать, что причина, по которой вы… завлекли меня сегодня в паб, вместо того чтобы прийти ко мне, заключается в том, чтобы и в моем доме поместить своего человека. Я не возражаю. Но если мой дом используется для какой-то цели, я имею право знать о том, что готовится. Норфилд так и кишит полицейскими. Сегодня вечером в пабе тоже торчал один из них. В такой маленькой деревушке это невозможно скрыть. И я раздумываю, что же происходит.
— Лучше сказать ему, Хэдли, — предложил доктор Фелл. — Я все время на этом настаивал. Он может оказать нам большую помощь. А если почему-либо все пойдет не так, он может сорвать нам весь наш план.
— Но почему, — вмешался в разговор Кент, — почему вы следите за мисс Форбс?
Хэдли недовольно усмехнулся:
— Не по тем причинам, о которых вы думаете. Просто для того, чтобы она не попала в беду, что вполне возможно. — Он обратился к Гэю: — Хорошо. Дело в том, что, если повезет, сегодня ночью мы схватим убийцу.
Гэй присвистнул и резко выпрямился:
— Интересно! Даже захватывающе! Где и как?
— У вас весьма необычный дом, — стал пояснять Хэдли. — Он полностью соответствует своему названию. В противовес «Виду на море» или «Парк-сайду», у него на самом деле четыре входа, по одному на каждой стороне здания. За всеми дверьми будут наблюдать. Если Фелл прав, мы надеемся, что сегодня в полночь кое-кто выйдет из одной из этих дверей.
— Выйдет из дома? Зачем?
— Пока мы этого не можем сказать, — отрубил Хэдли.
Гэй озадачился:
— Все равно ничего не понимаю. Если кто-то выйдет из дома в полночь, разве это доказывает, что он — убийца? Я всегда думал, — размышлял старик вслух, — что, когда расставляются подобные ловушки и хватают кого-то подозрительного, человек готов расколоться и признать свою вину. А если он спокойно сложит руки на груди и заявит: «Это все подстроено. Я приглашу адвоката»? Что тогда будет с вашими доказательствами?
— У нас есть причины надеяться, — ответил Хэдли, — что они у нас есть. — Он сменил тон: — Но вот о чем я хотел вас просить, сэр Гайлс. Если случайно вы увидите у себя в доме полицейского, как бы подозрительно вам это ни показалось, пожалуйста, ничего не предпринимайте и никому ничего не говорите. Пусть все, как обычно, разойдутся спать. Возможно, рано утром вас разбудят, но если повезет, к этому времени все будет кончено. Вы обещаете молчать?
— С удовольствием! Я так понимаю, что вы… э-э-э… поверили в мой рассказ?
— А иначе разве я доверил бы вам наш тайный план?
— Не знаю, — искренне признался Гэй. — Но можете на меня положиться. Если я чувствую грязную работу, мне это даже нравится. Спокойной ночи, джентльмены. Надеюсь, вскоре увидимся.
Он натянул на голову шляпу, встал и сунул трость под мышку. Остановившись у двери, он с минуту смотрел на собравшихся за столом, затем быстро махнул им рукой и вышел. В комнату ворвался клуб холодного ночного воздуха.
Хэдли взглянул на часы:
— Пойду повидаюсь с хозяином. Нам нужно избегать вмешательств.
Он выключил свет.
В то время как комнату освещал неровный свет пламени в горелке и Хэдли неуверенно шагал в темноте к бару, Кент посмотрел на доктора Фелла. Тот молча потягивал пиво. Казалось, он прислушивался к церковным часам, которые должны были вскоре пробить очередные полчаса.
— Можно узнать, что вы задумали? — почти прошептал Кент. — И в чем дело с Франсин? Я имею право знать…
Он не очень отчетливо видел лицо доктора Фелла, только слышал его дыхание с присвистом.
— Мисс Форбс, — заявил доктор Фелл, — не грозит никакая опасность. На этот счет можете не беспокоиться.
— Но если она в опасности, я хочу…
— Гм… да. Думаю, это часть нашей идеи.
— Я веду к тому, что хочу быть на месте, чтобы…
— Нет, — сказал доктор Фелл, — больше такого не будет. Я допустил это в случае с восемью мечами и дал себе страшную клятву, что больше этого не повторится. Иначе выльется в трагедию. Это работа для профессионалов, мой друг. И пусть они ее делают. Но если желаете, можете оказать помощь. Нам нужно поставить у каждой из четырех дверей по два человека, а людей не хватает. Если хотите, можете принять участие в наблюдении. Не хочу преувеличивать серьезность дела, но мы можем столкнуться с человеком, который способен на самые ужасные вещи, если вдруг наш план сорвется.
Часы на улице громко пробили очередные полчаса.
Вернулся Хэдли с полными кружками пива. Они пили ароматный напиток и лишь изредка перебрасывались словами. Сидя близко к огню, чтобы можно было видеть наручные часы, Хэдли не сводил с них глаз. Царила тишина, нарушаемая лишь легким позвякиванием посуды, тиканьем часов и потрескиванием дров в камине. Пробило четверть часа, затем час. Норфилд погрузился в сон.
В пять минут двенадцатого Хэдли, который переходил от окна к окну, поднимая шторы, прошел к двери, выходящей на конюшню. Он широко открыл дверь и остановился на пороге, вглядываясь в темноту. В комнату врывался и стелился по полу холодный ветер, и пар от дыхания Хэдли курился над его плечами. В конном дворе послышался какой-то треск и шепот.
— Таннер!
— Да, шеф.
— Люди на местах?
— Все готово, сэр.
— Хорошо.
Под ногами Хэдли, когда он вышел наружу, скрипнула половица на крыльце, и он начал тихо совещаться с Таннером. Вернувшись в комнату, Хэдли снял со стула пальто и посмотрел на Кента.
— Ваше место, — сказал он, — будет с инспектором, у задней двери дома. Ему даны инструкции, так что вы только выполняйте его приказания. Вы не должны выходить на задний двор. Туда выходят окна комнаты мисс Форбс, и она может вас заметить, если выйдет луна. Стойте прямо снаружи, у ворот на границе с кладбищем. Оттуда хорошо видно заднюю дверь. Не боитесь?
— Как будто нет.
— На всякий случай… — Хэдли нагнулся, взял с камина кочергу и протянул Кенту. — Захватите с собой на всякий случай. Вы штатский, так что должны быть вооружены. А теперь идемте.
Они вышли на улицу. Там их ждал Таннер, выглядевший очень воинственно в своей плоской шапке. Но говорил он мало, лишь отдавал команды. Они осторожно двинулись через ворота, ведущие на луг.
Во всяком случае, Кент предполагал, что они идут в сторону луга. Он впервые оказался в этой озадачивающе тревожной обстановке совершенно непроглядной и не нарушаемой никакими звуками английской ночной деревни.
Мы небрежно пользуемся определениями. Даже немногочисленные улицы затерянного в глуши городка даже в самый глухой час ночи никогда не бывают без единого лучика света и без какого-нибудь движения. Всегда кто-то бодрствует. Ночь в южноафриканской степи светлее и более шумная, чем сердце этого населенного пункта, этой деревни. Осмельтесь войти туда один после полуночи, и вы никогда не догадаетесь, что вы уже в ней, пока не окажетесь в самом ее центре. Дом выглядит таким же пугающим, как привидение. У вас появится впечатление, что с наступлением ночи все жители впали в наркотический сон. Даже когда паб остается открытым до десяти часов вечера, шторы на его окнах так плотно задернуты и свет так слабо пробивается сквозь них, что он кажется таким же мертвым, как и остальные дома.
Шагая рядом с инспектором, Кент слышал хруст своих шагов по мерзлой земле, догадываясь, что оставляет следы. Ночь стояла холодная и туманная, и можно было чувствовать туман, не видя его. Позднее должна была появиться луна. Эхо их собственных шагов опережало путников, разносясь над лужайкой. «Кажется, в Норфилде нет ни единой собаки», — подумалось Кенту.
Вместо того чтобы пройти мимо церкви по теряющейся в темноте дороге, инспектор Таннер тихонько открыл калитку, ведущую на кладбище. Кент последовал за ним на аллею, окруженную высокими тисовыми деревьями. Кочерга в его руке поблескивала изморозью. Он слишком сильно сжимал ее и решил засунуть в глубокий карман пальто, прижав рукой. Они шагали по занесенной снежной пылью каменистой дорожке вокруг церкви. Там было так темно, что они были вынуждены продвигаться на ощупь, вытянув вперед руки. Затем мужчины вошли на кладбище, усеянное лабиринтом плоских надгробий.
— Куда теперь?
— Дальше вниз. Смотрите внимательно!
На фоне темного неба внезапно возникли черные силуэты огромных вязов. За ними тянулась стена с железными воротами. Кент увидел слабый свет. Очевидно, в «Четырех входах» кто-то еще не спал.
Кент, в котором еще жил детский страх перед кладбищем, запрещающий наступать на могилы, постоянно сворачивал, чтобы не наткнуться на них. Как только они дошли до конца кладбища, свет в доме погас. Но его глаза уже немного привыкли к темноте. Ощущение, подобное тому, что возникает, когда пробираешься к своему месту в театре при погашенном свете, постепенно исчезало. Железные створки ворот поблескивали в темноте. За ними ясно виднелись белые рамы окон и задняя дверь дома. Он даже различал очертания дымовой трубы.