— Я вижу, что кто-то сказал тебе слишком много.
   — Нет, — быстро сказала я, боясь, что его гнев падет на слуг, — я дошла до этого сама. Это комната, в которой она страдала, где она умерла. Разве ты не чувствуешь, что она все еще здесь?
   — Ты сошла с ума! — воскликнула он. — Она лежит в могиле. Здесь нет ни ее, ни твоего прелестного Фенимора.
   — Она мертва, Колум, а мертвые иногда возвращаются!
   — Ерунда! — крикнул он.
   Но я видела, что глаза его оглядывали комнату. Она для него была полна воспоминаний: его шаги в коридоре; Мелани, сжавшаяся в комок в своей кровати за пологом; нападение — жестокое и грубое для такого беззащитного существа, которого она боялась, спрашивая себя, чего она боялась больше: его вторжения или беременности, которая избавляла от него, но приближала смерть. Мне было очень жаль Мелани.
   — У тебя патология, — обвинил он меня.
   — Меня тянет в эту комнату.
   — И именно в эту ночь?
   — Да, потому что это та ночь!
   — Ты хочешь, чтобы я встал в этой комнате и попросил у нее прощения? За что? За то, что я просил ее выполнить свой долг жены? За то, что я хотел сыновей? Во имя Бога, по какой другой причине должен был я жениться на глупой девчонке, которая не доставляла мне никакого удовольствия?
   — Ты сделал ошибку, женившись на ней. Мы должны мириться с ошибками.
   — Нет! — сказал он. — Если мы делаем неверный шаг, мы исправляемся и идем в другом направлении, и хватит об этом! — Глаза его сатанински блестели. Он потянул меня на кровать.
   Я вскрикнула:
   — Нет, Колум, пожалуйста, не здесь!.. Но он не обращал внимания на мои слова.
   — Да, да! Я сказал» да»и клянусь Богом и всеми ангелами, я сделаю так, как хочу!
   Потом мы ужинали в той комнате, где и в первую ночь, когда я приехала в замок Пейлинг. Когда я села на свой стул, Колум встал за моей спиной. В руках его была цепь из чистого золота, усыпанная бриллиантами, с медальоном из рубинов и бриллиантов. Он надел мне ее на шею.
   — Вот, — сказал он. — Она тебе очень идет. Это мой подарок тебе, любовь моя! Это моя благодарность за сына и за то, что я нашел в тебе то, что искал в жене.
   Я посмотрела на него. Я была травмирована тем, что произошло в Красной комнате. Он хотел уничтожить призрак, затмить мои фантазии нашей общей памятью. Я думаю, он был прав, когда считал, что некоторое время я не захочу приходить туда, не захочу думать о нас, лежащих на кровати, где умерла Мелани. Как это было на него похоже — таким образом не поддаваться врагу, которым в этом случае была память о Мелани.
   — Тебе нравится эта безделушка? — спросил он меня.
   — Она великолепна.
   Он поцеловал меня с нежностью, которая всегда меня глубоко трогала.
   — Ты рада той ночи? Рада, что разбойник увидел тебя в гостинице и решил, что ты должна принадлежать ему?
   — Да, рада.
   Я взяла его руку и поцеловала ее.
   — Я скажу тебе кое-что, — сказал он. — Не было еще ни одной женщины, которая радовала бы меня так, как радуешь ты. Надеюсь, всегда так будет.
   Он тихо засмеялся.
   — Я состарюсь, — сказала я, — но ведь и ты тоже будешь старым.
   — Женщины стареют быстрее.
   — Но ты на десять лет старше меня.
   — Десять лет — это пустяк… для мужчины! Только женщины должны бороться с возрастим.
   — Ты самонадеянный!
   — Признаю.
   — Тщеславный!
   — Правильно.
   — Эгоистичный и жестокий!
   — Признаю.
   — И ты ждешь, чтобы я любила такого человека?
   — Жду и требую, — ответил он.
   — Как же я могу?
   — Я скажу тебе, как. Ты любишь меня, потому что знаешь, что должна любить. Ты знаешь мою натуру: ты только что ее описала. Но знай и то, что я — человек, который поступает по-своему, и если я говорю, что эта женщина должна любить меня, ей не остается ничего другого: она должна любить!
   — Ты воображаешь себя Богом, а все другие мужчины ничто рядом с тобой? Ты считаешь, что можешь просто приказать женщине любить тебя и она непременно полюбит?
   — Правильно, — сказал он. — Ты ведь начала с того, что возненавидела меня? А теперь ты так жаждешь меня, как я тебя. Разве это не доказательство?
   Я улыбнулась ему через стол. В ту ночь я была счастлива. Только под утро я вновь подумала о Мелани и удивилась: вначале, когда они только поженились, ужинала ли она с ним в той комнате и говорил ли он ей о любви? Или только когда она не смогла дать ему того, что он хотел, в нем стало расти презрение к ней? И в голову мне закралась беспокойная мысль: «Что если ты перестанешь нравиться ему?»
   Наступило Рождество. Маленькому Коннеллу было четыре месяца, он был здоров, крепок и, как сказала Дженнет, делал все, что полагалось мальчику: показывал свой характер, проявлял интерес, толстел и здоровел. Я не позволяла его пеленать, и Колум согласился со мной. Если бы он не согласился, я готова была бороться с ним по этому вопросу. Я не могла даже подумать о том, что мой ребенок будет неделями лежать, замотанный в пеленки.
   — Я хочу, чтобы у него выросли длинные ножки, чтобы он был таким же высоким, как отец, — сказала я.
   Мы любили смотреть, как он дрыгал ножками, которые у него были стройные, как сосенки.
   Рождество мы отпраздновали следующим образом: матушка и отец приехали к нам, а с ними и Дамаск, и Пени, и Ромелия. Эдвина не приехала, потому что се сын был только на несколько месяцев старше нашего и он был слишком мал для путешествия, поэтому она и Карлос остались в Труинде. Жако гостил в семье своей нареченной в Плимуте, но он приехал со всеми, чтобы повидаться с Дженнет, остался на ночь, а потом вернулся в Плимут.
   Я с удовольствием украшала большой зал остролистом и плющом и отдавала приказания на кухне. Для отца были приготовлены специальные пироги: в пирожные и пудинги были положены монеты, каждая со своим значением, и, конечно, серебряный пенни, который должен найти Король.
   Радость видеть родителей была велика. Отец настоял, чтобы ему немедленно показали внука, и принес ему вырезанный из дерева корабль, копию одного из его кораблей — «Торжествующий лев». Я засмеялся и сказал ему, что Коннелл еще слишком мал для таких игрушек, а отец ответил, что настоящие мальчики никогда не бывают слишком малы для кораблей.
   Я была глубоко тронута, когда увидела отца у колыбели Коннелла. Он протянул к мальчику свою большую руку, тот потянулся и схватил его за мизинец. Я редко видела отца таким взволнованным. Думаю, что в глазах его были слезы. Вдруг он выпрямился и сказал мне:
   — Итак, моя девочка Линнет имеет своего собственного сына. Благослови тебя Господь, девочка! Ты сделала меня счастливым.
   Позднее, когда мы ехали рядом, как и раньше, когда я была дома, и между нами установилось понимание, он сказал мне:
   — Я провел годы, ругая судьбу, которая отказала мне в законном сыне. Когда ты родилась, я проклял Бога за то, что ты девочка. Теперь я вижу, что был не прав. Со временем я узнал, что ты так же хороша, как любой мальчик, — и ты это доказала. А теперь ты дала мне внука.
   Я сказала, что тоже счастлива, потом добавила:
   — Я должна следить, чтобы сына не избаловали. Его отец не надышится на него, как и ты. Когда он вырастет, он не должен думать, что стоит ему улыбнуться и весь мир будет у его ног.
   — Не бойся, этот мальчик пойдет по стопам своего деда. Я позабочусь об этом, он будет моряком. У него особый взгляд.
   Я засмеялась, но отец был серьезен.
   — Я рад, — сказал он. — Муж твой — настоящий мужчина. Мне никогда не нравился Фенимор Лэндор — щеголь.
   — Ты несправедлив к нему, он храбрый, хороший моряк.
   — Нет, — сказал отец, — ты можешь представить его меряющим шагами палубу, с кровью, капающей с его абордажной сабли? «Красавчик!»А ты имеешь настоящего мужчину, и я горжусь тобой.
   Да, нет сомнения, что отцу нравился мой муж. Они ездили вместе верхом и много говорили. Матушка тоже казалась счастливой, и влюбленность Дамаск в Колума продолжалась. Его забавлял свой ребенок, но он почти не замечал Дамаск. Она же, казалось, не обращала на это внимания, раз могла сидеть около него и просто смотреть.
   Все было, как в прежние рождественские праздники у нас, в Лайон-корте, я старалась, чтобы все было так же. Все слуги и их семьи пришли в большой зал. Их угостили вином и рождественским пирогом. Они пели рождественские гимны, а потом пришли артисты и показали пантомимы.
   Я поговорила с матушкой, когда мы оказались одни, и сообщила ей, что узнала о первом браке Колума.
   — Его женой была Мелани Лэндор, — сказала я, — сестра Фенимора! Ты знала?
   — Мы узнали это после свадьбы, — сказала матушка. — Что за время это было! Сначала одна тайная церемония, потом другая, и все в такой спешке, но это было необходимо.
   — Когда ты узнала, что первой женой Колума была Мелани Лэндор?
   — Это было после свадьбы, когда ты уехала в Пейлинг с Колумом. Лэндоры должны были приехать к нам, но приехали только Фенимор и его отец, а госпожа Лэндор заболела. Она призналась мне потом, что не могла нас видеть, когда узнала, что наша дочь вышла замуж за Колума.
   — Должно быть, это было для нее шоком.
   — Так и было. А как ты узнала? Думаю, что Колум сказал тебе.
   — Нет, я узнала это от Дженнет.
   — Доверять Дженнет! — сказала матушка полуснисходительно, полураздраженно. — И ты сказала об этом Колуму?
   В памяти опять всплыло все: темная комната, красная кровать с глубокими тенями и притаившимся призраком Мелани.
   — Сказала, и ему это не очень понравилось.
   — Он не хотел, чтобы ты знала?
   — Я не уверена в этом, он просто об этом не говорил. Все было в прошлом, она мертва, и он теперь женат на мне. Скажи мне, что сказала госпожа Лэндор, когда узнала, что я вышла замуж за Колума.
   — Вспомни, что она потеряла любимую дочь. Она, наверное, лишилась разума, когда это произошло. Она не хотела, чтобы у ее дочери были дети, она была уверена, что этим она убьет себя. Конечно, она винит Колума и становится истеричной, когда говорит о смерти дочери. Мы должны понять это, Линнет.
   — Она сказала мне, что ее дочь убили. Это был большой удар для меня, когда я узнала, кто она была… по этой причине…
   — Ты должна помнить, что она мать, поэтому она должна кого-то винить в смерти дочери. Ее горе смягчено гневом против мужа дочери. Иногда, когда горе нахлынет на тебя, гнев — это отдушина для него.
   — С тех пор как Мелани умерла, Лэндоры не поддерживали никакой связи с замком Пейлинг?
   — Может быть, со временем они поймут все. Во всяком случае, родная моя, ты счастлива — у тебя великолепный сын и муж, которые любят тебя. И так быстро все произошло, чуть больше года прошло, как мы.. Я рада, благослови тебя Господь, моя дорогая, чтобы ты была всегда счастлива, как сейчас!
   Она хотела осмотреть замок. Я рассказала ей об Изелле и Нонне.
   — Башня Изеллы заперта, она используется как склад. В Морской башне живут слуги.
   — Целая башня в их распоряжении? — спросила удивленно матушка.
   — Замок очень просторный, мама.
   — Я вспоминаю Аббатство, где провела детство. Здесь тоже очень красиво и интересно. Мне нравится думать о моей девочке как о хозяйке большого замка.
   Когда я показывала ей комнаты в замке, мы пришли в Красную комнату. С той ночи, когда Колум нашел меня там, это было в первый раз. Я заметила слой пыли на сундуке и кроватных столбах. Матушка тоже заметила это и удивленно подняла брови. Став старше, она превратилась в дотошную домохозяйку.
   — Слуги не любят ходить сюда, — сказала я.
   — Комната с призраками? Да, она производит именно такое впечатление. Какую легенду приписывают этому месту?
   — В этой комнате умерла первая жена Колума.
   — А-а, — промолвила матушка. — На твоем месте я бы сняла эти красные занавеси и полог и повесила бы другого цвета. Поменяй их. Единственные легенды, которые следует сохранять, — это счастливые.
   — Вероятно, — сказала я.
   Матушка была права, но смена занавесей и мебели не изменит того, что в этих четырех стенах Мелани жила, страдала и умерла.
   После Нового года мои родители вернулись в Лайон-корт. Я очень скучала по ним, но была счастлива, наблюдая, как мой сын с каждым днем становился все больше. Он очень хорошо развивался, и мы все больше восхищались им.
   Но, как ни странно, я не могла стряхнуть с себя мрачное впечатление, которое Красная комната продолжала оказывать на меня, и все еще ходила туда. Я, действительно, захотела поменять занавеси и привела туда белошвейку, чтобы обсудить это с ней, но заметила ее нежелание и увидела, что она испугалась задания. Наконец, она призналась, что, по ее мнению, это может принести несчастье.
   — Ерунда! — сказала я. — Почему?
   — Может, быть, мадам, она хотела, чтобы так все и осталось?
   И тогда я поняла, что должна сделать так, как сказала матушка: я должна поменять в комнате все, чтобы люди, пришедшие сюда, не думали о бедной мертвой Мелани.
   Но я не поменяла, у меня не хватило смелости. Я уверяла себя, что сделать так, значит поддаться суеверию, но это было не совсем там. Где-то очень глубоко гнездилась мысль, что Мелани оставила что-то от себя и что однажды мне понадобится ее помощь. Признаюсь, что когда эта мысль мелькнула у меня, я постаралась сразу прогнать ее, но она вернулась. Она была здесь, в Красной комнате, и по ночам мне казалось, я слышала ее в шепоте морского ветра: «Что если он устанет от тебя, как устал от Мелани?» Устанет от меня? Матери его сына… и других детей, которые у нас будут? Ибо мы должны их иметь, он был уверен в этом и я тоже.
   Мне так много предстояло узнать о моем муже. Я его так мало знала, несомненно, поэтому я была так очарована им. Что он был жестокий — это я знала. Но насколько жестокий, я должна была узнать. Он мог быть грубым. Насколько грубым? Я была в безопасности, пока угождала ему. Была когда-нибудь в безопасности Мелани? Я воображала, как он привозит свою молодую жену домой. Я представляла себе свадебный пир в Тристан Прайори и нежную девушку, которая была воспитана в этом добром доме и ничего не знала о грубой реальности жизни. Был ли он хоть раз нежен с ней? Я могла представить его равнодушие к ее страданиям, я помнила его в гостинице, когда в его глазах не было ничего, кроме вожделения ко мне.
   Он меня волновал, очаровывал, но я знала, что я его не понимала. И еще я знала, что я могла полагаться на его доброту ко мне до тех пор, пока я угождала ему.
   Я сохраню Красную комнату в прежнем виде и попытаюсь лучше узнать мужа. Я должна знать, где он, когда его нет в замке, я должна принимать участие в его жизни. Я все разузнаю! Как ни странно, это намерение вызвало во мне дурные предчувствия.
   Наступила весна, и я опять ожидала ребенка. Я была рада, но не больше, чем Колум.
   — Разве я не говорил тебе, что у тебя будет большая семья? Дай мне еще мальчика! Когда у нас будет их полдюжины, мы подумаем об одной-двух девочках.
   Я возразила:
   — Я не собираюсь провести всю свою жизнь беременной.
   — Разве? — удивился он. — А я думал, что это долг жены.
   — Родить несколько детей — да, но жена нуждается в передышке.
   — Только не моя жена, — сказал он, поднял меня на руки и посмотрел с любовью.
   Я была счастлива, мрачные мысли ушли. Я представляла себе будущее — Колум и я стареем, становимся степенными, и наши дети играют возле нас.
   Как только я узнала, что жду еще одного ребенка, мое желание все разузнать ушло. Я была счастлива, я хотела продолжать жить в спокойствии. Были периоды, когда Колум уезжал на несколько дней подряд. Мне интересно было, куда он уезжал, но он был не слишком откровенен. Единственное, что я обнаружила, — он ненавидел, когда ему задавали вопросы. Когда я спрашивала его, он отвечал мне неопределенно, но я видела сигналы опасности в его глазах. Я помнила, как он внезапно рассвирепел на какого-то слугу, и всегда боялась вызвать такой гнев. А однажды я подумала, что, может быть, он уехал к любовнице. Я не думала, конечно, что это так, потому что, когда он уезжал, он брал с собой эскорт слуг.
   И опять я кое-что узнала через Дженнет. Вообще-то, она должна была спать в помещении для слуг в Вороньей башне, но иногда пробиралась в Морскую башню к своему любовнику. Однажды ночью я увидела, что Дженнет не пошла в Морскую башню. Я вспомнила, что и в другой раз, когда Колум уезжал, Дженнет не ходила в Морскую башню. Я решила ее как можно осторожнее расспросить, потому что я все больше и больше интересовалась путешествиями Колума.
   Когда я проснулась на следующее утро, я послала за Дженнет:
   — Как я поняла, ты провела ночь на одинокой постели, Дженнет?
   Она покраснела в своей обычной манере, которая так раздражала мою матушку, но я находила ее довольно милой.
   — Таково приказание, — сказала она. — Мне нельзя было идти в Морскую башню вчера вечером. Так делается всегда перед тем, как хозяин должен уехать. Он занят приготовлениями допоздна, а отправляется с рассветом, — охотно объяснила она.
   — Тобиас говорит тебе, куда уезжает?
   — Он никогда не говорит, госпожа, молчит, когда я спрашиваю. Он добрый человек, но сердится, если я завожу об этом разговор. «Держи рот на замке, женщина, иначе между нами все будет кончено»А во всех других случаях он — очень мягкий человек.
   Конечно, это было странно. Удивительно, к чему такая таинственность: Колум был не тем человеком, который старается делать все втихую. Если людям не нравится то, что он делает, его это ни капли не интересует, и все же это дело он старается делать тихо.
   Когда он возвратился из поездки, он, как всегда, был в хорошем настроении и радовался, что опять со мной.
   Стоял июнь, замок наполнял теплый солнечный свет. Я была уже на третьем месяце беременности — период, когда первые трудные стадии уже прошли, но я еще не отяжелела. Я хорошо чувствовала себя, была энергична, и мы с Колумом выехали прогуляться. Он сказал мне, что мы уезжаем на ночь, так как ему нужно решить какие-то дела.
   Я обрадовалась, потому что подумала: «Наконец-то он хочет посвятить меня в свои дела» Это была наша деловая поездка, я старалась от него не отставать, потому что знала, что очень скоро мне нельзя будет ездить верхом.
   Июнь — самый хороший из всех месяцев. А может быть, он казался мне таким, потому что я была так счастлива. По небу разлилась кобальтовая синь с легким намеком клочковатых белых облаков. Красноклювые альпийские вороны и чайки ныряли и взмывали над водой; мы ехали в сторону от моря, по тропинкам в полях, и я была очарована сельской местностью. Белый кервель по краям дороги напоминал мне кружева, а трава была усеяна голубыми незабудками и красными взъерошенными малиновками.
   Солнце грело, я была счастлива. Я чувствовала себя сильной, и, хотя я была рада, что еду рядом с Колумом, я знала, что с таким же удовольствием я вернусь домой, к своему сыну. Он был в хороших руках: забота о детях — это единственное, что можно было доверять Дженнет. Колум пел — это была старая охотничья песня, которую он так любил.
   Я не узнавала дороги, пока мы не подъехали к гостинице. Перед нами была «Отдых путника», и нас встречал хозяин, который в ту, другую, ночь был в таком затруднительном положении. Сейчас он весь сиял от удовольствия, сложив руки на груди.
   Колум соскочил с лошади и помог сойти мне. Подбежали конюхи, чтобы отвести лошадей.
   — Дубовую комнату, хозяин! — крикнул Колум.
   — К вашим услугам, мой господин, — ответил хозяин гостиницы.
   Мы поднялись по лестнице — и вот комната, которую я помнила очень хорошо: большая с пологом кровать, где я спала вместе с матушкой, зарешеченное окно, в которое я увидела Колума.
   Хозяин говорил в это время:
   — Есть оленина, приготовленная по вашему вкусу. А пироги такие, что во рту тают. И, если милорд пожелает, есть мед, приправленный специями, чтобы запить все это.
   — Все ставь на стол! — крикнул Колум. — Мы проделали большой путь и очень голодны.
   Хозяин поклонился, шаркая, вышел вон, оставив нас смотрящими друг на друга.
   Колум подошел ко мне и положил руки мне на плечи:
   — Я всегда обещал себе, что мы с тобой обязательно поспим на этой кровати.
   — Ты — человек, который не терпит, когда ему противоречат.
   — Какой стоящий мужчина потерпит?
   — Но ведь многие мужчины понимают, что в жизни есть вещи, на которые они не имеют права.
   — Только не такой мужчина! — резко ответил он. Я засмеялась.
   — Ты все это подстроил из-за того, что случилось здесь, когда я приехала сюда с матушкой? Он пожал плечами.
   — Я должен был решить кое-какие дела и подумал, почему бы не сделать этого в «Отдыхе путника»? Я возьму с собой жену, и мы переночуем в Дубовой комнате, и это заставит ее осознать, что муж у нее — человек, который рано или поздно все сделает по-своему.
   — Я никогда не смогу понять, почему человек, признанный король своего замка, должен постоянно доказывать, что он король.
   — Потому что он не уверен, что один человек понимает это, и, сказать тебе правду, он очень хочет, чтобы именно этот человек сделал так.
   Я положила голову ему на грудь и обняла его.
   — Я поняла, Колум, что довольна жизнью. Ты — сильный человек, я не могу отрицать этого, но что бы мне ни предлагали принять, я всегда должна иметь свою точку зрения… ты пойми это.
   — Я бы не хотел иметь глупую простушку… вроде, ..
   Я была рада, что он остановился, но знала, конечно, что он говорил о Мелани. Чтобы поменять тему разговора, я сказала:
   — Ты говоришь, что пришел сюда по делу. Скажи, по какому, Колум, я очень хочу знать.
   Я увидела, как тень пробежала по его лицу. Он подошел к окну и выглянул на улицу, потом повернул голову и сказал:
   — Что ты знаешь о моих делах?
   — В настоящий момент совсем немного, но хотела бы узнать больше.
   — Нечего узнавать! У меня есть товар, который я хотел бы показать купцу. Мы встречаемся в этой гостинице.
   — Значит, мы приехали сюда из-за дела, а не из-за той ночи?
   — Скажем так: немного того и немного другого.
   — Какой у тебя товар, Колум? Откуда он? Он не ответил на эти вопросы, только сказал:
   — Скоро прибудут два моих человека с грузом, они привезут товар.
   — Что за товар? — настаивала я.
   — Бывает разный.
   Он подвел меня к кровати и снял с меня плащ.
   — Колум, я многое хотела бы знать. Когда я начинаю думать об этом, я сознаю, что очень мало знаю. Ты — мой муж. Ничего на свете я не хочу так, как делить с тобой твою жизнь, и, если я это делаю, я хочу знать…
   — Знать что? — сказал он, освобождая мои волосы от сетки. — Что должна ты, хорошая и послушная жена, знать, кроме того, что ты должна угождать мне?
   — Да, я хочу тебе угождать, во всем, но я хочу и помогать тебе.
   Он поцеловал меня с большей нежностью, чем я привыкла.
   — Ты порадуешь меня больше всего, если подождешь, пока я сам скажу тебе то, что найду нужным.
   — Ты хочешь сказать, что твое дело — секрет?
   — Кто говорит о секретах? Что ты за женщина — все время делаешь из пустяков драму, собираешь призраков в Красной комнате.
   — Ты скрыл от меня первый брак.
   — Скрыл? Я? Я забыл что-то в прошлом, потому что память об этом не принесет никому добра. Ты должна быть благодарна, что мой первый брак не удался, это делает меня более чем довольным моим вторым браком.
   — Я знаю, что ты доволен, Колум, но я хочу помочь тебе, я хочу понять… все.
   Он засмеялся и опрокинул меня на кровать. Он поцеловал меня в шею, потом сказал:
   — Нет, стол хозяина ждет нашего внимания. Мы поедим, потом, наверное, я решу свои дела, а когда все будет кончено, ты и я будем вместе здесь, в Дубовой комнате, так, как я хотел тогда, когда впервые увидел тебя.
   Он поднялся и поставил меня на ноги.
   — Но, Колум… — начала было я.
   — Ваш муж голоден, мадам, — сказал он мне. — Он должен что-нибудь поесть прежде, чем отвечать на вопросы.
   Мы пошли в столовую. Воспоминания нахлынули на меня. Вот здесь он сидел, с аппетитом поедая все, что было на столе. Тут он поймал меня за юбку, когда я проходила мимо. Как я его тогда ненавидела! Было невероятно, что за такое короткое время ненависть могла перейти в такую страстную любовь.
   Он с удовольствием ел, отдавая дань пирогу с бараньей требухой, запивая его сливками, — корнуоллский обычай, который мы, девонцы, не признавали, хотя наши взбитые сливки были так же знамениты, как в Корнуолле. Он выпил меду, но очень мало. Пока мы ели, двое мужчин заглянули в столовую.
   Он поздоровался с ними, но мне не представил. Они не остались в столовой, а ушли, думаю, ждать, когда Колум освободится. Приходили они или увидеть, что он был там, или дать знать ему, что они прибыли. Они выглядели, как купцы, нарядившиеся в лучшие свои одежды: один в красновато-коричневом сюртуке с пышными рукавами и оловянными пуговицами, другой в коричневых с серым грубых шерстяных панталонах, на обоих были шляпы с высокой тульей.
   — Это твои друзья, Колум? — спросила я.
   — Это люди, с которыми я должен здесь увидеться по делу.
   — Я считала тебя состоятельным человеком, а не купцом.
   — Купцы и есть состоятельные люди, жена. У меня богатые земли, замок, много слуг. Поддерживать такое хозяйство и содержать жену в наши дни очень дорого, так что время от времени, когда у меня есть настроение, я — купец.
   — Какой у тебя товар?
   — Любой, какой попадается.
   — Значит, это не какой-то определенный товар?
   — Хватит вопросов, твое любопытство сделает тебя сварливой.
   — Это потому, что я хотела бы служить своему мужу, а для этого мне нужно знать его привычки.
   — Он позаботится, чтобы ты знала, как наилучшим образом служить ему. Теперь я отведу тебя в Дубовую комнату, и ты ляжешь. Можешь быть уверена, что, как только я закончу дела, немедленно приду к тебе.