Карр Филиппа. Ведьма из-за моря

   Моя маленькая Тамсин была совсем другой. Она была смышленым ребенком. Хотя она была на год и четыре месяца младше Коннелла, было заметно, что она умнее его. У нее был пытливый ум, она постоянно задавала вопросы. Внешне она была не очень хорошенькой: у нее был довольно курносый нос, не было отцовской смуглости, которую унаследовал Коннелл, кожа была золотистая, большие карие глаза, рот слишком большой, высокий лоб, но для меня она была великолепна.
   В Тамсин всегда было желание защитить. Может быть, это было потому, что она чувствовала что-то в отношениях между мной и ее отцом и инстинктивно знала, что это было что-то нежелательное. Мне всегда нравилось, что, когда Колум был в детской, она всегда стояла рядом, готовая защитить меня. Вид этой маленькой решительной фигурки, готовой встать на мою защиту, глубоко трогал меня. Такое же отношение у нее было и к Сенаре, что свидетельствовало о необычной черте ее характера: она собиралась в будущем бороться за права других.
   Был еще один обитатель нашей детской — Сенара. Когда ее мать исчезла, ей было десять месяцев от роду, и она быстро забыла ее. Во всяком случае, Мария никогда не играла важной роли в ее жизни, это Дженнет и я дали ей ту любовь и чувство безопасности, которые детям так необходимы.
   Очень скоро стало ясно, что она будет красавицей. Волосы ее были такие же черные и шелковистые, как у Марии, глаза темные и миндалевидные, кожа, как лепестки магнолии, нос прямой идеальной формы, красиво очерченный рот. Будет ли она такой же красивой, как ее мать, об этом еще рано было говорить, но в ней была какая-то чистота, которой у Марии, я уверена, не было даже в колыбели.
   Когда Мария исчезла и был разговор о том, что она видела, я боялась, что Сенаре будет причинен какой-нибудь вред. В конце концов, она была ребенком ведьмы. Некоторые слуги не хотели даже подходить к ней, и я серьезно поговорила об этом с Дженнет.
   — Дженнет, ты всегда должна сообщать мне о том, что говорят слуги. Что они думают об уходе Марии?
   — О Хэллоуине, когда она пришла. Это что-то значит, нельзя отрицать.
   — Они говорят, конечно, что она ведьма?
   — Она и есть ведьма, госпожа. Вспомните, как она появилась, и где она теперь?
   — Мы знаем, как она появилась: корабль, на котором она плыла, потерпел крушение. Куда она ушла — неизвестно, люди часто уходят, не сказав никому ни слова.
   — Например, к любовнику, — сказала Дженнет, облизнув губы. — Она могла околдовать мужчину. А что?..
   Я остановила ее. Я знала, она собирается сказать, что Мария околдовала хозяина. Язык Дженнет всегда бежал впереди нее.
   — Меня беспокоит Сенара, Дженнет.
   — Сенара! — Материнские чувства Дженнет» ощетинились»— Что может случиться с Сенарой?
   — Как с ее здоровьем? Ты для нее как мать.
   — Когда держишь ребенка на руках, госпожа, чувствуешь себя молодой.
   — Последи, чтобы ей не причинили вреда.
   — Что может случиться с малышкой… еще?
   — Скажут, что она ребенок ведьмы.
   — Они не причинят вреда ребенку.
   — На всякий случай, Дженнет, не отходи от нее.
   — Боже мой, госпожа, никто не посмеет тронуть эту крошку, пока я там!
   — А в те ночи, когда ты в Морской башне со своим любовником?
   Дженнет покраснела, как школьница.
   — Да, это так, — призналась она, — но есть ведь эта девица, Эми. Я ей сказала: если что-нибудь случится с моими детьми, я переломаю тебе все кости. Ведь там еще есть маленькая Тамсин, она присмотрит за Сенарой. Они спят рядышком, Тамсин всю ночь держит ее ручку в своей. Если она плачет, Тамсин успокаивает ее — настоящая маленькая мама. Нет, с Сенарой ничего не случится!
   — Следи за разговорами, Дженнет. Люди могут довести себя до истерии, а колдовство — это один из поводов. Мария ушла. Если она ведьма, она еще наметила себе жертву.
   — И как раз вовремя, — сказала Дженнет. — Я чувствовала в ней чары.
   Я знала, что она подумала о Колуме. Дженнет, разбиравшаяся в мужчинах, чувствовала растущее напряжение в его отношениях с Марией.
   Итак, время шло, и, хотя слуги отказывались входить в Красную комнату и крестились, проходя мимо, я была уверена, что на кухне стали меньше говорить о колдовстве.
   Матушка приехала только в августе. Было замечательно вновь увидеться с ней. Я подробно рассказала ей об исчезновении Марии, и она осталась довольна, что та ушла.
   — Такая женщина — лишнее беспокойство в семье, — сказала она.
   Она любила детей, а Тамсин была ее любимицей. В моей серьезной девчушке было что-то притягательное.
   У матушки были все последние новости из Лондона, где, как она сообщила мне шепотом, умерло от чумы двадцать восемь тысяч человек.
   — Эти ужасные эпидемии! — вздохнула она. — Неужели конца им нет? Хоть бы нашли какое-нибудь средство, чтобы остановить их. Ты должна приехать в Лайон-корт и привезти детей с собой. Отец жалуется, что редко тебя видит.
   — Ему следовало приехать сюда с тобой.
   — Он всегда в походе или готовится к нему.
   — Он ладит с Лэндорами?
   — Насколько можно ожидать от него. Ты же знаешь своего отца, с ним нелегко работать, он все хочет делать по-своему.
   — А Фенимор?..
   Матушка внимательно посмотрела на меня. Она чувствовала, что что-то изменилось в замке, и, наверное, думала, не жалею ли я о своем замужестве? Я не была уверена, могу ли я честно сказать, что жалею. Я могла признаться себе, что временами я думала о Фениморе Лэндоре, с его мягким, добрым лицом, с его идеализмом. Он хотел сделать мир лучше, а Колума мир не интересовал, его привлекала только выгода. Теперь я вновь стала думать, какой могла бы быть моя жизнь, если бы я не отправилась в ту поездку и не встретила Колума? Лучше бы я вышла замуж за Фенимора, у нас тоже были бы дети, и я делила бы свое время между Тристан Прайори и Лайон-кортом и была бы счастлива спокойной, надежной и мирной жизнью.
   Жалела ли я? Временами да, но тогда мои дети не были бы Коннеллом и Тамсин, а если у тебя уже есть любимые дети, как можно желать, чтобы у тебя были другие дети, которые, конечно же, были бы другими, от другого отца?
   — Фенимор все так же полон энтузиазма. Он всем сердцем верит в свой проект, а теперь и твой отец тоже. Они вместе построили новый корабль и назвали его «Лэндор Лайон». В начале будущего года он отплывет в Ост-Индию.
   — А его сын?
   — Фенн в Тристан Прайори, со своей матерью.
   — Ты иногда видишь их? — спросила я.
   — О да, конечно.
   Я хотела бы знать, как выглядит жена Фенимора, был ли он счастлив и думал ли когда-нибудь обо мне? Конечно, это было тщеславием, но лучше для нас обоих, если мы не будем думать друг о друге.
   — Есть ли у него еще дети?
   Кроме Фенна есть еще девочка.
   — Как ее назвали?
   Матушка замялась, но потом сказала:
   — Мелани.
   — В память сестры Фенимора? Наверное, они счастливы?
   — Да, это спокойная семья. Конечно, Фенимор много времени проводит в море, как твой отец, Карлос и Жако. Ромелия очень скучает без Пенна, ведь он тоже плавает с отцом.
   — Я рада, что торговля оказалась успешной.
   — Тебе повезло, что твой муж не ходит в море, Линнет. Когда они все уходят, неизвестно когда они вернутся и вернутся ли вообще.
   Я молчала, думая о Колуме, сражавшемся с волнами в своей лодчонке, заманивая людей на смерть ради их груза. И я уже готова была рассказать об этом матушке, но, как и раньше, промолчала.
   Время проходило. О Марии уже не вспоминали. Я часто задавала себе вопрос, думает ли Колум о ней? Матушка приезжала ко мне, но, когда я говорила, что хочу погостить у нее, он возражал: наверное, думал, что я не вернусь обратно. Всегда находились оправдания, чтобы не разрешить: то он слышал, что на дорогах грабители, а у него не было свободного времени, чтобы сопровождать меня. То он хотел взять Коннелла с собой, но не знал еще, когда поедет. Да и как я могла поехать с тремя маленькими детьми? Всегда был какой-нибудь предлог, и я должна была ждать, когда он сможет поехать со мной.
   — Бродяг и грабителей выгоняют из больших городов. И куда они идут? В сельскую местность. Их так много развелось в городах, что мэр Лондона и Звездная палата намерены очистить от них столицу. Они постоянно попрошайничают и всем надоедают, их даже вешают в Лондоне как предупреждение, чтобы все видели. Что им остается? Идти в деревню. Они попрошайничают на дорогах, и, если им не подашь, они возьмут у тебя сами, а может быть, и убьют. Ты думаешь, я позволю моим детям отправиться в поездку в таких условиях?
   Он был прав, ибо матушка писала, что она слышала, будто в Лондоне попрошаек вешали по приказу судей.
   Итак, мы не поехали в Лайон-корт, хотя матушка приезжала к нам. Правда, она путешествовала под охраной слуг, которые могли расправиться с любыми грабителями. Я предложила Колуму поехать таким же образом, с охраной, но он не хотел и слушать.
   Однако в Рождество Колум согласился отправиться в Лайон-корт, и мы приехали с тремя детьми, Дженнет, еще двумя женщинами и четырьмя грумами. Отец был очень рад нас видеть, особенно детей. Ему понравился Коннелл, как он стоял, расставив ноги, подражая деду и отцу. Я вздыхала про себя, потому что знала, что он будет совсем не похож на них. Они тоже это чувствовали, но это им нравилось. Отец взял его на свои корабли, ему хотелось, чтобы из Коннелла получился моряк. Я это поддерживала, мне тоже хотелось, чтобы он пошел по стопам моего отца, а не своего. Тамсин же была любимицей моей матушки, а мне приятно было, что моя маленькая дочка следила, чтобы и Сенара не оказалась без внимания: там, где была Тамсин, была и Сенара.
   Сенаре было три года, она была не по летам развитая и, конечно, красивая — прямо писаная красавица. Отец внимательно смотрел на нее и кивал головой. Мне казалось, что он считает ее побочной дочерью Колума. Он внимательно выслушал историю о Марии, как ее вынесло на берег, как ее принесли в замок, где она родила девочку. Я видела огонек в его глазах, когда он смотрел на Колума. Это означало, что он понял, каким способом Колум ввел в семью еще одного своего ребенка. Он не стал бы так думать, если бы видел эту бедную полумертвую женщину, которую я нашла на берегу. Но его глаз знатока быстро оценил внешность Сенары.
   — Она будет красавицей, эта малышка, — проговорил он и закашлялся от смеха. Ему нравилось думать о грехах других мужчин, думаю, это позволяло ему считать и свои в порядке вещей.
   Я помню горячий спор в то Рождество. Отец изливал свой гнев на испанцев, как делал это в дни моего детства. Он задыхался от гнева, когда говорил о десанте, который они высадили в июле на Пензанс.
   — Черт возьми, эти доны совершают набеги на наши берега. Они забыли, что мы их выгнали с моря?
   — Разве? — изумилась матушка. — Если это так, как им удалось добраться до Пензансе?
   — Наше побережье! — захлебывался от возбуждения отец. — Что ты скажешь на это, зять? Считаешь ли ты, что мы должны сесть на корабли и гнать их?
   — Я так думаю, — сказал Колум.
   — Торговля! — фыркнул отец. — Она хороша, когда мы покончим с донами. Но до тех пор, пока у них хватает наглости совершать набеги на наши берега, нам остается только одно — действовать на их берегах.
   — Вы нанесете им больше вреда, если лишите их торговли, — сказала матушка.
   — Нанесете вред! — взорвался отец. — Да я убил бы их всех, вышвырнул бы с моря!
   И он уже был за то, чтобы вывести свои корабли из торгового предприятия и пойти войной на Испанию.
   — Мы еще не покончили с испанцами! — рычал он. — Черт возьми, когда же они получат хороший урок?
   Колум и отец говорили об испанцах с отвращением. Отцу нравился Колум, только он не мог понять, почему Колум не был моряком?
   — Хотел бы я найти золотую жилу, как сэр Уолтер Рейли, — сказал Пени.
   — Он ее еще не нашел, — напомнила ему матушка. — Но он просто обязан, если захочет вернуть расположение королевы, которое потерял, соблазнив одну из ее фрейлин.
   — Бедный Рейли! — сказал отец. — Не сомневаюсь, она попросила, чтобы ее соблазнили. По-моему, ни одну женщину нельзя взять против ее воли.
   — Вы, мужчины, воображаете себя неотразимыми, — сказала матушка, — но иногда вам попадаются жертвы, не расположенные к вашим ласкам.
   Глаза отца устремились на матушку, подавляя веселье. Я подняла голову: Колум смотрел на меня. Я подумала, что хотела бы остаться здесь, со своими детьми навсегда, тут я чувствовала себя в безопасности.
   Эдвина и ее сын были, конечно, с нами. Карлос был в море, и в такое время она обычно жила в Лайон-корте. Матушка знала, как Эдвина могла сильно беспокоиться, а при ее странном даре она всегда боялась, что та увидит какую-нибудь беду.
   Эдвина заговорила со мной, когда мы оказались одни.
   — Сейчас я спокойна за тебя.
   — Почему ты раньше беспокоилась обо мне?
   — У меня было тревожное чувство, что в замке что-то нехорошее. Помнишь, я говорила тебе?
   — Да, помню. Это имело отношение к Марии, но она исчезла, ты знаешь, так же внезапно, как появилась.
   — Это было странное чувство… смутное, хрупкое. Теперь я чувствую себя… немного спокойнее.
   — Значит, мне ничего не грозит? — с чувством сказала я.
   Эдвина ответила:
   — Как будто зло, которое угрожало, пока отступило, но больше ничего не могу сказать.
   Конечно, это было влияние Марии. Я часто удивлялась, что с ней сталось? Она ушла, ничего не взяв с собой. Это было очень странно. Эдвина обняла меня.
   — Будь осторожна, Линнет! — сказала она. И я подумала, может быть, она еще тревожится за меня?
   Тот год прошел, почти ничем не отмеченный. Я была рада, что, кажется, о Марии забыли — так было лучше для Сенары. Красная комната все еще оставалась «комнатой, посещаемой призраками», но имя Марии упоминалось уже редко.
   Сенара росла и превращалась в обычную маленькую девочку, с той только разницей, что была исключительно красива. Дружба между Тамсин и ею стала еще более заметна: Сенару, склонную к непослушанию, могла призвать к порядку только Тамсин.
   Я проводила много времени в детской, учила детей, потому что это было уже необходимо. Я, конечно, была пристрастна, но сообразительность моей дочери доставляла мне истинную радость. Ее ласковая натура пленяла меня, и больше всего — покровительственная черта характера, так заметная в отношении ко мне и Сенаре.
   Я пыталась выбросить из головы свои сомнения и страхи в отношении Колума. У меня были дети, моя матушка жила не так далеко от меня (я знала, как она страдала оттого, что между нею и ее матерью было такое большое расстояние), поэтому я сказала себе, что у меня все-таки есть за что благодарить судьбу.
   Если бы я не знала о том, чем занимается Колум, я была бы счастлива все эти годы. Потребовалось еще два года, прежде чем я поняла, что они были только затишьем, периодом ожидания, и что тучи, которые стали собираться вокруг меня, просто отступили. Они могли еще возвратиться и разразиться грозой над моей головой.
   В те годы страна жила мирно, хотя были схватки с Испанией, постоянным врагом Англии. Поражение Армады спасло нас от вторжения, но не уничтожило врага полностью. Но был один печальный день для страны, и особенно для Запада, когда мы услышали, что умер сэр Фрэнсис Дрейк. Он и сэр Джон Хокинс отправились с военным флотом атаковать испанские поселения в Западной Индии, и оба погибли. Особенно жаль, что погиб сэр Фрэнсис, который так много сделал хорошего для Плимута, представляя его в парламенте. Ведь это он провел воду в город от реки Миви, построил шесть мельниц для помола зерна и организовал строительство стен и укреплений.
   Матушка была очень огорчена.
   — Как много хорошего он сделал в мирное время. Почему он должен был поехать в эту экспедицию? Какое имело значение то, что у испанцев в этих местах накоплены сокровища? Ну и пусть они будут у них. Разве лучше, если для того, чтобы взять их, великий человек должен лишиться жизни?
   — Он умер так, как хотел умереть! — прорычал отец.
   А потом было сожаление, когда мы услышали, что испанцы взяли Кале. Означало ли это, что наши враги опять возрождались? Наша королева заключила союз с французами, но их любили не больше, чем испанцев. И была большая радость, когда адмирал Говард опустошил Кадис. Мой отец говорил об этом целый год. «Потери испанцев достигли двадцати миллионов дукатов!»— злорадствовал он. До нас доходили подобные новости, но потом целые месяцы проходили тихо; случавшееся в стране мало влияло на нашу жизнь.
   Теперь я часто бывала у матери: дети подросли и ездить с ними стало легче.
   Мои отношения с Колумом тоже претерпели изменения. Я не была уже так необходима ему. Бывали моменты, когда наша страсть вспыхивала вновь, но потом он казался почти равнодушным ко мне. Его отлучки были все дольше, но я уже знала, что нельзя спрашивать, куда он уходил, да я и не хотела знать. Я не видела выхода из положения: или я должна принять Колума, каков он, есть со всеми его делами, или отказаться от него и уехать. Но оставить его означало оставить детей, а этого я не могла, и я сделала то, что казалось единственно возможным: я закрыла глаза на то, чего не хотела видеть, и осталась.
   Поездки к матушке были моим спасением, иногда дома был и отец. Лэндоры были там частыми гостями, но они никогда не приезжали, когда там была я, не только из-за моих прежних отношений с Фенимором, но и потому, что я вышла замуж за мужа Мелани. Матушка как тактичная женщина организовала наши визиты так, чтобы они никогда не совпадали.
   Я слышала, что наша торговая компания процветала, теперь у нее был целый флот. Торговля оказалась очень доходным делом, и даже произошло слияние нескольких торговых компаний, зарегистрированных по чартеру.
   — Конечно, ядром дела стал Фенимор Лэндор, — сказала мне матушка однажды. — Отец твой временами полон энтузиазма, а иногда он у него куда-то исчезает. У него все-таки сердце пирата, хотя я говорю ему, что страна больше выиграет от торговли, чем от сражений. Он не соглашается и приводит в пример Великое поражение. Я знаю, это была славная победа, но какой урон нанесен и нам, и Испании?
   Насколько лучше было бы, если бы каждый шел своим мирным путем.
   Я знала, что она была права и что отец с ней никогда не согласится. Но как я хотела, чтобы Колум присоединился к ним вместо того, чтобы заниматься своей жуткой торговлей.
   Одно удивляло меня и Колума: с рождения Тамсин я не беременела. Иногда я думала, что это связано с моим настроением: я не хотела больше иметь детей. Можно сказать, что я не хотела, чтобы их отцом был убийца. И все же, сколько из нас могли сказать, что они не дети таких отцов? Уж, конечно, не я: мой отец бил многих по той простой причине, что они были испанцами, и потому, что он хотел то, что имели они Но это казалось совсем другим: он рисковал своей жизнью, убивая, а Колум заманивал людей на смерть, просто чтобы захватить их груз. В глубине сердца я не могла с этим примириться; я верила, что, когда появится возможность, я убегу.
   Если бы я освободилась от него, забрала детей и вернулась в свой старый дом, могла бы я начать все сначала и быть счастливой? Я не знала, у меня было ощущение, что это период ожидания. Дети мои уже не были малышами, они быстро росли. Я обещала себе, что решение я приму потом.
   А потом случилась странная вещь. Я гостила в Лайон-корте несколько недель и возвращалась домой. Был жаркий ветреный день. Дети радовались возвращению домой, как всегда, хотя им и нравилось в Лайон-корте. Подъезжая, я взглянула на башни замка и почувствовала трепет, как всегда, когда какое-то время меня не было дома. Первыми я увидела башни Изеллы и Морскую. Каждый раз, когда я видела башню Изеллы, я вспоминала тот день, когда была заперта там. Мне до сих пор чудилась заплесневелая сырость затхлой морской воды. Вспоминала и про тех двух жен, которые жили так близко и не знали о существовании друг друга. Я всегда возвращалась домой с каким-то нехорошим предчувствием.
   Коннелл сразу захотел посмотреть, хорошо ли грум Джерри смотрел за его собачками и соколами, пока его не было дома. Тамсин, Сенара и я прошли в мою спальню, потом Дженнет с девочками отправились в свои комнаты.
   Я оглядела мою комнату, полную воспоминаний, но в этот день она казалась странной. Действительно ли это было так, или мне это казалось? Когда я возвращалась после очередного отсутствия, древность этого замка всегда давила на меня. Лайон-корт был современнее по сравнению с этим замком и носил меньше отпечатков прошлого.
   Не знаю почему, но в тот вечер, сразу после приезда, я направилась в Красную комнату. Может быть, потому, что меня подавляла разница между этим местом и моим родным домом: маленькие комнаты, винтовые лестницы, неожиданные повороты — все это вызывало ощущение, будто тебя взяли из этого мира и перенесли в другую эпоху. И я чувствовала в тот вечер, как меня что-то подталкивало к Красной комнате.
   Я постояла несколько секунд у двери. Эдвина сказала бы, что какая-то сверхъестественная сила посылала меня туда. Открыв дверь, я почувствовала, как дрожь пробежала по спине и волосы на голове встали дыбом. Эта комната всегда была темной — может быть, иначе она и не заслужила бы такую плохую репутацию — длинная щель вместо окна пропускала очень мало света, но глаза мои, привыкшие уже к мраку, видели хорошо, и, я уверена, не обманули меня. Как только я открыла дверь, я сразу почувствовала, что в комнате кто-то есть. Пока я стояла на пороге, неясная форма приняла знакомые очертания, она возникла будто из занавесок, висящих по обе стороны окна.
   Я затаила дыхание, у меня задрожали колени. Потом фигура направилась ко мне, медленно скользя. Запах мускуса окутал меня, она прошла мимо, слегка задев меня, и вышла в коридор.
   Несколько секунд я не могла двинуться с места. Я была потрясена. Я просто стояла, не шевелясь, в нос мне ударил безошибочный аромат ее духов.
   Очнувшись, я крикнула:
   — Мария! Что ты делаешь здесь? Жуткая тишина. И тут я вновь обрела возможность двигаться. Я выбежала из комнаты. Пусто.
   — Я видела призрак? — громко произнесла я.
   Где была Мария? Никто не знал. Я не могла хранить в себе эту встречу. Я сказала Колуму:
   — Я видела Марию, Колум! Я видела ее так же ясно, как вижу тебя.
   — Как это могло быть? Где она?
   — Клянусь, я видела ее! Она шла навстречу, прошла мимо меня. Я почувствовала запах ее духов.
   — Тогда почему ты не задержала ее? Это было бы самое разумное.
   — Я так удивилась, что просто стояла. Ты не понимаешь, как я была потрясена!
   Он взял меня за плечи и раздраженно тряхнул.
   — Ты такая же фантазерка, как служанки. Если она была здесь, как могла она уйти, чтобы никто ее не заметил? Будь разумна, жена!
   Я была уверена… и не очень. Куда она ушла? Правда, я тогда будто вросла в пол. Я дала ей несколько минут, чтобы уйти, но, как сказал Колум, куда она могла уйти?
   Кроме Колума, я никому не сказала о том, что увидела, но Дженнет рассказала мне, что слуги были уверены, что в комнату приходит призрак.
   — Кто-нибудь что-нибудь видел, Дженнет?
   — Они слышали, — ответила она, — Однажды Джим, который поздно вечером проходил мимо комнаты, услышал что-то там… отчего волосы могут встать дыбом.
   Я подумала, что видела что-то, отчего мои волосы сделали то же самое. Эдвина увидела бы в этом какой-то знак. Означало ли это, что опасность вернулась? Угрожали ли мне опять, как раньше?
   И я укрепилась во мнении, что видела призрак. Меня притягивала Красная комната. Там был стойкий запах мускуса в подушках. Я вдруг резко оборачивалась, ожидая в любой момент увидеть Марию, стоящую позади меня. Ко мне вернулось тревожное чувство.
   Матушка забросала меня письмами. В Лайон-корте и Тристан Прайори была большая радость: торговая компания достигла таких успехов, что ее зарегистрируют в уставе под названием «Товарищество купцов, осуществляющее торговлю между Лондоном и ОСТ Индией».
   — Наше предприятие войдет в состав крупных. Фенимор очень доволен, а отец нет. Он говорит, что не хочет, чтобы кто-нибудь вмешивался в их дела. Но ты же понимаешь, что это значит, Линнет. Это значит, что предприятие Фенимора достигло таких успехов, о которых он и не мечтал. Это будет большая компания, у нее будут агентства по всему свету, будут построены фабрики. Я не могу описать тебе, в каком восторге Фенимор. Для него это — осуществление мечты.
   Я рассказала об этом Колуму. Циничная улыбка скривила его губы.
   — Столько усилий — для чего? Моряки будут выполнять всю работу, а прибыль уйдет к кому-то другому. Запомни мои слова.
   — Они считают, что торговля поможет сделать Англию великой. Они этого хотят.
   — Кто это они? Только твой Фенимор. Ты все думаешь, что должна была выйти за него замуж?
   Да, я думала так, что толку отрицать? Я действительно раньше мало знала Фенимора — только то, что он был красив и мечтателен, Я думала о таких людях, как Фенимор, создающих большие компании, которые принесут пользу Англии, и я хотела бы вместе с ним принимать участие в таких планах.
   Предположим, я никогда не была в «Отдыхе путника», предположим, никогда не встречала Колума. Я представляла себя в Лайон-корте: большой стол ломится от яств, все радуются, потому что дело такое близкое сердцу Фенимора, процветало. Судьба была против меня. Мне нужно было выйти замуж за Фенимора Лэндора, я была бы сейчас с ним в момент его триумфа. Но я никогда не смогла бы разделить триумф Колума, ибо его успех означал бы несчастье других. Я очень хотела принимать участие в делах Фенимора, и как же я ненавидела дела своего мужа! Это была ошибка, трагическая ошибка!