— В таком случае, — сказал доктор Фелл, — вам необходимо попасть на поезд. И объясню вам все, что успею, пока мы будем бежать к машине. Но предупреждаю вас здесь и сейчас, что, если эта женщина попытается довести до конца свои планы, может произойти нечто совершенно ужасное. Речь действительно идет о жизни и смерти. Вы обязаны успеть на этот поезд!
Глава 14
Глава 15
Глава 14
Дежурный по станции дал пронзительный свисток. Последние двери со стуком закрылись. Поезд на Лондон, отходящий в половине второго, заскользил вдоль платформы саутгемптонской центральной станции, набирая скорость, так что окна замелькали перед скопившимися там людьми.
— Говорю вам, это невозможно! — запыхавшись, сказал Стивен Кертис.
— Хотите пари? — бросил сквозь зубы Майлс. — Отведите машину назад, Стив. Теперь все в порядке.
— Никогда не прыгайте в поезд, который идет с такой скоростью! — завопил Стив. — Никогда…
Его голос замер вдали. Майлс, забыв обо всем, мчался рядом с дверью купе для некурящих вагона первого класса. Услышав чей-то крик, он увернулся от товарной платформы и схватился за ручку двери. Поскольку поезд ехал по левой стороне, прыжок в купе был делом нелегким.
Он рывком открыл дверь, прыгнул, чуть не потерял равновесие, почувствовав острую боль в спине, спас себе жизнь, ухватившись за ускользающий край двери, и, испытывая головокружение, которым напомнила о себе старая болезнь, со стуком закрыл дверь за собой.
Он добился своего. Он находился в одном поезде с Фей Ситон. Задыхаясь, Майлс стоял у открытого окна, глядя в него невидящим взором и слушая стук колес. Когда дыхание стало ровнее, он обернулся.
На него с плохо скрываемым отвращением смотрели десять пар глаз.
В купе первого класса, рассчитанном на шестерых, уже сидели по пять человек с каждой стороны. Пассажиров всегда приводит в ярость появление опоздавшего, который вскакивает в поезд в последний момент, а сейчас случай был из ряда вон выходящий. Хотя никто не сказал ни слова, атмосфера в купе была леденящей, и разрядил ее лишь полноватый военный, бросивший на Майлса ободряющий взгляд.
— Я… э-э-э… прошу прощения, — промямлил Майлс. У него мелькнула мысль, не следует ли прибавить к сказанному какую-нибудь цитату из писем лорда Честерфилда, какую-нибудь соответствующую апофегму, но воцарившаяся в купе атмосфера расхолаживала, и в любом случае его занимали совсем другие проблемы.
Майлс, спотыкаясь о ноги пассажиров, поспешно добрался до двери, ведущей в коридор, и закрыл ее за собой, чувствуя позади захлестнувшую купе волну всеобщей благодарности. В коридоре он немного постоял в раздумье. Выглядел он достаточно прилично, поскольку ополоснул лицо водой и поскреб его бритвой всухую, правда, пустой желудок выражал громкий протест. Но все это было не важно.
Важно было найти Фей, и сделать это как можно скорее. Состав не был длинным, и его нельзя было назвать переполненным. Это значит, что одни пассажиры сидели, тесно прижавшись друг к другу, и пытались читать газеты, сложив руки на груди, наподобие покойников, другие дюжинами стояли в коридоре между баррикадами из багажа. В самих же купе стояли в основном лишь те тучные дамы с билетами третьего класса, которые отправляются в купе первого класса и стоят там воплощенным укором, пока какой-нибудь представитель мужского пола не почувствует себя виноватым и не уступит место.
Прокладывая себе путь по коридорам, спотыкаясь о багаж, стараясь обойти выстроившиеся в туалеты очереди, Майлс пытался философски осмыслить представшую перед ним картину. Осматривая одно купе за другим, он говорил себе, что в этом грохочущем и качающемся поезде, мчащемся среди зеленой сельской местности, перед ним предстает поперечный срез всего английского общества.
Но, говоря откровенно, он не был настроен на философский лад.
Быстро пробежав по всему поезду в первый раз, он испытал некоторую тревогу. После второго осмотра он запаниковал. После третьего…
Фей Ситон в поезде не было.
Спокойно! Не сходи с ума!
Фей Ситон должна находиться здесь!
Но ее не было.
Майлс стоял у окна в коридоре среднего вагона, вцепившись в поручень и пытаясь сохранять спокойствие. Становилось все жарче и пасмурнее, низкие тучи смешивались с дымом поезда. Майлс пристально смотрел в окно, пока сменяющие друг друга пейзажи за окном не начали расплываться перед его глазами. Он видел испуганное лицо доктора Фелла и слышал голос доктора Фелла.
Те «объяснения», которые безумным полушепотом давал доктор, набивая карманы Майлса печеньем, призванным заменить ему завтрак, не отличались большой ясностью.
— Найдите ее и не отходите ни на шаг! Найдите ее и не отходите ни на шаг! — Все, что говорил доктор Фелл, сводилось именно к этому. — Если она будет настаивать на том, чтобы вечером вернуться к Грейвуд, то все в порядке — лучше не придумаешь, — но оставайтесь с нею и не отходите от нее ни на шаг!
— Ей грозит опасность?
— По-моему, да, — сказал доктор Фелл. — И если вы хотите, чтобы была доказана ее невиновность, — он замялся, — хотя бы в самом страшном из преступлений, какие ей приписывают, то, ради Бога, не подведите меня!
Самое страшное из преступлений, какие ей приписывают? Майлс покачал головой. Он с трудом удерживался на месте в качающемся вагоне. Фей либо опоздала на поезд — что казалось невероятным, разве что сломался автобус, — либо, что выглядело более правдоподобно, в конце концов вернулась обратно.
А он мчится в противоположном направлении, удаляясь от дома, что бы там ни происходило. Но крепись! Есть во всем этом и обнадеживающий момент!… «Нечто совершенно ужасное», предрекаемое доктором Феллом, видимо, могло произойти только в том случае, если бы Фей поехала в Лондон и довела до конца свои планы. Из этого следовало, что беспокоиться не о чем. Или он не прав?
Майлс не мог припомнить более долгой поездки. Поезд был экспрессом, и Майлс, даже если бы и захотел, не мог бы сойти с него и вернуться домой. В окна били струи дождя. Майлса обступило некое семейство, выплеснувшееся из купе в коридор, — так снуют взад-вперед туристы, скопившиеся вокруг костра, — вспомнив о своих бутербродах, находящихся в небольшом чемодане, погребенном под грудой чужого багажа, они подняли неимоверную кутерьму. Поезд прибыл на вокзал Ватерлоо в двадцать минут четвертого.
У самого барьера стояла, ожидая его, Барбара Морелл.
Увидев ее, Майлс почувствовал такую радость, что все его горести на мгновение отступили. Шумный людской поток изливался из поезда и тек к барьеру. Из громкоговорителя что-то гулко вещал хорошо поставленный голос.
— Привет, — сказала Барбара.
Она казалась более отчужденной, чем помнилось ему.
— Привет, — сказал Майлс. — Я… мне совсем не хотелось вытаскивать вас сюда, на вокзал.
— О, это ничего, — сказала Барбара. Зато он прекрасно вспомнил эти серые глаза с длинными черными ресницами. — Кроме того, вечером мне надо быть в офисе.
— В офисе? В воскресенье вечером?
— Я работаю на Флит-стрит, — сказала Барбара. — Я журналистка. Поэтому, когда меня спросили, пишу ли я романы, я ответила, что не совсем. — Она тут же оставила эту тему. Ее серые глаза украдкой изучали лицо Майлса. — Что случилось? — неожиданно спросила она. — В чем дело? У вас такой вид…
— Я попал в ужаснейшее положение! — воскликнул Майлс. Он почему-то чувствовал, что в присутствии этой девушки может говорить откровенно. — Я должен был во что бы то ни стало найти Фей Ситон. От этого зависит все. Никто не сомневался, что она едет в том же поезде, что и я. И теперь, черт побери, я не знаю, что мне делать, потому что ее в этом поезде не было.
— Не было в поезде? — переспросила Барбара. Она широко раскрыла глаза. — Но Фей Ситон приехала на этом поезде! Она прошла здесь секунд за двадцать до вас!
«Пасса-жи-ры, следующие до Хони-то-на, — нараспев командовал громкоговоритель, — займите очередь у платформы но-мер девять! Пасса-жи-ры, следующие до Хони-то-на…»
Все другие звуки потонули в этом адском гуле. Но к Майлсу вернулось ощущение ночного кошмара.
— Должно быть, вам померещилось! — сказал Майлс. — Говорю вам, ее не было в поезде! — Он с диким видом озирался вокруг, и тут ему в голову пришла новая мысль. — Постойте-ка! Значит, вы ее все-таки знаете?
— Нет! Я увидела ее впервые в жизни!
— Тогда как вы узнали, что это была Фей Ситон?
— По фотографии. Цветной фотографии, которую показывал нам профессор Риго в пятницу вечером. И я… я подумала, что вы приехали вместе. И уже решила было не встречаться с вами. По крайней мере, я… не знала, как поступить. Что стряслось?
Это была полная катастрофа?
«Я не сумасшедший, — сказал себе Майлс, — я не пьян и не слеп, и я могу поклясться, что Фей Ситон в поезде не было». Перед ним роились фантастические существа с бледными лицами и красными ртами. Эти существа, подобно экзотическим растениям, быстро зачахли в атмосфере вокзала Ватерлоо, как и в атмосфере поезда, с которого он только что сошел.
Однако, глядя сверху вниз на светловолосую, сероглазую Барбару, он подумал о том, какая все-таки она нормальная и как привлекает эта нормальность среди обступившего их всех мрака, — и одновременно вспомнил все, что произошло со времени их последней встречи.
Марион лежала в оцепенении в Грейвуде, и причиной ее состояния не были ни яд, ни нож. Даже доктор Фелл упомянул о злом духе. Все это — не порождение фантазии, а непреложные факты. Он вспомнил, какое чувство охватило его утром. Существует некая ужасная сила, природу которой понял доктор Фелл; либо мы победим ее, либо она погубит нас, и сейчас надо отдавать себе в этом полный отчет, игра уже началась!
После вопроса Барбары все это пронеслось у него в голове за долю секунды.
— Вы видели, как Фей Ситон проходила через ворота, — проговорил он. — В каком направлении она пошла?
— Не могу сказать. Здесь слишком много людей.
— Подождите! Мы еще не потерпели окончательного поражения! Профессор Риго упомянул вчера вечером… да, он тоже находится в Грейвуде!., что вы ему звонили и что вам известен адрес Фей. У нее где-то в городе есть комната, доктор Фелл думает, что она отправится прямо туда. Так вы знаете ее адрес?
— Да! — Барбара, в своем сшитом на заказ костюме и белой блузке, в накинутом на плечи плаще, с висящим на руке зонтиком, неловким движением открыла сумочку и достала записную книжку. — Вот. Болсовер-Плейс, 5. Но…
— Где находится Болсовер-Плейс?
— Справа от Камден-Хай-стрит в Камден-тауне. Я навела справки, когда подумывала отправиться туда, чтобы повидаться с нею. Это довольно грязный район, но она, по-моему, находится в еще более стесненных обстоятельствах, чем многие.
— Как быстрее всего добраться туда?
— Сесть на метро. Отсюда можно доехать без пересадки.
— Готов поставить пять фунтов, что она так и сделала. Она не могла опередить нас больше чем на две минуты! Вероятно, мы сумеем перехватить ее! Пойдемте!
«Господи, пошли мне немного удачи, — молился он про себя. — Пусть мне выпадет хотя бы одна счастливая карта, не двойка и не тройка!» И вскоре, когда они, пробившись сквозь очередь за билетами, спустились в душное подземелье, где переплетались рельсы, он получил свою карту.
Когда они оказались на платформе Северной линии, Майлс услышал шум приближающегося поезда. Они находились в конце платформы, вдоль всей длины которой, составлявшей более ста ярдов, стояли ожидавшие поезда люди. В этой полуцилиндрической пещере, некогда сверкавшей великолепием белой плитки, а ныне грязной и темной, все было словно окутано легкой дымкой.
Красный поезд, поднимая ветер, вылетел из туннеля и пронесся мимо них к тому месту, где должен был остановиться. И Майлс увидел Фей Ситон.
Он увидел ее на фоне мелькающих окон, с которых уже соскребли полоски, служившие защитой от взрывной волны. Она стояла на другом конце платформы перед первым вагоном и, когда дверь открылась, вошла в него.
— Фей! — завопил он. — Фей!
Его призыв остался без ответа.
— Поезд до «Эджвара»! — надрывался дежурный. — Поезд до «Эджвара»!
— Не вздумайте бежать туда! — предостерегла его Барбара. — Двери закроются, и мы упустим ее. Не лучше ли войти в этот вагон?
Они успели вскочить в последний вагон для некурящих перед тем, как дверь закрылась. Кроме них, в вагоне ехали только полицейский, сонного вида австралийский солдат и дежурный у панели с кнопками управления. Майлс видел лицо Фей лишь мельком, но заметил на нем яростное, озабоченное выражение и ту же улыбку, что и ночью.
Можно было сойти с ума от мысли, что он находится так близко от нее, и тем не менее…
— Если бы я смог пройти по поезду в первый вагон!…
— Пожалуйста! — взмолилась Барбара. Она указала на плакат, гласивший: «Не переходите из одного вагона в другой во время движения поезда», затем на дежурного и на полицейского. — Вряд ли принесет много пользы, если вас сейчас арестуют, не так ли?
— Да. Думаю, не принесет.
— Она выйдет из поезда на «Камден-таун». Так же поступим и мы. Садитесь.
Их уши наполнял негромкий шум летящего через туннель поезда. Вагон качался и скрипел, свет ламп с матовыми стеклами плясал по обивке сидений. Терзаемый сомнениями, Майлс опустился на двойное сиденье рядом с Барбарой.
— Не в моих правилах задавать слишком много вопросов, — продолжала Барбара, — но я просто схожу с ума от любопытства с тех самых пор, как говорила с вами по телефону. Почему вы так стремитесь догнать Фей Ситон?
Поезд остановился, и двери плавно открылись.
— «Чаринг-Кросс»! — добросовестно выкрикивал дежурный. — Поезд до «Эджвара»!
Майлс вскочил.
— Но ведь все в порядке, — умоляющим тоном сказала Барбара. — Если доктор Фелл считает, что она отправится к себе, то она выйдет только на «Камден-таун». Что может случиться за это время?
— Не знаю, — честно ответил Майлс. — Послушайте, — прибавил он, снова садясь и беря ее за руку, — я познакомился с вами совсем недавно, но вас не покоробит, если я скажу, что сейчас предпочел бы поговорить именно с вами, а не с кем-либо другим из известных мне людей?
— Нет, — ответила Барбара, отводя глаза, — не покоробит.
— Не знаю, как провели этот уик-энд вы, — продолжал Майлс, — но мы имели большой гала-парад с вампирами, чуть ли не с убийствами и…
— Что вы сказали? — Она быстро высвободила руку.
— Да! И доктор Фелл утверждает, что вы владеете какой-то невероятно важной информацией. — Он помолчал. — Кто такой Джим Морелл?
Поезд с лязгом и стуком мчался в пустоте туннеля, ветер из окон шевелил волосы.
— Вы не можете впутывать его во все это, — сказала Барбара, и ее пальцы крепче сжали сумочку. — Он ничего не знает, он никогда ничего не знал о смерти мистера Брука! Он…
— Хорошо! Но не могли бы вы сказать, кто он?
— Он мой брат. — Барбара облизнула очень гладкие розовые губы — не столь притягательные, не столь пьянящие, как губы той кроткой голубоглазой женщины, которая ехала сейчас в первом вагоне их поезда. Майлс отогнал эту мысль, а Барбара быстро спросила: — От кого вы услышали о нем?
— От Фей Ситон.
— Вот как! — Она казалась слегка удивленной.
— Я сейчас вам все расскажу. Но сначала необходимо кое-что уточнить. Ваш брат… где он сейчас?
— Он в Канаде. Он три года был в плену у немцев, и мы считали, что его нет в живых. Джима послали в Канаду на лечение. Он старше меня и до войны был уже довольно известным художником.
— И, как я понял, он был другом Гарри Брука.
— Да. — Следующую фразу Барбара произнесла тихо, но очень отчетливо: — Он был другом этой мерзкой свиньи Гарри Брука.
— «Стрэнд»! — выкрикнул дежурный. — Поезд до «Эджвара»!
Подсознательно Майлс внимательно вслушивался в его слова, улавливая постепенное затихание стука колес при приближении к остановкам, каждый звук и толчок при открывании дверей. Самым важным сейчас для него было не пропустить тот момент, когда дежурный закричит: «Камден-таун».
Однако… мерзкая свинья? Гарри Брук?
— Есть один момент, — продолжал Майлс, взволнованный и смущенный, но настроенный тем не менее чрезвычайно решительно, — о котором вам следует узнать, прежде чем я расскажу о том, что произошло. И он заключается в следующем. Я доверяю Фей Ситон. У меня возникал конфликт практически со всеми, кому я об этом говорил: с моей сестрой Марион, со Стивом Кертисом, с профессором Риго, возможно, даже с доктором Феллом, хотя я не совсем понимаю, какую позицию занимает он. И поскольку вы были первым человеком, который предостерег меня в отношении нее…
— Я предостерегла вас в отношении нее?
— Да. Разве это не так?
— О! — прошептала Барбара.
За окнами мелькали цилиндрические стены туннеля. Барбара Морелл слегка отодвинулась от Майлса. Свое «О!» она произнесла с величайшим изумлением, словно не могла поверить собственным ушам.
Майлс инстинктивно почувствовал, что сейчас ему предстоит увидеть все в новом свете, что,его точка зрения на происходящее не просто ошибочна — она вообще не имеет ничего общего с действительностью. Барбара смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот. В этих серых глазах, изучавших его лицо, постепенно появилось понимание, смешанное с недоверием, потом она почти рассмеялась и беспомощно взмахнула рукой…
— Вы подумали, — добивалась она ответа, — что я?…
— Да! Разве это не так?
— Послушайте, — в голосе Барбары звучала глубокая искренность, и она взяла Майлса за руку, — я не пыталась предостеречь вас в отношении нее. Меня интересовало, не сможете ли вы помочь ей. Фей Ситон…
— Продолжайте!
— Мне никогда не доводилось слышать о человеке, с которым обошлись бы так несправедливо, которого бы так мучили и терзали, как Фей Ситон. Я всего лишь хотела выяснить, была ли у нее возможность совершить это убийство, ведь я не знала никаких подробностей. По моему мнению, ее должны были бы оправдать, даже в том случае, если бы она и в самом деле кого-нибудь убила! Но из рассказа доктора Риго следует, что она этого не делала. И я не знала, как поступить. — Барбара слегка взмахнула рукой. — Если вы помните, в ресторане Белтринга меня не интересовало ничего, кроме убийства. События, предшествовавшие ему, обвинения в безнравственности и… другое абсурдное обвинение, из-за которого местные жители едва не забросали ее камнями… все это не имело для меня никакого значения. Потому что от начала до конца все это являлось бесчеловечной инсценировкой, призванной скомпрометировать Фей. — Барбара заговорила громче: — Я знаю это. Я могу это доказать. Я располагаю целой пачкой писем, доказывающих это. Эта женщина попала в ужаснейшее положение из-за лживых слухов, настроивших против нее полицию и чуть не разрушивших ее жизнь. Я могла помочь ей. Я могу помочь ей. Но я слишком малодушна! Я слишком малодушна! Я слишком малодушна!
— Говорю вам, это невозможно! — запыхавшись, сказал Стивен Кертис.
— Хотите пари? — бросил сквозь зубы Майлс. — Отведите машину назад, Стив. Теперь все в порядке.
— Никогда не прыгайте в поезд, который идет с такой скоростью! — завопил Стив. — Никогда…
Его голос замер вдали. Майлс, забыв обо всем, мчался рядом с дверью купе для некурящих вагона первого класса. Услышав чей-то крик, он увернулся от товарной платформы и схватился за ручку двери. Поскольку поезд ехал по левой стороне, прыжок в купе был делом нелегким.
Он рывком открыл дверь, прыгнул, чуть не потерял равновесие, почувствовав острую боль в спине, спас себе жизнь, ухватившись за ускользающий край двери, и, испытывая головокружение, которым напомнила о себе старая болезнь, со стуком закрыл дверь за собой.
Он добился своего. Он находился в одном поезде с Фей Ситон. Задыхаясь, Майлс стоял у открытого окна, глядя в него невидящим взором и слушая стук колес. Когда дыхание стало ровнее, он обернулся.
На него с плохо скрываемым отвращением смотрели десять пар глаз.
В купе первого класса, рассчитанном на шестерых, уже сидели по пять человек с каждой стороны. Пассажиров всегда приводит в ярость появление опоздавшего, который вскакивает в поезд в последний момент, а сейчас случай был из ряда вон выходящий. Хотя никто не сказал ни слова, атмосфера в купе была леденящей, и разрядил ее лишь полноватый военный, бросивший на Майлса ободряющий взгляд.
— Я… э-э-э… прошу прощения, — промямлил Майлс. У него мелькнула мысль, не следует ли прибавить к сказанному какую-нибудь цитату из писем лорда Честерфилда, какую-нибудь соответствующую апофегму, но воцарившаяся в купе атмосфера расхолаживала, и в любом случае его занимали совсем другие проблемы.
Майлс, спотыкаясь о ноги пассажиров, поспешно добрался до двери, ведущей в коридор, и закрыл ее за собой, чувствуя позади захлестнувшую купе волну всеобщей благодарности. В коридоре он немного постоял в раздумье. Выглядел он достаточно прилично, поскольку ополоснул лицо водой и поскреб его бритвой всухую, правда, пустой желудок выражал громкий протест. Но все это было не важно.
Важно было найти Фей, и сделать это как можно скорее. Состав не был длинным, и его нельзя было назвать переполненным. Это значит, что одни пассажиры сидели, тесно прижавшись друг к другу, и пытались читать газеты, сложив руки на груди, наподобие покойников, другие дюжинами стояли в коридоре между баррикадами из багажа. В самих же купе стояли в основном лишь те тучные дамы с билетами третьего класса, которые отправляются в купе первого класса и стоят там воплощенным укором, пока какой-нибудь представитель мужского пола не почувствует себя виноватым и не уступит место.
Прокладывая себе путь по коридорам, спотыкаясь о багаж, стараясь обойти выстроившиеся в туалеты очереди, Майлс пытался философски осмыслить представшую перед ним картину. Осматривая одно купе за другим, он говорил себе, что в этом грохочущем и качающемся поезде, мчащемся среди зеленой сельской местности, перед ним предстает поперечный срез всего английского общества.
Но, говоря откровенно, он не был настроен на философский лад.
Быстро пробежав по всему поезду в первый раз, он испытал некоторую тревогу. После второго осмотра он запаниковал. После третьего…
Фей Ситон в поезде не было.
Спокойно! Не сходи с ума!
Фей Ситон должна находиться здесь!
Но ее не было.
Майлс стоял у окна в коридоре среднего вагона, вцепившись в поручень и пытаясь сохранять спокойствие. Становилось все жарче и пасмурнее, низкие тучи смешивались с дымом поезда. Майлс пристально смотрел в окно, пока сменяющие друг друга пейзажи за окном не начали расплываться перед его глазами. Он видел испуганное лицо доктора Фелла и слышал голос доктора Фелла.
Те «объяснения», которые безумным полушепотом давал доктор, набивая карманы Майлса печеньем, призванным заменить ему завтрак, не отличались большой ясностью.
— Найдите ее и не отходите ни на шаг! Найдите ее и не отходите ни на шаг! — Все, что говорил доктор Фелл, сводилось именно к этому. — Если она будет настаивать на том, чтобы вечером вернуться к Грейвуд, то все в порядке — лучше не придумаешь, — но оставайтесь с нею и не отходите от нее ни на шаг!
— Ей грозит опасность?
— По-моему, да, — сказал доктор Фелл. — И если вы хотите, чтобы была доказана ее невиновность, — он замялся, — хотя бы в самом страшном из преступлений, какие ей приписывают, то, ради Бога, не подведите меня!
Самое страшное из преступлений, какие ей приписывают? Майлс покачал головой. Он с трудом удерживался на месте в качающемся вагоне. Фей либо опоздала на поезд — что казалось невероятным, разве что сломался автобус, — либо, что выглядело более правдоподобно, в конце концов вернулась обратно.
А он мчится в противоположном направлении, удаляясь от дома, что бы там ни происходило. Но крепись! Есть во всем этом и обнадеживающий момент!… «Нечто совершенно ужасное», предрекаемое доктором Феллом, видимо, могло произойти только в том случае, если бы Фей поехала в Лондон и довела до конца свои планы. Из этого следовало, что беспокоиться не о чем. Или он не прав?
Майлс не мог припомнить более долгой поездки. Поезд был экспрессом, и Майлс, даже если бы и захотел, не мог бы сойти с него и вернуться домой. В окна били струи дождя. Майлса обступило некое семейство, выплеснувшееся из купе в коридор, — так снуют взад-вперед туристы, скопившиеся вокруг костра, — вспомнив о своих бутербродах, находящихся в небольшом чемодане, погребенном под грудой чужого багажа, они подняли неимоверную кутерьму. Поезд прибыл на вокзал Ватерлоо в двадцать минут четвертого.
У самого барьера стояла, ожидая его, Барбара Морелл.
Увидев ее, Майлс почувствовал такую радость, что все его горести на мгновение отступили. Шумный людской поток изливался из поезда и тек к барьеру. Из громкоговорителя что-то гулко вещал хорошо поставленный голос.
— Привет, — сказала Барбара.
Она казалась более отчужденной, чем помнилось ему.
— Привет, — сказал Майлс. — Я… мне совсем не хотелось вытаскивать вас сюда, на вокзал.
— О, это ничего, — сказала Барбара. Зато он прекрасно вспомнил эти серые глаза с длинными черными ресницами. — Кроме того, вечером мне надо быть в офисе.
— В офисе? В воскресенье вечером?
— Я работаю на Флит-стрит, — сказала Барбара. — Я журналистка. Поэтому, когда меня спросили, пишу ли я романы, я ответила, что не совсем. — Она тут же оставила эту тему. Ее серые глаза украдкой изучали лицо Майлса. — Что случилось? — неожиданно спросила она. — В чем дело? У вас такой вид…
— Я попал в ужаснейшее положение! — воскликнул Майлс. Он почему-то чувствовал, что в присутствии этой девушки может говорить откровенно. — Я должен был во что бы то ни стало найти Фей Ситон. От этого зависит все. Никто не сомневался, что она едет в том же поезде, что и я. И теперь, черт побери, я не знаю, что мне делать, потому что ее в этом поезде не было.
— Не было в поезде? — переспросила Барбара. Она широко раскрыла глаза. — Но Фей Ситон приехала на этом поезде! Она прошла здесь секунд за двадцать до вас!
«Пасса-жи-ры, следующие до Хони-то-на, — нараспев командовал громкоговоритель, — займите очередь у платформы но-мер девять! Пасса-жи-ры, следующие до Хони-то-на…»
Все другие звуки потонули в этом адском гуле. Но к Майлсу вернулось ощущение ночного кошмара.
— Должно быть, вам померещилось! — сказал Майлс. — Говорю вам, ее не было в поезде! — Он с диким видом озирался вокруг, и тут ему в голову пришла новая мысль. — Постойте-ка! Значит, вы ее все-таки знаете?
— Нет! Я увидела ее впервые в жизни!
— Тогда как вы узнали, что это была Фей Ситон?
— По фотографии. Цветной фотографии, которую показывал нам профессор Риго в пятницу вечером. И я… я подумала, что вы приехали вместе. И уже решила было не встречаться с вами. По крайней мере, я… не знала, как поступить. Что стряслось?
Это была полная катастрофа?
«Я не сумасшедший, — сказал себе Майлс, — я не пьян и не слеп, и я могу поклясться, что Фей Ситон в поезде не было». Перед ним роились фантастические существа с бледными лицами и красными ртами. Эти существа, подобно экзотическим растениям, быстро зачахли в атмосфере вокзала Ватерлоо, как и в атмосфере поезда, с которого он только что сошел.
Однако, глядя сверху вниз на светловолосую, сероглазую Барбару, он подумал о том, какая все-таки она нормальная и как привлекает эта нормальность среди обступившего их всех мрака, — и одновременно вспомнил все, что произошло со времени их последней встречи.
Марион лежала в оцепенении в Грейвуде, и причиной ее состояния не были ни яд, ни нож. Даже доктор Фелл упомянул о злом духе. Все это — не порождение фантазии, а непреложные факты. Он вспомнил, какое чувство охватило его утром. Существует некая ужасная сила, природу которой понял доктор Фелл; либо мы победим ее, либо она погубит нас, и сейчас надо отдавать себе в этом полный отчет, игра уже началась!
После вопроса Барбары все это пронеслось у него в голове за долю секунды.
— Вы видели, как Фей Ситон проходила через ворота, — проговорил он. — В каком направлении она пошла?
— Не могу сказать. Здесь слишком много людей.
— Подождите! Мы еще не потерпели окончательного поражения! Профессор Риго упомянул вчера вечером… да, он тоже находится в Грейвуде!., что вы ему звонили и что вам известен адрес Фей. У нее где-то в городе есть комната, доктор Фелл думает, что она отправится прямо туда. Так вы знаете ее адрес?
— Да! — Барбара, в своем сшитом на заказ костюме и белой блузке, в накинутом на плечи плаще, с висящим на руке зонтиком, неловким движением открыла сумочку и достала записную книжку. — Вот. Болсовер-Плейс, 5. Но…
— Где находится Болсовер-Плейс?
— Справа от Камден-Хай-стрит в Камден-тауне. Я навела справки, когда подумывала отправиться туда, чтобы повидаться с нею. Это довольно грязный район, но она, по-моему, находится в еще более стесненных обстоятельствах, чем многие.
— Как быстрее всего добраться туда?
— Сесть на метро. Отсюда можно доехать без пересадки.
— Готов поставить пять фунтов, что она так и сделала. Она не могла опередить нас больше чем на две минуты! Вероятно, мы сумеем перехватить ее! Пойдемте!
«Господи, пошли мне немного удачи, — молился он про себя. — Пусть мне выпадет хотя бы одна счастливая карта, не двойка и не тройка!» И вскоре, когда они, пробившись сквозь очередь за билетами, спустились в душное подземелье, где переплетались рельсы, он получил свою карту.
Когда они оказались на платформе Северной линии, Майлс услышал шум приближающегося поезда. Они находились в конце платформы, вдоль всей длины которой, составлявшей более ста ярдов, стояли ожидавшие поезда люди. В этой полуцилиндрической пещере, некогда сверкавшей великолепием белой плитки, а ныне грязной и темной, все было словно окутано легкой дымкой.
Красный поезд, поднимая ветер, вылетел из туннеля и пронесся мимо них к тому месту, где должен был остановиться. И Майлс увидел Фей Ситон.
Он увидел ее на фоне мелькающих окон, с которых уже соскребли полоски, служившие защитой от взрывной волны. Она стояла на другом конце платформы перед первым вагоном и, когда дверь открылась, вошла в него.
— Фей! — завопил он. — Фей!
Его призыв остался без ответа.
— Поезд до «Эджвара»! — надрывался дежурный. — Поезд до «Эджвара»!
— Не вздумайте бежать туда! — предостерегла его Барбара. — Двери закроются, и мы упустим ее. Не лучше ли войти в этот вагон?
Они успели вскочить в последний вагон для некурящих перед тем, как дверь закрылась. Кроме них, в вагоне ехали только полицейский, сонного вида австралийский солдат и дежурный у панели с кнопками управления. Майлс видел лицо Фей лишь мельком, но заметил на нем яростное, озабоченное выражение и ту же улыбку, что и ночью.
Можно было сойти с ума от мысли, что он находится так близко от нее, и тем не менее…
— Если бы я смог пройти по поезду в первый вагон!…
— Пожалуйста! — взмолилась Барбара. Она указала на плакат, гласивший: «Не переходите из одного вагона в другой во время движения поезда», затем на дежурного и на полицейского. — Вряд ли принесет много пользы, если вас сейчас арестуют, не так ли?
— Да. Думаю, не принесет.
— Она выйдет из поезда на «Камден-таун». Так же поступим и мы. Садитесь.
Их уши наполнял негромкий шум летящего через туннель поезда. Вагон качался и скрипел, свет ламп с матовыми стеклами плясал по обивке сидений. Терзаемый сомнениями, Майлс опустился на двойное сиденье рядом с Барбарой.
— Не в моих правилах задавать слишком много вопросов, — продолжала Барбара, — но я просто схожу с ума от любопытства с тех самых пор, как говорила с вами по телефону. Почему вы так стремитесь догнать Фей Ситон?
Поезд остановился, и двери плавно открылись.
— «Чаринг-Кросс»! — добросовестно выкрикивал дежурный. — Поезд до «Эджвара»!
Майлс вскочил.
— Но ведь все в порядке, — умоляющим тоном сказала Барбара. — Если доктор Фелл считает, что она отправится к себе, то она выйдет только на «Камден-таун». Что может случиться за это время?
— Не знаю, — честно ответил Майлс. — Послушайте, — прибавил он, снова садясь и беря ее за руку, — я познакомился с вами совсем недавно, но вас не покоробит, если я скажу, что сейчас предпочел бы поговорить именно с вами, а не с кем-либо другим из известных мне людей?
— Нет, — ответила Барбара, отводя глаза, — не покоробит.
— Не знаю, как провели этот уик-энд вы, — продолжал Майлс, — но мы имели большой гала-парад с вампирами, чуть ли не с убийствами и…
— Что вы сказали? — Она быстро высвободила руку.
— Да! И доктор Фелл утверждает, что вы владеете какой-то невероятно важной информацией. — Он помолчал. — Кто такой Джим Морелл?
Поезд с лязгом и стуком мчался в пустоте туннеля, ветер из окон шевелил волосы.
— Вы не можете впутывать его во все это, — сказала Барбара, и ее пальцы крепче сжали сумочку. — Он ничего не знает, он никогда ничего не знал о смерти мистера Брука! Он…
— Хорошо! Но не могли бы вы сказать, кто он?
— Он мой брат. — Барбара облизнула очень гладкие розовые губы — не столь притягательные, не столь пьянящие, как губы той кроткой голубоглазой женщины, которая ехала сейчас в первом вагоне их поезда. Майлс отогнал эту мысль, а Барбара быстро спросила: — От кого вы услышали о нем?
— От Фей Ситон.
— Вот как! — Она казалась слегка удивленной.
— Я сейчас вам все расскажу. Но сначала необходимо кое-что уточнить. Ваш брат… где он сейчас?
— Он в Канаде. Он три года был в плену у немцев, и мы считали, что его нет в живых. Джима послали в Канаду на лечение. Он старше меня и до войны был уже довольно известным художником.
— И, как я понял, он был другом Гарри Брука.
— Да. — Следующую фразу Барбара произнесла тихо, но очень отчетливо: — Он был другом этой мерзкой свиньи Гарри Брука.
— «Стрэнд»! — выкрикнул дежурный. — Поезд до «Эджвара»!
Подсознательно Майлс внимательно вслушивался в его слова, улавливая постепенное затихание стука колес при приближении к остановкам, каждый звук и толчок при открывании дверей. Самым важным сейчас для него было не пропустить тот момент, когда дежурный закричит: «Камден-таун».
Однако… мерзкая свинья? Гарри Брук?
— Есть один момент, — продолжал Майлс, взволнованный и смущенный, но настроенный тем не менее чрезвычайно решительно, — о котором вам следует узнать, прежде чем я расскажу о том, что произошло. И он заключается в следующем. Я доверяю Фей Ситон. У меня возникал конфликт практически со всеми, кому я об этом говорил: с моей сестрой Марион, со Стивом Кертисом, с профессором Риго, возможно, даже с доктором Феллом, хотя я не совсем понимаю, какую позицию занимает он. И поскольку вы были первым человеком, который предостерег меня в отношении нее…
— Я предостерегла вас в отношении нее?
— Да. Разве это не так?
— О! — прошептала Барбара.
За окнами мелькали цилиндрические стены туннеля. Барбара Морелл слегка отодвинулась от Майлса. Свое «О!» она произнесла с величайшим изумлением, словно не могла поверить собственным ушам.
Майлс инстинктивно почувствовал, что сейчас ему предстоит увидеть все в новом свете, что,его точка зрения на происходящее не просто ошибочна — она вообще не имеет ничего общего с действительностью. Барбара смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот. В этих серых глазах, изучавших его лицо, постепенно появилось понимание, смешанное с недоверием, потом она почти рассмеялась и беспомощно взмахнула рукой…
— Вы подумали, — добивалась она ответа, — что я?…
— Да! Разве это не так?
— Послушайте, — в голосе Барбары звучала глубокая искренность, и она взяла Майлса за руку, — я не пыталась предостеречь вас в отношении нее. Меня интересовало, не сможете ли вы помочь ей. Фей Ситон…
— Продолжайте!
— Мне никогда не доводилось слышать о человеке, с которым обошлись бы так несправедливо, которого бы так мучили и терзали, как Фей Ситон. Я всего лишь хотела выяснить, была ли у нее возможность совершить это убийство, ведь я не знала никаких подробностей. По моему мнению, ее должны были бы оправдать, даже в том случае, если бы она и в самом деле кого-нибудь убила! Но из рассказа доктора Риго следует, что она этого не делала. И я не знала, как поступить. — Барбара слегка взмахнула рукой. — Если вы помните, в ресторане Белтринга меня не интересовало ничего, кроме убийства. События, предшествовавшие ему, обвинения в безнравственности и… другое абсурдное обвинение, из-за которого местные жители едва не забросали ее камнями… все это не имело для меня никакого значения. Потому что от начала до конца все это являлось бесчеловечной инсценировкой, призванной скомпрометировать Фей. — Барбара заговорила громче: — Я знаю это. Я могу это доказать. Я располагаю целой пачкой писем, доказывающих это. Эта женщина попала в ужаснейшее положение из-за лживых слухов, настроивших против нее полицию и чуть не разрушивших ее жизнь. Я могла помочь ей. Я могу помочь ей. Но я слишком малодушна! Я слишком малодушна! Я слишком малодушна!
Глава 15
— «Лейстер-сквер»! — нараспев сообщил дежурный. В вагон вошли два-три пассажира. Но длинный, душный поезд метро был по-прежнему почти пуст. Солдат-австралиец похрапывал. Зазвенела кнопка для связи с находящимся далеко впереди машинистом, двери плавно закрылись. До «Камден-тауна» оставалось еще немалое расстояние.
Майлс ничего не замечал. Он вновь находился на верхнем этаже ресторана Белтринга и следил за Барбарой Морелл, которая не спускала глаз с сидящего наискосок от нее за обеденным столом профессора Риго, наблюдал за ее лицом, слышал тихие, невнятные восклицания, выражавшие недоверие или презрение, лишавшие, например, всякого значения тот факт, что Говард Брук громогласно поносил Фей Ситон в Лионском кредитном банке.
Теперь Майлс находил объяснение каждому ее слову и жесту, которые до сих пор озадачивали его.
— Профессор Риго, — продолжала Барбара, — прекрасно видит и описывает внешнюю сторону вещей. Но он не в силах — действительно не в силах — постичь их суть. Я готова была разрыдаться, когда он в шутку сказал, что не ведает о происходящем вокруг него. Потому что в каком-то смысле это чистая правда.
Все лето профессор Риго воздействовал на Гарри Брука. Он поучал его, формировал его воззрения, влиял на него. Однако он так и не разгадал Гарри. При всех своих спортивных достижениях и красоте (наверное, — заметила Барбара с презрением, — он был просто смазлив) Гарри являлся обыкновенным жестоким мерзавцем, твердо решившим добиться своего.
(Жестокий. Жестокость. Где совсем недавно Майлс слышал это слово?) Барбара закусила губу.
— Вы помните, — сказала она, — что Гарри мечтал стать художником?
— Да. Помню.
— И он все время спорил со своими родителями? А потом, как описывает это профессор Риго, изо всех сил бил по теннисному мячу или шел на лужайку и сидел там, бледный и задумчивый, проклиная все на свете?
— Это я тоже помню.
— Гарри знал: родители никогда не согласятся на то, чтобы он стал художником. Они действительно боготворили его, но именно это и делало их непреклонными. А у него… у него недоставало мужества отказаться от огромных денег и пробиваться в жизни самостоятельно. Мне жаль, что приходится так говорить о нем, — беспомощно прибавила Барбара, — но это правда. И Гарри, задолго до появления Фей Ситон, начал строить в своем извращенном, ограниченном уме планы: как можно заставить родителей сдаться. Когда Фей приехала к ним в качестве секретарши его отца, он наконец понял, как надо действовать. Я… я никогда не встречалась с этой женщиной, — задумчиво произнесла Барбара. — Я могу судить о ней только по письмам. Не исключено, что мое представление о ней совершенно ошибочно. Но мне она кажется кроткой и доброй, действительно неопытной, немного романтичной и не обладающей большим чувством юмора. А Гарри Брук думал о том, как добиться своего. И прежде всего он притворился, будто влюблен в Фей…
— Притворился, будто влюблен в Фей?
— Да.
— «Тоттенгем-Корт-роуд»!
— Подождите, — пробормотал Майлс. — Старая пословица гласит, что существуют два порока, которые можно приписать любому мужчине, — и все вам поверят. Один из них — пьянство. Мы могли бы добавить, что существуют два порока, которые можно приписать любой женщине, — и все вам поверят. Во-первых…
— Да, — согласилась Барбара, — во-первых, любую женщину можно обвинить в том, что у нее ужасный характер, — краска бросилась ей в лицо, — а во-вторых, в том, что она крутит романы со всеми местными мужчинами. Чем тише и скромнее она ведет себя (в особенности если она не смотрит никому прямо в глаза или не восторгается глупыми играми вроде гольфа или тенниса), тем скорее люди поверят, что в этих слухах что-то есть. Жестокий план Гарри основывался именно на этом. Он написал отцу множество мерзких анонимных писем о ней…
— Анонимные письма! — воскликнул Майлс.
— Он начал против нее кампанию, пуская всякие слухи о ее связях с Жаном Таким-то и Жаком Таким-то. Его родители — которые и так-то были не в восторге от его женитьбы — пришли в ужас от такого скандала и начали умолять его разорвать помолвку. Он уже начал готовиться к осуществлению своего плана, придумав историю о том, что девушка ему отказала — а это было ложью, — в которой содержался намек на некую ужасную тайну, делающую их брак невозможным. Он поведал эту историю профессору Риго, а бедный профессор Риго пересказал ее нам. Вы помните? Майлс кивнул.
— Я также помню, что, когда прошлой ночью я упомянул об этой истории, она…
— Она… — что?
— Не важно! Продолжайте!
— Таким образом, должен был разразиться скандал, и родители Гарри должны были умолять его отказаться от этого брака. Гарри осталось бы только изображать благородство и стоять на своем. Чем большую непреклонность он бы проявлял, тем настойчивее становились бы их мольбы. В конце концов он бы сдался, заливаясь слезами, и сказал бы: «Хорошо. Я порву с нею. Но если я соглашусь порвать с нею, отправите ли вы меня на два года в Париж учиться живописи, чтобы я смог забыть Фей?» Пошли бы они на это? Разве мы не знаем, как все происходит в семьях? Разумеется, они бы согласились на его требование! Они бы с облегчением приняли такой замечательный выход из положения. Однако, — прибавила Барбара, — маленький план Гарри не сработал. Эти анонимные письма страшно обеспокоили его отца, который, впрочем, даже не упомянул о них матери Гарри. Но организованная Гарри кампания — порочащие Фей слухи — провалилась в тех краях почти полностью. Вам доводилось когда-нибудь видеть и слышать, как француз, пожимая плечами, говорит: «Et alors?» — что примерно соответствует нашему: «Ну так что же?» Там жили занятые люди, им надо было убирать урожай; если похождения дамочки не мешают работе, ну так что же? — Барбара истерически рассмеялась, но взяла себя в руки. — Именно профессор Риго, всегда просвещавший Гарри относительно преступлений и оккультизма — он сам рассказал нам об этом, — подал, не ведая, что творит, Гарри идею, чем действительно можно устрашить этих людей. Как заставить их говорить и даже пронзительно выкрикивать то, что ему нужно. Это было глупо и отвратительно, но незамедлительно сработало. Гарри подкупил шестнадцатилетнего мальчика, и тот изобразил на шее следы зубов и рассказал историю о вампире… Теперь вам все стало ясно, да?
— «Гудж-стрит»!
— Разумеется, Гарри знал, что его отец не подвержен глупым суевериям и не поверит ни в каких вампиров. Да Гарри это было и не надо. Мистер Брук должен был услышать, просто не мог не услышать в любом предместье Шартра, историю о том, как невеста его сына чрезвычайно часто навещает по ночам Пьера Фреснака и… все остальное. И этого было бы вполне достаточно.
Майлс ничего не замечал. Он вновь находился на верхнем этаже ресторана Белтринга и следил за Барбарой Морелл, которая не спускала глаз с сидящего наискосок от нее за обеденным столом профессора Риго, наблюдал за ее лицом, слышал тихие, невнятные восклицания, выражавшие недоверие или презрение, лишавшие, например, всякого значения тот факт, что Говард Брук громогласно поносил Фей Ситон в Лионском кредитном банке.
Теперь Майлс находил объяснение каждому ее слову и жесту, которые до сих пор озадачивали его.
— Профессор Риго, — продолжала Барбара, — прекрасно видит и описывает внешнюю сторону вещей. Но он не в силах — действительно не в силах — постичь их суть. Я готова была разрыдаться, когда он в шутку сказал, что не ведает о происходящем вокруг него. Потому что в каком-то смысле это чистая правда.
Все лето профессор Риго воздействовал на Гарри Брука. Он поучал его, формировал его воззрения, влиял на него. Однако он так и не разгадал Гарри. При всех своих спортивных достижениях и красоте (наверное, — заметила Барбара с презрением, — он был просто смазлив) Гарри являлся обыкновенным жестоким мерзавцем, твердо решившим добиться своего.
(Жестокий. Жестокость. Где совсем недавно Майлс слышал это слово?) Барбара закусила губу.
— Вы помните, — сказала она, — что Гарри мечтал стать художником?
— Да. Помню.
— И он все время спорил со своими родителями? А потом, как описывает это профессор Риго, изо всех сил бил по теннисному мячу или шел на лужайку и сидел там, бледный и задумчивый, проклиная все на свете?
— Это я тоже помню.
— Гарри знал: родители никогда не согласятся на то, чтобы он стал художником. Они действительно боготворили его, но именно это и делало их непреклонными. А у него… у него недоставало мужества отказаться от огромных денег и пробиваться в жизни самостоятельно. Мне жаль, что приходится так говорить о нем, — беспомощно прибавила Барбара, — но это правда. И Гарри, задолго до появления Фей Ситон, начал строить в своем извращенном, ограниченном уме планы: как можно заставить родителей сдаться. Когда Фей приехала к ним в качестве секретарши его отца, он наконец понял, как надо действовать. Я… я никогда не встречалась с этой женщиной, — задумчиво произнесла Барбара. — Я могу судить о ней только по письмам. Не исключено, что мое представление о ней совершенно ошибочно. Но мне она кажется кроткой и доброй, действительно неопытной, немного романтичной и не обладающей большим чувством юмора. А Гарри Брук думал о том, как добиться своего. И прежде всего он притворился, будто влюблен в Фей…
— Притворился, будто влюблен в Фей?
— Да.
— «Тоттенгем-Корт-роуд»!
— Подождите, — пробормотал Майлс. — Старая пословица гласит, что существуют два порока, которые можно приписать любому мужчине, — и все вам поверят. Один из них — пьянство. Мы могли бы добавить, что существуют два порока, которые можно приписать любой женщине, — и все вам поверят. Во-первых…
— Да, — согласилась Барбара, — во-первых, любую женщину можно обвинить в том, что у нее ужасный характер, — краска бросилась ей в лицо, — а во-вторых, в том, что она крутит романы со всеми местными мужчинами. Чем тише и скромнее она ведет себя (в особенности если она не смотрит никому прямо в глаза или не восторгается глупыми играми вроде гольфа или тенниса), тем скорее люди поверят, что в этих слухах что-то есть. Жестокий план Гарри основывался именно на этом. Он написал отцу множество мерзких анонимных писем о ней…
— Анонимные письма! — воскликнул Майлс.
— Он начал против нее кампанию, пуская всякие слухи о ее связях с Жаном Таким-то и Жаком Таким-то. Его родители — которые и так-то были не в восторге от его женитьбы — пришли в ужас от такого скандала и начали умолять его разорвать помолвку. Он уже начал готовиться к осуществлению своего плана, придумав историю о том, что девушка ему отказала — а это было ложью, — в которой содержался намек на некую ужасную тайну, делающую их брак невозможным. Он поведал эту историю профессору Риго, а бедный профессор Риго пересказал ее нам. Вы помните? Майлс кивнул.
— Я также помню, что, когда прошлой ночью я упомянул об этой истории, она…
— Она… — что?
— Не важно! Продолжайте!
— Таким образом, должен был разразиться скандал, и родители Гарри должны были умолять его отказаться от этого брака. Гарри осталось бы только изображать благородство и стоять на своем. Чем большую непреклонность он бы проявлял, тем настойчивее становились бы их мольбы. В конце концов он бы сдался, заливаясь слезами, и сказал бы: «Хорошо. Я порву с нею. Но если я соглашусь порвать с нею, отправите ли вы меня на два года в Париж учиться живописи, чтобы я смог забыть Фей?» Пошли бы они на это? Разве мы не знаем, как все происходит в семьях? Разумеется, они бы согласились на его требование! Они бы с облегчением приняли такой замечательный выход из положения. Однако, — прибавила Барбара, — маленький план Гарри не сработал. Эти анонимные письма страшно обеспокоили его отца, который, впрочем, даже не упомянул о них матери Гарри. Но организованная Гарри кампания — порочащие Фей слухи — провалилась в тех краях почти полностью. Вам доводилось когда-нибудь видеть и слышать, как француз, пожимая плечами, говорит: «Et alors?» — что примерно соответствует нашему: «Ну так что же?» Там жили занятые люди, им надо было убирать урожай; если похождения дамочки не мешают работе, ну так что же? — Барбара истерически рассмеялась, но взяла себя в руки. — Именно профессор Риго, всегда просвещавший Гарри относительно преступлений и оккультизма — он сам рассказал нам об этом, — подал, не ведая, что творит, Гарри идею, чем действительно можно устрашить этих людей. Как заставить их говорить и даже пронзительно выкрикивать то, что ему нужно. Это было глупо и отвратительно, но незамедлительно сработало. Гарри подкупил шестнадцатилетнего мальчика, и тот изобразил на шее следы зубов и рассказал историю о вампире… Теперь вам все стало ясно, да?
— «Гудж-стрит»!
— Разумеется, Гарри знал, что его отец не подвержен глупым суевериям и не поверит ни в каких вампиров. Да Гарри это было и не надо. Мистер Брук должен был услышать, просто не мог не услышать в любом предместье Шартра, историю о том, как невеста его сына чрезвычайно часто навещает по ночам Пьера Фреснака и… все остальное. И этого было бы вполне достаточно.