Суперинтендент Хедли сделал несколько шагов вперед.
— Доктор Фелл также спросил меня, — продолжал он, — можем ли мы узнать адрес мисс Ситон в том случае, если бы вы, — он взглянул на Майлса, — если бы вы по какой-то причине разминулись с ней. Я ответил ему: «Разумеется, ведь она должна была получить удостоверение личности». — Хедли сделал паузу. — Кстати, мисс Ситон, вы уже получили ваше удостоверение личности?
Его глаза встретились с отраженными в зеркале глазами Фей. Она почти закончила пудриться, ее руки уже не дрожали.
— Да, — ответила Фей.
— Могу я для проформы взглянуть на него?
Фей вынула из сумочки удостоверение личности, ни слова не говоря, отдала его Хедли и снова повернулась к зеркалу. Когда она взяла в руки пудреницу, в ее глазах по какой-то причине появилось прежнее крайне напряженное выражение. «Что за всем этим кроется?» — подумал Майлс.
— Я вижу, мисс Ситон, что здесь не указан адрес вашего последнего места жительства.
— Да. Последние шесть лет я жила во Франции.
— Это я понял. Разумеется, у вас есть французское удостоверение личности?
— К сожалению, нет. Я его потеряла.
— Где вы работали во Франции, мисс Ситон?
— У меня не было постоянного места работы.
— Вот как? — Хедли поднял темные брови, контрастировавшие с гладкими седыми волосами. — Должно быть, вам трудно было получить продовольственные карточки?
— У меня не было постоянного места работы.
— Но, насколько я понял, вы прошли профессиональную подготовку и как библиотекарь, и как секретарша?
— Да. Верно.
— Вы ведь работали секретаршей у мистера Брука до его смерти в 1939 году? Кстати, — заметил Хедли, словно ему внезапно пришла в голову новая идея, — что касается преступления, мы были бы рады оказать нашим французским коллегам помощь в его раскрытии.
(Взгляни, как подбирается огромная кошка! Взгляни, какие круги она описывает вокруг Фей!)
— Но я совсем забыл, — сказал Хедли, так резко оставив эту тему, что трое его собеседников чуть ли не подскочили, — я забыл об истинной причине моего прихода сюда!
— Истинной причине вашего прихода сюда?
— Да, мисс Фей. Э-э-э… вот ваше удостоверение личности. Вы не хотите забрать его?
— Благодарю вас.
Фей была вынуждена повернуться к нему. Она взяла удостоверение и стала спиной к комоду в своем платье сизого цвета и длинном мокром твидовом пиджаке. Теперь она заслонила своим телом портфель, который, казалось, громко кричал о себе. Если бы Майлс Хэммонд был вором с карманами, туго набитыми украденными вещами, он бы не мог чувствовать себя более виновным.
— Доктор Фелл совершенно неофициально попросил меня, — продолжал Хедли, — не спускать с вас глаз. По-видимому, вы сбежали…
— Я не совсем вас понимаю. Я никуда не убегала.
— Намереваясь, разумеется, вернуться! Это понятно!
Фей судорожно зажмурилась и снова закрыла глаза.
— Как раз перед этим, мисс Ситон, доктор Фелл собирался задать вам очень важный вопрос.
— Да?
— Он просил меня передать вам, что не задал его ночью, — продолжал Хедли, — поскольку только сейчас понял то, о чем тогда не догадывался. — Тон Хедли почти не изменился, оставаясь вежливым и слегка вопросительным, но, казалось, в комнате стало жарче, когда он прибавил: — Могу я сейчас задать вам этот вопрос?
Глава 17
Глава 18
— Доктор Фелл также спросил меня, — продолжал он, — можем ли мы узнать адрес мисс Ситон в том случае, если бы вы, — он взглянул на Майлса, — если бы вы по какой-то причине разминулись с ней. Я ответил ему: «Разумеется, ведь она должна была получить удостоверение личности». — Хедли сделал паузу. — Кстати, мисс Ситон, вы уже получили ваше удостоверение личности?
Его глаза встретились с отраженными в зеркале глазами Фей. Она почти закончила пудриться, ее руки уже не дрожали.
— Да, — ответила Фей.
— Могу я для проформы взглянуть на него?
Фей вынула из сумочки удостоверение личности, ни слова не говоря, отдала его Хедли и снова повернулась к зеркалу. Когда она взяла в руки пудреницу, в ее глазах по какой-то причине появилось прежнее крайне напряженное выражение. «Что за всем этим кроется?» — подумал Майлс.
— Я вижу, мисс Ситон, что здесь не указан адрес вашего последнего места жительства.
— Да. Последние шесть лет я жила во Франции.
— Это я понял. Разумеется, у вас есть французское удостоверение личности?
— К сожалению, нет. Я его потеряла.
— Где вы работали во Франции, мисс Ситон?
— У меня не было постоянного места работы.
— Вот как? — Хедли поднял темные брови, контрастировавшие с гладкими седыми волосами. — Должно быть, вам трудно было получить продовольственные карточки?
— У меня не было постоянного места работы.
— Но, насколько я понял, вы прошли профессиональную подготовку и как библиотекарь, и как секретарша?
— Да. Верно.
— Вы ведь работали секретаршей у мистера Брука до его смерти в 1939 году? Кстати, — заметил Хедли, словно ему внезапно пришла в голову новая идея, — что касается преступления, мы были бы рады оказать нашим французским коллегам помощь в его раскрытии.
(Взгляни, как подбирается огромная кошка! Взгляни, какие круги она описывает вокруг Фей!)
— Но я совсем забыл, — сказал Хедли, так резко оставив эту тему, что трое его собеседников чуть ли не подскочили, — я забыл об истинной причине моего прихода сюда!
— Истинной причине вашего прихода сюда?
— Да, мисс Фей. Э-э-э… вот ваше удостоверение личности. Вы не хотите забрать его?
— Благодарю вас.
Фей была вынуждена повернуться к нему. Она взяла удостоверение и стала спиной к комоду в своем платье сизого цвета и длинном мокром твидовом пиджаке. Теперь она заслонила своим телом портфель, который, казалось, громко кричал о себе. Если бы Майлс Хэммонд был вором с карманами, туго набитыми украденными вещами, он бы не мог чувствовать себя более виновным.
— Доктор Фелл совершенно неофициально попросил меня, — продолжал Хедли, — не спускать с вас глаз. По-видимому, вы сбежали…
— Я не совсем вас понимаю. Я никуда не убегала.
— Намереваясь, разумеется, вернуться! Это понятно!
Фей судорожно зажмурилась и снова закрыла глаза.
— Как раз перед этим, мисс Ситон, доктор Фелл собирался задать вам очень важный вопрос.
— Да?
— Он просил меня передать вам, что не задал его ночью, — продолжал Хедли, — поскольку только сейчас понял то, о чем тогда не догадывался. — Тон Хедли почти не изменился, оставаясь вежливым и слегка вопросительным, но, казалось, в комнате стало жарче, когда он прибавил: — Могу я сейчас задать вам этот вопрос?
Глава 17
Свет висевшей над комодом лампочки падал на волосы Фей, и они, казалось, излучали тепло, по контрасту с ее застывшим лицом и телом.
— Какой вопрос? — Ее рука — у Майлса едва не вырвался предостерегающий крик — инстинктивно потянулась к находившемуся позади портфелю.
— Этот вопрос, — продолжал Хедли, — связан с шоком, который испытала ночью мисс Марион Хэммонд. — Фей быстро отдернула руку и выпрямилась. — Но сначала, — продолжал Хедли, — я должен прояснить ситуацию. Не обращайте внимания на мой блокнот, мисс Ситон! Я нахожусь здесь не как официальное лицо. Я всего лишь выполняю просьбу доктора Фелла. — Он посмотрел на удостоверение личности, которое она держала в руке. — Или вы отказываетесь отвечать на мои вопросы, мисс Ситон?
— Разве я… отказывалась отвечать?
— Благодарю вас. Итак, вернемся к тому, что напугало мисс Марион Хэммонд…
— Я здесь ни при чем!
— Возможно, вы не всегда, — сказал Хедли, — отдаете себе отчет в своих поступках и не всегда сознаете, какие последствия они могут иметь. — Голос Хедли оставался спокойным. — Однако! — поспешно прибавил он, пристально вглядываясь в девушку широко раскрытыми глазами. — Мы говорим не о том, чувствуете ли вы себя в чем-то виновной или нет. Я просто пытаюсь — как бы это сказать? — нарисовать достоверную картину того, что произошло. Насколько я понял, считается, что вы были последним человеком, общавшимся с Марион Хэммонд перед тем… как ее испугали!
Фей быстро кивнула, будто находясь под гипнозом.
— Когда вы ушли, оставив ее одну в спальне, она прекрасно себя чувствовала и находилась в хорошем настроении. Это было… примерно в какое время?
— Примерно в полночь, я говорила об этом доктору Феллу.
— Ах да. Значит, вы… а мисс Хэммонд уже разделась?
— Да. Она была в голубой шелковой пижаме. Она сидела в кресле у ночного столика.
— Итак, мисс Ситон! Позднее в комнате мисс Хэммонд был произведен выстрел. Вы не помните, когда это произошло?
— Нет, к сожалению, не имею ни малейшего представления.
Хедли повернулся к Майлсу:
— Вы могли бы помочь нам, мистер Хэммонд? По-видимому, никто, включая доктора Фелла, не способен точно назвать время, когда раздался выстрел.
— Я могу сказать только одно. — Майлс помедлил, вспоминая всю эту сцену. — Услышав выстрел, я помчался наверх, к комнате Марион. За мной туда вошел профессор Риго, а несколько минут спустя — доктор Фелл. Профессор Риго попросил меня спуститься в кухню, чтобы простерилизовать шприц и сделать еще кое-что. Когда я вошел в кухню, было без двадцати два. Там на стене висят большие часы, и я посмотрел на них.
Хедли кивнул:
— Следовательно, выстрел был сделан где-то около половины второго или немного позже?
— Да. Мне так кажется.
— Вы согласны с этим, мисс Ситон?
— К сожалению, — она пожала плечами, — я не помню. Я не смотрела на часы.
— Но вы ведь слышали выстрел?
— О да. Я дремала.
— И, насколько я понимаю, вы поднялись по лестнице и заглянули в спальню через дверь? Извините, мисс Ситон. Я не расслышал, что вы сказали.
— Я сказала: «Да». — Губы Фей искривились в какую-то особую, свойственную лишь ей гримасу. Она тяжело дышала, и в выражении ее глаз было что-то, заставлявшее вспомнить о прошлой ночи.
— Ваша комната находится на первом этаже?
— Да.
— Почему вы решили, услышав ночью выстрел, что он раздался наверху? И именно в комнате мисс Хэммонд?
— Ну… вскоре после выстрела я услышала топот бегущих вверх по лестнице людей. Ночью каждый звук слышен очень отчетливо. — Казалось, в первый раз за все время Фей действительно была в замешательстве. — И мне захотелось узнать, что произошло. Я встала, накинула халат, надела шлепанцы, зажгла лампу и поднялась по лестнице. Дверь в спальню мисс Хэммонд была распахнута настежь, и в комнате горел свет. Я подошла и заглянула туда.
— И что вы увидели?
Фей облизнула губы.
— Я увидела мисс Хэммонд, которая полулежала на кровати, сжимая в руке револьвер. Я увидела человека, которого зовут профессор Риго, я была знакома с ним раньше, он стоял у кровати. Я увидела, — она замялась, — мистера Хэммонда. Я услышала, как профессор Риго сказал ему, что у мисс Хэммонд шок и что она не умерла.
— Но вы не вошли в комнату? И не окликнули их?
— Нет!
— Что был потом?
— Я услышала, как кто-то, тяжело и неловко ступая, идет ко мне от находящейся в другом конце коридора лестницы, — ответила Фей. — Теперь я знаю, что это был доктор Фелл, направлявшийся к спальне мисс Хэммонд. Я прикрутила фитиль лампы, которую принесла с собой, и сбежала вниз по задней лестнице. Он не заметил меня.
— Что вас так расстроило, мисс Ситон?
— Расстроило?
— Когда вы заглянули в комнату, — нарочито медленно произнес Хедли, — вы увидели нечто, очень вас расстроившее. Что это было?
— Я вас не понимаю!
— Мисс Ситон, — объяснил Хедли, отложив в сторону блокнот, который вытащил из внутреннего верхнего кармана, — я вынужден выяснить у вас все эти подробности, прежде чем задам вам один-единственный вопрос. Вы увидели нечто, настолько расстроившее вас, что позднее, в присутствии доктора Фелла, вы извинились перед мистером Хэммондом за то, что — как вы выразились — вели себя неподобающим образом. Вы не были испуганы, ваши чувства не имели ничего общего со страхом. Что вас расстроило?
Фей повернулась к Майлсу:
— Вы рассказали доктору Феллу?
— Что я рассказал ему?
— То, что я говорила вам ночью, — резко ответила Фей, сцепив пальцы, — когда мы находились в кухне и я… я была немного не в себе?
— Я ничего не рассказывал доктору Феллу, — огрызнулся Майлс, сам не понимая, почему ее слова привели его в такую ярость. — И в любом случае, что это меняет?
Майлс отошел от нее на пару шагов. Он налетел на Барбару, тоже отступившую. На какую-то долю секунды Барбара повернула голову, и выражение ее лица окончательно лишило его присутствия духа. Барбара пристально смотрела на Фей. В ее все шире раскрывавшихся глазах было удивление и еще какое-то чувство, не являвшееся еще неприязнью, но весьма близкое к ней.
Если и Барбара настроена против нее, подумал Майлс, то можно сразу признать свое поражение. Но Барбара не могла ополчиться прочив Фей, только не Барбара! И Майлс перешел в атаку.
— Я бы не стал отвечать ни на какие вопросы, — сказал он. — Поскольку суперинтендент Хедли находится здесь неофициально, то у него, черт побери, нет никакого права налетать на вас и намекать на зловещие последствия, если вы не станете отвечать на его вопросы. Расстроена! То, что произошло ночью, расстроило бы кого угодно. — Он снова взглянул на Фей. — В любом случае, вы всего-навсего сказали мне, что увидели нечто, чего раньше не замечали, и…
— А-а-а! — тихо произнес Хедли, слегка постукивая шляпой по ладони левой руки. — Мисс Фей просто увидела нечто, чего раньше не замечала! Так мы и думали.
Фей вскрикнула.
— Почему бы вам не рассказать нам об этом, мисс Ситон? — Хедли был очень настойчив. — Ведь вы намеревались во всем признаться, не так ли? И, если уж зашла об этом речь, почему бы вам не передать полиции портфель, — он небрежно махнул рукой в направлении комода, — а также две тысячи фунтов стерлингов и некоторые другие вещи? Почему бы…
В этот момент висевшая над комодом лампочка погасла.
Никто из них не подозревал об опасности. Никто не был настороже. Все было сосредоточено на том небольшом пространстве, где Фей Ситон стояла лицом к лицу с Хедли, Майлсом и Барбарой.
Но хотя никто не прикасался к выключателю у двери, лампочка погасла. Поскольку тяжелые маскировочные шторы были задернуты, темнота упала на них всех, как падает на глаза капюшон, лишив способности не только что-либо видеть, но и здраво рассуждать. Однако немного света все-таки проникло в комнату из коридора — дверь быстро открылась. И что-то устремилось к ним из коридора.
Фей пронзительно закричала.
Они услышали все возрастающий шум, вызванный чьими-то передвижениями. Они услышали: «Не надо, не надо, не надо!» — и грохот, когда кто-то споткнулся о большую жестяную коробку, стоящую посередине комнаты. Стоило Майлсу на несколько секунд забыть о некоей пагубной силе, как она настигла их. Он бросился из темноты к двери, задев по дороге чье-то плечо. Дверь захлопнулась. Послышался топот бегущих ног. Зазвенели кольца, на которых держались шторы, кто-то — это была Барбара — раздвигал шторы на одном из окон.
С Болсовер-Плейс в комнату проник серый, пропущенный через сито дождя дневной свет, к которому прибавилось мерцание витрины с челюстью. Суперинтендент Хедли бросился к окну, рывком открыл его и засвистел в полицейский свисток.
Фей, целая и невредимая, была оттеснена к кровати. Стараясь удержаться на ногах, она ухватилась за покрывало, но все же упала на колени и стащила его за собой на пол.
— Фей! С вами все в порядке?
Девушка едва ли слышала его. Она затравленно озиралась, инстинктивно взглядывая на комод.
— С вами все в порядке?
— Он исчез, — с трудом выдавила из себя Фей. — Он исчез. Он исчез.
Портфеля на комоде не было. Опередив всех, даже Майлса и Хедли, Фей перепрыгнула через большую жестяную коробку и побежала к двери. Она мчалась к лестнице с такой безумной скоростью, что была уже в середине коридора, когда Майлс бросился следом.
И даже портфель не смог остановить этот неистовый бег.
Потому что Майлс при слабом свете, излучаемом витриной с открывающейся и закрывающейся челюстью, увидел на полу в коридоре этот брошенный портфель. Должно быть, Фей пробежала прямо по нему, она могла даже его не заметить. Майлс закричал, пытаясь остановить ее, когда она уже была у крутой лестницы, ведущей на первый этаж. Он схватил портфель и перевернул его, словно хотел подобной пантомимой привлечь ее внимание. Из неплотно закрытого портфеля выпали три пачки банкнотов, подобные той, что была у него в кармане. Они лежали на полу, присыпанные чем-то белым, вроде известковой пыли. Больше в портфеле не было ничего.
Майлс бросился к лестнице.
— Говорю вам, он здесь! Он не исчез! Его уронили! Он здесь!
Слышала ли его Фей? Он не был в этом уверен. Но на какое-то мгновение она остановилась и посмотрела вверх.
Фей уже находилась на середине лестницы, крутой лестницы, покрытой изодранным линолеумом. Входная дверь была распахнута настежь, и свет из витрины напротив придавал лестничной клетке причудливый облик.
Майлс, не думая о том, насколько это опасно, перегнулся через перила и, высоко подняв портфель, посмотрел вниз, на обращенное к нему лицо Фей.
— Вы поняли меня? — крикнул он. — Нет необходимости бежать куда-то! Портфель здесь! Он…
Теперь он мог бы поклясться, что девушка его не слышит. Левая рука Фей слегка касалась перил. Поскольку она смотрела вверх, ее шея была изогнута, рыжие волосы падали на плечи. Лицо ее выражало легкое удивление. Яркий румянец исчез, даже глаза потускнели, щеки покрыла мертвенная синеватая бледность; губы сложились в слабую улыбку, которая затем тоже пропала.
У Фей подогнулись в коленях ноги. Словно соскользнувшее с вешалки платье, столь невесомое, что, наверное, при падении раздался бы лишь легкий шорох, она завалилась на бок и покатилась к основанию лестницы. Однако по контрасту с этой ужаснувшей его вялостью удар оказался сильным…
Майлс застыл на месте.
Душный, пропитанный плесенью воздух коридора проник в его легкие, как внезапное подозрение — в мозг. Казалось, он очень давно дышит этим воздухом, стоя здесь с пачкой банкнотов, забрызганных кровью, в кармане и портфелем из потрескавшейся кожи в руке.
Боковым зрением он увидел, как сзади к нему подошла Барбара, тоже перегнулась через перила и посмотрела вниз. Мимо них, что-то бормоча себе под нос, пронесся суперинтендент Хедли, с грохотом сотрясая каждую ступеньку. Он перепрыгнул через лежавшую у основания лестницы Фей, щека которой была прижата к грязному полу. Хедли опустился на колени, чтобы осмотреть ее. Вскоре он поднял голову и взглянул наверх. Его голос звучал глухо:
— Не предполагалось ли, что у этой женщины слабое сердце?
— Да, — спокойно ответил Майлс. — Да. Так оно и есть.
— Нам лучше вызвать «скорую помощь», — отозвался Хедли. — Ей не следовало впадать в такое неистовство и мчаться сломя голову. По-моему, это ее доконало.
Майлс медленно спустился по лестнице.
Его левая рука скользила по перилам, которых недавно касалась рука Фей. На ходу он выронил портфель. Через распахнутую дверь можно было видеть, как на противоположной стороне улицы безобразная, оторванная от хозяина-великана челюсть очень медленно открывается и закрывается, открывается и закрывается, и это длилось уже целую вечность, когда он склонился над телом Фей.
— Какой вопрос? — Ее рука — у Майлса едва не вырвался предостерегающий крик — инстинктивно потянулась к находившемуся позади портфелю.
— Этот вопрос, — продолжал Хедли, — связан с шоком, который испытала ночью мисс Марион Хэммонд. — Фей быстро отдернула руку и выпрямилась. — Но сначала, — продолжал Хедли, — я должен прояснить ситуацию. Не обращайте внимания на мой блокнот, мисс Ситон! Я нахожусь здесь не как официальное лицо. Я всего лишь выполняю просьбу доктора Фелла. — Он посмотрел на удостоверение личности, которое она держала в руке. — Или вы отказываетесь отвечать на мои вопросы, мисс Ситон?
— Разве я… отказывалась отвечать?
— Благодарю вас. Итак, вернемся к тому, что напугало мисс Марион Хэммонд…
— Я здесь ни при чем!
— Возможно, вы не всегда, — сказал Хедли, — отдаете себе отчет в своих поступках и не всегда сознаете, какие последствия они могут иметь. — Голос Хедли оставался спокойным. — Однако! — поспешно прибавил он, пристально вглядываясь в девушку широко раскрытыми глазами. — Мы говорим не о том, чувствуете ли вы себя в чем-то виновной или нет. Я просто пытаюсь — как бы это сказать? — нарисовать достоверную картину того, что произошло. Насколько я понял, считается, что вы были последним человеком, общавшимся с Марион Хэммонд перед тем… как ее испугали!
Фей быстро кивнула, будто находясь под гипнозом.
— Когда вы ушли, оставив ее одну в спальне, она прекрасно себя чувствовала и находилась в хорошем настроении. Это было… примерно в какое время?
— Примерно в полночь, я говорила об этом доктору Феллу.
— Ах да. Значит, вы… а мисс Хэммонд уже разделась?
— Да. Она была в голубой шелковой пижаме. Она сидела в кресле у ночного столика.
— Итак, мисс Ситон! Позднее в комнате мисс Хэммонд был произведен выстрел. Вы не помните, когда это произошло?
— Нет, к сожалению, не имею ни малейшего представления.
Хедли повернулся к Майлсу:
— Вы могли бы помочь нам, мистер Хэммонд? По-видимому, никто, включая доктора Фелла, не способен точно назвать время, когда раздался выстрел.
— Я могу сказать только одно. — Майлс помедлил, вспоминая всю эту сцену. — Услышав выстрел, я помчался наверх, к комнате Марион. За мной туда вошел профессор Риго, а несколько минут спустя — доктор Фелл. Профессор Риго попросил меня спуститься в кухню, чтобы простерилизовать шприц и сделать еще кое-что. Когда я вошел в кухню, было без двадцати два. Там на стене висят большие часы, и я посмотрел на них.
Хедли кивнул:
— Следовательно, выстрел был сделан где-то около половины второго или немного позже?
— Да. Мне так кажется.
— Вы согласны с этим, мисс Ситон?
— К сожалению, — она пожала плечами, — я не помню. Я не смотрела на часы.
— Но вы ведь слышали выстрел?
— О да. Я дремала.
— И, насколько я понимаю, вы поднялись по лестнице и заглянули в спальню через дверь? Извините, мисс Ситон. Я не расслышал, что вы сказали.
— Я сказала: «Да». — Губы Фей искривились в какую-то особую, свойственную лишь ей гримасу. Она тяжело дышала, и в выражении ее глаз было что-то, заставлявшее вспомнить о прошлой ночи.
— Ваша комната находится на первом этаже?
— Да.
— Почему вы решили, услышав ночью выстрел, что он раздался наверху? И именно в комнате мисс Хэммонд?
— Ну… вскоре после выстрела я услышала топот бегущих вверх по лестнице людей. Ночью каждый звук слышен очень отчетливо. — Казалось, в первый раз за все время Фей действительно была в замешательстве. — И мне захотелось узнать, что произошло. Я встала, накинула халат, надела шлепанцы, зажгла лампу и поднялась по лестнице. Дверь в спальню мисс Хэммонд была распахнута настежь, и в комнате горел свет. Я подошла и заглянула туда.
— И что вы увидели?
Фей облизнула губы.
— Я увидела мисс Хэммонд, которая полулежала на кровати, сжимая в руке револьвер. Я увидела человека, которого зовут профессор Риго, я была знакома с ним раньше, он стоял у кровати. Я увидела, — она замялась, — мистера Хэммонда. Я услышала, как профессор Риго сказал ему, что у мисс Хэммонд шок и что она не умерла.
— Но вы не вошли в комнату? И не окликнули их?
— Нет!
— Что был потом?
— Я услышала, как кто-то, тяжело и неловко ступая, идет ко мне от находящейся в другом конце коридора лестницы, — ответила Фей. — Теперь я знаю, что это был доктор Фелл, направлявшийся к спальне мисс Хэммонд. Я прикрутила фитиль лампы, которую принесла с собой, и сбежала вниз по задней лестнице. Он не заметил меня.
— Что вас так расстроило, мисс Ситон?
— Расстроило?
— Когда вы заглянули в комнату, — нарочито медленно произнес Хедли, — вы увидели нечто, очень вас расстроившее. Что это было?
— Я вас не понимаю!
— Мисс Ситон, — объяснил Хедли, отложив в сторону блокнот, который вытащил из внутреннего верхнего кармана, — я вынужден выяснить у вас все эти подробности, прежде чем задам вам один-единственный вопрос. Вы увидели нечто, настолько расстроившее вас, что позднее, в присутствии доктора Фелла, вы извинились перед мистером Хэммондом за то, что — как вы выразились — вели себя неподобающим образом. Вы не были испуганы, ваши чувства не имели ничего общего со страхом. Что вас расстроило?
Фей повернулась к Майлсу:
— Вы рассказали доктору Феллу?
— Что я рассказал ему?
— То, что я говорила вам ночью, — резко ответила Фей, сцепив пальцы, — когда мы находились в кухне и я… я была немного не в себе?
— Я ничего не рассказывал доктору Феллу, — огрызнулся Майлс, сам не понимая, почему ее слова привели его в такую ярость. — И в любом случае, что это меняет?
Майлс отошел от нее на пару шагов. Он налетел на Барбару, тоже отступившую. На какую-то долю секунды Барбара повернула голову, и выражение ее лица окончательно лишило его присутствия духа. Барбара пристально смотрела на Фей. В ее все шире раскрывавшихся глазах было удивление и еще какое-то чувство, не являвшееся еще неприязнью, но весьма близкое к ней.
Если и Барбара настроена против нее, подумал Майлс, то можно сразу признать свое поражение. Но Барбара не могла ополчиться прочив Фей, только не Барбара! И Майлс перешел в атаку.
— Я бы не стал отвечать ни на какие вопросы, — сказал он. — Поскольку суперинтендент Хедли находится здесь неофициально, то у него, черт побери, нет никакого права налетать на вас и намекать на зловещие последствия, если вы не станете отвечать на его вопросы. Расстроена! То, что произошло ночью, расстроило бы кого угодно. — Он снова взглянул на Фей. — В любом случае, вы всего-навсего сказали мне, что увидели нечто, чего раньше не замечали, и…
— А-а-а! — тихо произнес Хедли, слегка постукивая шляпой по ладони левой руки. — Мисс Фей просто увидела нечто, чего раньше не замечала! Так мы и думали.
Фей вскрикнула.
— Почему бы вам не рассказать нам об этом, мисс Ситон? — Хедли был очень настойчив. — Ведь вы намеревались во всем признаться, не так ли? И, если уж зашла об этом речь, почему бы вам не передать полиции портфель, — он небрежно махнул рукой в направлении комода, — а также две тысячи фунтов стерлингов и некоторые другие вещи? Почему бы…
В этот момент висевшая над комодом лампочка погасла.
Никто из них не подозревал об опасности. Никто не был настороже. Все было сосредоточено на том небольшом пространстве, где Фей Ситон стояла лицом к лицу с Хедли, Майлсом и Барбарой.
Но хотя никто не прикасался к выключателю у двери, лампочка погасла. Поскольку тяжелые маскировочные шторы были задернуты, темнота упала на них всех, как падает на глаза капюшон, лишив способности не только что-либо видеть, но и здраво рассуждать. Однако немного света все-таки проникло в комнату из коридора — дверь быстро открылась. И что-то устремилось к ним из коридора.
Фей пронзительно закричала.
Они услышали все возрастающий шум, вызванный чьими-то передвижениями. Они услышали: «Не надо, не надо, не надо!» — и грохот, когда кто-то споткнулся о большую жестяную коробку, стоящую посередине комнаты. Стоило Майлсу на несколько секунд забыть о некоей пагубной силе, как она настигла их. Он бросился из темноты к двери, задев по дороге чье-то плечо. Дверь захлопнулась. Послышался топот бегущих ног. Зазвенели кольца, на которых держались шторы, кто-то — это была Барбара — раздвигал шторы на одном из окон.
С Болсовер-Плейс в комнату проник серый, пропущенный через сито дождя дневной свет, к которому прибавилось мерцание витрины с челюстью. Суперинтендент Хедли бросился к окну, рывком открыл его и засвистел в полицейский свисток.
Фей, целая и невредимая, была оттеснена к кровати. Стараясь удержаться на ногах, она ухватилась за покрывало, но все же упала на колени и стащила его за собой на пол.
— Фей! С вами все в порядке?
Девушка едва ли слышала его. Она затравленно озиралась, инстинктивно взглядывая на комод.
— С вами все в порядке?
— Он исчез, — с трудом выдавила из себя Фей. — Он исчез. Он исчез.
Портфеля на комоде не было. Опередив всех, даже Майлса и Хедли, Фей перепрыгнула через большую жестяную коробку и побежала к двери. Она мчалась к лестнице с такой безумной скоростью, что была уже в середине коридора, когда Майлс бросился следом.
И даже портфель не смог остановить этот неистовый бег.
Потому что Майлс при слабом свете, излучаемом витриной с открывающейся и закрывающейся челюстью, увидел на полу в коридоре этот брошенный портфель. Должно быть, Фей пробежала прямо по нему, она могла даже его не заметить. Майлс закричал, пытаясь остановить ее, когда она уже была у крутой лестницы, ведущей на первый этаж. Он схватил портфель и перевернул его, словно хотел подобной пантомимой привлечь ее внимание. Из неплотно закрытого портфеля выпали три пачки банкнотов, подобные той, что была у него в кармане. Они лежали на полу, присыпанные чем-то белым, вроде известковой пыли. Больше в портфеле не было ничего.
Майлс бросился к лестнице.
— Говорю вам, он здесь! Он не исчез! Его уронили! Он здесь!
Слышала ли его Фей? Он не был в этом уверен. Но на какое-то мгновение она остановилась и посмотрела вверх.
Фей уже находилась на середине лестницы, крутой лестницы, покрытой изодранным линолеумом. Входная дверь была распахнута настежь, и свет из витрины напротив придавал лестничной клетке причудливый облик.
Майлс, не думая о том, насколько это опасно, перегнулся через перила и, высоко подняв портфель, посмотрел вниз, на обращенное к нему лицо Фей.
— Вы поняли меня? — крикнул он. — Нет необходимости бежать куда-то! Портфель здесь! Он…
Теперь он мог бы поклясться, что девушка его не слышит. Левая рука Фей слегка касалась перил. Поскольку она смотрела вверх, ее шея была изогнута, рыжие волосы падали на плечи. Лицо ее выражало легкое удивление. Яркий румянец исчез, даже глаза потускнели, щеки покрыла мертвенная синеватая бледность; губы сложились в слабую улыбку, которая затем тоже пропала.
У Фей подогнулись в коленях ноги. Словно соскользнувшее с вешалки платье, столь невесомое, что, наверное, при падении раздался бы лишь легкий шорох, она завалилась на бок и покатилась к основанию лестницы. Однако по контрасту с этой ужаснувшей его вялостью удар оказался сильным…
Майлс застыл на месте.
Душный, пропитанный плесенью воздух коридора проник в его легкие, как внезапное подозрение — в мозг. Казалось, он очень давно дышит этим воздухом, стоя здесь с пачкой банкнотов, забрызганных кровью, в кармане и портфелем из потрескавшейся кожи в руке.
Боковым зрением он увидел, как сзади к нему подошла Барбара, тоже перегнулась через перила и посмотрела вниз. Мимо них, что-то бормоча себе под нос, пронесся суперинтендент Хедли, с грохотом сотрясая каждую ступеньку. Он перепрыгнул через лежавшую у основания лестницы Фей, щека которой была прижата к грязному полу. Хедли опустился на колени, чтобы осмотреть ее. Вскоре он поднял голову и взглянул наверх. Его голос звучал глухо:
— Не предполагалось ли, что у этой женщины слабое сердце?
— Да, — спокойно ответил Майлс. — Да. Так оно и есть.
— Нам лучше вызвать «скорую помощь», — отозвался Хедли. — Ей не следовало впадать в такое неистовство и мчаться сломя голову. По-моему, это ее доконало.
Майлс медленно спустился по лестнице.
Его левая рука скользила по перилам, которых недавно касалась рука Фей. На ходу он выронил портфель. Через распахнутую дверь можно было видеть, как на противоположной стороне улицы безобразная, оторванная от хозяина-великана челюсть очень медленно открывается и закрывается, открывается и закрывается, и это длилось уже целую вечность, когда он склонился над телом Фей.
Глава 18
В тот же воскресный вечер, в половине седьмого (время — понятие относительное, и могло показаться, что прошло уже несколько дней), Майлс и Барбара сидели в спальне Фей на втором этаже.
Над комодом снова горела электрическая лампочка. Барбара расположилась в кресле с протершейся обивкой. Майлс сидел на краю кровати рядом с черным беретом. Он смотрел на покореженную жестяную коробку, когда Барбара сказала:
— Может быть, мы выйдем и поищем какое-нибудь кафе? Или бар, где можно купить сандвич?
— Нет. Хедли сказал, чтобы мы оставались здесь.
— Когда вы ели в последний раз?
— Одним из величайших достоинств, которыми может обладать женщина, — сказал Майлс, пытаясь улыбнуться, но чувствуя, что улыбка превращается в злобную гримасу, — является дар не говорить о еде в неподходящее время.
— Извините, — сказала Барбара и надолго замолчала. — Вы же понимаете, Фей может поправиться.
— Да. Она может поправиться.
Воцарилось очень долгое молчание, пальцы Барбары теребили обивку кресла.
— Она так много для вас значит, Майлс?
— Дело вовсе не в этом. Мои чувства объясняются тем, что жизнь обманула Фей самым жестоким образом. Все это необходимо как-то исправить! Справедливость должна быть восстановлена! Это…
Он взял с кровати черный берет Фей и поспешно положил его обратно.
— Как бы то ни было, — прибавил он, — что толку говорить об этом?
— За короткое время вашего знакомства с ней, — спросила Барбара после очередной безуспешной попытки посидеть молча, — стала ли для вас Фей таким же реальным человеком, как Агнес Сорель или Памела Гойт?
— Простите? О чем вы?
— В ресторане Белтринга, — ответила Барбара, не глядя на него, — вы сказали, что историк оживляет своим воображением давно умерших мужчин и женщин, думая о них как о реальных людях. Когда вы впервые услышали о Фей Ситон, она была для вас — как вы выразились — не более реальна, чем Агнес Сорель или Памела Гойт. — В своей несколько непоследовательной манере вести разговор, по-прежнему теребя обивку кресла, Барбара добавила: — Разумеется, я слышала об Агнес Сорель. Но мне ничего не известно о Памеле Гойт. Я… я хотела прочитать о ней в энциклопедии, но там ее имя не упомянуто.
— Памела Гойт была красавицей, жила в эпоху Регентства, и ей приписывали разные злодеяния. Она к тому же кружила головы мужчинам. Я много читал о ней в свое время. Кстати, как переводится с латыни слово «panes», если это не множественное число существительного «хлеб»? Из контекста ясно, что речь идет не о хлебе.
Теперь пришла очередь Барбары взглянуть на него с удивлением.
— К сожалению, я не настолько хорошо знаю латынь, чтобы ответить на ваш вопрос. Почему вы спросили?
— Ну, мне приснился сон.
— Сон?
— Да. — Майлс рассуждал на эту тему с тупой настойчивостью человека, находящегося в смятении и стремящегося занять свой ум какими-нибудь пустяками. — Это был отрывок из средневековой латыни, знаете, со специфическими окончаниями глаголов и "и" вместо "v". — Он покачал головой. — Там шла речь о чем-то и о «panes», но я помню только приписку в конце о том, что было бы безумием что-то отрицать.
— Я по-прежнему ничего не понимаю.
(Почему не проходит эта проклятая ноющая боль в груди?)
— Ну, еще мне приснилось, что я пришел в библиотеку за латинским словарем. Там на пыльных грудах книг сидели Памела Гойт и Фей Ситон, которые начали уверять меня, что у моего дяди нет латинского словаря. — Майлс засмеялся. — Забавно, что я сейчас вспомнил об этом. Не знаю, какой вывод сделал бы доктор Фрейд из моего сна.
— А я знаю, — сказала Барбара.
— Думаю, он углядел бы в нем что-нибудь зловещее. Что бы ни снилось, по Фрейду, это всегда предвещает что-то ужасное.
— Нет, — медленно произнесла Барбара. — Ничего подобного.
Некоторое время она нерешительно, смущенно, беспомощно смотрела на Майлса, и в ее глазах с блестящими белками светилась симпатия. Потом Барбара вскочила со своего места. Оба окна были открыты, моросил дождь, и комнату наполнял свежий, влажный воздух. Майлс отметил, что в витрине напротив уже не горит свет и ужасные зубы наконец прекратили свои жуткие движения. Барбара повернулась к окну.
— Бедняжка! — сказала Барбара, и Майлс знал, что она имеет в виду не покойную Памелу Гойт. — Бедная, глупая, романтичная!…
— Почему вы называете Фей глупой и романтичной?
— Она знала, что анонимные письма и все распускаемые о ней слухи были делом рук Гарри Брука. Но ничего никому не сказала. По-моему, — Барбара медленно покачала головой, — она по-прежнему любила его.
— После всего, что он сделал?
— Конечно.
— Я в это не верю!
— Так могло быть. Все мы… все мы способны на невероятные глупости. — Барбара поежилась. — Возможно, были и другие причины, заставлявшие ее хранить молчание даже после того, как она узнала о смерти Гарри. Я не знаю. Весь вопрос в том…
— Весь вопрос в том, — сказал Майлс, — почему Хедли держит нас здесь? И как обстоят дела? — Он задумался. — Эта больница — как она там называется, — в которую ее увезли, находится далеко отсюда?
— Довольно далеко. Вы хотите поехать туда?
— Ну, Хедли не может держать нас здесь до бесконечности без веской причины. Мы должны разузнать что-нибудь.
Кое-что они все-таки разузнали. Профессор Жорж Антуан Риго — характерный звук его шагов они услышали задолго до того, как он явился перед ними, — медленно поднялся по лестнице, прошел по коридору и вошел через открытую дверь в комнату.
Профессор Риго сейчас выглядел старше и куда взволнованнее, чем тогда, когда излагал свою теорию о вампирах. Дождя уже практически не было, и его одежда почти не промокла. Мягкая темная шляпа затеняла его лицо. Щеточка усов шевелилась в такт движениям губ. Он тяжело опирался на желтую шпагу-трость, придававшую этой невзрачной комнате зловещий вид.
— Мисс Морелл, — начал он. Его голос звучал хрипло. — Мистер Хэммонд. Я должен вам кое-что сообщить.
Он прошелся по комнате.
— Друзья мои, вы, без сомнения, читали замечательные романы Дюма-отца о мушкетерах. Вы должны помнить, как мушкетеры приехали в Англию. Вы должны помнить, что д'Артаньян знал только два английских слова: «вперед» и «черт побери». — Он взмахнул рукой. — Если бы и мои познания в английском языке ограничивались этими безобидными и простыми словами!
Майлс вскочил с края кровати:
— Бог с ним, с д'Артаньяном, профессор Риго. Как вы очутились здесь?
— Мы с доктором Феллом, — сказал Риго, — вернулись в Лондон из Нью-Фореста на машине. Мы позвонили его другу, суперинтенденту полиции. Доктор Фелл отправился в больницу, а я поехал сюда.
— Вы только что вернулись из Нью-Фореста? Как там Марион?
— Ее самочувствие, — ответил профессор Риго, — отличное. Она садится, и ест, и трещит — как вы это называете — без умолку.
— В таком случае… — Барбара, прежде чем продолжать, сглотнула вставший у нее в горле ком. — Вам известно, что ее испугало?
— Да, мадемуазель. Мы узнали, что ее испугало.
И лицо профессора начало медленно бледнеть: теперь оно стало гораздо бледнее, чем во время его рассуждений о вампирах.
— Друг мой, — обратился он к Майлсу, словно догадавшись о направлении его мыслей. — Я изложил вам свою теорию о сверхъестественных силах. Оказалось, что в данном случае я был сознательно введен в заблуждение. Но я не собираюсь из-за этого посыпать голову пеплом. Нет! Должен сказать, что, если в данном случае все было подстроено, это не опровергает существования сверхъестественных сил, точно так же как фальшивый банкнот не опровергает наличия Английского банка. Вы согласны со мной?
— Да, согласен. Но…
— Нет! — со зловещим выражением на лице повторил профессор Риго, качая головой и стуча металлическим наконечником трости. — Я не собираюсь из-за этого посыпать голову пеплом. Я посыпаю ее пеплом, потому что дело обстоит еще хуже. — Он поднял шпагу-трость. — Могу я, друг мой, сделать вам небольшой подарок? Могу я передать вам эту драгоценную реликвию? Теперь она не доставляет мне того удовольствия, которое другие получают от надгробного камня с могилы Дугала или перочистки, сделанной из человеческой кожи… Я всего лишь человек. Я способен испытывать отвращение. Могу я отдать ее вам?
— Нет, мне не нужна эта проклятая штука! Уберите ее! Мы пытаемся выяснить у вас…
— Justement! — сказал профессор Риго и бросил шпагу-трость на кровать.
— С Марион действительно все в порядке? — выпытывал Майлс. — Прежнее состояние не может вернуться?
— Нет.
— Теперь расскажите о том, что ее испугало, — попросил Майлс, собравшись с духом. — Что она увидела?
— Она, — немногословно ответил Риго, — не видела ничего.
— Ничего?
— Вот именно.
— И она так испугалась, хотя на нее никто не нападал?
— Вот именно, — снова подтвердил профессор Риго и сердито откашлялся. — Ее испугало то, что она услышала, и то, что она почувствовала. Особенно шепот.
Над комодом снова горела электрическая лампочка. Барбара расположилась в кресле с протершейся обивкой. Майлс сидел на краю кровати рядом с черным беретом. Он смотрел на покореженную жестяную коробку, когда Барбара сказала:
— Может быть, мы выйдем и поищем какое-нибудь кафе? Или бар, где можно купить сандвич?
— Нет. Хедли сказал, чтобы мы оставались здесь.
— Когда вы ели в последний раз?
— Одним из величайших достоинств, которыми может обладать женщина, — сказал Майлс, пытаясь улыбнуться, но чувствуя, что улыбка превращается в злобную гримасу, — является дар не говорить о еде в неподходящее время.
— Извините, — сказала Барбара и надолго замолчала. — Вы же понимаете, Фей может поправиться.
— Да. Она может поправиться.
Воцарилось очень долгое молчание, пальцы Барбары теребили обивку кресла.
— Она так много для вас значит, Майлс?
— Дело вовсе не в этом. Мои чувства объясняются тем, что жизнь обманула Фей самым жестоким образом. Все это необходимо как-то исправить! Справедливость должна быть восстановлена! Это…
Он взял с кровати черный берет Фей и поспешно положил его обратно.
— Как бы то ни было, — прибавил он, — что толку говорить об этом?
— За короткое время вашего знакомства с ней, — спросила Барбара после очередной безуспешной попытки посидеть молча, — стала ли для вас Фей таким же реальным человеком, как Агнес Сорель или Памела Гойт?
— Простите? О чем вы?
— В ресторане Белтринга, — ответила Барбара, не глядя на него, — вы сказали, что историк оживляет своим воображением давно умерших мужчин и женщин, думая о них как о реальных людях. Когда вы впервые услышали о Фей Ситон, она была для вас — как вы выразились — не более реальна, чем Агнес Сорель или Памела Гойт. — В своей несколько непоследовательной манере вести разговор, по-прежнему теребя обивку кресла, Барбара добавила: — Разумеется, я слышала об Агнес Сорель. Но мне ничего не известно о Памеле Гойт. Я… я хотела прочитать о ней в энциклопедии, но там ее имя не упомянуто.
— Памела Гойт была красавицей, жила в эпоху Регентства, и ей приписывали разные злодеяния. Она к тому же кружила головы мужчинам. Я много читал о ней в свое время. Кстати, как переводится с латыни слово «panes», если это не множественное число существительного «хлеб»? Из контекста ясно, что речь идет не о хлебе.
Теперь пришла очередь Барбары взглянуть на него с удивлением.
— К сожалению, я не настолько хорошо знаю латынь, чтобы ответить на ваш вопрос. Почему вы спросили?
— Ну, мне приснился сон.
— Сон?
— Да. — Майлс рассуждал на эту тему с тупой настойчивостью человека, находящегося в смятении и стремящегося занять свой ум какими-нибудь пустяками. — Это был отрывок из средневековой латыни, знаете, со специфическими окончаниями глаголов и "и" вместо "v". — Он покачал головой. — Там шла речь о чем-то и о «panes», но я помню только приписку в конце о том, что было бы безумием что-то отрицать.
— Я по-прежнему ничего не понимаю.
(Почему не проходит эта проклятая ноющая боль в груди?)
— Ну, еще мне приснилось, что я пришел в библиотеку за латинским словарем. Там на пыльных грудах книг сидели Памела Гойт и Фей Ситон, которые начали уверять меня, что у моего дяди нет латинского словаря. — Майлс засмеялся. — Забавно, что я сейчас вспомнил об этом. Не знаю, какой вывод сделал бы доктор Фрейд из моего сна.
— А я знаю, — сказала Барбара.
— Думаю, он углядел бы в нем что-нибудь зловещее. Что бы ни снилось, по Фрейду, это всегда предвещает что-то ужасное.
— Нет, — медленно произнесла Барбара. — Ничего подобного.
Некоторое время она нерешительно, смущенно, беспомощно смотрела на Майлса, и в ее глазах с блестящими белками светилась симпатия. Потом Барбара вскочила со своего места. Оба окна были открыты, моросил дождь, и комнату наполнял свежий, влажный воздух. Майлс отметил, что в витрине напротив уже не горит свет и ужасные зубы наконец прекратили свои жуткие движения. Барбара повернулась к окну.
— Бедняжка! — сказала Барбара, и Майлс знал, что она имеет в виду не покойную Памелу Гойт. — Бедная, глупая, романтичная!…
— Почему вы называете Фей глупой и романтичной?
— Она знала, что анонимные письма и все распускаемые о ней слухи были делом рук Гарри Брука. Но ничего никому не сказала. По-моему, — Барбара медленно покачала головой, — она по-прежнему любила его.
— После всего, что он сделал?
— Конечно.
— Я в это не верю!
— Так могло быть. Все мы… все мы способны на невероятные глупости. — Барбара поежилась. — Возможно, были и другие причины, заставлявшие ее хранить молчание даже после того, как она узнала о смерти Гарри. Я не знаю. Весь вопрос в том…
— Весь вопрос в том, — сказал Майлс, — почему Хедли держит нас здесь? И как обстоят дела? — Он задумался. — Эта больница — как она там называется, — в которую ее увезли, находится далеко отсюда?
— Довольно далеко. Вы хотите поехать туда?
— Ну, Хедли не может держать нас здесь до бесконечности без веской причины. Мы должны разузнать что-нибудь.
Кое-что они все-таки разузнали. Профессор Жорж Антуан Риго — характерный звук его шагов они услышали задолго до того, как он явился перед ними, — медленно поднялся по лестнице, прошел по коридору и вошел через открытую дверь в комнату.
Профессор Риго сейчас выглядел старше и куда взволнованнее, чем тогда, когда излагал свою теорию о вампирах. Дождя уже практически не было, и его одежда почти не промокла. Мягкая темная шляпа затеняла его лицо. Щеточка усов шевелилась в такт движениям губ. Он тяжело опирался на желтую шпагу-трость, придававшую этой невзрачной комнате зловещий вид.
— Мисс Морелл, — начал он. Его голос звучал хрипло. — Мистер Хэммонд. Я должен вам кое-что сообщить.
Он прошелся по комнате.
— Друзья мои, вы, без сомнения, читали замечательные романы Дюма-отца о мушкетерах. Вы должны помнить, как мушкетеры приехали в Англию. Вы должны помнить, что д'Артаньян знал только два английских слова: «вперед» и «черт побери». — Он взмахнул рукой. — Если бы и мои познания в английском языке ограничивались этими безобидными и простыми словами!
Майлс вскочил с края кровати:
— Бог с ним, с д'Артаньяном, профессор Риго. Как вы очутились здесь?
— Мы с доктором Феллом, — сказал Риго, — вернулись в Лондон из Нью-Фореста на машине. Мы позвонили его другу, суперинтенденту полиции. Доктор Фелл отправился в больницу, а я поехал сюда.
— Вы только что вернулись из Нью-Фореста? Как там Марион?
— Ее самочувствие, — ответил профессор Риго, — отличное. Она садится, и ест, и трещит — как вы это называете — без умолку.
— В таком случае… — Барбара, прежде чем продолжать, сглотнула вставший у нее в горле ком. — Вам известно, что ее испугало?
— Да, мадемуазель. Мы узнали, что ее испугало.
И лицо профессора начало медленно бледнеть: теперь оно стало гораздо бледнее, чем во время его рассуждений о вампирах.
— Друг мой, — обратился он к Майлсу, словно догадавшись о направлении его мыслей. — Я изложил вам свою теорию о сверхъестественных силах. Оказалось, что в данном случае я был сознательно введен в заблуждение. Но я не собираюсь из-за этого посыпать голову пеплом. Нет! Должен сказать, что, если в данном случае все было подстроено, это не опровергает существования сверхъестественных сил, точно так же как фальшивый банкнот не опровергает наличия Английского банка. Вы согласны со мной?
— Да, согласен. Но…
— Нет! — со зловещим выражением на лице повторил профессор Риго, качая головой и стуча металлическим наконечником трости. — Я не собираюсь из-за этого посыпать голову пеплом. Я посыпаю ее пеплом, потому что дело обстоит еще хуже. — Он поднял шпагу-трость. — Могу я, друг мой, сделать вам небольшой подарок? Могу я передать вам эту драгоценную реликвию? Теперь она не доставляет мне того удовольствия, которое другие получают от надгробного камня с могилы Дугала или перочистки, сделанной из человеческой кожи… Я всего лишь человек. Я способен испытывать отвращение. Могу я отдать ее вам?
— Нет, мне не нужна эта проклятая штука! Уберите ее! Мы пытаемся выяснить у вас…
— Justement! — сказал профессор Риго и бросил шпагу-трость на кровать.
— С Марион действительно все в порядке? — выпытывал Майлс. — Прежнее состояние не может вернуться?
— Нет.
— Теперь расскажите о том, что ее испугало, — попросил Майлс, собравшись с духом. — Что она увидела?
— Она, — немногословно ответил Риго, — не видела ничего.
— Ничего?
— Вот именно.
— И она так испугалась, хотя на нее никто не нападал?
— Вот именно, — снова подтвердил профессор Риго и сердито откашлялся. — Ее испугало то, что она услышала, и то, что она почувствовала. Особенно шепот.