Карр Филиппа. Ведьма из-за моря

   — Это старая Мэгги Энфилд. Ее сегодня сожгут!
   Я знала Мэгги Энфилд. Это была бедная старая женщина, почти слепая, с лицом, обезображенным многочисленными уродливыми коричневыми бородавками. Все считали ее ведьмой. Она жила в маленьком домике, почти хижине. Обычно мы брали еду и оставляли у ее двери. Матушка это делала, потому что жалела бедную старуху.
   Несколько лет тому назад она была известна как белая ведьма. Она выращивала травы на клочке земли вокруг дома и варила зелья, излечивавшие разные болезни. Она умела готовить и приворотные зелья. Иногда у нее были так называемые периоды затворничества. Тогда она запиралась на несколько дней и молча сидела в своем доме, сосредотачивая все свои силы на определенном предмете, — так она могла находить потерянные вещи. Если пропадала овца или корова, люди шли к матушке Энфилд, платили ей, и почти всегда она указывала место, где можно было найти пропавшее животное.
   Но ведьмы — черные ли, белые ли — жили, постоянно подвергаясь опасности, ибо никогда не знали, когда люди от них отвернутся. Фермеры, чей скот болел, родители, чьи дети неожиданно умирали, непонятно отчего, женщины, которые были бесплодны, — все можно было приписать злым чарам ведьмы. И когда люди приходили в ярость от своих неудач, казалось, они находили облегчение, изливая свою злость на очередную жертву.
   Такая судьба постигла и Мэгги Энфилд. До меня доходили слухи, Дженнет сказала мне: у кого-то ребенок родился мертвым, чей-то скот болел, и видели, как Мэгги Энфилд проходила мимо дома, где умер ребенок, видели, что она смотрела на скот. И теперь люди решили, что она — ведьма черная и продала» душу дьяволу. Мэгги Энфилд выволокли из дома те, кто хотел ей отомстить, и собирались повесить на дереве.
   Я содрогнулась. Долго еще я не буду ходить на Джиббет-Лэйн. Я ясно помнила первый раз, когда поехала к этому мрачному проезду. Там росли два дерева, образующие как бы виселицу. Едва ли найдется зрелище более жуткое, чем безжизненное тело, беспомощно раскачивающееся на дереве.
   Теперь ритуал сожжения рождественских украшений был испорчен мыслью о старой Мэгги Энфилд в руках палачей. Отец собирался принять участие в этой зловещей процедуре, но матушка остановила его.
   — Я не пойду, — спокойно сказала она, — и ты тоже не пойдешь, Джейк. Что подумают наши гости?
   — Они подумают, что еще одно сатанинское отродье получило по заслугам.
   — Они аристократы, не забывай об этом. Такой спектакль вызовет у них только отвращение.
   — Справедливость ни у кого не должна вызывать отвращения.
   Матушка потеряла терпение и отвернулась от него, затем подошла к Лэндорам и предложила им вернуться в дом. Она якобы боялась, что мясо, жарившееся на вертеле, превратится в угли.
   Отец, как всегда, забавляясь открытым неповиновением матушке, не дал лишить себя удовольствия и уехал в другом направлении, он одобрял церемонию казни ведьмы.
   Разговор о ведьмах был продолжен за столом. Отец яростно возражал.
   — Женщина виновата и понесла справедливое наказание, — заявил он. — Отметины на ее лице доказывают это. Суккуб посещает ее по ночам, и такие отметины у нее по всему телу.
   — Перестань, — сказала матушка. — Это просто бородавки, у многих они есть.
   — Тогда скажи мне, почему она выводит бородавки у других, а у себя не может?
   — Я не разбираюсь в таких делах, — резко ответила матушка.
   — Оно и видно, — ответил отец. — Итак, матушка Энфилд соединилась со своим хозяином. Да сгорит она в аду!
   — Почему? — спросила матушка. — Если она хорошо служила своему хозяину, может быть, он вознаградит ее?
   — Будь моя воля, эта страна была бы очищена от ведьм, виселицы не пустовали бы.
   Фенимор заметил, что часто невинных женщин обвиняли в колдовстстве только потому, что они были старые, жили одни, имели кошку, страдали косоглазием или бородавками.
   — Если они невиновны, то должны доказать это, — горячился отец.
   — Люди нередко слишком легко обвиняют других, — заметила матушка. — Может быть, им лучше посмотреть на свои недостатки, прежде чем осуждать других?
   — Бог мой, женщина, — сказал отец, — мы говорим о колдовстве.
   Он был нетерпим. У него были свои взгляды, и он не собирался от них отступать. Например, он обвинялся в изнасиловании. Карлос был живым тому доказательством — результат рейда на испанское побережье. То, что сделал со мной Колум Касвеллин, было поступком, который отец сам был не прочь проделать с любой женщиной, но он придет в ярость, когда узнает, что то же самое случилось и с его дочерью. Как говаривала матушка, его не переспоришь.
   Теперь он горячо говорил о культе сатаны. Матушка сказала, что колдовство было всегда, еще до того, как христианство пришло на нашу землю. Оно было частью религии древних — почитание Рогатого Бога, которого христиане называют дьяволом. Мать сказала, что по субботам обычно проводились своего рода религиозные церемонии, на которых поклонялись Рогатому Богу, а так как нужно был населить землю, танцы у ног Рогатого Бога были ритуалом плодородия.
   Пока она говорила, отец насмешливо на нее смотрел — в его взгляде была смесь гордости и ехидства. Фенимор сказал, что так оно и было, а способ, с помощью которого можно изжить колдовство, состоит не в пытках и убийствах беззащитных старух, а в том, чтобы отвлечь народ от старой языческой религии и обратить его в христианство.
   — О, да ты реформатор! — со смехом сказал отец.
   — Ну что ж, может быть, это не так уж и плохо? — ответил Фенимор.
   — Совсем неплохо, — сказала матушка, тепло улыбаясь ему. Без сомнения, Фенимор ей очень нравился.
   Ей удалось снова перевести разговор на тему торговли и нового проекта, ибо было ясно, что отец мог слишком увлечься и испортить всем настроение. Таким образом, неприятный разговор о повешении ведьмы был забыт, и оставшаяся часть дня прошла весело.
   Утром Лэндоры уехали. Были намечены планы, перестраивались корабли, и новое дело готовилось к старту.
   Теперь у меня не осталось никаких сомнений, и передо мной замаячила страшная правда: в результате той необычной ночи у меня будет ребенок. Я вдруг почувствовала, что меня загнали в угол.
   Я, конечно, знала, что должна сказать об этом матушке. Отец ушел в плавание, и я специально выбрала этот момент, когда его не было дома. Я попросила мать прийти в мою спальню, так как мне нужно было сказать ей что-то очень важное.
   Я встретила ее и сразу выпалила:
   — Мама, у меня будет ребенок. Она уставилась на меня, не веря своим ушам, и я заметила как она побледнела.
   — Линнет, нет!
   — Боюсь, это правда.
   — Фенимор?.. — начала она. — Я удивлена…
   — Нет, не Фенимор, мама! Я стремилась подыскать правильные слова, но их не было.
   — Не… Фенимор? — она была явно сбита с толку. И тут полились мои слова.
   — Это было той ночью. Он… он привез меня в замок Пейлинг, это было там…
   — Тот человек? — воскликнула она. Я кивнула.
   — Ты… он… Ты любишь его?
   Я закрыла глаза и покачала головой. В голове звучал его издевательский смех. Неужели я помнила его с той ночи? Может, ему все-таки удалось разбудить мои дремлющие чувства?
   — Он привез меня в свой замок и там… Я не знаю, что случилось, я была совершенно без сил. Он велел приготовить для меня комнату… комнату с кроватью и пологом. Потом он привел меня в другую комнату, где был накрыт стол. Он сказал, что послал слуг найти тебя. Я ела и пила… и все. На следующее утро я проснулась в кровати… Я была голая и совсем другая!.. И там был он…
   — Боже мой! — воскликнула матушка. — Твой отец убьет его!
   — Я этого и боялась.
   — Ты ничего мне не сказала!
   — Я не была уверена…
   Ужас уступил место любви. Мать заключила меня в объятия и стала баюкать, как ребенка.
   — Маленькая моя Линнет, — сказала она, — не волнуйся, мы что-нибудь придумаем. Я бы убила его собственными руками!
   Словно камень упал у меня с души. Я знала, что так и будет, когда я ей все скажу. Она найдет какой-нибудь выход, она всегда находила.
   Со всеми своими проблемами я шла к матери, и, как только она о них узнавала, они тут же переставали быть непреодолимыми.
   Мы, обнявшись, сели на кровати.
   — Линнет, — спросила она, — что ты помнишь о той ночи?
   — Я не знаю… Иногда я думаю, что что-то помню, иногда мне кажется, что я все выдумала. Я сидела за столом, он налил вина в мой бокал, сказал, что я изнурена и мне нужно подкрепиться.
   — Дьявол! — воскликнула она. — О, Линнет, иногда я ненавижу мужчин! — Я поняла, что сейчас она думала об отце, о своей бурной жизни. Думаю, она натерпелась в свое время. У меня был брат Роберто, который сейчас где-то в Испании, — сын от ее первого странного брака, у моего отца были незаконнорожденные сыновья. Я пожалела, что раньше ничего ей не сказала. — А потом? — допытывалась она.
   — Потом? Я выпила… и все поплыло у меня перед глазами. На меня опустился какой-то туман, я видела только его. Наверное, он поднял меня на руки и понес… Когда я проснулась, было утро, и я поняла, что что-то случилось…
   Она молчала, крепко меня обняв.
   — Я так испугалась, — добавила я.
   — Ты должна была мне сразу все рассказать, Линнет.
   — Что же мне делать? — спросила я. Она погладила меня по волосам.
   — Не бойся, мы найдем выход. Если твой отец узнает, он отправится в замок Пейлинг, и это, наверное, для кого-нибудь из них кончится трагически.
   — Но ведь он… — начала я.
   — Да, — сказала она, — мужчины всегда поступают нелогично. То, что он считает обычным делом для себя, — насилие, когда дело касается других. Ты — его любимая дочь, это с дочерьми других можно плохо обращаться. — Она засмеялась горьким смехом, продолжая гладить меня по голове. — Лучше бы ты раньше мне это сказала, дорогая. Когда подумаю, что все время ты держала это в себе… И как этот человек… вел себя утром?
   — Он смеялся надо мной. Он сказал, что я не сопротивлялась, что мы очень весело провели время в постели и наши желания совпадали.
   — Он, действительно, негодяй! Ты должна его ненавидеть!
   — Да, конечно, и…
   — Думаю, я понимаю, — сказала она. — Ты помнишь что-нибудь из того, что случилось той ночью?
   — Я не уверена… Может ли такое быть?
   — Думаю, может, но та ночь прошла. Ничего изменить уже невозможно, ты носишь его ребенка. Ты уверена в этом, Линнет? Мы должны быть уверены, но я бы не хотела, чтобы кто-нибудь знал пока… даже мой врач. Мы должны только подумать о том, как нам поступить, ведь ты не замужем и беременна, а мужчина, который хочет с тобой соединиться, не отец твоего ребенка. Если бы это был Фенимор, он не повел бы себя так.
   — Он совсем не такой, как Фенимор.
   — Этот человек! — воскликнула матушка. — Эта его надменность в гостинице, этот страх перед ним… Чума на этих мужчин, которые думают, что люди существуют только чтобы служить им! Но давай подумаем, что делать, это теперь для нас самое важное, Линнет. Есть, конечно, травы, и Мэгги Энфилд могла бы их дать, но, увы, она болтается на виселице, бедная душа. Есть другое, но я боюсь таких вещей, Линнет, это не для тебя. Фенимор — хороший человек, терпимый, а это редко бывает… Я так надеялась, что ты выйдешь за него замуж.
   — Теперь это невозможно.
   — А что если сказать ему правду?
   — Ты попросишь его быть отцом ребенка от другого мужчины?!
   — Если он тебя любит, он это сделает.
   — Я не могу просить его об этом.
   — Я могла бы объяснить, что произошло… Я покачала головой:
   — Это невозможно, мама. Колум Касвеллин будет знать, что ребенок его. В то утро он намекнул мне, что я могла забеременеть.
   — Этот человек, действительно, дьявол!
   — Он не даст этого забыть, он слишком близко живет. И он может захотеть ребенка, если это будет сын.
   — Может быть, и так, — сказала матушка. — Мне кажется, остается одно — ты должна ехать в Лондон. Я отвезу тебя к своей матери, она будет заботиться о тебе, и ребенок может родиться там. Можно сказать, что ты вдова, что твой муж недавно умер. Это так далеко, что никто не сможет опровергнуть. Бабушка с удовольствием будет заботиться о тебе и о ребенке, ты будешь там спокойна.
   — И оставить тебя?
   — Наступает время, Линнет, когда матери расстаются с дочерьми.
   — Ведь ты хотела, чтобы я вышла замуж за Фенимора, чтобы мы всегда были рядом?
   — Не только это, Линнет. Я хотела этого, потому что чувствовала, что Фенимор хороший человек, и он был добр с тобой. Я так хотела, чтобы вы были вместе!
   — Наверное, так и было бы, если бы не та ночь.
   — Твой отец ничего не должен знать. Я боюсь этого человека, я боялась его уже, когда он вошел в гостиницу. У меня было чувство, что он принесет нам несчастье. Когда мы в то утро уехали из гостиницы, я почувствовала такое облегчение, что, казалось, это не соответствовало незначительности случившегося.
   Теперь я все понимаю. Если бы мы поехали другой дорогой!
   — В жизни часто так бывает, мама. Все зависит от того, правильной или не правильной дорогой пойдешь.
   — Теперь мы должны быть уверены, что избираем правильный путь. Я рада, что ты со мной поделилась, Линнет, вместе мы найдем выход. Но долго откладывать нельзя, никто здесь не должен знать, что ты беременна. — Она быстро подсчитала. — Еще нет двух месяцев, и, если мы едем к бабушке, мы должны сделать это в следующем месяце.
   — Что скажет отец?
   — С ним надо быть очень осторожным. Он ждет объявления о твоей свадьбе с Фенимором и не поймет внезапного желания уехать в Лондон. Он может воспротивиться ему, и это нас задержит. Ты знаешь, как он нетерпелив. Теперь, когда он решил заняться общим делом с Лэндорами, он хочет, чтобы ты вышла замуж и дала ему внуков, чтобы они продолжали это дело, когда достигнут надлежащего возраста. Это самый лучший выход, Линнет, думаю, даже единственный выход. Ты, конечно, могла бы сказать Фенимору, он так благоразумен, и никто не сможет тебя обвинить. И, кто знает, может быть, он согласился бы жениться на тебе?
   — Я бы не могла, мама. Только не с ребенком.
   — Ты привыкла бы к этой мысли. Может быть, это было бы самое лучшее.
   — Пожалуйста, не говори ему.
   — Не будем торопиться, хотя и откладывать долго нельзя. Это был ужасный удар, и мне нужно время подумать. Родная моя Линнет, я очень не хочу, чтобы ты ехала к бабушке. Разлука с тобой разобьет мое сердце, ведь мы были вместе всю твою жизнь. И все же, мне кажется, это наилучший выход. Конечно, если бы Фенимор…
   — Это такое облегчение для меня, что ты теперь знаешь, — сказала я. — Кажется, теперь легче будет все перенести.
   — Мы найдем выход, дорогая, — сказала мать, — Вместе мы найдем выход.
   Выход был найден. Несколько дней спустя Колум Касвеллин нанес нам визит.
   Я была в спальне, пришивала пуговицу к одному из платьев, когда вошла очень взволнованная Дженнет.
   — Он здесь, — сказала она. — Он приехал вас навестить.
   — Кто? — спросила я.
   — Тот, кто спас вас и привез домой. У меня подкосились ноги.
   — Этого не может быть!
   — О да, это так, госпожа! Он въехал во двор, как будто он здесь хозяин, спрыгнул с лошади и крикнул конюху, который стоял, глазея на него. Затем он увидел меня и сказал: «Иди и скажи твоей молодой госпоже, что к ней гость».
   — Ты уверена, что это тот самый человек? Дженнет застенчиво улыбнулась, будто она была молоденькая девочка, а не опытная сорокалетняя женщина.
   — О да, госпожа, его ни с кем не спутаешь.
   — Проводи его в зимнюю гостиную, я приду туда. Дженнет бросилась со всех ног. Я подумала: «Нужно найти матушку, лучше, если мы будем с ней вдвоем». Но нет, я хотела сначала увидеть его одна, проверить свои чувства к нему.
   Казалось, прошла вечность, прежде чем я дошла до зимней гостиной. Он был уже там и стоял спиной к окну, расставив ноги в типичной для него надменной манере, как бы говорящей, что он хозяин всего вокруг.
   — Добрый день! — воскликнул он, широко улыбаясь. Он стремительно подошел ко мне и, взяв мои руки в свои, притянул к себе и поцеловал в губы. Я залилась краской и отпрянула от него в смущении.
   — Стесняешься? — спросил он. — Сопротивляешься? И это после того, что было между нами?
   Сердце мое билось так сильно, что я не могла говорить. Я ничего не понимала, никогда прежде я не испытывала таких всепоглощающих чувств. Я считала, что это ненависть, но не была уверена.
   Касвеллин пристально посмотрел на меня.
   — Я приехал узнать, как дела.
   — Я не понимаю вас, сэр.
   — После того блаженства, которое мы оба испытали, могли быть и результаты. Меня беспокоило твое здоровье.
   — Как вы могли узнать!.. — воскликнула я. Брови его взметнулись вверх, а глаза сверкнули от удовольствия.
   — Значит, да? — воскликнул он. — Значит, это действительно так?
   Он попытался взять меня за плечи, но я отпрянула.
   — Боже мой! — закричал он. — Я знал это! Клянусь, ты предназначена рожать сыновей! Я почувствовал это еще той ночью, в гостинице, ты и я, вместе…
   Он откинул назад голову и захохотал. Это был победный хохот. Я отступила дальше и пожалела, что не позвала матушку.
   — Ты уверена? — спросил он.
   — Я уже сказала матушке.
   Брови его опять поднялись. Они были широкими, кустистыми, вразлет.
   — И что она говорит?
   — Вы должны уйти, — сказала я. — Я не желаю вас видеть!
   — Не хочешь видеть отца своего ребенка?
   — Это надо забыть! Я уезжаю, мы так решили.
   — Уезжаешь? Куда?
   — Я не собираюсь вам этого говорить.
   — Уезжаешь… с моим ребенком? Я воскликнула в отчаянии:
   — Умоляю вас, оставьте меня в покое! Ведь вы уже достаточно причинили мне зла. Никогда больше не попадайтесь мне на глаза!
   — Я приехал сюда сделать тебе предложение, — сказал он.
   — Это весьма благородно с вашей стороны, — заметила я с сарказмом.
   — Я — человек долга.
   — Этот долг можно не считать. Вы можете загладить вину тем, что уйдете и никогда больше не появитесь в моей жизни.
   — А ребенок?
   — О нем позаботятся. Он никогда не узнает, что его мать была невинной девушкой, которую опоили, чтобы удовлетворить похоть жестокого человека.
   — Я хочу заботиться о тебе и о ребенке. Мы немедленно поженимся. Нага сын родится немного раньше срока, с точки зрения приличий, может быть, но нас это не должно особенно беспокоить.
   — Каким же образом я могла бы выйти за вас замуж?
   — Очень просто, я мог бы сегодня же привезти священника. Чем скорее, тем лучше, ради нашего ребенка!
   В дверь тихонько постучали, и в комнату вошла Дженнет, неся вино и пирожные. На щеках ее появились приятные ямочки, будто для нее было большим удовольствием прислуживать такому джентльмену Я заметила также, что, хотя она и была уже не первой молодости, он обратил на нее внимание. Думаю, ее безмерная чувственность как нельзя лучше совпадала с его. Я сказала:
   — Дженнет, пожалуйста, скажи матушке, что сквайр Колум Касвеллин здесь, и попроси ее прийти как можно скорее.
   Колум лукаво посмотрел на меня, как будто знал, что это был крик о помощи. Когда Дженнет ушла, он укоризненно заметил:
   — Нам не нужна твоя матушка, чтобы решить наши дела.
   — Я не хочу оставаться с вами наедине.
   — Мы же были с тобой наедине, вспомни ту незабываемую ночь!
   — Как вы смеете так говорить! Будто… я принимала в этом участие!
   — Но ты же принимала в этом участие, ты не пыталась бежать?
   — Как я могла?
   — Это было бы непросто, уверяю тебя, но ты, правду говоря, и не испытывала отвращения, я что-то разбудил в тебе, что-то, чего ты никогда не забудешь. Вот почему ты будешь умницей, примешь мое предложение, дашь нашему ребенку имя и родишь мне еще много детей. Мне нужна жена, я хочу сыновей и знаю, что ты мне их дашь.
   Вошла матушка. Она встала на пороге, и в ее глазах был гнев.
   — Как вы смели прийти сюда? — резко спросила она.
   Он насмешливо поклонился.
   — Мадам, — сказал он, — я приехал справиться о здоровье вашей дочери и предложить ей руку и сердце.
   — Руку? — воскликнула она.
   — Но это же естественно, поскольку, как вы знаете, мы уже были близки и есть результат.
   — Если бы мой муж был здесь… — сказала матушка.
   — Его нет? А я хотел его видеть.
   — Для вас это плохо бы кончилось.
   — Мадам, вы несправедливы! Я приехал к вам, чтобы загладить вину и благородным образом все уладить. Я же предлагаю вашей дочери выйти за меня замуж.
   Матушка потеряла дар речи. Она посмотрела на меня, но я отвела глаза. Меня не покидала мысль:
   «Вот я выйду за него замуж, буду проводить с ним дни и ночи», — и я почувствовала вдруг страшное любопытство, почти желание.
   Колум вдруг стал покорным, смиренным, что ему было совершенно не свойственно и придало ему неожиданное очарование.
   — Я грешник, мадам! — сказал он. — Скажу вам правду, я увидел вашу дочь в гостинице и, как любой молодой горячий мужчина, пожелал ее. Я плохо вел себя… — Он пожал плечами. — Это своего рода мщение, если хотите, потому что я знал, что она не для меня. На следующий день счастье мне улыбнулось, и мне удалось спасти ее от грабителей. Я весь дрожу при мысли, что с ней было бы, если бы она им досталась. Я спас ее, искал вас, не смог найти и привез ее в свой замок, а там искушение было слишком велико. Я заслуживаю ваши презрение и ненависть, но, мадам, вы же знаете, что это такое, когда тебя охватывает непреодолимое желание! Голос разума умолкает, и ты уже ни о чем не можешь думать, как только об удовлетворении этого желания. Может быть, ваш муж мог бы понять? Я слышал рассказы о нем и думаю, он понял бы. Добрая сторона моей натуры была подавлена, я поступил так, потому что не мог заставить себя действовать по-другому. Матушка сказала:
   — Ни один джентльмен так не поступил бы.
   — Это, увы, правда, но после этого ваша дочь не выходила у меня из головы. Я намерен просить ее руки и исправить положение. Я знал, что она не сможет мне отказать только в одном случае, и все вышло так, как я надеялся. И я набрался храбрости предложить себя. Я буду лелеять ее всю жизнь, она будет моей почитаемой женой, матерью моих детей, и репутация малыша, которого она сейчас носит, не будет запятнана.
   Матушка молчала. По ее взгляду видно было, что она находилась в раздумье. Это был выход из положения. Он был отцом ребенка, он хотел жениться на мне, и если бы я вышла за него, то жила бы близко. И это было бы самое лучшее, если бы не то обстоятельство, что этот человек будет моим мужем.
   Она повернулась ко мне:
   — Я думаю, моя дочь вам откажет.
   — Да, — сказала я, — я отказываю. Я больше не хочу видеть этого человека никогда.
   — Ты будешь видеть меня в своем ребенке, — напомнил он мне. — Неужели ты откажешь ему в его имени?
   — Мы все устроим, — сказала матушка. — У нас есть возможность сделать это.
   — Я предъявлю права на моего ребенка! — воскликнул он.
   — Поскольку он был зачат таким образом, вы не имеете права на него, — ответила матушка.
   — Отец не имеет права на своего ребенка? Полно, мадам, вы несправедливы!
   — Жаль, что вы не думали о справедливости, когда моя дочь была в ваших руках.
   — Увы, ваша дочь была так желанна, что мое сознание молчало. И вы повинны в этом, мадам, ибо она унаследовала вашу красоту духа и тела.
   — Достаточно! — оборвала его матушка. — Вы доставили нам большую неприятность, а теперь окажете услугу, если уйдете отсюда и сделаете так, чтобы наши пути больше никогда не пересекались.
   — Я придумал, — сказал Колум. — Я приеду со священником, и он нас обвенчает, потом я скажу, что ваша дочь и я так полюбили друг друга и нам так не терпелось вкусить прелести брачного союза, что мы не могли ждать пышной свадебной церемонии, которую вы, конечно, хотели бы нам устроить, и тихо поженились в ноябре, держа наш брак в секрете, а теперь, когда вы узнали, вы настаиваете на свадьбе, если это именно то, что вы хотите, мадам.
   Я понимала, что она думает об отце. Если рассказать ему такую историю, он примет ее, но, поскольку он надеялся, что я выйду замуж за Фенимора, он будет в таком же «восторге» от зятя, что и матушка.
   Она посмотрела на меня. Может быть, он напомнил ей моего отца, что она тогда к нему чувствовала? «Может быть, — спрашивала она себя, — хотя внешне казалось, что я ненавидела этого человека, он будил в моей душе какие-то странные чувства?» Если она так думала, то была права.
   Рост Колума, его буйные манеры, сила, исходящая от него, странным образом притягивали. Я не могла понять, что это было, но когда я сравнивала с ним Фенимора, тот казался менее значительным.
   Он прислонился к столу, рассматривая носки своих ботинок. Выражение его лица стало меланхоличным.
   — Если ваша дочь не примет моего предложения, мадам, подумайте в каком тяжелом положении она может оказаться. Ее будут проклинать как девушку, которая уступила мужчине до свадьбы. О, я согласен, она была принуждена, но так устроен мир, что даже если это и так, беда девушки обратится против нее. Это несправедливо, это жестоко, но, тем не менее, это правда. Я виноват, я поставил ее в такое положение, но я хочу исправить свою ошибку и клянусь, мадам, что сделаю это. Скажите мне, что я могу завтра прийти со священником, который будет все держать в секрете. У вас есть часовня, церемония будет тайной, и я стану мужем вашей дочери. Затем, если вы пожелаете, мы можем раскрыть этот секрет, у нас будет пышная свадьба, и мы уедем в Пейлинг. Она беременна, это так, но почему она не должна быть беременной, если тайно вышла замуж за своего избранника еще в ноябре?
   В комнате стало тихо. Я чувствовала, как сильно бьется сердце. Он был прав, это — выход. Даже те, кто не поверит, что мы тайно поженились в ноябре, не посмеют сказать об этом. Мой ребенок родится при всеобщем уважении — наследник замка Пейлинг. Не надо никаких горьких уловок, омрачающих жизнь, и я должна быть его женой. Эта мысль, надо признаться, наполнила меня ужасом, но это был сладостный ужас. Я начала думать, что такой ужас я должна испытать.